CC BY
450
ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА
УДК 340.1
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
Правовой нигилизм рассматривается как специфический феномен российского правосознания, отражающий негативное отношение к изменениям на уровне традиции правовой ментальности. Возникновение его можно отнести к началу XVIII в., когда начинается активная европеизация российской культуры и проникновение в российское правосознание правовой традиции Запада. Однако российская и западная правовые традиции имеют разное ментальное основание, поэтому стремление к сохранению своей национально-культурной идентичности в рамках российского правосознания и приводит к появлению такого феномена, как правовой нигилизм. В нем наиболее полно отражается стремление сохранить на мировоззренческом уровне тесную взаимосвязь правовых и нравственных норм по принципу относительных и абсолютных ценностей. В соответствии с этим правообразующие признаки свободы, равенства и справедливости в российском правосознании приобретают не формально-правовое, как это характерно для западной традиции понимания права, а религиозно-нравственное значение. Правовой нигилизм — это откровенное неприятие традиционным российским правосознанием формализации права, его обособления от морали и исключения из него нравственных ценностей.
Ключевые слова: правовой нигилизм, правосознание, правовой менталитет, право, нравственность, естественное право, положительное право.
А.Е. Маховиков
Существование правового нигилизма в российском правосознании — всегда актуальная проблема, так как именно в нем проявляется негативное отношение к существующему в обществе праву, законам и органам правопорядка. Это также всегда недоверие к системе права и неверие в его способность реализовать фундаментальные правообразующие принципы: равенство, свободу и справедливость. Правовой нигилизм тесно связан и с возникновением кризиса правосознания, что нередко приводит к различным социальным изменениям в обществе. Так, например, кризис правосознания в России в конце XIX — начале XX в. в значительной степени способствовал кру-
© Маховиков А.Е., 2015
19
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
шению в 1917 г. российской государственности и всей системы сложившегося к тому времени права. Здесь же можно вспомнить и сравнительно недавний кризис советского правосознания в 80-х — начале 90-х гг. XX в., который также оказал немалое влияние на разрушение Советского государства и его правовой системы. И сегодня наличие в российском правосознании правового нигилизма говорит нам об имеющемся в обществе недоверии к социальной ценности права в общественной и индивидуальной жизни человека.
Конечно, преодоление правового нигилизма всегда было важной задачей нашего государства, однако ни социальные революции, ни конституционные реформы, ни многочисленные изменения в государственной и правовой системах, ни совершенствование законодательства, ни какие-либо другие реформы в области права решить эту задачу не смогли. В этой связи можно сделать вывод, что причины возникновения и существования правового нигилизма в российском правосознании имеют основанием не столько недостатки в системе сложившегося в обществе права, сколько специфику духовной традиции на уровне российской ментальности. Сегодня в исследованиях по философии права все больше внимания уделяется тому факту, что существующие в духовной традиции народа ментальные качества «являют собой сущность (душу) этноса или его духовную “оболочку”, обеспечивающую самосохранение нации» [10, с. 55]. В современных исследованиях все чаще обращают внимание на связь правового менталитета с конституционно декларируемыми целями государства, так как становится все более очевидным, что эта связь во многом определяет реальность их достижения. Поэтому сегодня в рамках философии права «специфика, содержащаяся в этническом, национальном, индивидуальном своеобразии, именуемая юридическим или правовым менталитетом (правовой ментальностью), не смогла остаться незамеченной, поскольку практикой подтверждается, что будущность социально-политических новаций, реформ латентно определяется именно этим феноменом» [10, с. 49].
В рамках философско-правового анализа российского правового менталитета нам прежде всего необходимо обратить внимание на сложившуюся в нем специфику соотношения норм права и норм нравственности. Хорошо известно, что право и нравственность являются самостоятельными формами общественного сознания, но в парадигме российской ментальности они изначально приобрели неравное значение, и отношение к праву было всегда опосредовано доминированием норм нравственности. Один из авторитетных философов права дореволюционной России Б.А. Кистя-ковский по этому поводу замечает, что «нормы права и нормы нравственности в сознании русского народа недостаточно дифференцированы и живут в слитном состоянии» [5, с. 135]. Далее он подчеркивает, что по своей значимости они неравнозначны, так как последние обладают абсолютной ценностью, а первые лишь относительной, поэтому «право не может быть
20
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
поставлено рядом с такими духовными ценностями, как... нравственное совершенство, религиозная святыня» [5, c. 119]. Понимание второстепенной роли права в рамках рассматриваемого нами соотношения становится характерной мировоззренческой традицией для российской ментальности. Так, например, еще в 30-40-х гг. XIX в. славянофилы считали, что русский народ вообще по своей природе не государственный и вся политическая и правовая сторона его существования передана им в компетенцию деятельности правительству, а «взамен того русский народ предоставляет себе нравственную свободу, свободу жизни и духа» [9, с. 531]. Не придерживавшийся славянофильских взглядов П.И. Новгородцев так поясняет эту позицию: «Выходило так, что, призванный к небесному, народ русский не должен заботиться о земном; что все внешние формы общественности, а в том числе и правовой порядок, не имеют для него ровно никакого значения» [9, с. 528]. Здесь можно вспомнить и утверждение П.Я. Чаадаева о том, что «идея права, идея законности для русского народа бессмыслица.» [13, с. 494]. Появившиеся позже народники также считали, что «русскому народу чужды “юридические начала” и, руководствуясь только своим внутренним сознанием, он действует исключительно по этическим побуждениям» [5, с. 135]. Близки к этому и рассуждения Л.Н. Толстого по поводу значимости права в российском обществе. Так, он утверждал, что только в том случае, когда каждый индивид станет нравственно совершенным, только тогда все общество станет идеальным и для этого «никакой правовой организации, никакой общественной реформы, никаких принудительных законов здесь не требуется» [9, с. 537]. Признание именно относительной ценности права вообще было распространенным в сознании российской интеллигенции, и Б. А. Кистяковский по этому поводу замечает: «Русская интеллигенция никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценностей право находилось у нее в наибольшем загоне» [5, с. 120].
Однако такое соотношение права и морали в традиции российской ментальности еще нельзя рассматривать как достаточное условие возникновения правового нигилизма, так как здесь мы лишь фиксируем, что нормы права в значительной степени должны соотноситься с существующими в общественном сознании нравственными нормами. Это в полной мере соответствует широко распространенному с древних времен естественному праву, которое с момента своего появления было единством правовых и нравственных норм. Кроме того, в этой традиции понимания права мы видим в большей степени компенсаторное стремление оправдать несовершенство российской правовой системы с позиций сложившегося в российской ментальности религиозно-нравственного идеала. В этом проявилась способность нашего народа переживать даже самые страшные социальные потрясения в условиях острого и глубокого кризиса правосознания. Такое понимание этической концепции права объясняет нам, почему, например,
21
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
в период революции и строительства Советского государства «население с удивительной легкостью адаптировало свои религиозно-нравственные представления о праве, справедливости, общем благе и т. д. к классовой идеологии большевизма» [6, с. 6]. «А если смотреть глубже, — замечает по этому поводу В.В. Лапаева, — то можно увидеть здесь исконно русское умение выживать в предложенных обстоятельствах, охранять свое духовное, человеческое начало от гнета бесчеловечных условий внешней среды» [6, с. 6—7]. В полной мере эта традиция проявила себя накануне и после 1991 г., когда мы в очередной раз переживали глубокий кризис правосознания в нашей стране.
Не может служить причиной правового нигилизма и то обстоятельство, что в рамках рассматриваемой нами специфики соотношения права и морали основные правообразующие принципы выходят за рамки самого права и рассматриваются больше как надындивидуальные этические ценности, имеющие абсолютный, религиозный характер. Это опять же соответствует теории естественного права, которая, «выражая очень высокую степень интеллектуального и нравственного напряжения в поисках способов защиты личности, оптимальных форм ее сосуществования с обществом и государством, в конечном счете больше обеспокоена спасением души человека, а не юридической защитой его прав» [2, с. 29]. Вместе с тем эта специфика складывающегося соотношения норм права и норм нравственности обусловливает принципиальное отличие российского правосознания от правосознания, сложившегося в западной традиции. Если в нашей ментальности, как мы видим, право и мораль тесно взаимосвязаны и моральные ценности находятся в основании правовых отношений, то в западной традиции право приобретает самостоятельный и независимый от морали статус и правовые ценности постепенно становятся безотносительны к ценностям нравственным. Это в большей степени соответствует концепции положительного права, которая в западной традиции с XIX в. постепенно вытесняет естественное право. Рассматриваемое нами отличие российского правосознания от правосознания западной традиции можно, например, увидеть на понимании такого феномена, как общее благо. В европейской правовой практике само право выступает в качестве важнейшего блага, которое стремится к созданию условий свободной и справедливой реализации блага каждого по принципу: благо одного человека может быть реализовано до тех пор, пока оно не препятствует реализации блага другого человека. Здесь носителем общего блага и условием его реализации рассматриваются сами члены общества. Совершенно иное понимание общего блага складывается в российской ментальности, так как здесь оно относится к области Божественной, трансцендентной и поэтому рассматривается как некое высшее, господствующее над индивидом начало. Достижение в этом случае всеобщей солидарности становится возможным только на нравственных принципах самоограничения индивидуальной
22
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
свободы ради этого общего блага. В данном случае российское правосознание больше опирается на традицию духовного совершенствования личности, в рамках которой постоянно происходит сопоставление идеала и реальности. Постепенно складывается устойчивая ментальная установка, что нравственный идеал обладает большей истиной, чем любая реальная правовая норма.
Истоки подобной специфики российского правосознания современные исследователи философии права чаще всего находят в православной византийской духовной традиции. И трудно с этим не согласиться. Нам хорошо известно, что развитое объективное римское право с IV в. потеряло свое значение и в Восточной, и в Западной Римской империи. Развитие правосознания с этого времени на Востоке и на Западе пошло в противоположных направлениях, что и обусловило в дальнейшем их специфические особенности. Источником права в Византийской империи в решающей степени становится сам император. Императорская власть становилась легитимной не благодаря праву, а благодаря власти, то есть император Византии легитимен уже потому, что он император и несет легитимность в себе самом. Получается, что «император является источником всякого права, вне его права не существует, а если нет права, то нет и легитимности. Восходя на престол, император приобретает легитимность, а теряет ее с потерей своего сана» [11, с. 39]. Понимание Византийского императора как nomos empsychos или «одушевленного закона» было буквальным, и если император в этом случае признавался единственным источником и носителем прав, то и ответственность за все решения он брал на себя. Поэтому он приобретал неограниченную власть и огромный бюрократический аппарат для контроля за исполнением своих распоряжений. Что же в этих условиях могло ограничить произвол императорской власти? Конечно, это, прежде всего, этические нормы, постоянное нарушение которых превращало императора в тирана. В данном случае формируется правовая традиция, в основе которой «лежит форма суверенитета народа, но такого суверенитета, который определяется не юридически, а этически» [11, с. 49]. Складывается специфическая ментальность, в рамках которой не существует и не может существовать различия между лицом — носителем прав и обязанностей и личностью, которая подчиняется «только» этике. Таким образом, становится понятно, почему нравственные ценности постепенно приобретают в византийской традиции большее значение, чем правовые нормы. Это непосредственно вытекает из того, что нравственные понятия — честь, свобода, равноправие, справедливость, милосердие, благо, авторитет и т.п. — непосредственно соотносятся с областью трансцендентного Божества и поэтому приобретают абсолютную ценность и становятся подлинной истиной для православного человека. Критерием в этом случае для различения истины-правды и неистины-лжи становится определенная идеальная абсолютная ценность. Право в этом случае
23
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
рассматривается как надындивидуальная форма духовного единения людей на базе правды-справедливости, Божественной благодати, милосердия и других христианских нравственных ценностей.
Совершенно иначе происходило развитие правосознания в Западной Римской империи, которая уже в V в. прекратила свое существование как единое государство, на ее территории возникли многочисленные варварские королевства. Различные культурные традиции этих народов объединила греко-римская культура, которая постепенно становится основанием будущей западноевропейской ментальной традиции. Формируемая в этих условиях правовая доктрина изначально стала отличаться доминированием античного рационализма, который сразу обусловил возникновение проблемы разведения права и морали, определение четких границ их сосуществования. Этому же способствовало и прямо противоположное внерациональной византийской традиции понимание истины. В соответствии с этим понятие истины, больше соотносимое с естественными и точными науками, стало в полной мере использоваться в области правовых отношений. По этому поводу Ф. фон Халем замечает: «Право теперь понимается так, что его можно доказать, как доказывается математическое правило, например, ссылкой на закон или решение верховного суда, а справедливость (нравственность) чувствуется, ее доказать невозможно» [11, с. 30]. И если истина всегда одна, всегда исключительна и всегда независима от места, времени и лица, то она становится присущей исключительно праву, а нравственные нормы ее лишаются и в лучшем случае в качестве доказательства ссылаются на авторитет. Но истина, основанная на авторитете, даже если в качестве такого выступает Бог, в рамках ментальности западного человека не может быть доказана по формуле «дважды два равно четыре», а следовательно, она вообще не рассматривается как истина. Этот подход изменил в рамках западной ментальности и понимание христианских вероучительных истин.
Рационализм в понимании религиозного вероучения привел к тому, что «отношение к Богу в значительной степени освобождается от эмоций и подчиняется здравому смыслу, а сам Бог подчиняется праву» [11, с. 29]. Бог и человек оказываются как бы в рамках договорных и в определенной степени равных отношениях, и если человек выполняет взятые на себя обязательства христианина, то Бог также должен выполнять ответные действия. В рамках данной ментальности Бог, как и человек, не только принимает, но и подчиняется рациональной истине, поэтому и для Него дважды два должно быть равно четырем, а не пяти. Для любого верующего человека очевидно, что здесь происходит явное ограничение Божественного всемогущества и Римская церковь также, конечно, этого не могла не видеть. Однако объяснение этому было также с позиций рационализма, то есть что на самом деле Бог не лишается Своего всемогущества, так как добровольно подчиняется истинам разума, которые Сам же и создал. Конечно, счи-
24
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
тают представители Римской церкви, Бог «может захотеть, чтобы дважды два было равно пяти, но она, церковь, точно знает, что Он этого не захочет. Правда, церковь никогда не говорила, откуда у нее такие сведения» [11, с. 31]. Получается, что в мировоззренческой традиции Запада «истиной может быть только то, что не противоречило логично-рациональной истине, а рациональная истина по своей природе не признает никакой другой противоречащей ей истины» [11, с. 31]. Здесь можно вспомнить слова известного теолога Средневековья Фомы Аквинского: «Никто не верит вопреки разуму, ибо истина не может противоречить истине» [11, с. 33]. Для ментальности западного человека истина веры стала соотноситься исключительно с рационализмом и им же обосновывалась, хотя проблема верификации всегда оставалась актуальной. Поэтому, например, вполне возможным становится в средневековой схоластике разработка доказательств бытия Бога, что для православной традиции было просто немыслимо, так как нелепо твари доказывать существование своего Творца.
В этой ситуации в сознании человека Запада совершенно иначе, чем в российской ментальности, складывается соотношение права и морали, так как здесь право занимает доминирующее положение, и лишь оно обладает истиной. Этические нормы в западной ментальной традиции приобретают подчиненное положение по отношению к праву, и неизменным всегда и везде остается принцип: «Если этика вступает в противоречие с существующим правом, то она должна уступить праву» [11, с. 49]. Конечно, конфликты между этическими и правовыми нормами возможны и в западном обществе, однако их стараются не допустить, но уж если такой конфликт возникает, то и здесь в урегулировании конфликта за основу берут исключительно правовые нормы. Здесь неизменно действует принцип, согласно которому «только право может решать, в каком случае оно уступит этике» [11, с. 49]. Проблемы нравственного или безнравственного поведения человека в обществе выведены за рамки правовой системы и приобретают второстепенный характер. Право, а не нравственные нормы, постепенно становится на Западе регулятором практически любых социальных отношений. Сегодня западные юристы сетуют только на то, что из правового поля пока выпадают такие сферы деятельности, как семейные отношения, международное публичное право и деятельность мафии, кроме же них «фактически нет областей, которые не регулируются правом» [11, с. 37].
Совершенно иначе, как мы видим, складывается ситуация в традиции российского правосознания. Здесь истина освящена религиозным авторитетом и соотносится прежде всего с нравственными нормами. Правовые же нормы, принятые и утвержденные самим человеком в этой ситуации, теряют истину, так как лишаются абсолютной положительной ценности. В этом проявляется национальное своеобразие и важная составляющая национальной идентичности, которая всегда «является столь же необходимым практическим постулатом человеческого общежития, как и иден-
25
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
тичность индивидуального лица» [12, с. 291]. Подобное своеобразие российской национальной культурной традиции проявляется и в понимании других основополагающих для западной цивилизации идей, среди которых можно, например, выделить идеи гуманизма и прогресса. Так, в рамках российской ментальности гуманизм в традиционном западном понимании воспринимается как отрицательная ценность [8], а прогресс вообще рассматривается как идея без абсолютного смысла [8]. В рассматриваемом же нами контексте понимания права его стремление по западному образцу к полному обособлению от морали и исключению из него нравственных ценностей расценивается не иначе, как отказ от собственной национальной идентичности. Это вызывает резкое неприятие, что и становится главной причиной и необходимым условием возникновения правового нигилизма в российском правосознании.
В этой связи возникновение правового нигилизма как феномена российского правосознания мы должны отнести к XVIII в., когда начинается активная европеизация российской культуры, начало которой положили преобразования Петра I. Именно с этого времени многие элементы европейской материальной и духовной культуры проникают в российскую культурную традицию, что в полной мере относится и к системе права. Но это создает противоречие на уровне правовой парадигмы российской ментальности, поэтому сразу встречает на ментальном уровне активное противодействие, которое и принимает форму правового нигилизма. С этого времени степень значимости его в правосознании различна в разные периоды российской истории и зависит от соответствия доминирующей в государстве концепции права с существующим правовым менталитетом. Так, например, в XVIII в. в России и Европе доминирующее значение принадлежало естественному праву, которое в большей степени соответствовало парадигме российской ментальности о нравственном совершенствовании человека, о гуманизации социальных отношений и только на этой основе возможности правовой защищенности человека. Но здесь необходимо подчеркнуть, что и в этих условиях концепция естественного права по-разному трактовалась в культурной традиции России и Европы. В Европе естественное право в эпоху буржуазных революций должно было обеспечить разрушение феодального права и абсолютистского государства и способствовать становлению формализованных юридических институтов и либерального правопорядка. В России же естественное право свое основание и высшие принципы «получает от моральной философии, из отвлеченных требований нравственного закона» [4, с. 161], поэтому оно носит более сдержанный, совсем не революционный характер и довольно быстро приспосабливается к эпохе просвещенного абсолютизма.
Совершенно иная картина в области российского правосознания складывается в XIX в., когда победившая в Европе буржуазия отказывается от революционных лозунгов и провозглашает новый принцип социального су-
26
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
ществования — «порядок и прогресс». На смену естественному праву приходит система положительного права, которое становится исключительно нормативным и рассматривается как непротиворечивая, стабильно функционирующая нормативная система. С этого времени позитивное право не только проникает в Россию, но и постепенно занимает доминирующее положение. Сторонники этого направления Е.Е. Васьковский, М.Н. Капустин, Н.И. Палиенко, Г.Ф. Шершеневич, А. Рождественский и др. утверждали, что юридическая наука не должна объяснять нравственных основ права, а должна лишь исследовать его внутреннюю природу. По их мнению, основная задача права сводилась к истолкованию и систематизации норм права. В этой связи у сторонников данного направления прослеживается негативное отношение к естественному праву, которое предлагалось вообще устранить из философии права, так как под его влиянием происходит толкование действующих законов в соответствии с абсолютным идеалом, что нарушает связь права с юридическими науками. Например, Г.Ф. Шершеневич считал, что вообще не надо искать истины кроме той, которая уже изначально присутствует в действующем законе, то есть в догме права [4, с. 152—153]. Такое явное несоответствие российской ментальной традиции привело к концу XIX в. к разрастанию правового нигилизма до уровня острого и глубокого кризиса всего правосознания. Эту ситуацию И.А. Ильин описывал так: «Правосознание становилось беспочвенным; мотивы и побуждения его делались плоскими; оно теряло свое благородное направление, забывало свои первоначальные, священные основы и подчинялось духу скептицизма, которому все сомнительно, духу релятивизма, для которого все относительно, и духу нигилизма, который не хочет верить ни во что» [3, с. 249—250]. Далее Ильин подчеркивает, что чем активнее было распространение формального положительного права в России, тем больше «правосознание разучалось видеть добро и зло, право и бесправие; все стало условным и относительным, водворилась буржуазная беспринципность и социальное безразличие; надвигалась эпоха духовного нигилизма и публичной продажности» [3, с. 250].
В этих условиях для преодоления кризиса правосознания в начале XX в. российскими философами права предпринимается попытка возродить естественное право, где этический момент занимает решающее место, что в большей мере соответствовало бы российской правовой ментальности. Представители естественно-правовой идеи, среди которых выделяются Б.Н. Чичерин, Е.Н. Трубецкой, П.И. Новгородцев, Б.А. Кистяковский, И.А. Ильин и др., выступили против концепции юридического позитивизма как не соответствующей традиции российского правосознания. В этой связи П.И. Новгородцев вообще вывел понимание права за рамки формально-юридических норм и утверждал, что «позитивный правопорядок приобретает ценность только в соответствии с нормами высшего порядка, которыми являются нормы естественного права» [4, с. 153]. Сторонни-
27
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
ки этой идеи рассматривали естественное право как часть моральной философии, определяющей масштаб нормативной оценки правотворчества. Как утверждал П.И. Новгородцев, «в качестве правила поведения всякая норма положительного права в отдельности, так же как и весь правовой порядок в совокупности, подлежит нравственный оценке» [4, с. 154]. По его мнению, подвергая позитивное право нравственной оценке, мы мысленно сопоставляем его с правом долженствующим быть или, точнее, с правом естественным, поэтому «естественное право представляет собой необходимую нравственную основу права положительного, так как всякая норма положительного права нуждается в нравственном оправдании...» [4, с. 154]. Российскому правосознанию, по мнению И.А. Ильина, прежде всего «необходима и вера, и любовь, и внутренняя свобода, и совесть, и патриотизм, и чувство собственного достоинства, и чувство справедливости» [3, с. 252]. Если правосознание будет наполнено этим содержанием, то там просто не останется места правовому нигилизму. В противном случае существующее в обществе право «начинает осуждаться и отвергаться» и «происходит медленный подрыв и постепенное ослабление его организующей, упорядочивающей и оберегающей жизненной силы» [3, с. 247].
Однако попытка преодоления правового нигилизма в российском правосознании в начале XX в. на основе развития концепции естественного права была прервана событиями 1917 г. Предлагаемое же Советской властью новое, марксистско-ленинское понимание права, по существу, не выходило за рамки европейской традиции формального положительного права. Теория правопонимания, сложившаяся в советский период и продолжавшая существовать в постсоветское время, получила в некоторых исследованиях по философии права название либертарно-юридической. В основе этой концепции понимание права как формы свободы тесно взаимосвязано с пониманием права как меры справедливости, где синтез свободы и справедливости происходит исключительно на базе и в границах права. Это вновь выходит за рамки естественно-правовой теории, так как, по мнению сторонников этой концепции, «недостатки юснутарилизма преодолеваются в рамках либертарно-юридической концепции правопонимания, трактующей право как форму и меру свободы, реализуемую по принципу формального равенства» [6, с. 11]. Это вновь шло вразрез с традицией российской ментальности, и право поэтому теряло свое нравственное оправдание. Кроме того, замена абсолютных ценностей религиозного основания на атеистическую формулу морального кодекса строителя коммунизма неизбежно обусловливало потерю всякого доверия и к искусственным нравственным нормам со стороны российской ментальной традиции. В этих условиях правовой нигилизм становится сущностной характеристикой советского правосознания, где право и закон без религиозно-нравственного оправдания на ментальном уровне воспринимались как нечто внешнее, не отражающее в себе правды-справедливости, свободы от греха, милосердия.
28
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
Все рассмотренные нами основания существования правового нигилизма в российском правосознании в полной мере сохранили свое значение и в постсоветский период. Особенно наглядно это проявилось в 1990-е гг., когда попытка решить все накопившиеся проблемы в обществе только на основе заимствованных западных ценностей обернулась на уровне правовой ментальности еще большим распространением правового нигилизма, который грозил перерасти в очередной кризис всего российского правосознания. Понимание этого заставило наше общество обратить больше внимания на традиционные духовные ценности российской культуры и в том числе на их философско-правовую составляющую. Сегодня для многих исследователей философии права уже очевидно, что «борьба за право в России в обозримой перспективе обречена на поражение, если инициаторы и лидеры этой борьбы не сумеют сделать русскую философию своим союзником» [6, с. 7]. Подтверждением этого является и сложившийся сегодня в нашем правосознании прагматический (но отнюдь не теоретический) компромисс между естественным и позитивным правом, который «стал питательной почвой для новой волны этизации права, в основе которой лежит трактовка справедливости как нравственной категории» [6, с. 9]. Сохранение и развитие этой ментальной традиции находит свое выражение и в возрождении в российском общественном сознании роли религиозных нравственных ценностей. На уровне философско-правовой доктрины сегодня предпринимается попытка создания интегрального или синтетического понятия права, которое «согласовало бы между собой разум и дух, свободу и милосердие, право и правду, индивидуальное и социальное начала» [6, с. 7]. И все это лишь подтверждает вывод, что «несмотря на сравнительно длительное функционирование в стране буржуазных отношений, казалось бы, с автоматическим формированием у человека соответствующих личностных качеств, изменений, подвижек в юридическом менталитете, правосознании не произошло» [10, с. 53].
Вместе с тем, достаточно сильными остаются и позиции тех, кто уверен, что «...надо говорить с Западом на понятном ему правовом языке, опираясь на универсальные подходы в правопонимании. При этом нельзя иметь две разные доктрины правопонимания — одну для внутреннего, а другую для внешнего пользования. Нужна одна и та же, непротиворечивая в своей философско-правовой основе доктрина.» [6, с. 10]. Здесь мы вновь сталкиваемся с утверждением о западных правовых ценностях как универсальных, которые имеют приоритет перед ценностями национальными. Но это выходит за рамки парадигмы российской ментальной традиции, так как грозит изменением или даже потерей национальной идентичности нашей культурной традиции. Мы все-таки больше должны исходить из того, что культура любого народа всегда национально-своеобразна и существует параллельно с общечеловеческой культурой, что «универсально-общечеловеческое находится в индивидуально-универсальном, которое делается
29
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
значительным именно своим оригинальным достижением этого универсально-общечеловеческого» [1, c. 100]. В противном случае резкое противодействие на уровне правовой ментальности принципиально иной правовой традиции неизменно способствует формированию в российском правосознании феномена правового нигилизма. В этой связи становится понятым, почему сложившаяся у нас ситуация в области права «характеризуется отсутствием общепризнанной доктрины, которая увязывала бы естественно-правовые основания Конституции страны с базовыми конструкциями действующей догмы права, что негативным образом сказывается на состоянии правотворческой и правоприменительной практики» [6, с. 9]. Именно неопределенность, двойственность и противоречивость в выборе ментального основания в подходе к определению правовой доктрины неизменно продолжает порождать в российском правосознании правовой нигилизм. В нем отражается стремление к сохранению своей национально-культурной идентичности в рамках российского правосознания. Правовой нигилизм — это откровенное неприятие традиционным российским правосознанием формализации права, его обособления от морали и исключения из него традиционных религиозно-нравственных ценностей. В этой связи его преодоление в рамках российского правосознания возможно только при условии признания реального права как отношения между естественным правом как целью и положительным правом как средством достижения поставленной цели.
Литература
1. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре. М.: Наука, 1990. С. 43—271.
2. Жуков В.Н. Русская философия права: естественно-правовая школа первой половины XX века. М.: Российское гуманистическое общество, 2001. 237 с.
3. Ильин И.А. Путь духовного обновления // Ильин И.А. Путь к очевидности. М.: Республика, 1993. С. 134—288.
4. Кацапова И.А. Русская школа права: П.И. Новгородцев о необходимости этико-нормативного анализа права // Вопросы философии. 2003. № 4. С. 152—162.
5. Кистяковский Б.А. В защиту права // Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. С приложением «Библиографии вех». Свердловск, 1991.
6. Лапаева В.В. Российская философия права в контексте западной философско-правовой традиции // Вопросы философии. 2010. № 5. С. 3—14.
7. Маховиков А.Е. Западный гуманизм как отрицательная ценность в русской религиозно-философской традиции к. XIX — н. XX в. // Вестник Самарского государственного экономического университета. 2014. № 3. С. 126— 130.
30
О правовом нигилизме в российском правосознании: философско-правовой аспект
8. Маховиков А.Е. Прогресс как идея без абсолютного смысла в традициях русской религиозной философии к. XIX — н. XX в. // Вестник Самарского государственного экономического университета. 2008. № 8. С. 148—153.
9. Новгородцев П.И. Идея права в философии В.С. Соловьева // Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991.
10. Осин В.Н. Общепризнанные социальные ценности (свобода, право, права и свободы, государство) и правовой менталитет // Вопросы философии. 2012. № 9. С. 46—55.
11. Фон Халем Ф. Историко-правовые аспекты проблемы Восток — Запад // Вопросы философии. 2002. № 7. С. 26—51.
12. Хюбнер К. Нация: от забвения к возрождению. М.: Канон +, 2001. 400 с.
13. Чаадаев П.Я. Отрывки и разные мысли (1828—1850-е годы) // Полн. собр. соч. и избранные письма. М.: Наука, 1991. Т. 1. С. 441—511.
