Медиасреда как пространство культурной практики: борьба за воображаемое Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 130.2 ББК 87.52

Г.Р. Хайдарова

МЕДИАСРЕДА КАК ПРОСТРАНСТВО КУЛЬТУРНОЙ ПРАКТИКИ: БОРЬБА ЗА ВООБРАЖАЕМОЕ*

Недавно возникшая среда медиакоммуникации является как всякое социальное пространство местом учреждения новых культурных практик, установления властных отношений, утверждения нового типа рациональности. Поскольку медиасреда тесно связана с медиапотреблением, которое благодаря этой среде и в этой среде интенсифицируется, то неизбежны конкуренция, соперничество, противоборство, что становится отличительной чертой практикуемых в медиасреде форм социального взаимодействия. Режим коммуникативной практики, задаваемый медиа, включающий актуальность и новизну, увлечение и зрелищность, характеризуется высоким темпом, массовым воздействием, насилием образов в агональном процессе. В статье предпринята попытка рассмотреть основания новых культурных практик и утверждение нового типа рациональности в медиасреде. Основным объектом воздействия становится воображаемое человека.

Ключевые слова:

воображение, информационное противоборство, коммуникация, культурная практика, медиааналитика, медиарациональность, медиасреда, образ, симуляция.

Хайдарова Г.Р. Медиасреда как пространство культурной практики: борьба за воображаемое // Общество. Среда. Развитие. -2018, № 1. - С. 45-51.

© Хайдарова Гульнара Равилевна - доктор философских наук, доцент, Военно-морская академия им. Адмирала Флота Советского Союза Н.Г.Кузнецова, Санкт-Петербург; e-mail: khaidarova@rambler.ru

Одним из способов понимания вновь возникшей медиасреды можно считать подход социальной и культурной антропологии, в той мере, в которой медиапро-странство выступает формой коммуникативного пространства: как среда социального взаимодействия и как средство разворачивания коммуникации. Одним из продуктивных понятий этих дисциплин является «культурная практика», подчеркивающее тот аспект, что культура не столько является стабильным конгломератом догм или системой готовых форм, сколько носит подвижный, актуальный характер воплощения, реализации, то есть практикования базовых ценностей и запретов. Культура репрезентирована в своих культурных практиках, которые имеют исторический характер и осуществляются в коммуникативной среде, транслируется в ней по традиции. Культурная практика может исполняться индивидуально или коллективно, но складывается со временем, проходит процесс утверждения и признания социумом, предполагает участие многих людей в ее формировании, с неизбежно индивидуальным стилем ее исполнения и творческими элементами. Примерами константных и универсальных от культуры к культуре практик яв-

ляются называние человека, инициации, свадьбы, похороны, жертвоприношения, дар и отдаривание, аскеза и др. Вводя понятие культурной практики, мы раскрываем смысл культуры как неуклонное и коллективное усилие по учреждению и удержанию зон человеческого порядка, то есть противостояния биологическому началу и хаотическим элементам, а также нигилистическим проявлениям. Тем самым выявляем деятельностное начало, укорененное в актуальном пространстве и времени, требующее каждый раз до-определения.

Как всякое новое техническое средство коммуникации медиа обогащают наши культурные практики, расширяют наш горизонт социального, но, тем не менее, не должны быть переоценены в качестве источника достоверного знания, большего чем обыденное мнение, господствующее во всяком пространстве социального взаимодействия, будь то рынок, театр, площадь и улица. Медиааналитика вполне способна дать ответ на четвертый кантовский вопрос: «что такое человек», поскольку мы, включаясь в режим коммуникативной практики, заданный медиа, устанавливаем актора, персону, вступившую на игровое поле медиа. Даже если

* Статья написана в рамках исследовательского проекта, поддержанного фондом РНФ: № 16-18-10162. «Новый тип рациональности в эпоху медиального поворота». СПбГУ

о IS О

СО Ci

О

актор остается всего лишь актором, и в этом своеобразие медиапространства, сохраняющего анонимность как приватную собственность действующего медиаперсо-нажа, мы можем попытаться установить своеобразие тех культурных практик, с помощью которых учреждается рациональность медиасреды.

Далее мы рассмотрим, во-первых, атональный характер информационного воздействия как основную характеристику медиасреды; во-вторых, сопоставим это воздействие с традиционными «близкодействующими» и персонифицированными культурными практиками, не опосредованными медиатехнологиями; и, в-третьих, определим перспективу ответа на это воздействие, формируемый социальной средой.

1. Информационное, имиджевое, медийное воздействие

К одним из самых действенных на сегодняшний день, учитывая глобальный характер медиасреды, следует отнести информационное воздействие, усугубляемое мгновенностью и всеобщей доступностью медиа-сообщения. Медиасреда как пространство коммуникации принципиально агональна, конкурентна, является в конечном счете доступной массам агорой с неизбежным «баттлом», то есть войной мнений. Эта особенность медиасреды наряду с эффектом «мимитического заражения», провоцирует развитие новых политических технологий, что усложняет медиафило-софское рассмотрение и беспристрастную аналитику. Для начала уточним используемые понятия. Повсеместным стало употребление терминов «информационная война», «информационная суверенность» [3, с. 201-215] и «информационная безопасность» [2], «мобилизация общественного интеллекта», «когнитивное оружие» и «когнитивная угроза» [5], «медианасилие» [6] и др. В понимании медиа-воздействия в его «визуальной» (зрелищной) или «имиджевой» (от лат. imago - образ) части мы можем выделить в качестве продуктивных три различных подхода:

1) подход политической философии оценивает его со стороны социальных связей, в которые вступает зритель-потребитель, образуя вместо традиционного «народа» с устойчивой культурной и исторической идентичностью некую фраг-ментированную «множественность», непредсказуемо, стихийно собирающуюся социальную сеть. Вопрос в том, как этой множественностью управлять, как уста-

навливать законность и учреждать власть при отсутствии консолидации, насколько возможно удерживать связность этой массовой зрительской аудитории.

2) Подход социальной и культурной антропологии, связанный с аналитикой дисциплинарных пространств, образуемых медиа, и формирующихся в этих пространствах культурных практик. Здесь речь идет о способах производства покоряющих индивидуальное и массовое воображение образов.

3) Подход медиафилософский, связанный с вопросами о том, как функционирует образ, как и в какой мере захваченное образом воображение определяет нашу рациональность и социально признанный стиль мышления, чувства и волю человека; и, наконец, как удержать рефлексивную позицию, аналитический самоотчет и коллективную идентичность (социальную общность), не утратив внутреннее пространство силы воображения, способность к свободному моральному выбору или собственным автономным и суверенным эстетическим предпочтениям.

Термин «информационная война», возникший не случайно и связанный с самим характером медиасреды, провоцирующей агональность, предполагает глобальность информационного пространства, потребление зрелищ массами, одновременность событий и сообщений о событиях. Медиа-война имеет характер «войны всех против всех», поскольку это борьба за внимание, за доминирующие в широких слоях населения идеи и образы. Медиавойны рассчитаны на зрелищность: на арене всеобщих медиа кто-то паясничает, а кто-то жертвует жизнью, но не за идею или веру, а для развлечения широких масс. Таким играм не нужен политический институт армии или социальный слой Воинского союза, достаточно, если это будет условный «силовой актор» или вовсе картонная фигура потешных войск.

За чье воображаемое сражаются такими медиа-представлениями, спектаклем и бутафорией, кого покоряют «имиджевыми войнами»? Имиджевый характер бытия, обусловленный медиавниманием, которое определяется потребительской зрелищной стоимостью, порождает особого рода сознание, нацеленное на центры медиажизни. Например, военные учения, сборы и форумы, передислокации и военные празднества превращаются в широко освещаемое медиасобытие, что, конечно, связано и с созданием образа (имиджа) великой державы вовне, но также ведет к

своеобразной медиаконсолидации с центром вокруг военной тематики. Если различать реальные политические отношения и символические, которые, безусловно, переплетены, то имиджевые войны сосредоточены вокруг знаковой компоненты, зачастую минуя реальные силовые и властные центры. Через трансформацию властных отношений в семиотический код, в визуальные символы и знаки власти, происходит перенос противостояния в символическую реальность, в пространство воображаемого. И если в до-медийную эпоху эта трансформация имеет взаимнооднозначное отображение (знак статуса соответствует статусу), то меди-ареальность не подчинена классическим схемам рациональности, и «наведенное» противоборство часто возникает вокруг медиаобразов, без соответствия реальной расстановке сил. Фейки, троллинг, дезинформация и манипуляция уместны и обязательны в имиджевых войнах.

В медиавойне, где борьба ведется за то, чтобы стать основным поставщиком информации. «все позволено»: нет моральных категорий, критерием успешности является только зрелищность, функционально решающая задачи по завоеванию общественного мнения, определяя «повестку дня» в публичном пространстве. Медиавойна является синтетическим явлением, поскольку привлекает на свою сцену все виды активности, переприсваивая смыслы и перекодируя знаки, используя в своих целях искусство и социальный потенциал (потребность в справедливости и солидарности, протест и жажду славы). Целью ее как и всякой войны является экспансия, распространение доминирующей культурной матрицы. В целом, медиавой-на как комплексная форма ведется обоюдоострым оружием, поскольку налицо непредсказуемость ее развертывания, эскалации эмоций, нерегулируемых аффектов, причуды игры перекодирования смыслов. В пику ее нагнетающему эффекту эмоции следует успокаивать, а принципиальным подспорьем в этом должен быть аналитический подход (рациональность, диало-гичность, взаимное доверие). Проблема в том, что для медиавойны характерно тотальное заполнение воображения, которое, если стремиться к суверенным размышлениям и решениям, должно сохранять свободу, допуск, зазор, дистанцию к реальности. В противовес потреблению зрелищ, форматирующих воображаемое, необходима кропотливая работа культуры и рост самосознания, а также непосредс-

твенных практик солидарности и товарищества; рост взаимного непосредственного доверия внутри сообщества, попечение об общем благе и забота о себе, в смысле обеспечения безопасности своего воображаемого - это личное усилие не стать жертвой массовой манипуляции. Забота о создании собственного языка, о построении собственной сцены и поиске морального оправдания в перспективе будущего, - противостоят медиавоздействию и медиама-нипулированию, поскольку предполагают способность честного самопредъявления и образуют основы для идентификации. В имиджевой (гламурной) репрезентации, все как раз наоборот, она превращает в информационный пузырь, дутый авторитет или симулякр. Быть может, сила стойкости традиции европейского философского духа в критическом подходе, в признании ограниченности самосознания и его рационализирующих усилий, в дистанцированном осмыслении исторической травмы и поражений, в равноправии слабости и силы с принятием в том числе нетрадиционно ориентированных и отклоняющихся в развитии. И напротив, распад социального поля вне рамок пропаганды с ее имиджем великодержавной мощи, фраг-ментированное индивидуальное и коллективное сознание являются следствием медийного парада побед и достижений. Массы, привыкшие к диктату СМИ, - как колосс на глиняных ногах: не находят опоры в себе, не обретают личностной суверенности и гражданской солидарности, предполагающей способность к согласованному действию в интересах обсуждаемого коллективно общего блага, бросаясь от одного идола к другому - более яркому и примитивному.

При суверенной самоидентификации, сформированной не на основе «гламурных» имиджей и образа «врага», возможна позитивная трансляция культурных образцов, которую не следует понимать как воинственное и насильственное навязывание с целью подчинения и утверждения превосходства. При этом возможна встреча с альтернативными культурными практиками, с взаимным обогащением, признанием и уважением, с сохранением границ и идентичностей. В такой встрече нет завоевания, овладения, присвоения и подчинения, нет и миссионерской идеи спасения. Поскольку спасение всегда приходит изнутри, в суверенном саморазвитии. Что же для этого нужно?

Явленному медиасредой неограниченному стремлению воли к власти, которо-

о О

СО О

му «все позволено», можно противопоставить лишь культурное усилие: мелкие шаги заботы о традиционных культурных практиках и их актуальной модификации, уважительное отношение и вписывание ограниченной человеческой экзистенции в неизведанные и неопределенные структуры бытия, - шаги созидания, совершенствования, космосоустроения. Конечно, выигрыш в медиавойне основан на том, что широкие массы могут быть увлечены - как ни раз бывало в истории. Но вот процветание, основа которого критическая позиция самосознания, предполагает не только бесперебойное производство все новых ярких образов, но и сохранение, спасение, искупление [1]. Иконический образ (егкоуа от др.-греч. егкюу «образ», «изображение») как основа художественного мышления и воспитания, как образец поступка должен быть укоренен в традиции и устремлен в будущее, быть длящимся. Культурная сложность требует долгого кропотливого труда, требует самопожертвования, неукоснительной дисциплины. Востребует способность переносить тяготы и страдания, сохранять и передавать образы культуры, совершенствовать и питать их своей конкретной жизнью.

Итак, говоря о медийном воздействии, во-первых, следует различать информационную экспансию (борьбу за доминирование в информационной сфере, соответственно, в пространстве воображаемого) и культурный обмен. Продуктивной является встреча культур, которую невозможно спутать с претензией на культурную колонизацию. Во-вторых, критерием продуктивности здесь выступает сложность культурной практики, которая может усваиваться, которой взаимно обучаются, обогащая собственные культуры и сложность самих социальных институтов, поддерживающих культурную практику. И, в-третьих, следует помнить о мерах против угрозы нигилизма, который часто маскируется под упрощение и примитивизм, под вульгаризацию и сведение к противоборству материальных сил, вещественных ресурсов, экономических мотивов. Нигилизм, возникающий изнутри и разрушающий культурные практики, вызывает естественное сопротивление, но опасность представляет «инфицирование» нигилизмом в медийном пространстве, предрасположенном к нему своим массовым характером. На это направлены террористические атаки, подрывающие саму веру в силу человеческого созидания, разрушающие ткань и среду культурного усилия.

2. О долгом пути духа

Когда встанет время отплыть в Итаку -

Помолись, чтоб долгим был путь,

И он будет мирным -

Потому что киклоп, лестригоны, Скилла

Не в морях, а в твоей душе.

М. Гаспаров. Из К. Кавафиса

В оправдание приведенного фрагмента из стихотворения Константина Кавафиса хотелось бы напомнить, что одной из самых древних культурных практик, направленных на упорядочивание пространства воображаемого, была молитва. Слова молитвы, врезавшиеся в память, становились ориентирами в бушующей стихии иррационального, захватившего воображение. В ситуациях риска и повышенного напряжения, страха, агрессии, близости смерти или эмоционального взрыва, слова молитвы служили своеобразными якорями, препятствующими потере твердой почвы под ногами. Страсти не могли безраздельно захватить душу, исполненную молитвы, связанную молитвой, сохраняя пространство рациональности, Слова. Подобным же образом, длительное созерцание священных изображений, - икон, картин, мандал или магических узоров, - ограничивало бесконечное пространство воображаемого, задавая своеобразные точки кристаллизации визуального смысла или доминирующие визуальные «концепты». С этими культурными «образцами» мы бессознательно сверяемся в наших оценках, по ним определяем свою личность как «ипостась» (др.-греч. ипоотйог^ - «лицо, сущность»), а не «персону» (публичную идентичность) или «имидж».

Борьба в информационно-визуальном сфере направлена, прежде всего, на форматирование матрицы языкового и ико-нического восприятия массовой аудитории. Конечно, для легкого потребления и усвоения образы должны быть привлекательными - зрелищными, яркими, захватывающими. Но и достаточно простыми, доступными большинству и быстро схватываемыми (какими и являются, например, звезды и хиты поп-культуры. Можно упомянуть и клиповое мышление, лай-кание, смайлики и прочие упрощающие коммуникацию порождения медиасреды, которые ведут к тому, что утрачивается навык возвышенных переживаний и формулировок, подобных поэзии, рожденной в длительном одиночестве без быстрых коммуникаций). Соответственно, сложные культурные формы доступны только элите, поскольку требуют усилия понима-

ния, терпения при овладении, дисциплины и аскезы. Из двух коммуникативных форм, слова и изображения, более быстро и просто схватывается визуальная информация. Вспомним, что монотеистические религии отстаивают Слово (Логос, Завет, голос) перед идолом (изображением, иконой, призраком): например, против идолов выступает Моисей, а в исламе преобладает иконоклазм и ориентация на слова пророка.

Из сказанного следует необходимость, с одной стороны, сохранения многослой-ности культуры, содержащей и простые, и высокоорганизованные формы, а с другой стороны, неуклонное стремление к усложнению форм, что является знаком процветания и развития культуры, а не деградации и коррозии. Угрозу представляют не столько чужеродные, в том числе сознательно внедряемые образцы и матрицы, а те, что упрощают аутентичную, оригинальную культуру, уничтожают ее сложное многообразие, временем выпестованное. Проблема видится в том, что традиционные артефакты и обращение с ними, как и сложные слова молитвы, в отличие от «слов улицы», увязаны с формами поведения и морального решения, содержат в себе в свернутом виде саму необходимость морального выбора и категоричность императивов.

Известны исторические попытки упростить и универсализовать поиск ответов на сложные вопросы. Например, логическая машина Раймонда Луллия или вычислительная машина Лейбница - «Искусственный разум и универсальный инструмент, помогающий обращать людей в христианскую веру посредством логической аргументации». Оба искали своеобразный «алфавит человеческой мысли». Норберт Винер даже назвал Лейбница «святым заступником» кибернетики: Лейбниц продвинул то, что мы могли бы считать своего рода «вычислительным воображением», поскольку он размышлял об аналитических и порождающих возможностях сделать мир «вычисляемым». Лейбниц надеялся механизировать и автоматизировать разум. В письме (1714 г.) он пишет о своей машине: «я все равно хотел бы создать нечто вроде спектакля, в котором все истины разума будут сведены к форме вычисления... а ошибки (за исключением фактов) были ли бы только ошибками при расчете».

Но в действительности, как пишет Х.Л. Борхес в повести «Логическая машина Раймунда Луллия», эти машины по

автоматизации дела мысли не работают, а пространство личного Поступка остается столь же сложным и непредсказуемым, как и пространство воображаемого. Оно в той же мере не сводится к просчитываемым моделям, в которой индивидуальное стратегическое или моральное мышление находит уникальные оригинальные образцы и формы. Проблема же видится в социальном давлении инертных масс на личности или элиты. Масса как неуклюжая сила способна быть не только управляемым инструментом, в том числе в руках «злой воли», но и обладает разрушительным потенциалом в своем стремлении к упрощению и изгнанию всего сложного и недоступного «схватыванию». Соответственно, в ситуации медиавойн важным является воспитание элит, способных сохранить всю сложность традиционной культуры, способов личного поведения и поиска «непростых» моральных решений, критический настрой по отношению к девальвации и профанации. С другой стороны, необходимо в массах воспитывать уважение и доверие к элитам и личностям, несущим в себе образцы возвышенного, почтение к сложности традиционных культурных практик и стремление овладевать ими во всей полноте.

Таким образом, говоря о борьбе за воображаемое, захватываемое медиаобразами, мы имеем дело со структурами сознания, то есть с тем, что всегда было делом критической философской аналитики. «Сознание - это картинка. Но в его уголке есть намек на спираль. Возможно, это вирус, возможно, это татуировка духа», - пишет панк-поэт Пати Смит о сложности структур сознания, бытие которого остается потаенным.

3. Среда как объект воздействия

Медиапротивостояние и медиаагон связаны с проявлениями насилия. Но что такое информационное насилие? Это силовое воздействие, преступающее границы свободы (личной или коллективной), нарушающее права самоопределения, с эскалацией своей власти и давления. Необходимо установить, где проходят эти границы свободы, где действует право на самоопределение, и где возникают зоны неспособности отстоять информационную, имиджевую суверенность. Сфера приложения сил в случае воздействия образов - это наше воображаемое. В той мере, в которой воображаемое подвластно человеку, он не может быть атакован; в той мере, в которой воображаемое человека не управляет-

о О

СО О

ся им или его сообществом, оно открыто для вторжений. Если в обществе точно установлены границы права и порядка, определены общие идеалы и нормы, ценности и этос, а гражданское общество хорошо координировано и структурировано, в нем господствует справедливость и политическая культура, то тем меньше вероятность разрушающего вторжения. Чем более общество коррумпировано, цинично, лицемерно, в нем нет веры в правопорядок, в справедливость и законность, господствует недоверие и неуважение друг к другу, а в качестве универсальной меры принимаются материальные ценности, то тем легче происходит информационное навязывание, утверждается несамостоятельное «клиповое мышление». Поэтому условиями суверенности в информационном потоке будут: 1) укрепление гражданского общества и политической ответственности внутри него; 2) легитимность и стремление к справедливости как активно пропагандируемые ценности и цели государственного устроения (не произвол, не мощь власти или удержание ее любой ценой); 3) развитие культурных практик и институтов, отстаивающих политическую и экзистенциальную суверенность, инициирующих личное решение и ответственность. «С помощью безнравственных и несправедливых законов можно разрушить любое общество и государство, а при справедливых законах, наоборот, сделать государство более прочным, а общество гуманным и динамично развивающимся. Для того, чтобы построить гуманное государство с легитимной государственной властью, законы должны не только закреплять социальную справедливость, равенство граждан перед законом, но и реализовываться на практике», - пишет профессор права И.А.Иванников [4, с. 12].

Сфера воображаемого - приватная сфера, тогда как потребность в Другом и в коллективном действии, в сплочении и сопричастности общему благу, потребность в признании и диалоге связаны с социальными отношениями, со средой коллективного взаимодействия. Информационное воздействие направлено на весь социальный медиум: не только на общее поле культуры, но и на специфические воспитательные, образовательные и дисциплинарные культурные практики, а также на формы коммуникации, например, гражданской солидарности, взаимной ответственности, чести. Социальная среда как и эфемерный дух требует постоянного усилия всего сообщества. И если пространство индиви-

дуального и коллективного воображаемого становится театром информационных воздействий, то социальная и культурная среда содержат в себе потенциал сопротивления, отсылающий к исторической традиции и к идеалу лучшего будущего.

Поэтому в современной войне образов принципиальным является усилие осмысления, медиа-аналитики, рационализации, предполагающие развитие философской и политической культуры. В ситуации затягивающего потока образов спасение заключается не в недоверии образам и неосуществимом иконоклазме, а в декодировании, аналитике и перекодировании расхожих и часто шокирующих образов и концептов. Воинственен только образ, сведённый к функции, будь то политической, религиозной или экономической, сам же по себе он есть материал для работы нашего сознания, аналитической способности и критики.

В новой ситуации медиасреды, когда образы приобретают новую (массовую и мгновенную) силу, определяют восприятие и чувствование, изменяется сам характер социальных отношений: они становятся зрелищно-игровыми, симуляционными, рассчитанными на производство сценических форм и повсеместную нормативную иллюзорность. Для воинского союза, например, сила которого в непосредственном телесном единстве и сплоченности, это представляет непосредственную угрозу, как и для всякого коллективного тела общины. Но то, что не может быть воспроизведено извне, скопировано как нечто простое и доступное, это и есть воспитанное в культуре самосознание, сложная культурная практика и производимая ею коллективная идентичность.

И есть хранители этой коллективной идентичности, способные жертвовать и переносить тяготы ради будущего. У культуры есть будущее пока есть члены сообщества, способные совершать моральный выбор, не раздумывая о непосредственной и конвертируемой «окупаемости» самоотдачи и самопожертвования. Стихия (в том числе информационная среда как непредсказуемая стихия) - всегда вызов нашей готовности принять решение. Дело тут не в готовой идеологии, а в моральном потенциале среды, представленной сложными метафорическим конструктами и речевыми формулами, зачастую непонятными постороннему, сложными образцам поведения в критической ситуации, сложными и неукоснительными формами табуирова-ния, а равно и компенсации (отреагирова-

ния) жертвой. Жертва и самопожертвование - это сложная форма коллективного и личного ответа, «непроизводительная трата» человека или сообщества. Это сложный выбор, и культура может «измеряться» этой способностью к жертве и самопожертвованию. Упрощения в культуре, ориентация на примитивное потребление и голый расчет, ведут к уменьшению и исчезновению представителей культуры, способных к подвигу, к возвышенному немотивированному выгодой и прибылью поступку, движимых высшими или трансцендентными устремлениями.

И здесь встает вопрос о потенциале культурной среды. Поскольку моральный выбор - это не специальный момент, и не специальная ситуация, которая дается однажды. Моральный выбор осуществляется непрерывно, он вне времени. Невозможно вдруг совершить поступок, если все время не жить в пространстве морали. «... Бог является неким пространством, в котором люди принимают важнейшие решения...», - пишет Агамбен [1, с. 15]. И только в этом пространстве происходят экзистенциальные события. Также и с моральным выбором. Невозможно быть чуть-чуть моральными или иногда моральными, а остальное, когда удобнее купить-продать-заплатить, торгуясь с Богом, со справедливостью, с идеалами.

О важности общего дела много сказано. Но при том, что общее дело связы-

вает, важно придать этому делу смысл, наделить его значимостью. И здесь встает вопрос сложности исполняемой коллективно практики, ее комплексности и синтетичности. Суть комплексности в том, что человек не просто homo faber, но он постоянно определяет для себя смысл своего делания. И этот смысл упаковывается в ту сложную культурную практику, которую он исполняет и воспроизводит. И напротив. практику можно упрощать, цинично сводя на нет возвышенность и превращая человека в автомат, в голую функцию или голую жизнь. Совместная деятельность, учреждающая сообщество, не должна быть символически упрощенной, если она претендует на то, чтобы быть перспективной, вести сообщество к процветанию, уважая стремление личности к славе.

Итак, борьба за воображаемое, к которой сводится медиавоздействие, ведет к трансформации культурного, символического пространства, среды морального выбора, маркирующего членов определенного сообщества как «своих». Важным выводом становится то, что исток культурной суверенности в медиасреде и, как следствие, автономия культурных практик, лежит в сфере самосознания, а не в сфере дисциплинарных ограничений (табуиро-вания), психологических воздействий (манипулирования) или политических технологий (пропаганды).

Список литературы:

[1] Агамбен Дж. Нагота. - М.: Грюндриссе, 2014. - 204 с.

[2] Алексеев А.П., Алексеева И.Ю. Информационная война в информационном обществе // Вопросы философии.- 2016, № 11. - С. 5-14.

[3] Ефремов А.А. Формирование концепции информационного суверенитета государства. // Право. -2017, № 1. - С. 201-215.

[4] Иванников И.А. Истина и справедливость // Вопросы философии. - 2017, № 3. - С. 5-15.

[5] Ковалев В.И., Матвиенко Ю.А. Поведенческая война как одна из перспективных невоенных угроз безопасности России // Информационные войны. - 2016, № 4(40). - С. 20-25.

[6] Савчук В.В. Медиафилософия. Приступ реальности. - СПб.: Издательство РХГА, 2013. - 350 с.

о tu

О