CC BY
33
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
УДК 323/324(470+571):316.334.3
Материалы заседания Научного совета ВЦИОМ «Куда идет Россия? Образ будущего в современном массовом сознании» Стенограмма заседания (избранные фрагменты)
Баскакова Юлия Михайловна (ВЦИОМ): Уважаемые коллеги, начну с главного: почему на наш взгляд тема образа будущего является актуальной. Те исследования, которые мы проводим регулярно, позволяют сделать несколько выводов, предположений по данной теме и, в частности, сформулировать такую проблему, как отсутствие образа будущего у большинства населения, внятного представления о том, что будет со страной в ближайшей среднесрочной или долгосрочной перспективе. На наш взгляд, эта ситуация не является беспроблемной. Она создает для руководства страны определенные сложности. Эти сложности связаны с тем, что тот вектор модернизации, который сейчас задается государственной политикой, предполагает определенное состояние общественного сознания, определенный тип поведения, в частности, повышение личной ответственности, за счет чего государство сможет снижать свои социальные расходы. И проблема состоит в том, что поскольку образ будущего, который существует в настоящий момент, этому не способствует, те программы и те реформы, которые сейчас проводятся, не будут иметь успеха до тех пор, пока с образом будущего что-то не произойдет. Пока он каким-то образом самостоятельно не изменится или не появится у какой-то социальной группы, либо пока государство не сможет этот образ будущего сформулировать и предложить населению.
Образ будущего мы представляем себе как двухкомпонентную структуру. Первый слой этого компонента содержит тот образ будущего, который формируется в независимости от того, пытается человек думать о будущем или нет. Этот образ является инерционным и основан на личном, частном опыте жизни человека и его коммуникации со своим социальным окружением. Тем не менее, у каждого человека существует и другой образ будущего, идеалистический, условно его можно назвать - мечта. Этот образ будущего часто формируется не сам по себе, а в первую очередь является продуктом некоторого внешнего воздействия. Либо это воздействие оказывается целенаправленным путем предложения определенной идеологии со стороны государства или средств массовой информации, или со стороны каких-то политических сил, либо этот образ будущего так или иначе формируется внешними факторами. Тот образ будущего, который существует органично, без вмешательства извне, чаще всего так или иначе по своей природе инерционен. Будущее видится как продолжение настоящего. В кризисные периоды будущее выглядит более мрачным, появляется ожидание худшего. И наоборот, когда ситуация стабилизируется, ожидание от будущего меняется симметрично. Мы фиксируем 2 всплеска ожидания худшего, которые пришлись на относительно благополучные 2000-е годы: это кризисные годы и год перед выборами. До этого, в период 90-х годов, был сплошной негативный образ будущего. После того, как ситуация выровнялась в 2000-м году, образа будущего как такового доминирующего нет. Часть общества считает, что впереди будет хуже, часть общества считает, что впереди будет лучше, часть общества считает, что все будет примерно так же как
есть. Доли примерно равны. Когда мы спрашиваем у людей, чувствуют ли они уверенность в завтрашнем дне, мы видим примерно ту же самую картину - отсутствие какого-либо четко выраженного доминирующего понимания. Вместе с тем, подавляющее большинство населения страны не имеет представления о том, как будет выглядеть их жизнь в какой-либо обозримой перспективе, выходящей за очень короткий горизонт планирования - несколько месяцев. Многие могут себе представить, как будет складываться их жизнь в течение ближайших нескольких недель или месяцев, порядка 20% могут сказать, как будет складываться их жизнь в период до 2-х лет. А вот что будет с ними через 2 года или дальше, представляют очень немного людей, только 10% населения по данным наших опросов. Таким образом, будущее выглядит достаточно неопределенно, когда мы говорим о будущем личного уровня, о будущем человека.
Далее мы начинаем пытаться выяснять будущее страны, ту ситуацию, которая, по мнению респондентов, будет в стране через какой-то долгий промежуток времени. С одной стороны, мы можем выяснить это с помощью вопроса «В каком направлении дела идут в стране, в правильном или неправильном?». Здесь примерно половина респондентов отвечают на вопрос так: «Отчасти правильно, отчасти нет». То есть у людей нет понимания, так мы идем или не так. Когда мы пытаемся конкретизировать этот вопрос и задать вопросы футурологического плана о том, как будет выглядеть страна через 10-15 лет, то мы видим, что у людей нет конкретного представления. По большинству пунктов они отвечают: «Ну, наверное, будет так, как раньше». Отвечая на вопрос о том, что будет со страной через 1015 лет, большинство людей предполагает, что страна будет очень сильной и все будет хорошо: экономика будет развиваться, авторитет страны на международной арене будет возрастать. Но когда мы попытаемся смотреть более пристально на эту постановку, то мы видим некоторую неоднозначность. В ходе реализации электоральной панели 2011-2012 гг. мы в течение 7-ми волн исследования одним и тем же людям 7 раз задавали вопрос: «Как Вы думаете, дела в стране развиваются в правильном направлении или не в правильном?». Только 5% за весь период опроса (т. е. почти за год) ни разу не сказали, что дела страны идут неправильно. Еще 5% только один раз сказали, что дела в стране идут неправильно. А больше половины, порядка 60%, выразили сомнение в правильности курса от 5 до 7-ми раз, то есть в большинстве случаев. Это, на мой взгляд, дает нам основание предположить, что в отсутствии общего, системного недовольства, накапливается некоторое латентное понимание того, что дела идут не так, и что с этим надо что-то делать.
С другой стороны, когда речь идет о конкретных угрозах, большинство людей не в состоянии прогнозировать какое-либо ухудшение ситуации, значимое для себя. Единственное, чего боится большинство населения, - это рост цен. Рост цен считает вероятным 81% населения, и все его опасаются и так или иначе морально к нему готовятся. Другие проблемы, такие как увеличение пенсионного возраста, хаос во власти, проблемы в органах власти - большинство населения этого не предвидит и никак не ощущает. Таким образом, если кратко охарактеризовать личные представления россиян о будущем, то они носят инерционный характер, личное будущее ощущается как неопределенность, и представление о будущем страны в результате тоже ощущается как неопределенность.
Подобная постановка приводит к тому, что россияне воспринимают стратегию поведения, которая соответствует их представлению о будущем как о неопределенности. Большинство населения страны, 80%, не строят никаких планов на будущее. Причем, эта цифра остается постоянной. Россияне как не строили эти планы несколько лет назад, так и не
187
начинают строить их сейчас, несмотря на все декларации руководства страны о модернизации, вставании с колен, несмотря на все призывы активизироваться и более активно проявлять себя в решении своих проблем. Например, в участии в пенсионной программе. Только 4% россиян на данный момент воспользовались программой софинансирования пенсии. 11% перевели деньги в негосударственный пенсионный фонд, в то время как самая большая часть опрошенных просто никаким образом не поучаствовали в этой программе. При этом большинство россиян, 60% не имеют ни сбережений, ни накоплений. То есть никаким образом не пытаются приспособиться, спланировать. 60% говорят, что они постоянно на всем экономят, но, тем не менее, когда мы смотрим зависимость склонности к сбережениям от уровня доходов, то мы видим, что в каждой доходной группе есть люди, которые экономят. Но в нижней доходной группе - это 15%, в верхней доходной группе - это 25%. Все равно в среднем «температура по больнице» очень печальна. Большинство не думают о том, чтобы делать какие-то наполнения, и это не проблема дохода.
То же самое получается с ситуацией кризиса, 60% населения в прошлом году предвидели новую волну кризиса, только 7% из этой группы пытались что-то предпринимать для того, чтобы преодолеть последствия этой волны кризиса. То есть, большинство населения реагирует на проблему постфактум и не пытается предпринимать каких-либо активных действий для того, чтобы снизить негативное влияние возможного будущего. То же самое у нас получается, если мы говорим об амбициях. Сегодня доля людей, которые нацелены на достижение, составляет 25% - они нацелены на то, чтобы каким-то образом улучшить свою жизнь, вывести ее выше той планки, на которой сейчас находятся. В то время как большая часть равняется на соседей. Жить не хуже, чем у других вне зависимости от того, какая у вас референтная точка. Либо это заграница для высокого слоя, либо это какой-то очень низкий средний класс для большинства страны.
У большинства населения не сформированы достиженческие ценности, есть стремление фокусироваться на семейном счастье. Наиболее распространенные мечты, амбиции включают хорошую семью, хорошую работу и благополучие в семье. В таких условиях население не пытается адаптироваться к будущему и реагировать на те события, которые есть постфактум.
И, наконец, те ожидания, которые большинство населения формируют в этой связи по отношению к государству. Эти ожидания носят вполне неосоветский характер. Это тот образ будущего, на который в массовом сознании в настоящий момент сформирован запрос. Это неосоветизм: государство должно оказывать помощь, Россия должна быть великой державой, в стране должна быть стабильность и твердая рука. Никаких реформ, никаких перемен снизу, никакой либерализации и никакой самостоятельности, никакого индивидуализма этим всем не предполагается. Идею модернизации по западному образцу поддерживают 20%, неосоветизм, тот который я показала, поддерживают 40%. Спасибо за внимание.
Петухов Владимир Васильевич (Институт социологии РАН): Вообще все мы оказались, мне кажется, в довольно сложной ситуации, поскольку тема столь разнопланова, разноаспектна и, в общем, нет полной уверенности в том, что формирование образа будущего, есть предмет массового сознания. Что все-таки скорее должны заниматься утопиями-антиутопиями, формированиями специально люди, обученные этому, философы, которых здесь много и которые выскажутся. Мы скорее должны фиксировать некоторые
проекции, как это все отражается в массовом сознании, и поэтому часто мы сталкиваемся с ситуацией, что когда проводят исследования на такие концептуальные темы, имеют место интерпретации либо даже откровенные спекуляции. Сейчас мы попадаем в такие логические ловушки, когда очень трудно все это интерпретировать. Любую позицию из тех, которые здесь представлены, можно объяснить по-разному. Россия нуждается в твердой руке, а что под этим подразумевается, что имеется в виду? Что это - авторитаризм, полицейщина или, может быть, просто порядок элементарный? Причем порядок, прежде всего во власти и так далее. То есть любой тезис, который здесь существует, может быть объяснен самым разным образом, с самых разных идеологических позиций и так далее.
Теперь очень коротко несколько буквально тезисов все-таки по теме. Тоже выскажусь по поводу понимания, вообще отношения к будущему. Это очень важно на самом деле. Юлия уже показала цифры, в общем-то, это отношение носит умеренно-пессимистичный, равнодушный характер. И на этом я бы хотел акцентировать внимание. Вообще по большому счету будущее нашей страны многим нашим согражданам глубоко неинтересно. Потому что это будущее начинается за пределами жизни их собственной и, может быть, даже жизни их детей. Когда мы задаем вопрос о том, возможно ли, чтобы Россия вошла в число ведущих экономически развитых стран, демократически развитых стран, то... возможно. Когда? Ну, лет через 50-70. А раз так, то нам-то что до этого. Поэтому дикое количество затруднившихся ответить. А это не затруднившиеся ответить, это люди, которым, в общем-то, все равно, будет ли Россия экономически развитой страной, не будет она экономически развитой страной. Главное, чтобы вот здесь и сейчас, сегодня их жизненные практики отвечали их собственным представлениям о том, как строить свою жизнь и жизнь своих семей.
Россия погружена в повседневность. И когда-то по этому поводу очень хорошо высказался один исследователь: самая большая проблема посттоталитарных стран на протяжении длительного времени - это адаптация к повседневным практикам. Когда революционный накат скатывает, когда потребительская революция реализована. Когда 2 холодильника, 3 телевизора, 4 машины, 5 видеомагнитофонов куплены и возникает вопрос, а что дальше, как быть, как жизнь строить, страну, как строить свою собственную жизнь? Потому что, как выяснилось, именно эти мечты многих наших сограждан голодных и холодных лет конца 90-х, оказалось, реализовать проще всего. Проблема заключается в том, что, реализовав первый слой потребительских запросов, выясняется, что ты все равно находишься в определенной ячейке, и тебе оттуда выбраться практически невозможно. Да, у тебя может быть 2 машины, или ты занял позицию начальника управления в фирме, но ты понимаешь, что лестница, по который ты собирался взобраться, уже давным-давно за теми, кто забрался по ней раньше, и у тебя перспектив практически никаких нет. Посчитано, что если в Америке материальный и статусный рост осуществляется до 55-ти лет, то в России он заканчивается примерно в возрасте 35-ти лет. После 35-ти лет шансов что-то радикально изменить в своей жизни у людей нет. И поэтому, конечно, это не добавляет им оптимизма.
А теперь по поводу образа будущего (если взять в снятом виде по результатам самых разных исследований, потому что так просто зафиксировать, вот он такой, такой или такой, невозможно). Можно строить некоторые гипотезы. И вот эти гипотезы заключаются в следующем: образ будущего - это общество равных возможностей, на мой взгляд. Что оно из себя представляет? Это общество, где существует 3 главных компонента. Первый - это равенство правовое, причем оно на первом месте. Не имущественное, а правовое - это
равенство всех граждан перед законом, это отсутствие правового беспредела. Второе - это, действительно, имущественное равенство, которое реализуется диалектически через неравенство в рамках срединного слоя. Потому что мы все время меряем полюса бедных и богатых, а середина (80% населения) мало кого интересует, а там социальной дифференциации практически не существует. И там проблема стоит не в осуществлении достижения равенства, а в достижении неравенства, которое стимулирует социальную мобильность, потому что должны быть все-таки средний слой верхнего класса, нижний слой. И человек должен понимать, что если он будет стараться, успешно учиться, работать и так далее, у него есть какая-то жизненная перспектива. Для этого должна быть какая-то социальная дифференциация, мобилизующая людей, мобилизующая общество. И третье - это свобода частной жизни. Это один из важных компонентов, который упускается из виду. Потому что когда осуществлялась перестройка, запроса на свободу не было. Он был, но запрос был на то, чтобы государство перестало быть тотальным, чтобы оно перестало вмешиваться в то, что мы читаем, что мы смотрим, какие фильмы, куда мы ездим, как мы живем, с кем мы живем, курим мы или не курим. И то, что происходит сегодня, это есть некоторая возвратная вещь, вот этот консенсус нарушен. Потому что до какого-то времени государству было наплевать на частную жизнь граждан. Теперь вдруг оно озаботилось моралью, и начинает: мы вас научим - с кем вам спать, как, каким образом и каким богам молиться, по каким учебникам учиться, и т. д. Это вызовет и уже вызывает проблемы, потому что на балансе было все построено: вот ваша полянка (бизнес, нефть, газ), а вот это наше частное пространство, вы сюда не лезьте. Сейчас баланс потихонечку нарушается.
И последнее, что нас ждет впереди, мне кажется, говоря о будущем - это капитализм без демократии. Наконец-то не только у нас, но и на Западе многие поняли, что есть успешные практики, когда без репрессии, без жутких эксцессов можно успешно развивать экономику, улучшать жизнь людей и реализовывать все это в рамках сугубо авторитарных практик. И очень многие авторы, причем западные, начинают склоняться к мысли, что в условиях экономического кризиса, демократия, это такое архитектурное излишество, от которого можно со временем постепенно избавляться, оставляя фасадные его части и т. д. Я думаю, что эта идея будет с огромным удовольствием подхвачена у нас. И наконец-то Запад будут не только ругать, но и хвалить за очень интересные мысли и идеи, которые он нам предлагает. В частности, эту. Потому что я вас уверяю, сейчас будет очень много статей про замечательный Сингапур, про еще лучший Китай. Что вот, что нам надо. Надо уже заканчивать даже с суверенными какими-то демократиями, что надо повышать эффективность экономики в рамках действительно одряхлевших институтов демократии, возникшей 70-100 лет назад. Это не получается. И, видимо, будет общемировой тренд, в том числе и в России, направленный на то, что развитие страны, в каком-то смысле тот путь, который уже был взят с избрания на 3-ий срок нашего президента. По-моему, этот курс уже начал реализовываться.
Зубец Алексей Николаевич (Центр стратегических исследований компании Росгосстрах). Будущее - это понятие относительно недавнее. То есть понятие времени у человека возникло, по словам антропологов, примерно 200 тысяч лет назад. Понятие будущего выразилось в появление культа захоронения, религиозных культов, то есть общения с покойниками. Это произошло на волне палеолитической революции 50 тысяч лет назад. А до недавнего времени будущее, прошлое и настоящее, в понимании человека, они были объединены, это было циклическое интегральное понятие, которое очень хорошо
прописано в «Одиссее» у Гомера. Вот такое интегральное понимание настоящего, прошлого и будущего характерно для древнего средневекового человека, и оно разрушилось на волне возрождения, когда Бэкон, Кампанелла, Кондорсе, просвещение, отцы-основатели США заявили о том, что существует некий рациональный позитивистский взгляд на будущее, которое должно вывести людей за счет просвещения науки в светлое будущее. Любопытно в этой связи проследить за будущим состояния научной фантастики, которая в последнее время, с моей точки зрения, впала в достаточно глубокий кризис. Это говорит о том, что на сегодня позитивистский взгляд на будущее переживает тяжелые времена, и научную фантастику заменило фэнтези с героями, драконами и т. д. То есть уже отсутствует некое понимание движения человека вперед.
Здесь был задан вопрос относительно того, как выглядит объективно с точки зрения объективных показателей наше будущее. Существует 3 потока, 3 вещи, которые надо понимать для того, чтобы говорить о будущем. Первое - это стремление человека соответствовать тому стандарту потребления, которое он видит вокруг себя. Это та самая догоняющая концепция развития, которая производит ориентацию на прошлое. Второй тренд, который надо понимать, - это изменение будущего, которое связано с научнотехническим прогрессом и вообще креативной деятельностью человека. И третья вещь - это демография, которую тоже надо понимать, потому что демографический поток, он меняет будущее. Если говорить о демографии, то та же самая арабская революция и те события, которые мы видим вокруг себя, они связаны ровно с тем, что в свое время в этих странах не были предприняты меры для сокращения роста населения. И слишком высокий рост численности работоспособного населения приводит к тому, что экономика не справляется с перевариванием людей, поступающих на рынок труда. Эти страны фактически взрываются. Так кстати было в России 17-го года, потому что демографический бум конца 19-го века-начале 20-го века привел к тому, что масса населения просто не смогла найти себе место в экономике, плюс неудачная война.
Если говорить о стандарте качества жизни, на который люди ориентируются сейчас, то в основном он включает следующие вещи: это дом (необязательно способность купить дом, но при этом наличие дома, оборудованного современной бытовой техникой), наличие неплохого автомобиля, доступ к платным медицинским услугам, доступ к образовательным платным услугам и отдых за границей, или на курортах юга России. Вот из этого состоит стандарт потребления, на который ориентируются люди, и, стремясь к нему, они строят свое будущее для того, чтобы добиться определенного уровня благополучия. На сегодняшний день для обеспечения стандарта качества жизни, о котором я говорю, в России, по мнению населения, необходимо 76 тысяч рублей. Это тот потолок, который населению обеспечивает благополучие. В настоящий момент порядка 20% населения страны уже добились этого уровня, процентов 50 считают, что никогда не добьются, ну и остальные - что добьются в обозримой перспективе. По нашим оценкам около 30% населения страны хочет жить не хуже, чем на Западе, как на Западе или лучше, что на самом деле представляет достаточно серьезный потенциал для экономического роста.
Теперь главное, третий поток, который состоит в изменении будущего за счет научнотехнического прогресса. Если мы возьмем историю человечества, историю экономики, то мы увидим, что было всего несколько серьезных рывков в энерговооруженности и в производительности труда. Это та самая палеолитическая революция, о которой я говорил, неолитическая революция, которая произошла 10-14 тысяч лет назад, сельское хозяйство и
все, что с ним связано, строительство городов, письменность и последствия неолитической революции. И последняя революция, которая произошла в 18 веке в Великобритании и распространилась по всему миру. Так вот, на сегодняшний день, специалисты говорят, что темп инновационного роста вокруг нас достаточно сильно замедляется. Есть такой ученый Хюбнер, американец, он говорит, что в настоящий момент по темпам инновационного роста экономики мир скатился до уровня 17 века. За исключением нескольких отраслей, таких как телекоммуникации, 1Т, компьютеры, рост замедлился и ничего подобного таким крупным изобретениям как паровая машина, двигатель внутреннего сгорания за последнее время не было. При всем уважении к Интернету. Интернет менее значим для развития цивилизации, чем двигатель внутреннего сгорания. Приводит к меньшим последствиям для окружающего мира. Это первое.
Второе - для того, чтобы мир рос и изменялся, с научно-технической точки зрения необходимы внешние ресурсы, которые подпитывают инновационный рост. На протяжении многих столетий источником ресурсов для инновационного роста был климат. Положительные изменения климата приводили к развитию цивилизации, провалы в климате приводили к торможению цивилизации, к развалу. Самое известное из них, это средневековье, которое произошло по причине похолодания. Специалисты говорят, что сейчас в настоящий момент мы вступаем в период очередного похолодания, которое будет достаточно глубоким, и за счет этого можно говорить о том, что научно-технический прогресс будет тормозиться. То есть мы в настоящий момент находимся в ожидании очередного экономического спада, которое объясняется помимо климата многими другими вещами. Энерговооруженность давно не прогрессирует, и сегодня в развитии по уровню технологии в части производства энергии мы находимся примерно там же, где были в 18 веке. Современная электростанция - это не более чем разросшийся до огромных размеров двигатель Ватта и работает по тем же принципам. Цикл Карно, на основании которого работает современная электростанция, был описан в начале 19 века французским ученым Карно. С тех пор в этой части ничего не поменялось.
Еще одна важная вещь - это исчерпание наблюдаемых свойств вещества. То есть те сливки, простые, доступные для наблюдения, для научно-технического прогресса, они были исчерпаны еще в 19 веке - начале 20-го. Для того, чтобы исследовать сегодня свойство вещества, необходимы огромные установки типа того самого адронногоколлайдера. Продолжительность жизни увеличивается, что также замедляет научно-технический прогресс.
Если говорить по правде, опираясь на те объективные данные, которые мы на сегодняшний день имеем, то скорее всего все человечество ожидает новое средневековье. То есть длительный период развития с низкими темпами роста. Если говорить о России, то на сегодняшний день по тем цифрам, которыми мы располагаем, можно говорить о том, что Россия тоже вступает в некую фазу замедленного спокойного роста без каких-либо рывков и катастроф. Как я уже сказал, по нашим оценкам на сегодняшний день 80% населения довольны той жизнью, которую они ведут. А высокая удовлетворенность жизни - это низкая экономическая активность. Чем выше удовлетворенность жизни, тем меньше люди стремятся к повышению собственного качества жизни, объема потребления. То есть 2% в год роста ВВП - это то, к чему мы идем. То есть замедленный, спокойный беспроблемный рост.
Задорин Игорь Вениаминович (Исследовательская группа ЦИРКОН): Прежде всего, хотелось бы развести понятие, есть образ будущего для страны и есть образ будущего
индивидуальный. Когда вопросы задаются хорошо или плохо, надо разводить, скорее всего. И второе разведение - это есть образ будущего как проект и есть образ будущего как прогноз. В этом смысле мы, конечно же, все время наталкиваемся на то, что плохо, у страны нет образа будущего как проекта, образа, который аккумулирует себе цели, некоторые задачи, идеалы, которые надо достичь, или образа будущего как прогноза, как некоторого показателя таких возможностей, которые на нас наваливаются в рамках и технологического развития, некоторого социального, демографических трендов. И этими возможностями надо воспользоваться.
Здесь если размышлять в этой дихотомии, отвечать на вопросы, которые были поставлены в повестке, то для меня есть такое представление, что то, что у нас сейчас отсутствует образ будущего как проект, ну, возможно, это не есть плохо. Не могу сказать, что это хорошо, но не есть плохо. Образ будущего как проект - скорее инструментальное средство для мобилизации и формирования некоторой общей идентичности. Я в это сейчас, если честно, не верю и скорее склонен размышлять таким образом, что все развитие идет к мультиидентичности, к тому, что даже внутри одной страны есть фактически несколько стран с точки зрения социокультурных типов и т. д. А вот то, что у нас нет образа будущего как прогноза, это, конечно, ужасно. В этом смысле, к сожалению, да, действительно, есть такая укорененность в настоящем, которая транслируется на жизненные стратегии людей уже в рамках индивидуальных образов будущего.
Сам вопрос о более долгосрочных жизненных стратегиях, о том, что как-то увеличивать горизонт планирования, он давнишний. Я его помню с конца 90-х, все обсуждаем, почему у нас такие краткосрочные стратегии у людей. До некоторых пор это, может, не так актуально, а сейчас видно, что общество неустойчивое, поскольку оно такими короткими временами мыслит. В известной степени, наверное, это оправдано. Образ будущего как прогноз говорит о следующем, и последние года они показывают то, что контекст изменяется постоянно и стремительно. Любой долгосрочный прогноз проваливается ввиду того, что его жизненный горизонт оказывается меньше, чем жизненный цикл некоторых процессов, который изменяет все. Ну, понятно, что как наш российский человек мог бы прогнозировать (так же как советский) свою жизненную стратегию на 20-25 лет? Да никак. Напротив, он сейчас должен думать скорее о том, что в течение жизни должен 2-3 раза поменять профессию, 2-3 раза чему-то обучиться, я уже не говорю про жениться и развестись и т. д. и т. п. То есть постоянная смена статусов и даже в некотором смысле смена пакетов идентичности, которые он периодически может на себя надевать на разных ступенях. При этом сейчас получается, что только адаптационные стратегии работают, потому что нет этого самого прогноза.
Три года назад я познакомился с одной статьей, где прогнозировалось к 2015-му году секс с социальным роботом, а к 2050-му брак с социальным роботом. Строго говоря, я предполагаю, что так и будет. В этом смысле интересно, как нормальный обыватель должен к этому прогнозу образа будущего относиться. В 1985-ом году на кружке по социальному прогнозированию, который у нас был неформальным с Бестужевым-Ладой, мы как раз обсуждали образ будущего, семьи и брака. У меня было совершенно четкое выступление, где я говорил про множественность типов семьи, от групповой до однополой. Тогда был шок. На меня посмотрели как на странного. А в реальности к ним пришли, к сожалению, или кто-то может радоваться.
В этой связи, конечно же, у нас нет действительно научной фантастики, которая была бы инструментом задания этого самого образа будущего как прогноза. То есть того самого фона, в котором бы встраивались уже индивидуальные образы будущего. Когда каждый человек мог бы сказать, да, такие-то технологические новинки будут, еще что-то, я соответственно мог бы как-то адаптироваться. Но, еще раз повторяю, что сам опыт современного российского человека показывает, что ничего нельзя планировать. Потому что 2-3 года - и все поменялось. У молодого человека социализация происходила в те времена, когда он все время менялся. С чего у него возникнет желание прогнозировать вдолгую? Вчера у нас был круглый стол, семинар, где Оля Крыштановская и Лариса Паутова рассказывали о своих исследованиях по молодежи. И вот, в частности было такое сожаление, наша молодежь такая инфантильная и, как Ольга Крыштановская выразилась, появились новые безработные - люди, которые не строят свои профессиональные тренды, а постоянно находятся в таком фрилансе, временные переработки, здесь поработал, там поработал, образование еще такое и такое. И вот это было такое сожаление. И у меня возник такой образ: в свое время, когда появились первые млекопитающие, непонятные животные с какой-то шерсткой, наверное, динозавры смотрели, как на что-то странное, зачем это надо? Вот фрилансеры и такие временные - это такой ответ социальной природы на постоянно изменяющийся контекст, когда нет ничего устойчивого. А мы как динозавры с длинными жизненными стратегиями, соответственно, вымрем как класс. Конкурентами будут те, кто готов к постоянной смене своей стратегии. Вот это мой главный тезис, который я хотел бы сказать. Что когда мы ставим вопрос «хорошо или плохо?», об отсутствии этих самых жизненных стратегий, об отсутствии образа будущего как у страны, так и у отдельных индивидов, то мой ответ на это таков, что скорее человек должен быть готов не просто к выстраиванию длинной стратегии, а скорее к постоянной смене коротких стратегий. К тому, что это длинная его жизнь и длинная долгосрочная стратегия как раз и заключается в постоянной адаптации и выстраивании некоторых стратегических планов на тот обозримый период времени, в котором он может воспринять предстоящие возможности. Появится соответствующая компьютерная сеть или не появится, появится какой-то прибор или не появится, появится клонирование, и что это будет такое. Вот 2045 год, который обозначается как точка сингулярности, когда число роботов или киборгов, половинных образований, в которых есть и человеческая природа, и технологическая, нечеловеческая, сравняется.
В этой связи, может ли человек нормально выстраивать свою длинную жизненную стратегию, исходя из понимания этого тезиса? А он, строго говоря, научно-технологически совершенно обоснованный, все предпосылки к этому есть. Я думаю, что нет. Это вне возможностей. То есть понятно, что он будет выстраивать на короткие промежутки, и это, собственно, позволяет ему выживать и конкурировать в этом окружающем мире.
Но последняя мысль все-таки не про индивидуальный образ, а про образ будущего страны. Я хочу его сформулировать, этот тезис, в виде вопроса, который меня мучает: образ будущего страны - это суперпозиции индивидуальных образов или индивидуальные образы являются следствием заданного образа страны? Для меня такой вопрос, в известной степени, выбор, от которого должны были бы двинуться, и от этого, кстати, все следствия, связанные с демократией, не с демократией и т. п. Субъектность есть, которая выстраивает индивидуальные стратегии таким образом, что они потом выстраивают образ страны или наоборот. Я не могу сказать, что я решил этот вопрос.
Зудин Алексей Юрьевич (НИУ-ВШЭ): Прозвучала мысль Валерия Федорова, и эта мысль присутствует в тех тезисах, которые мы все получили, что у нас произошел некий обрыв, облом. До условно 12-го года у нас было на официальном уровне светлое либеральное будущее, потом произошел облом, ну я немного утрирую, конечно. И сейчас мы, бедные, пребываем в промежутке, нет у нас проекта. И как прозвучало в виде вопроса-утверждения: да и запроса на самом деле на проект никакого нет. Как мне кажется (в данном случае я свое «кажется» основываю на материалах всех 3-х ключевых, ведущих социологических центров: ВЦИОМа, Левада-центра и ФОМа), существует в массовом сознании колоссальный запрос на развитие, и идеологема развития уже звучит, не очень правда громко, но дальше она будет звучать еще громче в различного рода официальных ориентирах, выступлениях и т. д. То есть у нас образ будущего он намечается, я имею в виду новый, официальный. Это первое, по образу будущего и массовому сознанию. Второе -спасибо Игорю, он напомнил о том, что наряду с той структурой образа будущего, которая предложена была первым докладчиком и фактически, который является определяющим для тех тезисов, которые были любезно представлены, есть и другой способ структурирования. И мне этот другой способ структурирования представляется не менее, а, может быть, даже более удачным. Я имею в виду будущее как прогноз, только прогноз не научный, а массовый. То есть те эмоции и ожидания, которые у людей есть в связи с будущим, и, соответственно, здесь мы меряем оптимизм или пессимизм по отношению к актуальному будущему. И будущее как проект, то есть то, каким мы хотели бы, чтобы было это будущее. Разговор в этом ключе мне представляется, он более продуктивным. Тогда мы не будем уходить в очень важные, но, тем не менее, вспомогательные темы: есть достижительные стратегии, нет достижительных стратегий, сколько будут социальных роботов, будут ли они, победят ли они и т. д. А останемся на главной для нас поляне - будущее и массовое сознание.
Стараясь продолжить эту линию, будущее и массовое сознание, хочу отметить еще одну вещь, на мой взгляд, очень важную. У нас где-то с конца 90-х годов (опять же по опросам всех 3-х уважаемых социологических центров, ну тогда еще 2-х) есть одна очень важная закономерность, которая проходит стержнем через весь этот период. В массовом сознании есть большой участок, который отторгает 2 альтернативных образа будущего, 2 модели. Одна модель - советская и вторая модель - западная. И этот кусок, участок массового сознания обычно называется «особый путь». Причем интерпретации того, что такое «особый путь», нет ни у интеллектуалов, ни у идеологов, а что такое особый путь в массовом сознании, парадоксальным образом «первую скрипку играют» сторонники одного из других путей. Я имею в виду тех, кто так или иначе ориентирован на Запад как образец для России. И в этой связи присутствие и значение образа особого пути, не всегда адекватно. Обычно говорят, что этот самый особый путь - есть пустота, он ничем не наполнен. Мне кажется, что это не совсем так. Если порыться и быть менее предубежденным, можно там найти достаточно серьезное содержание, и мне кажется, что это очень важный ориентир и очень важный предмет для самостоятельного, подробного исследования социологов и психологов.
И последнее, мне кажется, совершенно бесполезно и бессмысленно искать поставщиков образа будущего в крупных социальных общностях. Когда вопрос был поставлен таким образом, у меня было такое впечатление, что мы забыли все наши исторические познания. Новый проект будущего под названием социалистический, который
возник в Европе и распространился во второй половине 19-го века, был создан содружеством интеллектуалов и политиков. Та же самая связка создавала проект будущего для Европы и проект будущего для развитой и не только развитой части мира в последние несколько десятилетий. Я имею в виду неолиберальный проект, это интеллектуалы плюс политики. И в этом смысле разговор о том, оправдано ли, что государство участвует, откуда, сверху или снизу все это придет, они мне представляются не очень плодотворными. Просто потому что всегда проекты будущего создает эта связка, и участники - интеллектуалы и политики - играют там разные роли, они чередуются и т. д. Какие-то продукты выживают и становятся массовыми, какие-то просто не выживают и остаются маргинальными.
Петренко Елена Серафимовна (ФОМ): За кем будущее? Тут было совершенно четко обозначено, что творцы будущего и носители будущего, и строители будущего - это 20%, которые уже все свои проблемы решили. По сути дела это люди массовой элиты. Они включены в международные коммуникации, у них стандарт жизни какой-то есть, медицина зарубежная им доступна, поездки. И когда мы пытаемся найти какие-либо индикаторы завтрашнего дня, эти люди уходят, они предпочитают затрудняться ответить. Вот такой казус, с одной стороны. С другой стороны, когда мы начинаем спрашивать о прошлом, здесь у них есть позиция, здесь у них есть представление о должном и о неправедности. По сути дела, переосмысление прошлого, это такая футурология наизнанку, причем эти люди, как совершенно справедливо было сказано, они молодые, они на вкус этого прошлого по сути дела не пробовали. Когда мы поспрашивали, какие проблемы, какие периоды (вот сейчас надо учебник истории в школе делать) в учебнике истории должны быть, эти граждане, вот эта группа 20%, опережающая группа, авангардная группа, деловые люди как мы их называем в кавычках, конечно, потому что они и культурные потребители - за 50%, то есть больше, чем каждый второй, говорили про историю Древней Руси. Что из этого следует? Если встать на позицию футуролога, то можно там искать много чего. Я этой репликой своей закончу, ну вот потому что.
Андреев Андрей Леонидович (Институт социологии РАН): В 2000-ом году Институтом социологии проводилось большое исследование, оно носило компаративистский характер, сравнивались респонденты российские и немецкие. Там было очень много интересного материала, но к нашей сегодняшней теме имеет отношение реакция на стрелу времени. Она состоит, как известно, из 3-х частей: прошлое, настоящее и будущее. И вопрос состоял в том, как эти элементы временной оси воспринимаются массовым сознанием: позитивно, негативно и т. д. Здесь выявились некоторые национальные особенности. Для российской ментальности характерен очень напряженно позитивный образ будущего. Понятие «будущее» воспринимается с положительной семантикой, где-то около 90% опрошенных, у немцев меньше значительно. На втором месте стоит прошлое - где-то 82%, в Германии вообще 40% и это понятно, там существует определенные травмы и комплексы, известные всем. Но для немцев самое главное - это настоящее. А для наших сограждан настоящее уступает значительно будущему, в меньшей степени, но тоже уступает прошлому. Тут интересный феномен, мы этот вопрос потом повторили в 2009 году, и там небольшое произошло смещение. Будущее немного просело и почти стало сливаться с настоящим, но прошлое осталось таким же позитивным. Поэтому я думаю совсем неправильно делать вывод о том, что в России на уровне массового сознания нет образа будущего. Одно дело -артикулированный проект, как он разработан, а другое дело - некоторый общий образ. Он, несомненно, существует в массовом сознании, и есть определенные его компоненты. Они
устанавливаются на протяжении достаточно длительного времени. В общем, будущее это связано с определенной точки зрения массового сознания, прежде всего, с определенным типом развития. Развития, которое ориентировано на эту самую модернизацию, в технологическом понимании, то есть наука, технологии, жить не за счет сырья и т. д. Это ответ, который повторяется постоянно. Только ли элита создает образ будущего? Конечно, они здесь активны, но все-таки я думаю, что определенную психологическую подпочву создают и массовые слои. Почему люди не несут деньги туда, куда им предлагают, не проектируют это будущее на уровне повседневности? Об этом здесь достаточно хорошо говорили, это вполне рациональное поведение. Потому что, в конце концов, у нас же люди не лохи и не жизнерадостные идиоты. Ну, какая ипотека при тех процентах, которые у нас предлагаются? То есть представление о будущем есть, но это не то представление. То есть нам предлагают такое представление о будущем, которое никто не хочет покупать. У людей есть другое представление о будущем, и они из этого исходят. Мы можем его называть неосоветским. Хотя на самом деле здесь прослеживаются очень старые архетипы, которые в российском обществе существовали тогда, когда еще социологии не было.
Юрий Андреевич Красин (Институт социологии РАН): Обсуждаемая тема очень многопланова. Поэтому единственный способ выступить, это точечно обозначить те пункты, которые мне кажутся наиболее существенными здесь.
Во-первых, мне кажется, все-таки макрофакт то, что сейчас очень существенный перелом глобального масштаба намечается в развитии вообще цивилизации. Он должен учитываться. На массовом уровне, массовом сознании об часто не думают, а думают о близлежащих реальностях и на основе этого формируют будущее. Элитное сознание, научное сознание оно тоже в некоторой растерянности сейчас. Но то, что высказывается на элитном уровне, все-таки как-то проникает и влияет на этот образ будущего. Что мне кажется несомненным - то, что конец прошлого столетия и это столетие - 13 лет, это большие качественные изменения. Мне 84 года, и я видел, когда все наше техническое оснащение сводилось к одному черному круглому репродуктору. Конечно, сами по себе технологические изменения не решают социальных проблем, но тут не только чисто технологические изменения, а гораздо более существенные, и они создают проблемы и в то же время как-то изменяют все это. Вторая половина 60-х годов прошлого века - идея постиндустриального общества, сейчас больше стали говорить об информационном обществе. Даже Дэниел Белл, который, видимо, был одним из авторов этой концепции, тоже согласился, что информационное общество, это лучше. Собственно говоря, это предвидел Маркс, в рукописях экономических 1857-1959 гг. он говорит, что настанет время, когда богатство общества будет измеряться не рабочим, а свободным временем. Человеческий капитал как раз я вспоминаю в связи с этим. Именно сейчас наступает время, когда человеческий капитал не может только рабочим временем измеряться. Поэтому эту проблематику надо ввести в наш дискурс, не сводя только к массовому сознанию, которое измеряется на основе опросов и т. д. Где-то найти пункт стыковки макро и микроуровня здесь.
Второй вопрос, на который я хотел обратить внимание, это вопрос о будущем как о смысле жизни. Собственно говоря, неразрывно связанные вопросы. В чем смысл жизни? Интерпретируя Аристотеля, Ханна Арендт говорит, что у греков и у римлян было общее дело -полис и республика, это как раз момент бессмертия будет. Говорит, чтобы избавиться от пустоты индивидуального (а у нас это очень ясно проявляется, когда люди уходят сейчас в чисто индивидуальную жизнь, то одиночество уже становится социальным явлением), надо,
чтобы была республика, общее дело. Этого общего дела нет. Более того, государство (казалось бы, оно должно быть республикой и создавать амбициозные цели и проекты под них), наоборот, уходит у нас от этого. Сейчас инновационный тип развития, ясно, что без мелкого и среднего капитала не обойтись. Риск на себя крупный капитал никогда не возьмет. Малый бизнес должен брать на себя этот риск, но он должен быть общественно застрахован, государство должно страховать. А оно вместо этого вводит налоги, которые его губят, не давая развития. То есть государство выступает не как орган республики, а как некий менеджер богатых и сильных. Какое же тут будущее может быть?
И еще одну мысль зафиксирую. У меня возникает все время сравнение: 21 век чем-то напоминает 15-16 век в Европе. Чем? Тем, что тогда только становилось индустриальное общество, нужен был инициативный предприниматель, который прорваться может, личность такая. Появился гуманизм, гуманистическая идеология, одиночки сначала выступили, а потом повернулось все это в серию социальных революций, перевороты и индустриальное общество в итоге. Не напоминает ли это ситуацию становления постиндустриального общества? Конечно, это на другом витке спирали, по-другому, но я думаю сейчас задача, особенно у нас, занимающихся мыслительным материалом, это идея нового гуманизма, которая пока обще очень звучит.
Мчедлова Марина Михайловна (Институт социологии РАН): Меня очень
заинтересовала проблематика и постановка проблемы в нескольких аспектах. Во-первых, как философа и, во-вторых, в связи с исследованием Института социологии «О чем мечтают россияне?», которое по большому счету ставит этот стык проблемы в образе будущего.
Образ будущего имеет несколько уровней, и рефлексия должна осуществляться на разных уровнях. Вероятно, некоторые дискуссионные моменты возникают именно из-за того, что мы осмысливаем это на разных уровнях. Во-первых, это уровень идеала. Я считаю, что социальный идеал с необходимостью должен присутствовать в обществе, пусть даже в виде утопии или в любом другом, но функции социального идеала как солидаризирующего общество едва ли не ключевые. Поэтому наличие социального идеала, именно того, которое продуцируют политики, идеологи, мыслители, утописты, оно является основным из каналов, которое преподносит нам образ будущего. К сожалению, сегодня достаточно сложно об этом говорить, и Кампанелла, и Томас Мор, и Чернышевский, и футурологи, они исходили из достаточно устойчивых социально-политических контекстов. Тогда как, я согласна полностью с Игорем Задориным, сейчас текучая современность не позволяет спродуцировать четкого социального идеала, именно вследствие своей текучести. Это в том числе и определяет, что человек не может выстроить свою четкую индивидуальную стратегию. Поэтому я бы не списывала только на провалы в российской политике, российском обществе, но рассматривала бы конвергентный эффект текучести современности (я опять использую не свое понятие), и применительно к тому, что происходит в России. И, вероятно, с этим связано то, о чем говорил уважаемый коллега, о том, что «science fiction» или фантастика, которая заменила собой Томаса Мора и Кампаннелу, она не выполняет свои функции, потом на его место пришла фэнтези. Почему?
И тут я хочу спуститься на следующий уровень, о чем говорил Андрей Леонидович Андреев: не может существовать образ будущего, если нет исторической памяти. Это абсолютно между собой четко связанные вещи. Если нет исторической памяти, если нет четкого понимания своей истории, мы не будем отражаться в зеркале будущего. Это то, что называется кризисом идентичности. Уважаемый коллега профессор Петренко Елена
Серафимовна сказала, что у нее респонденты обращались к образу Древней Руси, это во многом связано с тем, что нет образа желаемого будущего. Не случайно сейчас все попытки выстроить какое-то историческое пространство, которое продуцирует политический класс и административные структуры в России, они во многом связаны и с этим.
Следующий момент, на котором я бы хотела остановиться - это стратегический уровень, то есть что же надо предпринять для этого? Посредством современного социального идеала, мне кажется, что это сейчас ключевой момент. Технологии, предлагаемые сейчас, они не позволяют агрегировать замкнувшегося на себя атомизированного российского общества, предложить то общее видение, которое устроило бы всех. Первый доклад нам показывал замыкание на индивидуальной стратегии, прежде всего, на семью и на то, что человек счастлив, когда он в семье - это вообще-то катастрофично. Потому что если он счастлив в семье, то общество не солидаризируется, и общество не может такое очень долго существовать.
И последний момент, на который я хотела бы обратить внимание. Конечно, предложить идеологию сейчас практически невозможно, идеологии отдрейфовали на периферию общественного сознания, не смогут выполнить функцию продуцирования социального идеала или образа будущего. Вместо идеологии что предложить, это, наверное, самая большая проблема - что предложить? Но предложить что-то надо. Может быть, действительно, республику, которая огромную Римскую империю создала, может быть, еще что-то. Вообще, возможно ли это сейчас? Я бы остановилась на 2-х моментах, это на человеке, который полностью вымыт из всей системы наших отношений, и второе, почему, мне кажется, достаточно сложно сейчас делать образ будущего не только в России, но и вообще в мире - это с появлением очень четко фиксируемых апокалиптических тенденций общественного сознания. Это маркер, лакмусовая бумажка, что общество не хочет видеть дальше, своего будущего. С возникновением новых эсхатологий, вероятно, у нас есть шанс преодолеть апокалипсис, когда все и навсегда, эсхатология все-таки предлагает путь спасения и порождает различные стратегии.
Игнатьев А.: Продолжая Марину Михайловну, полемику с господином Задориным, тут есть интересные возможности уточнить детали, в этих деталях кроется много всякого интересного. Текучая современность, о которой говорил господин Задорин, во-первых, представляет собой до некоторой степени идеализацию позиции молодого человека, который еще не понимает, что однажды настанет такой момент, когда менять стратегию станет уже невозможно, устроиться на работу станет невозможно, зарабатывать деньги станет невозможно и надо будет оказаться в каком-то таком положении, когда этого ничего не надо делать. Раньше, когда у нас была при советской власти государственная пенсия, это все предполагалось автоматически, выносилось за пределы стратегического сознания. Сейчас человек, достигший 35- 40 лет, начинает уже серьезно думать. Я знаю людей, которые говорят: «Я, пожалуй, уеду, потому что здесь не смогу обеспечить себя в старости». А это длинная стратегия, потому что она длиной во всю жизнь, которая отведена. Более того, тех, кто начинает думать о том, что несмотря ни на что, нужна длинная стратегия, вполне можно назвать социальным идеалом. И вот в этой текучей современности выясняется, что социальным идеалом могут быть только 2 вещи: накопление денег и накопление статуса. А что еще может быть темой длинных стратегий в условиях текучего контекста? Я говорю о неком финальном положении дел, когда речь идет именно о богатстве, а совсем не о капитале.
199
Теперь, у Игоря Вениаминовича была дихотомия: образ будущего как проект и как прогноз. Помимо социального идеала, который до некоторой степени тоже может рассматриваться как проект. Тут не хватает одного очень важного уровня. Этот уровень можно было бы назвать «утопия», я его назову английским словом dream, имея в виду цитату из Мартина Лютера Кинга: «I have a dream», это уже до некоторой степени ответ на вопрос, которым Вы закончили свое выступление. В советское время на каждом углу можно было видеть слоган такой «Планы партии - планы народа». Я бы там на месте этого тире поставил знак эквивалентности или даже равенства, потому что в этом слогане заключена очень глубокая мысль - у партии могут быть какие угодно планы, но будущее формируют не какие-то одни планы, планы партии или планы народа, а очень сложный механизм их согласования, поиска компромисса, соединения и т. п. Понимаете, успех таких людей, как Томас Джефферсон, Мэдисон или Джордж Вашингтон, людей, которые создали Соединенные Штаты Америки, был достигнут благодаря тому, что у них, с одной стороны, был чрезвычайно рафинированный проект строительства абсолютно нового государства, с другой стороны, они хорошо понимали, в чем состоит dream вот этой всей толпы изгнанников, которые наводнили Новый Свет. Много было написано об успехе большевиков - он был связан ровно с этим самым. Конструкцию Маркса приспособили к dream огромного количества крестьян, городских аутсайдеров и т. д. Вот этот момент значит то, что мы обычно слышим об опросах общественного мнения, этот слой в них [носитель dream], по крайней мере, я его не замечаю. Там говорится о тех проектах, которые есть у каких-то групп. По большей части очень часто воспроизводится просто проект каких-то элитных групп, что мы типа лояльные, что мы типа способные. В чем состоит dream, тут совершенно не понятно.
И совсем маленькое замечание по поводу первого доклада, он на самом деле был чрезвычайно интересным, и жаль, что нет возможности его пообсуждать более основательно. Во-первых, не учитывается такая переменная как глубина образа. Между тем, характерная особенность 90-х годов состоит не в том, что там было много образов или эти образы были плохими, а в том, что образов более глубоких, чем на 2 месяца, нет ни у кого. Это самое начало лихих 90-х. Ну, 3 месяца - это само по себе показатель. И второй момент, это ситуация неопределенности. Понимаете, ежели наш современный, бывший советский человек действительно находится в ситуации неопределенности, то это совершенно особая тема, где вообще говорить о проектах, о прогнозах, совершенно бесмыссленно. Это лиминальность, это зона транзита, там вообще действуют совершенно другие правила. Религиоведы с ними знакомы, а нормальные социологи, скажем так, не очень.
И последнее замечание вот в чем. Ежели мы двигаемся через зону неопределенности, то вот такие содержательные прогнозы: будут роботы, или будет Путин, или будет высокая пенсия - эти содержательные прогнозы теряют всякое значение, но зато принципиальное значение приобретают структуры времени. Например, циклы и т. д. Спасибо за внимание.
Куренной В.: Совершенно кратко. У меня есть 3 замечания, касаются первого доклада. Мне кажется, что все-таки есть злоупотребление понятием «модерн», «модернизация», понятно, что этот инструмент был в политической игре, мы собираемся обсуждать в кругу людей, имеющих отношение к социальной теории. Это, конечно, недопустимо. Кстати для справки у нас тема национальной идеи была закрыта прямым образом дважды: Владимиром Владимировичем, который просто по этому поводу пошутил, и
второй раз она была закрыта Медведевым, который прямо сказал, что обсуждение не эффективно, поэтому постановка вопроса здесь просто не релевантна.
Второй момент, что касается образа будущего и почему его нет. Много различий. Первый момент, самый важный, который здесь имелся в виду - это утопическое будущее. Сегодня не существует образа убедительного утопического будущего нигде. Это связано с тем, что действительность стала безальтернативной. И на самом деле идея утопического будущего, это идея не консолидирующая общество, это всегда идея, которая является инструментом изменения общества. То, что ее нет, и мы ее не можем найти, говорит просто о том, что мы пребываем в настоящем, которое никто не собирается менять по большому счету.
И все-таки третий момент, что касается выступления Игоря Задорина по поводу того, что культура сейчас изменчива, молодежь приветствует изменчивость и т. д. На самом деле это одна часть правды. Потому что в нормальной культуре всегда вырабатываются некоторые компенсаторные механизмы этой изменчивости. И вот у нас гигантская проблема с этими компенсаторными механизмами, отсылающими к теме истории, происхождения и по тому, что мы не можем договориться ни по какому прошлому.
Левашов В.: Уважаемые коллеги, мне кажется, что если, действительно, прагматически поставить такую задачу: инструментально сконструировать образ будущего на основе измерения массового сознания, то наиболее продуктивным методом является все-таки измерение тревог и опасностей, которое фиксирует массовое сознание. Эта тема здесь еще не звучала, на мой взгляд, она ключевая для понимания природы тех изменений, которые происходят и в российском обществе, и в глобальном обществе. Тот тезис, который достаточно активно обсуждается в мировом экспертном сообществе - общество турбулентных изменений, общество турбулентных опасностей - на мой взгляд, он определяет и природу массового сознания. А должно ли оно действительно знать, каким будет это будущее? На мой взгляд, оно некомпетентно. Оно не должно знать. Единственное, что оно может представить, что я хочу жить в безопасном обществе. И вот это понятие и стремление к безопасности определяет социальные стандарты, о которых здесь говорили. Да, действительно, Европейский союз выработал целую корзину социальных стандартов. Да, мы пытаемся их каким-то образом повторить, зафиксировать и даже материализовать вот в этой политике, но все это достаточно неудачно получается, и поэтому проблема опасности структур не представляется важной при определении этого будущего.
Реплика по поводу демократии. Мне представляется, что мы переживаем переходный период, когда произошел взрыв масс, когда огромные массы поднялись до политического процесса. Они инкорпорированы в этот политический процесс, но структура, институты, форма этого политического процесса не соответствуют запросу. Действительно, и в российском обществе, и в западном обществе существует огромный запрос на развитие, но он не реализован. Почему? Потому что институты в своем развитии запаздывают от этой потребности. То есть мы переживаем эпоху перехода от демократии меньшинства, от элитарной демократии к периоду демократии большинства. Как она пойдет? Какие формы примет? Вот от этого будет зависеть качество нашего будущего.
Ну и совсем философская реплика: в чем смысл жизни? На мой взгляд, смысл жизни, как говорили великие, - в самой жизни, в продолжении жизни. В чем смысл социальной жизни? Смысл социальной жизни, чтобы эта социальная жизнь проявилась во всем многообразии и формах своего расцвета и проявления. Если мы достигнем гармонии
интересов и минимизируем все те опасности и угрозы, которые возникают каждый день, на каждом повороте социального прогресса, в этом, наверное, и будет заключаться образ будущего. Спасибо.
