CC BY
52
8 Там же. § 12-16.
9 Отчет... за 1909 г. Челябинск, 1910.
10 Рассчитано по отчетам за 1901, 1908,1909 гг.
11 Этот музей был передвижным и предназначался для оказания помощи учителям городских! сельских школ, им выдавались наглядные пособия по различным предметам школьной про> граммы, как выдаются книги в библиотеке. Пользование пособиями было бесплатным. Выд* вали их добровольцы, также безвозмездно.
12 Отчет... за 1901 г. С. 4,32-33.
13 Отчеты... за 1908-1909 гг.
14 Отчет... за 1901 г. С. 32.
15 Отчет... за 1908 г. С. 5-9.
16 Отчет... за 1901 г. С. 5.
17 Отчет... за 1909 г. С. 37.
18 Там же. С. 6.
19 Рассчитано по отчетам за 1901,1908,1909 гг.
20 Отчет... за 1901 г. С. 35.
21 Отчеты... за 1908,1909 гг.
22 Отчет... за 1901 г. С. 8.
23 Там же. С. 7-12.
24 Отчет.,, за 1909 г. С. 37-39.
25 См.; Чарнолуский В.И. Спутник народного учителя и деятеля народного образования. СПб., 1908. С. 274.
26 Отчет... за 1909 г. С. 15-30.
27 Рассчитано по отчетам за 1901,1908,1909 гг.
28 См.: Педагогическая хроника // Рус. шк. 1903. № 2, отд. II. С. 37. (В этом номере журнала были опубликованы сведения обо всех имевшихся на территории империи обществах попечения о начальном образовании. Среди городов, равных по статусу Челябинску, в которых действовали общества, значились: Ачинск, Бийск, Енисейск, Красноуфимск, Минусинск, Троицк, а Челябинска не было).
М.А.Фельдман
МАТЕРИАЛЬНО-БЫТОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РАБОЧИХ УРАЛА В 1929-1941 ГОДАХ
Обращение к исследованию материально-бытового положения рабочих Урала в период первых пятилеток позволяет глубже осознать социальный аспект предпринятой в 30-е гг. индустриальной модернизации. Историческая наука смогла отвергнуть оценку изменений материально-бытового положения рабочих в рассматриваемый период как процесса неуклонного повышения уровня жизни. Однако и на общероссийском, и на региональном уровне существуют целые малоизученные области. Назовем только некоторые из них: ситуация с оплатой труда в годы первых пятилеток; реальное положение дел в пенсионной сфере; роль личного хозяйства рабочих во время и после сплошной коллективизации; решение жилищного вопроса, Эти и другие темы истории рабочего класса эпохи индустриализации к началу нового века разработаны либо частично, либо в самом общем виде. За конкретно-историческими вопросами стоит и главный вопрос - о цене и допустимости того типа модернизации, который выпал на долю народов СССР. Постараемся дать ответы на них на примере рабочих Урала, ограничившись наиболее важными сюжетами.
Начнем с тех характеристик рабочего класса Урала, которые в исторической литературе традиционно рассматривались как отличительные: жилищной сферы и личного хозяйства. Историки обращали внимание на две противоречивые черты, свидетельствующие об уровне жизни рабочих Урала; владение собственными домами и, в то же время, более худшие, чем по СССР в целом, жилищные условия1. Но рабочих Урала конца 20-х гг. можно разделить на различные группы в зависимости от размеров жилья, находившегося в их владении. 12% рабочих имели жилье выше санитарной нормы на одного человека (8,25 кв.м). Как правило, это были прочные, основательные дома дореволюционной постройки, позволяющие рабочим удовлв' творять бытовые потребности и восстанавливать силы. 45,1% рабочих располагали жильем« размере от 3 до 8 кв.м на человека. Будучи владельцами собственного жилья, рабочие этой
группы могли лишь частично надеяться на восстановление сил. Третьей категорией рабочих были пролетарии, на долю которых приходилось менее 3 кв.м жилой площади. Удельный вес этой социальной группы составлял 32,9% и был близок к показателю рабочих, проживающих в бараках (одна треть) и к массиву рабочих, не имеющих собственного жилища (40,1%)2,
Обратим внимание: подобное неравенство особенно остро ощущалось в условиях более чем скромного быта 20-х гг., и это неравенство не было региональной спецификой. По данным переписи 1926 г. три четверти фабрично-заводских рабочих СССР имели среднюю норму жилья 3,5 кв.м. При средней душевой норме у всех фабрично-заводских рабочих страны в 4,65 кв.м это означало, что у 25% рабочих она составляла 8,1 кв.м. В данном случае доля рабочих СССР, имевших жилплощадь близкую к норме, была в два раза выше, чем на Урале 3.
Трудно согласиться с получившим распространение положением о том, что «уральские рабочие имели худшие жилищные условия, чем по России» 4. Средняя норма обеспеченности жильем у рабочих крупной промышленности Уральского экономического района (4,8 кв.м) превосходила аналогичный показатель по РСФСР (4,65 кв.м), несколько уступая ему у рабочих Удмуртии и Башкирии (4,21 кв.м), но превышая у рабочих Уральской области (4,86 кв.м)5. Таким образом, можно сделать вывод о близости показателей обеспеченности жильем у промышленных рабочих Урала и СССР.
Различия заключались в ином. При планах создать собственную базу машиностроения Урал по размерам жилья надушу населения в 1,5 раза уступал Ленинграду - ведущему центру советского машиностроения б. Удельный вес рабочих, имеющих жилье более 8 кв.м на одного человека, составлял в Ленинграде 24,8% , в СССР - 11,4% , в Уральской области -12,6 %. С другой стороны, удельный вес рабочих, имеющих жилье менее 3 кв.м на одного человека равнялся в Ленинграде 14,5%, в СССР - 29,6%, в Уральской области - 32,4%7. Удельный вес рабочих Урала, проживающих в условиях близких к норме, вдвое уступал аналогичному показателю у рабочих Ленинграда, но более чем вдвое превышал удельный вес ленинградских рабочих, живущих в тесноте. Подлинная специфика Урала заключалась в наибольшем несовпадении (по союзным меркам) жилищных условий различных групп рабочих, Как видно, на Урале в условиях сурового климата соседствовали рабочие-владельцы относительно просторного жилья, и пролетарии, живущие в условиях скученности. Последних пропаганда рассматривала как «настоящих рабочих». Характерно, что профсоюзный журнал «Вопросы труда» улучшение жилищных условий рабочих ставил в зависимость от выселения «нетрудовых элементов». Новая экспроприация, по подсчетам НКВД, должна была дать в РСФСР 3 млн кв.м жилой площади стоимостью 600 млн руб8.
В регионе существовали целые отрасли (горная, лесная), где ситуация с жильем заметно ухудшилась в сравнении с дореволюционным временем. Приведем такой пример: 2/3 шахтеров Челябинского округа в 1928 г. проживали в бараках, в каждом из которых ютилось более 50 человек. В подобных условиях в среднем на душу приходилось 3-3,4 кв.м. 4,4% шахтеров проживали в землянках и полуземлянках. С другой стороны, 64% рабочих Мотовилихинского орудийного завода имели в своих домах по жилой комнате на семью, а 26% - 2-3 комнаты 9. Уже начало нового этапа индустриализации привело к усилению неравенства в рабочей среде: удельный вес рабочих, занимающих жилую площадь до 2 кв.м, вырос с 12,9% в 1926 г. до 29% в 1928 г.10 Решение жилищной проблемы становилось ключевым вопросом обеспечения промышленности рабочей силой.
Необходимо отметить, что власти понимали значимость жилищной проблемы. «Генеральный план развития хозяйства Урала на период 1927-1941 гг.» намечал, наряду с ростом доходов на душу населения к 1941 г. в 2,2 раза, доведение в качестве минимальной нормы жилплощади до 8 кв.м на человека, а также программу городского озеленения и благоустройства. Прирост жилплощади должен был составить 24,5% по городским поселениям РСФСР и 29,4% по Уралу11. Однако уже в самом планировании содержались существенные противоречия. Так, темпы роста фондов промышленности Уральской области должны были опережать общесоюзные в 2,5 раза. Для этой цели государство выделяло 12% всех капиталовложений, Удельный вес расходов на жилищное строительство на Урале составлял 6% от общесоюзных расходов, что было в 2 раза меньше удельного веса капиталовложений12. В первом случае руководство СССР ориентировалось на задачу увеличения удельного веса Урала в промышленном производстве. Во втором - на существующий показатель удельного веса городского населения региона в составе горожан страны. Таким образом, индустриальный рывок Урала не подкреплялся соответствующим ускорением жилищного строительства.
Каким же путем предполагалось осуществить уральскую жилищную программу? Анализ документов позволяет сделать следующие выводы. В годы первой пятилетки для достижения в 1932 г. нормы в 6 кв.м жилья на человека предполагалось освоение 62% объема жилищного строительства в государственном и 38% в частном секторе. Для Урала такой курс имел особое значение. 53,9% советских рабочих проживали в частном секторе, но только 25,7% рабочих цензовой промышленности СССР проживали в собственных домах. На Урале удельный вес рабочих, проживающих в собственных домах, был в 2,3 раза выше общесоюзного - 59,9%. 2/3 возводимого в 1926-1928 гг. в регионе нового жилья было сооружено руками рабочих-индивидуальных застройщиков'3. Однако государственная стратегия с конца 20-х гг. предполагала вытеснение любых форм частной инициативы. Необоснованное ограничение строительства в частном секторе уже в 1930 г. привело к сокращению индивидуальной застройки на Урале почти вдвое. Уменьшение доли частников составило 16,3%, а в годы второй пятилетки - 8,8%14. Это естественно повлияло на объемы возводимого жилья как в годы первой пятилетки, так и в целом в 30-е. гг. Характерно, что к 1938 г. в городах (современных) Свердловской и Пермской областей на частный жилой фонд приходилось 31%, тогда как в 1927г. этот показатель равнялся 69,5%15. Таким образом, за 1927-1937 гг. частный и обобществленный секторы поменялись местами по удельному весу в общем жилом фонде.
Существенным звеном в решении жилищной проблемы должны были стать созданные в 1924 г. жилищно-строительные кооперативы (ЖСК). В Уральской области к 1928 г. они объединили 3 410 трудящихся, в том числе 1 931 рабочего. Кооперативы сооружали в основном бревенчатые дома на 2-8 квартир, реже - здания из шлака и низких сортов асбеста из расчета 6 кв.м на человека16, Государство прилагало усилия для снижения затрат рабочих на уплату паевых взносов и процентов по ссуде, о чем свидетельствует ряд постановлений правительства конца 20-х гг. Постепенно ЖСК превращались в дорогостоящую программу, так как 5/6 средств, идущих на строительство кооперативного жилья, предоставляло государство. Стоимость двухкомнатной квартиры составляла 3500, трехкомнатной - 4500 р., из которых рабочие выплачивали сразу только 10%17. Вместе с тем льготы рабочим (длительный срок выплаты ссуды (от 20-25 до 45-60 лет), а в ряде случаев - отсутствие платы за первые три года и т. д.) не меняли главного: при невысоких зарплатах рабочих и паевой взнос, и льготный режим квартирной платы в ЖСК становился непосильным для большинства рабочих. Невозможность платить в месяц по 14-15 р. за двухкомнатную квартиру при зарплате в 40-60 р. у большинства рабочих отмечала уральская печать и, в завуалированной форме, общесоюзные средства информации18.
В силу указанных причин ЖСК на протяжении 30-х гг. играли скромную роль. В 1924-1928 гг. силами ЖСК в Уральской области было построено около 1000 квартир, половину из которых получили рабочие. В годы первой пятилетки силами ЖСК сооружалось 5%, а во второй - 4,3% возводимого жилья. Удельный вес кооперативного жилья в общем жилом фонде был невелик и в 1937 г. не превышал 0,8%. Не выдерживает критики утверждение Л .Б.Вожевой о том, что ЖСК в 1937 г. принадлежало 4,3% жилплощади, так как приведенный автором источник говорит о доле ЖСК в сооружаемом в 1933-1937 гг. жилье, но не во всем жилом фонде'9. Государство последовательно усиливало свой контроль за жильцами ЖСК, установив, например, в 1933 г. право местных органов выселять из кооперативного жилья в случае нарушения трудовой дисциплины. В 1937 г, ЖСК были упразднены и их собственность (а значит, и квартиры рабочих) передана предприятиям или местным советам. В вину ЖСК вменялось то, что «жилье фактически превратилось в личную собственность» граждан20. Имущество более 8 тыс. уральцев, в том числе, около половины из которых были рабочими, было национализировано21.
Ограничив индивидуальное и кооперативное строительство, государство возложило на себя основную задачу обеспечения рабочих жильем. Проблему несоответствия между финансированием промышленного и бытового строительства власти попытались решить за счет удешевления жилья для рабочих. Анализ жилищных программ промышленных трестов Урала в 1929-1934 гг. говорит о полном (например, в случае с предприятиями Урал-сельмаша) или частичном преобладании в них жилья барачного типа22, Если до конца 20-х гг. барачные районы были достопримечательностью отдаленных поселков рабочих горной и лесной промышленности, то к концу первой пятилетки бараки становятся основой жилых массивов как новых, так и старых городов. Они превращаются в место обитания 2/3 рабочих промышленности Урала23, В областных центрах - Свердловске, Перми, Челя-
бинске - бараки составляли половину городского жилья24. Жизнь в рабочих бараках, с массой бытовых неудобств и конфликтов, порождала недовольство трудящихся, формами выражения которого были текучесть кадров, пьянство и «письма во власть»25.
В 1934 г. СНК СССР принял постановление «Об улучшении жилищного строительства»26, ограничивающее возведение бараков и каркасных домов. В рабочих центрах должны были возводиться только капитальные дома, снабженные коммунальными удобствами, С этого времени можно говорить о позитивных переменах в жилищном строительстве на Урале. Речь идет, прежде всего, о развитии коммунального хозяйства в уральских рабочих центрах27. Однако ограниченность финансовых средств на рубеже 30-40-х гг. тормозила обеспечение жилого фонда канализацией, водопроводом, центральным отоплением. Рассмотрим данный вопрос на основе материалов табл. 1 и 2.
Таблица 1
Состояние коммунального хозяйства обобществленного жилфонда городов Урала на 1 января 1939 г.28
Область, республика, регион Размер жилой площади
Всего, тыс. кв.м В том числе, %
с водопроводом с канализацией с центр, отопл. с электричеством
Пермская 1604,5 25 22,2 15,4 93,9
Свердловская 2917,2 25,8 21,6 16,5 93,3
Челябинская 1615,4 42,4 33,7 30,6 91,3
Оренбургская 640,7 31,2 15,1 12,4 77,9
Башкирия 718,0 19,6 7,1 9,7 82,2
Удмуртия 378,4 35,2 29,4 15,1 87,6
Урал 7874,2 29,36 22,9 18,2 90,4
Статистические данные табл. 1, казалось бы, свидетельствуют о существенных сдвигах в рассматриваемой сфере: электрификация 9/10 жилого фонда, благоустройство примерно 1 /5 домов - дело в основном одного десятилетия. Обратим внимание на то, что в наименее индустриально развитых Башкирии и Оренбургской области показатели благоустройства были ниже. Приведенные данные характеризуют только жилой фонд городов, тогда как значительная часть рабочих (30,3%) проживала в рабочих поселках и на селе (16,8%.)29. Рассмотрим состояние жилфонда этой более обширной категории поселений на примере Оренбургской , Челябинской и Свердловской областей.
Таблица 2
Состав и благоустройство обобществленного жилого фонда городов и рабочих поселков Оренбургской и Челябинской областей на 1 января 1941 г., %э0
Оборудовано Оренбургская обл. Челябинская обл. Свердловская обл. (на 1 янв.1940г.)
Вся обл. Города Городские поселки
Водопроводом 22,9 16,7 22,3 24,9 5,9
Канализацией 10 14,1 18,8 20,8 1
Центральным 11,6 13,3 14,3 16 3,4
отоплением
Электричеством 70,8 91,2 91,9 94 78,9
Проведенные на основе материалов табл. 2 расчеты показывают, что в среднем по трем областям Урала 13,5-21% жителей городов и рабочих поселков проживали в благоустроенных домах. Как свидетельствуют материалы табл. 1, приведенные показатели были характерны и для Урала в целом. Но обратим внимание на два обстоятельства, не отмеченные историками: во-первых, речь идет только об одном секторе жилфонда - обобществленном, составлявшем к 1938 г. в Свердловской и Пермской областях 68,2%, а в Челябинской - 82%. Частный сектор практически не имел коммунальных удобств. Во-вторых, сопоставление архивных материалов показывает: статистика благоустройства домов не включала в подсчет бараки. Коммунальная статистика барачного фонда велась отдельно. О степени благоустройства бараков свидетельствует табл. 3.
Таблица 3
Характеристики благоустройства барачного фонда Свердловской области
на 1 января 1940 г.31
Административ. Оборудовано, %
единица водопроводом канализацией центральным отоплением электричеством
Область Город Городские поселки 1,9 2,3 0 0,5 0,6 0 0,2 0,2 0 87,9 91,9 67,7
Как видно из материалов таблицы 3 одна треть жителей бараков городских поселков в наиболее развитой в промышленном отношении области Урала не имела даже электрического света. Между тем, только в Свердловской области к 1940 г. в бараках проживали 130 873 человека (110 060 - в городах и 20 813 человек - в рабочих поселках), в основном рабочие и их семьи. С учетом сказанного, подлинный показатель удельного веса жильцов благоустроенных домов городов и рабочих поселков Урала составлял примерно 8-11%, причем доля рабочих была существенно меньше, Характерен пример соцгородка Мотови-лихинского завода: здесь среди жильцов жилых домов удельный вес рабочих не превышал 50%, тогда как в бараках (вместе с младшим обслуживающим персоналом) он равнялся 92%32. В этом случае следует говорить только о 4,0-5,5% рабочих крупной промышленности, проживающих в благоустроенном жилье. В пользу этого, говорит и тот факт, что все приведенные расчеты касались рабочих - жителей городов и рабочих поселков. Между тем, 16,8% промышленных рабочих Урала проживали в сельской местности, в домах, лишенных коммунальных удобств. Сошлемся также на мнение АААнтуфьева о заселении благоустроенных домов преимущественно представителями управленческого корпуса33. Таким образом, за годы первых пятилеток только незначительная часть рабочих приобрела жилье, хотя бы формально соответствующее нормам городской жизни.
Уделом большинства рабочих оставалась жизнь в бараках или близких к ним по характеру сооружениях. В качестве примера проанализируем состояние дел в соцгородке УЗТМ к концу 1938 г. 30% жильцов здесь проживали в бараках, 17% - в рубленых, а 31,5% - в каркасных домах (по сути полубараках). Таким образом, для почти 4/5 уралмашевцев благоустройство ограничивалось электрическим освещением. Только 21,5% жителей соцгородка УЗТМ проживали в каменных домах, Средняя норма на человека составляла в бараках 3,7 кв.м, в остальных домах - 4,7 кв.м34. Насколько ситуация в соцгородке Уралмаша была типичной для Урала? На еще одном гиганте индустрии - Магнитогорском металлургическом заводе - к началу 1941 г. 66,8% жилой площади приходилось на бараки. Часть рабочих (более 1700 человек) проживала в землянках. На капитальные здания приходилось 16,3% городской жилплощади35. В докладной записке Свердловского обкома ВКП(б) в ЦК (ок-тябрь1938 г.) о положении дел на передовом предприятии Урала - Пермском авиамоторном заводе - можно найти строки о том, что завод буквально задыхается от нехватки жилья. 2500 рабочих и служащих живут в холодных бараках, по 2-3 семьи в одной комнате; еще 2500 - в общежитиях, похожих на бараки; 200 семей - в сараях и складах. С наступлением холодов эта категория трудящихся (по нашим подсчетам она составляла около трети
занятых на предприятии) была особенно подвержена болезням. В косвенной форме приведенный документ связывал ситуацию с жильем с положением дел на производстве: за 9 месяцев 1938 г. ВВС вернули заводу с рекламациями 600 авиамоторов. Это означало, что каждый третий мотор являлся бракованным36. Не случайно в 1938 г. из-за неполадок в моторе разбились В.Чкалов и несколько других испытателей.
Характерно, что в преддверии войны, более реалистически оценив свои возможности в жилищной сфере, государство не только ослабило запреты на индивидуальное строительство, но и выделило кредиты для рабочих-застройщиков, не забыв оговориться, что в случае увольнения с предприятия кредиты должны быть возвращены37. И все-таки финансирование жилищной сферы оставалось второстепенным делом. Кроме того, власть поставила распределение жилья в прямую зависимость от политической лояльности рабочих. В сентябре 1931 г. постановлением ЦИК и СНК СССР администрации предприятий получили право выселять рабочих из помещений, расположенных в поселках оборонных предприятий38. В ноябре 1932 г. это право было распространено на рабочих всех предприятий39, включая, как уже отмечалось, и ЖСК. С началом стахановского движения получение жилья оказалось в прямой зависимости от сочетания таких факторов, как трудовая активность, политическая благонадежность, и, в меньшей степени, квалификация рабочих.
Общей чертой для всех категорий рабочих Урала оставалась низкая душевая норма жилплощади. Как известно, в 1926 г. она составляла 4,8 кв.м, а в 1932 г. - 3,76 кв.м. О динамике изменений в последующие годы можно судить только по данным о величине жилплощади , приходившейся на каждого жителя поселений городского типа. К 1941 г. этот показатель находился в диапазоне от 4,3 кв.м в Челябинской до 5, 2 кв.м в Свердловской и 5 кв.м на человека в Оренбургской области. В Башкирии на одного жителя городов и рабочих поселков приходилось (по данным 1937 г.) 4,3 кв.м жилья40.
С учетом того, что рабочие Урала были обеспечены жильем хуже, чем остальные категории населения41, можно сделать вывод: индустриализация ухудшила жилищные условия рабочих Урала, если говорить о среднем показателе на душу населения. Вырос удельный вес рабочих, проживающих в бараках: в 1926 г. этот показатель не превышал 1/3 рабочих крупной промышленности, а затем вырос до 2/3 в 1932 г.. К 1941г. ситуация, казалось бы, стабилизировалась и рассматриваемая величина вновь снизилась до 1/3. Но с учетом лиц принудительного труда, постоянно занятых на предприятиях индустрии, в бараках проживала примерно половина представителей «правящего класса». Заметим, что барачный фонд практически отсутствовал у предприятий легкой и пищевой промышленности42. Им практически полностью распоряжались «монополисты» - наркоматы тяжелой промышленности.
Что касается оплаты жилья - она действительно оставалась низкой, не превышая 4-5% доходов рабочих. Однако с учетом оплаты коммунальных услуг расходы на жилье составляли в бюджете рабочих 8-10%43. Приводимые в литературе более низкие показатели (например, 3,8% у Л.Б.Вожевой44), судя по архивным источникам, не учитывают оплату коммунальных услуг. С1929 г. в связи с переводом жилищного фонда предприятий на платность, доля рабочих, получавших бесплатную квартиру от предприятий, сократилась. Если в 1927/28 г. она составляла 19,2% всех рабочих цензовой промышленности СССР и 12,5% уральских рабочих Урала, то в 1929/30 г. эти показатели снизились соответственно до 7,5 и 10%45. Статистика более позднего периода не приводит сведений по данному вопросу, что, с учетом вышесказанного, позволяет сделать вывод об отсутствии массива рабочих, не оплачивающих жилищные услуги.
К1941 г. жилищная политика государства привела к выделению в рабочем социуме Урала следующих слоев: приблизительно 4-5% рабочих, относящихся к стахановцам либо к рабочим-партийцам, не входящим в число стахановцев, получили право въехать в каменные дома, значительная часть которых была благоустроена. Однако и в этом случае речь шла чаще всего о владении комнатой в коммунальной квартире46. Для сравнения отметим: к концу 30-х гг., по данным Н.Б. Лебиной, в Ленинграде отдельную квартиру имели 25% рабочих47. Следующую группу составляли примерно 30% рабочих, которые и к 1941 г. проживали в бараках без всяких удобств. В Свердловской области (1940 г.) в бараках, на которые приходилось 22% жилого фонда, проживало 30% населения48. Между первыми двумя группами располагались две примерно равные категории (объединявшие по 31-32% рабочих): рабочие -владельцы собственного жилья и рабочие, проживающие в государственных каркасных или рубленых жилых домах. Объединяющей характеристикой для указанных групп является отсутствие большинства видов коммунальных услуг. Грани между приведенными стратами бы-
ли ощутимы для современников и вызывали множество бытовых конфликтов49. Является ли эта градация полной и окончательной? Нет, и вот почему. Помимо вольнонаемных существовала и многочисленная (120-150 тыс. чел.) социальная группа рабочих, проживающих в поселках спецпереселенцев и на территории лагерей. Жилищные условия рабочих, занятых принудительным трудом, были более тяжелыми, чем у вольнонаемных, также проживающих в «барачной цивилизации». В целом в рассматриваемый период вырос диапазон жилищных условий, в которых проживали рабочие Урала. Это говорило о сохранении и наполнении новыми чертами социальной неоднородности рабочего социума.
Важной чертой, характеризующей жизнь уральских рабочих, являлось владение личным хозяйством. Нельзя сказать, что это была специфическая черта Уральского региона. По данным статистики, к 1926 г. в РСФСР насчитывалось 18,9% семей промышленных рабочих, имевших землю в сельскохозяйственном пользовании. Однако, как правило, это были земельные владения городского типа, достаточно скромного размера, подчиненные интересам молочного хозяйства. Домашний скот имело 18,5% хозяйств, домашнюю птицу - 22,8%. Земельный надел (в среднем 0,5 дес. на хозяйство) большей частью использовался под покос50.
Иную картину представляли хозяйства уральских рабочих. Согласно бюджетным обследованиям, проведенным в 1926-27гп, в регионе 74% рабочих владели земельными наделами, 83% держали корову, у 55,4% имелась в распоряжении лошадь. Если размер посевов у рабочих РСФСР и Урала был небольшим (соответственно, 0,25 и 0,32 дес.), то общая площадь покосов существенно отличалась, составляя на Урале у владельцев личных хозяйств от 3 до 3,7 дес., тогда как у рабочих остальных регионов РСФСР эта величина не превышала 0,25 дес.51. Характерно, что экономисты - авторы одного из последних опубликованных исследований бюджетов рабочих - не только отметили важность личного хозяйства уральских рабочих, но и обратили внимание на то обстоятельство, что повышение размеров заработка не ведет к отрыву от сельскохозяйственных занятий. Напротив, по мере повышения заработков, возрастал удельный вес рабочих, имеющих земельные наделы52. К этому можно добавить, что с личными хозяйствами в большей степени были связаны именно кадровые рабочие региона. Руководящие органы Урала глубже, чем в центре, понимали значимость сохранения личных хозяйств рабочих. Мы впервые вводим в научный оборот строки из записки Уралплана от 23 июля 1927 г., подготовленной для партийных и советских органов, в которой говорилось: «Сельскохозяйственная деятельность населения, обслуживающего заводы - неслучайное явление,... без него нельзя жить. Поэтому оно требует к себе внимания, как явление глубоко жизненное и созданное историей и всей обстановкой горнозаводского труда»53. Осознание исторической роли связи рабочих Урала с землей (заметим - противоречащее постулатам марксизма) привело в 1927 г. хозяйственные органы Уральской области к разработке программы землеустройства горнозаводского населения, утвержденной ВЦИК и СНК. Постановка задачи (разграничение и юридическое оформление мелких разбросанных земельных участков рабочих), масштаб (речь шла о распределении земельного массива в 450 тыс. га только в четырех основных промышленных округах), долговремен-ность (срок - 10 лет)54 позволяют сделать вывод: предстояло логическое завершение землеустроительных работ, проводившихся государством с конца XIX в. Итак, руководство Урала было готово к реформе, восстанавливающей преемственность аграрной политики в горнозаводском крае и восходящей к традициям нэповской экономики.
Однако уже в ходе подготовки такого проекта выявились существенные противоречия. Одно из них заключалось в том, что логика нэпа требовала соблюдения определенных экономических правил, например, равных условий налогообложения для владельцев земли в городе и в деревне. Однако сельскохозяйственный налог на рабочих в силу политических мотивов был невелик и составлял менее 4 р. Исходя из этого, плановые органы Урала подготовили и приняли новые нормы налога. Фактически вводился повышенный налог на содержание лошади (12,5 р.) и жилища55. Но и новый налог был увязан с величиной зарплат промышленных рабочих. Под давлением рабочих было принято следующее решение: от уплаты налога освобождались рабочие, имеющие годовой доход от хозяйства менее 90 р.56 Усиление социального аспекта государственной политики - явление, безусловно, прогрессивное - на сей раз вступало в противоречие с финансовыми возможностями государства, за чей счет должна была проходить программа землеустройства, И все же главной проблемой стало не это. Начало сплошной коллективизации стало концом новой, фактически не начавшейся землеустроительной реформы. Тревогу власти в 1929 г. вызывала теперь не низкая зарплата рабочих, а то, что процесс пролетаризации (т.е. «очищения от земельных
участков») идет медленно. Мы поддерживаем вывод Е.В.Чернокрыловой о том, что при коллективизации, прежде всего в 1931-1932 гг., традиционному землепользованию уральских рабочих был нанесен значительный урон, что связи уральских рабочих с землей были оборваны насильственным образом и это не было связано с исчезновением потребности в ведении своего хозяйства57.
Сколь велики были изменения в масштабах землепользования уральских рабочих за годы первой пятилетки? В исторической литературе для характеристики перемен используют обычно материалы профсоюзных переписей 1929 г. и 1932/33 г. Между тем, сравнение указанных данных с результатами обследований 1926/27 г. может носить только условный характер. Дело в том, что, во-первых, в профсоюзных переписях учитывались только члены профсоюзов, составлявшие примерно 4/5 рабочих. Во-вторых, авторы оперировали в основном одним показателем - «земля сельскохозяйственного пользования»57. Изучение документов приводит к вопросу: почему до сплошной коллективизации так стремительно сократился удельный вес рабочих, имеющих землю? Столь масштабное сокращение указанного показателя за 1927-1929 гг. с 74 до 31,4% не имеет доказательной основы - не отражено в массиве архивных дел. Следовательно, речь идет о сравнении несопоставимых величин. Каких же? Анализ состава заводов, обследованных в ходе переписи 1929 г., на наш взгляд, дает ответ на поставленный вопрос. Более половины металлургов - участников обследования представляли рабочие Надеждинского, построенного в конце XIX в., и Лысьвенского заводов-предприятий, где земельные наделы не получили развития. На остальных заводах показатель владения землей составлял более 55%. В машиностроении обращает на себя внимание отсутствие в выборке крупнейшего предприятия - Мотовили-хинского орудийного завода, где в 1928 г. земельные наделы имели до 50% рабочих58. Признаемся, наибольшее недоверие вызывают рассматриваемые показатели по Златоустов-скому и Боткинскому заводам, где в 1927 г. подавляющее большинство рабочих были связаны с сельхозугодиями. Таким образом, результаты профсоюзной переписи 1929 г. не могут быть использованы для сравнения с материалами обследований 1926-1927 гг Что же касается результатов профсоюзной переписи 1932-1933гг., при отсутствии других сопоставимых данных мы склонны считать их достойными доверия. Наличие на Урале только 21,2% рабочих - владельцев земельных участков и уменьшение размеров наделов свидетельствует о глубине сокращения рабочего землепользования. Однако обратим внимание на то, что в 1929-1932 гг. произошло удвоение рабочего класса региона. При отсутствии роста числа земельных участков слой владельцев посевов, покосов и огородов в определенной степени растворился в массе новых рабочих. Нетрудно заметить, что за вычетом последних около половины «старых» рабочих, несмотря на все формы давления властей, продолжали оставаться держателями земли. На этот факт в исторической литературе не обращалось внимания. Между тем, перед нами пример формы сопротивления рабочих Урала волюнтаристской политике власти.
Голод 1932-1933 гг. внес коррективы в земельную политику государства на Урале. Стало очевидным: попытка искусственного разрушения землепользования уральских рабочих усилила процессы социальной мобильности населения и масштабы голода, привела к ряду забастовок, крупнейшая из которых состоялась в апреле 1932 г. на Боткинском заводе59. Осознав результаты собственной политики, органы власти вынуждены были пойти на уступки. Постановление правительства в январе 1934 г. о развертывании индивидуального рабочего огородничества следует рассматривать не только как вынужденную реакцию на опасность голодных бунтов или как элемент корректировки курса по ряду направлений, но и как осознание неуступчивости позиции рабочих. Показателен следующий факт: в Уральской области, по неполным данным, число рабочих, желающих стать владельцами огородов (168,4 тыс.), оказалось в 2,7 раза больше числа рабочих, сохранивших к 1934 г. огороды (63 тыс.)60. Обращает на себя внимание та неподдельная энергия, с которой партийные и профсоюзные органы принялись за восстановление числа рабочих, связанных с землей. Во-первых, решение этой задачи не требовало от властей никаких особых средств и усилий. Во-вторых, забота о пропитании рабочих во многом становилась делом рук самих рабочих. В-третьих, местные власти отчасти пытались разрешить и проблему недовольства рабочих итогами коллективизации61.
Государство передавало землю под огороды на 5-7 лет, фактически на условиях аренды, и уральцы 30-х гг хорошо понимали, от чего зависит продление срока пользования участками, Земельные участки могли быть от 1/8 до 1/4 га, то есть в среднем в 8-16 раз мень-
ше дореволюционных наделов62. Наконец, рабочие не могли не почувствовать идеологические мотивы в документах о землепользовании: от подоходного налога освобождались только бывшие красноармейцы, красные партизаны и рабочие, имевшие только огороди одну корову, но не владеющие полевыми посевами. Эти же категории населения освобождались и от обязательных поставок мяса и молока государству63. Несмотря на все недостатки постановлений, рабочие стремились получить землю. Велика была сила традиции - рабочие хотели не только достойно питаться, но и быть хотя бы относительно независимыми от власти и неполадок в снабжении. К 1941 г. 37,4% рабочих Урала владели огородами64. С учетом обновления рабочего социума региона эта цифра свидетельствует о сохранении связи с землей у кадровых тружеников промышленности. Доминирующими культурами в огородном хозяйстве являлись овощи и картофель (например, 99% в Челябинской области). Заметно сократилось владение скотом и, прежде всего, лошадьми. Подсчет количества голов крупного рогатого скота, находящегося во владении рабочих и служащих городов Урала (259 тыс.)65, позволяет, с определенной долей условности, сделать вывод: на одно огородное хозяйство приходилось 0,4 единицы крупного рогатого скота (в основном, коров), 0,07 свиней, 0,71 овец и коз. Личное хозяйство, даже после всех сокращений, продолжало быть основным поставщиком картофеля, молока и молочных продуктов в рабочих семьях. Анализ бюджетов семей рабочих всех отраслей промышленности Свердловской, Челябинской областей и Башкирской АССР показывает, что в 1939 г. индивидуальные хозяйства производили 56,6% потребляемого картофеля, 25,9% овощей, 67,7% молока, 14,5% мяса66. Таким образом, давление государства на рабочий класс в данной сфере завершилось определенным компромиссом: власть смирилась с тем, что часть рабочих не являлась «чистыми пролетариями», рабочие - с тем, что в их владении оставались небольшие участки земли. Свой дом с подворьем, напоминающий малую крепость, своя продовольственная база на огороде у дома и в поле, знание, что и где укрывает лес-кормилец - все это порождало феноменальную твердость, основательность, неуступчивость уральского характера.
В исторической литературе накоплен значительный материал по проблеме динамики заработной платы рабочих в 1929-1941 гг.67 Это позволяет сконцентрироваться на наиболее важных моментах рассматриваемой проблемы. Рост доходов рабочих в значительной степени должен был произойти за счет заработной платы. Обратимся к едва ли не последнему опубликованному аналитическому разбору методологии намеченного роста зарплаты рабочих по пятилетнему плану68. Прежде всего отметим, что авторы - М. и П.Иоффе - сохраняя традиции 20-х гг., анализируют динамику двух процессов: роста реальной и номинальной зарплаты рабочих. Рост первой на 56% должен был быть обеспечен приростом производительности труда на 95%, а с учетом сокращения рабочего дня - на 120%. Такой прирост при отсутствии запланированных кардинальных перемен в квалификации рабочих представлялся авторам малореальным69. Сомнение вызывала и обоснованность роста номинальной зарплаты на 35,9% (т.е. ниже реальной) за счет понижения розничных цен, тогда как в 20-е гг. наблюдалась иная тенденция ценообразования. Статья профсоюзного журнала завершалась своеобразно: необходим ускоренный рост номинальной зарплаты за счет наращивания денежной массы. Рост производительности труда «на ближайшие годы» связывался прежде всего с усилением интенсивности труда70. На наш взгляд, перед нами свидетельство близости взглядов управленцев разного уровня на саму стратегию организации оплаты труда рабочих в предвоенные пятилетки. В обобщенном виде работы историков и экономистов (мы не затрагиваем труды публицистов) смысл политики государства в рассматриваемой сфере сводят к следующему: одна тарифная система (плохая) заменяется другой (хорошей). Характерен пример с заменой тарифной системы 1928 г. на аналогичную систему в 1931 г.71 В самом деле, тарифная система, введенная в 1928 г., предполагала преодоление разрыва в оплате труда квалифицированных и неквалифицированных рабочих на основе «затухающей кривой». Но справедливо ли будет говорить о том, что именно тарифная система 1928 г, была «объективным условием уравниловки»?72 Видимо, дело не в тарифной системе, а в том, в какой экономической структуре она функционирует, насколько власти учитывают законы денежного обращения, существует ли связь результатов деятельности предприятия и оплаты труда рабочих. Характерно, что в середине 30-х гг. в вину тарифной системе 1931 г. было поставлено то, что ранее выдавалось за достоинство - «шкалы системы оказались слишком крутыми», а «технически обоснованные расценки» оказались «произвольно установленными»73.
Суть проблемы состоит в том, что с начала 30-х гг. фонды заработной платы предприятий регламентировались сверху и были минимизированы. Постановление СНК от 3 декабря
1932 г. под страхом уголовной ответственности запрещало повышение зарплаты рабочим и устанавливало твердые фонды зарплаты7". Отсюда тарифные преобразования могли только перераспределить деньги внутри рабочего коллектива, но не привести к реальному повышению зарплаты. Введение новых расценок оплаты труда в 1931-1933 гг. не остановило текучести кадров, «зашкалившей» за 100% от численности состава, и не способствовало укреплению стимулов к труду. Не менее существенным было и то, что при росте номинальной заработной платы рабочих цензовой промышленности Урала за 1928-1932 гг. на 65%, произошло понижение на треть реальной заработной платы рабочих в силу роста общего индекса цен в 2,5 раза. По имеющимся в литературе данным, в СССР подобное понижение составило 20%75. Итоги первой пятилетки позволяют сделать вывод о том, что понижение реальной зарплаты коснулось всех рабочих, однако в большей степени в проигрыше оказались рабочие легкой и пищевой отраслей, о чем свидетельствуют данные табл. 4.
Таблица 4
Динамика заработной платы рабочих промышленности Урала в 1928-1932 гг.76
Отрасли промышленности 1928/29 г., р. 1932 г., р. 1932,% 1928/29 г.
Вся промышленность 59,0 97,4 164,97
Каменноугольная 53,8 110,4 205,16
Железорудная 49,5 98 197,73
Черная металлургия 64,8 112 172,96
Цветная металлургия 69,8 101,1 144,93
Машиностроение 61,9 95,8 154,73
Химическая 66,6 116 174,30
Лесопильная 50,3 96,3 164,16
Бумажная 47,3 73,6 155,77
Кожевенная 64,7 88,! 136,20
Текстильная 43,4 62,7 144,38
Пищевкусовая 53,6 73,1 136,28
Полиграфическая 68,4 92,2 134,65
Анализ законодательной политики 30-х гг. в сфере заработной платы говорит о том, что усилия правительства были преимущественно направлены на максимальное ограничение премиального фонда предприятий, СНК и наркоматы неоднократно принимали постановления, фактически сводящие к минимуму премиальные средства. Приведем некоторые примеры. В феврале 1931 г. постановлением ЦИК и СНК было запрещено выплачивать премию чаще одного раза в квартал77.0 реализации решения власти можно судить по опубликованным итогам первой пятилетки на Урале: руководство Уральской области сообщало, что если в 1932 г. за перевыполнение производственной программы было премировано всего лишь 32 рабочих на сумму 1840 р,, то в 1933г. - 268 на сумму 20 845 р.78 Таким образом, премии размером 60-78 р. в год получила горстка рабочих. Вряд ли такие меры связывали результаты работы предприятия и отдельного рабочего с величиной заработной платы. В этой связи стахановское движение можно рассматривать и как попытку (в целом неудачную)79 расширить премиальный фонд. Постановление ЦИК и СНК от 19 апреля 1936 г. «О фонде директора», во-первых, сводило все виды премий в один премиальный фонд - директорский. Во-вторых, рамки фонда были ограничены 4% от чистой прибыли предприятия, из которых только 2 % могли быть отправлены на премирование. В-третьих, в связи с созданием фонда директора ликвидировались фонды улучшения быта рабочих60. Следует назвать этот документ знаменательным: государство показывало свое подлинное отношение к нуждам рабочих.
В сравнении с первой пятилеткой годы второй и третьей пятилеток стали периодом некоторой стабилизации денежного обращения. Опираясь на опубликованные источники, о динамике роста номинальной зарплаты уральских рабочих можно судить только до 1936 г
Таблица 5
Среднемесячная зарплата рабочих крупной промышленности Урала в 1932-1936 гг., р.81
Отрасли промышленности 1932 1933 1934 1935 1936
Электростанции 124 142 162 216 256
Каменноугольная 123 124 149 209 250
Железорудная 104 122 143 188 261
Черная металлургия 120 124 148 189 231
Цветная металлургия 118 125 163 215 266
Машиностроение 112 138 165 227 278
Текстильная 72 82 96 122 152
Пищевая 79 90 104 137 166
Вся промышленность 107 121 143 191 236
Как видно из материалов, введенных в научный оборот А.В.Бакуниным и приведенных нами в табл. 5, в 1932-1936 гг. прослеживается следующая закономерность: государство, выравнивая «сверху» уровень зарплат рабочих в отраслях тяжелой промышленности, столь же тщательно сохраняло разрыв (примерно в 1,5 раза) между оплатой труда в легкой и тяжелой промышленности. Рост номинальной зарплаты рабочих крупной промышленности Урала составил 2,2 раза. Что же касается индекса всех розничных цен в годы второй пятилетки, то подобная информация исчезает из публикуемой статистики также, как и сведения о росте реальной заработной платы. Справедливо суждение ЕАОсокиной о развале статистической школы во второй половине 30-х гг.82 Поразительно, но шеститомная история рабочего класса СССР не приводит сводных данных по динамике роста не только реальной, но и номинальной зарплаты рабочих по отраслям и промышленности в целом за 1928-1940 гг.83 Тем не менее, используя архивные материалы и опубликованную статистику, попытаемся проследить интересующие нас процессы. В 1940 г. среднемесячная зарплата рабочих и служащих во всей промышленности СССР составила 341 р., в том числе рабочих - 324 р. или 95% от первого показателя84. Нам известны данные по зарплате рабочих и служащих промышленности Урала за 1940 г., введенные в литературу В.Г.Айрапето-вым85. С учетом максимальной близости величин среднемесячной зарплаты рабочих и служащих промышленности СССР (341 р.) и Урала (331,4 р., или 97,2% от общесоюзного уровня), используем вычисленный нами индекс (95 % ) для определения уровня зарплаты рабочих всей промышленности Урала (табл, 6).
Таблица 6
Среднемесячная зарплата рабочих промышленности Урала в 1940 г., р.87
Перм. обл. Сверял, обл. Челяб, обл. Оренбург, обл. БАССР УАССР Урал СССР
322,7 322,2 318,6 297 248,9 265,7 314,8 324
Можно отметить, что величина заработной платы рабочих была более высокой в индустриально развитых областях, где фактически сравнялась с общесоюзным показателем. Меньшую заработную плату рабочих Башкирии и Оренбургской области следует объяснить значительным удельным весом рабочих легкой и пищевой индустрии в республике и Оренбуржье. Обратим внимание на следующий момент: если за годы первых пятилеток зарплата рабочих промышленности Урала практически сравнялась со средней
зарплатой рабочих СССР, то отставание от оплаты труда рабочих в столицах сохранялось. Приведем такой пример: заработки челябинских тракторостроителей, осваивавших с лета 1940 г. выпуск танков, были в 1,8 раз меньше, чем у ленинградцев, уже освог ивших это производство07. Среднемесячная зарплата рабочих крупной промышленности СССР в 1940 г. составляла 340 р., немногим отличаясь от зарплаты рабочих по всей промышленности (324 р.). Используя ту же методику, что была применена выше, получим расчетную величину среднемесячной зарплаты рабочих крупной промышленности Урала в 1940 г. - 323 р.
Сопоставление данныхтабл, 4 и 6 позволяет сделать вывод о росте заработной платы рабочих крупной промышленности Урала в 1928-1940 гг. в 5,5 раза, За вычетом скрытого, но обязательного налога - займа на индустриализацию в размере как минимум 1/12 зарплаты88 - справедливо будет говорить о росте названного показателя в 4,94 раза. Но в данном случае следует учитывать и выплаты из фондов общественного потребления. Заметим, что вопрос о величине выплат из фондов общественного потребления, на наш взгляд, является одним из самых малоизученных в исторической литературе в силу применения различных методик исчисления. Укажем на известный нам диапазон оценок величин выплат из фондов общественного потребления в структуре доходов семьи промышленного рабочего в 1940 г. - от 14,5 до 8,9 %89. Эти цифры представляют собой величину, близкую по размерам к «добровольно-принудительным займам». Получалось, что государство забирало одной рукой то, что давало другой.
За 1928-1940 гг. индекс розничных цен в СССР вырос в 3,8 раз90. Сопоставление двух приведенных величин - роста номинальной зарплаты в 5,5 раза и роста индекса розничных цен в 3,8 раза, - казалось бы, говорит об увеличении реальной заработной платы в 1928-1940 гг. в 1,4 раза, или на 40%. Однако надо осторожно относиться к этим расчетам: индекс розничных цен не всегда совпадает с бюджетным индексом91. Рассмотрим динамику роста стоимости набора продовольственных и непродовольственных товаров на Урале в 1927-1939 гг. Общая стоимость такого набора составила 81,1 р. в 1927 г, и 592,5 р. в 1939 г. В данном случае, следует говорить о росте цен сопоставимой «бюджетной корзинки» в 7,3 раза92. Мы склоняемся к мнению о том, что для Урала последний показатель позволяет полнее учитывать процесс изменения реальной заработной платы. В этом случае реальная зарплата рабочего промышленности в 1940 г. составит примерно 75,3% от уровня 1928 г. и 114% к уровню 1932 г К сожалению, сегодня отсутствуют расчеты экономистов, характеризующих, каки в20-егг,, всю полноту роста цен в 30-е гг. в регионе и отражение указанного роста на бюджете рабочего.
Рассмотрим отраслевые данные по заработной плате рабочих в 1937-1940 гг., отметив, что в 1981 г. уральские историки уже обращались к этому вопросу93. Близость показателей заработной платы рабочих промышленности Урала и СССР в конце 30-х гг. и отсутствие региональных сводных данных позволяют нам использовать общесоюзные материалы, впервые вводимые в научный оборот для характеристики динамики оплаты труда рабочих уральского региона в 1937-1940 гг.
Как видно из табл. 7, отраслью, где оплата труда уральцев существенно уступала общесоюзному показателю, оставалась каменноугольная промышленность. Близость к средней зарплате в промышленности СССР и Урала объяснялась малым удельным весом в уральской экономике рабочих легкой и пищевой индустрии, относящихся к низкооплачиваемой категории трудящихся. Зарплата рабочих тяжелой промышленности по-прежнему в среднем в 1,5 раза превышала заработки рабочих легкой индустрии. Однако и внутри массива рабочих тяжелой промышленности существовала своя градация, Так, заработки рабочих на оборонных предприятиях Свердловской области на 21 % превышали заработки рабочих на гражданских предприятиях и в 2-2,1 раза - рабочих легкой и пищевой промышленности94. Знаменательно, что наивысшие заработки в 1940 г, как и в 1914 г., имели рабочие Мотовилихинского (Пермского) орудийного завода. Однако заработок пермяков - 522 р. - составлял только 3/4 от зарплаты рабочих ленинградского Кировского завода95. Характеристика заработков будет неполной, без указания на оплату труда лиц, занятых принудительным трудом. Авторы, специально изучавшие данную тему, обращали внимание на превращение рабочих из континген-тов НКВД в дешевую рабочую силу96. Таким образом, общая картина состояния заработной платы рабочих промышленности Урала к рубежу 30-40-х гг. выглядела следующим образом; самую большую заработную плату получали рабочие крупных оборонных предприятий, затем шли рабочие остальных предприятий тяжелой промышленности, рабочие легкой и пищевой индустрии, рабочие-заключенные и спецпереселенцы.
Таблица 7
Среднемесячная зарплата рабочих промышленности СССР и Свердловской области в 1937-1940 гг., р.97
Отрасль 1937 1938 1939 1940
СССР Сверял, обл. СССР Свердл. обл.
Каменноугольная 302 393 430 344 451 372
Машиностроение 282 331 384 353 421 403
Нефтяная 291 345 380 — — 348
Черная 275 316 365 345 417 373
металлургия
Химическая 262 312 360 - 373 -
Железнорудная 262 305 350 326 - 373
Бумажная 205 224 259 232 272 302
Швейная 191 222 259 247 - -
Пищевая 188 218 248 227 260
Помимо «горизонтального» деления рабочих по величине заработной платы существовала и еще одна градация - «вертикальная»: в составе каждого трудового коллектива существовал слой рабочих-стахановцев, получающих более высокие заработки. Заметим, что внутри этого слоя следует выделять большинство - рабочих, получающих повышенную, но не столь высокую зарплату за счет квалификации, а также незначительное количество «особых» стахановцев, превращенных пропагандой в символы героического рабочего класса. Так, в июне 1936 г. только 5,7% из 2500 стахановцев Уралмаша получали зарплату, превышающую вдвое заработок рабочего. Только 30 рабочих-уралмашевцев зарабатывали от 1000 до 1500 р. или в 4-6 раз больше, чем в среднем по заводу. На 30 165 рабочих-металлургов треста «Востоксталь» в 1939 г. приходилось 48 «знатных» рабочих98. Такая система заработной платы позволяла власти манипулировать рабочими: восхваляя «знатных» стахановцев, призывать остальных трудящихся к максимальной интенсификации труда. В этой связи, недовольство рабочих следует адресовать не к стахановцам вообще99, а к избранным властью героям труда. Однако недовольные своими заработками всегда могли оказаться в рядах лиц, занятых принудительным трудом.
Обратим внимание на еще одну поразительную черту 30-х гг. То, что в годы нэпа было открыто и гласно - статистические сведения о распределении рабочих по степени заработков - стало государственной тайной. Выделим суть проблемы: в 20-е гг. величина заработка рабочих (мы не рассматриваем в данном случае выдвиженцев) зависела от квалификации и эффективности работы предприятия. В 30-е гг. - от квалификации, значимости предприятия для обороны страны и, как в случае с верхним слоем стахановцев, от политической благонадежности. Близость заработков рабочих СССР и Урала позволяет использовать результаты общесоюзного массового обследования заработных плат рабочих крупной промышленности на 1 октября 1939 г. для выяснения дифференциации рабочих-уральцев по величине оплаты труда. Выделим основные группы рабочих: низкооплачиваемые (до 300 р.) - 46,7%, среднеоплачиваемые (300-500 р., т.е. категория рабочих, чей заработок колебался от средней зарплаты в промышленности до величины, примерно в 1,5 раза превышающей ее) - 33%, рабочие с заработком в 1,5-2 раза выше средней (500-600 р.) - 8%, высокооплачиваемые (от 600 р, и выше) - 12,3%100. Напомним, что в 1928 г. доля высокооплачиваемых рабочих не превышала 5,8%, а в 1914 г. -9,7%. Следовательно, государственные органы, сохраняя в целом низкие заработки промышленных рабочих, взяли курс на увеличение доли высокооплачиваемых рабочих в размерах, сопоставимых с дореволюционной градацией. Такой вывод в исторической литературе звучит впервые.
Заметим, что показатель удельного веса рабочих, переведенных на сдельную форму оплаты труда к 1940 г. (72,5%), мало отличался от аналогичного показателя в 1928 г.101 Однако, как уже отмечалось выше, проблема заключалась не в форме заработной платы, а в регламентации фондов зарплаты сверху. Ставка на количественные ориентиры привела к тому, что показатель сменности использования оборудования в промышленности вопреки планам, не увеличился, а сократился с 1,73 в 1932 г. до 1,6 в конце 1939 г., тогда как в 1928 г, он составлял 1,5102.
К роду «государственных тайн» в рассматриваемый период следует отнести и такую область, как пенсионное обеспечение рабочих. К началу первой пятилетки пенсионное законодательство было несовершенным, например, отсутствовало страхование по старости. Исследователи в конце 20-х гг. отмечали отставание СССР в этом отношении от Германии, Англии, Чехословакии, Дании103. Уже тогда отчетливо была видна идеологическая обусловленность принципов получения пенсий. Право на пенсию имели только рабочие, потерявшие полностью или частично свою трудоспособность (инвалидная пенсия), часть инвалидов гражданской войны и семейства рабочих, погибших в гражданскую войну, а также особая, весьма немногочисленная категория «героев труда»104. Мы впервые вводим в историческую литературу сведения о структуре пенсионеров-рабочих. К 1928/29 г. в Уральской области насчитывалось 73 486 рабочих и членов их семей, пострадавших в ходе гражданской войны. 40% из этого числа по неизвестным нам мотивам и, судя по всему, не служивших в Красной армии, были «изъяты на отсев». За вычетом умерших контингент лиц, достойных пенсии, определялся в 36 882 чел., в том числе 8125 инвалидов гражданской войны и 28 757 членов семей погибших или пострадавших в 1918-1922 гг. от рук контрреволюции. 5 реальной жизни пенсии получали 5 613 инвалидов и 16 841 членов их семей105. Собственно, эта категория лиц была ведущей в составе пенсионеров в 1928 г.: из 23 377 рабочих-пенсионеров, по крайней мере, 24% являлись ветеранами гражданской войны, из 24 732 членов семей 68% составляли семьи рабочих, пострадавших в гражданскую войну. Обращает внимание и незначительность количества рабочих, получивших пенсии по профессиональным увечьям и заболеваниям - 922 чел.
Средняя величина пенсии инвалидов труда равнялась 15,8 р., т.е. менее 1/3 среднего заработка рабочих в промышленности. Соотношение пенсии и зарплаты объяснялось тем, что большинство рабочих-инвалидов было освидетельствовано как инвалиды III группы, чья пенсия в 2 раза уступала инвалидам 1-й группы106. Пособие семьям рабочих, потерявших кормильца, равнялось 12 р., на кормление ребенка работнице выдавалось около 5 р. в течение 7 месяцев после прекращения родового отпуска, а также единоразовое пособие -на предметы ухода за ребенком (19,4 р.)107. В 1930 г постановлением ЦИК и СНК условия получения пенсий были ужесточены: права на пенсию были лишены не только лица непролетарского происхождения, но и рабочие, служившие в Белой армии108.
Обозначив приоритеты, государство настойчиво проводило заданный курс, С одной стороны, введением с 1928 г, для рабочих текстильной, а с 1929 г. для рабочих всех отраслей промышленности пенсий по старости, был расширен объем социального страхования. Так, за годы первой пятилетки величина пенсионного финансирования в Уральской области выросла с 1,1 млн до 23 млн р.109 В то же время «компетентные органы» проводили систематические чистки состава пенсионеров на предмет очищения от «классовочуждых элементов». По этой статье в 1934 г., в ходе проведенного переосвидетельствования пенсионеров Урала, 13% ветеранов труда были лишены пенсий. Аналогичные процессы продолжались и в 1935-1936 гг.110 В 1937 г. на 25% были повышены пенсии рабочим - активным участникам гражданской войны. В том же году постановлением СНК были отменены ограничения для лиц, ранее лишенных избирательных прав111. Однако не следует забывать о репрессиях, устранявших именно отмеченные слои рабочих, К концу 30-х гг. число пенсионеров по-прежнему оставалось небольшим. Сама же пенсия, составляя в 1929-1932 гг. 4/9, а с 1932 г. 50-60% прежнего заработка, не имея связи с прожиточным минимумом, оказалась в 30-е гг. подвержена влиянию процесса инфляции. Более высокие заработки рабочих военных предприятий, стахановцев, лиц, занятых тяжелым физическим трудом, гарантировали и повышенную норму пенсий. Таким образом, пенсионное обеспечение (формально, до 1937 г„ фактически - весь рассматриваемый период) сохраняло политизированный, выборочный характер, Отказавшись от принципа всеобщего пенсионного обеспечения, превратив пенсии в еще одно средство формирования общественных слоев, преданных власти, советское государство фактически повторяло курс социальной политики Российской империи. Нера-
венство рабочих по степени владения жильем, личным хозяйством, в сфере оплаты труда и
пенсионного обеспечения определяло и конкретные нормы потребления, общую дифференциацию рабочих по материально-бытовому положению.
Примечания
1 См.: Зуйков В.Н. Создание тяжелой индустрии на Урале. М., 1971. С.73,75,239.
2 См.: Всесоюзная перепись населения 1926 г. М., 1932 . Т. 54. С. 302-303,306-307,308-309.
3 Подсч. по: Вопросы труда. 1930. № 5. С. 20.
4 Черемных В.Г. Бытовые условия рабочих Урала в годы первой и второй пятилеток//Учен. зап. Перм. гос. ун-та. № 227. С. 286.
s См.: Гаврилов Д.В. О жилищных условиях уральских рабочих в конце XIX - начале XX в.// Социально-экономическое и правовое положение рабочих Урала в период капитализма (1861-1917 гг.) Свердловск, 1990. С. 55.
6 См.: Вопросы труда. 1930. № 10. С. 30.
7 Подсч. по: Всесоюзная перепись населения СССР 1926 г. М., 1932. Т. 54. С. 302, 303.
8 Вопросы труда. 1930. № 5. С. 20.
9 Хозяйство Урала. 1928. Na 1. С. 101 - 103; ГАНИПД ПО. Ф. 4. Оп. 5. Д. 75. Л. 33.
10 Уральское хозяйство в цифрах. 1930. Вып. 3. С. 34.
11 Генеральный план хозяйства Урала на период 1927-1941 гг. и перспективы первого пятилетия. Свердловск, 1927. С. 80, 645, 667-670; Вопросы труда. 1928. № 10, С. 29.
12 Вопросы труда. 1928. № 10. С. 28.
13 Подсч. по: ГАСО. Ф. 88. Оп.1. Д. 188, Л.10; Вопросы труда. 1928. № 10. С.31; 1929. № 2. С. 31.
14 Подсч. по : ГАСО. Ф. 1813. Оп. 1. Д. 74. Л. 23.
15 Там же. Л. 16.
16 См.: Хозяйство Урала. 1928. №4. С. 103-106.
17 Вопросы труда. 1928. № 14. С. 103-106.
18 Хозяйство Урала. 1928. № 4. С. 103-106; Вопросы труда. 1930. № 9. С. 37.
19 См.: Вожева Л.Б. Деятельность партийных организаций Урала по улучшению жилищно-быто-вых условий рабочего класса в годы второй пятилетки// Борьба партии за социалистический быт. Волгоград, 1985. С. 19,
20 СУ СССР. 1933. Ns 42. Ст. 244; 1937. № 69. Ст. 314; № 74. Ст. 360.
2' См.: Хозяйство Урала. 1928. № 4. С. 104; Вожева Л.Б. Деятельность партийных организаций Урала... С. 20.
22 ГАСО. Ф. 52. Оп. 1.Д. 88.Л.9.
23 См.: Петько О.М. Материально-бытовое положение рабочих Урала в середине 20-х - начале 30-х гг.: Автореф. дис.... канд. ист. наук. Екатеринбург, 1992. С. 15.
24 См.: Урал: век двадцатый. Люди. События. Жизнь. Екатеринбург, 2000. С. 96.
25 ЦДОО СО. Ф. 4. Оп. 8. Д. 458. Л. 75-78; 125-126.
26 Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам (1917-1967). М., 1967, Т. 2. С. 471-473.
27 См. подробно: Бакунин A.B. Борьба большевиков за индустриализацию Урала во второй пятилетке (1933-1937 гг.). Свердловск, 1968. С. 392-393.
28 Табл. 1 составлена по: Айрапетов В.Г Подъем материального и культурного уровня жизни трудящихся Урала в годы третьей пятилетки// Материально-бытовое положение трудящихся Урала в условиях социализма. 1937-1975 гг.Свердловск, 1981. С. 15.
29 Подсч. по : РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 336. Д. 478. Л. 3; Д. 495, Л. 3; Д. 503. Л. 3; Д. 522. Л, 3; Д, 506. Л .3; Д. 508. Л. 3.
30 Большаков А.В, Жилищно-бытовые условия рабочих и служащих в годы Великой Отечественной войны (1941 -1945)// Материально-бытовое положение трудящихся Урала в условиях социализма. 1937-1975 гг. С. 38-39; ГАСО. Ф. 1813. Оп. 1. Д. 1331. Л. 5-6.
3' ГАСО. Ф. 1813.0п. 1.Д. 1313. Л. 5-6.
32 Подсч. по: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 13. Л. 136-137.
33 См.: Антуфьев A.A. Уральская промышленность накануне и в годы Великой Отечественной войны. Екатеринбург, 1992. С. 90.
34 ЦДОО СО. Ф. 4. Оп. 31. Д, 44. Л. 168.
35 См.: Айрапетов В.Г., Панфилов С.П. Материально-бытовое положение трудящихся черной металлургии Урала (июнь 1941-1945 гг.)// Социалистическое строительство на Урале. Свердловск, 1978. С. 76; ГАЧО. Ф. 804. Оп. 2. Д. 28. Л. 69.
Там же. Л. 191,198.
37 СУ СССР. 1939. № 28. Ст. 188.
з» СУ СССР. 1939. № 60. Ст. 387.
39 СУ СССР. 1932. № 78. Ст. 475.
40 См.: Большаков A.B. Жилшцно-бытовые условия рабочих и служащих в годы Великой Отечественной войны (1941-1945). С. 38-39; Формирование и развитие советского рабочего класса Башкирской АССР. Уфа, 1971. Ч. 1. С. 205; Подсч. по: ГАСО. Ф. 1813. Оп. 1. Д. 1331. Л. 1-2.
41 См: Терехов B.C. Инженерно-техническая интеллигенция Урала в 1930-е годы: Автореф. дне. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 1998. С. 18.
42 Например, в Свердловской области жилая площадь бараков составляла 2,5 % жилфонда легкой и 3,3% пищевой индустрии. ГАСО.Ф. 18136. Оп. 1. Д. 381. Л. 1.
43 См.: История Советского рабочего класса: 8 6 т. М., 1984, Т. 2,1921-1937. С. 250.
44 Вожева Л,Б. Указ. соч. С. 23.
45 См: Плановое хозяйство. 1931. № 5-6. С. 111; Уральское хозяйство в цифрах. 1930. Вып. 3. С. 120.
46 См: История Советского рабочего класса. 1921-1937. М., 1984. Т. 2. С. 249-250.
47 Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 гг. СПб,, 1999. С, 200. Автор не уточняет, о каких квартирах идет речь.
48 См: Антуфьев A.A. Уральская промышленность накануне и в годы Великой Отечественной войны. С. 89; ГАСО. Ф. 1813. Оп. 1. Д. 1313. Л. 1-2.
49 См.: Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 гг.
50 См: Бюджеты рабочих и служащих. Вып. 1. Бюджет рабочей семьи в 1922-1927 гг М., 1929. С. 23.
51 Там же. С. 24.; Львов В. Бюджеты населения горнозаводского Урала // Хозяйство Урала. 1929. №7. С. 30.
52 См: Бюджеты рабочих и служащих. Вып. 1. Бюджет рабочей семьи в 1922-1927 гг. С. 25.
53 ГАСО. Ф. 241. Оп. 2. Д. 1652. Л. 123 об.
54 Там же. Л. 120-122.
55 Хозяйство Урала. 1926. № 15,16. С. 161-162.
66 Бюллетень Пермского окружного Облисполкома, 1926. №45.С.5.; ГАСО, Ф.241,Оп.2, Д .1652. Л.39.
57 См: Чернокрылова E.H.K вопросу о причинах землепользования уральских рабочих в период первой пятилетки// Современные концепции проблем истории советского Урала. Свердловск, 1991. С. 48-49.
58 ГАНИОПД ПО. Ф. 620. Оп. 10. Д. 19. Л. 25.
59 См: Осокина Е.А, За фасадом сталинского изобилия: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941 гг. М., 1997. С. 126.
60 ГАСО. Ф. 272. Оп. 3. Д. 1205. Л. 2. В постановлении СНК шла речь о 250 тыс. рабочих-огородников на Урале. СУ СССР. 1934. № 1, Ст. 8.
61 ЦЦОО СО. Ф, 4. Оп. 7. Д, 97. Л. 39-40.
62 СУ СССР. 1934. ,№1.Ст.8.
63 СУ СССР, 1934. № 22. Ст. 174; № 27. Ст. 2116.
64 Денисевич М.Н. Индивидуальные хозяйства Урала. Екатеринбург, 1991. С. 87.
65 Там же. С. 75.
56 Там же. С. 73.
67 См: Пересторонина Л.И, Вопросы материально-бытового положения рабочих Урала в литературе 20-X-30-X гг.// Историография социально-экономического развития Урала в период строительства основ социализма (1917-1937 гг.). Свердловск, 1987. С. 130,133.
68 См: Иоффе М. и П. Основные вопросы труда в пятилетнем плане развития промышленности// Вопросы труда. 1929. Na 2 . С. 21-33.
69 Там же. С. 28-30.
70 Там же. С. 25,32.
71 См., например: Вопросы труда в СССР. М., 1958. С. 296-299.
72 См: Козлов В.А., Хлевнюк О.В. Начинается с человека. М., 1988. С. 109.
73 Плановое хозяйство. 1937. № 1. С. 107.
74 СУ СССР. 1932. № 81. Ст. 493.
75 См: Русский рубль: Два века истории. XIX-XX вв. М., 1994. С. 234,242.
76 Подсч. по: Хозяйственное и культурное строительство на Урале. Свердловск, 1934. С. 44.
77 СУ СССР. 1931. № 4. Ст. 47.
78 Хозяйственное и культурное строительство на Урале, С. 170.
79 См: Фельдман М.А. Стахановское движение: взгляд полвека спустя// Политическая агитация. Свердловск, 1990.
80 См: СУ СССР. 1936. № 20. Ст. 169.
81 См: Бакунин A.B. Борьба большевиков за индустриализацию Урала во второй пятилетке (1933-1937 гг.). С. 292. Разницу в показателях величины зарплаты рабочих крупной промышленности в 1932 г. в табл. 4 и 5 мы объясняем более поздним происхождением источника, указанного в табл. 5, и оплатой работ, проведенных в январе 1933 г., но отнесенных к 1932 г.
82 См: Осокина Е.А, За фасадом «сталинского изобилия»: Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927-1941. С. 32.
83 Исключением, казалось бы, является таблица по росту номинальной зарплаты в 1928-1937 гг., однако и она содержит данные по рабочим и служащим. История рабочего класса СССР: В 6 т. Т. 2. С. 236.
84 См: История Советского рабочего класса... М., 1984. Т. 3.1938-1945 гг. С. 128.
85 См: Айрапетов В.Г. Подъем материального и культурного уровня жизни трудящихся Урала в годы третьей пятилетки. С. 5.
86 Подсч. по: Айрапетов В.Г. Подъем материального и культурного уровня...
87 См: Антуфьев A.A. Материальное благосостояние рабочего класса в годы Великой Отечественной войны// Материально-бытовое положение трудящихся Урала в условиях социализма. 1937-1975 гг. С. 85-86.
88 См: Петъко О.М. Государственная займовая политика на Урале в годы первой пятилетки// История Советской России: новые идеи, суждения. Тюмень, 1993. С. 49-50. По мнению автора, в целом денежные займовые изъятия поглощали 12-16% годового дохода рабочих.
89 См: История Советского рабочего класса: В 6 т. Т. 3. 1938-1945 гг. С. 129; ГАСО. Ф. 1813. Оп. 1.Д. 174. Л. 163-167.
90 Подсч. по: Русский рубль: Два века истории. XIX-XX вв. С. 235,242; История социалистической экономики СССР. М„ 1978. Т. 5. С. 155.
91 См: Русский рубль: Два века истории... С. 226, 232.
92 Подсч. по: Денисевич М.Н. Индивидуальные хозяйства на Урале. С. 73, 75. Близость показателей роста цен за 1927-1928 гг. и 1939-1940 гг. позволяет перенести индекс роста цен в 1927-1939 гг, на период 1928-1940 гг.
93 См: Антуфьев A.A. Материальное благосостояние рабочего класса в годы Великой Отечественной войны // Материально-бытовое положение трудящихся Урала в условиях социализма. 1937-1975 гг. С. 69-70; Айрапетов В.Г. Подъем материального и культурного уровня жизни трудящихся Урала в годы третьей пятилетки// Там же. С. 5-6; Фельдман М.А. Деятельность партийных организаций Урала по улучшению материально-бытового положения рабочих в третьей пятилетке (1938-июнь 1941) //Там же. С. 21-22.
94 Подсч, по: ГАСО. Ф. 1813. Оп. 1. Д. 66. Л. 15-50, Данные за сентябрь 1939 г.
95 См: Антуфьев A.A. Материальное благосостояние рабочего класса... С. 85-86.
95 См: Урал: Век двадцатый. Люди. События. Жизнь. Очерки истории. С. 95.
97 Подсч. по; Урал. Век двадцатый...; РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д, 4575. Л. 38.
98 См: Бакунин А. В, Борьба большевиков за индустриализацию Урала ... С. 291; ГАСО. Ф, 262. Оп. 2. Д. 716. Л. 34; Ф. 1814. Оп. 1.Д. 838. Л. 1.
99 См: Роговин В.З. Сталинский неонэп. Б.г., Б.м. С. 230.
100 Подсч. по: РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 37. Д. 1031. Л. 4 об-5.
10' Там же. Л. 21об-24 об.
102 Там же. Л. 25; Труд в СССР: Экон.-стат. справ, М.; Л., 1932. С. 43.
103 См: Данский Б.Г. Социальное страхование раньше и теперь. М., 1928. С. 56-57.
104 Там же. С. 87.
105 ЦДОО СО. Ф. 4. Оп. 6. Д. 424. Л. 36-37 об.
106 Удельный вес рабочих-инвалидов I группы на Урале к 1930 г. составлял 4,7%, тогда как III группы - 50,9%. См.: Вопросы страхования. 1931. № 20. С. 24; Данский Б.Г. Социальное страхование раньше и теперь. С. 86.
107 Труд на Урале в 1927-1928 г. Свердловск, 1929. С. 174, 178-179.
108 СУ СССР. 1930, № 11. Ст. 132.
109 Хозяйственное и культурное строительство на Урале, Свердловск, 1934, С. 171.
110 ГАСО, Ф. 311. Оп. 1, Д. 172. Л. 97, 99.
111 СУ СССР. 1937. № 9. Ст. 30; № 49. Ст. 205.
