CC BY
947
"Мастер и Маргарита" М. Булгакова: - текст и подтекст
И.С. Жемчужный Курск
На наш взгляд, "Мастер и Маргарита", как и большинство произведений Булгакова, в первую очередь роман о современной писателю действительности и шире - это осмысление основ того общества, которое создавалось в нашей стране в 30-е годы, называемые теперь периодом укрепления культа личности Сталина; это попытка разобраться в непростом, противоречивом времени, его процессах. Но опыт жизни и искусства убеждает в том, что делать это можно на уровне бытовом повседневном, что свойственно большинству, на уровне газетном, наконец, (это и делает Булгаков можно вести проверку опытом мировой культуры, на уровне вечных ценностей, всеобщих нравственных принципов. А основы этого нравственного опыта Христианства заложены в Евангелии. И в таком случае гениальное произведение о своем времени выходит за рамки этого времени и поднимает общечеловеческие, общемировые вопросы, как это было с "Гамлетом" Шекспира, "Фаустом" Гете, "Доктором Фаустусом" Томаса Манна.
Что представляет собой подтекст, насколько сильна связь между содержательно-подтекстовой информацией и функционально-речевым стилем художественной речи, насколько разнообразна художественная палитра средств выражения подтекста, что является первопричиной его возникновения, - эти и другие вопросы формирования глубокой информационной перспективы художественного произведения волнуют умы исследователей со времен античных риторов и по сегодняшний день. Особенный интерес представляет исследование сквозь призмы проблем подтекста произведений повышенной концептуальной сложности, к числу которых относится роман М. Булгакова "Мастер и Маргарита".
Под подтекстом подразумевается неявная, скрытая, ассоциативно и коннотативно мотивированная информация текста. В качестве средств его реализации наиболее значимы тек-
стообразующие категории и составные текста. К их числу относятся, прежде всего заголовок и эпиграф. Эпиграф предваряет основную информацию текста, выполняя перспективную функцию, и часто содержит ключ к ее расшифровке (например, цитата из "Фауста" Гете - эпиграф к первой части романа. Связь заголовка с текстом конкретнее, "опредмеченнее" чем связь эпиграфа с ним, в подтексте заголовка находится, собственно, вторая часть суждения, раскрываемая текстом (например, "Никогда не разговаривайте с неизвестными" - заголовок первой главы первой части романа).
Реализовать подтекст способны единицы дотекстового уровня, прежде всего, тропы и фигуры (например, "беспокойный старик Иммануил" - о Канте, "заграничный гусь" - о незнакомце), имена собственные (Бездомньй - литературный псевдоним поэта Ивана Понырева), лексика, противопоставленная по коннотативному значению ("подтвердил ученый и добавил ни к селу, ни к городу" - сочетание нейтральной лексики и разговорно-просторечного фразеологизма), предметные символы (трость с черным набалдашником, осознаваемая как принадлежность Сатаны). Однако единицы дотекстового уровня в качестве средств реализации подтекста могут быть осознаны лишь на фоне всего текста. Мощный пласт подтекста формируется в романе путем вовлечения "фоновой информации" и внутритексто-во - в процессе реализации и взаимодействия речевых единиц различного уровня. Первая тенденция проявляет себя в неявной, однако запрограммированной автором направленности текст л к ассоциативному мышлению читателя, причем глубина восприятия подтекста читателем измеряется его общим интеллектуальным и культурным уровнем.
Концептуально значимым для романа является евангельский сюжет - текст Нового Завета служит источником "фоновой информации" в двух блоках (или Хронотопах, по М.М.Бахтину) произведения - "Ершалаимском" и "Московском" . Немалое количество как явно ощущаемых, так и тончайших параллелей связывают изображение Ершалаима 30-х годов I века нашей эры и Москвы 30-х годов XX века.
Трудно пройти мимо такой особенности романа, как сходство в описании двух городов, разделенных не только ты-
сячами» километров, но и почти двумя тысячами лет. "Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете" (V, 290).
А теперь другое описание: "Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете" (V, 352353).
Отдельные детали, ритм, интонация фраз совпадают. Случайность? Но такой мастер, каким был Булгаков, вряд ли стал бы просто ПОВТОРЯТЬ найденный удачный образ или деталь.
В критике уже отмечались "вечные" символы, силы природы: солнце, луна, гроза, туча, молния, - которые присутствуют при описании как Ершалаима в день казни Иешуа, так и Москвы в последний день пребывания в ней Мастера и Воланда; причем их смена хронологически совпадает: утреннее солнце, послеобеденные тучи, предвечерняя молния, гроза.
Очевидна зеркально-симметричная соотнесенность временных и пространственных конкретизаторов в двух блоках. Прежде всего действия обоих хронотопов разворачиваются во время Пасхи, причем авторское уточнение времени представлено лишь в эпилоге, ретроспективно: "Каждый год, лишь только наступает весеннее праздничное полнолуние, под вечер появляется под липами на Патриарших пруда человек лет тридцати или тридцати с лишним" (У, 380), которому в ночь полнолуния во сне видится одна и та же картина казни на Лысой горе. Московские похождения Воланда во время Страстной седмицы зеркально-симметричны евангельским событиям этого периода. Иудейская Пасха - 14 нисана - выпадала в год смерти Христа на пятницу. Первый опресночный день начинался в среду вечером: "В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали ему: где
вертишь нам приготовить тебе Пасху? Он сказал: пойдите в город к такому-то и скажите ему: "Учитель говорит: время мое близко: у тебя совершу Пасху с учениками моими."
Воланд в среду вечером заявляет Берлиозу, что будет жить в
его квартире. Это первый из поступков Воланда, симметричный действиям Христа в ряду аналогичных: во временной промежуток со среды по пятницу Иисус трижды предсказывает свою смерть, Воланд трижды предсказывает смерть чужую (Берлиоза); Иисус исцеляет бесноватых - Воланд доводит до психической клиники здоровых; Христос насыщает пятью хлебами пять тысяч людей - Воланд засыпает Варьете червонцами, которые превращаются в мусор. Важно отметит, что, если временные и пространственные конкретизаторы двух хронотопов противопоставлены по принципу зеркально-осевой симметрии, то поступки, действующие лица и значимые для действий атрибуты - по принципу переносной симметрии.
Так праздничный бал у Сатаны переносно-симметричен Пасхе Христовой - Тайной Вечере. Центральным моментом Пасхи (Тайной Вечери) является Евхаристия - причащение телом и кровью Христа. Кульминацией бала у Сатаны также является причащение кровью. Но причащаются не все, а лишь хозяева бала - Воланд и Маргарита (в то время как на Тайной Вечере причащается даже Иуда). Иисус причащает своих учеников вином, превратившемся в кровь, которую он прольет за них и за все человечество, Воланд причащается чужой человеческой кровью, превращающейся в вино: "Не бойтесь, королева... Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья" (У, 267).
Симметрия аналогичного типа использована при противопоставлении образов Иешуа и Воланда.
Воланд
1. Рот какой-то кривой... Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой (V, 10-11).
2.... сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, - много значительно подняв палец, пояснил заграничный чудак (V, 13). 3 - Л вы один приехали или с супругой?
- Один, один, я всегда один,- горько ответил профессор
(V, 45).
4. - Вы по-русски здорово говорите,- заметил Бездомный.
-О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, - ответил профессор (V, 18).
5. Вот теперь все и объяснилось!- подумал Берлиоз в смятении,- прнехал сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших (V, 44-45).
Иешуа
1. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу
рта - ссадина с запекшейся кровью (V, 44-45).
2. У меня пет постоянного жилища, - застенчиво ответил арестант, я путешествую из города в город (V, 22).
3. - Родные есть?
- Нет никого. Я один в мире (V, 22).
4. - Знаешь ли какой-либо язык кроме арамейского?
- Знаю. Греческий (V, 22).
- Я не спросил тебя,- сказал Пилат,- ты, может быть, знаешь и латинский язык?
" Да, знаю,- ответил арестант (V, 27).
5 Бродячий философ оказался душевнобольным
(V, 30).
Эти внешние, формальные соответствия усиливают глубинную антагонистичность образов Иешуа и Волаида, подчеркивают несамостоятельность зла, его зависимость. Зло - это искажение, перерождение добра, как и Воланд - падший ангел: "Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд божьих вознесу престол мой, и сяду на горе в сонме богов на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен всевышнему" (4, Исайя 14:12-1).
Сущностный антагонизм образов Иешуа и Воланда выражается прежде всего в оценке ими людей и присущих им качеств. "... Никогда и ничего не просите. Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут (V, 73) - говорит Волан по поводы того, что гордая Маргарита ничего не попросила у Сатаны после бала. Ему понравился ответ Маргариты, потому что он продиктован гордостью - чертой, свойственной в наибольшей степени самому Сатане, падшее из-за гордыни ангелу. Христианской же нормой является смирение, которое "паче гордость": "Просите, и дано будет вам; ищите и найдете; стучите, и отворят вам. Ибо всякий просящий» получает, и ищущий находит, и стучащему отворят" (Матфей. 7:7-87),
По-разному относятся Иешуа и Воланд к понятиям "добра" и "милосердия". Если Иешуа, называя всех "добрыми людьми, был убежден, что "злых людей нет на свете" и даже свирепый Марк Кры-собой тоже добрый человек, то Воланд считает иначе: "Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?" (У, 50).
Милосердие - наиболее ненавистная человеческая черта для Воланда. Ведь именно в ряду грехов, а не добродетелей рассматривает Воланд милосердие при знакомстве с московской публикой в Варьете.
В христианстве же милосердие является основной добродетелью, свойством Бога и человека. "Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будет сынам всевышнего; ибо он благ к неблагодарным и злым. Итак, будьте милосердны, как и отец ваш милосерд" (Лука. 6:35-36).
Именно милосердие, любовь победили закон, которому служит Воланд: "Двенадцать тысяч лун за одну лупу когда-то, не слишком это много? - спросила Маргарита. - Повторяется история с Фридой?» - сказал Воланд,- Но Маргарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом послоен мир. - Отпустите его, - вдруг пронзительно крикнула Маргарита..." (V, 70).
Три раза милосердие торжествует в романе: в Варьете, когда после крика неизвестной женщины Воланд возвращает голову Бенгальскому, при прощении Фриды и Понтия Пилата. Прощение и искупление грехов является древним атрибутом Пасхи: "Ко дню Вайи было приурочено предварительное возвещение кающимся прощения... Праздник Пасхи, посвященный радостному событию воскресения Христа, открывается полунощницею, которая в Иерусалиме начиналась в субботу после обеда и продолжалась всю ночь до крика петуха. Хотя с этою службою соединялся последний акт покаяния и крещение оглашенных, господствующее настроение было радостное по поводу победы Спасителя над смертью: в эту же ночь верующие ожидали и второго пришествия Господня- "Уместно вспомнить, что Воланд со свитой покидают Москву именно субботним вечером: "- Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора" (V, 35).
Таким образом "фоновая информация" романа, одним из важных источников которой является евангельский сюжет, позволяет не только осмыслить текст как целостное произведение, но и соотнести его с контекстом культуры, что углубляет информационную перспективу романа. Ознакомленность читателя с христианской мифологией позволяет увеличить объем и глубину воспринятой информации за счет компонентов мистического и эсхатологического характера. При отсутствии у читателя "фоновых знаний" срабатывает механизм "смысловой зашиты текста", из двойных оппозиций Иисус Христос (Иешуа) - Сатана (Воланд) остается лишь одна, отраженная в тексте романа, - соответственно, идея сужается до морально-этической. Учета вне текстовой информации, однако, недостаточно для выяснения многосетевого и многослойного подтекста романа. Необходимо принимать во внимание и внутритекстовые тенденции развертывания информации, в частности, категории) семантической связности, возникающей в результате повтора некоторого значения, некоторой совокупности се-
мантических признаков произвольного способа выражения (С.И. Гиндин). В романе сформирован текстовой речевой образ предвестника переломных в судьбах героев событий - часто трагических, сверхъестественных. Образ побужен в контекст, а на линейном уровне текста представлен своей "вершиной" - желтым цветом, который обозначает соответствующие ситуаций, сопряженные с переломными в судьбах героев событиями.
Так семантическое пространство первой главы романа "Никогда не разговаривайте с неизвестными" окрашено в желтый цвет, благодаря описанию знойного московского полдня (небывало жаркий закат, знойный воздух, марево и т.д.), многократному упоминанию о трагической роли разлитого Аннушкой подсолнечного (желтого цвета) масла, выделении) отдельных штрихов, оттеняющих желтизну (рыжеватый гражданин, абрикосовая вода, желтая пена, портсигар червоного золота). Сгущение семантического пространства текста по оси "желтый" сопряжено с моментом трагической гибели Берлиоза.
Из предметных носителей семы желтизны самостоятельный текстовой образ, подчиненных более глобальному текстовому образу предвестника переломных, чаще трагических событий, являет тобой луна и все ее производные, связанные с волшебным, ирреальным ("луна входит в атрибутику пророчества Воланда Берлиозу; "луна « еще белая - вышла накануне гибели Берлиоза); позлащенная луна, упомянутая дважды, последнее, что увидел Берлиоз; в лунном "всегда обманчивом" свете разглядел поэт истинную атрибутику Воланда - шпагу, трость; в лунном свете рисует Булгаков нервно встречу поэта Мастером. Вплоть до 13-й главы происходит накопление смысловых стилистических, эмоционально-экспрессивных дополнительных тонов смысла речевых средств - носителей семы желтизны: в 13-й главе выражено авторское отношение к ним: "Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляется в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет" (V, 36). Повинуясь этому желтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам" (V, 136).
Интуитивно воспринимаемое значение желтого цвета обретает с этого употребления черты конкретности. Теперь при упоминании любого компонента текстового образа - предвестника (или образа Лупы) читатель вправе ждать переломных, трагических (желтый цвет) или волшебных, ирреальных (луна) событий: встреча Римского с Геллой вампиром Варенухой; казнь на Лысой горе; превращение Маргариты в ведьму, полет; купание; бал у Сатаны, встреча с Мастером,
прощальный полет над землей. Конечно, это не исключает "обыденного" употребления слов - носителей семы желтизны, хотя обобщенно -символическое значение облучает и их.
Параллельно в романе развивается текстовый речевой образ грозы. Появление громовых туч зачастую сопровождает "адская" атрибутика ("в воздухе запахло серой"), наблюдается сочетание с образом, представленным в тексте носителем семы желтизны ("желтобрюхая грозовая туча", "черное дымное брюхо отсвечивало желтым"). Прямым свидетельством повышенной текстовой значимости образа является многократно повторенный узловой в архитектонике романа фрагмент описания грозы: "..тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыл ненавидимый прокуратором город".
Этот фрагмент служит концовкой одной (24-й) и началом другой (25-й) главы, своеобразным паролем, который использовал Аза-зелло в разговоре с Маргаритой; любимым фрагментом романа мастера, дважды воспроизводимым Маргаритой; наконец, под это описание стилизована картина последней грозы над Москвой. Возможно, текстовый речевой образ грозы обращен к "фоновой информации" Ветхого Завета, где грандиозная гроза (потоп) явилась возмездием за неправедную жизнь первого поколения людей (сравните фрагмент эпилога: "Но не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то-тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время рифовых катастроф" (V, 383). В тексте речевой образ тучи выступает как символ возмездия и решения конфликта.
Учет двух текстообразующих категорий позволяет раскрыть подтекст 25-й и 26-й глав романа, где события пунктиром могут быть представлены в такой последовательности. "Страшную тучу принесло со стороны моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана" - смерть Иуды, убитого по приказу Понтия Пилата; отказ Левия Матвея, доставленного во дворец, взять что-либо из рук Пилата; одобрение Левием Матвеем действий прокуратора, выразившееся в том, что он принял из рук Пилата кусочек пергамента; изменение душевного состояния Пилата, мятущегося 14-го нисана, и погруженного в мирный сонана рассвете 15-го нисана.
"Луна быстро выцветала, на дротом конце неба было видно беловатое пятнышко утренней звезды. Светильники давным-давно погасли. На ложе лежал прокуратор. Положив руку под щеку, он спал и дышал беззвучно. Рядом с ним спал Банга. Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат" (У, 321).
Владение "фоновыми знаниями", связанными с библейской интерпретацией вечера четырнадцатого нисана, позволяет определить концептуальную значимость фрагмента посредством подтек-стовой информации: потребность в возмездии (приближение грозовой тучи как символа возмездия и разрешения конфликта) - искупление Пилатом вины (в пределах своих земных возможностей) путем принесения в жертву Иуды - выцветание луны убывание желтого цвета) - чувство исполненного долга (покой и сон).
Таким образом, учет "фоновой информации" и значения текстовых Роевых образов позволяет предложить вариант расшифровки фрагментов текста повышенной концептуальной значимости при высоком пороге их восприятия.
Сравнение автора и героя позволяет ответить на вопрос о том, как понимает Булгаков слово "мастер". В русском языке слово "мастер", "мастерство" означает высшую степень владения делом, но в контексте булгаковского романа оно значительно объемнее. Очевидно, по мнению писателя, Мастер-человек, наделенный не только силой слова, но и великим пониманием жизни, верный своему предназначению. Честные, свободные открывающие сокровенный глубины мира и человеческой души, талантливые произведения Мастера достойны великой участи - быть вечными спутниками людей, обрести бессмертие.
Мастер возвращает истинную ценность всему, к чему прикасается. Это и есть творчество жизни взамен тех химер, какими живет Москва. С его появлением Маргарита легко освобождается от того, что былое чуждым, что делало ее несчастной. Она становится любимой женщиной - хранительницей и созидательницей Дома, который с ее появлением получает и Мастер. И главное - она становится хранительницей романа об Иешуа, для которого Добро и Любовь были главными жизненными истинами.
Примечания:
1. Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5т. М., 1990. Т. V. С. 290. В дальнейшем все цитаты даны по этому изданию. В скобках указываются том и страница.
2. Библия. - Брюссель, 1983. Матфей. 26:17-19. В дальнейшем все цитаты даны по этому изданию.
3. Поснов М.Э. История христианской Церкви. М., 1964. С. 484.
4. Эсхатология - религиозное учение о конце века.
5. Упоминание 14 нисана может быть ориентировано и на "фоновые значения", источником которых является Ветхий Завет, где в ночь с 14 по Им сана Бог через ангела погубляющего поразил всех первенцев у египтян, алом израильтян, отмеченных кровью жертвенного ягненка, исцелили (Исход. 12:1 13).
6. Критики склонны возводить образ Мастера к нескольким прототипам. М. Чудакова считает, что само слово "мастер" было для Булгакова гоголевским. Ею же высказывалось предположение, что на писателя повлиял телефонный разговор Сталина с Пастернаком, в котором последнему был зада вопрос: мастер ли Мандельштам? В. Лакшин напоминает, что слово "мастер" широко использовалось масонами обществом "свободных каменщиков". Обзор точек зрения по этому вопросу в кн.: Михаил Булгаков. Современные толкования. К 100-летию со дня рождения. 1891-1991. М., 1991.
