CC BY
84
УДК 930.1
DOI 10.18522/0321-3056-2015-3-57-62
МАССОВОЕ ДВИЖЕНИЕ КАЗАЧЕСТВА НА ДОНУ 1792-1794 ГОДОВ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
По истории массового движения донского казачества 1792-1794 гг. в историографии сформировалось несколько точек зрения. Оно рассматривалось как последнее выступление казаков в защиту своих традиционных прав, как ответ на несправедливости со стороны власти и как результат социальных изменений на Дону в конце XVIII в. Намечены пути дальнейшего его изучения, из них наиболее перспективны культурно-исторический подход, анализ с точки зрения этапа на пути к полному подчинению казаков Российской империи и др.
Ключевые слова: массовые движения, историография, подходы к изучению проблемы, нарушение традиции, недовольство казаков, подчинение казачества имперской властью.
© 2015 г. Д.В. Горковская
Горковская Дарья Вячеславна -аспирант,
Институт истории и международных отношений Южного федерального университета, ул. Б. Садовая, 33, г. Ростов-на-Дону, 344082. E-mail: [email protected]
Gorkovskaya Daria Vyacheslavovna -Postgraduate Student,
Institute of History and International Relations of the Southern Federal University, B. Sadovaya St., 33, Rostov-on-Don, 344082, Russia. E-mail: [email protected]
There are several points of view concerning grassroots movement of 1792-1794 in the Don region in National historiography. It was considered as the last march-off of the Cossacks to protect their traditional rights and as the response to injustice from the authorities as well as the result of social changes on the Don at the end of 18th century. Directions for the further research are defined, the most promising of them is cultural-historical approach, the analysis from the poit of view of the stage towards the complete subjugation of the Cossacks to Russian Empire, and others.
Keywords: grassroots movements, historiography, approaches to problem study, violation of the tradition, discontentment of the Cossacks, subordinance of the Cossacks by the Imperial regime.
Масштабы массового движения на Дону 17921794 гг., а также то обстоятельство, что в истории донского казачества дореволюционного периода оно было последним, привлекали к нему внимание историков.
А.П. Пронштейн указывал, что еще в 1870 г. в книге, вышедшей к празднованию 300-летия войска Донского, об этом восстании писал А. Савельев. Он связывал его с военными действиями России на Северном Кавказе и с переселением донских казаков на Кубань, где располагался один из театров военных действий. Восставших казаков А. Савельев характеризовал как «бунтовщиков» [1, с. 323], что содержало в рамках сложившегося российского историографического дискурса крайне негативную оценку. В такой характеристике была заложена традиция официозной оценки событий на Дону 17921794 гг.
Свое развитие эта оценка получила в статье члена Статистического комитета Области войска Донского И.В. Тимощенкова, исследователя внимательного, но не стремившегося к пересмотру сложившихся взглядов на это восстание. Историк рассматривал события 1792-1794 гг. как научную проблему, связывая это движение с особым проявлением культуры, системы ценностей и общественной ментальности казаков, которой правительство пренебрегало в своих интересах. И.В. Тимощенков отмечал, что изучение истории заселения позволяет понять две важные стороны истории казачества. Во-первых, «дух и внутренний быт казачьей общины», а во-вторых, - «связь и те отношения, какие издревле установились между государственною властию и донскими казаками» [2, с. 62-63]. Причину движения донских казаков автор видел в «нарушении основного порядка несения казаками служб и повинностей по очереди и жребию» [2, с. 63].
И.В. Тимощенков отмечал что казачье население «пришло в величайшую скорбь, отчаяние и неописуемый ужас, когда получилось Высочайшее повеление об оставлении на Кавказе 6-ти полков и поселения их там навсегда» [2, с. 66]. Для подтверждения глубины недовольства казаков нарушением традиции историк также опирался на данные донского фольклора: «Местные донские певцы, ры-
лешники, при таких печальных и трагических для Дона слухах, сложили и пели множество песен, ко-торыя и теперь сохранились в памяти народа» [2, с. 67]. И.В. Тимощенков не выделял особенности этапов движения донских казаков, поверхностно касался восстания в пяти донских станицах. Оценивая восстания негативно, признавая правомерность решительных мер правительства по его подавлению, он, однако, внес некоторую корректировку в сложившиеся негативные оценки восставших. Так, он подчеркивал, что, стремясь к восстановлению казачьих традиций и справедливости в назначении на кавказскую службу, казаки нисколько не выступали против власти. По его словам, казачий «протест был осмыслен до самых мелких деталей и выражался в таких самоотверженно-покорных и трогательно-патриотических формах, что правительство, разобрав, в чем дело, нашло нужным уважить его» [2, с. 63]. И вообще он считал, что это был вовсе не «дерзкий мятеж и бунт, а лишь как бы смелый и мужественный голос стойкого и заслуженного населения края, протестующего против нарушения коренных основ своего быта» [2, с. 63]. Не удивительно, что такой подход к событиям привел к тому, что И.В. Тимощенков явно преуменьшал масштабы правительственных репрессий против восставших.
С иных позиций подошел к истории движения 1792-1794 гг. на Дону казачий историк Е.П. Савельев. Подчеркивая, что донское казачество представляло собой «арийский» народ с особой воинской культурой, полностью подчиненный российскому самодержавию при Петре I, он видел в политике русского правительства на Дону последующего времени только стремление к подавлению казачества и к ограничению его прав и свобод.
Е.П. Савельев справедливо указывал что Екатерина II, «восхваляя войско Донское за его великие заслуги и "отличную храбрость, оказанные в войне, достойныя нашего монаршаго отменного благоволения и милости, ко всенародному сведению на память будущих времян", в то же время, по представлению своих сановников, никак не хотела считаться с самыми насущными потребностями казачества, его правами, как военного, пусть даже "верно-
подданнаго сословия"» [3, с. 143]. По убеждению историка, казаки защищали традиции своей военной службы. Он подчеркивал, что со стороны правительства «бесцеремонное обращение с казачеством вывело его из терпения» [3, с. 145]. Вместе с тем объяснение им предпосылок этого движения было ограниченным и односторонним, вне учета разных сторон казачьей службы и повседневной жизни екатерининского времени.
Весьма близки к оценкам Е.П. Савельева были оценки С.Г. Сватикова, выдающегося историка-юриста либерального направления. Не признавая донских казаков особым народом, он, однако, считал, что у них сложилось собственное государство, Войско Донское, в форме демократической республики, которое начало присоединяться к России после подавления Разинского восстания, и было полностью присоединено после подавления восстания под предводительством К.Булавина при Петре I. Участников движения он рассматривал как решительных борцов за донские вольности против наступления на них самодержавия [4, с. 234-239]. Правительство же при переселении казаков на Кавказ, по его словам, стремилось «разорить все обзаведения этих казаков, оторвать их навеки от родины». Кроме того, указывал автор, что старый донской обычай переселения «"по жребию и по очереди" был грубо нарушен этим предположением» [4, с. 235].
Точка зрения, согласно которой социальная политика правительства на Дону была направлена на стремление властей к превращению казачества в «слепое орудие русского царизма», в «пушечное мясо» принадлежит Б.В. Лунину [5, с. 136]. Периодом существенных изменений в жизни донского казачества историк считал годы царствования Петра I, когда происходило быстрое ограничение его былых прав и вольностей [5, с. 129]. «Укрепляя русское национальное государство, расширяя его владения, пробивая себе дорогу на юг, к Азовскому и Черному морям, Петр не мог мириться с существованием казачества как более или менее самостоятельной и относительно независимой от центральных властей организации» [5, с. 129]. По мнению историка, «политика царизма в отношении казачества встречала острое недовольство и активное противодействие широких казачьих масс, что ярко подтверждается так называемыми бунтами: "ефремовским" (1772 г.) и "есауловским" (1792 г.)» [5, с. 136].
Особое место в историографии массового движения на Дону 1792-1794 гг. занимает фундаментальная монография А.П. Пронштейна «Земля Дон-
ская в ХУШ веке», содержащая комплексное исследование истории массовых народных движений, которые развертывались в то время на Дону. Одним из таких движений было выступление донских казаков конца этого столетия, известное как «бунт пятидесяти станиц», поскольку большая группа донских станиц была заметна в этом движении в отличие от остальных казачьих поселений Земли войска Донского.
До появления монографии А.П. Пронштейна историки уделяли этому восстанию на Дону значительное внимание и достигли определенных результатов в его изучении. Но причины восстания ими не были вскрыты во всей их сложности и полноте. Не были выявлены подробности хода событий, которые в значительной степени объясняют особенности положения на Дону, состояние отдельных слоев казачества и его настроений, не вполне выяснены масштабы репрессий против казаков-повстанцев со стороны властей.
Говоря о причинах восстания, А.П. Пронштейн давал несколько иное представление об их значимости, чем это было в трудах предшественников. Так, он признавал, что нарушение традиций и обычаев как значимая причина восстания имело место. Но им на первый план были выдвинуты особенности политического развития Российской империи, от которых зависело изменение положения окраин, в том числе казачьего Дона. Он справедливо указывал, что «утверждавшийся в России абсолютизм не мог мириться с существованием автономных окраин» [1, с. 65]. После разгрома восстания Пугачева правительство не ограничивалось жесткими расправами над его участниками. Были приняты меры к усилению абсолютной монархии. Указом от 15 января 1775 г. яицкое казачество было переименовано в уральское, манифестом от 3 августа 1775 г. объявлено, что «Сечь Запорожская вконец уже разрушена, со истреблением на будущее время и самого названия запорожских казаков» [1, с. 240]. Указом от 5 мая 1776 г. Волжское войско было ликвидировано, а казаки переведены на Кавказ и поселены по пограничной линии, проходившей по Тереку.
От особенностей политического развития империи в качестве причин казачьего восстания, связанного с укреплением абсолютизма, А.П. Пронштейн переходил к анализу вмешательства русских властей в сложившиеся к тому времени среди донских казаков обычаи и традиции. Тенденция в этом отношении, по его мнению, была вполне определенной. Он отмечал, что правительство считало нецелесообразным уничтожение Войска Донского [1, с. 240], но оно «резко сократило его права и привиле-
гии и в значительной мере ликвидировало сохранившиеся еще особенности в области управления. Войско Донское было по существу превращено в административную единицу Российской империи, наподобие губернии» [1, с. 242]. Как он указывал, на это была направлена реформа внутреннего управления на Дону в период непосредственно после подавлении Пугачевского восстания, когда по инициативе князя Г.А. Потемкина было создано Войсковое гражданское правительство. Последствия для донского казачества этой реформы отмечались в предшествовавшей историографии.
Так, И.В. Тимощенков считал, что в результате ее «в последнюю половину царствования Екатерины Великой, с установлением назначения начальников в казачьих полках и в войсковых административных учреждениях не от круга вольными голосами, а от правительства, казачья общинная самостоятельность и ее порядки все больше и больше стали стушевываться» [2, с. 63]. Очень резко об этой реформе высказывался Е.П. Савельев: «Посылая на Дон многочисленные похвальные грамоты, с велеречивыми и напыщенными выражениями, превозносящими войско Донское за его подвиги до небес, русские венценосцы в то же время старались низвести казачество на степень "своих верноподданных, послушных рабов"» [3, с.156]. С.Г. Сватиков подчеркивал, что «на основании доклада Потемкина Екатерина II указом 15 февраля 1775 г. положила конец автономии войска донского», и оно «вошло в общую систему имперского управления с применением к нему общих гражданских законов» [4, с. 230]. Б.В. Лунин также указывал, что «сходила на нет и система самоуправления на Дону. И без того давно уже призрачная власть Войскового круга окончательно утратила свою силу после образования в 1775 г., по инициативе князя Потемкина, войсковой канцелярии Войска Донского, к которой перешли все судебно-административные функции» [5, с. 131].
В отличие от предшественников, правильно отметивших некоторые последствия реформы внутреннего управления на Дону, проводившейся Г.А. Потемкиным, А.П. Пронштейн высказал более конкретные замечания об этих последствиях. Он обращал особое внимание на последовавшее за этой реформой дальнейшее расслоение казачества, углубление существовавших в нем ранее внутренних различий. Указывал, что ограничением традиционных казачьих прав было недовольно войско Донское в целом. Но вместе с тем из сложившегося положения старшинско-атаманская верхушка извлекла для себя и некоторые преимущества: «атаман и старшины превратились в верных слуг самодержавия» [1,
с. 242], а «старшины захватили все права и привилегии казачества, взвалив всю тяжесть повинностей на его рядовую массу» [1, с. 324].
На этой почве усиливалось недовольство широких слоев казачества. Историк делал вывод, что «войсковое гражданское правительство ... созданное по воле самодержавия и на основе принципов, чуждых демократическим традициям казачества, не пользовалось популярностью в его глазах. Поэтому Войсковое правительство не могло предотвратить начавшихся в 1792 г. крупных волнений донских казаков» [1, с. 244]. В этом отношении его точка зрения в целом соответствовала взглядам на причины восстания предшественников. Но А.П. Прон-штейн указал еще на одну очень важную причину, вызвавшую восстание казаков. Ею «явилась угроза обращения казаков "в регулярство", выразившаяся в попытке насильно переселить на Кубанскую линию казаков 6 полков с их семьями» [1, с. 350]. Указание представляется справедливым. Вместе с тем он связывает это движение на Дону с недавно подавленным восстанием под предводительством Е.И. Пугачева, поскольку стремление яицких казаков не допустить перехода их на положение регулярной армии было очень существенным мотивом, толкавшим их на выступление. Таким образом, А.П. Пронштейну удалось проследить, что нежелание казаков оказаться на положении солдат регулярной армии проявлялось не только в ходе Пугачевского восстания, но и в массовом движении на Дону в конце столетия.
А.П. Пронштейном была сформирована и обоснована периодизация этого массового казачьего движения. Так, он в отличие от И.В. Тимощенкова, Е.П. Савельева, С.Г. Сватикова и Б.В. Лунина разделил движение донских казаков на два этапа и отметил особенности каждого из них. Первый этап, начавшийся с апреля 1792 г., по его оценке, состоял в том, что в то время «казаки боролись против нарушения старых донских обычаев, за права и привилегии всего Войска» [1, с. 327]. Это было время, когда казаки отстаивали свои традиционные права и прежде всего право самих казаков проводить назначения на кавказскую службу по жребию. Этот этап продолжался до сентября 1793 г., когда в большей степени, чем ранее, выявились противоречия среди самих казаков. Не случайно с этого времени начался второй этап в развитии движения, когда выступление в защиту традиционных прав казачества было «дополнено борьбой массы рядового казачества против старшин и богатых казаков, старавшихся выполнить правительственный указ за счет беднейших казаков» [1, с. 330].
Такая периодизация представляется обоснованной. В самом деле движение, содержащее первоначально одни признаки, по мере своего развертывания приобретает черты социального движения. Нечто подобное в отечественной историографии отмечалось в характере русской Смуты начала XVII в., когда ее социальный этап сменил более ранний, возникший на почве самозванщины Лжедмитрия I. Таким образом, периодизация А.П. Пронштейна соответствует историографической традиции и в то же время принимает во внимание отразившиеся в источниках качественные изменения в самом движении.
Особое внимание уделял А.П. Пронштейн восстанию в пяти донских станицах, которое выступало как своего рода кульминация всего движения. По наблюдению историка, в этот период движение вписывалось в контекст европейской политики и вызывало определенную заинтересованность в европейских странах. В частности, о том свидетельствовало появление в станицах нескольких иностранцев. Отношение его к отрывочным известиям источников было очень взвешенным. С одной стороны, он указывал, что «появление в этот момент на Дону французов и поляков нельзя считать случайным», и даже «можно полагать, что они оказали какое-то влияние на события, происходившие в донских станицах». Вместе с тем он подчеркивал, что сотник Чаусов, сообщавший об иностранцах и «не зная в страхе на кого свалить вину за усиливавшиеся волнения на Дону, преувеличивал влияние французских и польских эмиссаров» [1, с. 339]. В качестве наивысшего успеха повстанцев было, по его мнению, взятие ими власти в пяти станицах в декабре 1793 г. - Пятиизбянской, Верхне- и Нижне-чирской, Кобылянской и Есауловской.
Большое место занимает в исследовании А.П. Пронштейна вопрос о расправе с восставшими. И.В. Тимощенков, Е.П. Савельев, С.Г. Сватиков и Б.В. Лунин преуменьшали масштабы этой расправы. По данным И.В. Тимощенкова [2, с. 75] и С.Г. Сва-тикова [4, с. 237], всего было наказано тринадцать казаков. Е.П. Савельев [3, с. 151], Б.В. Лунин [5, с. 137] указывали большее число пострадавших. В исследовании этого вопроса А.П. Пронштейн пошел дальше своих предшественников, по его данным, правительство беспощадно расправилось с участвовавшими в движении казаками. Так, предводитель движения, есаул Иван Рубцов, получил 251 удар кнутом и погиб. Сотни казаков в разных станицах были наказаны плетьми. «Комиссия Щербатова вынесла решение наказать 5034 казака, которые, хотя и не участвовали в восстании, были виновны «в непринятии войсковых грамот» [1, с. 348].
Обращает на себя внимание тщательность изучения А.П. Пронштейном фактического материала, что дает возможность перейти на новый уровень исследования этого движения. Вместе с тем развитие современных отечественных исследований Ра-зинского [6] и Пугачевского восстаний [7] показывает, что для изучения донского движения конца XVIII в. открываются новые пути. При этом в центре внимания историка становится связь этих движений с повседневностью казачьей жизни, с их культурой и традициями воинского быта, со сложившейся среди казаков системой ценностей и их воинской ментальностью. При этом совершенно очевидно, что дальнейшее исследование этого движения возможно только при опоре на достижения предшественников, и прежде всего на положения и выводы, содержащиеся в труде А.П. Пронштейна.
Таким образом, массовому народному движению на Дону 1792-1794 гг. уделялось определенное внимание в историографии. Хорошо известна его фактическая сторона. Четко выражены подходы к его характеристике и к оценке его исторического значения. Это не значит, что нет оснований для дальнейшего его изучения. Из них наиболее перспективным представляется культурно-исторический подход, с позиций которого продолжалось за последнее время изучение крупнейших народных движений в России -Разинского и Пугачевского. В самом деле, как и эти крупнейшие восстания, движение на Дону конца XVIII в. также представляло собой культурно -исторический феномен, в котором особенно четко отмечено стремление казаков к защите традиций. Вместе с тем историческая традиция выражается не только в проявлениях материальной и духовной культуры, но и в общественно-политическом положении. Еще одним направлением исследования этих событий, которые могут иметь перспективу, представляется анализ его с точки зрения этапа на пути к полному подчинению донского казачества империей. Едва ли случайно следующее крупное выступление с участием донских казаков в событиях, связанных с массовыми движениями, произошло примерно всего четверть века спустя. Это было движение донских крестьян 1820 г., в котором казаки выступали уже в качестве его душителей.
Вместе с тем движение на Дону 1792-1794 гг. отражало глубинный характер недовольства казачества своим положением, которое в дальнейшем долгое время не находило проявления в форме массовых выступлений, но выражалось в разных иных формах. И только в революционный период начала ХХ в. донское казачество вновь выступило в защиту культурно-исторической и политической традиции, но
потерпело поражение. Понимание движения на Дону 1792-1794 гг. как этапа на пути полного подчинения его имперской властью и прекращения в перспективе его исторического существования позволит представить себе место его в многовековой героической и трагической истории казачества.
Литература
1. Цит по: Пронштейн А.П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов н/Д., 1961.
2. Тимощенков И.В. Очерк переселения на Дон казаков с Дона на Терек, Кубань и Сунжу // Сборник Областного войска Донского Статистического Комитета (СОВДСК). Новочеркасск, 1901. Вып. 1. С. 62-77.
3. Савельев Е.П. История казачества. Новочеркасск, 1918.
4. Сватиков С.Г. Россия и Дон (1549-1917). Исследование по истории государственного и административного права и политических движений на Дону. Издание Донской исторической комиссии. Вена, 1924. 592 с.
5. Лунин Б.В. Очерки истории Подонья-Приазовья. Кн. 2. Ростов н/Д., 1951.
6. Соловьев В.М. Анатомия русского бунта. Степан Разин: Мифы и реальность. М., 1994.
7. Мауль В.Я. Социокультурные аспекты изучения русского бунта. Томск, 2005.
References
1. Pronshtein A.P. Zemlya Donskaya v XVIII veke [The Don Land in the 18th century]. Rostov-on-Don, 1961.
2. Timoshchenkov I.V. [Feature of the Cossaks' Resettlement to the Don Area form the Don to the Terek, the Kuban and the Sunzha]. Sbornik Oblastnogo voiska Donskogo Statisticheskogo Komiteta (SOVDSK) [The Digest of the Don Regional Cossack Army of the Statistical Committee]. Novocherkassk, 1901, no 1, pp. 62-77.
3. Savel'ev E.P. Istoriya kazachestva [The History of Cossacks]. Novocherkassk, 1918.
4. Svatikov S.G. Rossiya i Don (1549-1917) [Russia and the Don area (1549-1917)]. Issledovanie po istorii gosudar-stvennogo I administrativnogo prava I politicheskikh dvizhenii na Donu. Izdanie Donskoi istoricheskoi komissii. Vena, 1924, 592 p.
5. Lunin B.V. Ocherki istorii Podon'ya-Priazov'ya [Features of the Don-Azov Area History]. Vol. 2. Rostov-on-Don, 1951.
6. Solov'ev V.M. Anatomiya russkogo bunta. Stepan Razin: Mify I real'nost' [Anatomy of the Russian Riot. Ste-pan Razin: Myths and Reality]. Moscow, 1994.
7. Maul' V. Ya. Sotsiokul'turnye aspekty izucheniya russkogo bunta [Socio-cultural Aspects of the Russian Riot Study]. Tomsk, 2005.
Поступила в редакцию 12 мая 2015 г.
