CC BY
98
Штайн О. А. Маска 6 аспекте социальной коммуникации
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
УДК 101.1.:316(045)
О. А. Штайн
МАСКА В АСПЕКТЕ СОЦИАЛЬНОЙ КОММУНИКАЦИИ
По мнению исследователей, маска располагается в сфере, где обитает противоречие видимого/невидимого, имманентного/трансцендентного, истинного/ложного. Возникнув в древности, выдержав ряд метаморфоз, она существует в современном мире, являясь частью социальной реальности.
The mask is the problem of not only anthropology, but of social philosophy as well, when we study human interaction in social context. Mask as a social phenomenon of everyday life is a product of expression and bodily representations of human personality.
Ключевые слова: дискурс, знак, интенциональ-ность, интерсубъективность, коммуникация, маска, манифестация, мифологизация, тело.
Keywords: discourse, sign, intentionality, inter-subjectivity, communication, mask, manifestation, mythologization, body.
Маска - древнейший феномен, представляющий интерес как для истории, так и для социально-философских исследований коммуникации.
Маска - это не только то, что мы видим на лицах участников древних обрядов, она, как особый образ, присутствует в самых разных формах коммуникативных отношений, где делаются проблемой отношения «своих/ чужих», «веры/неверия», «захвата/защиты», «близости/дали». Как и в древности, маска располагается на границе тайны и яви, скрытого и открытого.
Современный человек вовлечен в процесс массовой коммуникации, потребляет поток сменяющих друг друга образов, каждый из которых не только предъявляет, но и скрывает (маскирует) реальность.
Коммуникативное поведение выражает себя в речевых высказываниях и в выразительных манифестациях. Человек предъявлен в коммуникации текстуально и телесно: через речь, нормированную внешность и нормированное поведение. Социальные установки данного исследования лежат в основе дифференциации «правды» лица и «лицемерия» маски, но только при их наличии возможно говорить о существовании социального порядка.
© Штайн О. А., 2009
В классической парадигме философствования было распространенным признание главенствующей роли языка и знака в человеческой рациональности. При этом язык рассматривался в том значении, в каком его понимает лингвистика и основанная на классическом языкознании семиотика. Ведущая роль в процессе познания признавалась за вербальным языком, другие средства человеческой выразительности исследовались в меньшей степени. Об этом свидетельствует их именование - «невербальные», [1] где отчетливо звучит первичность и приоритетность вербальной коммуникации. Картезианская дихотомия души и тела оправдывала существование коммуникации на уровне рационального сознания. Но в условиях кризиса классического подхода произошло понимание того, что человек в мире - это не только «душа» или «сознание», человек - это телесное существо. Происходит расширение панорамы коммуникативных средств, включающих все системы воплощенной чувственности человека, складывающейся и влияющей на ход общения.
Поскольку феномен «маски» - одна из проекций социальной коммуникации, то его определение зависит от общей канвы понимания соотношения вербальных и невербальных аспектов коммуникации. В теории классической рациональности Р. Декарта [2] коммуникация свершается на уровне рассуждения («разумной души»), в теории коммуникативного разума Ю. Хабермаса роль законодательного разума значительно снижается, коммуникация свершается, когда «встречаются говорящий и слушатель и взаимно выдвигают притязания на то, что их выражения и мир согласуются друг с другом» [3]. Коммуникативные средства реализуются в выразительности тела и лица как способе манифестации человека в обществе.
Феноменологическое направление позволяет рассматривать человека в его чувственности и телесности, а понятия «телесность», «лицо» и «маска» определять через социальные отношения людей, установленные в жизненном мире. Жизненный мир, определяющийся как осознанный -«жизнь в актах сознания», наделяется смыслом в ходе интенциональной жизни людей посредством «интерсубъективного опыта», т. е. «универсальной социальности, общего пространства всех Я-субъек-тов» [4].
Интерсубъективность указывает на внутренне присущую сознанию людей социальность (мир пе-
реживается человеком как общий для него и для других), что приводит мысли людей в единое смысловое поле, обеспечивая общность восприятия и понимания мира. Окружающий индивида мир коммуникативен, поскольку в нем возникают отношения взаимного согласия на уровне сознания. Феноменологическая позиция дает возможность представить «маску» в качестве опыта сознания и переживания индивида. Способность речи и способность видения позволяют человеку конструировать образ мира и Другого в нем. Поэтому феномен маски в социальной коммуникации воспринимается в единстве вербальных и невербальных аспектов.
Вербальные аспекты коммуникации выполняют денотативные (функции обозначения) и сигнификативные функции (устанавливающие связь произнесенного слова с универсальными общепринятыми понятиями) [5]. Невербальные аспекты коммуникации выполняют преимущественно манифес-тативные функции - функции выражения желаний и верований индивида. В манифестации личность «выказывает» себя - это проявляется в интонациях речи, позах, выражении лица, взгляде, мимике. Невербальные аспекты коммуникации выражают веру и желания, манифестируя человеческую субъективность. Манифестация человека является частью общественно доступного институционального комплекса. Участвуя в социальном взаимодействии, люди берут на себя обязательство по его поддержанию. Индивидом при исполнении ролевой позиции фиксируется устойчивый образ себя, предлагаемый в данном фрейме общественной жизни. Каждый, поступаясь непосредственными чувствами и реакциями, будет придерживаться того видения ситуации, которое хотя бы временно окажется приемлемым не только для него, но и для остальных.
Желания и верования выстраивают модель ожидаемого от индивида поведения, непосредственно связанного с исполняемыми социальными ролями и статусами. Вербальные и невербальные аспекты коммуникации не только выражают форму и содержание культурной традиции, но и являются способом символизации общей социальной деятельности, реализуя функцию символического регулятора социальных связей и связанных с ними поведенческих тактик.
Вербальные и невербальные аспекты коммуникации образуют разные стороны ее дискурсивнос-ти. Будучи стереотипно воспроизводимыми, они служат действиями, поддерживающими трансляцию санкционированного коллективного опыта. Влияние специфических кодов превращает окружающий мир в матрицу значений. Личность согласует свое поведение с системой значений, организуя опыт переживаний и устанавливая социальную тождественность индивида. Индивид предъявляет
себя обществу как представитель определенной социальной группы.
Перформативный характер коммуникации позволяет рассматривать индивида в терминах власти, где власть понимается как «власть языка» [6] или власть социальных дискурсов. Индивид является зависимым от знаковых систем, функционирующих до его рождения. Условием включения индивида в социальную реальность является вхождение субъекта в социальный дискурс. Социальные дискурсы посредством используемого в коммуникации характерного набора знаков задают границы манифестации индивида. Другой как адресат коммуникации маркирует индивида, классифицируя его поведение и внешность. Социальные дискурсы являются для индивида социальным зеркалом, отражающим его место в социальной реальности. Индивид обнаруживает себя включенным в социальную реальность не непосредственно, а через множество связей, существующих между различными полями социальных дискурсов.
Визуальные аспекты сообщения проявляют себя как в массовой коммуникации, опосредованной через социальные институты, так и в межличностной (общение Я-Другой, Я-Я - автокоммуникация). В результате общения Я-Другой формируется единое коммуникативное пространство - пространство пересечения вербального и невербального, молвного и безмолвного. Образ как продукт воображения Другого имеет своим основанием сигналы, данные Другому через визуальное и аудиальное восприятие. Эти сигналы образуют единство дискретного и континуального. В соответствии с ними выстраивается определенная модель ожидаемого от индивида поведения. Если оно не соответствует ожиданиям, то его поведение будет квалифицировано как демонстративное, лишенное искренности, лживое. Именно с такими характеристиками обычно связывают эффект «маски». В процессе коммуникации и автокоммуникации люди сталкиваются с тайной, глядя на себя глазами Другого и оценивая себя с позиции Другого.
Образ зеркала является доминирующим в западноевропейской культуре: зеркало как отражение, самоотражение, как саморефлексия. Е. Барабанов в своих исследованиях прибегает к метафоре зеркала и окна для обозначения оптико-визуальных кодов культуры. Западная культура характеризуется метафорой зеркала как способности посредством отражения обнаруживать невидимое для глаз зрителей, создавать другую реальность по отношению к прямому визуальному пониманию. В западноевропейской культуре зеркало и его «отражательная способность» [7] обозначали уникальную возможность преодоления оптической ограниченности человеческого глаза, позволяя показать невидимое.
Штайн О. А. Маска в аспекте социальной коммуникации
В русской культуре метафора зеркала находится на периферии: в русской словесной традиции «зеркало» родственно словам «зреть», «зоркий», «зрак» - лицо, изображение, образ, зрачок. В художественной и православной русской литературе образ зеркала выступает в качестве «магического окна» в потустороннюю действительность. Главным является образ окна: через него сияет свет божественный и свет истины. Иконописец в русской традиции является не мастером, создавшим полотно и изобразившим запредельное, а тем, кто приоткрыл завесу тайны, - открыл окно [8].
Маска - древний феномен. Она появляется в архаике. История человечества начинается с осознания непохожего и непредсказуемого Другого. Страх перед захватом со стороны Другого довлел над человеческим миром, ввергая человека в опасения быть поверженным. К. Леви-Брюль, рассуждая о первобытных коллективных представлениях, приводит в пример признание эскимосского шамана Ауа Книду Расмуссену: «Мы не верим, мы боимся» [9].
«У захвата древнее лицо», - пишет В. Бибихин [10]. Видя в Другом соперника, первобытный человек наделяет природу антропоморфными дея-тельностными характеристиками, обращаясь к ней как к Другому. Овладение территорией можно назвать ритуальным воспроизведением: «наше» значит «сотворенное» заново. Тело человека в древности сравнивали с микрокосмом, его нужно было освятить, то есть освоить. Поэтому древний человек окрашивал свое тело в цвет зверя-тотема, подводил глаза, брови, подпиливал зубы, выводил на теле изображения тотемных животных, делал черточки и пятна, татуировался, красился кровью, ягодами и глиной, умащался жиром и покрывал себя пухом и перьями, шкурами зверей, всем тем, что делало из него человека-птицу, человека-зверя или человека-степь. Происходило его первое преображение.
Маска первоначально является атрибутом ритуальных церемоний, повторяющих и воссоздающих мифологический опыт. Маска - герой визуального предъявления, связанного с тайной. Священное является тайным, так как остается бесконечно непостижимым. Маска ритуальна, она манифестирует себя, обращаясь не просто к Другому, а к богам (сакральным силам), и закрывает индивида в ней не просто от Другого, а от злых сил. Архаическая маска наделяла человека магической силой, которая позволяла участвовать в процессе воссоздания священного. Маска - способ сакрализации, в ней человек предстоит Вечности, когда она возвращается. Выделение лица в качестве социально предписанного топоса для древнего человека еще не было характерно, поэтому экспрессивной выразительностью наделялось все тело. Человек в маске воспринимался как Другой. Ока-
зываясь в маске, он присваивал себе коллективное лицо (это не индивид, а коллектив взывает к богам, это не индивид, а коллектив производит жертвоприношение).
В Новое время ритуализация поведения человека отнюдь не ослабевает. Маска становится манерой поведения и новой формой самосознания. Люди начинают разделять реальность на общественно данную (этикет и регламент) и индивидуальную. Регламентация поведения индивидов как новая форма социального маркирования рафинировала манеры поведения, требуя от людей их исполнения. Со сменой социальной обстановки власть церкви переходит ко Двору и становится светской. Она по-прежнему нуждается в механизмах принуждения, регулирования и дисциплинирования поведения человека. Меняется прежнее отношение: мир оказывается погрязшим не в грехе, а во лжи (религиозный вокабуляр меняется на светский). Ложь заполняет мир, переполняет человека. От неё как от греха нужно уходить, но признавать её существование необходимо (как ранее человеку было необходимо признавать существование высшей божественной инстанции).
В Новое время мир и человек предстают под маской ложных обличий. Признание окружающего мира в качестве искусственного и лицемерного побуждает Ф. Ларошфуко [11] использовать понятие «маски» с позиции моралиста. Оценочный подход к изучению феномена маски оппозициони-рует позитивное и негативное, светлое и темное, истинное и ложное. С такой точки зрения, условно «сорвать» маску с лица человека возможно, как возможно узреть и настоящее (истинное) в нем. Оценочные суждения истины/лжи, правды/ неправды наделяют маску Нового времени негативными качествами.
Согласование и исполнение нескольких ролей вызвало у человека необходимость взаимокорреляции внешнего принуждения и самоконтроля, что способствовало становлению его самосознания. Человек начинает видеть в себе наблюдателя и наблюдаемого (актера и зрителя), определяя себя в качестве объекта (Я в центре внимания других) и субъекта (Я сам исследую и заставляю других подыгрывать ситуации). Объективно данное Я подчиняется требованиям этикета, общества, выступая марионеткой в сценарии куртуазной культуры. Субъективно данное Я может иметь отличную от поведенческих установок точку зрения. Мифологизация области призрачной свободы, в которой Я независимо, давало человеку Нового времени основание говорить, что маска скрывает истинное лицо. Маска как артефакт являлась условным языком, скрывающим истинное знание о мире. Мотив маски раскрывается в творчестве Ф. Ларошфуко [11] через такие сравнения, как «напустить вид», «надеть личину», «утаить»,
«фальшь», «уловка», связанных между собой негативным контекстом.
Маска в современном мире - это преобразования человеческой телесности. М. Фэзерстоун [12] говорит о «модифицированном теле» - теле современного человека, подвергающегося преобразованию с помощью технических средств. Тело демонстрируется в огромных количествах изображений, его подвергают татуированию, обрезанию, скарификации, протезированию, наращиванию объемов. Его изменяют с помощью химических препаратов, хирургического вмешательства, гимнастики, бодибилдинга, анорексии, диет и голоданий. И дело не только в том, что постиндустриальное общество всеобщего потребления часто находится в состоянии непрерывного карнавала. Исследователи говорят о том, что рано или поздно многие профессиональные сферы деятельности потребуют изменений человеческого тела. Возможное повсеместное внедрение в повседневную жизнь человека самоуправляемых транспортных средств, систем мультимедиа, компьютеров будет способствовать формированию нового человеческого тела со встроенными системами, заменяющими и активизирующими функции внутренних органов, поверхностей тела, органов восприятия.
В. Беньямин описывает современное общество как потребляющее зрелища и материальные блага. Метафора «спектакля» [13] акцентирует внимание на визуальном аспекте коммуникации между людьми. Современное общество по своей сущности является зрительским. Символом нового порядка становится экран.
Интенсивный поиск новых форм, способных преодолеть границы национальных и этнических традиций, приводит к появлению универсального языка коммуникации. Речевые средства общения обнаруживают при этом очевидные ограничения. Визуальные образы - напротив, преимущества, поэтому кинематограф, телевидение стали выступать движущей коммуникационной силой. В такой ситуации закономерно появление культуры пер-форманса - результата не столько сближения культурных практик и форм, сколько поиска зрелища, находящегося вне языковых барьеров, поскольку современный мир поликультурален, полирелигиозен и полиэтничен.
Характеризуя современную ситуацию, можно говорить о процессах распада «Я» на множественность масок, чему в подтверждение понятие Делё-
за [14] «Себя» (soi), употребляющееся во множественном числе, напоминающее маски, которые человек примеряет к себе. Отсюда возникает перспектива, что за маской мы не обнаруживаем лица, маски скрывают лишь другие маски. Современный человек является включенным во множественные дискурсивные поля, и каждое из них предполагает применение характерных знаковых средств.
Процессы усложнения отношений власти в обществе, деиерархизации, урбанизации, новые способы проведения в обществе социальных и культурных границ, отход от традиционно понимаемой этничности приводят к тому, что маска из достаточно локального аспекта межличностной коммуникации превращается в феномен массовой социальной коммуникации. Происходит расширение поля того, что именовалось маской, мы сталкиваемся с ее метафоризацией. Из мира экстраординарного она перешла в область повседневного и в область виртуального, являясь условием включения индивида в определенный социальный дискурс, являясь знаковым средством невербальной и вербальной сфер коммуникации.
Примечания
1. Мерло-Понти М. Знаки. М.: Искусство, 2001. С. 112.
2. Декарт Р. Страсти души // Декарт Р. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 534.
3. Хабермас Ю. Вовлечение другого // Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2001. С. 245-249.
4. Гуссерль Э. Логические исследования. Картезианские размышления. Минск: Харвест; М.: Аст, 2000. С. 680.
5. Аотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 414.
6. Барт Р. Избранные произведения. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. С. 423-518.
7. Барабанов Е. Зеркало и окно: художественные авангарды Запада и России: различия оптиковизу-альных кодов // Klinamen.com.
8. Флоренский П. А. Иконостас. М.: Искусство, 1995. С. 245.
9. Аеви-Брюль А. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.: Педагогика-Пресс, 1994. С. 400.
10. Бибихин В. Свое, собственное// Вопросы философии. 1997. № 2. С. 71-81.
11. Аарошфуко Ф. Максимы. М.: Изд-во АСТ, 2004. С. 103.
12. Featherstone, Mike. Body Modification: An Introduction //www.Klinamen.com.
13. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости //Klinamen.com.
14. Делез Ж. Логика смысла. М.: Изд. центр «Академия», 1995. С. 221.
