CC BY
47
УДК 9. 93/94
МАРОДЕРСТВО В ХРАМАХ И МОНАСТЫРЯХ РПЦ В ХОДЕ СТАНОВЛЕНИЯ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ЗАКОННОСТИ В 1917-1920 ГГ.
© 2018 С. Н. Емельянов1, А. В. Третьяков2
1 канд. ист. наук, доцент, доцент кафедры международного и морского права
e-mail: sergeje@mail. ru
Государственный университет морского и речного флота им. адмирала С.О. Макарова (Санкт-Петербург)
2докт. ист. наук, профессор, профессор кафедры истории России e-mail: dr_tretiyakov@mail.ru
Курский государственный университет
В статье рассматриваются вопросы проведения антирелигиозной политики большевиков. После прихода к власти новые органы управления, опираясь на идеологическую и юридическую поддержку, развернули широкомасштабную борьбу против Русской православной церкви (РПЦ), храмов, монастырей, верующих и духовенства.
Одним из направлений борьбы с церковными организациями стало стремление лишить их финансовой независимости. Церковь была лишена статуса юридического лица, были национализированы ее банковские счета. На местах стала осуществляться политика наложения контрибуций на представителей духовенства, церкви и монастыри, она зачастую шла вразрез с действовавшим законодательством новой власти. Однако, несмотря на нарушения законности, агрессивные действия против духовенства, церквей и монастырей, они пользовались поддержкой центральных властей.
Ключевые слова: Русская православная церковь, террор, контрибуции, советская власть, большевики, монастыри, церковные ценности, антирелигиозная политика.
В октябре 1917 г. к власти в России пришли большевики. В соответствии с программно-идеологическими установками они хотели построить общество, в котором не будет места для религии. Первоначально большевики искренне полагали, что уже новое поколение граждан Советской России будет жить без веры в Бога. В предназначенной для коммунистов и комсомольцев книге «Азбука коммуниста» с партийными программными заявлениями, изданной в 1919 г. утверждалось, что церковь - это «общество людей, объединенных общими источниками дохода за счет верующих, за счет их невежества и темноты» (цит. по: [1, с. 126]). В силу этого места церкви в новом обществе, которое предполагалось построить на глазах одного поколения, не отводилось.
Новая власть весьма отчётливо представляла позиции церкви в народной жизни, поэтому борьба с религией для большевиков стала важным направлением идеологической и практической деятельности по закреплению и удержанию власти в своих руках. К тому же Русская православная церковь воспринималась большевиками как организация, намертво сросшаяся со свергнутым режимом, и потому подлежала уничтожению в первую очередь. Все перипетии первых послереволюционных лет в полной мере коснулись духовенства, активных верующих и институтов РПЦ.
Решая свои стратегические задачи, большевики в практической деятельности активно использовали все, в том числе и карательные, меры в борьбе с религиозными организациями. Стремление быстро реализовать намеченное способствовало началу
форсированного наступления на Русскую православную церковь (РПЦ). Поэтому на местах борьба с религией вылилась в «красноармейскую атаку» на церковь. Формы и методы антирелигиозной работы были многообразны: от создания юридических структур для проведения мероприятий по отделению церкви от государства до террора по отношению к духовенству и попустительства антицерковным, иногда откровенно бандитским, действиям всевозможных революционных органов.
Для реализации антицерковной политики нужны были кадры, способные проводить в жизнь декрет об отделении церкви от государства. Ликвидация церковных счетов в банках и денежных средств храмов требовала кропотливой работы. Источники показывают, что на местах к такой серьезной работе не были готовы не только технически, но и психологически. Кроме того, эта работа требовала довольно продолжительного времени. Более простым и действенным в революционной повседневности оказался способ наложения контрибуций на церковные организации или простое ограбление под видом обыска.
Массовые такие «обыски» и ревизии начали проводиться с конца 1917 г. Вместе с тем церковные финансовые средства, хранившиеся в банках, не были изъяты полностью во многих губерниях, в которых была установлена советская власть, даже к началу 1919 г. В частности, банковские церковные счета частично имелись в Курской [9, л. 152] и Воронежской губерниях [4, л. 50, 190].
Важно отметить, что в обществе были распространены весьма преувеличенные слухи о церковных богатствах. В условиях нехватки средств для решения текущих задач должностные лица новых структур были склонны верить им. Именно этим стимулировалось развитие практики наложения контрибуций на церковные организации. Сразу же после революции в Курской губернии контрибуции были наложены на Льговский женский монастырь [13, л. 148].
В ноябре 1917 г. комендант г. Белгорода Поздняков во время обыска в Белгородском мужском монастыре потребовал от настоятеля храма выплатить контрибуцию на сумму в 200 тыс. рублей. Таких денег у монастыря не было, тогда Поздняков забрал двух лошадей и имевшиеся 50 тыс. рублей [13, л. 32]. В Белгородском женском монастыре большевиками было изъято 151 400 рублей, 5 000 кубометров дубового бруса и вырублено 3 десятины строевого монастырского леса [Там же, л. 132 об.].
В декабре 1917 г. Белгородский мужской монастырь был подвергнут очередному обыску, но теперь его производили представители ЧК. Здесь впервые для придания законности обыску был составлен акт на конфискованные вещи. Из монастыря изъяли ткани на 200 тыс. рублей, ценные вещи и бумаги монахов [Там же, л. 32 об.].
В феврале 1918 г. в Курской губернии, по сути, были ограблены еще раз Белгородская мужская пустынь и беднейший в епархии Льговский женский монастырь. Ограбление пустыни проводилось под видом обыска. По его окончании представители органов новой власти увезли с собой серебряные и золотые ризы с икон, золотой крест, другие ценные вещи, процентные бумаги на 5 700 рублей, отдельные личные вещи монахов [Там же, л. 31]. К тому же в ходе обыска был убит иеромонах Серафим, тяжело ранен монах Гермоген [5, л. 89 об.].
Анализ источников показывает, что в городах Ставрополе и Екатеринодаре, многих селах Ставропольской губернии и Кубанской области в период двукратного захвата этих территорий большевиками в первой половине, а затем в октябре 1919 г. была разграблена большая часть церквей, монастырей, архиерейские дома, ризницы и духовные семинарии. Расхищению подвергалось всевозможное ценное имущество, начиная с запасов продовольствия и дров, мебели, книг, платьев, экипажей, лошадей и скота и кончая церковными облачениями [18, с. 37].
В течение 1918-1919 гг. частым обыскам подвергался Знаменский монастырь в г. Курске. При обыске обители 12 апреля 1919 г. у монахов было конфисковано много личных вещей: обувь, мануфактура и другое. Особенно активно подобные «обыски» проводились в монастыре в июне-июле 1919 г. Источники свидетельствуют, что весьма часто идейная революционная борьба подменялась революционной целесообразностью и превращалась в обыденное мародерство и воровство. Данное обстоятельство показывает относительно реальный состав революционных сил.
Дважды в 1918 г. был обворован епископ Курский и Обоянский Феофан (Гаврилов). При обыске 16 августа у него забрали белье, рясы, материю, предназначенную для подрясников, а 12 декабря красноармейцы, проводя очередную проверку жилья епископа, испортили все вещи, которые только могли. После всех издевательств Епископ Феофан был выселен из епархиального дома, который, в свою очередь, был реквизирован городскими властями для собственных нужд [10, л. 29.]. Аналогичная картина наблюдалась в Новочеркасске во время его занятия большевиками. В ходе операции 13 февраля к архиепископу Донскому и Новочеркасскому Митрофану ворвались четверо вооруженных матросов. Не снимая шапок, с папиросами в зубах, угрожая револьверами, они заявили в самой грубой форме, что должны произвести обыск. Ничего не найдя, первая группа удалилась. Через несколько часов явилась новая группа матросов, человек пятнадцать. На этот раз во время обыска матросы взяли все более или менее ценные вещи, вплоть до очков в золотой оправе. После обыска матросы заявили, что архиепископ арестован [18, с. 69].
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что как в Курске, так и в Новочеркасске все проводившиеся революционные мероприятия со стороны красноармейцев и представителей местных органов власти постоянно сопровождались грубостью и угрозами расстрела [9, л. 14-14 об]. До середины 1919 г. в Курском женском монастыре было проведено четыре обыска, а один из них осуществлялся ночью. Искали оружие, золото, деньги. Но довольствовались и меньшим. В частности, во время обыска 31 августа 1918 г. в монастыре изъяли вино и свечи. Свечи позже вернули обратно, а все вино было выпито людьми, производившими обыск.
Анализ разноплановых и особенно архивных материалов показывает определённую закономерность. Когда большевики оказывались у власти на ранее неподконтрольной им территории, то первым делом они начинали совершать грабежи в монастырях. К примеру, после того как немцы оставили г. Обоянь Курской губернии, занявшие его большевики провели обыск в Знаменском мужском монастыре. В ходе его была реквизирована мука, необходимая для внутренних нужд, и лошадь, а также похищены деньги и имущество братии. Некоторое время под арестом находились архимандрит и несколько монахов обители. В последующем состоялось ещё несколько обысков, сопровождавшихся грабежами [10, л. 7]. В июле 1918 г. местные белгородские власти предъявили требование к епископу Белгородскому Никодиму (Кононову) выплатить им 105 тыс. рублей из монастырских сумм. Епископ был вынужден подчиниться [7, л. 42 об.].
Аналогичной была ситуация в Валуйском монастыре Воронежской епархии. В мае 1918 г. в обитель ворвалось около 40 вооруженных людей с целью проведения обыска. Первым делом грабители посетили покои игумена, от которого потребовали деньги и драгоценности. Не найдя ничего в келии, вооруженные люди вытащили престарелого настоятеля в храм, продолжая требовать, чтобы тот указал место хранения ценностей. При этом периодически производили выстрелы над его головой. Но когда и после этих угроз от игумена ничего не удалось узнать, его вывели из храма, раздели и во дворе подвергли всевозможным издевательствам. Затем вооруженные люди произвели обыск в монастырской гостинице и келиях. В сложившейся ситуации
перепуганные монахи набрали незначительное количество денег из кружки для пожертвований и отдали их визитёрам. Поздней ночью, обшарив весь монастырь, банда покинула его [6, л. 123 об.].
Более цинично были похищенны чекистами ризы с Курской Коренной Чудотворной Иконы Знамения Божией Матери, которая являлась общероссийской православной святыней, и ее список, оцениваемый в 4 млн рублей [6, л. 94]. Икона вместе с ее списком 24 апреля 1918 г. была украдена из собора Знаменского монастыря. На них были золотые, украшенные самоцветами ризы. С иконами была похищена еще и золотая дарохранительница. 16 мая иконы нашлись в заброшенном колодце Феодосия Печерского, который находился недалеко от монастыря и здания ЧК, но уже без риз.
Виновники кражи были установлены в сентябре 1919 г. после занятия Добровольческой армией г. Курска. Тогда по приказанию генерала Кутепова в городе было назначено расследование деятельности большевиков. Прежде всего досмотру подверглось здание ЧК, около которого в помойке были обнаружены два чехла, расшитых золотом, которые были на Чудотворной иконе и ее списке. Похитители были найдены [19].
Источники показывают, что особой строгостью отличались обыски Курского Знаменского монастыря, начавшиеся в ночь на 9 июня 1919 г. и продолжавшиеся в последующие дни. Они проводились представителями Московского ЧК под руководством т. Медведева. Обыски монастыря начались после того, как москвичи узнали, что в монастыре хранятся драгоценные вещи, собранные верующими города на новую ризу для Курской Чудотворной Иконы Знамения Божией Матери. Чекисты под угрозой расстрела заставили казначея обители выдать им пожертвованные на ризу драгоценности. Кроме того, обыскивались храмы, монастырские постройки. Люди Медведева конфисковали часть церковного вина, которое тут же выпили, забрали из ризницы бриллиантовый крест, ордена покойных архиереев и украшенную камнями митру бывшего Курского епископа Тихона (Василевского) [12, л. 24-24 об.].
Разграблению подвергались не только монастыри, расположенные в губернских и уездных центрах, но и те, что находились на периферии, вне городов. В этом плане интересна судьба Святогорского Успенского монастыря Изюмского уезда Харьковской губернии. Здесь, как и в Курске, разграбление монастыря осуществлялось как в виде бандитских налетов, так и под видом проверок, организуемых местными органами советской власти.
В начале 1918 г. у монастыря была конфискована большая часть собственности, в том числе земельные, лесные угодья, скот и хлеб. Эти мероприятия были осуществлены органами советской власти. Однако начиная с 15 февраля монастырь стал подвергаться постоянным, по сути, бандитским налетам, которые совершали люди, имевшие властные полномочия. По нашим подсчетам, за время 1918-1919 гг., не считая время правления гетмана П.П. Скоропадского, монастырь был подвергнут не менее 5 крупным акциям разграбления.
Следует отметить, что отдельные обыски с применением насилия продолжались без перерыва по несколько дней подряд. «Дни 2 и 3 января 1919 г. были самыми тяжкими для Святогорского монастыря и вместе с тем днями самого напряженного кощунства и издевательства над православной религией и насилия над священнослужителями и монахами обители. 2 января, около трех с половиной часов дня, на 16 подводах приехали к монастырю красноармейцы числом до 60 человек. На груди и на винтовках у них были красные ленты. С гиканьем ворвались они через ворота гостиницы и, обругав площадной бранью заведующего гостиницей монаха, избили его прикладом и рассеялись по корпусам монастыря. Начался грабеж
с самыми невероятными издевательствами...» Монахов избивали, заставляли пить, курить, плясать и отрекаться от Бога [18, с. 87-89].
В уездах, где отсутствовали монастыри, положение дел было несколько иным, потому что храмы в абсолютном большинстве уездов и волостей не отличались завидным богатством. В силу этого здесь отсутствовали частые обыски. Первоначально местные революционные органы под видом обысков предпринимали попытки произвести грабежи в церквах. Но достаточно быстро выяснилось, что воровать в них особо нечего, и от подобных действий весьма скоро отказались. Более прибыльной здесь оказалась практика наложения контрибуций на церковнослужителей, сопровождавшаяся угрозами жестоких репрессий в случае отказа от выплаты установленных денежных сумм.
К примеру, в слободе Ровенки, находящейся недалеко от г. Новочеркасска Донской области, «Отцу Николаю Добросельскому после обыска 14 марта 1918 года старшим красноармейцем был объявлен приговор: за противобольшевистские проповеди оборвать волосы и расстрелять. Приговор не был приведен в исполнение благодаря заступничеству собравшихся прихожан и заменен денежным выкупом» [18, с. 70]. В соборе г. Щигры Курской губернии обыск производился только один раз. Официальной причиной обыска был объявлен поиск пулеметов, но обыскивающие храм большевики сразу же изъяли 50 рублей медными деньгами, расспрашивали клир про золотые предметы, но таких в церкви не имелось. После этой акции собор оставили в покое [11, л. 23 об.].
В условиях ломки старого правового режима и поиска подходов к формированию нового советского законодательства нормальным и типичным явлением для местных властей становились акты, когда без суда в нарушение всех законов у духовенства изымались личные вещи. Источники отмечают, что подобные явления как системные проявлялись не только в наиболее беспокойные 1918-1919 гг., но и в более позднее время [3, л. 533].
В военно-революционной повседневности 1917-1920 гг. способы изъятия имущества и ценностей развивались адекватно становлению «правовой пустоты» и формированию представлений о справедливости и роли церкви в новой жизни. Так, в Коротоякском уезде Воронежской губернии после ежегодно проводимого крестного хода с Иверской иконой Божией Матери верующие традиционно жертвовали на религиозные нужды. После завершения одного из таких ходов и сбора пожертвований местные активисты пригласили реквизиционный отряд, который изъял весь пожертвованный хлеб [15, л. 23].
Аналогичная картина наблюдалась в Ставропольской губернии. В отчете Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков говорилось: «С весны 1918 года в городах и селениях епархии при производстве обысков особенно тщательно таковые производятся у священнослужителей местных храмов, причем эти обыски повторяются по много раз у одних и тех же лиц, сопровождаются часто вымогательством денег, по большей части полным разграблением имущества, вплоть до снимания вещей, надетых на обыскиваемых, и всегда глумлением над священнослужителями и членами их семей и уничтожением церковных книг, печатей, штемпелей и бланков. Объясняются эти обыски обыкновенно розыском пулеметов или иного оружия или же производятся без всякого объяснения причин и без предъявления каких-либо распоряжений центральной власти. Являющиеся с обыском обычно требуют, чтобы их угощали, иногда приносят с собой спиртные напитки и устраивают оргии, и все это делается с угрозой пустить в ход оружие при малейшем сопротивлении. Обыски эти производятся обычно проходящими большевистскими воинскими частями, иногда с участием некоторых из местных жителей; отмечены
случаи, когда вместе с красноармейцами являлись на обыски и требовали выдачи им женского платья большевистские сестры милосердия, по большей части, как показывают свидетели, женщины совершенно непристойного вида и поведения» [18, с. 36].
Настоящим бедствием для церковнослужителей этого времени стали действия местных органов советской власти, связанные с наложением контрибуции на духовенство. Реквизиции и контрибуции налагались на церковнослужителей как на лиц, по советским представлениям обладавших нетрудовыми доходами. К примеру, 7 марта 1918 г. Дмитриевским революционным трибуналом на состоятельных граждан г. Дмитриева Курской губернии был разверстан налог в размере 1 млн рублей. Среди них было и четыре священника, которые не относились к категории богатых. В силу этого два церковнослужителя налог не заплатили. Поэтому у невыплативших необходимой суммы было конфисковано имущество, а сами неплательщики выселены с территории уезда, а паства лишилась двух священников [14, 19-21 об],
Источники показывают, что в Щигровском, Белгородском уездах Курской губернии в 1918 г. в тюрьмы было помещено большое количество священников. Важным представляется то обстоятельство, что представители духовенства имели возможность получить свободу только после уплаты контрибуции в размере от 500 до 1 000 рублей [11, л. 24]. К примеру, священник из г. Щигры протоиерей Васильев первый раз был арестован за «непризнание» советской власти, так как не узнал председателя уездного совета и потребовал от него снять шапку в помещении, где находилась икона. Затем было еще два ареста. После одного из них Васильев был осуждён судом революционного трибунала. Суд, не найдя состава преступления, отпустил священника на свободу. В дальнейшем он свою жизнь смог сохранить только потому, что уплатил представителям местных органов власти контрибуцию в размере 3 750 рублей [11, л. 24]. Монах-ризничий Белгородского мужского монастыря Неофит получил свободу после того, как за него уплатили контрибуцию в размере 1 000 рублей [8, л. 30]. Подобное положение было типичным повсеместно.
Весьма интересный случай произошёл в Белгороде. Здесь чекисты арестовали, а затем расстреляли викарного епископа Никодима [20, с. 128]. Владыка Никодим был обвинен в контрреволюционной деятельности. Уважаемый прихожанами епископ, в политику не вмешивался, но в проповедях обличал грабежи и насилия. Вслед за епископом Никодимом был арестован священник Лихарев, который призывал верующих вступиться за владыку. Владыку, как идейного противника расстреляли, а священника Лихарева освободили, после уплаты за него контрибуции в размере 5 тыс. рублей [8, л. 123 об.].
Выше мы показали картину грабежей, наложения контрибуций на духовенство и монастыри в южных губерниях России. Вместе с тем источники свидетельствуют о типичности этих форм борьбы в 1917-1920 гг. на территории всей европейской части России. Исключение составляют только регионы, не оказавшиеся под властью большевиков в первые годы Гражданской войны. В их число входят Сибирь и Дальний Восток, а также Север страны. Здесь «кавалерийская атака» на церковь начнется несколько позже.
Анализ разноплановых документов и архивных материалов свидетельствует о том, что в революционно-военной повседневности в абсолютном большинстве население страны было не готово принять идеологию разрушения устоявшихся православных устоев жизни и основ своей Церкви. Население в определённой степени с пониманием относилось к тем случаям, когда ущемлялись права «нелюбимых» священно-церковнослужителей, но не принимало осквернения основ веры,
религиозных святынь, монастырей и храмов. В этом плане показателен пример поведения членов партячейки большевиков Белгородского уезда. Они, включая председателя, отказались участвовать во вскрытии мощей, сославшись на свои религиозные убеждения [17].
Такое положение дел не могло устраивать партийно-советское руководство, особенно в начальный период проведения антирелигиозной политики в любой ее форме. Для поддержки осуществления антирелигиозной политики требовалась мощная и системная пропагандистская работа. Основой её идеологии стало, положение о том, что духовенство и Церковь являются злейшими врагами трудового народа. Духовенству в военно-революционной повседневности приписывалась роль пособника любой силе, противостоящей большевикам.
О пропагандистских приемах, используемых большевиками в 1917-1920 гг. в борьбе против Церкви свидетельствуют материалы, хранящиеся в фондах Государственного музея политической истории России. Листовки и наглядная агитация, иные материалы, собранные здесь, показывают системность и масштабы этой деятельности. Интересным представляется и тот факт, что в проблемах реализации политики продразверстки среди прочего также обвинялось духовенство. В одной из листовок читаем: «Кулаки, попы и помещичьи холопы прячут хлеб. Трудовому крестьянству не по пути с ними!» [16, ед.хр. 5806]. Из этого следует, что человек, который является частью трудового народа, не может поддерживать духовенство как пособника эксплуататоров.
В первые годы власти большевики на селе сделали ставку на деревенскую бедноту, которая, объединившись в комбеды, должна была поддерживать преобразования новой власти и противостоять более зажиточным жителям сел и деревень. В агитации против середняков и кулаков не было забыто и духовенство. В листовке о необходимости организации комбедов говорилось:«Кулаки все за царя. И попы все по царю плачут» [Там же, ед. хр.1200]
Как уже говорилось выше, часть территории страны в военно-революционной повседневности оказалась под властью антибольшевистских сил. В ходе вооруженной борьбы большевиков с противостоящими им вооруженными силами антибольшевистских правительств использовались разноплановые лозунги. В них духовенство изначально включалось в лагерь врагов народа. Листовки, распространяемые в период борьбы с армией А.В. Колчака, подтверждают это. «За Колчаком идут попы, помещики, бывшие офицеры, а за Советами рабочие, крестьяне весь трудовой народ. С кем же ты?», - читаем в одной из листовок [Там же, ед.хр. 5222]. Обращает на себя внимание тот факт, что в перечне врагов трудового народа духовенство занимает одно из первых мест. Очевидно, что большевики весьма хорошо понимали социально-психологическую роль Церкви в повседневной жизни людей.
В ходе борьбы за влияние на трудовые массы печатное слово большевики активно дополняли наглядной агитацией - плакатом. Плакат в годы Гражданской войны стал одним из главных символов пропагандистской работы со стороны как большевиков, так и противостоящих им сил.
Из вышеизложенного материала следует, что в ходе «красногвардейской атаки» на Церковь, в совокупности с иными системными мерами идеологического и юридического воздействия, по авторитету РПЦ был нанесен сокрушительный удар. Однако ликвидировать Русскую православную церковь и её влияние на народ в полной мере новой власти так и не удалось. Среди многофакторности причин такого положения дел главным было то, что на её защиту встали не только миллионы
верующих, но и основная масса думающих людей. В силу этого власти вынуждены были учитывать позицию населения в своей политике.
В это же время хоть и медленно, но формировались идеи оптимального законодательного регулирования церковной деятельности в Советской России. Данный процесс развивался в направлении от отрицания места и роли Церкви в жизни нового общества и государства к пониманию важности сохранения традиционных православных ценностей в жизни населения государства, основанного на новых, светских принципах жизнедеятельности.
1. Алексеев В. А. Иллюзия и догмы: взаимоотношения Советского государства и религии. М., 1991. 398 с.
2. Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. Р-470. Оп. 2. Д. 168.
3. ГА РФ. Ф. А-353. Оп 5. Д. 240.
4. ГА РФ. Ф. А-353. Оп. 2. Д. 699.
5. ГА РФ. Ф. Р-3431. Оп. 1. Д. 518.
6. ГА РФ. Ф. Р-3431. Оп. 1. Д. 519.
7. ГА РФ. Ф. Р-3431. Оп. 1. Д. 520.
8. ГА РФ. Ф. Р-470. Оп. 2. Д. 168.
9. ГА РФ. Ф. Р-470. Оп. 2. Д. 170.
10. ГА РФ. Ф. Р-470. Оп. 2. Д. 182.
11. ГА РФ. Ф. Р-470. Оп. 2. Д. 183.
12. ГА РФ. Ф. Р-470. Оп. 2. Д. 185.
13. Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф. 20. Оп. 2. Д. 678.
14. ГАКО. Ф. Р-1812. Оп. 1. Д. 8.
15. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 89. Оп. 4. Д. 179.
16. Государственный музей политической истории России (ГМПИР). Ф. II.
17. Емельянов С.Н. Религиозная культура коммунистов Центрального Черноземья в годы Гражданской войны // Культура в истории России: Прошлое и современность: материалы Первой Республ. науч.-практич. конф., посвящ. 80-летию профессора П.И. Кабанова (1920— 1991 гг). Курск, 2001. С. 56-61.
18. Красный террор в годы гражданской войны / под ред. Ю. Фельштинского. М., 2004.
512 с.
19. Похищение Чудотворной иконы чекистами в 1918 г. // Курские епархиальные ведомости. 1995. № 7-8.
20. Святитель Тихон - Патриарх Московский и всея России / под. ред. О.В. Орловой. М., 1995. 224 с.
