CC BY
4310. Mingazova L. I., Galimullin F. G., Galimullina A. F. Folk heroes in the poetry of the people of the Volga and Ural regions // Journal of Language and Literature. 2014. № 5 (4). С.252-555.
DOI: 10.24412/2949-1509-2023-2-67-71 УДК 821.161.1
МАРКЕРЫ ПСИХОЛОГИЗМА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А. И. КУПРИНА Минибаева С. В.
кандидат филологических наук, доцент Хасанова А. Э. студент бакалавриата
Уфимский университет науки и технологий, Стерлитамакский филиал Стерлитамак, Россия
Аннотация. Статья раскрывает особенности психологизма произведений А. И. Куприна. Наблюдается особый подход к репрезентации эмотивного содержания, что позволяет говорить о такой специфической черте идиостиля автора, как особый психологизм. Анализ текстов писателя показал, что психологизм реализуется как благодаря использованию традиционных маркеров эксплицитного и имплицитного плана, так и индивидуально-авторских средств, среди которых полярная трансформация семантики, риторические вопросы, усиленная антитеза и др. Особым приемом, отражающим психологизм А. И. Куприна, является приращение смысла эмотива за счет ближайшего контекста. Ключевые слова: идиостиль, имплицитные средства, приращение смысла, психологизм, риторический вопрос, трансформация семантики, эмотивное содержание, эксплицитные средства.
MARKERS OF PSYCHOLOGISM IN THE WORKS BY A. I. KUPRIN Minibaeva S. V.
Candidate of Philology, Associate Professor Khasanova А. Е. Undergraduate Student
Ufa University of Science and Technology, Sterlitamak branch Sterlitamak, Russia
Abstract. The article reveals the peculiarities of the psychologism of the works by A. I. Kuprin. There is a special approach to the representation of emotive content, which allows us to talk about such a specific feature of the author's idiosyncrasy as a special psychologism. The analysis of the writer's texts showed that psychologism is realized both through the use of traditional markers of the explicit and implicit plan, as well as individual author's means, including polar transformation of semantics, rhetorical questions, enhanced antithesis, etc. A special technique reflecting psychologism, A. I. Kuprin, is the increment of the meaning of the emotive at the expense of the nearest context.
Keywords: idiostyle, implicit means, increment of meaning, psychologism, rhetorical question, transformation of semantics, emotive content, explicit means.
В последние десятилетия все активнее развивается сфера изучения лингвистического воплощения психологизма. Автор - создатель текста, через свое произведение выражает собственные мысли, мировоззрение, мироощущение, мировосприятие. Таким образом, сознание человека отображается посредством языка в художественном произведении, становится объектом, с помощью которого появляется возможность раскрыть и изучить
особенности картины мира, присущей писателю как индивиду и как представителю той или иной национальной культуры.
Исследование различных языковых единиц тесно связано с изучением психологии текста и его фрагментов, объединенных этими языковыми единицами, - контекстов. Поэтому необходимо рассматривать языковые единицы в целостности, а не разобщенно: связность и цельность являются основными свойствами текста Понимание слова, его непосредственно языкового понимания - креативная процедура «подстановки» личного восприятия под надлежащие фразы общекультурного толкования, в следствии чего же рядом с каждым индивидуальным толкованием появляются схожее также с совместными, но отчасти отличающиеся проекции.
Цель нашей статьи - определить эксплицитные и имплицитные маркеры психологизма в художественных произведениях А. И. Куприна.
Следует сразу отметить, что такие маркеры не являются взаимозаменяемыми или исключающими друг друга, а идут в тесно взаимосвязаны друг с другом.
Первый, чисто лингвистический прием представления психологизма в литературном произведении, - это использование эмотивной лексики, то есть слов, выражающих проявление всего спектра чувств, коими так изобилует творчество А. И. Куприна.
Специфика репрезентации психологизма позволяет разбить все средства на блоки: 1) вербальные и невербальные; 2) эксплицитные и имплицитные. Каждый из них представлен определенным набором средств, репрезентирующих в тексте психологизм, и прежде всего, эмотивное содержание, связанное с положительным и отрицательными эмоциями.
Эксплицитные маркеры положительных эмоций репрезентированы, например, при описании радости. Так, в повести «Гранатовый браслет» радость выражена эксплицитным средством - наречием радостно - и описанием невербального выражения эмоции через объятье: Сестры радостно поцеловались [2, с. 159].
В Толковом словаре Д. Н. Ушакова лексема «радость» имеет следующую дефиницию: «чувство удовольствия, внутреннего удовлетворения, веселое настроение» [4, Т. 3, с. 745]. Как видим, данное толкование лексемы содержит указание на взаимосвязь между эмотивными единицами радость - удовольствие - удовлетворение - веселье.
Несколько в ином ключе репрезентирована радость в повести «Суламифь»: эксплицитно она передана через лексемы веселия, сладостью, радовался, а также каузативные маркеры (любовью, вино, власть, слово): Но бывали минуты сердечного веселия, когда царь опьянялся любовью, или вином, или сладостью власти или радовался он мудрому и красивому слову, сказанному кстати [2, с. 97]. Важным эксплицитным маркером является темпоральная характеристика: словосочетание бывали минуты указывает на быстротечность такого чувства, как радость. Каузативные маркеры в большинстве своем обесценивают эмоциональное переживание радости, поскольку содержат отрицательную семантику (вино, власть). Если в первом примере маркеры радости позволяют говорить о реализации словарной дефиниции, то в данном случае она контекстуально дополняется новыми семами, имеющими не только положительное содержание. Такой контекст делает радость не просто чувством, а увеличивает ее до размера великой: И великая радость освещала его лицо, точно золотое солнечное сияние [2, с. 130]. Глобально в этом случае не только проявление радости, но и маркер такого психологического состояния: в сравнении цвет золота и высота солнца.
Возвращение к словарной дефиниции происходит в следующем примере: Ты сам знаешь, что, когда я слушаю тебя, сердце мое растёт от радости! [2, с. 150]. Метафоричность языка эмоций «оживляет» ее и отражает способность радости быть большой при созерцании объекта любви. Здесь также присутствуют каузативные маркеры радости: когда я слушаю тебя. Маркером интенсивности радости выступает синтаксическое
средство - восклицание, выполняющее интонационно-экспрессивную функцию. Однако в этом же контексте наблюдается экспликация полярности чувства: ...и страх, и радость овладели моим сердцем [2, с. 150].
Радость является неотъемлемой частью счастья. Эмотив, служащий для обозначения, этого чувства, имеет следующее толкование: «состояние довольства, благополучия, радости от полноты жизни, от удовлетворения жизнью» [4, Т. 4, с. 725]. В произведениях А. И. Куприна данный эмотив не является частотным: так, в повести «Суламифь» встречается семь существительных «счастье» и одно прилагательное «счастливый»; в «Гранатовом браслете» данный эмотив появляется лишь в 6 главе, почти в середине произведения, и употребляется с прилагательным «чужое»; словосочетание «счастливые малороссияне» единожды встречается в произведении «Гамбринус» (несмотря на то, что имплицитные маркеры данного состояния присутствуют на протяжении всего текста); в произведениях «Штабс-капитан Рыбников», «Тапер», «Allez!» вербального упоминания счастья не содержится.
Любовь также в сознании связана с радостью. Однако в произведениях А. И. Куприна такая параллель не является обязательной. Согласно словарям русского языка, любовь есть «чувство привязанности, основанное на общности интересов, идеалов, на готовности отдать свои силы общему делу» [4, Т. 2, с. 934].
Так, в «Гранатовом браслете» весь психологизм любви можно рассмотреть на примере одной цитаты: Где же любовь-то? Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано - «сильна, как смерть»? Понимаешь, такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение - вовсе не труд, а одна радость [2, с. 189]. Маркерами любви становятся и эксплицитные средства (любовь), и имплицитными, позволяющими расширить смысл эмотива до глобального за счет таких маркеров, как:
1. Эпитеты: бескорыстная, самоотверженная, не жаждущая (награды) -являются маркерами семы "жертвенности" с положительным содержанием, поскольку это есть самая большая благость для влюбленного человека. Именно они являются маркерами купринского психологизма эмоционального состояния любви.
2. Полярное изменение семантики: Такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение [2, с. 189] - в данном случае лексемы с «разрушительной» для субъекта семой (смерть, мучение) приобретают позитивное звучание, поскольку положительная семантика эмотива «любовь» нейтрализует их отрицательный смысл.
3. Риторические вопросы: Где же любовь-то? Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано - «сильна, как смерть»? [2, с. 189] - в приведенных вопросах уже содержится ответ, так что они не направлены на коммуникативную реакцию собеседника. Их функция заключается в акцентировании внимания, за счет чего они являют собой экспрессивно окрашенные реплики. Отметим, что такие вопросы ориентированы на то, чтобы вызывать определенную реакцию не только внутритекстовых адресатов, но внетекстовых: слушателей и читателей. Именно наличие таких риторических вопросов обеспечивает наиболее динамичное синтаксическое проявление маркера психологизма в произведениях А. И. Куприна.
4. Усиленная антитеза: Вовсе не труд, а одна радость [2, с. 189] - усиление противопоставления происходит за счет использования частицы вовсе не.
Эмотив «любовь» является самым частотным в повести «Суламифь». Уже в эпиграфе интенсивность чувства передана через контрастное сравнение со смертью «ане крепка, яко смерть, любовь» [2, с. 92]. И это в продолжение «сильна как смерть» [2, с. 189] из «Гранатового браслета». Повтор однокоренных слов возлюбленная / возлюбленный,
любовная / любовных, люблю / любя / любишь открывает ценность и важность данного эксплицитного маркера для реализации психологизма текста.
Рассказ «Тапер» [3] содержит всего четыре однокоренных слова с корнем -люб-: 1) (наивная, поэтическая и шаловливая) влюбленность, 2) любил (чтобы и в доме у него было шумно и оживленно), любил (чтобы у него елка выходила на славу), 3) (мальчик застенчив, беден и) самолюбив, (больно затронула Лидия) самолюбие (мальчика), 4) любивший (музыку и знавший в ней толк). Однако объектные маркеры любви здесь либо вовсе отсутствуют (влюбленность), либо это сам субъект (самолюбие), либо елка, музыка, суматоха. Соответственно, психологизм приобретает разнообъектное звучание, а значит, и каузативный маркер также будет разнится.
В целом, говоря о психологизме с положительным содержанием, мы отмечаем актуализацию эксплицитных и имплицитных маркеров. Кроме того, автор расширяет словарную дефиницию используемых эмотивов за счет ближайшего контекста: происходит приращение смысла, что позволяет говорить об индивидуально-авторском представлении тех эмоций, которые репрезентированы в тексте. Такую специфику можно считать особенностью психологизма А. И. Куприна.
Такой же прием реализуется в репрезентации отрицательного эмоционального состояния персонажа. Базовыми для произведений А. И. Куприна являются тревога, отчаяние и страх. Они взаимосвязаны между собой и образуют смысловое поле. Психологизм в данном случае передан благодаря маркерам внешнего выражения. Так, в рассказе «Тапер» это влетела, как разрывная бомба; взволнованная, запыхавшаяся, с разлетевшимися кудряшками на лбу; горячилась Тиночка, топая каблуком о пол, затараторила [Куприн, 2010, с. 326]. Таким образом автор передает состояние тревоги. В словаре Д. Н. Ушакова лексема «тревога» трактуется как «беспокойство, сильное душевное волнение, смятение (обычно в ожидании опасности, чего-н. неизвестного)» [4, Т. 4, с. 1008]. Многочисленные глагольные формы (влетела, горячилась, взволнованная, запыхавшаяся, разлетевшимися, топая) являются имплицитными маркерами тревоги.
Тревожная семантика восклицания «Allez!» из одноименного рассказа преследует Нору с самого детства. Отрывистый, повелительный возглас [1] становится не только индикатором неприятных детских воспоминаний, но и взрослой действительности.
В произведениях А. И. Куприна тревога характерна не только для людей, но и для животных: Каждый раз, проходя мимо человека в цилиндре, лошадь косится на хлыст, торчащий у него из-под мышки, и тревожно храпит и, прядая, влечет за собою упирающегося конюха [1].
Рассказ «Allez!» [1], помимо тревоги, содержит семантические маркеры страха: сердце вдруг холодеет и перестает биться от ужаса; везде все тот же страх и тот же неизбежный, роковой крик, одинаковый для людей, для лошадей и для дрессированных собак; пальцы Норы похолодели, и сердце перестало биться от минутного ужаса... -психологически тяжелая атмосфера является каузативным маркером передаваемой эмоции страха. Автор использует слова лексико-семантической группы «Страх» с семой «высокой интенсивности проявления эмоции»: страх, ужас, а кратковременный испуг или боязнь отсутствуют.
Особенностью психологизма А. И. Куприна можно считать и такой синтаксический прием, как эмоциональное многоточие: так, в тексте «Allez!» таких фраз (с многоточием) более пятнадцати. Вот один из фрагментов: Allez!.. И она пошла... Она видела в нем необычайное, верховное существо, почти бога... [1]. Примечательно использование восклицательного знака и двух точек - символа душевного крика, появляющегося из ниоткуда и утекающего в никуда.
В рассказе «Тапер» имя существительное «страх» встречается лишь один раз: Юрий понял, что разговор идет о нем, и отвернулся от них в смущении, близком к непонятному
страху [3]. Оно не выступает обозначением столь интенсивного чувства, как в предыдущем тексте, реализуя в контексте словарную дефиницию. Полагаем, что связано это с «непонятной» природой чувства. По нашим наблюдениям, ни в одном речевом акте героев страх не выражается, он виден лишь из контекста происходящих событий. Страшно и Суламифь, и Соломону, и Норе, и всем героям «Тапера», и Сашке из рассказа «Гамбринус», но никто этого не произносит напрямую, не обозначает вербально. Право обозначить страх закреплено лишь за автором. В этом специфика психологизма А. И. Куприна в репрезентации отрицательного переживания.
Наконец, сильное по интенсивности чувство - отчаяние. «Состояние крайней безнадежности, упадка духа вследствие горя, неприятности» [4, Т. 2, с. 865], - именно так трактуется лексема в словаре Д. Н. Ушакова.
Рассказ «Allez!» завершается фразой: Тогда, закрыв глаза и глубоко переведя дыхание, она подняла руки над головой и, поборов привычным усилием свою слабость, крикнула, точно в цирке: - Allez!.. [1]. Психологизм достигает здесь кульминационного момента в крике главной героини. «Усилие» становится «привычным». Множество глагольных слов: закрыв, поборов, переведя, подняла, крикнула - маркеры внешнего выражения. «Allez!» - теперь не просто восклицательное предложение в названии произведения с отсылкой на детские травмирующие воспоминания, но и «крик» тягот взрослой жизни.
Отчаяние настигает Соломона после убийства Суламифь. Это выражено через прямую речь в предпоследнем абзаце двенадцатой и заключительной главы повести: И, помолчав так долго, что писцы в тревоге затаили дыхание, он сказал: - Оставьте меня одного [2, с. 155]. Употребленное числительное в конце фразы, принимая на себя логическое, смысловое ударение, становится маркером одиночества, на которое обрекает себя главный герой.
Момент сильного отчаяния в творчестве А. И. Куприна практически во всех рассказах, в которых он репрезентируется, настигает героев в конце произведения. Лишь в «Гранатовом браслете» мы видим освобождение от отчаяния через прощение, имплицирующее это освобождение: Вера, с глазами, блестящими от слез, беспокойно, взволнованно стала целовать ей лицо, губы, глаза и говорила: - Нет, нет, - он меня простил теперь. Все хорошо [2, с. 212].
Таким образом, психологизм в произведениях А. И. Куприна реализуется через традиционные маркеры: эксплицитные и имплицитные средства, позволяющие передавать глубокие по своей интенсивности переживания героев. Писатель практически не отходит от словарной дефиниции эмотивных слов, но в процессе повествования обогащает их новыми семами. По сути, происходит приращение смысла эмотивов. Эпитеты, полярная трансформация семантики, риторические вопросы, усиленная антитеза и др. - вот те средства, которые позволяют выстроить особый язык эмоций в рамках литературного произведения. Все они реализуются у А. И. Куприна и определяют психологизм его произведений.
Список литературы
1. Куприн А. И. Allez! URL: https://ilibrary.ru/text/4262/p.1/index.html (дата обращения: 12.02.2023).
2. Куприн А. И. Гранатовый браслет : сборник. М. : Издательство АСТ, 2019. 352 с.
3. Куприн А. И. Тапер. URL: https://ilibrary.ru/text/1760/p.1/index.html (дата обращения: 12.02.2023).
4. Толковый словарь русского языка : в 4 т. / сост. В. В. Виноградов [и др.] ; под ред. Д. Н. Ушакова ; гл. ред. Б. М. Воли и Д. Н. Ушакова. М. : Терра-Кн. клуб, 2007.
