CC BY
15
УДК 894.521.09 ББК 83.3 (2Рос=Мари)
Кудрявцева Раисия Алексеевна
кандидат филологических наук
г. Чебоксары Kudryavtseva Raisiya Alexeevna Candidate of Philology Chebocksary
Марийский рассказ 1980-1990-х годов (поэтика композиции) The Mari Story of the 1980-1990s (Poetics of the Composition)
В статье рассматриваются особенности композиции марийского рассказа 1980-1990-х годов, выявляются основные композиционные принципы и приемы, повествовательная структура произведений, определяются характер и функции описаний.
Peculiarities and natural features of the composition of Mari national stories of the 1980-1990s are considered in this article. Basic compositional principles and methods are shown in the article and narrative style of this literary production and the character of the descriptions are given as well.
Ключевые слова: марийская литература, рассказ, поэтика, композиция.
Key words: the Mari national literature, story, poetics, composition.
В картине жанрового развития марийской литературы ХХ века лидирующую позицию традиционно занимал рассказ. Обладая уникальной способностью быть «разведчиком» тем, мотивов, положений и человеческих характеров, произведения этого жанра почти всегда готовили расцвет повести и романа, уступая им затем на некоторое время «жанровое первенство» (Э. Шубин). По прошествии этого «некоторого времени» литература вновь начинает испытывать настоятельную потребность в рассказе, без помощи которого она оказывается просто не способной справиться с «пестротой, дробностью жизни, общественного сознания <.. .> времени, когда в содержании частных ситуаций было неразличи-
мо решение центральных нравственных и социальных проблем действительности» [6, 53]. Отсюда вполне понятна особая, доминирующая роль данного жанра в литературе именно переходных периодов социально-общественного развития, рубежных эпох, в том числе и рубежа веков.
В этом смысле марийский рассказ 1980-1990-х годов не является исключением. На рубеже ХХ-ХХ1 веков он воспроизводил самые характерные для нового времени жизненные ситуации, выводя читателя к осознанию главных социальных, нравственных, этических проблем. Рассказ, несомненно, свидетельствовал о расширении художественных возможностей марийской литературы в плане философизации и психологизации повествования и, следовательно, о движении ее в сторону смысловой насыщенности и глубины исследования жизни и человека.
В жанре рассказа в 1980-1990-х годах активно работали такие марийские прозаики, как В. Абукаев-Эмгак, А. Авипов, А. Александров-Арсак, Г. Алексеев, Э. Анисимов, Ю. Артамонов, В. Бердинский, Ю. Галютин-Ялзак, Г. Гордеев, И. Лобанов, В. Любимов, В. Микишкин, Вит. Петухов, Г. Пирогов (Макартук Геня), В. Сапаев, М. Смирнов, Ю. Соловьев, А. Филиппов-Чончурий, Г. Чеме-ков, В. Якимов и др.
Основной композиционный прием (принцип), используемый в их рассказах, - противопоставление, основанное на контрастных образах и понятиях. Примеры такой антитезы: водяная и электрическая мельница, голоса девушек на сенокосе и шум машины в рассказе Г. Гордеева с социально-философской и психологической направленностью «Водяная мельница»; родители и дети, традиционная и новая мораль в рассказах В. Бердинского, Г. Алексеева, Г. Гордеева, Ю. Артамонова и т. д.
В рассказе В. Бердинского «Игем-шамыч» концептуально-смысловой антитезой становится оппозиция «родители и дети». Она обозначена уже в самом названии произведения, которое, в силу его многозначности и метафоричности, почти невозможно адекватно содержательному контексту произведения перевести на русский язык. В буквальном переводе с марийского «иге» (литературная
форма) - это детеныш (в животном мире), в разговорном языке - это ребенок, дитя, в притяжательной форме «игем» - дитя мое, малыш. «Игем-шамыч» - это обращение главного персонажа Кргория к собакам, которые не только ждут от него заботы, еды, но и разделяют его беды, переживают вместе с ним его боль («очень внимательно смотрят в глаза хозяина», сторожат его больничную дверь). Их преданность и внимание, так нужные герою не столько от собак, сколько от его детей, - это великая сила, способная поднять его, умирающего, с постели. И герой, действительно, встает на ноги, превозмогая все недуги, подходит к окну, навстречу своим преданным «детям».
Писатель обращается в рассказе к мотивам брошенных стариков и их бездушных (неблагодарных) детей. В этом смысле слова «игем-шамыч» воспринимаются читателем как выражение глубокой авторской иронии по отношению к детям Кргория - отпрыскам, потомкам, детенышам, озабоченным лишь своими эгоистическими, материальными интересами, забывшим о родителях, которые вынуждены одиноко доживать свой век в современной «бесперспективной» деревне, в бездорожье, рядом с «осиротевшими» фермами.
Водяная мельница, противопоставленная в рассказе Г. Гордеева «Водяная мельница» (1989) электрической, - это символ веками формировавшегося опыта народа; а главный герой Салтак Павыл, выросший и погибший вместе с ней, - это олицетворение прогрессивных народных традиций, народной этики, основанной на гармоничных отношениях между человеком и природой. Это человек, душа которого связана с прежним миром, со старой деревней: «Да, в другой жизни родился и вырос Павыл, в ином мире. Тот мир ему более дорог, более близок, сросся с ним душой» [3]. Суть антитезы в рассказе постепенно углубляется, и, в конечном итоге, она уже сводится к противостоянию старого и нового укладов жизни марийской деревни, старого и нового мировосприятия, жизненного поведения.
В произведении Гордеева все «работает» на эту антитезу: и герой, и художественное время, и все композиционно-стилевые средства и приемы, в том числе, диалог и пейзаж. По принципу антитезы даны в рассказе настоящее и про-
шедшее время. Многочисленные ретроспекции-воспоминания героя о том, что было раньше, даны в светло-радужной, взволнованно-лирической стилевой тональности, в то время как настоящее время обозначено глубоким драматизмом; отсюда все повествовательные моменты, размышления, связанные с основным временем действия, характеризуются драматической (а в конце произведения -трагической) интонацией.
Мотив старой мельницы и ее вечного хранителя встречается в произведениях и других современных писателей, например, в рассказе Ю. Артамонова «Мельница у дороги» (1990). При создании образа мельницы в данном случае усилена символика, связанная с жизненными принципами и жизненным поведением человека. Автобиографический герой (Юрий Данилович), выступающий в роли повествователя, в концовке рассказа размышляет о старике Терее, который, подобно гордеевскому Павылу, в течение всей своей жизни думал о мельнице и делал людям и всему живому только добро. Мельница предстает как символ верности нравственным принципам, как средоточие такого важного человеческого начала, как добро, которое необходимо сохранить в суровом, рационально-меркантильном мире современности: «А доброте не нужен разум: человеку делаешь хорошее без мыслей. Тогда и сам радуешься, в груди становится тепло, как будто вдруг понял что-то такое, что и мир стал шире, и жизнь стала. Доброта лечит сердце лучше лекарства. Говорят, доброта все равно будет перед тобой, даже если ее назад выбросишь» [1, 179. - Пер. с мар. мой - Р. К.]. Наша деревня, считает повествователь, максимально сближенный с автором, конечно, возродится, но не скоро и только тогда, когда снова появятся по-настоящему добрые, хозяйственные, озабоченные делом крестьяне типа Терея.
Если сюжет рассказа как жанра всегда характеризуется однолинейно-стью, то его композиция - «эпицентричностью», «сосредоточенностью на одном» [5, 38] - на конфликте, герое, событии. Композиция образной системы марийских рассказов отличается, как правило, наличием одного главного героя, внешняя (событийная) или внутренняя жизнь которого составляет центр сюжета и связана со всеми уровнями содержания произведения. К примеру, в выше-
названном рассказе Гордеева таким эпицентром, к которому «стягивается» весь материал произведения, является его герой - Салтак Павыл, сельский мельник, одиноко переживающий свою старость. Все остальные персонажи, например, председатель колхоза, который предстает в воспоминаниях героя (кстати, как антипод главного персонажа и «антигерой» в представлении автора), или жители села, похоронившие старого мельника, упоминающиеся в рамках основного времени действия, нужны автору лишь в плане раскрытия характера центрального героя.
Марийский рассказ последней четверти ХХ века выдержан в русле характерного для российской литературы «повестийного рассказа» (А. Огнев), лишенного обостренного конфликта, динамичного сюжетного действия и эксцентричного содержания, в русле традиционного рассказа, наделенного неторопливой интонацией, с обилием описаний, бытовой и психологической детализацией. Таков, к примеру, рассказ В. Абукаева-Эмгака «Красная река», построенный как диалог (большей частью безмолвный) взрослого человека и ребенка. Почти весь текст рассказа - это размышления героя-повествователя, пытающегося понять мир мыслей соседского мальчика Эдика. Общение людей разных поколений, воспитанных в разных эпохах и на разных жизненных принципах, заканчивается счастливым открытием повествователя: новое поколение играет в другие игры, но оно неравнодушно к нашей истории, природе, оно открыто красоте жизни. Этот рассказ в плане концептуального решения проблемы современного человека, безусловно, отмечен оптимизмом, что не является характерным, в целом, для марийского рассказа конца ХХ века. Более характерным для марийской литературы этого периода нам видится рассказ В. Бердинского «Игем-шамыч».
В рассказе В. Бердинского в центре внимания писателя также внутренняя жизнь структурообразующего персонажа, деда Кргория (размышления и рефлексии, переживания и ощущения). С ней семантически связана вся цепочка описаний, насыщенных психологическими деталями. Характерной особенностью этого рассказа становится включение «внутреннего зрения» персонажа и сближение с ним повествовательной перспективы нарратора (такое характерно
для многих марийских рассказов, в которых эпицентром выступает персонаж). Уже в начале произведения обозначается спектр физических и психических ощущений героя (боль, недостаток физических и душевных сил), которые переданы с помощью деталей внешности («тонкие, как палка, ноги», «дрожащие руки») и «внутренних жестов» («ноет», «глубоко вздохнув»). Далее, продолжая «нанизывать на нить» подобные описания внешних и внутренних движений персонажа, выразительные детали, усиливающие эти ощущения, Бердинский постепенно актуализирует чувство конца жизни, а вместе с ним - недовольства детьми, собственной жизнью. Кргорий воспоминает о сентябрьском дне, когда на красивых «Жигулях» приезжал сын и, быстро выкопав два мешка картошки и загрузив их в машину, уехал, оставив стариков в разгаре картофельных забот, столь тягостных в их возрасте. Вот так передано в этом рестроспективном эпизоде внутреннее волнение и недовольство героя: «Больше Кргорий не сказал ничего, разместился в огороде, под яблоней, выкинул сигарету. Затем, достав мешок с табаком, оторвал газетный лист, дрожавшими руками начал заворачивать новую цигарку. Старался-старался, но махорка никак не попадала на бумагу» [2, 95]. Полностью гармонирует с этим описанием картинка из настоящего, связанная уже с безнадежно больным стариком: «Он еще сидел, разговаривая с собой, затем, махнув рукой, снова проговорил вслух:
- Пускай, как умеют, так и живут» [2, 95].
Итак, размеренный сюжет с многочисленными «остановками» (описаниями, жизненными подробностями, деталями, несобственно прямой речью), диалогами реализует авторскую мысль о жизненной драме героя, покинутого детьми.
В большинстве рассказов 1980-1990-х годов значительное место занимают пейзажные описания. Функции их разнообразны. Так, в «Водяной мельнице» Гордеева три описания надвигающейся грозы являются средством усиления драматизма сюжетного действия. Описание реки в рассказе имеет характерологическую функцию. Главный герой теснейшим образом связан с природным миром. Он строит свою жизнь в соответствии с его законами. Именно потому природа
так живо откликается на его беды, успокаивает его душу, помогает пережить тоску. Гордеев с помощью метафор очеловечивает реку, которая изображена в рассказе как лучший друг героя, «нежно дышащий» на него и «ласкающий» его своими «волнами». Пейзажные описания и пейзажные детали являются также средством передачи внутреннего состояния героя. Пример - предгрозовые картины и описание грозы. «Где-то гремит гром. Наверное, опять будет сильный дождь» [3], - пишет Гордеев в начале рассказа, указывая, таким образом, на внутреннюю тревогу героя, его предощущение страшной беды. Завершающая пейзажная картина запечатлевает превращение грома, молний и ветра в страшный ураган, поглощающий все без разбору, и соответственно усиливает намеченную в экспозиции характеристику внутреннего состояния героя: «клубясь, движется черная туча», «словно взбесившись, начал шуметь ветер». Пейзажные детали, вкупе с психологическими, передают внутреннее напряжение и силу сопротивления героя всепоглощающей стихии: «Холод и жар пронзили тело Павыла, сердце, будто чувствуя какое-то зло, начало биться в страхе»; «Павел спешит к своей мельнице, но ветер по-прежнему бешено бросает ему в лицо дождевую воду, не давая смотреть вперед, толкая назад его тяжелое тело» [4, 219. - Пер. с мар. мой - Р. К.].
Завершающее пейзажное описание усиливает нравственно-философскую направленность гордеевского рассказа. В конце произведения становится ясно, что от осмысления одинокой старости, противостояния старого, связанного с природным миром, и нового, технологичного и рационалистического укладов деревенской жизни писатель идет к осмыслению важной философской проблемы - проблемы неразрывной связи природы, человека и труда. Автор «Водяной мельницы» ставит вопрос о том, насколько разумно отношение современного человека к природе, размышляет о том, что неразумное, равнодушное отношение к природе, народным традициям, связанным с природой и трудом человека в природе, сродни безнравственности, за которую неизбежно последует наказание. Салтак Павыл, понимая этот закон жизни и природы, бесстрашно делает шаг в природную стихию и гибнет в ней, словно принимая
на себя, как Иисус Христос, страдания современного человека, наказание его за грехи перед природой.
Композиция художественной речи в марийских рассказах конца века представлена, главным образом, в двух видах: отвлеченный рассказ от третьего лица и полифония, главным образом, двухголосая речь, которая характеризуется переплетением голосов автора и центрального героя, что, несомненно, свидетельствует о расширении художественных возможностей марийской литературы. Современные марийские рассказчики свободно варьируют разные формы повествования в рамках одного произведения, о чем свидетельствует, например, рассказ Ю. Артамонова «Кашемировый платок» (1990) с аукториальным повествователем, «перспектива» которого дополняется «внутренним зрением» (несобственно прямой речью) Ануш, превращающей повествование в психологическое, рассказом Микывыра (подобие героя-рассказчика) и прямым обращением автора - писателя Артамонова - к своим читателям. В конце произведения - как обобщение жизненных историй Ануш и Микывыра - звучит полемически заостренная мысль о трагической судьбе крестьян («единоличников»), пострадавших от политики сталинских времен. Кроме того, писатель говорит о «великом иллюзионе» ХХ века, частью этого иллюзиона стал и он, и его оппонент Георгий Ефруш, который в рассказе «Последний единоличник», в отличие от Артамонова, приводит своего героя в колхоз, к счастливому восклицанию «Я колхозник - Ефим Степанович!» [1, 159]. Так, писатель открыто провозглашает правду как главный этический и эстетический принцип художественного творчества.
В рассказе Гордеева «Водяная мельница», несмотря на то, что он начинается с отстраненного авторского описания и заканчивается эпизодом, выдержанным в этом же ключе, доминирующей также является несобственно прямая речь. Смысловое и языковое единство голосов лишь иногда нарушается фразами повествователя, подчеркивающими его дистанцию по отношению к герою («А насчет муки, как сказал бы сам Павыл, «слава богу», только добрые слышались от народа слова» [3]), или прямыми его выводами о герое: «Река, мельница и Салтак Павыл составляют неразделимое целое» [3].
В композиции сюжета марийского рассказа заметно нарушение фабульной последовательности (хронологии). Писатели часто обращаются к ретроспекции («Водяная мельница» Г. Гордеева, «Весомый каравай» Ю. Артамонова), иногда к свободной композиции, слегка напоминающей композицию произведений современной российской постмодернистской литературы (например, рассказ «Портрет в золотой раме» Г. Гордеева). В рассказе Артамонова «Весомый каравай» (1984) главный герой Прокой вспоминает о своей молодости, оценивает свои прежние представления о жизни и людях. Писатель не просто воспроизводит один день хлебороба, труд и быт сельского труженика; вместе со своим героем он размышляет о труде как о великой силе, радости и счастье в жизни человека, о том, что такое хлеб и каким должен быть хозяин земли. Расширение границ художественного времени за счет ретроспекций, воспоминаний, размышлений (в отдельных рассказах современных писателей, вообще, отказ от самой событийности как стилевой доминанты в пользу описательности и психологизма) способствовало не только созданию пластичного образа персонажа, но и, в целом, более глубокому исследованию художником жизни.
Итак, марийский рассказ 1980-1990-х годов отличается сложностью композиции, проявляющейся в «многослойности» повествования, переплетении различных композиционных приемов. Подобная структура, связанная с переходом писателей от обобщения частных, разрозненных фактов, историй к серьезнейшей социально-нравственной и этической проблематике, к глубокому философско-психологическому осмыслению жизни и человека, позволяет говорить о том, что рассказ подготовил расцвет повести и романа, которым он готов на время отдать свое «жанровое первенство».
Библиографический список
1. Артамонов, Ю. Корно воктене мардежвакш : Ойлымаш-влак / Ю. Артамонов. - Йошкар-Ола : Марий книга савыктыш, 2006. - 548 с.
2. Бердинский, В. Игем-шамыч / В. Бердинский // Кызытсе марий литератур : 11 класслан хрестоматий. - Икымше книга. - Йошкар-Ола : Марий книга савыктыш, 1994. - С. 84-96.
3. Гордеев, Г. Водяная мельница : Рассказ. - Пер. с мар. С. Суркова / Г.
Гордеев // Молодой коммунист. - 1989. - 18 февр.
4. Гордеев, Г. Омса вес велне : Повесть ден ойлымаш-влак / Г. Гордеев. -Йошкар-Ола : Марий книга издательство, 1990. - 264 с.
5. Огнев, А. В. Современный русский рассказ (50-80-е годы) : учебное пособие : семинарий / А. В. Огнев. - Калинин : КГУ, 1986. - 80 с.
6. Шубин, Э. А. Современный русский рассказ : Вопросы поэтика жанра / Э. А. Шубин. - Л. : Наука, 1974. - 182 с.
Bibliography
1. Artamonov, Yu. The Mill beside Roads : Stories / Yu. Artamonov. - Yoshkar-Ola : Mari Book Publishers, 2006. - 548 p.
2. Berdinskiy, V. My Children / V. Berdinskiy // Modern Mari Literature : Reader Book for 11 Classes. - T. 1. - Yoshkar-Ola : Mari Book Publishers, 1994. - P. 84-96.
3. Gordeev, G. The Water Mill : The Story. - Transl. from Mari of S. Surkov / G. Gordeev // Young Kommunist. - 1989. - 18 Febr.
4. Gordeev, G. There, for Door : The Narratives and Storys / G. Gordeev. -Yoshkar-Ola : Mari Book Publishers, 1990. - 264 p.
5. Ognev, A. V. The Modern Russian Story (50-80s years) : Scholastic Allowance : Seminary / A. V. Ognev. - Kalinin : KGU, 1986. - 80 p.
6. Shubin, E. A. The Modern Russian Story : Questions of the Genres Poetics / E. A. Shubin. - L. : Science, 1974. - 182 p.
