CC BY
189ПОВСЕДНЕВНОСТЬ ОТДЕЛЬНЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП
УДК 316.346.32-053.6; 94(47)
И.В. Синова
Маргиналы в петербургском социуме во второй половине XIX - начале XX в.
В статье на основе социологических концепций Р. Парка, Э. Дюркгейма и Р. Мертона рассматриваются маргинальные категории населения и проявления де-виантного поведения в петербургском социуме во второй половине XIX - начале XX в.
С использованием документов, хранящихся в архиве, периодической печати, публицистики проанализированы условия, толкавшие людей к маргинальному положению в обществе, а также основные черты, присущие данной категории населения. Делается вывод, что часть общества, мигрировавшая из деревни в город в поисках работы или лучшей жизни, выступала носителем групповых идеалов, а попав в чуждую ей городскую среду и не в силах адаптироваться, находилась в пограничном состоянии из-за разнонаправленных процессов социализации человека в городе и сельской местности. Выявлены объективные и субъективные причины нищенства, показано, что среди них были не только сиротство и отсутствие возможности заработать средства на жизнь, но и нежелание трудиться. Проводится анализ правового положения проституток и отношения к ним общества, в результате которых они оказывались в категории маргиналов.
In the article based on sociological concepts of R. Park, E. Durkheim and R. Merton considered outcast categories of the population and manifestation of deviant behavior in St. Petersburg society in the second half of XIX - early XX cc.
On the base of using documents stored in archives, periodical press, magazines was analyzed conditions which pushed people to marginal status in society as well as the basic features inherent to this population category.The article considers the vision that community, who emigrated from the rural areas to the city in search of work or a better life, a bearer of group ideals, and once in a completely alien to them urban environment and not being able to adapt, to be in the border state of divergent processes of socialization in the city and rural areas.Were revealed objective and subjective causes of begging, showed that among them were not only orphancy, lack of work and opportunities to earn a living, but also unwillingness to work. The article analyzes the legal situation of prostitutes and the attitude of the society to them which was transformed prostitutes into the category of outcast.
Ключевые слова: маргиналы, аномия, нищенство, проституция, трудовая миграция, отходничество, девиантное поведение, Врачебно-полицейский комитет.
Key words: misfits, anomie, begging, prostitution, labour migration, deviant behavior, Medical-police Committee.
© Синова И.В., 2016
Понятие «маргинальный человек» впервые употребил американский социолог Р. Парк в 1928 г. Классическая концепция маргинальности включает изучение особенностей личности, находящейся на границе различных культур в соответствии с занятиями, либо образом жизни или повседневными практиками. Во второй половине XIX - начале XX в. в Петербурге категорию маргиналов составляли нищие, проститутки, алкоголики, крестьяне, приехавшие в город и ещё не адаптировавшиеся к новым условиям жизни. Р. Парк связывал концепцию маргинального человека не с личностным типом, а с социальным процессом, выступающим как результат интенсивной социальной мобильности. При этом переход из одной общественной позиции в другую представляется индивиду как кризис. Отсюда имеет место ассоциация маргинальности с состоянием «промежуточности», «окраинности», «пограничности». Маргинальный кризис, как правило, является непрерывным, в результате чего он имеет тенденцию превращаться в тип личности, что подтверждает исследование петербургской городской среды во второй половине XIX -начале XX в.
Данный исторический период остаётся одним из самых противоречивых этапов отечественной истории, одновременно полным внутреннего драматизма. Он отмечен сочетанием модернизационных процессов, чередующихся с аномическим состоянием общества, кардинальными социально-экономическими, общественно-политическими и демографическими изменениями, которые привели к серьёзным трансформациям в городском социуме. Освоение новой парадигмы общественного прогресса привело к увеличению количества маргиналов среди уязвимых категорий населения, страдавших от социально-экономических проблем. Для рассматриваемого периода характерны рост социальной мобильности, активизация миграционных процессов и, как следствие, увеличение численности городского населения. Во второй половине XIX - начале XX в. происходит кристаллизация внимания на социальных проблемах и, как следствие, появление нового дискурса, связанного с маргинальными категориями населения.
Современные научные исследования активно используют междисциплинарные подходы. Одной из широко применяемых в качестве основы исторических исследований служит теория социальной аномии, которая используется учёными при анализе политических, экономических и социальных трансформаций для исследования страны в целом и отдельных регионов в период кризисных явлений, революций и войн. В рамках современной теории аномии исследуется повседневная жизнь, выявляются стиль, поступки и мышление людей.
В условиях аномического состояния российского общества, факторы, приводящие к изменению общественной системы, возникают в повседневной жизни. Это способствует перспективному использованию концепции истории повседневности, для которой характерно внимание к
внутренним детерминантам человеческого поведения, сформулированным антропологией, а также к социологическим парадигмам. В соответствии с теорией Э. Дюркгейма, аномия возможна в двух измерениях. С одной стороны, она характеризует общество с точки зрения ослабления или отсутствия нормативных стандартов поведения, а следовательно, роста маргинализации населения, с другой стороны, состояние аномии может характеризовать и отдельное лицо, если оно социально дезориентировано, находится в состоянии тревоги и переживает чувство изолированности от общества, что напрямую относилось к маргинальным слоям населения в рассматриваемый период.
Развитие теории Дюркгейма продолжил Р. Мертон, который рассматривал аномию как результат деформации состояния социальной структуры, что побуждает членов общества к отклоняющемуся, девиант-ному поведению. Предложенная им теория аномии особое внимание уделяет специфике поведения низших слоев, что является основным предметом её критики со стороны оппонентов, но при этом применительно к маргиналам представляет определённый интерес и находит непосредственное подтверждение среди нищих, мигрантов, проституток в петербургском социуме в рассматриваемый период. Аномия по отношению к отдельной личности искореняет её моральные устои. При этом личность, и это подтверждает исследование повседневных практик второй половины XIX - начала XX в., лишается чувства преемственности, традиционности, а также всех обязательств, результатом чего является разрушение связи с обществом. Р. Мертон пытался «понять, каким образом социальная структура побуждает некоторых членов общества к несоответствующему предписаниям поведению» [1, с. 118-119].
В российском обществе во второй половине XIX - начале XX в. сравнительно небольшая часть населения принимала одобряемые цели и средства. На поведенческом уровне ряд категорий далеко не всегда использовали институциональные средства их достижения. Мертон объясняет, что основной причиной данной ситуации являются не столько личные пороки, сколько «болезни» социальной структуры, которые сужают пути институциональных средств достижения целей и ограничивают возможности приобретения новых социальных статусов.
Для Петербурга проблема маргинальности состояла в том, что часть общества, которая мигрировала из деревни в город в поисках работы или лучшей жизни, выступала носителем групповых идеалов, а попав в совершенно чуждую ей городскую среду и будучи не в силах адаптироваться, находилась в пограничном состоянии, что было связано с разнонаправленными процессами социализации человека в городе и сельской местности.
В значительной степени проблемы миграции и адаптации переселенцев во второй половине XIX - начале XX в. перекликаются с актуальными ныне и имеют общие с ними проявления в российском
обществе. Вследствие реализации Великих реформ, в период интенсивной урбанизации и быстрого роста городов за счёт переселенцев, все сферы жизни общества испытывали историческую трансформацию. Одновременно происходило падение нравов, росли безработица, нужда, бедность значительной части населения и, как следствие, имел место активный процесс маргинализации трудящихся.
Крестьянская культура и быт мигрантов, среди которых до 10 % были подростки не старше 16 лет, приехавшие в город для обучения ремеслу или в поисках работы, оказывали влияние на столичную среду, а городской образ жизни и окружение - на отходников [2, с. 341]. В условиях городского ученичества подросток оказывался вырванным из привычной детской повседневности и в одночасье попадал в повседневность взрослую, результатом чего являлась ускоренная социализация, т. е. преждевременное освоение социальных ролей взрослого человека, а соответственно и различного рода девиаций.
Отходничество подростков на заработки из деревни в столицу на рубеже XIX - начала XX в. являлось одной из распространённых форм социального лифта, выбор которого осуществляли родители в соответствии с их видением будущей судьбы своих детей в вопросе образования и дальнейшей профессиональной деятельности. Но движение такого лифта могло обеспечивать как социальный рост, так и перемещение конкретного ребёнка в категорию маргиналов. Массовый приток учеников в столицу во второй половине XIX в. происходил из Санкт-Петербургской, Архангельской губерний и из Карелии.
Нельзя не согласиться с мнением современного исследователя О.П. Илюхи, которая вывела для ремесленных учеников «три основных типа, три варианта судеб людей, прошедших "испытание обучением" в Петербурге. Первый - весьма распространённый - тип человека, опустившегося "на дно" петербургской жизни... Второй, также массовый, тип -внешне более благополучный - объединяет тех молодых людей, которые адаптировались к городской жизни, заняв нижние ступени социальной лестницы. Они не стали "настоящими" горожанами, сохранили связь с деревней, навещая родственников, и составили достаточно обширный маргинальный слой. Третий тип составляли наиболее удачливые и предприимчивые "выученики Петербурга", сумевшие разбогатеть и даже стать хозяевами собственных заведений. Их визитной карточкой на родине нередко становился большой красивый дом, в котором жили родственники и куда время от времени наезжал хозяин. Именно социальный имидж этих людей, их достижения, слава и капиталы являлись веским аргументом для крестьянина, отправлявшего своего ребёнка в столицу на поиски счастья желавшего видеть в своём сыне "питеряка"» [3, с. 97, 98, 99-100].
Каждую осень сотни детей привозили в Санкт-Петербург для продажи в ремесленные заведения. За несколько рублей хозяева мастерских
приобретали учеников как дешёвую рабочую силу, взамен они должны были их кормить, одевать и учить. Петербургский писатель и журналист XIX в. М.А. Круковский в рассказе «Приключения Сеньки» описал историю крестьянского мальчика, которого отец, несмотря на возражения матери, продал в Петербург за 5 р.: «У крестьян Олонецкого края во многих прионежских деревушках существует неразумный, бессердечный обычай без особой нужды посылать детей в Петербург и отдавать их мелким торговцам в услужение, "в обучение", как говорит тёмный люд. Каждую зиму сотни мальчиков увозятся из разных глухих углов в Петербург и навсегда отрываются от полей» [4, с. 2]. Мужчина, занимавшийся увозом детей из деревни, в столице продал мальчика в овощную лавку уже за пятнадцать рублей, где его несколько раз избили, что в конечном итоге закончилось побегом от хозяина. Вряд ли родители, отдавая своего ребёнка, предполагали всю тяжесть его будущего положения и судьбу человека, живущего на обочине.
О тяжёлых условиях жизни в отходничестве в Петербурге в своих записках рассказал житель Карелии А.Н. Самсонов, которого в 10-летнем возрасте отдали за 6 р. в «мальчики» к хозяину чайных магазинов: «Нас использовали на побегушках, мы мыли полы, стёкла витрин, чистили посуду. И чуть что не так - получали подзатыльник, а то и более серьёзную трёпку. Жили мы с извозчиками, спали по двое на одной койке без матраса и простыней. Ели два раза в день, в пост мяса не полагалось. На 11 мальчишек - одно пальто, сшитое на большой рост, доставалось оно с боем только сильнейшим. Поднимали нас в 5 часов утра. Мы готовили приказчикам чай, чистили их обувь, одежду. К 7 часам отправлялись по магазинам и работали до 11 часов ночи... Первое время я работал в развесочном отделении центрального отделения на Невском. С утра до ночи стоя колол машинкой сахар. До 18 пудов раскалывал за день. Попробуешь размяться - подзатыльник получишь. Перевели меня в другой магазин, где мы работали вдвоём с приказчиком. Однажды в сильное наводнение магазин затопило. Меня спасли чудом, но, простудившись, я заболел. Положили в больницу и забыли, никто не поинтересовался, жив ли я. В течение пяти лет такого "обучения" не видел ни одного светлого дня. У меня была только одна мечта - выспаться. Дважды убегал от хозяина. И каждый раз за шиворот, с побоями меня водворяли на прежнее место. И вот прошло пять лет. Кончился срок моей кабалы. Мне дали 11 рублей, плохонький костюмишко, тужурку. Чтобы проехать от Петербурга до Кондопоги, я истратил 9 рублей» [3, с. 93-94]. При этом в записках нет ни слова о тех профессиональных навыках, благодаря которым мальчик будет в дальнейшем зарабатывать себе на жизнь и которые должен был получить он за время проживания в столице. Вряд ли, живя в таких условиях и в таком окружении, мог сформироваться полноценный член общества, который в дальней-
шем будет способен принимать самостоятельные решения и обладать личным достоинством.
Для выделения видов социальной маргинальности важны такие типы характеристик, как глубинность процессов отчуждения, степень неравенства и уровень социальной, экономической, культурной и политической дифференциации отдельных индивидов и групп, множественность и разнообразие форм отторжения маргинальных страт от общества и наоборот общества от них.
Ещё одной категорией маргиналов, особенно увеличившейся в больших промышленных городах, на рубеже XIX-XX вв. было нищенство. Оно приносило ежедневный доход, начиная с 20-30 к. до рубля и даже двух. Бедность семьи весьма часто заставляла даже детей с самых ранних лет принимать активное участие не только в пропитании себя, но и других её членов. Из семьи ребёнок выталкивался на улицу и начинал заниматься нищенством. В Отчёте о деятельности Санкт-Петербургского Дома милосердия за 1 91 2 г. рассказывается о судьбе 11-летней девочки - уроженки Петербурга, у которой родители были алкоголиками. Не имея постоянного заработка, они жили на деньги, зарабатываемые детьми, из которых старший сын имел самостоятельный заработок. А «девочку с тех пор как себя помнила, отец с матерью посылали просить милостыню. Собранные ею деньги они оба вместе пропивали, несмотря на то, что семья всегда находилась в крайней нужде. Не выдержав такой жизни, девочка убежала из дома. Днём она собирала милостыню, а ночью скиталась по ночлежкам» [5, с. 17]. В данном случае, а таких было немало, на путь маргинальности ещё в раннем возрасте ребёнка толкнули родители, предрешив её дальнейшую судьбу своим девиантным поведением и фактически сделав невозможным выход из этого порочного круга.
Нищенствовать не стыдились, а даже говорили: «на то богатый, чтобы оделять бедных». В русском купечестве существовал обычай в определённые дни оделять копеечкой всех нищих, которые придут в дом. Деревня же не знала такого распространения нищенства, как город, вследствие того, что «мир» принимал меры к предупреждению дурных последствий, распределяя сирот по семьям односельчан, где их приучали к честной трудовой жизни хлебопашца. «Журнал Министерства юстиции» в 1904 г. писал: «А разве нашей жизни, нашему имуществу не грозит опасность в будущем от того, что мы, оставляя без призора нищенствующих детей, накопляем этим самый опасный для общежития элемент, идущий на пополнение подонков общества - среды босяков?» [6, с. 200].
В книге А. Свирского приводятся рассуждения человека, опустившегося на дно петербургской жизни, который «скитаясь более десяти лет по всевозможным вертепам и притонам и сталкиваясь на каждом шагу с алкоголиками обоего пола», пришёл к убеждению, что все обитатели
трущоб - больные люди, страдающие «одной болезнью, которая называется парализацией воли» [7, с. 98]. Таким образом, сам нищий пытается определить причины своего маргинального положения, видя их не столько в обществе, сколько в себе, в отсутствии желания бороться и выбраться из порочной среды.
При этом автор докладов, подготовленных по поручению Комиссии для разработки вопроса о мерах против профессионального нищенства и бродяжничества при Министерстве юстиции, А.А. Левенстим на первое место среди причин развития нищенства на Руси поставил отсутствие общественного призрения, показывая этим пассивную роль самого человека и перекладывая ответственность исключительно на общество не пытаясь рассмотреть данную проблему комплексно [8].
Статистические данные начала XX в. свидетельствуют о том, что причинами нищенства в зависимости от возраста были не только сиротство, голод, отсутствие работы и возможности заработать средства на жизнь, но зачастую и нежелание трудиться, а соответственно и выбор данного образа существования как наиболее простого способа добыть себе на пропитание и ночлег, уйти от реалий жизни. В соответствии с сформировавшейся ментальностью некоторых нищих такое пограничное положение вполне устраивало, и их попрошайничество нередко превращалось в своеобразный бизнес. Аналогичная ситуация, связанная с использованием маргинальных инвалидов с целью наживы, прослеживается и в современном российском обществе.
К категории маргиналов как по своему правовому положению, так и по отношению к ним общества во второй половине XIX - начале XX в. относились проститутки. Для надзора за женщинами, промышлявшими развратом, в Санкт-Петербурге в 1843 г. был учреждён первый в России Врачебно-полицейский комитет при медицинском департаменте МВД. С 1852 г. он был подчинён петербургскому военному генерал-губернатору, в 1856 г. получил своё окончательное устройство. Председателем комитета стал обер-полицмейстер, членами - штадт-физик, старший врач Калинкинской больницы, три участковых полицмейстера, врач от военного ведомства, чиновник от военного генерал-губернатора, два врача из особых поручений и шесть участковых врачей из числа ординаторов Калинкинской больницы [9, с. 462].
Фактически этот указ не только определял формы надзора за проститутками, медицинский контроль за их здоровьем, но и регламентировал их положение в обществе, выделяя их в обособленную группу, не подлежащую обычным принципам закона, т. е. на правовом уровне придавая им статус маргинальной категории населения. Это выражалось не только в ограничении в правах, определении дополнительных обязанностей, связанных с регулярным медицинским освидетельствованием, но и с навязываем форм повседневной жизни.
Проститутки были не просто «жертвами общественного темперамента», они являлись особой маргинальной категорией общества - так называемыми «разрядными женщинами». У зарегистрированной женщины забирали паспорт, а вместо него выдавали так называемый «жёлтый билет», который являлся официальным свидетельством того, что эта женщина больше не относится к числу «порядочных» и перешла в категорию отверженных обществом, и что она должна проходить регулярное медицинское освидетельствование. Таким образом, нравственным значением этой меры являлось полное отчуждение проститутки от гражданской жизни. По мнению современного исследователя, «попытки установления социального контроля за проституцией и осуществления её нормативной регламентации в российской истории свидетельствуют о формировании в общественном сознании нескольких моделей социального отношения к сексуальной коммерции. К ним следует отнести конструкции, получившие наименование «прогибиционизм», «регламентация» и «аболиционизм» [10, с. 12].
Чтобы стать жертвой сформированного порядка, достаточно было попасться хотя бы один раз с клиентом во время полицейской облавы или просто по доносу квартирного хозяина. После этого путь назад, к прошлой жизни и к обычным людям был отрезан. Имея «жёлтый билет», женщина имела право зарабатывать на жизнь только одним способом -своим телом.
Среди проституток можно было выделить две категории - уличные и жившие в публичных домах. Как правило, уличными женщинами становились или новички, ещё не освоившие свою новую жизнь, или уже опытные профессионалки, порой уже больные и работавшие до этого в публичных домах и постепенно, утратив привлекательность и молодость, опускались всё ниже и ниже. Считалось, что ниже уличного промысла уже было некуда опускаться.
Публичные дома пополнялись преимущественно за счёт низших сословий, как правило, это были крестьянки и мещанки, необразованные, порой неграмотные, не владеющие никакой профессией и вынужденные зарабатывать себе на жизнь проституцией. По данным статистики Российской империи о проституции по обследованию на 1889 г. более четырёх пятых общего числа проституток, т. е. 83,5 % происходило из бедных семей [11, с. XXVII]. По возрасту, в котором женщины стали заниматься проституцией, более четырёх пятых от общего числа проституток, обратились к своему занятию ранее достижения гражданского совершеннолетия, а около четверти, т. е. 23,1 % начали свою профессию ранее достижения физической зрелости [11, с. XXVIII]. Около трети составляли девочки, не достигшие 16 лет [11, с. 54], а наибольшее количество -15,9 % приходилось на женщин в возрасте от 16 до 17 лет [11, с. XXVIII]. В отчёте Санкт-Петербургского детского суда за 1910 г. отмечалось, что
10 % от всего числа девочек, прошедших перед судом, продавали себя [12, с. 367].
Проститутки в России были обязаны одеваться в жёлтые платья. Это пришло из Древней Греции, где в соответствии с законами Солона жёлтый цвет являлся своеобразным отличием категории публичных женщин от остальных граждан. В Афинах они носили особый костюм и обязательно окрашивали волосы в жёлтый цвет. Отсюда и название «жёлтый билет», которое произошло от его первоначального цвета, но позднее он стал белого, иногда розового, но при этом название сохранилось. В Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга в фонде Врачебно-полицейского комитета (Ф. 593) автор пытался найти «жёлтый билет» именно первоначального цвета, но поиски так и не увенчались успехом. Все хранящиеся билеты были исключительно белого цвета.
В Положении от 28 июля 1861 г. о Врачебно-полицейском комитете были описаны требования к образцу медицинского билета. Это были номер, фамилия, имя, отчество и звание, а также приметы: возраст, рост, рот, волосы, глаза, особые приметы, далее указывался вид, по которому жила зарегистрированная женщина и на какой срок, дата выдачи билета. Полиция, в свою очередь, делала отметки о месте жительства. На последней странице печатали правила надзора на русском и немецком языках [13. Л. 60].
В Правилах для публичных женщин указывались требования, предъявляемые к хранению и использованию «жёлтого билета»: «§ 5. Публичная женщина должна хранить медицинский билет в чистоте и опрятности, а когда отлучается из дому, носить его с собою и беречь от потери.
§ 6. Публичные женщины должны беспрекословно предъявлять медицинские билеты посетителям, если они пожелают удостовериться в их здоровье.
§ 7. Медицинские билеты заменяют для публичных женщин паспор-ты их, так как сии последние во все время состояния женщин под вра-чебно-полицейским надзором остаются в канцелярии Врачебно-полицейского Комитета. Они могут свободно переезжать из одной квартиры в другую, предъявляя домохозяину и полиции только эти билеты» [13. Л. 60 об.].
Подчинение надзору начиналось с 18-летнего возраста и с добровольного согласия. Бывали иногда случаи подчинения и от 16 до 18-летнего возраста - когда у несовершеннолетних не было родителей в живых или же они проживали вне Петербурга. В этой ситуации их родители уведомлялись. В соответствии с отчётом Врачебно-полицейского комитета за 1908 г. «Девочки-подростки в возрасте 12-14 лет доставляются в Комитет наружною полицией по подозрению в промысле разврата впервые, по установившейся практике, подвергаются медицинскому
освидетельствованию в том только случае, если при этом находятся родители или родственники, изъявившие желание подвергнуть их освидетельствованию, в противном случае они возвращаются через ту же полицию для водворения к родным, при отсутствии родных задержанные девочки-подростки передаются на попечение ежедневно присутствующей в Комитете Даме-Патронессе от Попечительного Комитета дома Милосердия» [14. Л. 19 об.]. А по возрасту среди зарегистрированных было «от 16 до 20 лет - 884; от 20 до 25 лет - 1136; 25-30 лет -467; 30-35 лет - 284; 35-40 лет - 52; 40-45 лет - 19; 45-50 лет - 2» [14. Л. 22 об.] Наибольшее число проституток были в возрасте от 20 до 25 лет, следующая возрастная категория была от 16 до 20 лет.
Маргинализация женщин через занятие проституцией начиналась с детского возраста, хотя это была ещё неофициальная форма регистрации через выдачу «жёлтого билета», а только образ жизни, форма поведения и отношение общества к данной категории населения. Аренда детей для проституции была широко развита в Петербурге, Москве и на юге России. «Нигде проституции так много нет, нигде с такой откровенностью проститутки не торгуют своим телом, или вернее, не торгуют их телом, как это делается в Киеве и Петербурге» [15, с. 7]. Центром «торговли детским телом служит Невский по ту сторону Знаменской площади» [15, с. 8]. В Петербурге «при вечерних полицейских обходах бань, гостиниц, ночлежных домов попадались иногда проститутки детского возраста, начиная с 11 и до 15 лет» [16, с. 49]. В начале XX в. отмечали, что «в Петербурге явление малолетней проституции усилилось до такой степени, что стоит вам вечером выйти на Невский проспект и так называемые улицы, где промышляют проститутки, как вы непременно встретите среди них малолетних девочек, открыто пристающих к проходящим мужчинам. Иногда они гуляют группами в сопровождении своих сутенёров, тоже малолетних мальчишек, с которыми перебрасываются вслух самыми нецензурными словечками» [17, с. 101].
В романе «Петербургские трущобы» писатель В. В. Крестовский описывает малолетнюю проститутку по прозвищу Крыса, которая не знала ни своей матери, ни своего имени, ни своего возраста: «во всей её маленькой, болезненной фигурке сказывается уже нечто старческое, немощное, нечто отжившее даже не живя. а лицо, на него и взглянуть невозможно без сжимающего душу сострадания! - лицо это в очертаниях своих носит следы некоторой красоты; но какая голодная алчность светится в этих лихорадочно горящих запалых глазах, обведённых тёмными, синеватыми кругами - явный признак неестественного истощения; каким наглым, вызывающим бесстыдством подернуты углы этих сжатых и сухо воспалённых детских губок; какой след беспутных дней и ночей лёг на этих выдавшихся скулах, на этих впалых щеках, и сколько, наконец, беспощадной озлобленности - озлобленности вполне ненормальной, неестественной в столь раннем возрасте - сказывается в общем
выражении всей её физиономии! И здесь уже разврат успел наложить своё неизгладимое клеймо на это детское личико, которое можно бы было назвать прекрасным, если бы не это выражение» [18, с. 277-278].
Судьба этой девочки являлась типичной не только для обитателей Вяземского дома - трущоб на Сенной площади, но и для многих детей столицы. Это дети, не только лишённые заботы, воспитания, образования и соприкасавшиеся в процессе социализации в большинстве случаев с негативными образцами поведения, но подвергавшиеся постоянному унижению, не имевшие возможности для удовлетворения своих первичных потребностей в пище, одежде и жилье и вынужденные из-за этого торговать собой.
Описывая увиденную им девочку, Крестовский удивляется: «Там она растёт, там и родилась. От кого? Неизвестно. Это было какое-то отверженное и всем ненавистное существо. В ней уже не осталось ничего детского, ничего такого, чтобы хотя мало-мальски нравственно напоминало её пол и возраст, - ни одного кроткого взгляда, ни одного нежного движения - одно только вечно хмурое недовольство и одичалая нервная озлобленность. С языка её срывались только звуки площадных ругательств, наглых песен да цинические речи наглого разгула. Странное и почти невозможное, немыслимое существование! .Никогда не замечал я слёз на глазах этой девочки, хотя она была очень нервна». [18, с. 278-279]. К сожалению, это был типичный образ малолетней проститутки, которая занималась, этим для того чтобы выжить и заработать себе кусок хлеба и ночлег.
Отношение самих девочек к своему занятию проституцией было различным. Это зависело как от воспитания, так и от образа жизни, окружения, семейной обстановки. Среди девочек-проституток «одни -посылаемые родными и тётями-промышленницами - идут на торжище с ужасом, плачем и скрежетом зубовным; другие самостоятельно, проклинаемые даже родителями, бегут туда со смехом, буйною шаловливостью, разнузданностью. Одни, почти ещё крошки кончают подневольно позорную жизнь самоубийством; другие - нисколько не сознавая нравственного ужаса - смотрят на пьяный угар своего существования, как на весёлый детский праздник, где можно вволю безобразничать, напиваться, творить, что угодно с мальчиками-хулиганами и почтенными взрослыми дядями» [19, с. 14].
Маргинальное положение зарегистрированных проституток проявлялась не только в строгих требованиях, связанных с обязанностью «являться к медицинскому освидетельствованию: 1. Живущие в доме терпимости - два раза в неделю; 2. Живущие отдельно - один раз в неделю. За неисполнение означенных правил виновные подлежат аресту на один месяц» [20. Л. 25 об.].
Но в ещё большей степени было связано с ограничительными требованиями к стилю поведения, образу жизни и повседневным практикам.
На последней странице «жёлтого билета» печатались правила для проституток: «11. Воздержаться от излишнего употребления вина и вести себя сколь можно скромнее и благопристойнее, не выказываться из окошек в неблагопристойном виде, не затрогинать на улицах, проходящих и не зазывать их к себе, на гуляньях и в общественных местах не делать никаких непристойностей и не ходить по несколько вместе.
12. Не появляться в Пассаже, на Невском, Литейном, Владимирском и Вознесенском проспектах, Гороховой, Большой и Малой Морской улицах, а также в саду Аквариум» [21. Л. 12 об.].
Но эти правила далеко не всегда и не всеми исполнялось. Такое отчуждение проституток вызывало противодействие, и они чувствовали известную свободу в нарушении правил жизни, от которой они фактически были отгорожены, находясь на границе социальной группы и культуры.
В параграфе 22 Положения указывалось, что «исключение публичных женщин из списка и освобождение от врачебного надзора допускать по следующим уважениям: а) по болезни, вследствие которой они не могут уже предаваться распутству; б) по преклонности лет; в) по случаю вступления в замужество; г) по случаю отъезда на родину или другие города.; д) по случаю поступления в богадельни или другие благотворительные заведения для призрения; е) по требованию родителей и ближайших родственников, опекунов и владельцев.» [14. Л. 68]. Последние должны были поставить свою подпись, подтверждающую, что они будут следить за нравственным состоянием девушки. Также можно было взять её на поруки. В параграфе 23 говорилось, что лица, желающие взять на поручительство публичную женщину, должны были обращаться с просьбой в комитет, который после удостоверения в благонадежности этих лиц давал на это разрешение.
Женщина подавала прошение, приводя в нём мотивы, побуждающие оставить промысел, комитет наводил справки и журнальным постановлением освобождал ее. В случаях, когда девушка заявляла об оставлении ею промысла при переходе к честному труду по причине сожительства, причем указывала на личность, которая может поручиться за нее, требовалось заявление от этого лица. Часто девушка представляла таких поручителей, которые на самом деле зарабатывали на ней деньги и не могли поручиться за её состояние.
Исторический опыт показывает, что число маргинальных слоёв населения увеличивается в период радикальных социально-экономических трансформаций, когда в результате преобразований происходит изменение структуры социума, и некоторые представители общества вынуждены изменять свои поведенческие стереотипы. Данная тенденция была характерна для российского общества второй половины XIX - начала XX в. когда увеличилось число людей, занимавших промежуточное положение между разными социальными институтами, группами, слоями, потерявших признаки принадлежности к конкретному из них.
Список литературы
1. Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // Социс. - 1992. -№ 2. - С. 118-124.
2. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: в 2 т. - СПб.: Дм. Буланин, 1999. - Т. 1. - 548 с.
3. Илюха О. П. Школа и детство в карельской деревне в конце XIX - начале XX века. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. - 397 с.
4. Круковский М.А. Приключения Сеньки. - 2-е изд. - М.: Книгоизд-во К. И. Тихомирова, 1914. - 136 с.
5. Отчёт о деятельности СПб Дома милосердия за 1912 г. - СПб.: Тип. А. Бенке, 1913. - 112 с.
6. Горановский М. Нищенствующие дети, как питомник преступления // Журн. М-ва юстиции. - 1904. - № 1. - C. 193-212.
7. Свирский А.И. Погибшие люди: Очерки: в 3 т. - Т. 3. Мир нищих и пропойц. -СПб., 1898. - 314 с.
8. Левенстим А.А. Профессиональное нищенство. Его причины и формы: Бытовые очерки. - СПб., 1900. - 168 с.
9. Ди Сеньи Н.К. О современной постановке врачебно-полицейского надзора за городской проституцией и необходимых в этой области реформах // Тр. I Всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами и его причинами: в 2 т. - СПб., 1911. Т. 1. - 534 с.
10. Нижник Н.С. Деятельность Врачебно-полицейских комитетов Министерства Внутренних дел по осуществлению социального контроля девиантным поведением в российском обществе // Вестн. С.-Петерб. ун-та МВД России. - Вып. № 2. - Т. 54. -2012. - С. 11-18.
11. Статистика Российской империи. XIII. Проституция в Российской империи по обследованию 1 августа 1889 года / под ред. А. Дубровского. - СПб., 1890. - 652 с.
12. Дети-преступники: сб. ст. с предисл. и под ред. М.Н. Гернета. - М.: Знаменский, 1912. - 550 с.
13. Центральный Государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 569. Оп. 17. Д. 474.
14. ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 11. Д. 1271.
15. Мукалов М. К. Дети улицы. Малолетние проститутки. - СПб., 1906. - 114 с.
16. Федоров А. И. Врачебно-полицейский надзор в Петербурге. - СПб., 1893. -214 с.
17. Канкарович, И. Проституция и общественный разврат. К истории нравов нашего времени. - СПб., 1907. - 200 с.
18. Крестовский В. В. Петербургские трущобы. Книга о сытых и голодных. Роман в шести частях. - М.: Пресса, 1994. Т. 1. - 736 с.
19. Бентовин Б. Девочки-проститутки. - СПб.: Тип. Л. Д. Сапер, 1910. - 64 с.
20. ЦГИА СПб. Ф. 593. Оп. 1. Д. 37.
21. ЦГИА СПб. Ф. 593. Оп. 1. Д. 621.
References
1. Merton R. Social'naja teorija i social'naja struktura [Social theory and social structure] // Socis [Socis]. - 1992. - № 2. - P. 118-124.
2. Mironov B.N. Social'naja istorija Rossii perioda imperii (XVIII - nachalo XX v.): Genezis lichnosti, demokraticheskoj sem'i, grazhdanskogo obshhestva i pravovogo gosu-darstva. V 2-h tt. [Social history of Russian Empire period (XVIII - beginning of XX century): Genesis of personality, democratic family, civil society and legal state. In 2 vols.]. -SPb.: DM. Bulanin, 1999. Vol. 1. - 548 p.
3. Iljuha O.P. Shkola i detstvo v karel'skoj derevne v konce XIX - nachale XX veka. [School and childhood in a village in Karelia in the late XIX - early XX century]. - SPb.: "Dmitry Bulanin", 2007. - 397 p.
4. Krukovskij M.A. Prikljuchenija Sen'ki. 2-e izd. [Adventure Senka]. - M.: Publishing IK. Tikhomirov, 1914. - 136 p.
5. Otchjot o dejatel'nosti SPb Doma miloserdija za 1912 g. [Report on the activities of the St. Petersburg House of mercy in 1912]. - SPb.: Typography A. Bohnke, 1913. -112 p.
6. Goranovskij M. Nishhenstvujushhie deti, kak pitomnik prestuplenija [Mendicant children, as the nursery crimes] // Zhurnal Ministerstva justicii [the Journal of the Ministry of justice]. 1904. - № 1. - P. 193-212.
7. Svirskij A.I. Pogibshie ljudi: Ocherki: V 3 t. T. 3. Mir nishhih i propojc [Lost people: Essays: In 3 T. T. 3. World poor and the pack of drunks]. - St. Petersburg, 1898. - 314 p.
8. Levenstim A.A. Profesional'noe nishhensto. Ego prichiny i formy: Bytovye ocherki [Professional nexenta. Its causes and forms: Domestic essays]. - St. Petersburg, 1900. -168 p.
9. Di Sen'i N.K. O sovremennoj postanovke vrachebno-policejskogo nadzora za go-rodskoj prostituciej i neobhodimyh v jetoj oblasti reformah [On the modern formulation of medical-police surveillance of urban prostitution and needed in this field of reforms] // Trudy I Vserossijskogo s#ezda po bor'be s torgom zhenshhinami i ego prichinami. V 2 tt. [proceedings of the I all-Russian Congress for combating bargaining women and its causes. In 2 vols.]. - SPb, 1911. T. 1. - 534 p.
10. Nizhnik N.S. Dejatel'nost' Vrachebno-policejskih komitetov Ministerstva Vnutren-nih del po osushhestvleniju social'nogo kontrolja deviantnym povedeniem v rossijskom ob-shhestve [Activities of the Medical-police committees of the Ministry of Internal Affairs for the implementation of social control of deviant behavior in Russian society] // Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta MVD Rossii [Vestnik St. Petersburg University of MIA of Russia. Issue No. 2. - Vol. 54. - 2012. - P. 11-18.
11. Statistika Rossijskojimperii. XIII. Prostitucija v Rossijskoj imperii po obsledovaniju 1 avgusta 1889 goda. Pod red. A. Dubrovskogo [Statistics of the Russian Empire. XIII. Prostitution in the Russian Empire survey August 1, 1889. Ed. by A. Dubrovsky]. - SPb., 1890. - 652 p.
12. Deti-prestupniki. Sbornik statej s predisloviem i pod red. M.N. Gerneta [The children are criminals. A collection of articles with a Preface and ed. by M.N. Garnet]. - M.: Znamensky, 1912. - 550 p.
13. Central'nyj Gosudarstvennyj istoricheskij arhiv Sankt-Peterburga (CGIA SPb) F. 569. Op. 17. D. 474 [Central State historical archive of St. Petersburg (CGIA SPb) F. 569. Op. 17. D. 474].
14. CGIA SPb. F. 569. Op. 11. D. 1271 [CSHA of SPb. F. 569. Op. 11. D. 1271].
15. Mukalov M.K. [Street children. Teen prostitutes]. - St. Petersburg, 1906. - 114 p.
16. Fedorov A.I. Vrachebno-policejskij nadzor v Peterburge [The Medical and police supervision in St. Petersburg]. - St. Petersburg, 1893. - 214 p.
17. Kankarovich I. Prostitucija i obshhestvennyj razvrat. K istorii nravov nashego vremeni [Prostitution and public debauchery. The history of morals of our time]. -SPb.,1907. - 200 p.
18. Krestovskij V.V. Peterburgskie trushhoby. Kniga o sytyh i golodnyh. Roman v shesti chastjah [St. Petersburg slums. The book is about the satiated and the hungry. A novel in six parts]. - M.: Press, 1994. Vol. 1. - 736 p.
19. Bentovin B. Devochki-prostitutki [Girls-prostitutes]. - SPb.: Printing House Of L.D. Sapper, 1910. - 64 p.
20. CGIA SPb. F. 593. Op. 1. D. 37 [CSHA of SPb. F 593. Op. 1. D. 37].
21. CGIA SPb. F. 593. Op. 1. D. 621 [CSHA of SPb. F. 593. Op. 1. D. 621].
УДК94(470.23-25)-055.2"1851-1917"
О.В. Северцева
Женщины и система штрафования на фабриках и заводах Санкт-Петербурга во второй половине XIX - начале XX в.
В статье анализируется действовавшая на фабриках и заводах Санкт-Петербурга во второй половине XIX - начале XX в. система штрафов. Женщины, наравне с другими работниками промышленных предприятий, подвергались штрафам за нарушение внутреннего распорядка работы фабрик. Рабочие не всегда соблюдали внутренний регламент работы фабрик и заводов, причем женщины-работницы не реже мужчин давали повод для наказания. Штрафы незначительно снижали заработок рабочих, но характер их взимания полностью находился на усмотрении хозяев предприятия. Злоупотребления своей властью со стороны фабрикантов, управляющих и мастеров, вызывали недовольство наемных работников и заставляли их прибегать к единственной мере борьбы за свои права - забастовке.
In the article it to be told about system of penalties at factories and plants of St. Petersburg in the second half of XIX - the beginning of the XX centuries. Women, on an equal basis with other employees of the industrial enterprises, were exposed to penalties for violation of the internal schedule of work of factories. Workers not always observed the internal time limit of work of factories and plants, and women - workers, at least men, gave a reason for punishment. Penalties slightly reduced earnings of workers, but were raised completely to the discretion of owners of the enterprise. Abuses of the power of manufacturers, managing directors and masters caused discontent of hired workers and forced them to resort to the only measure of fight for the rights - a strike.
Ключевые слова: женщины, Санкт-Петербург, система штрафов, промышленные предприятия, вторая половина XIX - начало XX в., табель взысканий, правила внутреннего распорядка, прогул, неисправная работа, нарушение порядка.
Key words: women, St. Petersburg, system of penalties, the industrial enterprises, the second half of XIX - the beginning of the XX centuries, the sheet of collectings, regulations, a truancy, faulty work, violation of an order.
На предприятиях Санкт-Петербурга во второй половине XIX - начале XX в. система штрафов была частью повседневной жизни работников фабрик и заводов. В советской историографии сложились диаметрально противоположные взгляды на систему штрафования на промышленных предприятиях столицы. Одни исследователи высказывали утверждение, что система штрафования довольно ощутимо влияла на среднемесячный заработок рабочих, практически уничтожая их и без того скудное жалование [1, с. 33; 2, с. 83; 3, с. 212]. Другие историки, анализируя в своих монографиях жизнь рабочих на фабриках и заводах, считали, что штрафы несущественно отражались на размере заработной платы рабочего и не являлись дополнительной прибылью для хозяев. Штрафы
© Северцева О. В., 2016
