CC BY
75МАКЕДОНСКИЙ ТРАНЗИТ: ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ ОБЗОР НЕМАКЕДОНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
МИТРЕВСКА Ягода
Международный Славянский университет «Гаврило Романович Державин», Республика Македония, политический аналитик e-mail: [email protected]
Статья содержит обзор исследований, посвященных демократическому транзиту в Республике Македония. Автор сосредоточил внимание на ключевых дискуссионных вопросах: управляющие факторы македонского транзита, специфика и итоги транзита, генезис и институциональные следствия межэтнического конфликта 2001 г. и Охридского соглашения, воздействие западных стран на процессы демократизации и формирования новой государственности в Македонии. В статье представлен и проанализирован широкий спектр концепций, главным образом, немакедонских исследователей.
Ключевые слова: Македония, транзит, демократизация, Охридское соглашение.
Митревска Я. Македонский транзит: историографический обзор немакедонской литературы // PRO NUNC. Современные политические процессы. № 1(13): Вновь об элитах. Тамбов, 2014. С. 214-233.
Введение
Обзор научной литературы по проблематике македонского транзита показал, что внимание исследователей сосредоточено в нескольких предметных областях, которые далее мы последовательно проанализируем.
Во-первых, мы рассмотрим, как в литературе трактуются факторы, непосредственно и сильно воздействовавшие на транзит (такие как «инерция распада» СФРЮ, влияние внешних сил на македонский политический процесс и государственное строительство, внутримакедонские «драйверы» транзита и, конечно, албанская проблема).
Во-вторых, мы выделим ключевые дискуссионные проблемы - своего рода ось противоречий, которая связана с осмыслением результатов транзита, перспектив Македонского государства и роли ЕС и НАТО в Македонии.
В-третьих, мы представим широкий спектр исследований, посвященных отдельным аспектам транзита (это, в частности, изменение конституционного дизайна, трансформация избирательной и партийной систем, политической культуры). Здесь же мы уделим внимание компаративистике и теоретико-методологическим исследованиям по транзитам.
Конечно, и в российской, и в македонской, и в международной англоязычной исследовательской литературе спектр мнений чрезвычайно широк. Мы выделим трендовые оценки и объяснительные схемы. Но подчеркнем, что их нельзя считать общепринятыми в некоем абсолютном смысле. Нет также оснований выделять национальные школы в понимании исследуемых проблем. Например, англоязычная аналитика активно создается выходцами из Югославии. Македонские и российские исследователи открыты для активного обмена идеями с англоязычными авторами. Однако некоторые специфические подходы в трудах авторов, пишущих на разных языках, мы подчеркнем, опять-таки не претендуя на постулирование какого-то национального или восточного или западного подхода к пониманию македонского транзита.
Безусловно, среди балканских исследователей мы можем обнаружить большую привязку к текущим интересам своих стран и, соответственно, значительно больший разброс мнений и, в некоторых случаях, непримиримость позиций. Конечно, это легко объяснить тем, что процессы, идущие на Балканах, слишком актуальны для этих исследователей.
Основные факторы транзита
Распад Югославии подтолкнул дезинтеграционные процессы в Македонии, создал проблемы, необходимость решения которых определила вектор социополитического развития республики на долгие годы. Одновременно, крах СФРЮ существенно увеличил влияние в регионе западных стран и их международных организаций, усилия которых были направлены на демократизацию и институциональные реформы в постюгославских странах. Транзит оказался под влиянием двух мощных внемаки-донских факторов: «инерции распада», возникшей в результате роста локальных национализмов, и демократической инициати-
вы Запада. Не всегда, даже по мнению западных аналитиков, эти факторы были противоположны.
Македонский транзит рассматривается зарубежными экспертами обычно как «эпизод» процессов на постюгославском пространстве, хотя многие авторы признают специфику этого «эпизода». Характерно высказывание Д. Доленека о том, что македонская демократическая трансформация была в значительной мере обусловлена внешними причинами: «...Демократия в Македонии институционализировалась, главным образом, как результат изменений во внешней среде, последовавших в связи с распадом Югославии» [1, p. 89].
Такой подход, как нам представляется, приводит к фокусировке внимания исследователей на двух важных внешних по отношению к македонскому транзиту факторах, четко представленных, например, в работе С. Вудварда [2]: (1) рост национализма и процессы распада Югославии и (2) роль НАТО, ЕС и США в регионе (опять-таки в урегулировании проблем, вызванных ростом национализма).
Рассмотрим отдельно эти внемакедонские факторы.
Что же конкретно подразумевается под «инерцией распада»?
Канадская исследовательница Д. Гузина так определяет истоки и тяжелые последствия этого феномена: «"Самоубийственный механизм" был изначально вмонтирован в бывшую югославскую социалистическую федеративную систему. Этот институциональный порок был, в значительной степени, ответственен за расколы в 1980-х годах и он же был унаследован бывшими югославскими республиками и вызвал чрезвычайное развитие взаимоисключающих этнических национализмов сегодняшнего дня. Распад и последующие попытки этнонациональ-ной гомогенизации были естественным следствием конституционных основ системы. В 1980-х годах республиканские элиты формировали национально-государственное самоопределение не политических сообществ (которые являются коллективами равноправных граждан одной страны, имеющих права и свободы), а этнических общин (этнических совокупностей, которые обладают групповыми правами). Именно тогда элиты открыли, что идею "первичности" социальных, национальных и культур-
ных различий в стране можно было бы использовать для легитимации собственной политической власти в рамках их соответствующих федеральных единиц. Такая ставка на этнический принцип в политическом процессе и институциональном дизайне и привела к радикализации межэтнических отношений в стране в такой степени, что уничтожение Югославии стало неизбежным. Затем этот процесс естественным образом продолжился в самих республиках, которые также не были этнически однородны» [3, p. 21].
Таким образом, политическая элита позднеюгославского периода, которая затем так или иначе трансформировалась в элиты пост-югославских республик, инициировала опасные представления о политической субъектности этнических групп (вместо однозначного признания политической субъектности индивида как равноправного члена гражданского коллектива и политической нации).
А какова роль политики ЕС, США и НАТО в македонском транзите? Исследователи сходятся во мнении, что она была неизбежно ведущим фактором транзита и формирования новой государственности, в силу геополитической слабости и внутренней разобщенности Македонии. Но в ответе на вопрос, насколько этот фактор был позитивным и эффективным, мнения, конечно, расходятся.
Российский исследователь Е.А. Колосков указывает на непреодолимость европейского (и шире - западного) влияния на положение дел в Македонии: «Македонское общественное сознание традиционно воспринимает внешнеполитический фактор как обязательный для самого факта существования своего государства... Македонские политики, психологически готовы к тому, что кто-то из "великих держав", доминирующих на данный момент на Балканах, будет вмешиваться в их внутриполитические дела. Роль внешнеполитического фактора оказалась решающей в формировании македонского государства. Вначале македонское руководство в ходе борьбы за признание было вынуждено подстраиваться под требования международного арбитража в рамках ЕС. Позднее различные наблюдательские миссии СБСЕ/ОБСЕ, Совета Европы, ЕС, НАТО и т.д. оказыва-
ли непосредственное влияние на формирование общественных институтов. Поскольку от международного одобрения или неодобрения действий македонского руководства зависело очень многое - в том числе в немалой степени и политическая расстановка сил в РМ - правительство прислушивалось и, в той или иной мере, следовало внешним рекомендациям. Фактически, именно вмешательство международных сил прекратило военный конфликт 2001 г. Впрочем, Рамочное (Охридское) соглашение не было положительно воспринято ни одной из сторон конфликта... Именно НАТО и ЕС являются фактическими гарантами существования македонского государства, и именно им предстоит решать проблемы, которые македонские политические круги решить не способны. Данная неблагодарная обязанность международного сообщества является объективной платой за их амбиции. Лишь присутствие (или, точнее, сам факт присутствия) международных воинских контингентов является сильнейшим сдерживающим фактором для возникновения македонских распрей» [4, с. 17-18].
Западные авторы, размышляя о роли Европы и США в становлении государственности Македонии, значительное внимание уделяют Комиссии Бадинтера (например, Р. Чаплан [5]), а также посредничеству при заключении Рамочного соглашения (например, Дж. Элдридж [6]), помощи Европейского сообщества молодым государствам и интеграции в него новых членов (например, П. Лиотта и К. Джебб [7]).
Другой основной фактор транзита - албанская проблема. Всю Македонскую историю с 1991 г. многие западные авторы (и, если говорить шире, международная англоязычная аналитика) сводят к росту, эскалации и частичному разрешению албанской проблемы [8]. Российские исследователи также не обошли вниманием этот фактор развития ситуации в Македонии и на Балканах в целом. В качестве примеров можно привести работы Е.А. Степановой [9] и С.А. Романенко [10].
Такая трактовка социополитических трансформаций Македонии представляется слишком узкой. Большая часть зарубежных авторов-специалистов по Балканам была сосредоточена на острых конфликтах в соседних с Македонией государствах и об-
ратилась к македонской теме лишь после 2001 г. в связи с албанским кризисом и Охридским соглашением (пожалуй, одним из немногих исключений можно считать работу А. Акермана [11]). Конечно, это отразилось на тематике исследований.
Происхождение албанской проблемы исследователи связывают с позднеюгославскими процессами роста национализма. Характерно в этой связи суждение Р. Накарады: «В случае с Македонией, мы видим, что попытки мультинациональных членов югославской федерации приобрести независимость непременно производили внутри самих этих членов глубокие внутренние разделения по этнонациональным линиям» [12, p. 75].
Авторы, размышляющие об албанском факторе, задаются вопросом: отягощали ли этнические конфликты транзит и демократизацию или подстегивали их. Ответ на этот вопрос не представляется исследователям тривиальным [13]. Дело в том, что сепаратизм и национализм меньшинств стимулировал национализм большинства. Состояние вооруженного противостояния мало способствовало развитию устойчивых демократических институтов. С другой стороны, этническое разнообразие подталкивало политиков к развитию согласительных механизмов, культивированию демократических процедур.
Исследователи отмечают и обратную связь: демократизация (как минимум, на первых этапах транзита) стимулировала национальные движения. Подобное мнение высказывает, например, Н. Димова [14]. Автор считает, что демократизация существенно усилила конфликтный потенциал в македонском обществе. Раскрывая суть дискуссий между албанскими и славяномакедонскими интеллектуалами, автор обращает внимание, что концепция гражданского общества и мультикультурализма одинаково использовалась и теми и другими для обоснования различных и, причем, весьма несхожих стратегий государственного строительства. Хотя, на первый взгляд, эти идеи должны были бы подталкивать стороны к единому мнению о векторе развития многонационального демократичного государства.
В связи с исследованием этнических конфликтов возникает весьма тонкий и чрезвычайно важный вопрос о соотношении внеправовых действий меньшинств и государственных репрес-
сий, направленных на сохранение государства. Суперсбаланси-рованную позицию по этому вопросу, характерную для многих западных исследователей, демонстрирует П. Кокцидис [15]. Автор находит связь между государственными репрессиями в отношении боевиков из национальных меньшинств и мобилизацией массового протеста албанцев. Однако исследователь отказывается устанавливать «отношения фиксированной причинности», оставляя за рамками вопрос, который в подобном исследовательском контексте обычно волнует российских ученых: «Кто виноват?». Впрочем, в большинстве случаев, российские исследователи, в отличие от многих западных коллег, не затрудняются с ответом на этот вопрос. В качестве примера можно привести работу российского исследователя М.Л. Ямбаева, который достаточно откровенно возлагает вину за развязывание конфликта 2001 г. на албанских лидеров, нашедших поддержку США [16]. Аналогичной точки зрения придерживается российско-македонская исследовательница М. Цветановска [17].
Албанский вопрос в Македонии, конечно, не является изолированной и локализованной в рамках одного государства проблемой. Поэтому довольно часто (в качестве примера можно привести работу Д. Катсияниса [18]) этот вопрос рассматривается в рамках более широкой темы албанского ирредентизма -этнической мобилизации с целью автономизации албанских меньшинств в сопредельных с Албанией государствах с возможной в перспективе их консолидацией (в той или иной форме) с ней.
Конечно, в исследовательской литературе довольно детально освещена роль западных держав в деэскалации конфликта 2001 г. [19]. Общим мнением исследователей является то, что эта роль была успешна, по меньшей мере, в тактическом плане, поскольку удалось избежать эскалации вооруженного противостояния. Вопрос о том, насколько велик конфликтный потенциал Охридского соглашения, навязанного западными странами конфликтующим сторонам, остается дискуссионным.
Довольно интересными представляются работы, освещающие внутримакедонские факторы демократического транзита. Такие работы в зарубежной международной аналитике относи-
тельно немногочисленны. Тем не менее, специфика и результаты транзита во многом определились весомыми и специфическими внутренними предпосылками.
Многие авторы обращают внимание на высокую степень плюралистичности македонского общества и его политической элиты в позднеюгославский период. Это обеспечивало относительно легкий запуск транзитарных процессов на фоне распада югославской федерации и социалистической общественной системы. Так, З. Ирвин подчеркивает, что в ключевые моменты распада Югославии Киро Глигоров смог стать связующим звеном («символом континуитета») между социалистической и демократической Македонией; впрочем, его популярность все же «не пережила вызовов демократизации» [8, p. 332]. Автор, хотя и неявно, склоняется к мысли, что Македония (хотя и не являлась двигателем распада Югославии, будучи слабой в геополитическом и экономическом смыслах) была идейно (в контексте политической культуры) весьма готова к транзиту, поскольку культивировала «больший социальный плюрализм».
В качестве другого значимого фактора транзита исследователи (например, Ф. Привитера) видят осторожность и компро-миссность македонской политической элиты в наиболее острый период распада СФРЮ: «К концу 1990 года стало ясно, что Федерация утрачивает контроль над событиями. Словения, Хорватия и Сербия усиливали процесс распада. Тогда как Македония и Босния и Герцеговина оставались в стороне как пассивные акторы» [20, p. 45].
С. Вудварт также подчеркивает способность македонской политической элиты к компромиссу, стремление к поиску консенсуса, немалую осторожность. Он, в частности, справедливо отмечает, что «македонские националисты не победили на выборах 1990 года и президент Киро Глигоров и его лево-центристкое коалиционное правительство намного дольше сохраняли лояльность бывшей Федерации и югославской идее, нежели Хорватия» [2, p. 342]. Замедленные темпы роста национализма (причем автор подчеркивает быструю радикализацию позиций именно албанских лидеров) определили то, что эскалация межэтнического конфликта имела место лишь в 2001 г. Это
позволило Македонии пережить ключевые институциональные политические и экономические реформы в условиях относительного межэтничекого мира, а не на фоне открытых или партизанских военных действий.
Заметим, что негативные обстоятельства, которые воздействовали на судьбу Македонии с самого начала независимости, были столь велики, что многие эксперты предрекали новому государству скорый крах еще в начале 1990-х гг., а затем рассматривали (и продолжают рассматривать) сохранение целостности и мирного состояния Македонии буквально как «чудо». Во многом политические навыки и компромиссные - осторожные и рациональные - стратегии политической элиты способствовали такому результату.
Развернутое изложение внутренних факторов и специфики македонского транзита можно найти в трудах оксфордского исследователя Ж. Даслаковского [21-24]. Он - один из немногих исследователей, сфокусировавшихся на процессах, происходивших внутри политической элиты и македонского общества. Тогда как многие исследователи - не прямо, но в подтексте -отказывают македонскому обществу в статусе локомотива демократической трансформации. Поэтому, а также учитывая значительное влияние автора в исследовательском сообществе, мы уделим повышенное внимание его идеям.
Ж. Даслаковский обращает внимание, что еще в 1980-е гг. в Македонии возник довольно сильный идейно-политический плюрализм. Для македонской партийной элиты была характерна «толерантность к критике, если таковая не задевала напрямую кардинальные партийные интересы»; среди высших македонских партийных деятелей превалировали реформаторские идеи. «Македонская элита использовала рост плюрализма, чтобы легитимировать и усилить поддержку со стороны македонского общества самой элите, которая нуждалась в такой поддержке в дебатах на федеральном уровне» [24, p. 28]. И далее: «В обеих странах [Македонии и Словении] элиты стремились мобилизовать свои общества для содействия республиканским интересам в дискуссиях по поводу будущего устройства югославской федерации. Проводя такую политику, македонские и словенские эли-
ты породили достаточное общественное сочувствие и поддержку, чтобы ощутить себя в безопасности [и получить гарантии самосохранения] при реформировании системы...» [24, p. 52-53].
До последнего момента македонская партийная элита придерживалась компромиссной позиции в вопросе о сохранении Югославии, допуская участие республики в некоторой форме федерации. Хотя, безусловно, уже задолго до распада партийная элита ориентировалась на защиту собственно македонских национальных интересов.
Тем не менее, свободные выборы и многопартийность, допущенные в самый начальный момент формирования нового государства, оказали позитивное влияние на консолидацию общества вокруг демократических институтов. В конце концов, македонские элиты достигли компромисса и консенсуса по поводу развития демократических институтов в стране. Это способствовало успеху демократического транзита [24, p. 54].
«Необходимо заметить, - пишет Ж. Даслаковский, - что непосредственно в посттитовский период македонская партийная элита избрала консервативный курс действий для сохранения статус-кво в югославской политике, то есть выступала за децентрализованную и коммунистическую Югославию. Однако уже во второй половине 80-х гг. прогресс либерализма в македонских медиа и плюрализма в македонском обществе привел к размежеванию либерального и консервативного лагерей среди коммунистических лидеров. С того времени либеральная фракция македонских коммунистов взяла верх в партии, побеждала в конфликтах и определяла курс македонской политики» [24, p. 33]. Уже во второй половине 1980-х гг. некоторые партийные деятели выступали с лозунгами «внутрипартийной демократии» и «демократического централизма» [24, p. 34]. Подобная политика позволила македонской политической элите на выборах 1990 г. выдвинуть платформу македонского суверенитета с сохранением некоторой формы югославского единства [24, p. 47].
Умеренность, осторожность и компромиссная политика, опора на реформаторские идеи позволили македонской политической элите сохранить собственное влияние и избежать резкого
роста конфликтности внутри Македонии в наиболее острый момент деструкции Югославии.
В конечном счете, в представлении Ж. Даслаковского, транзит привел к установлению практики межэтнического разделения власти [23].
Ключевые дискуссионные проблемы
В исследовательской литературе обнаруживаются некоторые ключевые вопросы, которыми задаются исследователи: каков результат транзита, каковы перспективы дальнейшей институциональной динамики, как оценить роль Европейского сообщества и НАТО в формировании/разрешении/усугублении проблем македонского транзита. Собственно, в ответах именно на эти вопросы, имеющие непосредственное отношение к современной политической ситуации не только в Македонии, мы увидели существенное разделение мнений.
В западной историографии Македония - это, как правило, если не идеальный образец, то, по крайней мере, удачный опыт демократического транзита, деэскалации межэтнического конфликта (благодаря «решительному» и «продуманному» вмешательству западных стран) и интеграции преобразованной страны в единую Европу и НАТО.
Корифеи политологии М. Макфолл и Л. Даймонд характеризуют современную Македонию как «частичную демократию» [25] и «амбивалентный режим» [26], что, с учетом их жестких критериев, означает весьма успешное демократическое развитие.
Удачи Македонии явно или завуалировано противопоставляются сценарию Сербии. Так, К. Кубо сосредотачивается на факторах, которые позволили Македонии (в отличие от Сербии) избежать эскалации межэтнического конфликта в период транзита. В качестве двух источников различий автор приводит: «большую относительную демократичность македонского режима (в отличие от авторитаризма в Сербии)» и «большее давление со стороны внешних сил относительно внутренних факторов» [27].
Самое восторженное описание македонских достижений (в области как политического строительства, так и экономических преобразований) можно найти в труде американо-израиль-
ского исследователя С. Вакнина: «Македония является наиболее эффективным сообществом среди посткоммунистических стран Балканского полуострова... Македония представляет собой островок современности и стабильности в отсталом и волатильном окружении» [28, p. 693]. Позитивные эффекты быстрого и относительно легкого демократического транзита в Македонии отмечают и российские исследователи. В частности, П.Е. Кандель пишет: «Там, где демократическая институциализация произошла на ранних стадиях, как в Словении, Болгарии, Румынии, Македонии, последующее нарушение установленных "правил игры" и обретшей силу инерции демократической процедуры было сопряжено со слишком высокими внутри- и внешнеполитическими рисками и требовало такого перевеса в силах, которым практически никто уже не обладал» [29, с. 21].
И все же российские исследователи существенно менее, нежели западные коллеги, склонны к радужным оценкам и положительно-оптимистичным ответам на ключевые дискуссионные вопросы, обозначенные выше. Именно поэтому в качестве концентрированного изложения противоположной позиции мы представим анализ работ российской исследовательницы Е.Г. Пономаревой [30; 31] - одного из ведущих экспертов по Македонии.
Повышенное внимание мы уделим ее работе «Политическое развитие постюгославского пространства: внутренние и внешние факторы», поскольку в этой монографии довольно рельефно отражены разночтения в российской и западной аналитике.
Автор делает акцент на албанском факторе политического развития Македонии: «Сегодня призрак этнополитического и этноконфессионального сепаратизма вышел за рамки традиционных проблем внутригосударственной безопасности и беспрепятственно бродит по югу Европы. Македония - очередное инфицированное этим вирусом политическое пространство» [30, с. 84].
Принципиальная проблема Македонии состоит, по мнению автора, в том, что, с одной стороны, «происходит размывание суверенитета, который все более переходит к международным организациям», а с другой стороны, «происходит дробление суверенитета». «В Боснии, Македонии, Сербии все большими пра-
вами пользуются регионы... В итоге роль национальных правительств снижается» [30, с. 16-17].
Демократический транзит оказался отягощен и деформирован недостатком суверенитета, который подрывается извне и изнутри. Соответственно, и политический процесс, и институциональные трансформации оказались под сильным влиянием международных и субрегиональных факторов. Демонстрация негативных эффектов недостаточности суверенитета в процессе демократического развития - общее место российской аналитики.
Специальные гарантии в социальной, политической, образовательной сферах, которые были предоставлены Охридским соглашением албанскому меньшинству по национальному признаку, рассматриваются как принципиальное отступление от правовых принципов, провозглашаемых самими западными демократиями. Фактически, часть населения оказалась в привилегированном положении, а албанские лидеры взяли курс на создание бинационального государства.
Итак, Е.Г. Пономарева сосредотачивается на проблемах, связанных с недостатком суверенитета и гражданского равенства, тогда как англоязычные авторы предпочитают сосредотачиваться на транзитарных проблемах, связанных с недостаточными гарантиями прав меньшинств, коррупцией, подтасовкой на выборах и неразвитостью партийных систем.
Замедленность развертывания конфликта (по сравнению с соседними странами) Е.Г. Пономарева относит за счет того, что «начиная с 1992 по 1998 г. миротворческие силы ООН находились на территории Македонии с целью предотвращения распространения насилия из остальных частей бывшей Югославии в Македонию» [30, с. 156]. Тогда как западные исследователи предпочитают подчеркивать компромиссную политику македонского руководства и быструю демократизацию как фактор, замедливший эскалацию межэтнической напряженности.
И конечно, если в западной аналитике вмешательство НАТО и ЕС трактуется в основном как однозначный успех, позволивший избежать кровавых событий, то российский автор рассматривает соглашения и устройства, навязанные извне Македонии
и другим балканским государствам, как способ временного замораживания горячего конфликта ценой значительного нарастания конфликтного потенциала.
В конце концов, Е. Г. Пономарева приходит к выводу, что «творцы "македонской судьбы" попытались скопировать опыт европейцев, имплантировать его в совершенно иную реальность. В результате получилась ущербная модель - форма демократии, центральное место в которой занимает не индивид, а "общность", которая стала синонимом этноса, народа» [30, с. 164].
Таким образом, если для части западных исследователей (таких как Л. Даймонд и М. Макфолл) Македония является «частичной», «амбивалентной» демократией в силу недостаточной действенности некоторых институтов, то для российской исследовательницы Македония оказывается, по существу, также «переходным» режимом, но в силу недостатка суверенитета и из-за навязанного извне «этнического принципа» построения социополитических институтов и отправления политического процесса. «[В связи с Охридским соглашением] Македония, -утверждает Е.Г. Пономарева, - сделала очередной шаг по пути превращения в псевдосовременное государство, в государство, в котором меньшинство во многом предопределяет судьбу большинства» [30, с. 167].
Как явствует из нашего предшествовавшего анализа исследований македонского транзита, подобные идеи можно найти не только в трудах российских экспертов, но и в работах западных и македонских ученых. Например, специалист по политическим вопросам, близкий к Македонским правительственным кругам, Г. Атанасова выражает аналогичные идеи, хотя и в намного более размытой, завуалированной форме. Она с сомнением относится к «доминирующему хору», восхваляющему роль ЕС, а также НАТО и США: «Активная посредническая роль ЕС в урегулировании конфликтов в своем балканском заднем дворе считается значимой и, вместе с тем, проблематичной с точки зрения ее эффективности» [32, p. 8].
Исследования различных аспектов транзита
Среди довольно большой массы исследований, посвященных аспектам транзита, прежде всего можно выделить теорети-
ко-методологические труды [33-37; 26; 38; 25; 39] и компаративистские исследования [40-45].
Необходимо также отметить труды, посвященные конституционным трансформациям Македонского государства [46; 47]. Б. Ванковска рассматривает конституционный дизайн как продукт и, одновременно, управляющий фактор транзита. Она трактует конституционное устройство 1991-2001 гг. как «институциональный коктейль». Это отражение «экстремально тяжелого периода в жизни Македонии» [46, p. 95]. Автор подчеркивает, что изначально бойкот албанцами референдума по независимости и референдума по конституции 1991 г. стал миной под конституционным режимом, поскольку он был сформирован как проявление воли большинства против меньшинства, а не в результате консенсуса широких социальных сил.
Этот вопрос напрямую связан с трансформацией избирательной системы, которая не могла не привлечь внимание политологов [14]. Выбор оптимальной для страны избирательной системы во многом определяет течение политических процессов, задает вектор институциональных реформ, регулирует уровень социально-политической конфликтности и, в конечном итоге, во многом определяет успех или не успех транзита.
Российская исследовательница И.С. Яжборовская анализирует динамику избирательной системы нескольких стран, и в частности Македонии: «Многие политологи региона считают, что смешанная и мягкая пропорциональная системы сочетают принцип представительства всех серьезных политических сил с элиминированием маргинальных групп, что в большей мере способствует укреплению демократического устройства» [48].
Македонская исследовательница М. Малеска, анализируя эволюцию избирательной системы, приходит к аналогичному выводу. Ее статья содержит любопытные наблюдения о роли избирательных систем в период транзита в полиэтническом обществе. Избирательная система, действительно, является важным механизмом координации межнациональных отношений и сбалансирования интересов различных социальных групп. Национальные ориентации кандидатов играли роль при голосовании на фоне роста национализма внутри Македонии и граждан-
ских войн у соседей. Такая ситуация сохраняется до сих пор. В самом начале демократического транзита выборы осуществлялись по мажоритарной системе. Но она оказалась не благоприятной для большинства мелких этнических групп (турки, цыгане, сербы и др.), поскольку опирается на принцип «победитель получает все». Даже такое крупное меньшинство, как албанцы (около четверти населения страны), могло влиять на политику, лишь вступая в коалицию с правящей партией. В 1998 г. была введена смешанная «полупропорциональная система». Однако эта избирательная реформа не смогла удовлетворить албанских лидеров. Возникли дискуссии о резервировании мест для национальных меньшинств и допустимости национальных партий. Это могло бы частично заморозить межэтнические противоречия, но явно не соответствовало демократическим принципам. В конечном итоге, подобные идеи в той или иной степени воплотились в политических институтах и практиках, сформировавшихся в результате Охридского соглашения. И это ведет к «институцио-нализации этнических разделений внутри страны» [49].
В связи с реформами избирательной системы исследователи рассматривают эволюцию партийной структуры в постюгослав-ских странах [50; 51]. Причем, в фокусе внимания здесь оказываются опять-таки националистические партии как проявления политической субъектности этносов, а также судьбы коммунистических партий, которые в некоторых республиках смогли трансформироваться в социал-демократические партии и, затем, даже утратив власть, интегрироваться в современную партийную систему.
Канадский исследователь С. Митрополитски, среди прочих экспертов, привлекает внимание к воздействию национальной политической культуры на институциональные преобразования. «Различные национальные установки, - пишет он, - а также различные субкультурные установки в любой стране постоянно бросают вызов парадигме рационального выбора» [52, p. 34]. Автор обнаруживает у македонской политической культуры следующие атрибуты: патриотичность, политическую активность и высокую «политическую мотивированность» населения, социальное доверие, плюралистичность.
Некоторые эксперты исследуют организованную преступность как значимый для региона социальный и даже социально-политический феномен. Так, А. Беллами, рассматривая причины кризиса 2001 г., утверждает, что всплеск насилия был вызван сочетанием транснациональной преступной деятельности и процессов социальной трансформации [53].
ЛИТЕРАТУРА
1. Dolenec D. Democratic Institutions and Authoritarian Rule in Southeast Europe. Colchester (UK): ECPR Press, 2013. 244 p.
2. Woodward S.L. Balkan Tragedy: Chaos and Dissolution After the Cold War. Washington: Brooking Institution, 1995. 541 p.
3. Guzina D. The Self-destruction of Yugoslavia // Canadian Review of Studies in Nationalism. 2000. Vol. 27. No 1-2. Pp. 21-32.
4. Колосков Е.А. Внешнеполитический аспект становления Македонского государства (1991-2001 гг.): автореф. дис. ... к.и.н. М., 2011.
5. Chaplan R. Europe and the Recognition of New States in Yugoslavia. Cambridge, 2005.
6. Eldridge J.L.C. Playing at peace: Western politics, diplomacy and the stabilization of Macedonia // European Security. 2002. Vol. 11. No 3. Pp. 46-90.
7. Liotta P.H., Jebb C.R. Mapping Macedonia: idea and identity. Oxford, 2004.
8. Irwin Z.T. Macedonia since 1989 // Central and Southeast European Politics since 1989 / Sabrina P. Ramet. Cambrige (UK): Cambrige University Press, 2010. Pp. 328-440.
9. Степанова Е.А. Албанский фактор в македонском конфликте // Албанский фактор кризиса на Балканах: сборник статей. М.: ИНИОН РАН, 2004. С. 87-103.
10. Языкова А.А., Бьянкини С., Кандель П.Е., Романенко С.А., Рытов А.Г., Увалич М., Ходов Л.Г. Юго-Восточная Европа в эпоху кардинальных перемен. М.: Весь мир, 2007.
11. Ackermann A. Making peace prevail: preventing violent conflict in Macedonia. N.Y., 1999.
12. Nakarada R. From Yugoslavia to the western Balkans // Secessionism and Separatism in Europe and Asia: To Have a State of One's Own / J.-P. Cabestan, A. Pavkovic. N.Y.: Routledge, 2013. Pp. 66-81.
13. Inder Singh A. Democracy, Ethnic Diversity, and Security in Post-communist Europe. Westport (USA): Pfaeger Publisher, 2001. 183 p.
14. Dimova N. Identity of the Nation(s), Identity of the State: Politics and Ethnicity in the Republic of Macedonia, 1990-2000 // Ethnologia Bal-kanica. 2008. No 12. Pp. 183-213.
15. Koktsidis P.I. From deprivation to violence? Examining the violent escalation of conflict in the Republic of Macedonia // Dynamics of Asymmetric Conflict. 2014. Vol. 7. No 1. Pp. 129.
16. Ямбаев М.Л. Вооруженный конфликт 2001 г. в Македонии и развитие политической ситуации в стране и регионе // Славяноведение. 2005. № 3. С. 106-111.
17. Цветановска М. Международный фактор и его роль в конфликте 2001 г. // Балканот и Русща: општо и специфично во историс-киот и културниот развиток. Скоще, 2009. С. 223-243.
18. Katsiyiannis D. Hyper-nationalism and irredentism in the Macedonian region: Implications for US policy, Part II // European Security. 1996. Vol. 5. No 3. Pp. 470-512.
19. Zahariadis N. External interventions and domestic ethnic conflict in Yugoslav Macedonia // Political Science Quarterly. 2003. Vol. 118. No 2. Pp. 259-279.
20. Privitera F. The relationship between the Dismemberment of Ygo-slavia and European integration // Reflections on the Balkan Wars: Ten Years After the Break-up of Yugoslavia / Jeffrey S. Morton, S. Bianchini, C. Nation, P. Forag. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2004. Pp. 35-74.
21. Daskalovski Z. Democratic consolidation and the 'stateness' problem: The case of Macedonia // Global Review of Ethnopolitics. 2004. Vol. 3. No 2. Pp. 52-66.
22. Daskalovski Z. Democratisation in Macedonia and Slovenia // South-East Europe Review for Labour and Social Affairs. 1999. Vol. 2. No 3.
23. Daskalovski Z. Macedonia: challenges of interethnic powersharing and integration // Southeast Europe. Journal of Politics and Society. 2009. No 2-3. Pp. 261-283. ^
24. Daskalovski Z. Walking on the Edge: Consolidating Multiethnic Macedonia, 1989-2004. Chapel Hill (USA): Globic Press, 2006. 243 p.
25. McFall M. The fourth wave of democracy and dictatorship: noncooperative transitions in the Postcommunist World // World Politics. Vol. 54. No 2. 2002. Pp. 212-244.
26. Diamond L. Thinking About Hybrid Regimes // Journal of Democracy. 2002. Vol. 13. No 2. Pp. 21-35.
27. Kubo K. Host state responses to ethnic rebellion: Serbia and Macedonia in comparison // Secessionism and Separatism in Europe and
Asia: To Have a State of One's Own / J.-P. Cabestan, A. Pavkovic. N.Y.: Routledge, 2013. Pp. 8297.
28. Vaknin S. Macedonia: A Nation at a Crossroads. Skopje: A Narcissus Publications Imprint, 2009.
29. Кандель П.Е. «Балканская» демократия между историей и «транзитологией» // Власть. 2007. № 10. С. 15-25.
30. Пономарева Е.Г. Политическое развитие постюгославского пространства: внутренние и внешние факторы. М.: Издательство МГИМО-Университета, 2007. 236 с.
31. Пономарева Е.Г. Этнополитический конфликт в Македонии // Обозреватель-Observer. 2006. № 5. URL: http://observer.materik.ru/ observer/N5_2006/5_11.HTM (дата обращения: 21.09.2014 г.).
32. Atanasova G. Does europeanisation equal democratisation? Application of the political conditionality principle in the case of the Macedonian system of governance // Analytical. 2008. № 1.
33. Даймонд Л. Прошла ли «третья волна» демократизации? // Полис. 1999. № 1. C. 10-25.
34. Карл Т.Л., Шмиттер Ф. Демократизация: Концепты, постулаты, гипотезы. Размышления по поводу применимости транзитологиче-ской парадигмы при изучении посткоммунистических трансформаций // Полис. 2004. № 4. C. 6-27.
35. Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты // Политология: Лексикон. М.: РОССПЭН, 2007. С. 123-134.
36. Мельвиль А. Ю. О траекториях посткоммунистических трансформаций // Полис. 2004. № 2. С. 64-75.
37. Шмиттер Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии // Полис. 1996. № 5. С. 16-27.
38. Gill G. The Dynamics of Democratization. Elites, Civil Society and the Transition Process. N.Y.: St. Martin's Press, 2000.
39. Merkel W. The consolidation of Post-autocratic democracies: a multi-level analysis // Democratization. 1998. Vol. 5. No 3. Pp. 33-67.
40. Игрицкий Ю.И. Демократизация и парламентаризм в Восточной Европе. М.: ИНИОН РАН, 2003.
41. Макаренко Б. И. Посткоммунистические страны: некоторые итоги трансформации // Полития: Анализ. Хроника. Прогноз. 2008. № 3. С. 105-124.
42. Beyme K., von. Transition to Democracy in Eastern Europe. N.Y., 1997.
43. Linz J., Stepan A. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Southern Europe, South America, and PostCommunist Europe. Baltimore, 1996.
44. Rose R., Mishler W., Haerpfer С. Democracy and Its Alternatives. Understanding Post-Communist Societies. Baltimore, 1998.
45. Waldron-Moore P. Eastern Europe at the crossroads of democratic transition // Comparative polit. studies. 1999. Vol. 32. No 1.
46. Vankovska B. Constitutional enginiring and institution-building in the Republic of Macedonia (1991-2011) // Civic and Uncivic Values in Macedonia: Value Transformation, Education and Media / S.P. Ramet, O. Listhaug, A. Simkus. London: Pargrave Macmillan, 2013. Pp. 87-108.
47. Willemsen H. Former Yugoslav Republic of Macedonia: Persisting structural constraints to democratic consolidation // Southeast European and Black Sea Studies. 2006. Vol. 6. No 1. Pp. 83-101.
48. Яжборовская И.С. Трансформация избирательных систем и выборы в странах Центрально-Восточной и Юго-Восточной Европы // Новая и новейшая история. 2008. № 2. С. 3-20.
49. Maleska M. Multiethnic democracy in Macedonia: political analysis and emerging scenarios // New Balkan Politics. 2013. No 13.
50. Ishiyama J.T. The Sickle or the Rose?: Previous regime types and the evolution of the Ex-communist parties in Post-communist politics // Comparative Political Studies. 1997. Vol. 30. No 3. Pp. 299-330.
51. Kopecky P. Political parties and the state in post-communist Europe: The nature of symbiosis // Journal of Communist Studies and Transition Politics. 2006. Vol. 22. No 3. Pp. 251-273.
52. Mitropolitski S. The European Integration as Maker or Breaker of the Democratic Political Culture in the Post-Communist Context: The Cases of Bulgaria and of Macedonia // Canadian Political Science Association. 2011. No 1. Pp. 1-40.
53. Bellamy A.J. The new wolves at the door: Conflict in Macedonia // Civil Wars. 2002. Vol. 5. No 1. Pp. 117-144.
MACEDONIAN TRANSIT: HISTORIOGRAPHICAL REVIEW NOT-MACEDONIAN STUDIES
Mitrevska Yagoda, International Slavic Institute "Gavrilo Romanovich Derzhavin", Republic of Macedonia, political analyst.
This article contains an overview of studies devoted to democratic transition in the Republic of Macedonia. The author focused on the key discussion issues: controlling factors of Macedonian transit, specificity and results of the transit, genesis and institutional implications of the ethnic conflict of 2001 and the Ohrid Agreement, the impact of Western countries on the process of democratization and formation of the new state in Macedonia. The paper presents and analyzes a wide range of concepts.
Key words: Macedonia, transit, democratization, Ohrid Agreement.
