CC BY
134
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
УДК 821.161.1 ББК 83.3(2)5
М.Ю. ЛЕРМОНТОВ В ЛОКУСЕ СОВРЕМЕННЫХ ИНТЕРПРЕТАЦИЙ
И.А. ЕДОШИНА
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова ул. 1 Мая, 14, Кострома, 156961, Российская Федерация E-mail: entelehia@ksu.edu.ru
Предлагается аналитический обзор изданий, посвященных 200-летию со дня рождения великого русского поэта М.Ю. Лермонтова: «М.Ю. Лермонтов: Историческая мифология: Исследования и материалы» (под ред. проф. В.А. Кошелева. В. Новгород; Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2014. 664 с.); «Лермонтов и история: сборник научных статей» (отв. редактор В.А. Кошелев. В. Новгород; Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2014. 460 с.).
Исследуются авторские трактовки образа времени в текстах М.Ю. Лермонтова. Раскрывается логичность и убедительность использования им мифологем истории, которые даются через систему исторических образов (Вадим Новгородский, Иван Грозный, Наполеон) и топосов (Восток, Запад, Север, Кавказ). Анализу подвергается содержание обширного материала, привлекаемого В.А. Кошелевым. Отмечается спорность отдельных предлагаемых В.А. Кошелевым аналитических процедур (например, интерпретация эпиграфа ко 2-й главе «Евгения Онегина»). Дается анализ работы Т.В. Игоше-вой «Лермонтов как культурный герой в художественном мире Александра Блока». Прослеживается, насколько убедительными являются репрезентируемые автором два мифа -символистский миф о Лермонтове и миф о Блоке как «Лермонтове нашей эпохи». Подвергаются исследованию содержательные аспекты этих мифов. Отмечается, что Т.В. Игошева несколько вольно обращается с терминами (например, «культурный герой»). Дается высокая оценка с точки зрения содержательности раздела «Приложения» в работе Т.В. Игошевой.
В сборнике «Лермонтов и история» анализируются две его части - «Исторические реалии и аллюзии в творческом наследии Лермонтова» и «Лермонтов как культурный герой XIX-XXI веков». Исследуются проблематика статей, их фактический материал, степень достоверности предлагаемых выводов. Отмечается, что выдерживается исторический подход в анализе художественных текстов и расположении материалов. Выявляются наиболее актуальные и оригинальные исследования, связанные с историко-культурным анализом художественных текстов Лермонтова, их восприятия писателями XIX века, эпохи Серебряного века, ХХстолетия. Подчеркивается особая значимость репрезентации личности Лермонтова, его биографии и текстов в интернете.
В заключение делается вывод, что двухтомное издание, посвященное исследованию творчества Лермонтова, энциклопедично по охвату материала, способам его постижения и полученным результатам.
Ключевые слова: рецензия, история, миф, русская культура, символизм, время, рецепция, публикация, интерпретация текстов, творчество Лермонтова.
M.Y. LERMONTOV IN THE KONTEXT OF MODERN INTERPRETATIONS
I.A. YEDOSHINA
Kostroma Nekrasov State University 14, str. 1th May, Kostroma, 156961, Russian Federation E-mail: entelehia@ksu.edu.ru
The article offers analytical review of editions devoted to the great Russian poet M.Y. Lermontov's 200th anniversary: «M.Y. Lermontov: Historical mythology: Reasearch and materials» (edited by prof. V.A. Koshelev. V.Novgorod; Tver: Marina Botasova publishing house, 2014.664p.); «Lermontov and history: collection of scientific articles» (executive editor V.A. Koshelev. V. Novgorod; Tver: Marina Botasova publishing house, 2014. 460p.)
Author's rendering of the image of time in M.Y. Lermontov's texts is analyzed. The article reveals consistence and persuasion oft he use of his mithologemes of history which are given throgh the prism of historical character (Vadim Novgorodsky, Ivan the Terrible, Napoleon) and toposes (East, West, North, Caucausus). The contents of vast material by V.A. Koshelev is analyzed. The divisiveness of certain analytical procedures offered by V.A. Koshelev is marked (for instance, the interpretation of epigraph to the 2nd chapter of «Eugene Onegin»). The analysis of T.V. Igosheva's work «Lermontov as a cultural character in Alexander Blok's fictional world» is given. It is traced how convincing two author's myths are -symbolist myth about Lermontov and myth about Blok as «Lermontov of our era». The contents oft he myths are analyzed. It is pointed that T.V. Igosheva somehow freely uses terms (for example «cultural hero»). High mark is given tot he contents oft he chapter «Supplement» in the work by T.V. Igosheva.
In the collection «Lermontov and history» two parts are analyzed - «Historical realias and allusions» and and «Lermontov as a cultural hero of XIX-XXI centuries». The problematics of articles, their factual material, degree of credibility of the conclusion. It is stated that historical approach is held in the analysis of literary texts, location of the material. The author reveals the most actual and original research connected with historical-cultural analysis of Lermontov's literary texts, their perception by XIX century writers, of Silver age era, XX century. Special relevance of Lermontov's personality representation, his biography and texts in the Internet is stressed.
It is concluded that two-volume edition devoted to research of Lermontov's work is encyclopedical due to the coverage, ways of its research and obtained results.
Key words: review, history, myth, Russian culture, symbolism, time, reception, publication, interpretation of texts, creativity of Lermontov.
Двухсотлетие со дня рождения М.Ю. Лермонтова праздновалось в нашей стране не столь масштабно, как в свое время юбилей А.С. Пушкина, став все же заметным явлением. Так сложилось, что Лермонтов всегда незримо сопровождает Пушкина. И дело не столько в схожести судеб, сколько в несхожести дара. Пушкин традиционно воспринимается как поэт гармонии, света, а Лермонтов - как поэт дисгармонии, демонической тьмы. Пушкину ведомы ответы на вопросы бытия, а Лермонтову дано не менее великое умение поверять мир вопросами и сомнениями. Пушкинскому «да» вторит лермонтовское «но». Творчество Лермонтова открыло русской поэзии (шире - культуре) мистические бездны бытия. В этом интересе к мистике он не был одинок, достаточно вспомнить целый ряд его современников, питавших к «фантасме» живой интерес (В.А. Жуковский, А. Погорельский, В.Н. Олин, М.Н. Загоскин, О.М. Сомов, Н.А. Полевой, А.А. Бестужев, В.П. Титов, Е.А. Баратынский, О.И. Сенковс-
кий). Но именно Лермонтову, при всех свойственных его личности нестроениях, было дано увидеть ночь как творение Божие, а бытие человека - как кремнистый путь. Мотив пути придает категории времени сущностный смысл, когда речь заходит о постижении лермонтовского гения в истории.
Категория времени является смысло- и структурообразующей в исследовании В.А. Кошелева, что придает его размышлениям историософский характер. Мысль об истории как мифе впервые была заявлена много ранее упоминаемого автором Н.А. Бердяева1, в частности в трудах Шеллинга по философии мифологии, оказавшего значительное влияние на многие русские умы, Лермонтова в том числе. Потому выбранный автором подход представляется продуктивным в аспекте постижения сущности литературных процессов в целом.
Рецензируемая работа явно продолжает историософские изыскания В.А. Кошелева, начатые им в далекой юности с исследования славянофильских идей и продолженные в недавней книге «Парадоксы русской государственности»2. В историософии В.А. Кошелева слово «парадоксы» является одним из ключевых (см., например, его книгу о парадоксах Хомякова3) и соотносится в исследовании о Лермонтове с нетривиальностью поэтической мысли и детскостью4. Думается, это слово провоцирует автора и на специфический способ подачи материала - через систему вопросов. Использование подобного приема придает историческим событиям современное звучание. Кроме того, вопрос из «отсюда» - «туда», подобно мосту через реку, соединяет «берега» истории.
В.А. Кошелев видит историю как сопряжение разных (подчас весьма противоречивых, странных) событий, облекающихся в форму мифа, и находит со-мыслителя в О.И. Сенковском, в одном из умнейших и образованнейших людей своего времени. Автор исследования приводит предложенную О.И. Сенковским периодизацию в «науке истории»5, что позволяет утверждать: «Такого рода "сопряжение времен" подготавливало почву для нового осмысления исторических событий, становящихся предметом литературного изображения. Наиболее естественным здесь становится путь "возвратного" движения: от известной истории -к исходному мифу и к людям прошлого, ставшими его действующими лицами» [1, с. 15]. На основе предложенной методологии выстраивается «разветвленная мифология» исследования о Лермонтове. В.А. Кошелев логично излагает общие очертания своей концепции, которая базируется на системном анализе творчества Лермонтова, его современников, последователей и предшественников, а также на обширном материале исследовательской литературы. Этот «эпический» по своим масштабам охват разных источников вполне корреспондирует поставленной задаче, придавая итоговым наблюдениям убедительный характер.
1 См.: Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова // М.Ю. Лермонтов: Историческая мифология: Исследования и материалы. В. Новгород-Тверь, 2014. С. 9 [1].
2 См.: Кошелев В.А. Парадоксы русской государственности. В. Новгород , 2013. 294 с. [2].
3 См.: Кошелев В.А. Парадоксы Хомякова. Заметки и наблюдения. М., 2004. 213 с. [3].
4 См.: Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова. С. 346-348.
5 Там же. С. 13-15.
Исследование продолжается представлением образа времени в русской литературе и в текстах Лермонтова. Разграничивая понятия «время» и «вечность», автор обозначает их базовые характеристики: художественное время нераздельно, потому художественный историзм соотносится с «абсолютным временем»; вечность есть «абстракция внутри художественного представления о времени»6. Более того, вечность и жизнь несовместимы7. Не думаю, что все так однозначно в плане вечности. В этой связи напомню характерное название статьи Н.П. Анциферова - «Историческая наука как одна из фаз борьбы за вечность» (опубликована в 2004 г.). Кроме того, все же не следует забывать, что Лермонтов жил в то время, когда слово «вечность» имело христианский смысл и соотносилось с событиями христианской истории, которые не только не противостояли укладу русской жизни, но определяли ее цикличность (христианские праздники), неизменность литургического служения, получение имени (по святцам). Да и самим В.А. Кошелевым через мифологию календарного времени указывается на «совмещение двух природных "условностей"» в поэзии Лермонтова; через мифологию виртуального времени акцентируется рождение образов вне хронологии8. А вне хронологии - вечность.
В финале размышлений об образе времени у Лермонтова автор выводит три пласта прошлых эпох: эпоха «языческих богов» с ключевым словом «вольность»; «боярская пора», определившая все дальнейшее государственное развитие России; недавняя эпоха и явившиеся в ней «богатыри»9. Собственно, вот эти три эпохи определят содержание и структуру дальнейшего исследования с оговоркой, что эпохи Петра («Россия молодая») для Лермонтова не существовало. Все очень логично, свежо, позволяет увидеть Лермонтова в фокусе истории литературы, а сквозь нее представить историософию русской жизни на протяжении обширного времени. В заключение В.А. Кошелев еще раз подчеркивает, что Лермонтов создавал образ времени, который не соотносил с вечностью. При этом не могу не заметить: разве подлинная поэзия не пребывает вне своего времени? Разве поэтическое слово не устремлено к человеку вне всяких времен? Разве и море, и Гомер не движутся любовью, этим вечным чувством человеческого бытия? Так, в «Умирающем гладиаторе» (1836) Лермонтова события в Риме, родина гладиатора, европейский мир нераздельно бы-тийствуют в едином потоке времени, а в человеческом сознании одновременно сосуществуют песни старины, волшебные преданья рыцарских времен, несбыточные сны.
Размышляя о «давнем времени», В.А. Кошелев обращается к поэме «Вадим», подробно воссоздает ее историю, специфику, находит параллели - все делается филологически безупречно, а потому убедительно. Особенно финальное утверждение о «несвободе» провозглашаемой свободы10. И неожиданно
6 См.: Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова. С. 20.
7 Там же. С. 25.
8 Там же. С. 33, 47
9 Там же. С. 52.
10 Там же. С. 99.
ловишь себя на мысли, что речь идет о сегодняшнем времени. Такова историческая мифология.
«Боярское время» (от Рюрика до конца XVIII века) длится у Лермонтова, по убеждению В.А. Кошелева, до самого последнего времени, его специфика -«порабощение человека» и превращение его «в нечаянного мстителя»11. В этом временном потоке можно различить только имена правителей, а исторические данности не меняются12. Замечу, что последнее как-то не очень корреспондирует неприятию Лермонтовым вечности. Хотелось бы добавить, что М.П. Погодин, довольно часто цитируемый на страницах исследования, помимо имен обнаруживал еще и знаковые (вечные) числа в русской истории (например, 26 августа - день побед и поражений в разные годы)13.
После описания «давнего времени» и «боярского времени» В.А. Кошелев обращается к топосам «Восток - Запад: Наполеон», «Восток - Север: Кавказ». Под названием «Восток - Запад: Наполеон» помещен рисунок, на котором изображены разговаривающие Лермонтов и Хомяков. Рисунок сопровождается подписью на французском языке, в переводе - «Дипломатия гражданская и военная»14. Размышления над изображением и подписью приведут автора сначала к проблеме «Россия-Запад», затем к наполеоновскому мифу в России, чтобы в итоговых наблюдениях представить Лермонтова как самостоятельного мыслителя15.
В главе «Восток - Север: Кавказ» выявляется и обосновывается антино-мичность представленных именований в творчестве Лермонтова, исследуются их аналоги в русской и зарубежной литературе16. В итоге автор приходит к выводу, что в творчестве Лермонтова обнаруживается историософское противостояние Востока и Севера17. Замечу в этой связи, Пушкин в «Путешествии в
11 См.: Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова. С. 109.
12 Там же. С. 119.
13 См.: Погодин М.П. Исторические заметки // Погодин М.П. Простая речь о мудреных вещах. М., 2009. С. 255-256 [4].
14 Хочу предложить уточняющий комментарий относительно подписи к рисунку, ставшей предметом недоумения В.А. Кошелева и послужившей исходным событием для его дальнейших размышлений. Слово «дипломатия» греческого происхождения (сдвоенная дощечка с письменами - верительными грамотами) было калькировано в латинский язык (diploma), где «сдвоенная дощечка» семантически разделилась на два «диплома»: гражданский (рекомендация, удостоверение, льгота) и военный (от увольнительной с военной службы до предоставления гражданства). При этом в самом слове «дипломатия» исходное единство сохранилось благодаря приставке di-. Данные этимологии позволяют высказать предположение: возможно, в подписи к рисунку акцентируется неразрывность гражданского и военного аспектов, что, кстати, никак не противоречит размышлениям В.А. Кошелева относительно фигуры Наполеона и её восприятия во времени. Кроме того, содержащийся в подписи мотив различенного единства может быть экстраполирован на героев рисунка - Лермонтова и Хомякова.
15 См.: Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова. С. 183-184.
16 Там же. С. 248-271.
17 Там же. С. 273.
Арзрум» провидчески заметил, что для разрешения конфликтов на Кавказе нужно местным жителям проповедовать Евангелие.
Но, пожалуй, самые «парадоксальные» (отчего не прибегнуть к любимому автором слову?) размышления В.А. Кошелева являются в последней части под названием «Исторический миф "нашего времени"». В этом названии явно прочитываются две отсылки: к именованию романа Лермонтова «Герой нашего времени» и знаменитому стихотворению Н.М. Языкова «Ненашим» (каковое, кстати, закономерно появляется на соответствующих страницах исследования18). Оба местоимения - наш и ненаш - определяют содержание этой части исследования, причем толкуются очень широко, включая временной аспект, связанный с творческой эволюцией Лермонтова. Материалом для исследования оказываются эротические поэмы («Граф Нулин», «Тамбовская казначейша») Пушкина19 и «юнкерские поэмы» Лермонтова («Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша», «Монго»). Из «юнкерских поэм» в составе сочинений Лермонтова опубликована с купюрами только «Монго», видимо, по причине употребления в поэмах лексики, передающей некоторые аспекты в интимных отношениях. Кого сегодня этим удивишь? Тем не менее В.А. Кошеле-ву, подготовившему эти тексты для приложения к своему исследованию, не было позволено их опубликовать (знаю от него самого). Честно сказать, ничего такого особенно неприличного в этих поэмах нет. Это не Барков, смакующий размеры и следствия, но и не блестяще владеющий намеками Пушкин, который в частном общении вполне позволял использование соответствующей лексики. Лермонтов, на самом деле, просто констатирует физиологически значимый для всякого мужчины процесс, не исключая себя самого (одного из героев зовут Маешка20). Анализ «юнкерских поэм» приводит В.А. Кошелева к выводу, что именно в их пределах формировался будущий реализм лермонтовских текстов21. Более того, «парадокс состоял в том, что без этих произведений Лермонтов не смог бы стать Лермонтовым»22. В pendant этому наблюдению приведу один пример. В 1886 году в Кембридже была издана на латинском языке поэма Лукреция «О природе вещей» (De rerum natura), снабженная рисунками с античных гемм. Книге первой предшествует рисунок, изображающий обнаженную присевшую Венеру в момент одевания, а далее представлен обнаженный Марс, с хорошо видимыми гениталиями и копьем в руке. Эти два рисунка наглядно представляли «природу вещей» (другие иллюстрации в этом же духе). Слово «реализм» этимологически восходит к латинскому существительному женского рода res «вещь» через realis «вещественный, действительный» (в противоположность irrealis «недействительный»). Как видно из этих примеров, реализм в своих истоках восходит к физиологии. Но, кажется, только В.А. Кошелев обратил на это внимание.
18 См.: Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова. С. 322-336.
19 Там же. С. 274-283.
20 См.: Лермонтов М.Ю. Монго // Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1964. С. 447-448 [5].
21 См.: Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова. С. 293.
22 Там же. С. 294.
Оригинально, но все же сомнительно (напоминая народную этимологию) выглядит толкование эпиграфа ко второй главе «Евгения Онегина» Пушкина. В.А. Кошелев убежден, что Пушкин переводит латинское «O rus!..» как «О Русь!»23. И на этом основании предлагает сокращенное Пушкиным в эпиграфе до «Hor.» имя автора (Horatius) прочитывать как «хор», будто бы следуя за поэтом, выводя из «Hor.» «хоровое» начало24. Однако все же Пушкин латынь учил, потому знал, что слово «rus» обозначает не просто «деревню», но включает противопоставление городу как иной способ бытия. Напомню, в синтаксисе существительное «rus» является локативом (наряду с весьма знаменательными для данного контекста существительными domus «дом», humus «земля»). Имеющие в локативной функции одинаковые грамматические формы, эти существительные свидетельствуют не об уединении25, а о присущем человеческой природе изначальном способе бытия в пространстве. Думается, по этой причине «в поэзии рубежа XVIII-XIX вв. "горацианские" мотивы этого рода осознавались как прямая "похвала сельской жизни"»26, что подмечает В.А. Кошелев и по поводу чего недоумевает. В сатире, откуда Пушкиным взято слово для эпиграфа, в качестве иллюстрации глубинной разницы между городом и деревней Гораций приводит басню о мыши полевой и городской. Первая символизирует жизнь менее сытую, но свободную, вторая - более сытую, но вовсе не свободную. Это противопоставление базируется на антонимах rus - urbs (деревня - город), что и обыгрывает Гораций. Приведенные контексты позволяют понять: Пушкин не переводит (что было бы, мягко говоря, странно) латинское слово, а использует содержащееся в его семантике противопоставление, потому «О Русь!» означает нечто иное, возможно соотносимое с Татьяной, в которой собраны лучшие черты национального характера. Возможно, поэт подчеркивает наличие неких особых смыслов в понимании Руси, предполагая выявить их в главе. Но базируются эти смыслы на противопоставлении. Хотя, конечно, мотив уединения не может быть исключен, о чем свидетельствуют многочисленные примеры, приводимые В.А. Кошелевым. Но это уже область творческих интерпретаций, а не семантики латинского слова.
Чрезвычайно интересны в этой главе размышления о незавершенности текстов Лермонтова последнего периода творчества. По В.А. Кошелеву (в чем он не одинок, имеются соответствующие ссылки), незавершенность определяется осознанием Лермонтовым надобности нового идеала человека, который пока проглядывает только в ребенке27. Так завершается исследование В.А. Кошелева.
Далее следует исследование Т.В. Игошевой о Лермонтове как культурном герое в художественном мире Блока. Не знаю, что имеется в виду под «культур-
23 См.: Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова. С. 295.
24 Там же. С. 296.
25 Там же. С. 299.
26 Там же. С. 297.
27 Там же. С. 362.
ным героем» в современном литературоведении (во всяком случае, в солидном литературоведческом «Словаре актуальных терминов» есть статья под названием «1ёрой», в которой отсутствуют какие-либо сведения о «культурном герое»28), но в культурологии это понятие обосновано трудами целого ряда зарубежных ученых (К.Г. Юнг, О. Ранк, Дж. Кэмпбелл и др.), где «культурный герой» в процессе рождения, странствий, инициации и возвращения обретает самость, выходя из тени времен в дневной свет времени29. Подобных смыслов в размышлениях Т.В. Игошевой не обнаруживается, из чего можно сделать вывод, что «культурный герой» используется автором в качестве тропа, неслучайно исследование начинается со слова «образ»30. Особого сочувствия подобное вольное обращение с понятиями не вызывает, но что есть, то есть. По содержанию «культурный герой» вмещает в исследовании восприятие Лермонтова писателями-символистами на основе свойственной им мифогенной энергии31. Во второй книге, «Лермонтов и история» (Т.В. Игошева - член редколлегии), в разделе «Лермонтов как культурный герой», круг писателей будет расширен во временном плане (от XIX до XXI века), завершится раздел проблемами лермонтоведения в конкурсах РГНФ. Такой вот путь «культурного героя» - от мифа до РГНФ32.
Если отвлечься от «культурного героя», то размышления автора выстроены вполне логично: через миф о Лермонтове в трудах символистов к постижению его специфики в творчестве Блока, затем представлена метаморфоза Блока в «Лермонтова нашей эпохи» и в финале автор обращается к теме мифологизации любви в лирике Лермонтова и Блока.
Представляется актуальным самоё обращение к проблеме Лермонтова и русского символизма. Известные тексты, собранные вместе, позволяют автору обрисовать символистский миф о Лермонтове33. В основе этого мифа, по мысли Т.В. Игошевой, лежит символистское «оптическое искажение», исходящее из двойственности самого Лермонтова, чье творчество воспринималось то в социально-историческом, то в религиозном аспектах34. Символистам религиозная проблематика была ближе. Обратившись к Вяч. Иванову, Т.В. Игошева обнаруживает и способ символистского постижения Лермонтова - «провидение»35. Далее автор обращается к тому, как создавался миф о Лермонтове: начиная с «ницшеанского мифа» (В.С. Соловьев, Д.С. Мережковский), затем - Лермонтов-метафизик (Вяч. Иванов, А. Белый), далее на основе текстов символистов выявля-
28 См.: Поэтика. Словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008. С. 43-45 [6].
29 См., напр.: Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой. М., 1997. 378 с. [7].
30 См.: Игошева Т.В. Лермонтов как культурный герой в художественном мире Александра Блока // М.Ю. Лермонтов: Историческая мифология: Исследования и материалы. В. Новгород-Тверь, 2014. С. 365 [8].
31 Там же. С. 366.
32 Высказанное замечание никакого отношения к РГНФ не имеет.
33 См.: Игошева Т.В. Лермонтов как культурный герой в художественном мире Александра Блока. С. 374-384.
34 Там же. С. 375.
35 Там же. С. 376.
ются элементы мифологизации черт Лермонтова, его включение в концепцию теургии, софийные интуиции. В итоге Т.В. Игошева замечает, что символистская мифологизация основана на сотворенном самим Лермонтовым индивидуальном поэтическом мифе, «в рамках которого [поэт] перекодировал на язык мифологических образов и мотивов жизнь собственной души»36.
Представленные автором размышления рождают, может быть, не столько вопросы, сколько пожелания. Помимо названных Т.В. Игошевой авторов, о Лермонтове писали и другие - И. Анненский, М. Волошин, К. Бальмонт, З. Гиппиус. Конечно, у них нет специальных больших текстов о Лермонтове, но есть отдельные замечания, строки из его стихотворений выносятся ими в эпиграфы собственных сочинений. «Мелкие» наблюдения крупных поэтов могли бы внести значимые нюансы в исследование Т.В. Игошевой символистского мифа о Лермонтове. Можно было бы обратить внимание на вопрос: почему в опубликованных текстах Коневского (Ореуса) и Балтрушайтиса нет о Лермонтове ни слова? Есть такой прием - «минус текст», применение которого дает подчас любопытнейшие результаты. Наконец, в связи со ссылкой Т.В. Игошевой на Флоренского относительно сущности художественного твор-чества37 не могу не заметить, что более тщательное исследование редких, но весьма красноречивых упоминаний о. Павла о Лермонтове могло бы не только выявить критическое отношение к поэту, но и уточнить некоторые характеристики символизма в интересующий автора период.
Весьма убедительной Т.В. Игошева оказывается в тех разделах, которые посвящены наблюдениям над конкретным материалом в пределах темы «Лермонтов и Блок». Здесь автором исследуется блоковский миф о происхождении и гибели Лермонтова38, который сопоставляется с текстами Вл. Соловьева и П. Висковатого. Далее Т.В. Игошева рассматривает миф о Лермонтове на примере статьи Блока «Безвременье»39, делает целый ряд интересных наблюдений над спецификой этого мифа, заявляет будущую финальную («женскую») тему исследования. Думается, наиболее завершенным по мысли является раздел «Миф о происхождении поэта в поэме А. Блока "Возмездие"»40. Здесь в демонизме автором справедливо усматривается одна из значимых характеристик «болезни века». Частным проявлением этой «болезни» стали демонические увлечения отца поэта. В результате, как подмечает автор, «демонизм, по Блоку, это - дрожжи в закваске человеческой личности»41. Отсюда интерес поэта к «Демону» Лермонтова, послужившему основанием художественного оформления мифа о рождении поэта в поэме «Возмездие»42.
36 См.: Игошева Т.В. Лермонтов как культурный герой в художественном мире Александра Блока. С. 384.
37 Там же. С. 404.
38 Там же. С. 387-388, 392-393, 395.
39 Там же. С. 396-408.
40 Там же. С. 408-428.
41 Там же. С. 412.
42 Там же. С. 416.
В следующей части исследования Т.В. Игошева показывает, как осуществляется процесс «совмещения» Блока и Лермонтова, обращаясь к рецепциям современников Блока, и не только символистов (М. Слонимский, Н. Гумилев, П. Сувчинский, Е. Книпович, К. Чуковский). Подобное расширение не вызывает возражений, поскольку автору явно важно выявить «хоровое» восприятие Блока в соотношении с Лермонтовым. Далее следует обращение к символистской онтологии, которая, по мысли Игошевой, «принципиально дуалис-тична» и рождена по романтической модели «двоемирия»43. Здесь не место для спора, иначе и так уже обширная рецензия начнет еще более разрастаться. Потому только обозначу причину своего несогласия. В случае с Лермонтовым «двоемирие» не вызывает никаких возражений, но, конечно, вне представленного понимания символистской онтологии, где важно прозревать и благове-ствовать сокровенную волю сущностей. Потому онтология предполагает не разделение, а собирание бытия, объективирование этого собирания в слове. Форма оШа есть форма родительного падежа существительного оп1о «сущее», падежа принадлежности. Я уж не говорю о сущности символа, призванного свидетельствовать о единстве видимого и невидимого, основанном на историко-культурной семантике древнегреческого слова.
Глубокое сочувствие рождает обозначенный автором мотив шеллин-гианства, в пределах которого выявляется близость Лермонтова и Блока. В своих утверждениях Т.В. Игошева следует за известным советским специалистом в области жизни и трудов Шеллинга А.В. Гулыгой44. Думаю, некоторые выводы относительно свободы и необходимости, процесса развития45 могло бы скорректировать обращение к позднему Шеллингу времени «Философии Откровения», «Философии мифологии». Обоснованными представляются наблюдения о замкнутости Лермонтова и Блока «на собственной душевной жизни», о роли музыки в их текстах, мистическом наполнении поэтами темы любви46.
В конце книги «М.Ю. Лермонтов: историческая мифология» в качестве Приложений воспроизводятся вступительная статья Блока «Лермонтов»47, открывавшая «Избранные сочинения» М.Ю. Лермонтова (1921), и примечания Блока к тому (подготовка текста Е.В. Мазниченко). Во вступительной статье к Приложениям Т.В. Игошева дает пояснения о месте и причинах появления этого издания48. В сборнике «Лермонтов и история» Е.В. Мазниченко комментирует пометы Блока на стихотворениях Лермонтова49. Думаю, что содержание При-
43 См.: Игошева Т.В. Лермонтов как культурный герой в художественном мире Александра Блока. С. 428.
44 Там же. С. 436-437.
45 Там же. С. 444-445.
46 Там же. С. 445-458, 458-469, 470-491.
47 См.: Лермонтов и история: сб. науч. ст. / отв. ред. В.А. Кошелев. В. Новгород; Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2014. С. 316-323 [9].
48 Там же. С. 493-495.
49 Там же. С. 332-338.
ложений имеет, как минимум, два смысла. Один - связан с расширением представлений о внутренних связях литературного процесса как сложного и одновременно единого развития художественной мысли; второй - поможет скорректировать представленные в книге исследовательские стратегии.
Сборник статей «Лермонтов и история» состоит из двух больших разделов: «Исторические реалии и аллюзии в творческом наследии Лермонтова» и уже упоминавшийся «Лермонтов как культурный герой XIX-XXI веков»50. В сборнике напечатаны работы 52 авторов, что, конечно, свидетельствует о живом интересе к наследию Лермонтова и одновременно позволяет судить об уровне современного гуманитарного знания.
В первой части сборника «исторические реалии и аллюзии» трактуются весьма широко, включая как осмысление исторических источников, исторических событий в творчестве Лермонтова (статьи С.И. Кормилова, В.А. Коше-лева, Ямадзи Асуты, К.К. Джафарова), так и специфику его поэтики (статьи Ю.М. Никишова, О.Б. Заславского, М.Ю. Перзеке, О.И. Федотова, Ю.Б. Ор-лицкого), а также рецепции творчества поэта в опере (статья С.В. Денисенко), в исторической живописи (статья Г.В. Петровой), в рисунках (статья Е.Н. Монаховой). Кроме того, в этой части сборника публикуются материалы о знакомых Лермонтова (статья А.А. Филипповой) и селищенском гарнизоне, где служил поэт (статья И.В. Хохлова). Следует отметить содержательность этих публикаций, последняя из которых снабжена рисунками.
В этой части собраны также статьи, объединенные общей тематикой исследований: христианские мотивы (авторы О.В. Зырянов, Л.А. Ходанен, Д.Б. Терешкина, А.А. Асоян, Е.П. Беренштейн, частично - М.Ю. Перзеке); Лермонтов и Сенковский (авторы А.В. Кошелев, А.Е. Новиков, РГ. Назарьян); Байрон (авторы А.С. Шеремет и Ю.Б. Орлицкий). Эта широкая условно «историческая» панорама, подчас в разной манере изложения (например, с академической стилистикой С.И. Кормилова и В.А. Кошелева соседствует эмоционально окрашенный дискурс Ю.М. Никишова), позволяет увидеть жизнь и творчество Лермонтова с разных сторон.
Замечу, что по большей части все публикуемые статьи обладают новизной в постановке проблемы. Особенно обращает внимание «возвращение» Сенков-ского в историю отечественной литературы. Видимо, отсюда - фактическая насыщенность статей А.В. Кошелева и А.Е. Новикова. Увы, в краткой по объему статье «.. .Я принужден поставить Лермонтова выше Марлинского и Сенковско-го» (автор Р.Г. Назарьян) имя Сенковского обозначено только в заглавии. А.С. Шеремет представляет Байрона сквозь призму восприятия Лермонтова и его современника, литератора И.П. Бороздны. Сопоставления, проводимые в статье, отличаются филологической точностью и наблюдательностью.
Условно объединенные по тематике исследования христианских мотивов в творчестве Лермонтова открывают широкий диапазон мнений. Так, О.В. Зырянов убежден, что Лермонтов «радикально переводит метафизичес-
50 См.: Лермонтов и история. С. 11-208, 209-458.
кую тему Пушкина (речь идет о "Пророке'.' - И.Е.) в конкретный исторический план», ссылается на утверждение Андрея Битова, что у Лермонтова «не вышло с Богом», хотя тут же корректирует эту мысль (через переосмысление цитаты из А. Битова): Лермонтов говорит не от себя, а от другого. Л.А. Хода-нен рассматривает древнерусскую культуру через систему мифологем и концептов. Ссылаясь на мнение ГП. Федотова, Л.А. Ходанен сводит христианскую тематику к «сближению власти Бога и царя». Близкие мысли содержатся в статье М.Ю. Перзеке. В статье Д.Б. Терешкиной рассматриваются «жизнь-житие» в топологическом и концептуальном аспектах. Автор отмечает, что в творчестве Лермонтова Бог есть, а Христа «как явившего житие в жизни» нет, Христа заменяет поиск праведной души. По мнению Е.П. Беренштейна, «"Мир Божий" у Лермонтова лишен надежды» и обречен на отчаяние, отсюда мотив темницы и ада в стихах Лермонтова. Наконец, А.А. Асоян подвергает тотальной критике «православный миф о Лермонтове».
Пожалуй, наиболее точно соответствует названию этой части сборника статья С.И. Кормилова, в которой дается историко-литературный комментарий к двум текстам Лермонтова - «Поле Бородино» и «Бородино». Автор убедительно доказывает большую историческую точность последнего.
Во второй части представлен анализ рецепций творчества Лермонтова на протяжении XIX - XXI веков. В начале помещены работы общего характера. В статье И.С. Юхновой Лермонтов исследуется как литературный персонаж - в текстах самого поэта, а также в текстах В. Соллогуба, С.Н. Серге-ева-Ценского, Б.А. Пильняка, К.А. Большакова, П.А. Павленко, Г. Гулиа, Б. Окуджавы, Е. Хаецкой, Б. Акунина, М. Казовского (автор И.С. Юхнова). Столь большое количество имен и куда меньшее количество страниц статьи не позволяют автору погрузиться в детальный анализ того, как создается образ Лермонтова. Но общие замечания имеют вполне убедительный характер. К сожалению, без внимания осталась работа Б. Ахмадуллиной. Следующая статья А.Ю. Сорочана как бы продолжает статью И.С. Юхновой, правда, сосредоточиваясь на сугубо биографическом аспекте. В результате получился весьма продуктивный тандем. Завершается этот условно обобщенный раздел рассмотрением творчества Лермонтова сквозь призму литературной критики (авторы В.А. Викторович, В.В. Тихомиров). На основе анализа работ критиков либерально-демократической и почвенной направленности В.А. Викторович высказывает в высшей степени плодотворную мысль, что адекватное прочтение Лермонтова есть путь обретения «русской культурой опыта духовной самоидентификации».
Далее представлены рецепции творчества Лермонтова. Так, Н.В. Володина подчеркивает, что поэзия Лермонтова становится для героев Тургенева способом самовыражения. Иное, чем в уже названных статьях исследователей, чувство вызывает байронизм Лермонтова у И.А. Гончарова, исследуемый, в частности, в статье И.В. Калининой. Исследуется, замечу, на довольно обширном материале и вполне убедительно. Эволюции восприятия И. Аксаковым творчества Лермонтова посвящена статья Н.Н. Вихровой. Чрезвычайно любопытную историю «Рублевого издания в одном томе» сочинений Лермонтова
представила Л.А. Тимофеева. Собственно, на этом завершаются работы, посвященные исследованию восприятия Лермонтова в XIX столетии.
Лермонтов сквозь призму Серебряного века дается в статьях: И.А. Едо-шиной (В.В. Розанов), Н.П. Лебеденко (Д.С. Мережковский), Е.Р. Матевосян (М. Горький), Н.И. Рублевой (Ф. Сологуб), О.А. Кузнецовой, Т.В. Игошевой, Е.В. Мазниченко (А.А. Блок), С.В. Федотовой (Вяч. Иванов), М.А. Ариас-Вихиль (О. Мандельштам), Н.К. Загребельной (Г. Иванов), С.Н. Пяткина (Б. Садовский), И.В. Мотеюнайте (С.Н. Дурылин). Столь обширный список имен представителей Серебряного века, чье внимание привлекло творчество Лермонтова, свидетельствует о близости поэта идеям и формам времени Серебряного века. В статье С.В. Федотовой выявляются темы, которые в творчестве Вяч. Иванова разрабатывались «с оглядкой на Лермонтова»: индивидуализм, софийное единство мира и пророческое призвание поэта. М.А. Ариас-Вихиль представляет Лермонтова как архетип Поэта, выявляя его прямые и скрытые реминисценции в поэтических текстах Мандельштама. Вариации присутствия стихотворения Лермонтова «Выхожу один я на дорогу.» в творчестве Г. Иванова исследуются Н.К. Загребельной. Основной смысл этих вариаций автор усматривает в том, что Г. Иванов словно примеривает их на себя, сохраняя в сознании смутную память об утраченной гармонии. И.В. Мотею-найте указывает на общность восприятия творчества Лермонтова у С.Н. Ду-рылина и В.В. Розанова, его высокую оценку. Она отмечает, что Лермонтов призван, по представлениям Дурылина, утолять с помощью литературы «религиозную жажду человека».
Рецепции лермонтовского наследия, начиная с 1930-х годов и заканчивая современностью, исследуются в статьях Е.Л. Сосниной, Л.В. Тимофеева, Т.С. Шевчук, А.О. Шелемовой, Г.А. Амановой, Т.Н. Хриптуловой, Е.В. Титова, И.С. Абрамовской. В этом разделе представлены зарубежные рецепции творчества Лермонтова (Франция, Украина, Белоруссия, Корея), Е.Л. Сосниной анализируются работы французских критиков (Бруссон, Пети) и исследователей (Вогюэ, Дюшен), отмечаются наиболее значимые реминисценции из Шатобриана, Гюго в текстах Лермонтова; Т.С. Шевчук представляет образ Лермонтова в украинской поэзии XIX века, подчеркивая гуманистический аспект; единство Лермонтова и Максима Богдановича обнаруживает А.О. Шелемова; Г.А. Амановой дается обзор переводов Лермонтова на корейский язык, объясняются причины интереса к творчеству русского поэта. Интересную историю об издании в Праге в 1941 году однотомника поэм Лермонтова поведал Л.В. Тимофеев. В его статье подробно восстанавливаются имена тех, кто оказался причастным к изданию книги, рассказывается об их судьбах, подчас трагических. Несколько выпадает из зарубежного контекста статья Т.Н. Хрипулиной о рецепции образа и наследия Лермонтова в лирике Николая Тряпкина, где автор излишне, думается, прямо сопоставляет творчество поэтов из все-таки разных времен и разных мировосприятий. Завершается этот раздел наблюдениями Е.В. Титовой об экранизации лермонтовских текстов с 1926 по 2011 годы, интерес к которым объясняется «ощущением несвободы, предчувствием социальных потрясений и острой потреб-
ностью в самосознании», а также анализом И.С. Абрамовской репрезентации личности Лермонтова в интерне-коммуникации. В конце этой части сборника помещена статья В.Н. Захарова о проблемах лермонтоведения в конкурсах РГНФ. Сама по себе статья вполне дельная и содержательная, но мало коррелирует с названием сборника.
Несмотря на высказанные замечания и спорные вопросы, двухтомное издание, посвященное исследованию творчества Лермонтова, энциклопедично по охвату материала, способам его постижения и полученным результатам.
Список литературы
1. Кошелев В.А. Историческая мифология России в творчестве Лермонтова // М.Ю. Лермонтов: Историческая мифология: Исследования и материалы. В. Новгород-Тверь, 2014. С. 9-362.
2. Кошелев В.А. Парадоксы русской государственности. В. Новгород, 2013. 294 с.
3. Кошелев В.А. Парадоксы Хомякова. Заметки и наблюдения. М., 2004. 213 с.
4. Погодин М.П. Исторические заметки // Погодин М.П. Простая речь о мудреных вещах. М., 2009. С. 254-273.
5. Лермонтов М.Ю. Монго // Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1964. С. 447-454.
6. Герой // Поэтика. Словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008. 358 с.
7. Кэмпбелл Дж. Тысячеликий герой. М., 1997. 378 с.
8. Игошева Т.В. Лермонтов как культурный герой в художественном мире Александра Блока // М.Ю. Лермонтов: Историческая мифология: Исследования и материалы. В. Новгород-Тверь, 2014. С. 365-492.
9. Лермонтов и история: сб. науч. ст. / отв. ред. В.А. Кошелев. В. Новгород; Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2014. 460 с.
References
1. Koshelev, VA. Istoricheskaya mifologiya Rossii v tvorchestve Lermontova [Historical mythology of Russia in the works of M.Y. Lermontov], in M.Yu. Lermontov: Istoricheskaya mifologiya: Issledovaniya i materially [M.Y. Lermontov: Historical Mythology: Research and Materials], Velikiy Novgorod, 2014, рр. 9-362.
2. Koshelev, VA. Paradoksy russkoy gosudarstvennosti [Paradoxes of Russian statehood], Velikiy Novgorod, 2013. 294 p.
3. Koshelev, VA. Paradoksy Khomyakova. Zametki i nablyudeniya [Paradoxes of Khomyakov. Notes and observations], Мoscow, 2004. 213 p.
4. Pogodin, M.P Istoricheskie zametki [Historical notes], in Pogodin, M.P Prostaya rech' o mudrenykh veshchakh [Simple speech about abstruse], Мoscow, 2009, pp. 254-273.
5. Lermontov, M.Yu. Mongo, in Lermontov, M.Yu. Sobranie sochineniy v 41., t. 2 [The Collected Works in 4 vol., vol. 2], Мoscow, 1964, pp. 447-454.
6. The Hero. Poetika. Slovar' aktual'nykh terminov i ponyatiy [Poetics. Dictionary of relevant terms and concepts], Moscow, 2008. 358 p.
7. Kempbell, Dzh. Tysyachelikiy geroy [Thousand Hero], Moscow, 1997. 378 p.
8. Igosheva, T.V Lermontov kak kul'turnyy geroy v khudozhestvennom mire Aleksandra Bloka [Lermontov as a cultural hero in the art world by Alexander Block], in M.Yu. Lermontov: Istoricheskaya mifologiya: Issledovaniya i materially [M.Y. Lermontov: Historical Mythology: Research and Materials], Velikiy Novgorod, 2014, pp. 365-492.
9. Lermontovi istoriya: sborniknauchnykh statey [Lermontov and History: Collected articles], Velikiy Novgorod-Tver', 2014. 460 p.
