CC BY
35
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 12 (150). История. Вып. 31. С. 125-130.
НАУЧНАЯ РЕФЛЕКСИЯ
А. М. Скворцов
М. С. КУТОРГА И ЕГО АНТИКОВЕДЧЕСКАЯ ШКОЛА (К 200-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ МИХАИЛА СЕМЁНОВИЧА КУТОРГИ)
Ни одно начало не произвело на русскую народность такого сильного влияния и не проникло так глубоко, как начало эллинское (Из письма М. С. Куторги Г. С. Дестунису)
Статья посвящена личности М. С. Куторги и сформировавшемуся вокруг него научному сообществу историков. Определяется круг учеников Куторги. Используя источники личного происхождения, автор выявляет те личные и профессиональные качества, благодаря которым учёный «притягивал» к себе студентов, а также возможные причины, повлиявшие на осложнение отношений мэтра с его воспитанниками.
Ключевые слова: М. С. Куторга, петербургская школа антиковедения, историография истории древней Греции.
Михаила Семёновича Куторгу (1809-1886), профессора Петербургского и Московского университетов, по праву можно назвать одним из родоначальников отечественного антиковедения. Его штудии создали первоначальные условия для дальнейшего плодотворного развития науки о классической древности, расцвет которой можно отнести на рубеж Х1Х-ХХ вв. Уже в течение первых занятий определилась и основная особенность этой области гуманитарного знания - тесная связь истории с такими дисциплинами, как филология и археология, что нашло своё отражение в деятельности пионеров русской науки об античности. Вместе с тем, М. С. Куторга понимал, что в случае, если он станет кабинетным учёным и не будет непосредственно делиться своим профессиональным опытом с молодым поколением, его дело быстро может сойти на «нет». Однако в 30-40-е гг. XIX в. условий для этого на официальном уровне не было: учебные планы университетов не предполагали семинарские формы занятий, в ходе которых и постигается мастерство историка. Более того, царское правительство считало, что даже на лекциях по истории нужно излагать только лишь голые факты, не уделяя внимания их интерпретации и выяснению причинно-следственных связей между явлениями прошлого. Учёным, в частности и М. С. Куторге, чтобы сохранить преемственность в науке, приходилось искать другие
формы коммуникаций со студентами, переносить общение на неформальный уровень. Формируются первые преемственные школы в исторической науке...
В современном науковедении школа трактуется как сообщество единомышленников, связанных формальным или неформальным ученичеством, объединённых общей методологией, а также схожим стилем научного мышления1. В связи с этим центральное место в историографических работах занимает изучение коммуникаций в научных сообществах, что подразумевает выявление механизмов становления школы и передачи внутри неё профессиональных ценностей и опыта. Важным является также исследование психологических взаимоотношений внутри корпорации.
Школа М. С. Куторги - одна из первых в отечественной исторической науке. Её исследовательская практика, принципы источниковедческого анализа, механизмы взаимодействия учителя и ученика оказали огромное влияние на все последующие школы не только всеобщей истории, но и отечественной истории. Вместе с тем специальных работ, посвящённых интересующим нас сюжетам функционирования школы Куторги, лишь незначительное количество. Зачастую историографы только констатировали, что такое научное сообщество существовало и называли его представителей - учеников петер-
бургского профессора. При этом обращалось внимание, в большей степени - тезисно, и на значимость для процесса передачи профессионального опыта «вечерних бесед», проводимых М. С. Куторгой2. В советское время внимание исследователей было сосредоточено на общественно-политических и историко-философских взглядах мэтра3, критическому разбору подвергалось его научное наследие4. В современной историографии можно выделить несколько работ, где затрагивается интересующая нас проблема, - статья Т. В. Кудрявцевой5 и монография Э. Д. Фролова6. В труде последнего высоко оценена научная и преподавательская деятельность М. С. Куторги, а также отмечена основополагающая роль учёного в становлении петербургской исторической школы7.
Необходимо также отметить, что в данном случае мы имеем дело со школой лидерского типа, поэтому для исследования процесса становления научного сообщества особенно важной является личность учителя, которая на «формирующем» этапе оказывает определяющее влияние на своих учеников. Это касается и выбора тематики дальнейшего исследования, и принципов работы с источниками и научной литературой, и определения своих теоретико-методологических позиций.
Становление М. С. Куторги как учёного начинается с 1827 г., когда он поступает на словесное отделение Петербургского университета. Но учится там всего год: 14 октября 1827 г. выходит указ о создании Профессорского института в Дерпте, и Михаил Семёнович, сдав вступительные экзамены, отправляется туда. Но этот институт был всего лишь подготовительным звеном перед отправкой будущих профессоров заграницу, где они и должны были получить окончательное образование. И в 1833 г. М. С. Куторга отправляется, по выражению В. В. Григорьева, за «золотым руном европейской науки». А европейская наука в то время славилась прежде всего школой Нибура, заслуга которой состоит в том, что в исторической науке восторжествовал «здоровый критицизм», и античность перестала изучаться в русле «грамматико-антикварного» направления. За рубежом М. С. Куторга посещает занятия А. Бёка, Л. Ранке, Ф. Раумера, где более углублённо знакомится с критическим методом, который «проникает в самую глубину предмета <.. .> отыскивает историческую истину, разбирая и поверяя источники;
обращает внимание на человека.»8.
Критический метод в исторических исследованиях стал для молодого учёного тем инструментом, с помощью которого он обратился к древнейшему периоду греческой истории. Именно этому малоизученному в то время сюжету М. С. Куторга посвящает свою докторскую диссертацию «Колена и сословия аттические» (1838 г.). Здесь он считает уместным проводить аналогии с обществом древних германцев, которое нам известно, главным образом, из трудов римских авторов. Необходимо отметить, что метод аналогий активно применял и Нибур, который был убеждён в повторяемости ряда социально-бытовых явлений9. Защита диссертации молодого учёного (соискателю тогда ещё не исполнилось и 29 лет!) прошла блестяще: «из защищаемой им почвы он не уступил <...> ни одной пяди»10. Многие студенты и преподаватели запомнили эту защиту как образцовую. Так, Г. С. Дестунис отмечает, что «... такую блистательную оборону диссертации, основанную на глубоко обдуманном взгляде, подкреплённую подлинными словами источников, редко приходилось слышать впоследствии в течение почти полувека»11.
М. С. Куторга притягивал к себе молодое поколение с первых дней своей преподавательской деятельности. Его способ чтения лекций завлекал и завораживал студентов: он не пересказывал с кафедры «голые» факты, а старался показывать причинно-следственные связи между явлениями, знакомил слушателей с методами исторической критики и с новейшими разработками зарубежных учёных. Своим блестящим изложением зарубежной истории профессор заставлял интересоваться предметом даже тех, кто не занимался им специально12. На занятиях была «образцо-
13
вая тишина»13, так как лектор при малейшем шуме мог закапризничать, обвинить студентов в неуважении, незнании простых правил приличия и покинуть аудиторию13. Молодёжь тянулась к М. С. Куторге ещё и потому, что после зарубежной стажировки он стал известен как либерал14.
Вопрос об общественно-политических взглядах М. С. Куторги является сложным, и он не раз исследовался историографами15. Из воспоминаний следует, что учёный действительно среди студентов пользовался репутацией либерала16. А. В. Никитенко в своём дневнике в 1835 г. отметил, что Куторга, при-
ехав из заграничной командировки, первое время даже «тяготился мыслью, что должен навсегда прозябать в этом царстве рабства [о России. - А. С.]»17. Но на практике все принципы либерализма, в том числе и гуманность, оставались лишь красивыми словами. Некий А. Ч. вспоминает случай жестокого обращения мэтра с его приёмной дочерью18, что явно не характеризует маститого профессора как почитателя теории естественных прав человека и человеческой свободы.
Преданность студентов, о которой речь шла выше, льстила самолюбию М. С. Куторги. Некто А. Ч. рассказывает случай, как однажды пронёсся по университету слух, что любимого их преподавателя - Михаила Семёновича -хотят заменить на Шакеева. Студенты пришли к последнему на вступительную лекцию и освистали его. На следующем занятии М. С. Куторга не только не «пожурил» молодёжь за их выходку, но и произнёс эффектную, тенденциозную речь» заключив её фразой, что «.где бы ему ни пришлось умирать, он вечно будет вспоминать о петербургских студентах». Эта речь вызвала со стороны студентов новую шумную овацию19.
Ф. Н. Устрялов вспоминает «громадное самолюбие» профессора, «требовавшего от всех к своей особе чрезмерного обожания, едва ли не благоговения»20. Для тех специальностей, где история была не профилирующим предметом, М. С. Куторга излагал свои лекции общедоступно, зачастую выбирал какую-либо эпоху и рассказывал о ней интересные факты, малоизвестные подробности. Тем самым он добивался посещения своих занятий большим количеством слушателей20.
Однако мы не согласны с мнением, что ан-тиковед игнорировал и «злобно насмехался»20 над такими маститыми учёными своего времени, как Грановский, Кудрявцев, Леонтьев, по причине чрезмерно раздутого «Я». Отметим, что Ф. Н. Устрялов пишет о 18521854 гг. Это время, когда ещё свежи воспоминания о конфликте между представителями столичных университетов. Противостояние началось после опубликования критического разбора диссертации Т. Н. Грановского учеником М. С. Куторги М. М. Стасюлевичем. Молодой историк, со свойственным для своего возраста юношеским максимализмом, не признавал «истинно учёного» значения работы именитого московского профессора. Последний заботился о том, чтобы его труд
был доступен для понимания простого обывателя. Соответственно, он уделял большее внимание форме, внешней связи фактов, а не аналитике. В результате раздражённый этим фактом москвич Леонтьев называет диссертацию Стасюлевича «дрянью» и упрекает петербургского антиковеда в элементарном недопонимании смысла греческих текстов. Началось противостояние. М. М. Стасюлевич, естественно, был не один. В письме М. С. Куторге от 10.07.1850 г. он называл свою рецензию на диссертацию Грановского первым из явления «нашего общего дела», отмечал, что много обязан в выработке собственного мнения лекциям своего учителя, и в целом, надеялся на
21
понимание своего научного руководителя21. Такое понимание преданный ученик получил. Однако М. С. Куторге это противостояние ни сколько не помешало переходу в Московский университет. В 1864 г. его не перевыбрали на учёном совете Петербургского университета на должность профессора. Судя по запискам в дневнике А. В. Никитенко, причиной этому была сплетня. Неизвестный распространил между членами совета слух, что Куторга не будет читать лекций в Петербургском университете, о чём будто бы профессор сам объявил на факультетском собрании. В результате, большинство проголосовало против переизбрания Куторги22, после чего он был вынужден остаться сначала внештатным сотрудником, а потом и вовсе покинуть столицу в 1869 г. Однако в Москве студенты a priori невзлюбили нового преподавателя, так как были убеждены, что новый профессор является ставленником ненавистного молодому поколению Леонтьева23. К тому же, по воспоминаниям Н. И. Кареева, в лекциях Куторги «было много ненужной и не идущей к делу болтовни»23. В Московском университете, как и в Петербургском, Михаил Семёнович любил блистать в аудиториях, желал, чтобы студенты слушали его с упоением. Но в это время старейшее высшее учебное заведение Российской империи славилось уже такими учёными, как С. М. Соловьёв, В. И. Герье, П. Г. Виноградов, которые затмили «величие» «пионера отечественного антиковедения». Последний не мог принять, что стал теперь рядовым профессором. В итоге, преподавательская деятельность уже не удовлетворяла его, и он в 1874 г. подал в отставку и уехал в своё имение, где продолжал заниматься наукой. Труды именитого антиковеда, написан-
ные в Борках, посмертно будут опубликованы в двухтомном «Собрании сочинений М. С. Куторги» в 1894 - 1896 гг.
Но ещё в Санкт-Петербурге М. С. Куторге удалось стать «коммуникативным центром», вокруг которого сосредоточились молодые учёные. Из его учеников можно назвать В. Ведрова, М. Стасюлевича, Н. Астафьева, В. Бауера, П. Люперсольского и др. Однако не все из них стали антиковедами. Например, М. М. Стасюлевич сосредоточил свои дальнейшие изыскания в области истории средних веков, В. В. Бауер - в истории нового времени, В. Г. Васильевский - в византийской истории и т. д. Но свои диссертации они защищали именно по греческой истории. Причём, хронологические рамки их исследований редко выходили за пределы классической эпохи, по крайней мере, были близки к ней. Для примера приведём ряд тем магистерских сочинений, разрабатываемых учениками М. С. Куторги. В. Ведров посвятил свои изыскания «Жизни афинского олигарха Крития» (1848 г.24), М. Стасюлевич и В. Бауер - «Афинской игемонии» (1849 г. и 1858 г. соответственно), К. Люгебиль «Афинскому царю Кодру и отмене царской власти в Афинах» (1868 г.), П. Люперсольский - «Храмовому городу Дельфы с оракулом Аполлона Пифийского» (1869 г.). А если кто-нибудь из учеников предлагал тему из других исторических периодов, профессор противился этому, так как был убеждён, что «историю нынче нельзя писать, не усвоив себе древних критик, и что ни один новейший историк ничего не значит в сравнении с Фукидидом...»25. Показательна ситуация, произошедшая с В. Г. Васильевским. Возвратившись из заграничной командировки в 1864 г., молодой учёный предложил своему научному руководителю Куторге тему для магистерской диссертации «Полибий как историк»26. Для неё уже был собран материал и составлен план работы. Однако профессор потребовал изменить тему. В итоге, в 1869 г. магистрант вышел на защиту с работой под названием «Политическая реформа и социальное движение в древней Греции в период её упадка».
Однако научное руководство Куторги не ограничивалось навязыванием определённой темы исследования. Он всячески помогал своим подопечным в подборе источников и литературы, а также в их занятиях древними языками. Необходимо отметить, что кни-
ги были страстью профессора. Ежемесячно он тратил огромные суммы денег, большую часть своего жалования, на пополнение домашней библиотеки, которая, по выражению Ф. Н. Устрялова, «могла считаться для частного лица образцовой»27. На момент продажи книжного собрания Куторги с аукциона в 1906 г. в каталоге значилось 2807 названий, из которых 2240 - иностранные издания и опубликованные на языке оригинала древнегреческие и латинские авторы и их коммен-таторы28.
Будучи уже преподавателями, ученики Михаила Семёновича с почтением относились к своему учителю. Письма Стасюлевича к Куторге начинаются всегда словами: «Любезный и добрый Михаил Семёнович», а заканчиваются: «Душевно уважающий и любящий Вас, М. Стасюлевич»29. Любимому профессору посвящались диссертации. Например, на магистерском сочинении М. М. Стасюлевича было напечатано: «Михаилу Семёновичу Куторге с чувством глубокого уважения и живейшей признательности посвящает признательный ученик [курсив. - А. С.]»30. Воспитанники чувствовали свою сопричастность к «общему делу», к единому научному сообществу, которое возглавлял их любимый преподаватель античной истории. В свою очередь, учитель за своих воспитанников стоял горой. Показателен пример со сдачей Стасюлевичем экзаменов на докторскую степень по всеобщей истории. Н. Г. Устрялов и ряд других профессоров были против выставления положительной оценки после того, как докторант не смог вспомнить последнюю фразу из Аммиана Марцеллина. М. С. Куторга на обсуждении высказался, что он сам не помнит этого, однако, сей факт нисколько ему не мешает занимать должность профессора31. После бурной дискуссии экзамен всё-таки зачли.
А началось формирование этого сообщества ещё в 1840-х гг., когда Михаил Семёнович устроил у себя на дому «вечерние беседы» по примеру немецких семинаров, куда приглашал ограниченное количество студентов. Учёный понимал значимость передачи своего опыта подрастающему поколению историков, поэтому взаимодействие со студентами не ограничивалось стенами Петербургского университета - оно переходило на неформальный уровень. А именно наличие неформальных коммуникаций является одним из
основных признаков научной школы.
В ходе «вечерних бесед» разбирались отдельные вопросы истории, обсуждались сочинения учеников Куторги. Таким образом постигался критический метод и формировалось строго научное мышление у молодого поколения. Некоторые работы, выполненные в этой атмосфере, удостаивались университетской награды. Так, В. В. Бауер в 1855 г. получил серебряную медаль за работу «Описав в общих чертах новейшие открытия в Малой Азии и Ниневии, представить состояние ассирийско-фригийской образованности и указать ея влияние на древнюю Грецию»32.
Тот факт, что Куторга предпочитал не массовую подготовку учеников, а штучную, приглашая только избранных на «вечерние беседы», говорит о том, что вокруг учителя сосредотачивались только сильные личности, которые «из кожи вон лезли», доказывая свою способность к занятиям наукой, чтобы пробиться к мэтру. Однако сильные личности долгое время не могут оставаться под авторитарной опекой. Рано или поздно у них возникает желание вырваться из этой «клетки». Такое желание возникло и у воспитанников М. С. Куторги. Одним из первых обособился В. М. Ведров, заявив, что премию за своё сочинение он получил благодаря тому, что «сумел приласкать академиков»33. Тем самым ученик умалил не только собственные заслуги, но и заслуги своего учителя. Этот поступок был также расценен как выход из научного сообщества, во главе которого находился Куторга. М. М. Стасюлевич с сожалением отмечает в письме от 10.07.1850 г.: «.г. Ведров оставил наше общее дело»34. У некоторых из воспитанников мэтра позже сложились собственные научные школы. Историк И. М. Гревс в научной автобиографии пишет о сформировавшейся к концу XIX в. в Петербурге школе византиноведения В. Г. Васильевского35, к которой он себя и причисляет.
Итак, авторитарный характер, либеральные политические симпатии, приверженность к критическому методу в исторических исследованиях позволили М. С. Куторге сформировать историческую школу. Для своего времени она была самой передовой и сыграла очень важную роль в становлении отечественного антиковедения. Это научное сообщество выросло, главным образом, из домашних семинаров петербургского профессора. На «вечерних беседах» происходила передача опы-
та и профессиональных ценностей, студенты постигали критический метод исторического исследования. Одновременно авторитарный характер учителя способствовал тому, что на определённом этапе своей деятельности ученики порывают связи со своим наставником и уходят «в свободное плавание», занимаясь другими историческими эпохами.
Примечания
1 Одна из последних работ, где рассматриваются теоретико-методологические аспекты трактовки научной школы: Репина, Л. П. Интеллектуальные традиции и научные школы : к методологии исследования // Историк и его дело : судьбы учёных и научных школ : сб. ст. Междунар. науч.-практ. конф., посв. 90-летию со дня рождения проф. В. Е. Майера / сост. и общ. ред. Н. Ю. Старковой и др. Ижевск, 2008. С. 10-11; См. также: Мягков, Г. П. Научное сообщество в исторической науке : опыт «русской исторической школы». Казань, 2000.
2 Наиболее важные из работ, посвящённых личности М. С. Куторги и его школе: Записка
B. В. Бауера в кн.: Григорьев, В. В. Императорский Санкт-Петербургский университет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб., 1870. С. 213-218; Дестунис, Г. С. Михаил Семёнович Куторга : воспоминания и очерки // Журн. М-ва нар. просвещения. 1886. Ч. 246, 7. С. 3-14; Валк, С. Н. Историческая наука в Ленинградском университете за 125 лет // Валк, С. Н. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб., 2000.
C. 9-19; Мадиссон, Ю. К. Молодой Куторга (к вопросу о возникновении русской исторической науки об античности) // Уч. зап. Тартус. гос. ун-та. Таллин, 1956. Вып. 43. С. 3-37; Константинова, А. Д. Жизнь и научная деятельность М. С. Куторги // Вопр. историографии всеобщей истории. Казань, 1967. Вып. 2. С. 80-122; Историография античной истории / под ред. В. И. Кузищина. М., 1980. С. 77-80; Фролов, Э. Д. Русская наука об античности : историогр. очерки. СПб., 1999. С. 161-174.
3 Некоторые из таких работ: Мадиссон, Ю. К. Указ. соч. С. 3-37; Алпатов, М. А. Мировоззрение М. С. Куторги и его концепции истории древней Греции // Вестн. древ. истории. 1955. № 3. С. 179-191; Константинова, А. Д. Общественно-политические и историко-философские взгляды М. С. Куторги // Вопр. историографии всеобщей истории. Казань,
1968. Вып. 3. С. 113-144.
4 См., напр.: Константинова, А. Д. М. С. Ку-торга как историк античности : автореф. дис. ... канд. ист. наук. Казань, 1966.
5 Кудрявцева, Т. В. Куторга М. С. и петербургская историческая школа. О преподавании истории в Петербургском университете в 20-е - начале 30-х гг. XIX в. // Россия в контексте мировой истории. СПб, 2002. С. 408-441.
6 Фролов, Э. Д. Русская наука об античности : историогр. очерки. СПб., 1999. С. 161-174.
7 Там же. С. 169-170.
8 Цит. по: Мягков, Г. П. «Нестор немецкой историографии» или «камердинер истории»? Историки России в спорах о Л. Ранке // Диалог со временем : альм интеллектуал. истории. М., 2001. Вып. 6. С. 49.
9 Возникновение германского антиковедения. XVШ - первая половина XIX в. / науч. ред. и сост. В. Д. Жигунин. Казань, 1991. С. 48.
10 Дестунис, Г. С. Указ. соч. С. 5.
11 Там же. С. 5.
12 Устрялов, Ф. Н. Воспоминания о Санкт-Петербургском университете в 1852-1856 гг. // Ист. вестн. 1884. Т. XVI, № 8. С. 297.
13 Там же. С. 299.
14 Чумиков, А. А. Студенческая корпорация в Петербургском университете в 1830-1840 гг. (из воспоминаний бывшего студента) // Рус. старина. 1880. Т. 30, № 2. С. 370.
15 См., напр.: Алпатов, М. А. Указ. соч. С. 179-191; Константинова, А. Д. Общественно-политические и историко-философские взгляды М. С. Куторги. С. 113-144 и др.
16 См., напр.: Чумиков, А. А. Указ. соч. С. 370.
17 Никитенко, А. В. Дневник. М., 2005. Т. 1. С. 361.
18 А.Ч. Петербургский университет полвека назад. Воспоминания бывшего студента // Рус. архив. 1888. Кн. 3, № 9. С. 142.
19 Там же. С. 140.
20 Устрялов, Ф. Н. Указ. соч. С. 298.
21 Валк, С. Н. Указ. соч. С. 16-17.
22 Никитенко, А. В. Дневник. М., 2005. Т. 2. С. 503.
23 Кареев, Н. И. Прожитое и пережитое. Л., 1990.С. 119.
24 Здесь и далее приводится год защиты магистерских диссертаций учеников М. С. Ку-торги.
25 Никитенко, А. В. Дневник. Т. 2. С. 67.
26 Заливалова, Л. Н. Василий Григорьевич Васильевский // Портреты историков. Время и судьбы / отв. ред. Г. Н. Севостьянов и др. М., 2004. Т. 3 : Древний мир и Средние века. С. 302.
27 Устрялов, Ф. Н. Указ. соч. С. 298.
28 Фролова, О. Э. Издания Этьеннов из собрания М. С. Куторги в РНБ // Мнемон : исслед. и публ. по истории антич. мира / под ред. проф. Э. Д. Фролова. СПб., 2005. Вып. 4. С. 456.
29 М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке / под ред. М. К. Лемке. СПб., 1911. Т. 1. С. 238.
30 Там же. С. 235.
31 Там же. С. 47.
32 Языков, Д. Д. Обзор жизни и трудов покойных русских писателей. СПб., 1890. Вып. 6. С. 22.
33 М. М. Стасюлевич и его современники. С. 236-237.
34 Там же. С. 237.
35 Гревс, И. М. Средневековая история в Петербурге в первую четверть XX века / под ред. К. В. Бамбизовой и А. В. Свешникова // Диалог со временем : альм. интеллектуал. истории. М., 2008. Вып. 22. С. 281-283.
