CC BY
55
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 37 (175).
История. Вып. 36. С. 162-168.
НАУЧНАЯ РЕФЛЕКСИЯ
а. М. Скворцов
М. С. КУТОРГА И в. М. БЕДРОБ: КОНФЛИКТ УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКА
Не со всеми учениками у М. С. Куторги складывались ровные отношения, что во многом определялось сложным характером мэтра. С одним из первых подопечных - В. М. Ведровым
- произошёл даже конфликт. В статье исследуются его причины, а также то влияние, которое он имел на дальнейшую научную карьеру ученика.
Ключевые слова: лидерские научные школы, школа М. С. Куторги, В. М. Ведров, конфликты в научных сообществах.
Центральное место в современных историографических работах занимает изучение коммуникаций в научных сообществах, что подразумевает выявление механизмов становления школы и передачи внутри неё профессиональных ценностей и опыта. При этом существенную роль играет характер межличностных отношений внутри корпорации. Важно для изучения школ исследовать взаимоотношения по линии учитель - ученик и затем проследить, как это общение изменялось после защиты подопечными мэтра диссертаций и попадания их в полноправные члены научного сообщества.
Не всегда у наставника с подопечным складывались ровные отношения. Нередки были между ними противоречия, которые могли вылиться в открытые конфликты. Яркий тому пример - история взаимоотношений В. О. Ключевского и П. Н. Милюкова, подробно исследованная в историографии1.
А. В. Антощенко выделяет два подхода к исследованиям конфликтов. Один направлен на выявление «культуры конфликтов», тех норм, которыми руководствовались их участники при разрешении возникающих противоречий. Второй подход «...вытекает из признания конфликтности существенной чертой университетской демократии, выработка норм которой и овладение ими происходили в столкновении мнений и их носителей - прежде всего профессоров, осуществлявших в разное время в различной степени коллегиальное управление университетами»2.
В нашей статье речь будет идти о столкновении учителя и ученика в рамках школы, что укладывается в типичный «конфликт поколений». Молодой учёный пытается бороться за своё «место под солнцем», преодолевая суще-
ствующие нормы научного сообщества, тогда как его наставник принимает только один вариант поведения подопечного - «уважение и преданность учителю»3. В результате, обе стороны оказываются непонятыми друг другом.
Знакомство В. М. Ведрова (1824-1892 гг.) с М. С. Куторгой произошло в стенах Петербургского университета. В 1842 г. Михаилу Семёновичу по его же прошению было поручено читать курс всеобщей истории первому отделению философского факуль-тета4. Думается, что причиной подачи им в Совет университета такого ходатайства являлись не столько проблемы со здоровьем, как это он сам объясняет5, сколько желание работать со студентами-«историками». В это время ещё свежи воспоминания М. С. Куторги о домашних семинарах немецких профессоров, которые он регулярно посещал, будучи за рубежом на стажировке. Сильно было у него желание сделать нечто подобное на русской почве, сформировать вокруг себя круг единомышленников-любителей античной истории. Это подтверждает тот факт, что в 1842 г. он добился руководства над казённокоштными студентами в «практических исторических упражнениях»6. Однако и сам профессор, и руководство факультета понимали, что эти занятия должны идти в неразрывной связи с лекциями - только в этом случае они могли бы принести действительную пользу студентам. И поэтому следующим логическим шагом было поручение в 1842 г. М. С. Куторге чтения курса всеобщей истории слушателям историко-филологического отделения философского факультета. В этом же году в Петербургский университет поступает В. М. Ведров.
До нашего времени сохранились письма В. М. Ведрова М. С. Куторге, относящиеся к 1850-1857 гг. и свидетельствующие о характере взаимоотношений студента и профессора. Так, из них следует, что на В. М. Ведрова в университетские годы (1842-1846 гг.) очень большое влияние имел именно Михаил Семёнович. Ученик пишет своему наставнику: «Вы первый пробудили во мне душу <.> Ваши идеи человеческие не могли не подействовать на мою одинокую, пылкую душу <...> Я усвоил Ваши же идеи, Вашу же теплоту сердца, Ваши же стремления»7. Особо подчёркивается, что профессор способствовал развитию в своём ученике самостоятельности во взглядах на проблемы истории греко-римского мира8. Даже на одно из сочинений своего учителя В. М. Ведров, «.смело представил свои замечания», предварительно критически изучив его, тогда как другие студенты лишь слепо восхищались новым творением их обожаемого профессора9.
С 1843 г. В. М. Ведров, воспылав любовью к древнегреческой истории, становится одним из активных участников домашних семинаров М. С. Куторги, которые «постоянно и усердно» посещал в течение последующих трёх лет10. Следует отметить, что на этих занятиях Владимир Максимович зарекомендовал себя как способный и талантливый ученик, знаток латинской и древнегреческой литератур10, поэтому профессор ходатайствовал о выделении своему воспитаннику денежного содержания на 16 месяцев для прохождения испытаний и написания работы на степень магистра всеобщей истории10.
Диссертация под названием «Жизнь афинского олигарха Крития», одна из первых в отечественном антиковедении, написанная в жанре исторической биографистики, была защищена в 1848 г. Это сочинение на сегодняшний день безнадёжно устарело11, однако, в середине XIX в. было высоко оценено официальным оппонентом В. М. Ведрова М. С. Куторгой. В качестве основных его достоинств оппонентом отмечались следующие моменты: критический анализ сведений древних писателей и зарубежной историографии по заявленной проблеме, знание автором древнегреческого и латинского языков, рассмотрение событий во взаимосвязи и влиянии их на общественное развитие12. Это были те основные требования, которые предъявлял М. С. Куторга к научным работам, и именно
с этих позиций он оценивал состоятельность учёного. По его прошению диссертацию удалось даже опубликовать13.
Действительно, сложно упрекнуть соискателя в незнании источников и новейшей литературы по теме. Каждый свой тезис он пытается по максимуму подкрепить сведениями из сочинений древних авторов. В частности, В. М. Ведров, опираясь на Диогена Лаэртского и Платона, говорит о родстве Крития с Солоном14. Он спорит с некоторыми распространёнными в историографии мнениями, критикует их. Причём складывается впечатление, что автор хотел защитить персонажа своей диссертации от нападок древних и современных историков. В. М. Ведров явно идеализировал Крития, что часто бывает, когда исследователь углубился в изучение заметного персонажа или сильной личности. Магистрант протестует против тех характеристик своего героя, которые даны в негативных тонах, при этом иногда обвиняя коллег в неопытности или в недостатке убеждённости в их собственных взглядах15. Тональность подобных «нападок» (в данном случае на Генрихса) явно противоречила этике ученой корпорации, манере ведения научной полемики. Для подтверждения обозначенного мнения он не считал нужным подобрать конкретные доказательства.
Эта уверенность в своей правоте, желание выставить себя на лидирующие позиции в рассматриваемой проблематике является одной из характерных черт школы М. С. Куторги. Профессор на «вечерних беседах», как уже отмечалось выше, учил самостоятельности суждений, критике древних авторов и новейших учёных. Молодёжь со свойственным ей юношеским максимализмом иногда, видимо, переходила грани дозволенного.
Заключительный вывод В. М. Ведрова по своей диссертации носит, скорее, нравоучительный и морализаторский характер. Несмотря на массовый террор, учинённый режимом Тридцати, автор восхищается Критием. Более того, Ведров ставит афинского тирана в число великих16. Причиной тому является «привязанность [Крития. - А. С.] своему образу мысли»16, его неукоснительное следование в течение всей жизни собственным идеалам. Однако можно ли говорить, что Критий всегда был верен олигархическим принципам? Э. Д. Фролов, проанализировав воззрения Крития, пришёл к выводу, что этот
исторический персонаж был сродни софистам, которые несли с собой разрушение социальных устоев и морали17. Все те явления, которые ассоциируются у нас с младшей тиранией, были налицо после установления в Афинах режима Тридцати: правление происходило в обстановке абсолютного произвола и отсутствия каких-либо конституционных прав у граждан. Причём террор вёлся не только в отношении демоса, но и аристократической части граждан, тем самым подрывалась естественная для олигархического режима опора18. Бесспорно, в лице Крития мы видим сильную личность, но она по своему характеру антисоциальна.
Даже после защиты диссертации М. С. Куторга продолжал покровительствовать своему ученику. Несмотря на получение В. М. Ведровым степени магистра истории, ему не удалось сразу устроиться преподавателем в учебное заведение. Хотя такие попытки, судя по сохранившимся документам, предпринимались: он пытался занять должность адъюнкта в Московском, Киевском и даже в своём родном - Петербургском уни-верситетах19, но везде получал отказы. В результате В. М. Ведров в сентябре 1848 г. ходатайствует перед попечителем Петербургского учебного округа о назначении ему стипендии для продолжения учёных занятий и подготовки диссертации на докторскую степень20. Благодаря протекции М. С. Куторги, просьба Владимира Максимовича была удовлетворена, однако, надежд мэтра ученик не оправдал. Ведрову удалось лишь написать диссертацию pro venia legendi «Господство афинян в Греции после мира Анталкидова» (первоначальное название), которая очень низко, с точки зрения учёного труда, была оценена его учителем. Судя по отзыву21, «рассуждение» будто написано вовсе не учеником Михаила Семёновича: в нём отсутствует тщательный разбор источников, критические изыскания о предмете исследования, и даже название работы не соответствует её содержанию22. Особо подчёркивалось, что автору не удалось раскрыть тезис о господстве Афин в IV в. до н. э., заявленный в названии23. На наш взгляд, можно говорить лишь о попытке установления афинянами гегемонии в Греции. Для достижения этой цели был возрожден Афинский морской союз в 378 г. до н. э., который строился уже на равноправии всех полисов, входивших в симмахию. Однако когда афиняне
вновь стали переходить к державной политике (взимание больших размеров союзной подати, вывод клерухий, постановка гарнизонов и т. д.), союзники подняли восстание, которое в 355 г. до н. э. привело фактически к распаду Афинского морского союза, что свидетельствовало о крахе гегемонистских устремлений афинской общины. По настоянию автора отзыва, В. М. Ведров меняет название диссертации на более нейтральное - «О значении Афин после Анталкидова мира»24.
По мнению М. С. Куторги, это сочинение имеет достоинства только лишь как пробная лекция: материал изложен в нём вполне доступно с опорой на свидетельства источников и мнения новейших учёных. Поэтому, по заключению мэтра, автор заслуживает звания
доцента24.
В целом же, М. С. Куторга остался недовольным подготовленной диссертацией. Скорее всего, В. М. Ведров писал данную работу самостоятельно, не обращаясь за консультациями к своему учителю и не обсуждая её на «вечерних беседах». После защиты магистерской диссертации Владимир Максимович, вероятно, ощутил себя самостоятельным учёным, полноправным членом сообщества антиковедов и уверился в мысли, что в дальнейшей деятельности на поприще науки ему не нужна опека профессора.
Американский психолог Д. Саймонтон выделил два периода в жизни учёного. На одном из них - «формирующем» - происходит вхождение в науку. На этом этапе неофит должен прислушиваться к мнению мэтров и подражать им25. На втором - «продуктивном» -«учёный перерабатывает накопленный опыт, преобразуя его в свои внутренние установки и взгляды и «отдаёт» в виде своих научных результатов»26. Одной из первых в отечественной историографии эту теорию для характеристики конфликтов внутри научных сообществ историков применила В. П. Корзун, исследуя взаимоотношения между В. О. Ключевским и П. Н. Милюковым27. Считаем целесообразным использовать её и в нашем случае.
«Формирующий» этап, по мнению В. М. Ведрова, завершился для него после защиты магистерской диссертации. Но точка зрения на этот счёт М. С. Куторги была обратной - он не хотел отпускать воспитанника в «свободное плавание». Профессор был убеждён в том, что его ученики в любом возрасте должны с ним считаться и не прене-
брегать сделанными им замечаниями. Своей негативной рецензией на сочинение ученика он и пытался продемонстрировать это, дав понять, что Ведров слишком рано решил выйти из-под опеки. Таким образом, «продуктивный» этап в деятельности учёного в случае со школой М. С. Куторги наступал достаточно поздно. Зачастую для этого необходимо было порвать всякие контакты с учителем и не обращать внимания на даваемые им советы. Имелся и второй вариант - вовсе сменить профессию. Однако по первому пути в середине XIX в. было довольно сложно пойти, если ученик хотел защищать докторскую диссертацию. Авторитет Куторги в научных кругах был довольно высок. К тому же, все диссертации по античной истории, защищаемые в Петербургском университете, неизбежно попадали в руки Михаила Семёновича, и от его мнения многое зависело.
Устав от опеки и желая заявить о своей самостоятельности, В. М. Ведров в 1850 г. разрывает всякие отношения со своим наставником. Причём, делает это довольно громко и скандально, заявив публично в одном из обществ, что премию за своё сочинение он получил благодаря тому, что «умел приласкать академиков»28. Тем самым ученик умалил не только собственные заслуги, но и заслуги своего учителя. В. М. Ведров, чтобы обозначить наличие конфликта между ним и Куторгой, выступил против критического разбора диссертации Т. Н. Грановского, опубликованного М. М. Стасюлевичем28. В нём автор упрекал московского историка в том, что тот, заботясь о пользе и занимательности своего сочинения для простого обывателя, уделял внимание больше форме, повествованию, внешней связи фактов, вместо того, чтобы критически анализировать отдельные факты и явления29. В полемике на страницах «Москвитянина» отразились различия во взглядах на науку, которые впоследствии оказались основой схолар-ной традиции Московского и Петербургского университетов30. В своих суждениях Михаил Матвеевич, безусловно, следовал учителю. Отрекаясь от этих взглядов, В. М. Ведров отрекался и от системы ценностей, которую исповедовали М. С. Куторга и его воспитанники. Именно поэтому данный поступок и расценивался М. М. Стасюлевичем как выход из их научной корпорации. Он отметил в письме от 10 июля 1850 г.: «г. Ведров оставил наше общее дело»31. Причём Михаил
Матвеевич был уверен, что внутренне Ведров соглашался с рецензией, но не мог не осудить её в угоду декану историко-филологического факультета Петербургского университета Н. Г. Устрялову32, бывшего всегда в плохих отношениях с М. С. Куторгой. Этот скандал привёл к упадку профессионального имиджа Владимира Максимовича, превратив его в глазах научной общественности в интригана, ищущего патроната вне своей школы.
Однако В. М. Ведров всё же раскаялся в совершённых им поступках. Его письма второй половины 1850 г. наполнены извинениями за содеянное, воспоминаниями о студенческих годах, о том времени, когда не существовало
33
разногласий между учителем и учеником33. Конфликт с мэтром сыграл роковую роль в судьбе Владимира Максимовича. В лице М. С. Куторги был потерян покровитель с огромным авторитетом в научных кругах. В результате, В. М. Ведрову не удалось, например, добиться зарубежной командировки с учёной целью в Германию, Францию, Англию, о которой он просил министра народного просвещения А. С. Норова34. Думается, что здесь не последнюю роль сыграло отсутствие протекции со стороны М. С. Куторги или какого-либо другого именитого профессора. Такая стажировка способствовала бы росту Владимира Максимовича не только в научном плане, но и в педагогическом, так как обязательным элементом её было знакомство с опытом преподавания исторических дисциплин зарубежными профессорами.
Судя по письмам, В. М. Ведров пытается возобновить в начале 1857 г. исследования в области антиковедения после получения им предложения от министра народного просвещения А. С. Норова занять вакантную кафедру всеобщей истории в Казанском университете. Однако перемещение в провинцию с материальной стороны было ему не выгодно. Со степенью магистра он не мог претендовать на профессорскую должность, которая позволила бы В. М. Ведрову в Казани получать жалование, примерно равное его доходу от преподавательской деятельности в столице. А Владимир Максимович рассчитывал именно на «ординарного профессора» по причине «совершенного расстройства в хозяйстве и семейных отношениях»35.
Для достижения такой цели необходимо было защитить докторскую диссертацию, поэтому он и старается наладить отношения
с М. С. Куторгой, просит дать ему последний шанс, назначив тему из древнегреческой истории и снабдив необходимыми книгами36. Вероятно, Михаил Семёнович согласился на это, и уже через 4 месяца учёное сочинение «Поход афинян в Сицилию и осада Сиракуз» было готово. Но его качество оставляло желать лучшего. М. С. Куторга в «мнении», поданном в Совет историко-филологического факультета, отметил, что многие вопросы соискатель не обработал критически37. Большое количество замечаний у рецензента вызвала первая глава, в которой рассматривается подготовка афинян к морской экспедиции 415-413 гг. до н. э. Во-первых, В. М. Ведров не обосновывает цифру населения Сиракуз - 500000 человек. Во-вторых, автором не освещён должным образом вопрос о численности войска и флота афинян. Сведения, которые приводит Фукидид, необходимо было сопоставить с данными других источников. В-третьих, без внимания остался вопрос о финансовых средствах Афин для Сицилийского похода38. М. С. Куторга заключает, что В. М. Ведров не может быть допущен к защите, так как первая глава диссертации написана неудовлетворительно: «.Здесь мы встречаем не учёное докторское рассуждение, но журнальную, вернее говоря, фельетонную статью, быстро написанную»39. И действительно, на первых страницах сочинения строки, восхваляющие афинян, выглядят довольно странно и ни к месту: «Слава народу, хотя и властолюбивому, хотя и своекорыстному, но до такой степени развитому, что и самые враги чувствуют его благодеяния и забывают свои личные раны <.> Я принёс малую лепту моего уважения и глубокого сочувствия этому великому народу древности.»40. Из этого пассажа становится понятно, что автор подошёл к оценке событий прошлого довольно предвзято.
На наш взгляд, заключение, данное М. С. Куторгой на диссертацию его ученика, несмотря на всю сложность их взаимоотношений, было составлено в строго научной манере в соответствии с требованиями, предъявляемыми к такому роду сочинений. От себя добавим, что III и IV главы вообще построены по хронологическому принципу и содержат, по сути, изложение трудов Фукидида и Плутарха, что подтверждают многочисленные ссылки на них.
Однако В. М. Ведров негативную рецензию своего учителя воспринял как личную
обиду, посчитав, что «это был только предлог к скорейшему окончанию <...> дела без успеха»41. Но Владимир Максимович игнорирует замечания и отдаёт рукопись в печать41. Тем самым он апеллирует к третьей стороне, пытается найти нейтральных рецензентов, надеясь на положительные отклики на свой труд со стороны общественности. Но и тут его ждало разочарование.
Едкий отзыв на диссертационное сочинение В. М. Ведрова дал Н. А. Добролюбов в журнале «Современник». Труд учёного был осмеян поэтом и назван гимназической работой. Основная претензия Николая Александровича, с которой можно согласиться, сводилась к тому, что автор рецензируемого сочинения не сделал вывод о смысле и значении события, о котором повествует -Сицилийского похода афинян, не вписал его в общеисторический контекст42. Вместо этого В. М. Ведров, по мнению Н. А. Добролюбова, пересказывал лишь известные факты, которые неоднократно были предметом разбора учёных43. Владимир Максимович не указал, что Сицилийская катастрофа явилась переломным моментом в Пелопоннесской войне. Поражение афинской армии и флота привело к резкому падению влияния Афинской державы, стратегическая инициатива перешла к Спарте. Внутриполитическими последствиями неудавшейся экспедиции следует считать ослабление радикальных демократов и усиление олигархических элементов в Афинах.
Вместе с тем, в рецензии Добролюбова просматривается определенная тенденциозность в оценках. Так, несправедливым обвинением в адрес В. М. Ведрова, на наш взгляд, стал упрёк в обилии ссылок на источники43. И весьма сомнительным выглядит утверждение публициста о том, что «мнение о событиях древней истории почти во всём уже установились»44. Думается, что развитие историографии в последующие десятилетия доказало как раз обратное: постоянно происходит приращение источникового материала, который необходимо осмысливать, совершенствуются переводы античной письменной традиции, изменяются подходы к изучению древности. Всё это в совокупности говорит о том, что наука об античности находится в постоянном движении и развитии.
В. М. Ведрову всё же не удалось получить докторскую степень. По сути, ему это было уже не нужно, так как через несколько дней
после оглашения разгромной рецензии на диссертацию он получил уведомление о его назначении в Казанский университет «исправляющим должность ординарного профессора по кафедре всеобщей истории»45. Однако и там деятельность Владимир Максимовича была недолгой. Имеется ряд негативных откликов
о нём как о преподавателе. Так, И. А. Худяков в воспоминаниях пишет: «... Лекции свои В. М. Ведров составлял бестолково и бессвязно, что иногда было трудно понять их»46. На занятиях по истории средних веков Владимир Максимович ставил своей целью не выявление тенденций социально-экономического и политического развития стран Европы, а объяснение истории возникновения и окончательного торжества христианства47.
В. М. Ведров был не понят молодёжью, и после неоднократного столкновения со студентами подал в отставку в 1859 г., проработав в Казанском университете около двух лет. Так завершилась его научная и преподавательская карьера. Какого-либо заметного следа в антиковедении ему так и не удалось оставить. Контакты его с М. С. Куторгой после 1857 г. в источниках не фиксируются.
В заключение отметим, что трения между учителем и учеником в научных школах - это нередкое явление. Причины этих противоречий имеют, на наш взгляд, главным образом, субъективный характер. М. С. Куторга старался выработать у своих подопечных самостоятельность мышления, но вместе с тем не мог допустить, чтобы кто-либо из них обособился и совсем не советовался с ним по исследуемым проблемам истории греко-римского мира. Здесь взгляды на науку пересекаются и входят в противоречие с личными амбициями мэтра. Когда ученики понимали это противоречие, то старались дистанцироваться от своего наставника, продолжая сугубо самостоятельные занятия антиковедением. Яркий пример тому - В. М. Ведров. Но его научная карьера имела печальный итог. Плохую службу здесь сыграла амбициозность молодого историка. Он, словно Икар, не послушавшийся совета отца, поднялся сильно близко к солнцу, опалил себе крылья и разбился. В условиях середины XIX в. молодому человеку, имевшему за спиной только лишь защищённую магистерскую диссертацию, без покровителей в лице именитых профессоров было сложно продолжать научную карьеру. Разрыв с учителем был роковой ошибкой В. М. Ведрова: он
не смог самостоятельно написать достойное сочинение на докторскую степень и не получил достаточного опыта для успешного преподавания всеобщей истории.
Примечания
1 См., напр.: Корзун, В. П. Образы исторической науки на рубеже ХІХ-ХХ вв. Екатеринбург ; Омск, 2000. С. 71-73; Макушин, А. В., Трибунский П. А. Павел Николаевич Милюков : труды и дни (18591904) / А. В. Макушин, П. А. Трибунский. Рязань, 2001; Гришина, Н. В. Школа
В. О. Ключевского в культурном пространстве дореволюционной России : дис. . канд. ист. наук. Челябинск, 2004. С. 67-69; Бон, Т. Русская историческая наука. П. Н. Милюков и московская школа / пер. с нем. Д. Торицина. СПб., 2005 и др.
2 Антощенко, А. В. Университетский устав 1863 г. и конфликты в профессорской среде. иЯЬ : www.omgpu.ru/science/conf/conflicts-2008/download/antoschenko_av.doc.
3 Свешников, А. В. «Вот вам история нашей истории». К проблеме типологии научных скандалов второй половины XIX - начала XX в. // Мир историка : историогр. сб. / под ред.
В. П. Корзун, Г. К. Садретдинова. Омск, 2005. Вып. 1. С. 250.
4 Центральный государственный исторический архив г. Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 14. Оп. 1. Д. 4531. Л. 2.
5 В прошении М. С. Куторга отмечает, что болезнь гортани не позволяет ему читать лекции аудитории более чем в 50 человек. Количество же студентов-«юристов», которым он преподавал курс всеобщей истории с 1838 г., с каждым годом постоянно росло. В 1841/1842 учебном году их было уже около 100. (ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4531. Л. 1 об).
6 ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4531. Л. 1 об.
7 Отдел рукописей Российской Национальной Библиотеки (ОР РНБ). Ф. 410. Ед. хр. № 112. Л. 4-4 об.
8 Там же. Л. 4 об.
9 Там же. Л. 5.
10 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 733. Оп. 24. Д. 160. Л. 1.
11 Фролов, Э. Д. Критий, сын Каллесхра, афинянин - софист и тиран // Парадоксы истории
- парадоксы античности. СПб., 2004. С. 236 (подстрочник).
12 ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. Д. 15892. Л. 14.
13 Там же. Л. 15.
14 Ведров, В. М. Жизнь афинского олигарха Крития. Рассуждение, писанное для получения степени магистра всеобщей истории. СПб., 1848. С. 34.
15 Там же. С. 97.
16 ОР РНБ. Ф. 410. Ед. хр. № 112. Л. 4 об.
17 Фролов, Э. Д. Критий, сын Каллесхра .
С. 258.
18 Там же. С. 252 со ссылкой на Ксенофонта.
19 РГИА. Ф. 733. Оп. 24. Д. 160. Л. 14, 18, 24.
20 Там же. Л. 30 об.
21 Текста самой диссертации в архивах, к сожалению, не сохранилось.
22 ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. Д. 15903. Л. 2-2 об.
23 Там же. Л. 2 об.
24 Там же. Л. 7.
25 Аллахвердян, А. Г. Психология науки / А. Г. Аллахвердян, Г. Ю. Мошкова, А. В. Юре-вич, М. Г. Ярошевский. М., 1998. С. 191.
26 Там же. С. 192.
27 Корзун, В. П. Образы исторической науки... С. 72.
28 М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке / под ред. М. К. Лемке. СПб., 1911. Т. 1. С. 50
29 Стасюлевич, М. М. // Москвитянин. 1850. № 12. Июнь. Кн. 2, ч. III, отд. IV. С. 68-69. Рец. на кн. : Аббат Сугерий. Историческое исследование Т. Грановского.
30 Подробнее об этом литературном инциденте см.: Валк, С. Н. Историческая наука
в Ленинградском университете за 125 лет // Валк, С. Н. Избранные труды по историографии и источниковедению. СПб., 2000. С. 1319.
31 М. М. Стасюлевич и его современники.
С. 237.
32 Там же. С. 237, 50.
33 ОР РНБ. Ф. 410. Ед. хр. № 112. Л. 1-5.
34 РГИА. Ф. 733. Оп. 47. Д. 133. Л. 1.
35 Там же. Л. 1 об.
36 ОР РНБ. Ф. 410. Ед. хр. № 112. Л. 6 об.
37 РГИА. Ф. 733. Оп. 47. Д. 133. Л. 7 об-8.
38 Там же. Л. 7 об-8 об.
39 Там же. Л. 9.
40 Ведров, В. М. Поход афинян в Сицилию и осада Сиракуз (с мая 415 до сентября 413 г. до Р. Х.). СПб., 1857. С. 4.
41 РГИА. Ф. 733. Оп. 47. Д. 133. Л. 24 об.
42 Добролюбов, Н. А. // Добролюбов, Н. А. Собр. соч. М. ; Л., 1962. Т. 2. С. 56. Рец. на кн. : Поход афинян в Сицилию и осада Сиракуз. Сочинение В. Ведрова.
43 Там же. С. 54-55.
44 Там же. С. 54.
45 Там же. Л. 12.
46 Цит. по: Дружинина, И. А. Изучение античности в Казанском университете XIX - 20-е гг. XX века. Казань, 2006. С. 73.
47 Там же. С. 72.
