CC BY
129
УДК 821.161.1.09"19/20"
Муртузалиева Екатерина Абдулмеджидовна
кандидат филологических наук, доцент Дагестанский государственный университет
fiona70@mail.ru
М. ГОРЬКИЙ И А.П. ЧЕХОВ В ОЦЕНКЕ Д.С. МЕРЕЖКОВСКОГО (на материале статьи «Чехов и Горький»)
В статье рассматривается проблема оценок Мережковским творчества М. Горького и А.П. Чехова, выявляются приемы критического анализа и степень объективности критика, дается характеристика композиции работы. Мережковский использует прием двойного сопоставления и оценивает Горького и Чехова в широком историко-литературном контексте. Многоуровневый анализ позволяет критику проанализировать выбор героя Чеховым и Горьким, картины природы и их функциональное значение, лейтмотивы в прозе писателей, религиозные представления героев, психологию и метафизику интеллигенции и босяков. Мережковский ставит в статье целый ряд задач, связанных как с оценкой творчества писателей, так и с решением важных для критика вопросов современной литературы, и делает это объективно. Чехов для Мережковского является законным наследником великой русской литературы, а Горький - первооткрывателем нового материка духовного мира, страны тьмы под названием «босячество».
Ключевые слова: критическая статья «по поводу», уровни анализа, прием сопоставления, объективность, композиция.
В 1906 году в сборнике статей Мережковского «Грядущий Хам», вышедшем в издательстве М.В. Пирожкова в Санкт-Петербурге, была опубликована статья Мережковского «Чехов и Горький», отрывок из которой под названием «О Чехове» вышел в № 11 журнала «Весы» за 1905 год.
Проблема взаимоотношений Мережковского и Горького была рассмотрена в важных, на наш взгляд, работах Т.Д. Беловой [2], Н.Н. Примоч-киной [8], И.А. Ревякиной [9], творчество Чехова в восприятии Мережковского анализировали А.Л. Гришунин [2], Н.Г. Коптелова [4; 5], А.П. Чудаков [10] и другие исследователи. С теоретической точки зрения интерес для нас представляла и работа В.Н. Крылова, посвященная формам синтеза эссеистского, литературного и критического дискурса в критике символистов [6]. Цель нашей статьи - проанализировать формы и характер оценок творчества М. Горького и А.П. Чехова в статье Д.С. Мережковского «Чехов и Горький», выявить приемы критического анализа и степень объективности критика, дать характеристику композиции работы.
В начале статьи Мережковский использует метод двойного сопоставления. Чехов и Горький рассматриваются критиком в масштабе другой пары «великанов русской литературы» - Достоевского и Л. Толстого [23, т. XIV, с. 60]. Этот масштаб позволяет критику увидеть сходство Чехова и Горького. Но Мережковский не ограничивается только этим сравнением. Анализируемые авторы вписываются в широкий литературный контекст эпох, предшествующей и современной, проверяются через целый ряд актуальных и вечных проблем русской литературы.
Второй этап сравнения связан с сопоставлением разных аспектов и уровней творчества Чехова и Горького. Объектом интереса критика становит-
ся выбор героя Чеховым и Горьким, картины природы и их функциональное значение, лейтмотивы в прозе писателей, религиозные представления героев, психология и метафизика интеллигенции и босяков. Проблему веры героев и самих писателей Мережковский сопрягает с религиозными исканиями и сомнениями героев Достоевского и самого Достоевского. Критик анализирует взгляды героев Чехова, много цитирует работы писателей, привлекая в качестве примеров даже письма Чехова к С.П. Дягилеву.
Гораздо больше внимания Мережковским в статье уделено Чехову и его героям, в отношении которых осуществляется достаточно обстоятельный критический анализ. Герои Горького чаще возникают в контексте общих рассуждений критика как подтверждение его собственных характеристик, касающихся русской интеллигенции, поэтому иногда его отсылки к произведениям Горького «слепы», хотя контекстуально появляются персонажи рассказов Горького «Ошибка», «Проходимец», «Супруги Орловы», «Читатель», «Тоска», «Бывшие люди». Подобного же рода отсылки прослеживаются в отношении чеховских произведений «Скучная история», «Палата № 6», «Рассказ неизвестного человека», «Дуэль», «Степь». Еще больше отрывков из произведений Чехова цитируется и называется прямо.
Статья Мережковского интертекстуальна и позволяет определить литературно-критические, общественные и религиозно-философские позиции критика по важнейшим вопросам современности. Необходимо подчеркнуть объективность оценок Мережковского, даже с учетом его религиозных воззрений.
Работа делится на три большие главы. Первая глава многопланова тематически, проблемно и композиционно и решает целый ряд задач. Она связана с установлением генетических связей между твор-
68
Вестник КГУ ^ № 1. 2018
© Муртузалиева Е.А., 2018
чеством анализируемых авторов и русской классикой, на фоне которых явственнее обозначается качественное изменение в плане оценки литераторами рубежа эпох общественных и литературных потребностей времени. Для Мережковского это своего рода подмена идей старой эпохи на новые, причем осознание неизбежности происходящего не примиряет Мережковского с безверием и атеизмом эпохи, поэтому уже в этой статье появляется фигура Грядущего Хама.
Второй план анализа связан с проблемой героя времени. Каждый из писателей занимает свою собственную нишу и достигает вершин в изображении своего героя: у Чехова - это интеллигент, у Горького - босяк, один олицетворяет своей рефлексией и сомнением уходящую эпоху, другой - герой времени, рожденный социальным обнищанием. При этом в плане художественного мастерства Чехов оценен неизмеримо выше Горького. «О Горьком как о художнике именно больше двух слов говорить не стоит. Правда о босяке, сказанная Горьким, заслуживает величайшего внимания; но поэзия, которою он, к сожалению, считает нужным украшать иногда эту правду, ничего не заслуживает, кроме снисходительного забвения» [23, т. XIV, с. 62].
Исключений Мережковский не делает ни для описаний природы у Горького, ни для лирических излияний и любовных сцен. Поэтому в дальнейшем критик анализирует исключительно типы героев у Горького, их мировоззрение, взаимоотношения со средой, рассматривая их голоса как голоса времени.
Статья «Чехов и Горький» развивает те тезисы о творчестве Чехова, которые звучали еще в статье «Старый вопрос по поводу нового таланта» и, одновременно, предваряет критическую прозу Мережковского в работах «Брат человеческий» (1910) и «Суворин и Чехов» (1914). Это, по нашему мнению, одна из лучших литературно-критических работ Мережковского. Взгляд и оценки Мережковского с течением времени в отношении Чехова принципиально не менялись, лишь углублялись выводы, больше становилось доказательного материала для наблюдений, в зависимости от типа и жанра работ менялось восприятие и, соответственно, воспроизведение образа Чехова, тональность рассуждений о нем.
Отношение к Достоевскому и Л. Толстому являлось для Мережковского важным показателем характеристики самого общества, равно как и признание в качестве учителей и пророков Чехова и Горького. И причина такого взгляда не только в собственных христианских взглядах Мережковского, но и в неприятии тех перемен в общественном сознании, что несло в себе начало ХХ века. «Чехов и Горький выразители не столько народной, сколько сословной, не столько культурной, сколько интеллигентной середины русского сред-
него сословия, самого многочисленного и деятельного, которому в настоящее время предстоит "делать историю" и за то, что будет сделано, дать ответ на страшном суде истории» [23, т. XIV, с. 60]. Современное общество, с его идеалами и стремлениями, по мнению критика, просто не в состоянии оценить и понять масштаб идей и взглядов Достоевского и Л. Толстого, принять их в качестве учителей и пророков.
Доминантой статьи является сравнение в самых разных видах: сравнение авторов, сравнение цитат, образные сравнения «картинок» из произведений Чехова и Горького с эпизодами из «Братьев Карамазовых» (сцена со Смердяковым, играющим на гитаре; эпизоды из «Легенды о Великом инквизиторе» и др.). В его статье появляется фигура «добродушного критика», читателя, оценивающего писателей.
Мережковский в статье сумел избавиться от предвзятой субъективности, отсюда признание Горького знаменательным общественным явлением, правдивым выразителем подлинной жизни с ее нечаянной красотой, хаотичной, безобразной, могущественной эстетикой, неприемлемой для поклонников чистого искусства, но обязательной для любителей жизни.
Чехов для Мережковского является законным наследником великой русской литературы, а Горький - первооткрывателем нового материка духовного мира, страны тьмы под названием «босячество».
Поэтика Чехова и Горького поверяется критиком через эталонные образцы русской классики. Так высшей оценки критика удостаивается простота стиля Чехова, который смог превзойти в этом признанных мастеров, И. С. Тургенева, Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого. Одной из важнейших черт поэтики Чехова Мережковский считает «уменье возвращаться от последней сложности к первой простоте ощущения, к его исходной точке, к самому простому, верному и главному в нем - вот особенность чеховской, пушкинской и вообще русской всеупрощающей эстетики» [23, т. XIV, с. 65].
Мережковский отмечает простоту сравнений у Чехова, простоту такого уровня, который привносит необычность и таинственность. Природа вовлекается в быт, а описания быта - его главная сила, поэтому, по мнению критика, Чехов величайший бытописатель в русской литературе.
Анализ Мережковского поражает тонкими наблюдениями и выводами, характеризующими и атмосферу времени, его восприятия героями произведений, и само реальное время. Он выявляет два неподвижных полюса чеховского мира - смерть и быт, вокруг которых вращается то, что сложно назвать жизнью героев, потому что их жизнь ограничивается бытом. Отсюда сравнения быта с содержимым гробов или с пчелиным ульем. Поэтому скука и уныние являются одним из важных моти-
вов поэтики Чехова. При этом Мережковский пытается проследить мировоззрение Чехова и Горького во взглядах, речах их героев.
Важнейший вопрос, который венчает первую главку и является своего рода завязкой ко второй, связан с жизненным для критика метафизическим тезисом «Есть Бог или нет?», вопросом Ивана Карамазова Черту - главной темы русской литературы и критики.
Мережковский возлагает на русскую интеллигенцию только часть вины за отсутствие религиозного сознания в настоящее время. Он видит общественные и психологические причины укоренившегося в сознании восприятия понятий «религия» и «реакция» как синонимичных, так как религия долгое время использовалась в качестве инструмента социального угнетения. Чехов и Горький, по мнению критика, являются первыми сознательными учителями и пророками новой религии, религии человечества без Бога, которая была и есть бессознательная религия русской интеллигенции. Используя образ метафизической лестницы (из монолога героя Достоевского Кирилова), ведущей от религии человечества к религии человекобожества, критик у подножия этой лестницы ставит чеховского интеллигента, а вверху - горьковского босяка, и по этой лестнице шагает русская интеллигенция.
Вторая глава статьи конкретизирует изложенные выше тезисы, добавляя аналитики и примеров из произведений Чехова и Горького. Интересно, что критик использует прием перифраза, зашифровывая произведения и героев, предлагая читателям самим определить источник цитат или опознать «восторженного критика».
Мережковский анализирует феномен обаяния, влюбленности интеллигенции в босяка, видит его истоки в политическом сочувствии, в симпатиях к стихийной мятежности и надежде на деятельную роль босяка в русском освободительном движении. Критик исследует босячество как явление, причины его зарождения, его глубокое метафизическое родство с интеллигенцией, психологию босячества. Он дифференцирует внешнюю, социально-экономическую сторону босячества и внутреннее, психологическое босячество как последний предел нигилизма, духовную нищету.
Мережковский видит заслугу Горького в том, что писатель сумел увидеть и показать все стороны босячества. Именно интеллигенция пыталась убедить босяка, вопреки его собственному внутреннему убеждению, что он ни в чем не виноват, виновата исключительно среда. Мережковский остро чувствует, что подобная политика снимает с человека всякую нравственную ответственность за свои поступки.
В его рассуждениях о внутреннем и внешнем босячестве нам видится та же логика, которой руководствовался Д.И. Писарев, анализируя цинизм
Базарова, притом, что революционно-демократическая критика 60-х годов внесла свою лепту в формирование образа героя нового типа, нигилиста, атеиста, протестующего против социального гнета.
Мережковский использует в качестве иллюстративного материала выдержку из «Дневника писателя» за 1873 год, а для более корректного литературного сопоставления «Записки из подполья». Именно отвергнутый и не понятый современниками Достоевский выступает у Мережковского в качестве основного оппонента Чехова и Горького.
В определенные моменты рассуждение Мережковского о природе типов современности берет верх над критическим анализом, который становится инструментом не для понимания идей Чехова и Горького, а идей самого Мережковского, но Мережковский всегда вновь возвращается к критическому анализу.
В «Песни о Соколе», в словах старца Луки из пьесы «На дне» критику видится догматический позитивизм, парадоксально включающий в себя свою метафизику, мистику и приводящий к догматическому материализму. В рассуждениях героев Горького ему видятся искаженные идеи Ницше, приводящие к абсолютному аморализму, потому что босяк с брезгливостью относится к отвлеченными идеалам гуманизма у интеллигенции и еще больше презирает религиозную жалость, милосердие к людям. Слова «Я видел небо, небо пусто» становятся для Мережковского рефреном для характеристики атеистических взглядов босяков Горького.
Обращают на себя внимание не только прямые отсылки к Достоевскому-писателю, критику, публицисту, но и работа с теми же образами, с которыми в «Дневнике писателя» работает Достоевский. В статье «Чехов и Горький» мы встречаемся с некрасовским Власом, чей образ трактуется уже с позиций Мережковского применительно к теме босячества.
В стремлении человека стать Богом Мережковский видит вариацию идеи наполеони, следствием же этой теории становится полное уничтожение человека. Отсюда рассуждения чеховских и горь-ковских персонажей об абсолютной свободе, переустройстве жизни, которые цитирует критик. «Во имя чего это всемирное разрушение? Во имя ничего. Разрушение для разрушения, хаос для хаоса. Спокойное, научно-позитивное: ничего не знаем, - превращается в яростное, мистическое: ничего не хотим, хотим ничего! И в этом хотении ничтожества обнаруживается последняя сущность босячества - служение "умному и страшному Духу Небытия"» [23, т. XIV, с. 85]. «Легенда о Великом Инквизиторе» в очередной раз дает Мережковскому возможность апеллировать к истинному в его глазах пророку и учителю, раскрывая с его помощью психологическую сущность босячества.
Мережковский дает очень точный критический анализ образа старца Луки из пьесы Горького «На дне», называя его единственным ее героем и величайшим созданием автора. Он видит страшную сущность старца, не обманываясь его христианскими взглядами, замечая тонкую подмену понятий в его речах: Христос Богочеловек заменяется сначала просто человеком, потом Человекобогом, а сверхчеловек на данном этапе представлен жуликом, которому «все позволено».
Даже прямой вопрос «Есть ли Бог?», ответ на который Мережковский пытается получить от Чехова и Горького, от их героев, звучит полуправдой слов Луки: «Коли веришь - есть; не веришь - нет. Во что веришь, то и есть» [23, т. XIV, с. 87]. Утверждение Луки, с точки зрения современных концепций эзотерики, - истинная правда, с точки зрения христианина Мережковского - чистая ложь, что он и показывает через систему оппозиций, приводящих к подмене понятий и итоговому выводу: ложь стала правдой, а правда - ложью. Критиком ставится знак равенства между взглядами старца Луки и Великого Инквизитора. Великий Инквизитор также не может прямо ответить на вопрос. Мережковский называет Луку и Инквизитора «вещими призраками», которые являются провозвестниками пути от Христа к Антихристу.
Третья часть статьи продолжает анализ образов чеховских интеллигентов и горьковских босяков и определение религиозных позиций авторов. Особенно его интересует вопрос отношения к религии Чехова, которого он уподоблял его герою, зоологу фон Корену: «Подобно своему герою, Чехов видел в христианстве "одно из гуманитарных знаний", принимал в нем человеческую нравственность, а все остальное отвергал, как суеверие; но и в этом очищенном виде христианство представлялось ему столь сомнительным, что он сам, подобно зоологу фон-Корену, предпочитал "никогда" не ставить вопроса на так называемую "христианскую почву". Как бы то ни было, тот факт, что христианство в произведениях Чехова почти умолчено, уже сам по себе значителен» [23, т. XIV, с. 93]. Увериться в этом ему помогают два частных письма Чехова к С.П. Дягилеву, предоставленные критику последним, причем обращает на себя внимание тот факт, что сначала Мережковский буквально пересказывает письма, а затем цитирует их в полном виде.
Осмысление писем Чехова приводит критика к выводу о том, что Чехов подписывает смертный приговор не только современному религиозному движению в России, но и самому христианству. В суждениях Мережковского присутствует ряд субъективных допущений, касающихся как мотивов того, почему Чехов прошел «мимо» христианства и чего испугался, так и причин нелюбви Чехова к Достоевскому. Но при этом критик приходит и к выводам объективным, поясняющим сложность
ситуации Чехова тем, что его разрывали на части разные политические и литературные лагеря, его называли позитивистом, марксистом, социалистом, народником, декадентом, мистиком. Мережковский принимает на веру признание самого Чехова в письме о том, что он давно растерял свою веру. Критик видит трагедию писателя в той бездне сомнений и противоречий, разрешить которые не может ни он, ни его герои. Отсюда попытка Мережковского прочитать «подпольного» Чехова, скрытого за Чеховым понятным и все понимающим.
Второй важнейший вопрос русской литературы для Мережковского - о бессмертии. Чехов, по мнению Мережковского, первым ответил на него окончательным и бесповоротным «нет», сделав центром душевной трагедии своих героев мысль о смерти, как об уничтожении. И с этой точки зрения логичен вывод об одной из функций религии как средстве против страха перед смертью.
Мережковский выделяет еще один мотив, повторяющийся в творчестве Чехова: мечты о далеком будущем и интерес к нему, подтверждая свои выводы набором цитат. И признания героев Чехова, Горького по этим актуальным вопросам современности звучат для Мережковского музыкой апокалипсиса, торжеством грядущего Хама, образ которого вновь появляется в конце статьи.
Вопросы жизни и смерти критик также поверяет эталоном - героями Достоевского. И с этой точки зрения ни Горький, ни Чехов ничего нового не сказали, в сущности, представив вариации на тему «карамазовщины» и «бобка».
Итоговый оценочный вывод Мережковского таков: «Чехов и Горький действительно "пророки", хотя не в том смысле, как о них думают, как, может быть, они сами о себе думают. Они "пророки" потому, что благословляют то, что хотели проклясть, и проклинают то, что хотели благословить. Они хотели показать, что человек без Бога есть Бог; а показали, что он - зверь, хуже зверя - скот, хуже скота - труп, хуже трупа - ничто» [23, т. XIV, с. 115]. Но этот вывод вовсе не означает неприятия или бойкотирования писателей. Мережковский воспринимает их творчество как предупреждение, и па-фосный образный финал статьи подтверждает это.
Библиографический список
1. Белова Т.Д. М. Горький и Д. С. Мережковский: История творческих взаимоотношений в контексте культурологических исканий эпохи // Творчество Максима Горького в социокультурном контексте эпохи: Горьковские чтения. 2004. - Н. Новгород, 2006. - С. 290-300.
2. Гришунин А.Л. Мережковский о Чехове // Д. С. Мережковский. Мысль и слово. - М., 1999. -С. 235-242.
3. Капустин Н.В. З. Гиппиус о Чехове: К вопросу об античеховских настроениях в культуре сере-
бряного века // Чеховиана: Из века XX в XXI: итоги и ожидания - М.: Наука, 2007. - С. 176-188.
4. Коптелова Н.Г. А.П. Чехов в восприятии Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус (1880-1900 гг.) // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. - 2005. - № 6. - С. 46-50.
5. Коптелова Н.Г. А.П. Чехов в восприятии Д.С. Мережковского (1908-1914 гг.) // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. - 2006. - № 1. - С. 129-133.
6. Крылов В.Н. Синтез литературы, эссеисти-ки и критики в русском символизме // Синтез документального и художественного в литературе и искусстве: Сб. ст. и материалов Междунар. науч. конф. (3-6 мая 2006 г.). - Казань: Изд-во Казанского ун-та, 2007. - С. 418-423.
7. Мережковский Д.С. «Чехов и Горький» // Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений: В 24-х т. - М.: Типография т-ва И. Д. Сытина, 1914. - Т. XIV. - С. 60-116.
8. Примочкина Н.Н. Горький и писатели русского зарубежья. - М.: ИМЛИ РАН .2003. - 361 с.
9. РевякинаИ.А. Мережковский о Горьком: против и за // Д.С. Мережковский. Мысль и слово. -М., 1999. - С. 243-257.
10. Чудаков А.П. Чехов и Мережковский: два типа художественно-философского сознания // Чеховиана: Чехов и «серебряный век». - М., 1996. -С. 50-67.
References
1. Belova T.D. M. Gor'kij i D.S. Merezhkovskij: Istorija tvorcheskih vzaimootnoshenij v kontekste kul'turologicheskih iskanij jepohi // Tvorchestvo Maksima Gor'kogo v sociokul'turnom kontekste jepohi: Gor'kovskie chtenija. 2004. - N. Novgorod, 2006. - C. 290-300.
2. Grishunin A.L. Merezhkovskij o Chehove // D.S. Merezhkovskij. Mysl' i slovo. - M., 1999. -S. 235-242.
3. Kapustin N.V. Z. Gippius o Chehove: K voprosu ob antichehovskih nastroenijah v kul'ture serebrjanogo veka. // Chehoviana: Iz veka XX v XXI: itogi i ozhidanija - M.: Nauka, 2007. - S. 176-188.
4. Koptelova N.G. A.P. Chehov v vosprijatii D.S. Merezhkovskogo i Z.N. Gippius (1880-1900 gg.) // Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta im. N.A. Nekrasova: nauchno-metodicheskij zhurnal. - 2005. - № 6. - S. 46-50.
5. Koptelova N.G. A.P. Chehov v vosprijatii D.S. Merezhkovskogo (1908-1914 gg.) // Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta im. N.A. Nekrasova: nauchno-metodicheskij zhurnal. - 2006. - № 1. - S. 129-133.
6. Krylov V.N. Sintez literatury, jesseistiki i kritiki v russkom simvolizme // Sintez dokumental'nogo i hudozhestvennogo v literature i iskusstve: Sb. st. i materialov Mezhdunar. nauch. konf. (3-6 maja 2006 g.). - Kazan': Izd-vo Kazanskogo un-ta, 2007. -S. 418-423.
7. Merezhkovskij D.S. «Chehov i Gor'kij» // Merezhkovskij D.S. Polnoe sobranie sochinenij: V 24-h t. - M.: Tipografija t-va I.D. Sytina, 1914. -T. XIV - S. 60-116.
8. Primochkina N.N. Gor'kij i pisateli russkogo zarubezh'ja. - M.: IMLI RAN.2003. -361 s.
9. Revjakina I. A. Merezhkovskij o Gor'kom: protiv i za // Revjakina I. A. /D. S. Merezhkovskij. Mysl' i slovo. -M., 1999. -S. 243-257.
10. Chudakov A.P. Chehov i Merezhkovskij: dva tipa hudozhestvenno-filosofskogo soznanija // Chudakov A.P. / Chehoviana: Chehov i «serebijanyj vek». - M., 1996. - S. 50-67.
