CC BY
83А. И. Яковлев
ЛЮДИ ЦЕРКВИ НА ПЕРЕЛОМЕ ЭПОХ. НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О СХОДСТВЕ И ОТЛИЧИЯХ ВО ВЗГЛЯДАХ СВЯТИТЕЛЯ ФИЛАРЕТА (ДРОЗДОВА)
И ПРОТОПРЕСВИТЕРА АЛ ЕКСАНД РА ШМЕМАНА
В статье показаны сходство и различия во взглядах митрополита Филарета (Дроздова) и протопресвитера Александра Шмемана на положение Церкви в эпоху кризиса общественной системы в XIX и XX вв.
Ключевые слова: святитель Филарет (Дроздов), протопресвитер Александр Шмеман, переломная эпоха, личность в истории, сравнительный анализ в богословии.
A. I. Yakovlev
Church’men during the transition of the ages. Similarity and distinctions in the opinions of Metropolitan Philaret (Drozdov) and Father Alexander Schmemann
The article analyzes similarity and distinctions in the opinions of Metropolitan Philaret (Drozdov) and Father Alexander Schmemann, two Russian Orthodoxy’s theologians XIX and XX centuries, on the Church during significant historical changes of the society.
Keywords: metropolitan Philaret (Drozdov), protopresbyter Alexander Schmemann, crucial stage, personality in history, comparative analysis in theology.
Рассматривая немалое на сегодняшний день наследие Православия, мы обращаем внимание как на непреходящую ценность трудов Отцов Церкви, так и на острую актуальность сочинений наших современников, осмысляющих различные проблемы церковной про-
блематики. Общим и для тех, и для других остается одно: верность Христу, верность Церкви Его, а также стремление послужить людям в их духовном пути к Богу В связи с этим слабеют и теряют свое значение временные и пространственные границы, и мы вправе рассматривать и осмыслять как части единого, хотя и разнородного и несходного целого наследие таких деятелей Христианской Церкви как святитель Филарет (Дроздов) и протопресвитер Александр Шмеман.
Цель настоящей публикации состоит в постановке вопроса об общности подходов двух православных богословов к ряду церковных и церковно-общественных проблем в условиях своего времени. А время это оказалось рубежом для смены исторических эпох.
Начало XIX века — формирование современного индустриального строя, капиталистической формации, буржуазного общества со всеми присущими этому строю элементами, среди которых - новое, более рациональное отношение к религии, а значит - новая система ценностей, новая мораль, новая этика. Названные явления при всем очевидном отставании России по социально-экономическим показателям от стран Запада, были ощутимы и в русском обществе, во всяком случае святитель Филарет сознавал наступление нового времени. В проповеди 12 февраля 1855 г. он, в частности, констатировал, что «много набожного, доброго, невинного, скромного из преданий и обычаев отеческих пренебрежено и утрачено, и как много многие приняли чуждых, очевидно неполезных и неприметно клонящихся к вреду новостей»1.
Но спустя столетие в США — стране, ставшей авангардом индустриального общества, начали проявляться приметы кризиса этого общества и выработки его потенциала, стали заметны элементы нарождающегося нового постсовременного, посткапиталистического и постбуржуазного общества. Протопресвитер Александр, с присущими ему тонкостью и глубиной анализа, в 1981 г. уловил симптомы неблагополучия — не краха, но начала болезненного перехода старого строя в новое состояние. По его словам, «все мы в той или иной мере переживаем ощущение тревоги... во всей нашей культу-
1 Святитель Филарет, митрополит Московский. Слова и речи: В 4 т. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2009. Т. 4. С. 168.
ре, во всей нашей ситуации...»2. Само по себе исследование названной социальной проблематики не становилось его специальной задачей, однако осмысление им проблем духовной, церковной и общественной жизни происходило с учетом нарастающего кризиса переходности.
Отражение, подчас невольное, этого переходного состояния общества и церковного организма как его части дает основания для поисков сходства во взглядах святителя Филарета и отца Александра как православных церковных деятелей, на некоторые практические и теоретические вопросы церковной жизни: человек в современном мире; роль и значение традиции в церковной жизни; Церковь и современная культура; революция как инструмент развития общества; Россия и Запад. В данном случае для рассмотрения избираем проблему: Церковь в мире.
Предварительно следует сказать об обстоятельствах известных -об отношении протопресвитера Александра к наследию святителя Филарета.
Отец Александр воспитывался и формировался как церковный исследователь в определенных условиях. Он с юных лет оказался погруженным в атмосферу эмигрантской церковной жизни, унаследовавшей весьма специфическое понимание немалого наследия Русской Церкви синодального периода.
Начало XX в. совпало в России с обострением кризиса национального масштаба, охватывающего все стороны общественной жизни, в том числе и Церковь. Известные высочайшие манифесты 1903 г. и 1905 г., Мнения иерархов (1906 г.), деятельность Предсо-борного Присутствия в 1906—1911 гг. и Предсоборного Совещания в 1912—1914 гг. прежде всего поставили под сомнение всю систему существующего церковного строя, положили начало гласному и широкому обсуждению неблагополучия в некоторых аспектах церковной жизни, предлагали более или менее радикальные преобразования ее.
Следствием признания кризиса и неблагополучия стало появление различных вариантов выправления этого положения, отказа
2Шмеман А., прот. Собрание статей. 1947—1983. М., 2009. С. 113.
от устаревшего наследия и принятия нового, соответствующего современности, причем определения «устаревшего» и «современного» участниками прений весьма различались. Обострились споры, образовались центры ревностных традиционалистов и ярых модернистов, что осложнялось общественно-политическими событиями и религиозными исканиями активной части русского интеллигентского общества. Таким образом, былая органическая (отчасти — формальная, вследствие защиты государства) целостность церковного общества в России оказалась нарушенной.
Не случись Первой мировой войны и революции 1917 г., весьма вероятно, что Русская Церковь путем соборных решений нашла бы верный путь для своего дальнейшего развития, но случилось то, что случилось. И на родине и в эмиграции церковный организм оказался в состоянии переходности: Русская Церковь лишилась положения государственной и должна была осмыслять свое дальнейшее существование в непривычно новых условиях самостоятельности, не говоря о требующих решения проблемах внутрицерковной жизни, накопившихся к тому времени за два столетия по вине государства, отчасти — служителей Церкви. В этом сложность затянувшейся до наших дней переходности Церкви.
Но если в советской России церковные люди преимущественно боролись за выживание Церкви, то в странах Западной и Восточной Европы русские эмигранты получили возможности и для сохранения в неизменности всего объема многовекового опыта церковной жизни, и для решения некоторых церковных проблем.
Представляется, что в Париже, ставшем одним из центров русской эмиграции в 1920-е годы, молодой Александр Шмеман оказался, едва ли сознавая это, в кардинально иных параметрах церковной жизни, чем в России. Конечно, это наложило отпечаток не только на его личность, но и на все творчество, в частности на отношение к синодальному наследию Русской Церкви, одним из столпов которой был митрополит Московский Филарет.
Примечательно, что в опубликованном обширном наследии отца Александра практически нет упоминаний имени святителя Филарета, равно как и святителей Феофана и Игнатия (за редким исключением резко критических оценок). Многотомные собрания трудов этих церковных деятелей имелись в библиотеках, однако
отцу Александру они, видимо, не требовались — в отличие от его учителя протоиерея Георгия Флоровского или его коллеги, протоиерея Иоанна Мейендорфа.
Протоиерей Георгий Флоровский посвятил немало ярких страниц своего «Пути...» анализу личности и деятельности святителя Филарета, неизменно высоко им почитаемого. Вызывает удивление то обстоятельство, что отец Александр прошел мимо принципиально важного вывода Флоровского, сделанного в 1928 г.: великое дело Филарета Московского есть «борьба за свободу православной мысли и за свободу благочестивого любомудрия», заветы Филарета «не устарели, но вновь юнеют...»3. Трудно найти объяснение указанному пренебрежению. То ли это раздражение в отношении Флоровского, имевшего непростой характер, то ли стремление отбросить все казавшееся обветшалым синодальное наследие, то ли что-то еще. Это тем более удивительно, что сам-то отец Александр как раз и боролся всю жизнь за «свободу благочестивого любомудрия».
Стоит отметить принципиальное сходство в осмыслении митрополитом Филаретом и пресвитером Александром места Церкви в мире, а также во взглядах на церковно-государственные отношения. Митрополит опирался на многовековой опыт истории Церкви, вероятно имея в виду деятельность особо почитаемого им святителя Василия Великого. Тогда, в середине IV в., Церковь уже обрела защиту государства, Римской империи, но еще сохраняла воодушевляющий дух отрешенности от мира сего.
Это противоречивое состояние Церкви как земного института продолжалось почти полтора тысячелетия, пока с утверждением капиталистического строя в Европе не выявилось движения к повсеместному формированию наций и национальных государств (поводом к этому послужило освободительное движение против наполеоновской экспансии). «Средневековый синтез», в котором была сделана попытка разрешить изначальный антагонизм Церкви и «мира сего», окончательно распался на Западе к началу XIX века.
3 Флоровский Г., прот. Вера и культура. Избранные труды по богословию и философии. СПб., 2002. С. 279.
В России названный антагонизм еще не обрел такой остроты, но вот с началом эпохи петровских реформ меняются характер и формы церковно-государственных отношений. В начале XIX в. митрополит Московский должен был считаться с силой и авторитетом единого национального государства — Российской империи, стремясь отстоять по мере возможности самостоятельность Церкви как вненационального, но в то же время государственного института. Его отношение к проблеме национальной Церкви было весьма осторожным, если не настороженным — он имел в виду опыт древних Церквей, оказавшихся под гнетом Османской империи.
Заметим, что в первой четверти XIX в. святитель Филарет воспринимал власть в привычном средневековом дискурсе равнозначности государю (власть = государь). Понятие Отечество начало обретать значимость только в эпоху Отечественной войны 1812—1814 гг. (Памятник Минину и Пожарскому был открыт в Москве в 1817 г.). Отношения Церкви и государства понимались Филаретом как отношения государя и Церкви, как это было в эпоху Ветхого Завета, эпоху царей и пророков. Известна его чеканная формула русского самодержавия: «...Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле Царя; по образу Своего вседержительства — Царя самодержавного; по образу Своего Царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, — Царя наследственного»4.
В проповедях святитель нередко затрагивал эти вопросы, осмысляя их с позиций эсхатологии. Иерархия его ценностей очевидна. В проповеди в день коронации императора 20 ноября 1847 г. митрополит сказал: «Благоговение и любовь к Царю нашему природны нам; но мысль о Царе царствующих всего вернее дает сим чувствованиям полную силу, совершенную чистоту, незыблемую твердость и прямоту действия»5.
Спустя столетие пресвитер Александр также «пропускал» понятие национального государства при рассмотрении церковногосударственных отношений, однако выделял понятие «нация». В XX в. после демократических революций власть стала функцией общества; национальные государства стали основными субъектами
4 Святитель Филарет, митрополит Московский. Слова и речи. Т. 4. С. 22.
5 Святитель Филарет, митр. Московский. Указ. соч. Т. 3. С. 395—396.
общественной жизни. Православные Церкви стремятся обособиться по «национальным квартирам».
Активная деятельность протопресвитера Александра по созданию и утверждению независимой Американской Церкви составила существенную часть всех его трудов на протяжении десятилетий. В то же время его позиция не плоска, а многомерна. В полемике с деятелями РПЦЗ он восставал против понятия «национальная Церковь». Основополагающим для него оставался тезис: «в Церкви все имеет вселенский характер... Все, что происходит в одной части Церкви, касается и всех остальных частей, ибо Православная Церковь не федерация чуждых друг другу организаций, а единое Тело Христово...»6
Рассматривая двухтысячелетний опыт Православной Церкви, отец Александр отмечал его этапы: «Обращение Константина и радостно-доверительное отношение Церкви к этому событию не было ни отступлением от веры, ни изменой ее эсхатологическому содержанию... Сила Креста — главного оружия Церкви против демонов — освобождала империю от власти «князя мира сего». Сокрушая идолов, Крест делал Империю «открытой» для Царства, давал ей силу служить Царству и быть его орудием. Но Империя при этом (что необходимо помнить) нимало не трансформировалась в Царство Божие... В «мире сем» постоянно присутствует мир, который «грядет», но какая-либо трансформация или «эволюция» первого в последний немыслима»7. В высказанном взгляде нет противоречия с подходом святителя Филарета.
Эсхатологический подход можно отметить в большинстве размышлений отца Александра о Церкви в мире. «Одной из самых бесспорных примет наших дней, — отмечал отец Александр, — нужно признать невозможность мыслить будущие судьбы человечества в категориях «христианского государства». Секуляризация мира, то есть разрыв его не только с Церковью, но и с религиозным мировоззрением как таковым, стал фактом»8.
6Шмеман А., протопресвитер. Собрание статей. 1947—1983. С. 313.
7 Там же. С. 47.
8 Там же. С. 62.
Столетием раньше этот разрыв не был столь радикальным. Очень любопытно, что два богослова, для которых главным и определяющим была жизнь в Церкви, все же не считали себя вправе полностью абстрагироваться от политических событий своего времени, от тех вопросов, которые волновали умы людей и колебали общественный порядок. Оба предлагали свои ответы на эти вопросы, естественно, осмысляя их на основании опыта своего времени.
В известной проповеди 1848 г. на день рождения императора святитель Филарет утверждает, что в основании могущества и власти царской — могущество и власть Бога9. Иначе говоря, в основании государства и общества — определенный Божий Промысл, и это утверждение святитель относит не только к России. Осмысляя события европейских революций, он рассуждает: «престолы стали там нетверды; народы объюродели. Не то, чтобы уже совсем не стало разумевающих, но дерзновенное безумие взяло верх и попирает малодушную мудрость, не укрепившую себя премудростию Божиею. Из мысли о народе выработали идол и не хотят понять даже той очевидности, что для столь огромного идола недостанет никаких жертв... Не возлюбив свободно повиноваться законной и благотворной власти Царя, принуждены раболепствовать пред дикою силою своевольных скопищ»10. В рамках феодальной системы мышления существующий порядок воспринимался как непреложный всеобщий Закон. Отсюда и неприятие митрополитом революции, стремление «затворить дверь» перед «суетой небезвинной и небезопасной», идущей от «сынов чуждих»11.
В XX веке, пережившем после Русской революции еще несколько революций, понимание этого общественного явления усложняется. На Западе происходит непрерывный экономический рост и «соответствующее перерождение общества»12.
В 1975 г. отец Александр размышляет об очевидном кризисе Закона этого мира в религии, культуре и политике, полагая, что этот кризис выражает «правду искания», принимающую форму рево-
9 Святитель Филарет, митрополит Московский. Слова и речи. Т. 3. С. 415.
10Там же. С. 417-418.
11 Там же. С. 438,439.
12Шмеман А., прот. Дневники. 1973—1983. С. 81.
люции. «Консерватизм печален и тяжел, «революция» — ужасна и страшна, есть всегда пятидесятница дьявола. Есть только один кризис — благой и спасительный. Это — Христос, потому что только из этого кризиса льется благодать и свобода. В Нем исполнен Закон, но исполнена и Революция». Смысл христианства в том, рассуждает отец Александр, что «оно выход ввысь из самого этого ритма. Оно есть возможность жить правдой революции внутри закона (то есть «падшего мира») и правдой закона (отражающего в падшем мире строй бытия) внутри революции. Ибо как закон — «во имя» той правды, которой живет революция, так и революция — «во имя» той правды, которой бессильно живет закон... Христианство, таким образом, — их совпадение, сотаёепИа орроякогит и этот «синтез» закона и революции, исполненность их друг в друге — это и есть Царство Божие, сама правда, сама истина, сама красота, ибо Жизнь и Дух... Мне кажется, что тут ключ к христианскому восприятию культуры, политики да, конечно, и самой «религии» — христианского «держания вместе», а потому и свободы от консерватизма и «революционизма»14.
Уточним, что в своих размышлениях отец Александр, так же как и митрополит, остается противником революции, но он не просто отвергает ее, а снимает ее как способ общественного развития. Религия — это «не разрешение, а снятие проблем»15. Революция в либеральном понимании — борьба за свободу и права человека, но ей он противопоставляет иное: «благодатная, радостная свобода от всяких прав: уничижение Христа...»16.
Наконец, еще об одном аспекте проблемы — свобода человека в Церкви и в мире. Эта проблематика вышла на первый план в развитии общественной мысли Запада после эпохи Просвещения, и вместе с книгами Руссо, Вольтера и Монтескье пришла в Россию в конце ХУП1 века.
11 Лат. совпадение противоположностей.
14Шмеман А., прот. Дневники. 1973—1983. М., 2005. С. 228.
15Там же. С. 20.
16Там же. С. 229.
Святитель Филарет в проповеди 25 июня 1851 г. сказал: «Некоторые под именем свободы хотят понимать способность и не-возбранность делать все, что хочешь. Это мечта, и мечта не просто несбыточная и нелепая, но беззаконная и пагубная». Тут же он предлагает и свое понимание: «Любомудрие учит, что свобода есть способность и невозбранность разумно избирать и делать лучшее, и что она по естеству есть достояние каждого человека», а далее раскрывает православное понимание этого явления: «Наблюдение над людьми и обществами человеческими показывает, что люди, более попустившие себя в сие внутреннее, нравственное рабство — в рабство грехам, страстям, порокам — чаще других являются ревнителями свободы в обществе человеческом пред законом и властью. Но расширение внешней свободы будет ли способствовать им к освобождению от рабства внутреннего? Нет причины так думать. С большею вероятностию опасаться должно противного»17.
Сходная мысль в Дневнике отца Александра: «Все за свободу, но каждый остро и жестоко «анафематствует» каждого... Грустно»18. Одно из размышлений отца Александра 1973 г.: «Христианство разрушает не буржуазия, не капитализм и не армия, а интеллигентская гниль, основанная на беспредельной вере в собственную важность. Ж.-П. Сартр и К0 — плохенькие «иконы» дьявола, его пошлости, его суетливой заботы о том, чтобы Адам в раю не забывал о своих «правах». Там, где говорят о правах, нет Бога. Суета «профессоришек»!.. Ипока они суетятся, негодяи, пословуРозанова,овладеваютмиром»19.
Различия личностей митрополита Филарета и отца Александра вполне очевидны. Они сознательно и убежденно избрали различные пути служения Богу: монашество и белое священство. Они существенно отличаются характерами. Но в то же время, неожиданно мы находим нечто общее в их судьбах.
Они оба обладали незаурядными талантами, огромной энергией и оба пламенели верой. Оба были поставлены на высокие места в церковной жизни. Оба ревностно и деятельно служили в рамках
17 Святитель Филарет, митр. Московский. Слова и речи. Т. 4. С. 23—24.
18Шмеман А., прот. Дневники. 1973—1983. С. 90.
19 Там же. С. 228.
существующей церковной системы, стремясь к ее улучшению. Они работали, каждый на своем месте, с огромной отдачей и производительностью. Но оба великих труженика тяготились этой активной деятельностью, сокровенно стремясь к аскетическому уединению.
Репутация пресвитера Александра Шмемана как церковного «новатора» широко известна, но в свое время так же воспринимался и митрополит Филарет. За архимандритом, затем епископом Филаретом бежали слухи о его «неправославии», «мистицизме» и даже «масонстве». Оставляя в стороне перевод Библии (деяний такого масштаба отец Александр не совершил), обратимся к филаретовским проповедям. Их оригинальность, не нашедшая позднее продолжения, состоит не только в смелом сближении «высокой» и «низкой» лексики, но также в содержании, нередко глубоком богословском осмыслении поставленных вопросов. В изданных собраниях л екций и бесед отца Александра также можно найти смелые по постановке и оригинальные по разрешению богословские исследования.
Итак, кто они — архаисты или новаторы? Вот мы читаем обличение неправого мудрования «тех любителей мнимой старины, у которых любовь к старине превратилась в благоговение к старинным ошибкам и которые исправление описки старинного писца почитают преступлением и даже повреждением веры!»20. Это проповедь святителя Филарета 1847 г.
Сходная по смыслу запись в шмемановском дневнике за 1973 г.: «Любовь к прошлому всегда ведет к идолопоклонству...»21. Конечно же, он призывал вовсе не к забвению прошедшего, но — к верной точке зрения на прошлое.
Протопресвитер Александр после присутствия на богослужении в одной эмигрантской церкви в 1976 г. записал в дневник: «...в служении тщательно скрыто все, что могло бы дойти до сознания верующих, всякое подобие смысла, не говоря уже о молитвах, полная бессмысленность пения... чтения — абсолютно невнятного, включая Евангелие... Можно сказать так: бессознательно, подсознательно, но стиль этот скрывает, замазывает смысл Литургии, Церкви, веры и заменяет его неким общим «чувством»... Вот «мы сохра-
20 Святитель Филарет, митр. Московский. Слова и речи. Т. 3. С. 354.
21 Шмеман А., прот. Дневники. 1973—1983. С. 48.
нили» и «мы сохраняем»22. Однако в другой записи поворот темы: «Литургию поют шесть престарелых людей, поют по-славянски, с ужасным выговором, явно не понимая ни слова — но сохранили!.. Пустая форма, верность — чему?.. И все же такое чувство, что не зря стояла семьдесят лет эта беленькая церковь с куполом, что она как бы ждет чего-то... Сколько литургий было отслужено на этом престоле, сколько, пускай и слепой, верности вложено в «сохранение» этого. Словно, сами того не зная, люди сохранили то Таинство, и это значит — Присутствие...»23. Мир стал другим, совсем иным, чем в Филаретовскую эпоху, отсюда и опасение утерять крупицы подлинной веры. И снова: «Поражает эта твердокаменная приверженность, верность, своего рода смирение: не понимаем, не думаем, но вот храним и радуемся, как хорошо храним.... Важность этого хранения: потом это «хранимое» ударяет кому-то в сердце своей глубиной, огнем. Не было бы этого «сохраненного», нечем и нечего было бы зажигать»24.
Поэтому противопоставление «старое-новое» для них обоих оказывалось не ложным, но недостаточным. «Перестанем состязаться со временем, и обратимся к Вечному, чтобы просить от Него вразумления о судьбах Его во времени», — призывал митрополит в проповеди 2 мая 1848 г., поясняя далее, что «видимая святыня имеет временное назначение, и если называется вечною, то в неопределенном значении многих веков, а не в строгом значении вечности»25.
В. П. Зубов в своем, едва ли не лучшем, исследовании личности святителя Филарета писал: «Он знал, что в конце мира сила крестная «сотрясет всю землю, разрушит в ней то, что было твердо, низринет то, что возвышалось, затмит то, что блистало»... Не-
22Шмеман А., прот. Дневники. 1973—1983. С. 260.
23 Там же. С. 226.
24Там же. С. 82. Такого рода глубокая церковность о. Александра не позволяет согласиться с мнением В. А. Бачинина о том, что «любовь к православию превратилась для Шмемана в какое-то неудобоносимое бремя» (Бачинин В. Историческая теология Александра Шмемана // Свободная мысль. 2013. № 1. С. 158).
25 Святитель Филарет, митр. Московский. Слова и речи. Т. 3. С. 413.
устойчивое равновесие — вот Филаретова формула мира»26. Явным упрощением была и есть редукция мировосприятия и мировоззрения святителя как консервативного идеолога и апологета русского самодержавия (как его, вероятно, и воспринимал отец Александр), хотя в современной энциклопедии «Русский консерватизм» прямо утверждается «соответствие его взглядов официальной идеологии», «консервативной идеологии власти»27.
Святитель Филарет лишь в силу обстоятельств был связан с окружающим миром, внутренне же пребывал вне ненавистного ему Вавилона. Верен взгляд В. П. Зубова: «В нем не было хилиазма, веры в прогресс и рай на земле. Его основным убеждением было, что на земле всегда и неизбежно все дурно, что историческая жизнь идет не к уменьшению, а к увеличению страданий, что чем дальше, тем будет становиться хуже. И наряду с этим в нем жило твердое сознание, что Бог и святость не нуждаются ни в чем, кроме себя. Отсюда совершенно необходимо вытекало, что христианину дано разрешить все вопросы христианской жизни совершенно независимо от среды, что прогрессирующее “хуже” мировой истории никак не задевает христианства»28.
Тот же подход, отсутствие триумфализма, характерен и для отца Александра. В одной из важнейших для него книг «За жизнь мира» он приходит к заключению: «Каковы бы ни были успехи христианской миссии в прошлом... сегодня мы должны честно признать двойную неудачу, двойное поражение. С одной стороны, Церковь не сумела одержать никакой существенной победы над другими мировыми религиями, явить им и донести до них Христа, а с другой, ей не удалось преодолеть хоть сколько-нибудь ощутимым образом победного распространения секуляризма внутри нашей, совсем еще недавно называвшей себя христианской, культуры». Однако, утверждает он в другой работе, «чем чернее ночь кругом нас, тем сильнее проходит через христианство этот новый ток надежды,
26 Зубов В. П. Русские проповедники. Очерки по истории русской проповеди. М., 2001. С. 120.
27 Русский консерватизм середины XVIII — начала XX века. Энциклопедия. М., 2010. С. 543.
28 Зубов В. П. Русские проповедники. С. 148—149.
веры в возможность новой победы». Каким образом? «Только свидетельством о Нем и о Его действительном присутствии среди нас — верой, надеждой и любовью — обретем мы снова путь к победе»29.
Повторим, что целью данного материала не было искусственное «притягивание» двух очень разных деятелей Церкви к некоему «общему знаменателю», однако нельзя не отметить их объективную общность в подходе к кардинальным проблемам жизни Церкви. Дальнейшее сопоставление их взглядов и суждений может помочь в определении общих параметров русского богословия.
Например, заметна близость святителя Филарета и отца Александра по таким темам и предметам, как Евангельское богословие, зло, либерализм, эпоха Просвещения, крест. В то же время для протопресвитера Александра оказались малоинтересны темы, важные для святителя (Библия, власть, суд Божий, Троица, творение), но он сталкивался с вызовами времени, неизвестными святителю Филарету (секуляризация, релятивизм, неоортодоксия, отчуждение от Бога и встреча с Богом).
Возможно, названные черты и совпадения взглядов не уникальны, и немалое число выдающихся церковных деятелей также имели их. Но автору казалось важным отметить различия русского богословия Синодального периода и богословия парижской школы XX века по отдельным вопросам, а также сходство взглядов американского православного священника XX века и московского митрополита века XIX.
29Шмеман А., прот. Вера и Церковь. М., 2012. С. 248—249, 343, 347.
