Litera
Правильная ссылка на статью:
Бадаева С.В. — Лукиан и Леопарди: проблемы рецепции // Litera. - 2019. - № 5. DOI: 10.25136/24098698.2019.5.30849 URL: https://nbpublish.com'Hbrary_read_article.php?id=30849
Лукиан и Леопарди: проблемы рецепции
Балаева Светлана Владимировна
кандидат филологических наук
заведующий кафедрой гуманитарных и инженерных дисциплин, ФГБОУ ВО «Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени АЛ. Штиглица»; докторант, ФгБоУ ВО
«Санкт-Петербургский государственный университет»
199034, Россия, Ленинградская область, г. Санкт-Петербург, наб. Университетская, 7/9
И svetlana.balaeva.@inbox.ru
Статья из рубрики "Актуальный вопрос"
Аннотация.
Предметом исследования является проблема антропоцентризма в диалогах «Нравственных очерков» итальянского поэта и филолога Джакомо Леопарди, в сопоставлении с сатирическими произведениями греческого поэта Лукиана. Также особое внимание уделяется характеру влияния, оказанного Лукианом на Леопарди и на авторов, живших в разных странах в разные исторические периоды (Фонтенель, Г. Филдинг, М.М. Боярдо, Д. Валарессо, Л.Б. Альберти, К.М. Виланд и др.) Автор показывает отличие характера сатиры Лукиана от сатиры его последователей, указывая на общечеловеческую проблематику произведений греческого поэта. В статье используется методология теоретической поэтики и компаративиского анализа, направленная на исследование прозы Джакомо Леопарди («Нравственные очерки», «Дневник размышлений). Новизна исследования состоит в обращении к малоизученной теме влияния содержания произведений Лукиана на Леопарди, который не просто использует сюжеты Лукиана, но и вступает в диалог с греческим автором, анализируя его критику человечества. Основным выводом исследования можно назвать выявленную связь между Леопарди и Лукианом, состоящую в том, что оба автора воспринимают человечество вне времени, как метафизическое явление во вселенной.
Ключевые слова: Лукиан, Леопарди, антропоцентризм, сатира, мениппова сатира, диалог, дневник, ирония, великая цепь бытия, критика прогресса
DOI:
10.25136/2409-8698.2019.5.30849
Дата направления в редакцию:
20-09-2019
Дата рецензирования:
21-09-2019
Дата публикации:
23-09-2019
Переводчики, комментаторы и подражатели называли древнегреческого сатирика Лукиана (Lucianus Samosatensis, ок. 120-192 н.э.) остроумным толкователем
современной жизни и общества, нравоучителем и непочтительным хулителем религии.
——291 История его восприятия последующими поколениями открывает историкам литературы разные стороны его наследия. Это касается множества толкований манеры, стиля и проблем творчества Лукиана. Постоянным и неизменным оставался интерес, который его произведения вызывали у многих поколений, о чем свидетельствует частота появления переводов его творений, а также любовь последующих авторов к его героям и сюжетам. [2; 31
Большую роль творчество Лукиана играло и для Джакомо Леопарди (Giacomo Leopardi, 1798-1837). В данной статье делается попытка сопоставить идеи и манеру Леопарди и Лукиана, что позволит полнее проанализировать творчество итальянского поэта.
Взгляд Лукиана на мир — скептический. Он не доволен миром, особенно существующей религией, он не доволен человечеством и его убеждениями. Он часто высмеивает пороки, но не указывает на добродетели. Именно это последнее создавало проблемы восприятия у подавляющего большинства его последователей на протяжении веков. Например, в комедии «Икароменипп, или Заоблачный полет» (ок. 161 н.э.) герой Лукиана Икароменипп уверен, что люди изначально порочны, а зло властвует миром. Вайнброт приводит в пример ряд авторов, которые упрекают Лукиана за то, что он не
изображает ничего положительного в людях. [3, Ci 63-641
Впрочем, критические взгляды Лукиана не лишили его любви последующих поколений авторов, он становится объектом для подражания, и в итоге занимает важное место в христианской европейской культуре, адаптировавшей его и заставившей его произведения звучать мягче — в свете христианских представлений, иногда
противоречащих идеям Лукиана. [3, Ci 40-851 Так, переводчик французского писателя Фонтенеля (Bernard le Bovier de Fontenelle, 1657-1757) Джон Хьюз (John Hughes) в предисловии хвалит автора за то, что его манера представления персонажей менее вызывающая, чем у Лукиана. [4, c- xviii-xivl
Вдохновленное Лукианом «Путешествие в загробный мир» (A Journey from this World to the Next, 1749) англичанина Генри Филдинга (Henry Fielding, 1707-1754) отличается от лукиановской острой сатиры большим снисхождение к человеческим слабостям и
морализаторством. [3, c- 81-821
Итальянский поэт эпохи Возрождения Маттео Марио Боярдо (Matteo Naria Boiardo, 14411494) в комедии «Тимоне» (Timone, опубл. 1500) заменяет очень мрачное окончание диалога Лукиана словами, что лучше конец оптимистичный и веселый, соответствующий идеалам конца 15 века, т. е. идеалам простой и беззаботной жизни, как указывает
редактор итальянского издания произведений Лукиана Дж. Томасси. [5, c- 1071
Следует упомянуть о венецианском литераторе Дзаккариа Валарессо (Zaccaria
Vallaresso, 1686-1769), в чьей трагедии цитируется «Тимоне» Боярдо. Это известная пьеса «Юный Руцванскад, расперетрагичнейшая трагедия» (Rutzvanscad il Giovine, 1724). Здесь лились потоки крови, а в конце суфлер объявлял о гибели всех персонажей. Как пишут А.К. Дживелегов и С.С. Mокyльский, «эта пародия была направлена не только против наивных авторов, но и против наивных зрителей, любивших пьесы с особенно кровавыми фабулами, где трагизм был чисто внешним и
являлся, по существу, своего рода аттракционом». Гб' ° 3161 С данной пьесой был знаком Джакомо Леопарди, и в «Разговоре сильфа и гнома» (Dialogo di un folletto e di uno gnomo,1824) итальянский поэт цитирует пьесу «Юный Руцванскад»: «Сильф. Вы их напрасно ждете: все погибли - как сказано в финале одной трагедии, где помирали один за другим все действующие лица». Г7' ° 411 Слова «вы их напрасно ждете: все погибли » (mai più non usciran: non gli aspettate ) взяты именно из пародии Валарессо, который в свою очередь цитирует «Тимоне» Боярдо. Г8' ° 2271
Вайнброт напоминает о христианизации Лукиана в 17 веке, сделавшей его орудием против язычества. Например, Фонтенель в предисловии к «Диалогам мертвых древних и новейших лиц» (Nouveau dialogues des morts aucienne et modernes, 1683) обращается к Лукиану, заявляя, что воздержится от изображения некоторых страшных мест Лукиана, например, обстановки в аду. Г3' 4' ° ii1
Резкость сатиры Лукиана, направленная против «ортодоксальности», против бессмысленности всякой религии, была слишком тягостной для его последователей, которые предпочли направить свою сатиру против более конкретных, личных противников. Так, коллективная <^ениппова сатира» (Satyre Ménippée, 1594) — это политическая сатира, вызванная религиозной войной своего времени, нацеленная ее авторами против католической Лиги. Г3' ° 88-891
В замечании к сатире, на которое указывает Вайнброт, объясняется ее сущность — обличить пороки общества и отдельных лиц. Г3' ° 891 В то же время он невольно, но точно формулирует одно из самых поразительных различий между пониманием сатиры у Лукиана и у авторов коллективной «^енипповой сатиры». Различие состоит в том, что Лукиан целится в универсальные смыслы и обстоятельства, т.е. в общем судит о людях, богах и мире. А его последователи целятся в современные обстоятельства. Г9' ° 110-1151
Так, Леон Баттиста Альберти (Leon Battista Alberti, 1404-1472) использовал темы Лукиана для решения проблем своего времени, критикуя, однако, и вневременные, универсальные аспекты человеческой природы. Г10, c. 224-22б; 1 c. 1171 в свою очередь, «Кандид» (Candide, 1759) Вольтера (Voltaire, 1694-1778) полностью унаследовал мрачный фарсовый взгляд Лукиана на человеческий прогресс. Немецкий поэт и прозаик Кристоф Mартин Виланд (Christoph Martin Wieland, 1733-1813) читал, переводил и толковал Лукиана, давая ему объективную интеллектуальную оценку, поскольку
занимался филологическим исследованием работ Лукиана. Г10' ° 224-2261
Леопарди обращается к Лукиану, не будучи свободным от его христианской трактовки, но полностью принимая скептическое отношение Лукиана к религии и, в более широком смысле, к человеческим упованиям и догмам. То, что другие считали у Лукиана проблемным, Леопарди полностью принял и даже усилил. В качестве примера можно привести разговор Mениппа и Хирона. Хирон отказывается от бессмертия из-за бессмысленности сохранять жизнь. Хирон — один из главных символов универсального знания. Как следствие, Леопарди ценит и разделяет отношение Лукиана к человечеству:
он человечество не прощает и видит в нем только дурное — в человечестве нет прощения и благодарности.
Лукиан видит в мире только темную сторону, отсутствие гармонии. И это именно то, что нужно Леопарди. Он сознавал, что обратил внимание в творчестве Лукиана совсем не на то, что видели его предшественники. В письме к Пьеро Джордани (от 6 августа 1821 г.), в котором он кратко рассказывает о своих будущих «Нравственных очерках» (Operette morali, 1827), Леопарди подчеркивает непохожесть своей будущей книги на интерпретацию Лукиана Винченцо Монти (Vincenzo Monti, 1754-1828). Последний, по мнению Леопарди, повинен в том, что использует сюжеты и героев Лукиана для высмеивания неважных вещей. Действительно, Монти написал несколько диалогов в духе Лукиана в рамках своей атаки на языковой фанатизм Академии делла Круска. «Нравственные очерки», пишет Леопарди, «будут посвящены гораздо более серьезным предметам, чем грамматические мелочи, к которым Монти приспосабливает его
(Лукиана)». [11, 1218"1, Например, сюжет Лукиана о летящем над землей Мениппе, который «видит только ужасы мира» повторно используется Леопарди в диалоге «Пари Прометея» (La scommessa di Prometeo, 1824). У Леопарди Прометей, сторонник челочечества, полон разочарования и ужаса от человеческой природы.
Леопарди перерабатывает материал Лукиана, смеясь над одним из самых важных достижений современности — человеческим прогрессом. Безразличный к недостаткам отдельных людей Леопарди принимает основные элементы сатирического диалога Лукиана, который выносит действие за пределы конкретной реальности. Он говорит о человечестве вне времени, в контексте мироздания, как о метафизическом явлении во вселенной. Леопарди тоже говорит об человечестве в общем, сатирически изображая его.
Леопарди и Лукиана объединяет общая цель - борьба против ложного самомнения человека, искаженного понимания мира, религии и долга. Следует напомнить, что давший Мениппее имя Менипп из Гадары, по словам Марка Аврелия (Marcus Aurelius Antoninus, 121-180 н.э.), смеялся над скоропортящейся и эфемерной природой человеческой жизни. [12, Ci 56~57""
За последние годы о влиянии Лукиана на Леопарди написано множество исследований, но выводы, сделанные их авторами, противоречивы. О месте Леопарди в широкой традиции сатирического диалога написано немного, большинство исследователей просто упоминают о возможной характеристике «Нравственных очерков» как о сатире или менипповой сатире. [13, Ci—20; 14, Ci 421 Леопарди рассматривают как исследователя творчества Лукиана и следовательно его ученика. Так, американский исследователь К. Робинсон называет Леопарди показательным примером влияния Лукиана в творчестве
крупного европейского писателя. [9, Ci 2371
С другой стороны, исследователи Леопарди долгое время считали, что Лукиан лишь формально повлиял на «Нравственные очерки». Так, С. Тимпарано считает, что лишь немногие фрагменты «Очерков» имеют связь с Лукианом. Немецкий ученый Ганс Шеель признает, что в своей предыдущей работе J16" недооценивал важность Лукиана для Леопарди. [15, c- 27~281
В последние годы о влиянии Лукиана на Леопарди стали чаще писать в научных работах, подчеркивая его важность для изучения итальянского поэта. [17, c- 112; 18, c- 25~ 861 Значительная часть недавних исследований о влиянии Лукиана на Леопарди касается
роли смеха и иронии и исключает любое влияние другого рода, которое Лукиан мог оказать на Леопарди. Так, Дж. Санджирарди указывает, что между содержанием
«Нравственных очерков» и произведениями Лукиана нет никакой связи. Г18, Ci 391
Исследователи Леопарди часто игнорируют то, каким образом содержание произведений Лукиана повлияло на Леопарди. «Нравственные очерки» Леопарди не только используют сюжеты Лукиана, но и являются откликом на его критику человеческих стремлений, на его разоблачение человеческих заблуждений, в частности, религии.
Возвышающийся на склонах вулкана рассказчик в идиллии «Дрок» (La ginestra, опубл. 1845) бросает свой взгляд не только на вид внизу, но и на небо. Осознание необъятности звезд в противоположность человеческому восприятию их размера (человеческий глаз видит лишь точки) приводит к выводу о ничтожности человечества. Г7. c. 170-1731
Диалог «Коперник» (Il Copernico, 1827) обращается к этой же проблеме, теснее соприкасаясь с историей идей и знаний о пространстве. Здесь Леопарди играет с антропоцентризмом современного человека, который, казалось бы, не поколебался из-за коперниканских открытий о Вселенной. Научная составляющая излагается в форме театрального диалога, суть которого сосредоточивается вокруг отказа Солнца трудиться на благо человека и, следовательно, вокруг визита Коперника к Солнцу. Ученый хочет подорвать порядок вещей и заставить ленивую Землю вращаться вокруг солнца.
В диалоге выстраивается идеальная ситуация для наблюдения роли человечества в космосе. Как и следовало ожидать, снова звучит тема малости человечества и его животной природы. «...я, знаешь ли, устало все время ходить кругом и светить десятку жалких тварей, живущих на комочке грязи, таком маленьком, что даже я, при моем
хорошем зрении, не в силах его разглядеть», — говорит Солнце. Г7, Ci 1421
Коперника призвали на помощь и попросили содействовать изменению вселенной, убедив Землю, что она должна делать то, что Солнце делать отказывается. Диалог комически заигрывает с тонкими материями, физическими и метафизическими, объединяя практические трудности подъема ленивой Земли с ментальным вызовом, связанным с революцией в самооценке человека, возомнившего себя и свою планету центром мироздания. Коперник осознает, каковы последствия революционной трансформации, которую требует Солнце: «Люди должны будут убраться с престола и отказаться от власти, оставшись, однако, при своих лохмотьях и при своих бедах, — а
бед немало». Г7, c- 1471
Тема малости человечества является магистральной также для «Разговора сильфа и гнома» (Dialogo di un folletto e di uno gnomo, 1827), что подчеркивает связь с диалогом «Коперник». Сильф говорит, что свои собственные перипетии люди «называли мировыми переворотами, а истории своих племен — мировой историей. Между тем, наверно, можно, насчитать, даже не выходя за пределы земли, столько же видов — даже не скажу живых тварей, но одних только животных, — сколько было людей, и все эти
животные, созданные им на потребу, ни разу и не заметили, что мир перевернулся». c. 431
Изменения, которое собирается совершить Солнце, приведет к появлению нового порядка вещей. В разговоре сильфа и гнома упоминается, что «и свиньи, согласно Хрисиппу, были только кусками мяса, заготовленными природой для людских кухонь и кладовых, а чтобы они не протухли, в них вместо соли была заложена живая душа».
c—Это ироничный комментарий к вере человечества в то, что мир создан исключительно ради человека. Очевидно, что Леопарди намекает на идею «великой цепи бытия» (scala naturae). Именно эта идея объединяет оба диалога — «Разговор сильфа и гнома» и «Коперник». Но комментаторы «Очерков» долгое время эту связь не отмечали.
Например, Альберто Грилли, называет рассуждение о свиньях и Хрисиппе простым юмором в диалоге, оставляя без комментариев. [19, Ci 61] Однако идея, подразумеваемая в ссылке на веру Хрисиппа о свиньях, играет существенную роль в критике антропоцентризма, которая так важна для обоих диалогов. Важно отметить, что Леопарди касался этого понятия задолго до создания «Нравственных очерков»: «великая цепь бытия» появляется в «Дневнике размышлений» (Zibaldone, 1817-1832, опубл. 1898) еще в 1823 году. Леопарди бросает вызов вере стоиков в то, что
единственными значимыми обитателями земли являются люди и божества [20, Ci 1836~ 1837]. Они упускают из виду другие виды, населяющие землю, упоминая животных только потому, что они служат человеку.
Леопарди использует прием остранения, чтобы проиллюстрировать релятивизм любой догмы. Например, в «Разговоре двух животных» (Dialogo tra due bestie, 1820), бык утверждает, что мир создан для быков, а конь возражает — что для коней. А в диалоге сильфа и гнома, гном утверждал, что мир создан для гномов, а сильф, что для сильфов. Точно так же и люди считали, что мир создан для них.
Две магистральные темы занимают Леопарди: человеческое притворство и место людей во вселенной. В «Копернике» и «Разговоре сильфа и гнома» Леопарди развивает мысли, высказанные в «Дневнике размышлений», и спорит с древними. Прилежное и почти научное отношение, с помощью которого сильф и гном разбивают образцы человеческого поведения, описывает их самих и, наконец, контекстуализируют в механизмах более широкой вселенной, характеризуя персонажей как современных зоологов. Подобно тому, как зоолог комментирует исчезновение того или иного вида животных или растений, сильф и гном говорят о полном уничтожении рода человеческого. Перспектива, необходимая ученым наблюдателям, чтобы постичь правду о человечестве, создается квазинаучным образом, превращающим людей в объекты как бы документального исследования дикой природы.
Здесь скрыт поразительный парадокс, поскольку оба персонажа одновременно имеют свое специфическое место в мире (и, таким образом, равны человеку и всем животным) и являются внешними судьями человеческого поведения. Поскольку они равны всем остальным видам, они вроде бы не должны делать подобных суждений, но все же они
приходят к выводу о том, что мир создан только для них. [11, Ci 611] Так дистанция между людьми и существами, созданными фантазией Леопарди, исчезает, предлагая читателю
подвергнуть сомнению архитектуру очерков. [18, Ci 63~65"1
Идея Леопарди, очевидно родившаяся под влиянием произведений Лукиана, заключается в том, что каждый раз, когда кто-то ставит себя на место человека (в иерархии животного мира), он становится крайне необъективным. Мышление, похожее на человеческое, сбивает с толку; и парадоксальные речи сильфа и гнома заставляют сомневаться, нежели утверждают истину. В совокупности диалоги Леопарди демонстрируют предвзятость и ненадежность взглядов человека на мир, что является сильнейшей критикой антропоцентризма со времен сатир Лукиана.
Библиография
1. Geri L. A colloquio con Luciano di Samosata. Leon Battista Alberti, Giovanni Pontano ed Erasmo da Rotterdam. Roma: Bulzoni, 2011. 279 p.
2. Cox V. The Renaissance Dialogue. Cambridge: Cambridge University Press, 1992. 252 p.
3. Weinbrot H. D. Menippean Satire Reconsidered: From Antiquity to the Eighteenth Century. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2005. 400 p.
4. Fontenelle's Dialogues of the Dead. Hughes, J. tr., London, 1708. Available at: https ://archive.org/details/fontenellesdialo00font/page/n21
5. Luciano di Samosata. Timone o il misantropo. Introduzione, traduzione e commento, Berlin, New York: De Gruyter, 2011. 598 p.
6. История западноевропейского театра. В 7 тт. Т. 2. М.: «Искусство», 1957. 906 с.
7. Леопарди Дж. Нравственные очерки. Дневник размышлений. Мысли. М.: Руспублика, 2000. 448 c.
8. Bellucci, N. Un finale per la Storia del genere umano: il "Dialogo di un folletto e di uno gnomo" // Il comico nella letteratura italiana. Teorie e poetiche. Roma: Donzelli, 2005. P. 225-239.
9. Robinson C. Lucian and His Influence in Europe. London: Duckworth, 1979. 248 p.
10. Garin E. Rinascite e rivoluzioni. Movimenti culturali dal XIV al XVII secolo. Roma: Laterza, 1975. 379 p.
11. Leopardi G. Tutte le poesie, tutte le prose e lo Zibaldone. Rome: Newton Compton, 2013. 2654 p.
12. Marcus Aurelius Antonius. Ad se ipsum libri XII. Leipzig: De Gruyter, 1979. 165 S.
13. Prete A. Finitudine e infinito. Milano: Feltrinelli, 1998. 174 p.
14. Piscopo U. Leopardi, altre tracce. Napoli: Alfredo Guida, 1999. 142 p.
15. Scheel H.L. Leopardi e i satirici greci e latini // Il riso Leopardiano: Comico Satira Parodia. Atti del 9° Convegno internazionale di studi leopardiani (Recanati, 18-22 settembre 1995). Firenze: Casa editrice Leo S. Olschki srl, 1998. 25-31.
16. Scheel H. L. Leopardi und die Antike. München: Hueber, 1959. 253 S.
17. Timpanaro S. La filologia di Giacomo Leopardi. Bari, Roma: Laterza, 2008. 263 p.
18. Sangirardi G. Il libro dell'esperienza e il libro della sventura. Roma: Bulzoni. 2001. 300 p.
19. Grilli A. Leopardi, Platone e la filosofia greca // Leopardi e il mondo antico. Atti del V convegno internazionale di studi leopardiani. Firenze: L.S. Olschki, 1982. P. 53-74.
20. Leopardi G. Zibaldone di pensieri. Pensieri di varia filosofia e di bella letteratura. Le Monnier, Firenze, 1921. 4526 p.