CC BY
443
И.Л.Галинская
ЛУЧШИЕ РАССКАЗЫ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА
В 1971 г. бывший студент В.В.Набокова Стивен Ян Паркер, который в 1958 г. прослушал у профессора два курса в Корнеллском университете, обратился с письмом ко всемирно известному писателю, жившему тогда уже в Швейцарии, с просьбой дать ему интервью. Паркер дважды посетил Набокова в Швейцарии и с 1971 по 1974 г. переписывался с ним. Паркера интересовала хронология рассказов Набокова, написанных на русском и английском языках, поскольку он планировал издать по-английски два сборника набоковских новелл.
Когда Стивен Паркер приехал к Набокову в Монтрё, он привез полный список рассказов, чтобы выяснить, как писатель хотел бы перевести названия русских новелл на английский язык. Предполагалось издать два сборника - первый, состоящий из тринадцати рассказов («A Russian Beauty», т.е. «Русская красавица»), и второй, состоящий из двадцати рассказов («Tyrants Destroyed», т.е. «Истребление тиранов»). Вначале Набоков исключил семь рассказов: «Возвращение Чорба», «Порт», «Рождество», «Гроза», «Катастрофа», «Благость» и «Встреча». Писатель сказал, что это «довольно слабые» рассказы, особенно «Рождество». Но это было в 1971 г., а в 1972 г. Набоков решил исключить из двух сборников всего четыре рассказа: «Рождество», «Боги», «Благость» и «Встреча». Текстов двух ранних рассказов - «Месть» и «Удар крыла» - у Набокова не оказалось, но супруга писателя Вера Евсеевна позже сказала, что он не включил бы и эти рассказы в планируемые два сборника, поскольку считал их слабыми.
В конечном счете получилось четыре англоязычных сборника. Правда, один из них вышел еще в 1958 г. под названием «Набоков-
ская дюжина» («Nabokov’s Dozen»). Еще планировалось три сборника: «Русская красавица», «Истребление тиранов» и «Письмо в Россию». В письме от 21 января 1973 г. Набоков сообщал своему корреспонденту, что хочет иметь на английском языке четыре сборника по 13 рассказов: «...c’est tout: 13 x 4 = circa 50» (всего 13 х 4 = приблизительно 50) (5, с. 64).
По ходу дела Набоков в разговорах признавался Паркеру, что хорошими он считает лишь рассказы «Уста к устам», «Василий Шишков» и «Signs and Symbols» («Знаки и символы»). Последний был написан в 1947 г. в США. В интервью (писатель, однако, не включил это интервью с Паркером в свой сборник «Твердые суждения») Набоков назвал еще три рассказа, которые он также считал лучшими. Это «Облако, озеро, башня», «Весна в Фиальте», а также написанный в 1951 г. в Америке рассказ «The Vane Sisters» («Сестры Вейн»). Эти новеллы, сказал Набоков, абсолютно точно выражают «мои намерения и показывают, на что способно мое искусство, а именно - его величайший романтический ореол» (5, с. 68).
Далее писатель рассказал, что все короткие новеллы пишутся им точно так же, как и романы. «Последние занимают больше времени. Вот и все. В среднем рассказ размером в десять страничек пишется две недели, а двухсотстраничный роман берет около года труда» (5, с. 69). По словам Набокова, его художественные произведения не имеют дидактических элементов и вовсе не предназначены для того, чтобы развлекать читателя, причем некоторые его «сюжеты и миры скрепляются только благодаря магии» (5, с. 69).
В статье «“От третьего лица” Набоков отметил, что разгадывание загадки есть высший и основополагающий акт человеческой мысли» (1, с. 496). Вот и его произведения переполнены аллюзиями, загадками, пародиями, скрытыми цитатами, шифрами, наконец, шутливыми перекличками с трудами корифеев литературы, а также словесной ворожбой и игрой слов. В этой же статье, в которой он сам пишет как бы рецензию на свою же книгу «Убедительное доказательство» («Conclusive Evidence», 1951), Набоков рассказывает, что Берлин в эпоху между двумя войнами оставлял «жутковатое впечатление» (1, с. 501).
Именно это впечатление отразилось в рассказе «Облако, озеро, башня». Повествователь излагает историю «увеселительной поездки» (или, иначе, «увеспоездки»), которую на балу, устроенном в Берлине русскими эмигрантами, выиграл один из эмигран-
тов, «скромный, кроткий холостяк, прекрасный работник», который попытался свой билет продать, но ему это не удалось. В экскурсии участвовали еще несколько персон, и все они были немцами, постоянными жителями Берлина. Дальнейшие события зашифрованы в самом начале при помощи стихов Тютчева, которые эмигрант «давно собирался перечесть» (3, с. 645).
Набоков в этом месте в скобках пишет: «Мы слизь. Реченная есть ложь, - и дивное о румяном восклицании» (3, с.645).
Пародируемая цитата из стихотворения Тютчева «8йепйит!» («Мысль изреченная есть ложь») характеризует спутников Василия Ивановича - милого, доброго человека с умными глазами. Спутники жестоко платят Василию Ивановичу за его желание остаться жить на постоялом дворе рядом с чистым синим озером и старинной черной башней, высившейся на холме. Они платят ему издевательствами и побоями.
Герой-повествователь рассказа «Облако, озеро, башня» якобы сообщает об этом жутком случае своей возлюбленной, к которой он обращается несколько раз со словами «моя любовь», «любовь моя! послушная моя!» О Василии Ивановиче также сказано, что он восьмой год безысходно любит женщину, чужую жену. Эта лирическая тема рассказа подчеркивается словами «... и дивное о румяном восклицании».
Но здесь уже надо хорошо знать поэзию Тютчева, чтобы идентифицировать «румяное восклицание». И автор рассказа «Облако, озеро, башня» в этом читателю отнюдь не помощник, поскольку предлагается скрытая цитата. Речь идет о стихотворении Тютчева «Вчера, в мечтах обвороженных.», где рассказывается о том, как луч денницы пробуждает молодую женщину:
Вот тихоструйно, тиховейно,
Как ветерком занесено,
Дымно-легко, мглисто-лелейно Вдруг что-то порхнуло в окно <. >
Вдруг животрепетным сияньем Коснувшись персей молодых,
Румяным, громким восклицаньем Раскрыло шелк ресниц твоих!
Рассказ «Весна в Фиальте» исследователи творчества Набокова вообще считают одной из лучших его вещей. Герой-повествователь в самом начале сообщает читателю, что его встреча в Фиальте с Ниной была последняя, ибо он не в состоянии представить себе некую «потустороннюю организацию», которая согласилась бы устроить ему новую встречу с нею за гробом (3, с. 524).
Фабула рассказа «Весна в Фиальте» вполне незамысловата: герой неожиданно столкнулся в городке на берегу Ривьера-ди-Леванто (куда он приехал на пару дней отдохнуть) с женщиной, то ли приятельство, то ли роман с которой у него продолжается уже пятнадцать лет, хотя встречаются они редко и вполне случайно. Дома у героя рассказа остались жена и двое детей, а Нина в Фиаль-ту приехала со своим мужем Фердинандом. «Васенька», как называет его Нина1, вспоминает о встречах с нею в России, когда ей было всего семнадцать лет, а затем в европейских столицах - Париже и Берлине. Уехав из Фиальты, герой в Милане развернул газету и узнал, что Нина погибла в автомобильной катастрофе, а Фердинанд и его приятель, «саламандры судьбы, василиски счастья, отделались местным и временным повреждением чешуи» (3, с. 539).
Однако изложенное выше - это лишь один аспект содержания рассказа; второй, так сказать профессиональный, элемент сюжета относится к выяснению творческого писательского потенциала мужа Нины Фердинанда, «известного писателя, венгерца, пишущего по-французски» (3, с. 529). Зинаида Шаховская в своей книге «В поисках Набокова» (Paris, 1979) утверждала, что Фердинанд - это и есть сам Набоков, плюс один из его современников, имеющий много общего с Набоковым, но имени этого писателя она не назвала.
«В совершенстве изучив природу вымысла», Фердинанд кичился званием сочинителя, которое он ставил выше звания писателя (3, с. 529). «Поверхностный восторг», который повествователь себе сперва разрешал, читая его книги, сменился «легким отвращением», ибо проза Фердинанда была похожа на «страшное драгоценное стекло, и кажется, что если разбить его, то одна лишь ударит в душу черная и совершенно пустая ночь» (3, с. 529).
О том, что Фердинанд в рассказе «Весна в Фиальте» имеет общие черты с Набоковым, подумали и другие исследователи. Биограф
1 При переводе на английский язык герой рассказа стал Виктором.
Набокова Эндрю Филд (с которым писатель подписал соглашение в 1968 г., но, получив рукопись биографии, порвал с ним отношения в 1973 г.) убежден в том, что писатель изобразил себя в образе Васеньки (Виктора в английском варианте рассказа), а другой биограф писателя Брайан Бойд находит подтверждения этой гипотезы.
Между тем можно предположить, что Набоков понимал в 1936 г., когда он собирался печатать рассказ «Весна в Фиальте» в журнале «Современные записки», что именно такая реакция последует, т.е. что рассказ назовут автобиографическим. Поэтому в рассказе находим образ второстепенного персонажа, которого можно ассоциировать с самим Набоковым. Это «прочного вывозного сорта англичанин в клетчатых шароварах», который посмотрел на Нину на улице в Фиальте, чем и привлек к ней внимание Васеньки.
На веранде «отдельного ресторана», где они с Ниной затем завтракали, был и этот англичанин. Он вдруг «решительно поднялся, встал на стул, оттуда шагнул на подоконник и, выпрямившись во весь свой громадный рост, снял с верхнего угла оконницы и ловко перевел в коробок ночную бабочку с бобровой спинкой» (3, с. 537). Словом, англичанин, как и Набоков, коллекционер бабочек.
Как известно, литературными врагами Владимира Сирина (Набокова) были ведущие критики русскоязычных эмигрантских изданий Георгий Адамович и Георгий Иванов. Ожесточенная литературная война с ними (а также с Зинаидой Гиппиус) отразилась и в творчестве Набокова. В рассказе «Уста к устам» карикатурно изображены Г.Адамович и Г.Иванов: один - в виде «журналиста с именем» и с дюжиной псевдонимов Евфратского, а другой - в виде редактора некоего парижского журнала «Арион» Галатова. Оба они нагло обманывают «колоссально богатого» Илью Борисовича, пи-сателя-графомана, «директора фирмы, занимавшейся устройством ванных помещений». Они обещают напечатать его бездарнейший графоманский, с позволения сказать, роман в журнале «Арион» в ответ на переведенную автором в Париж «некоторую сумму». Вместо романа в журнале появились три с половиной издевательских странички, озаглавленных «Пролог к роману».
Набоков послал свой рассказ «Уста к устам» в парижскую газету «Последние новости», которая чуть было его и не напечатала, но вовремя спохватилась. Сотрудники «Последних новостей» поняли, что в рассказе карикатурно изображены «главные лица» рус-70
ского зарубежья, и набор рассказа был рассыпан. Рассказ Набокова «Уста к устам» увидел свет лишь через двадцать пять лет.
Вражда с Георгием Ивановым началась после того, как Набоков опубликовал отрицательную рецензию на роман «Изольда» жены Иванова Ирины Одоевцевой. Вот какой эпиграммой откликнулся Набоков:
«Такого нет мошенника второго Во всей семье журнальных шулеров!»
«Кого ты так?» - «Иванова, Петрова,
Не все ль равно...» - «Постой, а кто ж Петров?»
Георгию Адамовичу, который к набоковской прозе относился вполне терпимо, но поэзию его полностью не признавал, Сирин-Набоков отомстил, напечатав в 1939 г. в крупнейшем и наиболее влиятельном парижском журнале «Современные записки» (№ 69) стихотворение «Поэты», подписав его псевдонимом Шишков.
Георгий Адамович поместил в парижской русскоязычной газете «Последние новости» рецензию, в которой «непомерно восторгался стихотворением Шишкова “Поэты” и выражал надежду, что. русская эмиграция, возможно, наконец-то дала великого поэта», пишет сам Набоков в статье «От третьего лица» (1, с. 502). И далее Набоков продолжает: «Осенью того же года, Сирин подробно описал воображаемое интервью (в рассказе “Василий Шишков” -И.Г.), которое он взял у “Василия Шишкова”. Потрясенный, но не утративший боевого задора, Адамович ответил, что сомневается, что это был розыгрыш, однако добавил, что у Сирина могло хватить изобретательности, чтобы изобразить вдохновение и талант, каковых ему, Сирину, так недостает» (1, с. 52-53). «Вскоре после этого Вторая мировая война положила конец русской литературе в Париже», заключает Набоков (1, с. 53).
Впоследствии Георгий Викторович Адамович простил Набокову этот розыгрыш. В книге «Одиночество и свобода» (New York, 1955) в статье «Владимир Набоков» Адамович уже писал: «Набоков - поэт прирожденный, и сказывается это даже в поисках»1.
1 Адамович Г. Владимир Набоков // Октябрь. - М., 1989. - № 1. - С. 201.
В некрологе, посвященном памяти Набокова, журнал «Америка» в мае 1978 г. констатировал, что В.В.Набоков стал американским писателем, хотя приехал в США в возрасте 41 года уже сложившимся русскоязычным литератором. В написанной на английском языке книге «Николай Гоголь» (1944) Набоков обещал как-нибудь рассказать о сумасшедшем, который чувствовал все детали пейзажа и предметы каким-то сложным кодом, благодаря чему Вселенная обсуждала его при помощи шифров и знаков. И это свое обещание писатель выполнил в 1947 г. в рассказе «Знаки и символы» («Signs and Symbols»), который «нравился Набокову больше всего», свидетельствует Стивен Ян Паркер (5, с. 65). В новелле говорится о пожилой еврейской чете, эмигрантах из Минска, которые собираются поздравить своего сына с днем рождения. Сын их, молодой человек с неизлечимо поврежденным рассудком, находится в лечебнице для душевнобольных.
По дороге в лечебницу родителей молодого человека «предупреждают» неблагоприятные знаки: поезд метро стоял четверть часа в туннеле меж двух станций без движения; автобус долго не приходил и был переполнен; дождь лил как из ведра; наконец, вместо сына к ним вышла медсестра, объяснившая, что они увидеть его не могут, так как ночью их сын снова пытался свести счеты с жизнью, а посещение родителей может его расстроить.
На обратном пути, подходя к автобусу, родители юноши увидели, что «беспомощно дергался в луже крошечный, полуживой, неоперившийся птенец», символизируя несчастную судьбу их сына (2, с. 93). Символом несчастья становится и трижды повторяющийся после полуночи ошибочный телефонный звонок, причем как раз в то время, когда родители обсуждают возможность забрать безумного сына из лечебницы домой. Рассказ «Знаки и символы» перекликается со знаменитым набоковским романом «Защита Лужина», который, как сказал сам Набоков, связан с самоубийством, или, скорее, с обратным матом, поставленным Лужиным самому себе (1, с. 514).
«Среди моих рассказов “Знаки и символы” остается старым любимцем», - заявил Набоков в 1970 г. в статье «Юбилейные заметки» (1, с. 608).
Формулировка «знаки и символы», на наш взгляд, не принадлежит Набокову. Она взята из сочинений метафизика и мистика Г.С. Сковороды, «первого философа на Руси в точном смысле сло-72
ва» (оценка протоиерея Василия Зеньковского, автора вышедшей в Париже в 1948-1950 гг. двухтомной «Истории русской философии»). Отец Василий Зеньковский писал так о Григории Саввиче Сковороде (1722-1794), ибо считал, что, «хотя Сковорода в своем развитии чрезвычайно связан с церковной жизнью на Украине, но он далеко выходит за ее пределы и по существу созвучен общерусской духовной жизни. В этом - его обще-русское значение, его законное место в изложении русской философии»1.
Греческое слово «symbolon» означает «знак», а английское слово «sign», согласно словарю Уэбстера, имеет 18 значений, но первое из них - «symbol», так что название «Signs and Symbols», с нашей точки зрения, можно считать тавтологией2.
В философских трудах Григория Сковороды, написанных на церковнославянском языке XVIII в., слова «знак» и «символ», однако, противопоставляются. Сковорода полагал, что природа имеет две «натуры» - видимую, материальную, и невидимую, духовную, причем внешняя и внутренняя натуры библейского мира соотносятся между собою именно как «знак и символ».
Философские труды Григория Сковороды были особенно популярны в России в начале XX в. В 1912 г. в Санкт-Петербурге вышел I том собрания сочинений этого философа XVIII в. с заметками и примечаниями В.Бонч-Бруевича. В том же 1912 г. в Москве была выпущена работа В.Эрна «Григорий Саввич Сковорода: Жизнь и учение».
Также считавший себя мистиком и метафизиком Владимир Набоков, как видим, разделял учение Сковороды о том, что у человека имеются два тела и два сердца: тленное и вечное, земное и духовное, отчего есть человек «внешний» и человек «внутренний». И последний никогда не погибает, ведь, умирая, он только лишается своего земного тела.
В рассказе «Знаки и символы» Набоков излагает мистический смысл «соотносительной мании» психически больного сына стариков, который «воображает, что все происходящее вокруг него имеет
1 Зеньковский В.В. История русской философии. - Л., 1991. - Т. 1, ч. 1. - С. 65.
2 Webster’s new international dictionary of the English language. - Springfield (Mass.), 1946. - Vol. 2 - P.2334.
тайное отношение к его личности и существованию» (2, с. 94), и поэтому все есть шифр, и повсюду и речь идет об этом шифре.
Рассказ Набокова «Сестры Вейн» («The Vane Sisters») был отвергнут в 1951 г. редакцией журнала «Нью-Йоркер» («The New Yorker») как не вызывающий никакого сочувствия к его умершим персонажам. В письме от 17 марта 1951 г. редактору журнала Кэтрин Уайт Набоков объясняет, что повествователь рассказа «Сестры Вейн» является «бессердечным наблюдателем внешних проявлений жизни, невольно становясь свидетелем очаровательной и трогательной «ауры» мертвой Синтии. Он все время видит, когда говорит о ней, ее кожу, волосы, жесты»1. Повествователь далее показывает, как «солнечный призрак» Синтии преследует его. В конце концов он то ли получает, то ли сам пишет акростих, в котором мертвая Сибилла Вейн говорит о льдинках возле мертвой Синтии.
В вышеназванном письме к Кэтрин Уайт Набоков также замечает, что большинство рассказов, которые он собирается написать в дальнейшем и которые уже написал в прошлом, имеют именно такие сюжеты, где внутренний второй (но главный) план повествования непременно становится фоном внешнего, полупрозрачного плана либо вплетается в него.
В рассказе «Сестры Вейн» (1951) Набоков косвенно изложил свое эстетическое кредо «двоемирия», «the otherworldly», «the two world theme», или (как его называла супруга Владимира Владимировича Вера Евсеевна) «потусторонности», причем это кредо могло расшифроваться самими читателями рассказа.
В эпизоде, где говорится о посмертном вмешательстве стариков, повествователь сообщает, что при жизни Синтия Вейн была в дружеских отношениях с несколько свихнувшимся престарелым библиотекарем по фамилии Порлок. Он выискивал в старинных книгах курьезные опечатки. Так, в слове «hither» (сюда, ближний) он нашел ошибочную замену второго «h» на «l», отчего получилось «Hitler». Через три дня после смерти библиотекаря Порлока Синтия заявила, что она читала бессмертные стихи, в которых первые буквы волшебной реки Alph есть не что иное как провидческая аббревиатура имени Анна Ливия Плюрабель из «Поминок по Финнегану» Джойса, а конечное «h» подразумевает слово «Hitler».
1 Russ. lit. triquart. - Ann Arbor (Mich.), 1991. - № 24. - P. 98.
Речь идет о фрагменте поэмы «Кубла Хан, или Видение во сне» знаменитого английского поэта и метафизика Сэмюэла Кол-риджа (i112-iS34). Поэт утверждал, что строки этой поэмы привиделись ему во сне, но, когда он их записывал, его внимание отвлек некий делец из Порлока, отчего он забыл приснившиеся строфы, а остался лишь фрагмент.
Известно, что бессмертный фрагмент Колрижда «Кубла Хан» связывает творческий акт с демонизмом. Поэт считал, что туманность выражения в творчестве необходима. При этом Колридж допускал два стандарта: i) те идеи, которым присуща ясность, должны быть выражены ясно; 2) туманные же идеи не должны получать четкого вьіраженияІ.
Сборник «Лирические баллады» (i1S9) был написан двумя поэтами: Сэмюэлом Колриджем и другим знаменитым англичанином Уильямом Вордсвортом (І110-iS50). Позднее Колридж заметил в мемуарах «Biographia Literaria» (iSi1), что он изображал в балладах сверхъестественные лица и события, а Вордсворт должен был в своих балладах придать прелесть новизны повседневному.
Эстетическое кредо «двоемирия» Набокова почерпнуто, на наш взгляд, из поэзии, мемуаров, лекций о Шекспире и эссеистики Сэмюэла Колриджа. Можно вспомнить, что в І955 г. в английском тексте романа «Лолита» Набоков написал, что едва ли нужно быть специалистом по творчеству Колриджа, чтобы понять банальную шутку «A.Person, Porlock, England», т.е. одну из записей, которые оставлял в гостиничных книгах Куильти, удирая с Лолитой от Гум-берта Гумберта.
Труды Колриджа по эстетике, его своеобразный поэтический мир оказали определенное влияние и на русскую литературу XIX в. «Так ныне Wordsworth, Coleridge увлекли за собой мнение многих», -писал А.С. Пушкин в ІS2S г.2. И в ІS3i г.: «Я занялся моими делами, перечитывая Колриджа, сочиняя сказки и не ездя по соседям»3.
1 См. об этом: Галинская И.Л. Эстетические и философско-этические взгляды Сэмюэла Колриджа в освещении современной англо-американской критики. - М., 1979. - 27 с.
2 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 6 т. - М., 1936. - Т. 6. - С. 83.
3 Там же. - С. 416.
В начале 1990-х годов ХХ в. сын писателя Дмитрий Набоков сказал, что он вместе с матерью Верой Евсеевной Набоковой собирается опубликовать по-английски все ранние рассказы писателя, которые тот не включил в четыре сборника по i3 рассказов каждый. Наследники Набокова объяснили свой план тем, что писатель намеревался сделать это сам, но, к сожалению, не успел.
Список литературы
1. Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. - М., 2002. - 104 с.
2. Набоков В. Со дна коробки. Прозрачные предметы. - СПб., 2004. - 256 с.
3. Набоков В. Облако, озеро, башня: Романы и рассказы. - М., iQSQ. - ЮЗ с.
4. Nicol Ch. «Ghastly rich glass»: A double essay on «Spring in Fialta» // Russ. lit. triquart. - Ann Arbor (Mich.), І99І. - N 24. - P. ПЗ-^.
5. Parker St.J. Vladimir Nabokov and the short story // Ibid. - P. 63-12.
