CC BY
47
2003.02.026. В.В.НАБОКОВ: PRO ET CONTRA / Сост. Аверина Б. и др. — СПб.: РХГИ, 2001. — Т. 2, 1064 с. — (Рус. путь).
Второй том антологии текстов В.В.Набокова и материалов о его творчестве1, опубликованный издательством Русского христианского гуманитарного института, состоит из трех разделов и библиографии.
В первом разделе "В.Набоков. Стихи, переписка, заметки, интервью" напечатаны два юношеских стихотворения 1918 г., написанные в Крыму и не вошедшие в берлинские сборники, — "Вечер тих. Я жду ответа" отмеченное символистской образностью ("роза дымки", "роза света"), и "Бахчисарайский фонтан" памяти Пушкина (ориентированное на его поэму "Бахчисарайский фонтан" и стихотворение "Фонтану Бахчисарайского дворца"). Оба стихотворения Набокова (Сирина) были опубликованы в газете "Ялтинский голос" (1918), а в начале 90-х годов в "Крымских известиях".
Из архивных материалов впервые напечатано "Палестинское письмо" Самуилу Розову, сыну бизнесмена И.Розова (соратник В.Жаботинского), однокласснику и другу Набокова по Тенишевско-му училищу. Он уехал в Палестину в 1924 г. Письмо впервые воспроизводится по оригиналу, посланному 4 сентября 1937 г. в Палестину. Как комментирует Ю.Левинг, "повествовательная ткань письма 1937 г. не укладывается в рамки эпистолярного жанра, контаминируя мемуары и художественную прозу..." (с. 13). Заметив в начале письма: "Я делю людей на помнящих и не помнящих, первые всегда лучше вторых", В.Набоков относит своего друга к первым; все письмо — это воспоминания, в мельчайших подробностях и с типично набоковскими стилем и образностью оно воссоздает тенишевское прошлое. Ю.Левинг приводит сведения об учителях, заметку о Набокове-футболисте и о футболе в Тенишевском училище, выявляет параллельные места в художественных текстах (прежде всего в "Даре"), сообщает, что встреча Набокова и Розова состоялась в 1962 г. в Церменте. Они собирались увидеться вновь, но в 1975 г. Розов умер.
Важнейший архивный материал тома — переписка "аристократа" и либерала Набокова с Владимиром Михайловичем Зензиновым (1880— 1953), профессиональным революционером, членом ЦК партии эсеров, бывшим террористом, чья "доэмигрантская часть жизни", по словам
1 Первый том: В.В.Набоков: pro et contra / Сост. Аверина Б. и др.; комм. Белодубровского Е. и др.; библиогр. Маликовой М. — СПб.: РХГИ, 1997. — 974 с. — (Рус. путь).
комментатора Г.Глушанок, напоминает "авантюрный роман" (с. 35). Зензинов был несколько раз арестован, бежал из ссылок, участвовал в подготовке нескольких покушений. В 1918 г., будучи членом Всероссийского временного правительства (Уфимской директории) был арестован колчаковцами и выслан в Китай, в 1919 г. приехал в Париж, где уже жил И.И.Фондаминский, его друг юности. С 1920 г. член редколлегии журнала "Современные записки". Набоков познакомился с Зензиновым в Париже, куда по приглашению Фондаминского он приехал из Берлина для участия в цикле вечеров журнала. В 1940 г. через Финляндию и Швецию он уехал в США. В Нью-Йорке на свои деньги он издал книгу "Встреча с Россией: Как и чем живут в Советском Союзе. Письма в Красную Армию. 1939-1940" (1944), содержавшую собранные им на финском фронте 277 писем советских людей. Отзыв Набокова об этой книге позднее был помещен Зензиновым на рекламном листке: "Мрачна и скудна и нестерпимо несчастна Россия, отражаемая в этих патетических каракулях и... ничего, ничего не изменилось — и те же солдатки шалели от того же голода и горя пятьсот лет тому назад. И тот же гнет, и те же голопузые дети в грязи, во тьме — за них одних этих мерзостных " вождей народа" — всю эту холодную погань — следовало бы истребить — навсегда. Я считаю, что эта книга самое ценное из всего, что появилось о России за эти двадцать пять презренных лет..." (с. 77). С Набоковым, о чем свидетельствует их переписка, его сблизила и позиция резкого противостояния просоветским настроениям, которые после перелома в войне возобладали в русской эмигрантской среде. Набоков выслал Зензинову чек для издаваемого им журнала "За свободу" (19411947), альтернативного просоветской парижской печати. Возможно, Зензинов, как и Фондаминский, оставался для Набокова "героическим" представителем русской интеллигенции, сохранившим верность идеалам своей юности.
В одном из писем Набоков осудил посещение русскими эмигрантами Богомолова, советского посла в Париже. Переписка опровергает сложившееся представление об аполитичности Набокова. "Лейтмотив" переписки — общая обеспокоенность судьбой оставшегося в оккупированном Париже И.Фондаминского (Илюши) и родственников Веры Евсеевны, жены Набокова. Еще обсуждается подготовка набоковских литературных вечеров в Нью-Йорке (Зензинов помогал их устраивать); возможность выхода "Дара" отдельной книжкой; переправка в Америку их общего архива, оставшегося в Париже у племянницы
Фондаминского. Переписка в значительной степени отражает то, чем жил Набоков в первые годы его американской эмиграции.
В этом же разделе напечатаны заметки для поэтического вечера в американском городке Итака в 1949 г. (вступительные статьи и комментарии Г.Глушанок) и интервью писателю и журналисту Андрею Седых (псевд. Я.М.Цвибака, с 1973 г. — главного редактора выходившей с 1920 г. в Нью-Йорке газеты "Новое русское слово"), опубликованное в рижской газете "Сегодня" 4 ноября 1932 г.
Следующий раздел книги — "Воспоминания о В.В.Набокове". В главе из книги А.Арбазино "В.Набоков"1 описано посещение Набоковыми Италии. Автор ведет с писателем разговор в основном о "Лолите", ибо Набоков и воспринимается им в первую очередь как "автор "Лолиты"". "История печальной девочки в очень печальном мире" (с. 154) и книга, смысл которой в отношении автора с английским языком (с. 152), — две автохарактеристики, прозвучавшие в разговоре. О визите к Набоковым в Монтрё в эссе "Робкий путь к Набокову"1 эмоционально поведала Б.Ахмадулина, из писателей-неэмигрантов ей одной представилась такая возможность.
Третий раздел "Статьи и материалы" открывает письмо А.Солженицына Шведской королевской академии с просьбой дать Набокову Нобелевскую премию.
В статьях, опубликованных в книге, преобладает тенденция к сопоставлению Набокова с другими писателями (ее можно назвать темой "Набоков и..."). Среди них исследования Н.Телетовой "Истоки романа Набокова "Ада" и роман Жермены де Сталь "Коринна"; Б.Аверина "Воспоминания у Набокова и Флоренского"; Ю.Левинга "Раковинный гул небытия (В.Набоков и Ф.Сологуб)"; Ч.Пило Бойла "Набоков и русский символизм"; А.Монье "Набоков в пушкинском зеркале". Крайне важной с точки зрения истолкования проблемы жанра представляется статья Н.Семеновой "Цитация в романе В.Набокова "Король, дама, валет"". Автор в результате сравнительного анализа текстов (выявив черты сходства в сюжете, системе персонажей и внутреннем пространстве) набоковского романа с романом "Помощник" швейцарского немецкоязычного писателя, чей самый плодотворный период связан с Берлином, расценивает "Король, даму, валет" как
1 Arbasino A. Vladimir Nabokov. — Riga; Milano, 2000. — Vol. 16. — P. 93-96. Ссылки здесь и далее приводятся по реферируемому изданию.
1 Фрагмент из книги: Ахмадулина Б. Миг бытия. — М., 1997.
парафраз романа М.Вальзера и считает возможным говорить о "немецком влиянии" на молодого Набокова, от которого он, как известно, отказывался. Н.Семенова делает и более общие выводы — о наследовании Набоковым традиции западноевропейского "маленького романа" (ведь в русской традиции это повесть) с его близостью новеллистической форме и неожиданной развязкой.
Дж.Грейсон в статье "Французский связной. Набоков и Альфред де Мюссе" характеризует "соотношение" творчества Набокова и Мюссе как образец "разорванной связи" (с. 424). Сделав блестящий перевод поэмы "Декабрьская ночь", Набоков позже изменил свое отношение к этому стихотворению Мюссе (как, впрочем, и к искусству художественного перевода). Грейсон рассматривает два варианта перевода "Декабрьской ночи" (первый был сделан еще в Тенишевском училище) и объясняет близость Мюссе молодому писателю темой тени, двойника, "взаимопроникновением мира литературы и воображения" и мира "современной реальности" (с. 400); неразрывностью связи между прошлым и будущим (с. 406). Набокову близки и события, отраженные в поэме Мюссе, — скитания в чужих краях, смерть отца. Во втором переводе Дж.Грейсон выявляет использование пушкинских реминисценций. "Разорванная связь" характеризуется тем, что от поэта, столь близкого Набокову в годы формирования его таланта, "не осталось и следа в позднейших его произведениях" (с. 431).
Д.Б.Джонсон в статье "Владимир Набоков и Руперт Брук" находит следы влияния этого английского поэта (1887-1917) на Набокова и полагает, что здесь имело место неправильное прочтение (misreading) стихотворения Брука "Жизнь после смерти", где речь шла о смерти любви, тогда как Набоков выделял у Брука тему потусторонности как главную. Однако это прочтение дает представление о настроениях самого Набокова, только что пережившего смерть близкого друга — Юрия Рауша в 1919 г. на гражданской войне. Термин "потусторонность", имеющий такое значение для прозы Набокова, впервые появляется именно в замечаниях к разбору стихотворения Брука. Романтический, героический миф, которым окружена смерть молодого Брука на войне, видимо, четко запечатлелся в сознании Набокова, соединяясь с гибелью Ю.Рауша, — он звучит, например, в "Подвиге" (1932), первоначальное название которого было "Романтический век". Таким образом, исследователь находит в прозе Набокова близкие Р. Бруку темы смерти,
потусторонности, рыцарской чести и доблести, считая возможным говорить о проблеме влияния.
Продолжая тему влияний, отметим статью О.Бурениной "Литература — остров мертвых (Набоков и Вагинов)", где переклички в текстах набоковского "Отчаяния" и в "Козлиной песне" и "Трудах и днях Свистонова" К.Вагинова позволяют автору выявить как общие установки Вагинова и Набокова, так и связанные с ними аллюзии на прозу Вагинова в набоковском романе. По мнению Бурениной, Вагинов пародировал идеи Бердяева: "Если по Бердяеву, трагедия... эквивалентна постэсхатологическому пространству, то для Вагинова литературный текст есть само постэсхатологическое пространство" (с. 476).
Несколько статей в книге посвящено роману "Отчаяние". О.Сконечная (статья ""Отчаяние" В.Набокова и "Мелкий бес" Ф.Сологуба: к вопросу о традициях русского символизма в прозе В.Набокова 1920—1930-х гг.") рассматривает Передонова как прототипа Германа, выделяя их общие свойства: ненаблюдательность, стремление перевирать классику, суеверный ужас перед соглядатайством (боязнь зеркала). Романы роднят и гоголевские темы — "мертвые души", "записки сумасшедшего". Набоков, как известно, презрительно отзывался о прозе Сологуба, и между Передоновым и Германом есть существенная разница. Однако, возможно, именно темы "мелкого беса" и слепоты сближают этих писателей.
Модификации Набоковым классической модели повествования исследует М.Дымарский в статье "Deus et texto, или Вторичная дискурсивность набоковской модели нарратива". Попытку "вернуть" нарратив от текста к дискурсу он называет одним из "признаков модернизма" (с. 237). Текст и дискурс соотносятся как "результат", нечто зафиксированное и "процесс". М.Дымарский рассматривает в этой связи рассказы из сборника "Весна в Фиальте". Например, в рассказе "Королек" не определен дейктический модус (кто рассказывает? каково время наррации?), а в финале и вовсе оказывается, что автор "не знал", кем был его герой. В рассказе "Круг" постоянно просматриваются "строительные леса" в виде вводных конструкций, однако Дымарский ни разу не упоминает ставшую канонической статью В.Ходасевича "О Сирине", где впервые говорится о намеренном демонстрировании "строительных лесов". В статье Дымарского не идет речь о возвращении к дискурсу в прямом смысле слова — текст остается текстом, и потому вводится термин "вторичная дискурсивность".
Различные аспекты "символики" рассмотрены в статьях Н.Букс ""Оперные призраки" в романах Набокова", Д.З.Йожи "Мифологические подтексты романа "Король, дама, валет""1, Л. Дьячковской "Свет, цвет, звук и границы миров в романе "Защита Лужина"" и М.Дмитриевской "Образная система, смысл названия и интертекстуальные связи рассказа В.Набокова "Тяжелый дым"".
Г.Савельева в статье "Кукольные мотивы в творчестве Набокова", исследует контекст русского народного балагана; выявляет в романах "Защита Лужина", "Приглашение на казнь" балаганные пары, различные "модели" балагана и мотивы петрушечной комедии.
Тема арлекинады — в центре внимания в статье А. Бабикова ""Событие" и самое главное в драматической концепции Набокова". Автор выявляет в "Событии" "балаганную струю" (с. 562), указывая на возможные источники — "Балаганчик" А. Блока и др. В драматической концепции Набокова как важнейший отмечен принцип четвертой стены, без которой театр и превращается в балаган. Театр с его аксиомой стены воспринимается как идеальная модель двоемирия; разрушение стены равносильно смерти. Мир балагана — это мир "Приглашения на казнь" (с. 580). В статье ставится проблема двоемирия и потусторонности. Особенно важно в этой связи указание на пьесы и теоретические работы Н.Евреинова: вслед за В.Е.Александровым А.Бабиков рассматривает их взаимосвязь с творчеством Набокова. Главное же в драматической концепции Набокова, по мнению Бабикова — перенос акцента с внешнего события на внутреннее (в пьесе это смерть сына). "Тайное действие пьесы разворачивается параллельно явному" и знаменуется безуспешной попыткой персонажа "вырваться из условно-театрального мира "второстепенной комедии" в мир подлинных отношений" (с. 560).
С.Т.Блэкуэлл ("Границы искусства: чтение как лазейка для души в "Даре" Набокова") исследует различные варианты границ в "Даре": от физических территориальных до границ творчества и границ личности. В "Даре" действительно много явных и скрытых переходов, попыток очертить пределы и расширить их. Это присутствует как на тематическом уровне, так и на уровне структуры текста (например, когда убирается
1 В этой статье (с. 675, сноска 24) обращает на себя внимание неточность: "Мандельштам был товарищем Набокова по Тенишевскому училищу, и Набоков его хвалил". Набоков и Мандельштам не были знакомы; оба учились в Тенишевском училище, но в разное время — Мандельштам намного раньше. Хотя позднее Набоков и мог его хвалить, но не как "товарища" по училищу. — Прим. реф.
граница между прозой и стихом). Автор рассматривает такие проявления феномена, как "Граница и изоляция" (с. 827); "Граница личности и граница искусства" (с. 832); "Граница между чтением и письмом" (с. 837); "Границы любви" (с. 841); "Замаскированные стихи: граница искусства и любви" (с. 844). Он анализирует стихи, посвященные Зине, целиком построенные на мотиве отрицания границ.
Во многих работ, представленных в сборнике, тонкий анализ текста на микроуровне порождает интересные выводы. Дж.Розенгрант в статье "Владимир Набоков и этика изображения. Двуязычная практика" исследует аллитерации в русском и английском вариантах воспоминаний, а Ф.Двинятин в работе "Пять пейзажей с набоковской сиренью" реконструирует "сиреневый контекст" в прозе и стихах писателя. Поскольку по некоторым признакам проза Набокова приближается к стиху, то попытка анализировать ее как стихотворение оправданна и перспективна. А, например, такой фонетический ряд, как сирень — сирин — сирена — синель(и), имеет для Набокова концептуальное значение. Ф.Двинятин рассматривает и стихи "Сирень" и "Неправильные ямбы" и указывает на возможную параллель Поплавский — Кончеев, а стихотворение "Память Поплав-ского" А.Присмановой, где сходным образом реконструируется "пение сирен", связывает со стихотворением "Шишкова" (псевдоним В.Набокова) "Поэты".
Завершают "исследовательский" раздел следующие материалы: "Метрическое свидетельство о рождении и крещении В.В.Набокова"; Е.Коршунова "К вопросу о датах биографии (Крымский период)"; Д.Горбатова "Некрологи, посвященные Набокову (обзор франкоязычной прессы)"; "Бабочка. Стихи с комментарием" Алексея Пурина.
"Материалы к библиографии" дополняют и уточняют библиографию М.Маликовой, опубликованную в первом томе издания. Перечень публикаций (произведений Набокова и работ о нем по 1999 г.), главным образом в периодических изданиях, занимает 50 страниц.
Ю.А.Рыкунина
