CC BY-NC-ND
85
А.В. Сидяка
ЛОНДОН И ПАРИЖ ВСТРЕЧАЮТ ГЕНРИХА V: ВЪЕЗД КОРОЛЯ КАК ФОРМА РЕПРЕЗЕНТАЦИИ ВЛАСТИ
Статья посвящена одной из форм репрезентации королевской власти в Средние века - городским въездам. На примере двух въездов английского короля Генриха V в Лондон и Париж автор исследует, каким образом королевская власть использовала эти мероприятия для коммуникации с народом, сообщая в ходе торжественного въезда определенные послания своим подданным, сформулированные в аллегорической форме. Оба въезда были приурочены к двум кульминационным моментам жизни Генриха V - победе при Азенкуре в 1415 г. и заключению договора в Труа в 1420 г. Они представляли собой своеобразное аллегорическое «объяснение» народу того, что произошло и какое это имеет значение. Автор приходит к выводу, что содержание городских въездов Генриха V в значительной степени передает общие представления о королевской власти в позднее Средневековье.
Ключевые слова: Генрих V Ланкастер, королевская власть, королевский въезд, репрезентация власти, двуединая монархия, Лондон, Париж, Нормандия.
Как заметила исследовательница французской средневековой монархической традиции К. Бон, «королевская власть -это зрелище» («La royauté est un spectacle»)1. В эпоху Средневековья успешность и яркость этого зрелища в значительной степени определяли отношение народа к монарху и его образ в глазах подданных. Для того чтобы средневековый человек мог представить себе столь абстрактное понятие, как королевская власть, он должен
© Сидяка А.В., 2012
Лондон и Париж встречают Генриха V..
был, прежде всего, физически увидеть различные ее аспекты, преобразованные в аллегорическую форму и представленные на всеобщее обозрение. Поэтому исследование средневековой королевской власти невозможно без должного внимания к зрелищной, церемониальной его стороне и ее значению. «О пышность (ceremony), покажи, чего ты стоишь! - восклицает шекспировский Генрих V. - Чем вызываешь в людях обожанье? Ведь ты не более как званье, форма, Внушающие трепет и почтенье» (перевод Е. Бируковой)2. Видимо, далеко не случайно великий английский драматург вложил эти слова именно в уста Генриха V Ланкастера - этот король уделял большое внимание церемониальному и символическому выражению своей власти.
Въезды Генриха V в Лондон в 1415 г. и в Париж в 1420 г., которым будет посвящена данная работа, по своему размаху и содержанию не были какими-то из ряда вон выходящими событиями той эпохи. Жители столь значительных городов были привычны к такого рода зрелищам. Меня эти события интересуют в первую очередь из-за контекста, в котором они состоялись. Оба въезда были совершены непосредственно после двух кульминационных моментов в жизни Генриха V - победы над французами в битве при Азенкуре в 1415 г., сделавшей этого короля еще при жизни фактически живой легендой, и заключения договора в Труа в 1420 г., по которому Генрих V признавался наследником французской короны и после смерти Карла VI Валуа должен был стать правителем двуединого англо-французского королевства. Это были вершины военного и политического успеха английского короля. Интересующие меня въезды явились способом коммуникации, призванной в доступной форме донести значение этих событий до народа. О том, что из себя представляли эти послания, и будет говориться в настоящей работе.
Вообще королевские въезды представляют собой очень богатый и интересный материал для анализа представлений о власти в Средние века. Здесь, в отличие от коронации или похорон умершего короля, участниками действа были и сами горожане, поэтому, по мнению французского медиевиста Б. Гене, въезд коронованной особы становился своего рода диалогом, в котором подданные могли выразить чувства любви и покорности своему правителю, а последний мог в наиболее убедительной форме явить образ своей власти3. В ходе торжественного въезда в город король одновременно был и главным действующим лицом зрелища, и главным его зрителем4, поэтому описания въездов - превосходный материал
А.В. Сидяка
для исследования системы отношений «король - подданные» в средневековом обществе.
Торжественные настроения охватили Лондон сразу после получения вести о победе при Азенкуре, что неудивительно, ведь подобного триумфа над своим главным врагом англичане ждали с 1356 г., когда была одержана победа при Пуатье. Описания этого события мы можем найти в различных нарративных источниках, но наиболее наглядное представление дает нам анонимный автор «Деяний Генриха Пятого»5.
Торжества начались уже в Дувре, где толпа наиболее восторженных местных жителей, не дожидаясь, когда корабль с королем причалит к берегу, бросилась в море, дабы оттуда приветствовать своего победоносного правителя6. Подобные изъявления народной радости сопровождали Генриха V на всем пути из Дувра в Лондон. По дороге была сделана двухдневная остановка в Кентербери, где король был торжественно встречен всеми монахами аббатства. Уже на подходе к Лондону Генриха V приветствовала процессия, возглавляемая мэром и состоящая из одетых в красные одежды олдерменов и мастеров ремесленных гильдий города. Им выпала честь первыми из лондонцев встретить триумфатора Азенкура7.
Основными способами выражения лондонцами своих чувств к королю были надписи на домах и распевание группами людей заученных строк (чаще всего из Писания), когда король проезжал мимо них. Городские улицы были заранее подготовлены к этому событию. Многие дома и башни были украшены тканями разных цветов с изображенными на них гербами Генриха V и Англии, причем, как отмечает один из хронистов, ткани эти были весьма доро-гостоящими8. На некоторых полотнах были изображены славные моменты и триумфы предшествующих английских правителей9. Одна из улиц, по которой должно было проходить шествие, была украшена надписью «Город короля правосудия!» («Civitas Regis Justitiœ!»)10. Другие надписи, цитирующие псалмы Давида - «Слава о Тебе, Град Божий» («Gloriosa dicta sunt de te, civitas Dei»), «^чные устремления веселят Град Божий» («Fluminis impetus laetificat civitatem Dei») - могут говорить о некоем провиденциальном оттенке, который был придан военной кампании во Франции: Генрих V, ведущий справедливую войну, совершал в глазах людей в высшей степени богоугодное дело. Успех в этом деле мог говорить о богоизбранности короля, а следовательно - и его народа.
Религиозная составляющая этого праздника, безусловно, доминировала. Первыми, кто встретил короля intra muros, были
Лондон и Париж встречают Генриха V..
представители лондонского клира, принесшие с собой многие священные городские реликвии («toutes les relicques des corps sains»). С появлением Генриха они нараспев стали произносить слова «Да здравствует король Англии, цветок мира, воин Христов» («Ave Rex Anglorum, flos mundi, miles Christi»), а король тем временем спешился и поцеловал каждую святыню11. Далее королевская кавалькада направилась к Лондонскому мосту, у въезда на который стояла статуя гиганта «поразительной величины» («statua mirœ magnitudinis gigantean»), держащего в одной из своих рук ключи от Лондона12. Видимо, статуя производила весьма сильное впечатление на собравшийся люд. Так, поэт Дж. Лидгейт заметил в одной из своих поэм, что один только устрашающий вид этого исполина способен был научить французских пленников, участвующих в королевском въезде, хорошим манерам («To teche the Frensshmen curtesye»), которых им недоставало на поле Азенкура13.
На мосту Генриха V встречала фигура святого Георгия, а также статуи льва и антилопы, украшенные королевскими гербами. Святой покровитель Англии держал в правой руке меч, а в левой -сверток со словами «Одному Богу честь и слава» («Soli Deo honor et Gloria»)14. Далее, с башен близлежащих домов, триумфатора приветствовали мальчики с покрытыми золотой краской лицами и наряженные в белые одежды с крыльями на спинах. Они являли собой сонм ангелов. С приближением короля они запели «Bene-dictus qui venit in nomine Domini»15. В районе Чипсайда Генриха приветствовали двенадцать «апостолов» и двенадцать «королей», склонившие перед ним колени16, а также одетые в золотые хламиды «пророки» («prophetarum in chlamydibus aureis»), выпустившие со словами «Пойте Господу новую песнь, ибо сотворил Он чудесные вещи» («Cantate Domino canticum novum Quia mirabilia fecit») стаю птиц, многие из которых сели на плечи и руки короля. Неподалеку возвышался импровизированный замок с башнями и стенами, на котором висела уже упомянутая мною надпись «Слава о Тебе, Град Божий». Довершала картину еще одна реминисценция из Давидовых Псалмов, вывешенная на близлежащем доме: «О Господе надежда Царя по милости Вышнего не падет» («Quoniam Rex sperat in Domino et in misericordia Altissimi non commovebitur»)17.
После воздаяния таким образом хвалы Богу - единственному источнику победы - зрителям и участникам торжеств было «напомнено» и об Его орудии - Генрихе V. Так, на одной из улиц короля встретила группа девочек в белом, пропевших «Добро пожаловать, Генрих Пятый, король Англии и Франции», в то время
А.В. Сидяка
как наряженные ангелами мальчики с крыш домов осыпали короля золотыми монетами18. За этим последовало еще более красивое зрелище: Генрих проехал мимо ряда «похожих на изваяния» девушек, сияющих от обилия драгоценных камней, которые украсили его голову золотыми лавровыми листиками под пение «Тебя, Бога, хвалим, Тебя, Господа, исповедуем» («Te Deum laudamus, te Dominum confitemur»)19. Тем временем другие девушки выражали свою радость плясками и игрой в бубны, «подобно тому, как царя Давида встречали после победы над Голиафом» («Ad modum regi David post Golye cedem»), - замечает хронист Адам Уск20. В это время четырьмя ангелами над улицей было растянуто полотно небесного цвета с вышитыми на нем звездами и облаками. Под этим небосводом находилось аллегорическое изображение Величия, представленного в виде солнца с яркими лучами («effigies magestatis in corpore solari, et emissis fulgentibus radiis»). Ангелы тем временем пели «Deo Gratias!»21.
Процессия окончилась возле собора Святого Павла. В присутствии четырнадцати епископов Генрих V поцеловал священные реликвии, хранившиеся в соборе, после чего, коленопреклоненный, совершил свою молитву22.
Что из себя представляла королевская кавалькада? В каком-то смысле она являла собой контраст с окружающей ее торжественной пышностью. Вместе с Генрихом скакала лишь небольшая часть его приближенных, а также некоторые знатные французские пленники. Сам же король, по свидетельству автора «Деяний», «ехал среди восторженных хвалебных криков толпы, одетый в пурпурный плащ, без всякой надменности или высокомерия, но с серьезным лицом, в сопровождении только самых преданных своих слуг <...> Его спокойный и сосредоточенный вид говорил о том, что в тот момент он про себя воздавал хвалу Господу»23. По словам другого биографа, Генрих специально не надел свой боевой шлем и доспехи, которые были промяты в некоторых местах французами, ибо, как верный воин Христов, хотел избежать ненужных восторгов со стороны толпы24.
Хоральные пения, которыми встречали Генриха V на улицах города, придавали въезду короля черты церковной литургии. Внешне сутью столь пышного торжества было отнюдь не прославление короля-победителя. Главным триумфатором был представлен Бог, и въезд Генриха в свою столицу - это прославление, прежде всего, Его деяний. Английский король выступил в роли божественного орудия, а его победа означала, что он был удостоен высшей благодати.
Лондон и Париж встречают Генриха V..
Интересную точку зрения на это событие высказывает британский исследователь Г. Киплинг. Он считает, что Лондон во время королевского въезда был представлен как Небесный Иерусалим, а самому действию преднамеренно было придано сходство с заупокойной литургией (office of the dead), в которой королю отводилась роль души, проходящей на пути в рай различные стадии25. Каждая из стадий вышеописанного шествия соответствовала, по мнению Г. Киплинга, этапам, которые проходит душа человека, вступающая в небесные чертоги. У ворот ее встречает архангел Михаил (в данном случае «заменен» св. Георгием), далее ее провожают ангелы. В раю душа встречает апостолов, мучеников, после которых, следуя литургическому канону, - молодых дев26. Все мирское величие и былые заслуги здесь уже не имеют значения - они меркнут перед величием Бога. Можно предположить, что именно Бог подразумевался под фигурой Величия в виде солнца, над которым была растянута синяя ткань-небосвод. Также весьма двусмысленно выглядит надпись «Город короля правосудия». На мой взгляд, здесь могли иметься в виду одновременно и Небесный Иерусалим (соответственно Rex Justici^ - это Бог), и Лондон, который благодаря дарованному Генриху свыше знаку божественной благодати становился новым Иерусалимом.
Описание лондонского въезда позволяет сделать выводы о том, как Генрих V хотел, чтобы была воспринята победа при Азенкуре. Внешнее умаление своей личной заслуги и представление себя как «простое» орудие Бога - это, на мой взгляд, было главным посланием торжества. Думается, что продиктовано оно было проблемой легитимности его власти, ведь отец Генриха V, Генрих IV, узурпировал в 1399 г. власть Ричарда II Плантагенета, и в 1415 г. еще были активны силы, не согласные с тем, что династия Ланкастеров имеет право находиться на престоле. Громкая военная победа и последовавший за ней въезд в столицу были достаточно весомыми аргументами в обратном - власть Генриха V была угодна Богу и, следовательно, легитимна.
Через пять лет, в 1420 г., состоялся торжественный въезд Генриха V в Париж. По своему пропагандистскому значению это событие было крайне важно для английского короля. После заключения договора в Труа Генрих въезжал в будущую столицу своего двуединого королевства, и от успеха мероприятия во многом зависело отношение парижан к своему будущему правителю. Помимо английского короля, в этом въезде участвовал и его «отец» - Карл VI, король французский. Участие последнего в данном мероприятии
А.В. Сидяка
было продиктовано, скорее, необходимостью - главным действующим лицом и триумфатором был в тот день Генрих V.
Этот королевский въезд в значительной степени стал визуальной иллюстрацией договора в Труа, по которому Генрих V признавался «сыном» и «наследником» душевнобольного Карла VI. Оба короля скакали рядом, французский - с правой стороны. Перед скакавшим Генрихом герольд нес шлем с золотой короной. За ними ехали два брата английского короля - герцоги Кларенс и Бедфорд, а также герцог Бургундский, в знак траура по убитому отцу одетый во все черное27. Перед въехавшими в город на следующий день обеими королевами герольды несли два горностаевых плаща («deux manteaux d'hermine»), которые, по словам очевидца, горожане восприняли как символ «двойной королевской власти» («doublure royauté») над Францией и Англией28.
Дома на улице Сен-Дени, по которой проходило шествие, были украшены тканями и лентами разных цветов, однако преобладающим цветом всего торжества был красный, который в Средние века был одним из символов Англии29. Еще за городскими стенами наиболее знатные представители третьего сословия, клира, Парламента и Университета вышли одетыми в красные одежды встречать королей. Этот же цвет, по словам анонимного парижского горожанина, преобладал в нарядах парижан, заполнивших в тот день улицу Сен-Дени30. Наиболее же ясным и недвусмысленным знаком свершившейся политической перемены было окончание парижского въезда. Хронисты не преминули сообщить о том, куда поехали оба монарха на ночь. В Лувр, многолетнюю резиденцию французских королей, отправился именно Генрих V, тогда как Карл VI отныне вынужден был довольствоваться более скромным дворцом Сен-Поль31.
Религиозная составляющая торжества была несколько менее содержательной, чем пять лет назад в Лондоне. На многие перекрестки города, через которые должны были проехать Генрих V и Карл VI, заранее пришли городские священники с реликвиями из своих церквей. Распевая «Te Deum» и «Benedictus qui venit», они приветствовали королей, которые останавливались перед каждой реликвией и целовали ее32. На одной из соседних улиц народу была представлена мистерия, посвященная страстям Господним, и, по словам автора «Дневника парижского горожанина», «не было человека, сердца которого не тронуло это зрелище»33. Под пение псалмов и гимнов священники носили свои реликвии по улицам города всю ночь («toutte nuit»), так что у любого парижского жи-
Лондон и Париж встречают Генриха V..
теля должно было сложиться впечатление большой значимости произошедшего события34.
Не обошлось в этот раз без угощений и подарков. Как бы символизируя окончание долгого периода нехватки продуктов и дороговизны, на некоторых перекрестках для народа были установлены фонтанчики, из которых лилось вино и розовая вода («vins et eaux roses»)35. Неудивительно, что народная радость по поводу «окончательного мира» («paix finable»), который знаменовал собой этот праздник, была настолько сильной, что хронист Жан Ле Февр даже не нашел подходящих слов для ее описания («on ne vous sçauroit dire»)36. Анонимный парижский горожанин не расходится с ним в этом мнении. По его словам, жители города «ни одного правителя еще не встречали с такой радостью», причем радость, он подчеркивает, была не поддельная, а самая искренняя. Его «Дневник» передает настроения, по-видимому, абсолютно среднего жителя города (на это намекает постоянная озабоченность горожанина растущими ценами на продукты). Хотя автор порой и проговаривается, что англичане хуже сарацин, он с достаточной долей пиетета относится к прибытию своего будущего короля, видимо, рассматривая Генриха V как единственную силу, способную навести порядок в городе и восстановить то главное, чего ожидали от средневекового правителя, - справедливость.
По-видимому, в этих надеждах парижане не были разочарованы, что подтверждает другой современник событий, Пьер де Фенен, по словам которого король Генрих V «крепко привязал» к себе жителей Парижа тем, что наконец вернул справедливость и закон в город37. Не случайно первым официальным и во многом пропагандистским актом Генриха в Париже был созыв так называемого «Ложа правосудия» («Lit de justice») - особого заседания Парижского парламента под председательством французского короля. «Ложе правосудия» являлось важной формой репрезентации власти короля Франции, когда монарх являлся в Парламент сразу после коронации - как верховный судья и законодатель королевства. Символизм этого факта нельзя недооценивать, ведь именно Генрих V, а не Карл VI председательствовал на этом заседании38.
О том, как держал себя Генрих во время парижского въезда, мы можем судить по отрывочным сведениям. По словам Ж. Шателлена, он держал себя гордо и смотрел на собравшийся народ «странным взглядом» («d'un estrange œil»)39. В то же время он был подчеркнуто учтив с Карлом VI - изящным реверансом отказывался от его предложений первому целовать священные реликвии, причем эта сцена повторялась на каждом из перекрестков, куда эти предметы
А.В. Сидяка
были принесены священниками, что не могло не добавить происходящему элемент театральности40.
Такими непохожими оказались въезды Генриха V в обе свои столицы - настоящую и предполагаемую будущую. Однако между этими двумя городами, важнейшими точками опоры «нерожденной империи» английского короля41, существовало не менее важное связующее звено - Нормандия, «наследственная вотчина» Генриха V Въезды английского короля в нормандские города Арфлер и Руан в 1417 г. отличались тем, что Генрих исполнял в них, скорее, роль религиозного аскета, нежели триумфатора. По свидетельству биографа короля Тито Ливио, в ходе процессии в Арфлере Генрих босой проследовал по улицам города к церкви Св. Мартина, чтобы возблагодарить Бога42. А солдат Джон Пейдж, участвовавший в осаде Руа-на, описывает религиозное шествие, устроенное после взятия этого города. Король нес сосуд со святой водой, затем, отдав его одному прелату, стал целовать каждый из несомых в процессии шестидесяти двух крестов43. При этом Дж. Пейдж, описывая въезд Генриха V в город, передает контраст между внутренней сосредоточенностью короля, обращенного мыслями к Богу, и окружающим его шумом («ош1уп руре ог е1агуоп8 Ыа81е»)44. Вслед за королем скакал его паж, который держал в руке копье с лисьим хвостом на конце - значение этого знака дало, по словам автора, богатую пищу для размышления «мудрым людям»45. Окончилось все в главном соборе Руана, у алтаря которого коленопреклоненный Генрих совершил молитву46. Любопытно, что еще в ходе осады Руана английский король пошел на совершенно нелогичный с военной, однако весьма дальновидный с пропагандистской точки зрения жест - отправил изнуренным голодом жителям продовольствие по случаю Рождества47.
В заключение хотелось бы сказать, что «программы» вышеописанных городских въездов в определенной степени иллюстрируют природу королевской власти той эпохи. Лондонский въезд Генриха V в полной мере раскрыл одну из ипостасей идеального короля - это божий наместник на земле, чья богоизбранность, подтвержденная дарованной свыше победой, переносилась на весь его народ. Власть средневекового короля рассматривалась как прообраз власти Господа. Представление о Боге как о Верховном Судии переносилось на королевскую власть, делая очевидной еще одну ее ипостась - быть оплотом и источником справедливости и социальной гармонии в обществе. Поэтому не случайно въезд Генриха V в Париж был воспринят горожанами как провозвестник восстановления порядка и справедливости, которых жители были
Лондон и Париж встречают Генриха V..
лишены в период междоусобной войны бургундцев и арманьяков. Наконец, Генрих V, которого еще при жизни назвали «государем священников» («princeps presbyterorum»)48, в полной мере оправдал это прозвище в своих въездах. Большое количество священников и святых реликвий, задействованных в этих мероприятиях, а в некоторых случаях и квазисвященническое поведение самого короля служат свидетельством квазисвященнического характера власти позднесредневекового монарха.
Примечания
1 Beaune C. Le Miroir du Pouvoir. P., 1989. P. 110.
2 Shakespeare W. King Henry V / Ed. by T.W. Craik. L., 1995. P. 274: «O ceremony, show me but thy worth! What is thy soul of adoration? Art thou aught else but place, degree and form, Creating awe and fear in other men?».
3 Guenée В. Introduction // Les Entrées Royales Françaises de 1328 à 1515. P., 1968. P. 8-9.
4 Rites of Power: Symbolism, Ritual and Politics Since the Middle Ages / Ed. by S. Wilentz. Philadelphia, 1999. P. 53.
5 Cm.: Gesta Henrici Quinti / Ed. by B. Williams. L., 1850.
6 Tito Livio Frulovisi, Vita Henrici Quinti / Ed. by Th. Hearn. Oxford, 1716. P. 22.
7 The Brut or the Chronicles of England / Ed. by F. Brie. L., 1906. P. 558.
8 Ibid.
9 The First English Life of King Henry V / Ed. by Ch. Kingsford. Oxford, 1911. P. 65.
10 Gesta Henrici Quinti. P. 62.
11 Le Févre J. Chronique / Éd. par F. Morand. 2 vols. P., 1876-1881. Vol. 1. P. 264; LydgateJ. Battle of Agincourt // London Chronicle. L., 1827. P. 231.
12 Gesta Henrici Quinti. P. 61.
13 Lydgate J. Op. cit. P. 231.
14 Gesta Henrici Quinti. P. 63.
15 Ibid. P. 63; The Brut. P. 558.
16 Lydgate J. Op. cit. P. 232.
17 Gesta Henrici Quinti. P. 64.
18 Ibid. P. 66; Lydgate J. Op. cit. P. 232.
19 Gesta Henrici Quinti. P. 66.
20 Usk A. Chronicon / Ed. by E. Thompson. L., 1904. P. 129.
21 Gesta Henrici Quinti. P. 67.
22 Lydgate J. Op. cit. P. 232; Usk A. Op. cit. P. 129.
А.В. Сидяка
23 Gesta Henrici Quinti. P. 68: «Sed et rex ipse, inter hœc laudum prœconia et apparamenta civium, indutus veste purpurea, non in elato supercilio, sed in vulto solido, incessu venerando et paucis concomitantibus domesticis fidelissimis incedebat... Ex ipsa quidem vultûs taciturnitate, mansueto incessu et progressu sobrio colligi poterat quod rex tacitè rem gerens in pectore, soli Deo, non homini grates et gloriam referebat».
24 The First English Life. P. 65.
25 Kipling G. Enter the King: theater, liturgy, and ritual in the medieval civic triumph. Oxford, 1998. P. 205.
26 Ibid. P. 208.
27 Monstrelet E. Chronique / Éd. par L. Douët-D'Arcq. T. 4. P., 1860. P. 22-23.
28 Ibid. P. 78.
29 Bertelli S. The King's Body. Philadelphia, 2001. P. 68.
30 Journal d'un bourgeois de Paris / Éd. par J.A. Buchon. P., 1827. P. 292.
31 Chastellain G. Œuvres. T. 1 / Éd. par Kervyn de Lettenhove. Bruxelles, 1863. P. 189; Le Févre J. Op. cit. Vol. 2. P. 22, etc.
32 Chastellain G. Op. cit. P. 187; Monstrelet E. Op. cit. T. 4. P. 16.
33 Journal d'un bourgeois de Paris. P. 292-293.
34 Ibid. P. 293.
35 Chastellain G. Op. cit. P. 193.
36 Le Févre J. Op. cit. Vol. 2. P. 22.
37 Fenin P. Mémoires // Collection complète des Mémoires relatifs à l'histoire de France. T. III. P., 1825. P. 360: «Iceluy roy Henry se tenoit alors à Paris, où il attacha fort les habitans à son obeïssance et affection, parce qu'il y faisoit observer exactement la justice, et la rendre deuëment à un chacun: ce qui faisoit que le pauvre peuple l'aimoit grandement sur tous autres».
38 Basin Th. Histoire de Charles VII / Éd. par Ch. Samaran. T. I. P., 1933. P. 68; Monstrelet E. Op. cit. T. 4. P. 19.
39 Chastellain G. Op. cit. P. 187.
40 Ibid. P. 189; Monstrelet E. Op. cit. P. 16.
41 См.: Басовская Н.И. Генрих V во Франции: нерожденная империя // Человек XV столетия: грани идентичности / Под ред. А.А. Сванидзе и В.А. Ведюшкина. М., 2007. С. 69-80.
42 The First English Life. P. 93.
43 Page J. Siege of Rouen // The Historical Collections of a Citizen of London in the Fifteenth Century / Ed. by J. Gairdner. L., 1876. P. 44.
44 Ibid.
45 Monstrelet E. Op. cit. T. 3. P. 307.
46 Ibid.
47 Page J. Siege of Rouen. P. 21.
48 Walsingham Th. Historia Anglicana / Ed. by H.T. Riley. Vol. II. L., 1864. P. 306.
