CC BY
28Pro et contra
Логика регрессивной модернизации
Второй президентский срок Б. Ельцина (1996—1999)
© Бакланов В. И.
©Baklanov V.
Логика регрессивной модернизации. Второй президентский срок Б. Ельцина (1996—1999) The logic of regressive modernization. The second presidential term of Boris Yeltsin (1996—1999).
Аннотация. Комплексно рассмотрен второй президентский срок Б. Ельцина. Раскрыты сущностные черты российской модели периферийного капитализма во главе с компрадорской буржуазией и соответствующей ему политической надстройкой в виде авторитарно-олигархического режима. Показано, что именно тогда страна окончательно выбрала путь капиталистической модернизации, который, несмотря на некоторые узкие прогрессивные тенденции, в целом обеспечил масштабный социально-экономический регресс.
Annotation. The article comprehensively examines the second presidential term of Boris Yeltsin — in economics, politics and culture. The essential features of the Russian model of peripheral capitalism led by the comprador bourgeoisie and the corresponding political superstructure in the form of an authoritarian oligarchic regime are revealed. In these years the country finally chooses for itself the path of capitalist modernization, which, despite some narrow progressive trends, as a whole was a time of large-scale socio-economic regression.
Ключевые слова. Капитализм, периферия, модернизация, регресс, либерализм, авторитаризм, олигархи Key words. Capitalism, periphery, modernization, regression, liberalism, authoritarism, oligarchs.
В 1990-е гг. не только в России, ставшей периферией глобального капиталистического мира, но и в самом его центре, на Западе, возобладала социал-дарвинистская идея мировой истории. «Это динамика техническая, паразитарно-коммерческая, ведущая к установлению жесткой однополюсной системы мира» [2] в интересах заокеанских вершителей судеб планеты, присвоивших себе право быть самоправозглашенными богами над всеми туземцами мира: русскими, китайцами, индусами, африканцами и т. д.
Российский правящий слой, новорусская элита, избавившись от своей вселенской мечты XX в., деградировав до уровня надсмотрщиков головного офиса (Запада) в российском доме над туземцами (россиянами), мечтала об одном: за хорошую службу получить визу на ПМЖ в центральный офис. И быть там кем угодно, лишь бы сбежать из российского бедлама. Собственно это в российской истории уже было — в XVIII в., когда в России были и «свои», и «чужие» колонизаторы.
БАКЛАНОВ Вячеслав Иванович — доцент Финансового университета при Правительстве РФ, Департамент гуманитарных наук, кандидат исторических наук.
Вторая половина 1990-х гг. прошла под знаком дальнейшего встраивания России в капиталистическую мирохозяйственную систему под красивыми, но бессодержательными мемами вроде «свободы» и «демократии». Однако на деле «свобода» для немногих обернулась для всей страны разгулом преступности и вседозволенности, а «демократия», как горько шутили россияне в 1990-х, есть «власть демократов над народом».
Весь второй срок (1996—1999) президента Б. Ельцина страну лихорадило, тем не менее ее курс оставался неизменным. Россия мечтала о блистательном благополучии, как на «благословенном Западе». Но вместо этого ее ждала суровая жизнь неблагополучной страны третьего мира. Горькое разочарование было естественным следствием устремлений российских «демократов»: «рынок и дружба с Западом любой ценой».
В итоге российские авторитарные «демократы» «втиснули страну в прокрустово ложе сырьевого придатка мирового капиталистического центра, причем с обоюдного согласия и западной, и своей политико-финансовой олигархии» [4. С. 59]. Политическая надстройка такой системы оказалась не столько демократической, сколько децентрализованной и к тому же крайне рискованной для такой страны, как Россия.
О Ельцине и ельцинизме
Характер и политическое поведение тогдашнего лидера колоритно и страшно выразили суть «лихих девяностых». Президент Б. Ельцин удивительным образом сочетал в себе черты властного деспота с демократическим популизмом, грубую напористость с ленивой бесшабашностью. Своими простонародными мужицкими повадками, косноязычием, удалью и ухарством он привлекал к себе и плохо образованные народные массы, и даже искушенных российских либеральных интеллектуалов. Последние видели в нем удачный образ во всем «народного президента» с его «нутряной приверженностью прогрессивным реформам».
Отношение к Ельцину со стороны рядовых граждан на протяжении 1990-х гг. менялось «от нежной любви и безоговорочной поддержки до лютой ненависти» [4. С. 340]. «Царь Борис», как его звали за глаза, никого не оставил равнодушным. «Своенравный, крутой... лидер от Бога» [20. С. 275]. При этом тот же внешне властный (до самодурства) Ельцин оказался «удобным» во всех отношениях президентом, на которого могли с выгодой для себя повлиять и западные «партнеры», и российские олигархи.
«Удобным» и «выгодным» для многих, но подлинной катастрофой для страны! «За тысячелетнюю историю России мало кто из ее правителей умудрился в столь короткий срок нанести стране такой ущерб, как Борис Ельцин. И все же, как бы ни протестовала оппозиция, как бы ни обострялся кризис, он постоянно выходил сухим из воды. Ельцин, иронически прозванный "гарантом нестабильности", продолжал торжественно вести страну от поражения к поражению» [9].
Фигура Ельцина и практика насаждения властью нового социального порядка породили и ельцинизм — как своеобразную узкоклассовую идеоло-
гию сросшихся между собой групп: космополитичной и коррумпированной бюрократии, новорусских скоробогатеев и криминала. Хищное стяжательство, цинизм и отсутствие государственного мышления у этой господствующей новорусской знати стали характерными приметами того времени.
По словам венгерского историка Тамаша Крауса, важнейшей функцией ельцинизма было примирить миллионы российских трудящихся и безработных с историческим крушением государственного социализма, заставить их поверить и отдать свои мечты Ельцину как «новому отцу-благодетелю» [15. С. 84].
Сомнительная победа Ельцина — поражение демократии
Победив с минимальным результатом на президентских выборах лета
1996 г. с помощью целого комплекса административных, финансовых, информационных ресурсов и просто мошеннических подтасовок результатов, Б. Ельцин вновь стал Президентом РФ. Сомнительная во всех отношениях победа Ельцина была одержана на фоне затянувшейся кровавой войны в Чечне, тяжелого экономического и политического кризиса в стране. Однако умеренный «системный коммунист» Г. Зюганов даже не счел нужным протестовать и признал победу Ельцина. Знаковое поражение главного левого кандидата в президенты похоронило надежды многих на серьезную общественную альтернативу узкоолигархическому праволиберальному курсу1.
По свидетельству С. Рузанова, «если октябрь 1993 г. оказался. водоразделом народной активности, оставив в прошлом эпоху массовых выступлений трудящихся начала 90-х, то поражение оппозиции в ходе президентских выборов 1996 г. привело к психологическому надлому наиболее активной части протестного электората. В сознании людей, являющихся движущей силой (субъектом) широкого политического процесса 1991— 1993 гг., поражение 1996 г. стало переломным. Это была точка невозврата, обусловившая уход масс из "большой политики", в первую очередь политики "уличной"» [28. С. 38—39]. Крах «большой политики» усиливал социальную апатию масс.
Победа режима Ельцина означала триумф новороссийского капиталистического класса, вкусившего радость хозяина жизни. Произошла финансово-политическая консолидация власти, при которой «свободные» СМИ отныне подчинялись влиятельным олигархам2. Даже либерал Г. Явлинский отмечал, что вслед за криминальной приватизацией последовали (в 1995—
1997 гг.) фальсификация выборов и подчинение СМИ [32. С. 71].
Либеральные СМИ подчинялись своим собственникам — влиятельным
олигархам. Модные журналисты, задающие политический тренд в развернувшихся «информационных войнах» в СМИ, оказались на особом счету
1 Ни о каком возврате к советскому социализму в случае победы Зюганова речи быть не могло. Зато была упущена возможность социализации криминально-олигархического капитализма в РФ.
2 Для СМИ торжество рынка стало роковым: нищее население резко сократило спрос на печатную продукцию СМИ.
у магнатов, получая от них эксклюзивно высокие зарплаты. «Обычным делом стали "заказные материалы" и "черный РИ"» [3]. Все это лишь подтвердило беспринципность и коррумпированность СМИ в условиях криминального капитализма.
Наряду с медиа, к лоббированию частных интересов олигархов подключились и депутаты Госдумы, находившиеся на их довольствии. По словам О. Крыштановской, «в 90-е годы СМИ вышли из зоны контроля Кремля, и огромное влияние получили медиамагнаты, ставшие ключевыми фигурами избирательного процесса» [16. С. 93].
После победы в 1996 г. ельцинская политическая система относительно стабилизировалась. Но тут Ельцин стал часто «болеть»3 и оказался в сильной зависимости от группы ведущих олигархов («семибанкирщина»).
Децентрализацией власти воспользовались и региональные элиты, которым Кремль вынужден был пойти на уступки. Наряду с олигархами, правительственными чиновниками и медиамагнатами они стали самостоятельным центром силы [9]. Тем не менее вплоть до 1998 г. между различными элитными властными группировками сохранялось некая, пусть и зыбкая, политическая консолидация (при условии соблюдения за каждой из сторон хлебных мест «кормления»).
Политическая победа на выборах Ельцина, несмотря на всю ее сомнительность, вскоре была подпорчена поражениями в локальной войне — в Чечне. К тому времени удачный набег Ш. Басаева на мирный Буденновск (июнь 1995 г.) открыл новый фронт войны уже за пределами самой Чечни. За Буденновском последовал позор для российских войск в станице Первомайской (январь 1996 г.). А уже после выборов (в августе 1996-го) произошел внезапный штурм Грозного ранее, казалось бы, разгромленными чеченскими боевиками. Они заняли большую часть города, несмотря на численное превосходство российских войск.
Оказалось, что вновь штурмовать город, отбивать его у боевиков практически некем. Армия была деморализована, общественное мнение было целиком за мир. В результате мир (точнее, перемирие) в дагестанском городе Хасавюрт был подписан. Российские войска покидали Чечню, не добившись ни одной поставленной цели — по сути, проиграв кровопролитную военную операцию. Чечня во главе с президентом А. Масхадовым осталась формально в составе РФ, превратившись в никем не управляемую разбойничью территорию (аналог Сомали).
Чеченские полевые командиры, посчитав себя победителями в войне с Россией, продолжали регулярно совершать грабительские набеги на сопредельные территории России. Таков итог этой позорной для власти войны в Чечне, нанесшей еще одну незаживающую травму и так болезненному в 1990-е гг. российскому общественному сознанию. Журналист А. Минкин назвал Хасавюрт новым унизительным Брестским миром и при этом вопрошал: «зачем убиты сто тысяч человек?» [18. С. 242].
3 Из истории «болезни» Ельцина известно, что его запои доходили до шести недель!
Впрочем, российскую власть это нисколько не беспокоило. Всплывшие наверх элиты с упоением предались дележу полученной собственности с целью ее выгодной перепродажи. «Делать деньги» («бабки») стало их поистине «национальной идеей».
Олигархический капитализм на фоне демодернизации страны
Российский капитализм за 1990-е гг. проделал эволюцию от криминализированных «новых русских» в малиновых пиджаках до внешне респектабельных бизнесменов, прибравших к рукам самые лакомые куски приватизированной госсобственности, красочно замелькавших на обложках газет, журналов, на телеэкранах и тесно связанных с чиновниками президентской администрации и правительства.
Шло сращивание банковского капитала с промышленным, а точнее, с крупными компаниями, добывающими сырье. Скоротечные бизнес-империи процветали на еще довольно странной, извращенной «рыночной» основе: на бартере, систематических неплатежах работникам (и коммерческих, и бюджетных организаций), откровенной коррупции, убогой статистике и бухгалтерском учете, оставшихся в наследство с советских времен.
По словам экономиста Г. Ханина, «из-за общей дезорганизации хозяйственной жизни невозможно было запустить банкротство как средство выбраковки неэффективных предприятий» [31. С. 260—261]. Новые хозяйственные субъекты — частные финансово-промышленные группы (ФПГ) Березовского, Ходорковского, Фридмана, Гусинского, Потанина, Смоленского, Виноградова4, — сменившие ранее чисто бандитские группировки, пребывали в состоянии постоянной войны друг с другом, и их конфликты по характеру напоминали военные.
«Каждая ФПГ становится своего рода государством в государстве со своими бюджетом и армией. Государственную оболочку. ФПГ делят между собой пропорционально степени влияния. Таким образом, "приватизация" доводится до логического конца, т. е. до приобретения в частное владение отдельных государственных функций» [23. С. 33]. Это шло на фоне непрерывной деградации государственных институтов, отдавших монополию на насилие разным частным структурам.
Таким образом, эволюция российского капитала не сопровождалась его качественной трансформацией. Росли внешний и внутренний коммерческие долги, промышленность и даже банковский сектор продолжали находиться в глубоком кризисе, несмотря на долгожданное экономическое оживление в 1997 г. с ростом в 1% [27. С. 555].
По словам министра экономики в 1990-х Е. Ясина, «переходный период завершается, когда большинство населения. начинает жить богаче,
4 «Великолепная семерка» олигархов, или «семибанкирщина».
лучше и уже воспринимает рыночную экономику как более эффективную» [33. С. 183]. Это означало, что реформы должны были помочь превзойти важнейшие базовые показатели страны дореформенного периода. А ведь наблюдалась прямо противоположная картина: все ключевые показатели качества жизни подавляющего большинства населения все «девяностые» неуклонно падали.
Это затягивало переходный период (от советской модели «реального социализма» к капитализму) на неопределенный срок, что отнюдь не могло радовать население. Впрочем, и сам Ясин писал, что переходный (к полному рынку) период может занимать «15—20 и более лет» [33. С. 182]. В связи с этим уместно вспомнить Советский Союз, завершивший восстановительный период после Гражданской войны намного быстрее, чем «15—20 и более лет». А уже к 1939 г. страна «победившего социализма» только по продолжительности жизни превзошла царскую Россию почти на треть (42 года против 32 лет).
Если же брать промышленный рост, развитие технологий, науки и образования, то здесь речь пойдет уже о десятках раз превосходства советской социально-экономической модели по окончании ее переходного этапа по сравнению с дореволюционным периодом. Разница очевидная, и она не в пользу капиталистического переходного этапа 1990-х гг.
Переходный период (к капитализму) не только оказался губительным для медицины, науки, образования, культуры (ввиду колоссального сокращения расходов на них), т. е. для всей социальной сферы, но и породил «примитивизацию отраслевой структуры экономики и общества» [31. С. 626], обеспечив очевидную и всеобъемлющую демодернизацию государства и общества. Проявлениями этого стали, в частности, откат от высокотехнологичных отраслей (привычных в советское время) к более примитивным сырьевым и от высокого статуса в обществе науки и рационального просвещения (как в СССР) к более примитивным формам обыденного сознания (магия, оккультизм, религия).
Разумеется, нельзя не отметить и узкие модернизационные прорывы 1990-х (от системы престижного потребления до свободного выбора профессии и выезда за рубеж). Но соотношение прогресса/регресса и модернизации/контрмодернизации в 1990-х гг. явно было не в пользу прогресса и модернизации. Регрессивные черты постсоветского капитализма сразу же были замечены исследователями.
По мнению публициста 1980—1990-х гг. Ю. Буртина, они объясняются господством чиновника и бесправием общества. В этом характерная особенность нового российского капитализма, названная автором «номенклатурным» по сравнению с более прогрессивным западным [6. С. 341]. «В лице "номенклатурного капитализма" мы имеем дело с новым классовым обществом. Будучи в этом отношении прямым наследником советского строя, оно отличается еще большей выраженностью и остротой социальных контрастов и противоречий... Непригодный для жизни, не заключающий в себе ничего, кроме наследственных и приобретенных пороков, "номенклатурный капитализм" годится только на снос» [6. С. 403].
Как верно отмечал Буртин, обращает на себя внимание гибридный характер российского капитализма, соединенного с неразложившимися укладами и отношениями предыдущих хозяйственных формаций и укладов, включая и советский.
Проблема низкой экономической эффективности крылась не только в откровенном стяжательстве новоиспеченных российских нуворишей, но и в самой системе госуправления. Эффективность государственной власти в период реформ — главное условие их успеха. «Хорошее правительство — самое ценное, что только может быть у нации. Вызов, с которым столкнулась Россия, не культурного или экономического, а институционального характера, проблемы страны — это проблемы управляемости и в особенности — существующих институтов власти» [14. С. 173].
Вице-премьер того времени Б. Федоров нелицеприятно описал пороки госаппарата России в 1990-е гг.: «за последнее десятилетие государственная машина в небывалых масштабах была разъедена моральным разложением и коррупцией. Купленные чиновники и засланные коммерческими структурами агенты в министерствах больше никого не удивляют. Алкоголизм и разврат на рабочем месте стали в порядке вещей, а руководители стараются не выносить сор за двери своего ведомства» [30. С. 118].
Крайне негативные оценки госсаппарата того времени дал и экс-премьер Е. М. Примаков. В книге «Восемь месяцев плюс.» он писал о сложившейся тогда системной и взаимосвязанной коррупции госаппарата, органов местного самоуправления, крупного бизнеса, бандитских группировок, уточняя: «в орбиту коррупции втянулась значительная часть правоохранительной системы, на что преступниками были направлены огромные средства» [25].
Отсутствие элементарной этики, социальной ответственности, стратегического видения у многих государственных руководителей того времени компенсировалось чрезмерным популизмом и рьяной активностью (например, А. Чубайса, Б. Немцова5) по выгодной презентации власти в глазах общества. Но подобные усилия большого успеха не имели. Они гасились неприкрытой атмосферой цинизма и вседозволенности тех, кто по долгу службы обязан был блюсти общественный интерес.
Впрочем, среди исследователей есть и другие точки зрения на проблему низкой эффективности капиталистической модернизации тех лет. По выражению В. Пастухова, «Россия примерила на себя платье западной демократии, которое ей оказалось не по размеру» [23. С. 32]. И это платье (форма), отмечал он, изначально скроено под развитую буржуазию, развитую правовую западную систему и средний класс. Вот только ничего этого в России 1990-х гг. не было. В результате и возник колоссальный зазор/разрыв между ушедшей далеко вперед «передовой политикой» и «отсталым обществом».
5 Б. Немцов патриотически призвал госчиновников пересесть с иномарок на отечественные «Волги». Но этот призыв остался не реализованным.
Соглашаясь в какой-то степени с В. Пастуховым в том, что политические реформы того времени (весь государственно-конституционный дизайн страны) были во многом несвоевременны, следует заметить, что именно отсутствие стратегического государственного мышления у первых лиц государства, комплексного и научно обоснованного плана реформ6, необходимой ответственности привело к плачевным результатам конца 1990-х. Эти факторы во многом предопределили крайне негативное отношение населения к демократии, которая «стала ассоциироваться со слабостью власти, хозяйственным хаосом, вообще с плохим состоянием дел в государстве. Эта роковая связка демократии и государственной слабости, противоестественная сама по себе, стала. главной исторической травмой России в постсоветский период!!!» [17. С. 18—19].
Ломка ценностей 1990-х годов
Начало 1990-х гг. ознаменовалось невиданной ломкой всех привычных многовековых жизненных ценностей, установок и символов массового общественного сознания. Выбор в пользу рынка в хозяйственной и личной жизни предопределил выбор в пользу совершенно другой системы моральных и нравственных ценностей7 — в пользу конкуренции и индивидуализма, с неизбежным снижением чувства «социальной ответственности и переориентацией на ценности беззастенчиво-эгоистического потребительства» [22].
И хотя за столь короткий срок полностью вытравить советские ценности (например, патриотизм, патернализм) полностью не удалось, трансформация базовых ценностей и жизненных установок к концу 1990-х стала столь зримой и очевидной, что сразу же была подмечена СМИ, кинематографом и литературой, и лишь в последнюю очередь научным сообществом.
В России, в отличие от Запада, где рынок и буржуазные ценности вызревали веками, новая система буржуазных ценностей прививалась на основе резкого и хаотичного насаждения ее властью, скоротечного распада советской системы, без создания новой солидарной культуры участия, гражданского общества, развитой системы социальных связей, как в западном обществе. В результате в России сложился иной, чем на развитом Западе, индивидуализм — более антисоциальный и безответственный.
Поэтому оборотной стороной постсоветского индивидуализма «является распад социальных связей, слабость гражданского общества, отсутствие солидарности в отстаивании своих социальных и политических прав. В отличие от консолидированного западного общества российское общество атомизировано, причем это состояние характеризует все его основные социальные группы, включая и политическую элиту, охваченную непрерывной внутренней борьбой за власть и не способную защищать не только общенациональные, но и собственные групповые интересы» [22].
6 По аналогии с советскими планами ГОЭЛРО, например.
7 Исходя из марксистского принципа «бытие определяет сознание».
Новые жизненные ценности повлияли и на предпочтения в выборе профессии. По данным ФОМ, в 1997 г. «среди профессиональных предпочтений молодых людей доминировали: частное предпринимательство (51%), финансы (41%), юридическая деятельность (32%) и маркетинг, менеджмент (27%), в то время как традиционные для социалистического режима профессии утратили престиж: производственная деятельность — 3%, искусство и кино — 3%, инженерная деятельность — 2%, наука — 1%»[24. С. 214—215].
Интересы людей стали более разнообразными. Но все они ориентировались на материальные ценности и частную, а не общественную жизнь, как раньше. Семья, работа, деньги, престижное потребление вытеснили за задний план все, что было связано с политикой (как в годы перестройки), государственным интересом и традициями коллективизма. Люди, становясь равнодушными к общему, замыкались в своем ближнем кругу. Это можно назвать торжеством атомизированного мещанина.
Все исследователи отмечают упадок морали и гуманности. В постсоветской России на место позднесоветского гуманизма (без берегов и правил) «пришел озлобленный цинический прагматизм, для которого человеческая жизнь вообще никакой цены не имеет, важны те, которых надо описать как "наши". В этом смысле проект постсоветской России оказался катастрофическим» [12. С. 260]. «В таком суровом и жестоком мире, где сама. жизнь становится фронтом войны всех против всех, и на экране, и в жизни уже нет места романтикам, добрым и душевным (как это было в СССР) героям. Их место заняли суровые и хладнокровные мужчины, расчетливые женщины, .царит культ ницшеанской силы и безжалостной вседозволенности. 90-е годы самым серьезным образом перепахали и даже частично изменили сложившийся ранее национальный характер россиян и русских. Холодная деловитость и ярко выраженный индивидуализм стали характерной приметой многих людей тех безжалостных лет России 90-х» [3].
Перманентный кризис 1998 года
Первоначально 1998 г., казалось, не предвещал власти больших неприятностей. Страна, пусть и нехотя, со скрипом, привыкала жить в новых псевдорыночных (исходя из целого ряда постсоветских извращений рынка) условиях. Однако болезнь переходного периода вышла на новый уровень. Пока правительство спекулировало с краткосрочными государственными ценными бумагами (ГКО), стремительно рос госдолг, нефть дешевела, отток капитала превышал показатели всех предыдущих лет, а золотовалютные резервы страны приближались к своему историческому минимуму. Негативное количество перешло в новое качество. Страна вдруг пришла в движение, забурлила протестными выступлениями «низов».
Весна—лето—осень 1998 г. стали политически жаркими и крайне сложными для власти. Стачечное и протестное движение охватило многие регионы. Протестуя против длительных задержек зарплаты, многие рабочие стали практиковать более «экстремальные» формы и методы борьбы,
выходя за рамки «законных». Началась многомесячная «рельсовая война» (перекрытие железных дорог) шахтеров России. В одном из многочисленных свидетельств мотивов действий шахтеров говорится: «шахтеры берут свое, кровью заработанное, и далеко не все. Просто буржуи отдают не то, что нахапали, а наше с вами. Потому что мы молчали, и так будет.., пока будем молчать» [1. С. 10].
Протестующих объединяли экономические требования, но постепенно повсеместными становились призывы к отставке президента Ельцина, который, по мнению ущемленных «низов», не выполнял элементарную функцию гаранта обеспечения системы жизневоспроизводства. Но для власти даже размах стачечного движения и ряд выходящих за «правовые рамки» акций («рельсовая война») не были жизненно опасны, т. к. соотношение сил все равно было в ее пользу.
В отличие от 1992—1993 гг., она стала консолидированной и сильной, а оппозиция, возглавляемая теперь так называемой системной оппозицией КПРФ, отошла от радикальных, жестких уличных противостояний, характерных для 1992—1993 гг. Неожиданной новой угрозой для Кремля стала фигура генерала Л. Рохлина, чье имя приобрело большую популярность в радикально-оппозиционных кругах.
К слову сказать, 1990-е резко выделяются в российской истории по роли военных (Руцкой, Макашев, Лебедь, Рохлин) в политике. Это свидетельствует об остром дефиците не просто популярных, но авторитетных и общенациональных политиков. После целой череды номенклатурных «политиков», за которыми стояли те или иные олигархические кланы, в обществе назрела потребность в сильном общенациональном лидере.
В начале 1990-х гг. таким политиком в глазах россиян казался бывший коммунист Б. Ельцин, ставший «демократом». Но это ушло в прошлое. Часто «болеющий» президент, за которым стояла его нескромная семья и олигархи, вызывал лишь раздражение. В обществе вновь возник запрос на сильного и ответственного правителя, защитника слабых и обездоленных демократическими реформами. Такую роль на себя примерял Лев Рохлин — участник афганской и чеченской войн. Генерал Рохлин возглавил «Движение в поддержку армии» (ДПА) и пытался вовлечь в политику офицерский корпус, так сильно пострадавший от реформ 1990-х. Он активно выступал с разоблачениями махинаций в военной сфере и, если верить ряду источников, стремился к устранению от власти Ельцина [28. С. 57—58]. Гибель боевого генерала, непримиримого противника олигархической диктатуры, произошла при так и не проясненных обстоятельствах в ночь со 2 на 3 июля 1998 г.
Следующую активную фазу политической борьбы подстегнул дефолт августа 1998 г., за которым последовали банкротство банков и обесценивание сбережений населения, безработица и дороговизна жизни россиян. Лопнули ранее хваленые и всемерно разрекламированные компании и банки. По словам Г. И. Ханина, «кризис 1998 года вымел самых бессовестных и неумелых банкиров» [10. С. 209]. Буквально пошел ко дну столичный
и петербургский средний класс, считавшийся оплотом рыночных реформ «девяностых». По мнению М. Г. Делягина, «либерализм утратил свою социальную базу, погрузив исповедовавшие его массы в отчаянную борьбу за выживание» [8].
Следствием стал резкий и масштабный рост протестных настроений. Кризис власти с ее политической нестабильностью был налицо. Наступило время «бесконечного тупика», как образно точно назывался одноименный роман Д. Галковского (признан иноагентом), изданный в 1998 г. Репутация власти была испорчена. По данным ФОМ и ВЦИОМ, ее воспринимали как «чужую и далекую» от людей. Более половины россиян в конце 1990-х гг. характеризовали политическую ситуацию в стране как «безвластие и анархию» [19. С. 36].
Пытаясь спасти положение привычным для себя способом, Б. Ельцин дважды предлагал в качестве председателя правительства В. Черномырдина, но Госдума в этом ему отказала. Чтобы не позволить распустить Госдуму после третьего отказа8, ее члены инициировали процедуру импичмента президента Б. Ельцина. Под давлением общественности и депутатов парламента тот был вынужден пойти на уступки, утвердив новое правительство во главе с Е. М. Примаковым, находясь практически в политической изоляции. Утверждение левоцентристского правительства Примакова, чьим заместителем стал коммунист Ю. Д. Маслюков, было масштабным политическим и социально-экономическим поражением Кремля. Вынужденно утвердив «не свое правительство», президент и «его семья» сильно рисковали потерять всю власть над страной.
СМИ тогда были полны пессимистических публикаций о скором крахе реформ вообще. И неудивительно. Масштабные волны протестов всколыхнули всю страну. Осенью во всевозможных протестных митингах участвовали миллионы людей9! Наиболее знаковой стала хорошо организованная всероссийская акция протеста 7 октября 1998 г. На ней самыми распространенными лозунгами были «Ельцина — в отставку!», «Долой оккупационный режим!». Размах этой масштабной акции откровенно испугал «верхи». Даже Е. Гайдар и А. Чубайс в своей совместной книге написали: «Страна вновь оказалась перед исторической развилкой: возврат к социализму или продолжение построения рыночной экономики на основе частной собственности?» [7. С. 114].
Несмотря на серьезность положения, главные идеологи буржуазного пути развития (Гайдар и Чубайс) все же преувеличили степень опасности для себя и своего класса. Ситуация не была уж столь критичной для судеб российского капитализма в силу отсутствия политического субъекта для совершения антикапиталистической революции. КПРФ лишь по названию была коммунистической, а по факту, будучи парламентской левоконсерва-тивной партией, не горела революционной волей и желанием взять власть
8 Исходя из действовавшего конституционного законодательства.
9 По некоторым данным, бастовало до 7 млн человек.
в свои руки. Не было никакой революционной воли и у ее бессменного лидера — Г. Зюганова, парламентского партийного вождя. Наконец, никто из патриотического правительства Примакова тогда и не думал покушаться на частные активы предпринимателей или возвращать приватизированные ими за мизерные цены предприятия государству.
Другое дело, что либерализм и космополитический неолиберализм очевидно изжили себя, постепенно превращаясь в негативный жупел. Авторитарно-консервативные и государственно-центристские тенденции стремительно набирали популярность. В декабре 1998-го — январе 1999 г. социологические телемониторинги обнаружили, что при ответе на вопрос «Что спасет Россию — сильная рука, экономический гений или крепкий хозяйственник?» предпочтение отдавалось двум первым факторам [5. С. 152].
Правительство Примакова — Маслюкова смогло оправдать надежды страны и общества в экономической сфере, хотя проработало менее девяти месяцев. Оно сделало ставку на новый российский бизнес — не спекулятивный, а производственный. Именно тогда впервые началась политика «импортозамещения» — замена иностранных товаров отечественными [2. С. 64]. Госдума и правительство стали стращать бизнес и руководителей предприятий уголовной ответственностью за задержку зарплат, к концу года удалось снизить разгул инфляции. В новый 1999 г. у общества появились осторожные надежды на восстановление рухнувшей экономики. При этом в обществе сохранялся еще более мощный запрос на эффективную работу государственных институтов и избавление от тягостного для всех россиян русского аналога «версальского синдрома».
Последний год ельциниады: борьба за власть
Новый 1999 г. начался для власти крайне противоречиво. С одной стороны, наметился незначительный рост экономики. Страна потихоньку выползала из тяжелого кризиса 1998 г. На этом фоне стремительно росла популярность премьера Е. Примакова, которого в обществе характеризовали как «порядочного, надежного, мудрого, высокопрофессионального и интеллигентного» политика [20. С. 266].
С другой стороны, рейтинг верховной власти и лично Ельцина устремился к нулю. По социологическим опросам апреля 1999 г. лишь 4—5% населения положительно оценивали деятельность Ельцина на посту президента РФ; 85% оценивали ее отрицательно. При этом свыше 60% россиян одобряли досрочные выборы президента [13]. На то были веские причины: ярко обозначилась периферийная зависимость страны от Запада, а доходы большинства граждан стали значительно меньше, чем в начале 1998 г.
Французская исследовательница трудовых конфликтов Карин Клеман удивленно писала: «Нигде в мире люди не прошли через такое массовое потрясение. В Западной Европе если и наблюдается социальный регресс, то потери происходят намного медленнее и менее ощутимо для населения.
А в России больше десяти лет люди жили и работали в условиях нарастающей социальной дестабилизации и неуверенности в завтрашнем дне» [11]. Это говорило не столько о вековечной терпеливости населения, сколько об отсутствии у россиян стремления к консолидации своих классовых интересов.
По ехидному выражению В. Никонова, «"невидимая рука рынка", на которую возлагались большие надежды, так и осталась невидимой. Она не смогла произвести ни одного корабля, атомного реактора, нового самолета, автобана, не решила проблем деградации сфер образования, здравоохранения» [19. С. 281]. И это при том, что страна уже восьмой год шла по пути передовых (как заверяли власти) рыночных реформ, которые на тот момент, кроме чудовищного регресса (невиданной в мировой истории деиндустриализации и депопуляции в мирное время!), почти ничего не дали.
Хотя, как считают философы, даже «в любом регрессивном явлении можно найти элементы прогресса, важно лишь то, в каком направлении в конечном счете движется общество. Если за тем или иным событием можно увидеть движение вперед в направлении господства над обстоятельствами, т. е. продвижение к свободе, то это - общественный прогресс. Если же речь идет, напротив, об усилении господства обстоятельств над человеком, то это - регресс» [21. С. 111]. В тогдашней России свободной от гнета политических, социально-экономических обстоятельств стала незначительная часть граждан. От реформ 1990-х выиграло не более 15% населения. Над другими же грабительская стихия рынка и «неотеческая» политика властей простерли свою суровую безжалостную длань.
Повседневная жизнь сильно контрастировала с тем, что происходило в сфере высокой политики и за рубежом. В ходе югославского кризиса ежедневно шли варварские бомбардировки Сербии ракетами и авиацией НАТО. Это вызвало невиданный взрыв антиамериканизма. На этом фоне состоялись и исторический «разворот самолета над Атлантикой» Е. Примакова, и дерзкий бросок российских десантников на Приштину (июнь 1999 г.).
Тем временем в РФ газетные и телевизионные хроники почти ежедневно дежурно отмечали заказные убийства публичных лиц или обывателей на бытовой почве. Общество стремительно захватывала церковно-религи-озная жизнь, на телеэкране наблюдалось засилье магии и ворожбы. Всенародными празднествами было отмечено 200-летие рождения А. С. Пушкина, пышно прошло восстановление храма Христа Спасителя, ставшего главным собором Русской православной церкви. А в Ингушетии тем временем официально разрешили многоженство.
Но главное заключалось в том, что неолиберальная авторитарно-олигархическая политическая система во главе с Б. Ельциным за восемь лет не только не решила ни одной из стоящих перед страной проблем, но лишь умножила их, хаотизировала государство и общество. Сложную ситуацию спасало единственно адекватное правительство Е. М. Примакова. Однако, испугавшись его популярности, властолюбивый Ельцин отправил лучшее правительство 1990-х в отставку (май 1999 г.).
Тогда фракция КПРФ открыто обвинила Ельцина в государственных преступлениях, снова запустив процедуру импичмента. Началась, по словам перешедшего в оппозицию Ю. Лужкова, «агония Кремля» [29]. Так был запущен новый политический цикл. «Семья» Ельцина судорожно подыскивала ему преемника, рассчитывая сохранить власть, влияние и свои капиталы. Сергей Степашин казался достойным кандидатом на этот пост. Но он возглавил правительство лишь на три месяца, — а его отставка привела к новому витку борьбы.
Политическая жизнь того времени носила остроконкурентный, карнавальный характер. Например, В. В. Жириновский некоторыми россиянами воспринимался так: «Весело смотреть и слушать — расслабляет». Но при этом он «неряшливый клоун и хам» [20. С. 261]. Одни респонденты отмечали в нем черты наглости, неуравновешенности, хапужничесгва, продажности, указывая, что он «слишком много врет», «политик неискренний, хвастливый, жестокий, очень деспотичный». Другим он виделся как политик настойчивый, напористый, целеустремленный [20. С. 265].
Набравший популярность в 1999 г. Ю. Лужков воспринимался как «государственник, хороший хозяйственник». «Делает все для своего города, но не всегда честно», — хотя и с недостатками: хитрый, лукавый, «везде нос сует, даже в областях, где абсолютно некомпетентен» [20. С. 266]. Тем не менее его главная черта — огромная жизненная энергия. Это гибкий и энергичный человек «без боязни в политике». В то же время в нем отмечали отсутствие «широты мышления», «манию величия» [20. С. 270—271]. Примечательно, что Лужкова хвалили за связи с бандитами: «Молодец, руководит Москвой, бандиты даже платят ему» [20. С. 264]. Вот она, примета бандитского времени!
Новая чеченская война, начавшаяся с вторжения чеченских боевиков в Дагестан (август 1999 г.), не только запустила новый виток борьбы за власть в Кремле, но и быстро определила фаворита этой гонки. Им вскоре стал новый председатель правительства РФ Владимир Путин. Вторая чеченская война существенно отличалась от первой. Теракты в российских городах (Буйнакске, Москве, Волгодонске) в сентябре того года изменили общественное отношение к войне с критического, как в первую чеченскую, на патриотическое.
Власти установили контроль над освещением событий той войны. «Любое критическое слово, сказанное в адрес премьера или по поводу руководимой им военной операции на Кавказе воспринимается как предательство национальных интересов России, как нож в спину тех российских солдат и офицеров, что сражаются в Чечне за наш покой и безопасность» [10. С. 361]. Успех второй чеченской войны стал фактором стремительного роста популярности В. Путина, избавления от пораженческого российского аналога «версальского синдрома», первичного сплочения глубоко расколотого тогда общества.
В то же время впервые с 1993 г. раскол наблюдался и в самих «верхах», в правящем классе, что говорило о глубине кризиса. Лето и осень 1999 г.
проходят в упорной и открытой политической борьбе за власть между, с одной стороны, региональными элитами («губернаторами-тяжеловесами») во главе с Ю. Лужковым и Е. Примаковым и, с другой стороны, президентской администрации в лице ее главного клана — «семьи Ельцина», которая делала ставку на С. Степашина, а затем выдвинула более удачную фигуру В. Путина. Эта борьба элит закончилась впечатляющей победой Кремля. Власть снова стала консолидированной — теперь уже на целые десятилетия!
Победа далась Кремлю нелегко. На кону стояло все: и высшая власть, и жизнь, и богатства. Поэтому было решено не церемониться с политическими противниками. «В России сформировалась элита со специфической криминально-бюрократической психологией. Наивно было полагать, будто люди, подобные Борису Березовскому, Татьяне Дьяченко или Анатолию Чубайсу, отдадут власть и собственность.., согласятся уважать демократические процедуры и смирятся с неблагоприятным для них исходом политической борьбы» [14. С. 375].
Либеральный клан в окружении Б. Ельцина, опасаясь популярности Е. Примакова и боясь потерять власть в стране, обратился к помощи авантюрно-скандального тогда олигарха Б. Березовского, контролировавшего целую сеть ведущих телеканалов и популярных газет. Перед самими парламентскими выборами «Березовский придумал и навязал "семье" Ельцина, перепуганной отсутствием перспективы и очевидной силой губернаторов, объединявшихся вокруг Лужкова и Е. М. Примакова в блок "Отечество — Вся Россия", идею создания новой "партии власти" — неидеологизирован-ного, объединяющего авторитетных в стране людей предвыборного блока "Мужики". Итоговое название "Единство" впоследствии трансформировалось в "Единую Россию"» [8].
Тогда же на авансцену политической борьбы Кремль выдвинул «телекиллера 1999 года» Сергея Доренко. Этот журналистский «волкодав» прославился разоблачениями Примакова и Лужкова. Он без тени смущения лгал и выдумывал против них провокативные сюжеты. Лужкова обвинял в мафиозности и убийствах своих противников, Примакова — в инвалидности и дряхлости. Не выдержав прессинга, на фоне нового политического чемпиона Путина Лужков и Примаков сходят с политической дистанции, прекратив борьбу за власть.
Это обеспечило «семье» и Кремлю безопасную передачу власти от ненавистного и дряхлого Ельцина к молодому, энергичному и сверхпопулярному Путину. Именно его «Коммерсантъ Власть» от 21 декабря 1999 г. назвал «самой удачной находкой года» для Кремля. Он «сегодня стал героем победоносной чеченской войны, главным рейтингоносцем страны и ее "единственной надеждой"» [32]. Об этом говорят соцопросы декабря 1999-го: Путину «доверяют в три раза больше людей, чем Зюганову и в четыре раза больше, чем Примакову» [32].
30 декабря 1999 г., за день до ухода с высшего поста Ельцина, выходит программная статья В. Путина «Россия на рубеже тысячелетий». В ней
тогдашний премьер говорил о нелегких вызовах и огромных проблемах тяжело реформируемой России. Путин со всей определенностью заявил, что Россия завершает первый, необходимый переходный этап экономических и политических рыночных реформ, добавив, что отныне государство откажется от политики необдуманных радикальных преобразований, от которых страдает народ. Он заявил о новых ценностях российской политики: патриотизме, державности, государственничестве и социальной солидарности, — призвал к более сильному государству, активной политике государства в области экономики [26]. Стране тогда хотелось в это верить, благо с 1999 г. начался долгожданный экономический подъем.
* * *
Вторая половина 1990-х стала временем окончательного перелома развития в пользу рыночного капиталистического пути, несмотря на все огрехи и недоделки. На наш взгляд, не прав известный экономист Г. Ханин, который, проанализировав плачевные результаты экономического развития России в 1990-х гг., свел их к неутешительному выводу: «попытка перехода к капитализму провалилась» [31. С. 688]. Неверность этого утверждения в том, что уважаемый экономист отталкивается от некой чистой рыночной капиталистической модели, которая просто обязана сделать всю страну и общество конкурентными, успешными и эффективными. Однако это наукообразный миф.
В чистом виде общественно-экономических формаций не бывает, будь то феодализм, капитализм, социализм. Они всегда носят характер смеси с другими общественными и хозяйственными укладами, особенно на переходных стадиях. Но даже на переходной стадии один из укладов и формаций неминуемо доминирует и задает восходящий тренд, определяет жизненные ценности и нормы людей. Что мы и наблюдаем в России в 1990-е при восходящем капитализме.
Также неверно считать, что капитализм обязан привести страну к процветанию (утопическая идея «счастье для всех»!) или хотя бы сделать экономику успешнее других экономик. Ведь капитализм может быть не только промышленным и высокопроизводительным, но и криминализированным, сырьевым, компрадорским и периферийным, при котором не бизнес, а бюрократия занимает командные высоты («номенклатурный капитализм» по Ю. Буртину). Такой капитализм к концу 1990-х гг. в России и сформировался.
Г. Ханин прав в том, что строительство капитализма в России произошло «путем полного поражения экономики и краха надежд населения на скорое материальное благополучие» [31. С. 267]. Новорусская модель буржуазной демократии 1990-х оказалась под стать модели периферийного капитализма. Она была авторитарной, номенклатурно-олигархиче-ской, оставлявшей за бортом благополучия десятки миллионов россиян. Новый режим был типичным для стран капиталистической полупериферии и периферии.
Другое дело, что сформировавшаяся политическая надстройка в виде авторитарно-олигархического режима Б. Ельцина оказалась настолько слабой и неуправляемой, что ее в любой момент могли смести волны народной ненависти. Чтобы спасти баснословные богатства «новых русских», нажитые криминальным путем, в том числе и в ходе мошеннической приватизации, правящий класс и Кремль удачно «вложились» в решительного и волевого Путина, выбрав его в качестве преемника слабого и «много болеющего» Ельцина. Он стал их спасением и надеждой, — а заодно спасением и для всей страны, исстрадавшейся от разгула безответственности власти и бизнеса 1990-х гг.
Литература
1. Аналитический доклад : «Рельсовая война» шахтеров в мае 1998 г. мобилизационный потенциал. 27 января 1999 г. - https://clck.ru/33vgKF (дата обращения: 18.03.2023).
2. Ахмедова М. Г. К вопросу об устойчивом развитии общества // Философия и общество. 2022. № 3(104). — https://www.socionauki.ru/journal/articles/3331960/ (дата обращения: 18.03.2023).
3. Бакланов В. И. Россия в конце 90-х годов XX века: распутица власти и общества // Территория историка. 2015. 29.11. — http://historick.ru/view_post.php?id=203&cat=11 (дата обращения: 18.03.2023).
4. Бакланов В. И. Россия: генезис капитализма гибридного типа // Философия хозяйства. 2022. № 2.
5. Булдаков В.П. Quo vadis? Кризисы в России: пути переосмысления. М. : РОССПЭН, 2007.
6. Буртин Ю. Г. Исповедь шестидесятника. М. : Прогресс-традиция, 2003.
7. Гайдар Е., Чубайс. А. Развилки новейшей истории России. М. : ОГИ, 2011. — http://lib.ru/POLITOLOG/ GAYDAR_E/chubais_gaidar.pdf (дата обращения: 18.03.2023).
8. Делягин М. Светочи тьмы : Физиология либерального клана: от Гайдара и Березовского до Собчак и Навального / Институт проблем глобализации. М. : Книжный мир, 2016. — https://www.rulit.me/books/ svetochi-tmy-fiziologiya-liberalnogo-klana-ot-gajdara-i-berezovskogo-do-sobchak-i-navalnogo-read-440136-24. html (дата обращения: 18.03.2023).
9. Кагарлицкий Б. (в России признан иностранным агентом). Реставрация в России. М. : Едитори-ал УРСС, 2003. - https://www.rulit.me/books/restavraciya-v-rossii-read-667269-2.html (дата обращения: 18.03.2023).
10. Кагарлицкий Б. (в России признан иностранным агентом). Управляемая демократия : Россия, которую нам навязали. М. : Новые перспективы, 2020.
11. Клеман К. Размышление о причинах коллективной пассивности. — https://www.vif2ne.org/nvz/ forum/archive/137/137576.htm (дата обращения: 18.03.2023).
12. Кобрин К. Постсоветский мавзолей прошлого : История времен Путина. М. : Новое литературное обозрение, 2017.
13. Коргунюк Ю. Г. Конец Великой Российской революции : Президентская кампания 2000 г. в контексте партийно-политических процессов // Демократия.ру. — https://www.democracy.ru/library/articles/ korpr2000.html (дата обращения: 18.03.2023).
14. Коткин С. Предотвращенный Армагеддон : Распад Советского Союза. 1970—2000. М. : Новое литературное обозрение, 2018.
15. Краус Т. Ельцинизм на весах истории // Россия и современный мир (Институт экономики РАН). 2000. № 2(27).
16. Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М. : Захаров, 2005. — https://libking.ru/books/sci-/ sci-politics/187639-olga-kryshtanovskaya-anatomiya-rossiyskoy-elity.html (дата обращения: 18.03.2023).
17. Межуев Б. В. Перспективы политической модернизации России // Модернизация и политика: традиции и перспективы России. Политическая наука : ежегодник, 2011 / гл. ред. А. И. Соловьев. М. : РОССПЭН, 2011.
18. Минкин А. В. Президенты RU. М. : Астрель, 2012.
19. Никонов В. А. Код цивилизации : Что ждет Россию в мире будущего? М. : Э, 2016.
20. Образы российской власти: от Ельцина до Путина / под ред. Е. Б. Шестопал. М. : РОССПЭН, 2008.
21. Осин Р. С. Идеология либерализма: история и современность // Обозреватель. 2019. № 6(353).
22. Пантин В., Лапкин В. Ценностные ориентации россиян в 90-е годы // Pro et contra. 1999. Т. 4. № 2. — https://gigabaza.ru/doc/96823-pall.html (дата обращения: 18.03.2023).
23. Пастухов В. Б. Темный век : Посткоммунизм как «черная дыра» российской истории // Полис. Политические исследования. 2007. № 3.
24. Подобный В. В. Легитимность политической власти: эволюция теории и практики // Современный мир и Россия. М. : Международные отношения, 2022.
25. Примаков Е. М. Восемь месяцев плюс... М. : Мысль, 2001. — https://libcat.ru/knigi/dokumentalnye-knigi/publicistika/100755-evgenij-primakov-vosem-mesyacev-plyus.html#text (дата обращения: 18.03.2023).
26. Путин В. Россия на рубеже тысячелетий // Независимая газета. 1999. 30.12.
27. Россия в многообразии цивилизаций / под ред. Н. П. Шмелева. М. : Весь мир, 2011.
28. Рузанов С. 1993—1999: Поражение протеста : История социального противостояния в ходе реформ в Российской Федерации от становления «послеоктябрьского» политического режима до отставки президента Ельцина. М. : Русский печатный двор, 2014.
29. Троев А. 1999-й — осмысленный и беспощадный // Коммерсантъ Власть. 1999. 21.12. — https://www. kommersant.ru/doc/16347 (дата обращения: 18.03.2023).
30. Федоров Б. Пытаясь понять Россию. СПб. : Лимбус Пресс, 2000.
31. Ханин Г. Экономическая история в новейшее время : Российская экономика в 1992—1998 годы. Новосибирск : Издательство НГТУ, 2014.
32. Явлинский Г. Периферийный авторитаризм : Как и куда пришла Россия. Изд. 2. М. : Медиум, 2016.
33. Ясин Е. Г. Российская экономика : Истоки и панорама рыночных реформ. М. : ГУ ВШЭ, 2002. ♦
