CC BY
163
Отечественная история
Е.В. Перевалова
Лицей цесаревича Николая (1868-1917) -образцовое учебное заведение нового типа
В 1860-70-е гг. в русском обществе активно дискутировались вопросы реформы среднего образования. Острая полемика шла между сторонниками и противниками «классической системы образования». Созданный по инициативе публицистов «Московских ведомостей» П.М. Леонтьева и М.Н. Каткова Лицей цесаревича Николая в Москве стал образцовым учебным заведением и служил примером отстаиваемого в «Московских ведомостях» классицизма.
Ключевые слова: М.Н. Катков, П.М. Леонтьев, Лицей цесаревича Николая, реформа среднего образования 1860-70-е гг., классическая гимназия.
Реформы Александра II - крестьянская, земская, военная, судебная, городская, образовательная, печати - внесли коренные изменения в жизнь патриархальной России. На фоне ожесточенной борьбы, развернувшейся между представителями различных политических сил по поводу «крестьянского вопроса», полемика вокруг реформы среднего образования 1871 г. может показаться не столь заметной. Однако выступления по поводу планируемых в отечественной средней школе изменений выходили далеко за рамки вопроса об учебных планах и программах. Речь шла не просто об изменениях в учебном процессе, но о том, чему и как учить следующие поколения, т.е. тех, кому предстояло отвечать за будущее Российской империи в XX в. Посредством воздействия на среднюю и высшую школу государство стремилось получить возможность влиять на дальнейшее социально-политическое развитие страны, а целью его образовательной политики становилось создание высокообразованного слоя, преданного престолу и отечеству и способного направить развитие страны по эволюционному пути [12, с. 61-62]. Главным объектом государственной образовательной политики стала классическая гимназия, содержание образования в которой должно было соответствовать указанным целям, и которая была призвана не только давать фундаментальное образование, но и формировать определенный уровень мировоззрения. Неудивительно, что в 1860-1870-е гг. в обществе шли острые дискуссии между сторонниками и противниками русской классической гимназии, что нашло отражение в печати.
Наиболее последовательно систему классического гимназического образования отстаивали профессора Московского университета
М.Н. Катков и П.М. Леонтьев в издаваемом ими ежемесячном «толстом» журнале «Русский вестник» и в ежедневной газете «Московские ведомости». В основу системы среднего образования, предлагаемой ими, должны были быть помещены классические языки (латинский и древнегреческий) и математика как предметы, в наибольшей степени способствующие формированию интеллекта и культуры в самом глубоком смысле. Выступления в печати Леонтьева и Каткова в немалой степени способствовали проведению реформы среднего образования 1871 г. Помимо этого, Леонтьев был одним из самых деятельных членов Ученого комитета Совета министров по выработке устава гимназий, им были разработаны основные положения этого устава и пояснительная записка, выработаны учебные планы гимназий (в первую очередь по древним языкам) и правила вступительных испытаний.
Будучи людьми очень активными и по-настоящему преданными своим взглядам на образование, Катков и Леонтьев не ограничились лишь публицистической и административной деятельностью в этой сфере и выступили с инициативой создать классический Лицей - образцовое учебное заведение, которое стало бы примером «опыта полного применения классической системы на русской народной почве» [13].
26 сентября 1867 г. в передовой статье «Московские ведомости» сообщили об основании с 1868 г. в Москве Лицея цесаревича Николая - принципиально нового учебного заведения, призванного служить примером «к выработке учебного плана и соответствующих ему учебников, к согласованию обучения с воспитанием, к систематическому выбору педагогических приемов, наконец, вообще к самостоятельной постановке русского педагогического дела» и, вместе с тем, «подготовлять к жизни людей, в которых особенно нуждается наше отечество, людей, которые, в своем звании Русских, были бы в полной силе детьми Европы» [Там же].
Лицей был назван в память наследника российского престола - цесаревича Николая Александровича, скончавшегося в 1863 г., что предполагало покровительство учебному заведению со стороны императорской фамилии. Чуть позже император Александр II разрешил лицею быть под покровительством наследника престола (будущего императора Александра III) [15]. Много позже, в 1893 г., уже после смерти Леонтьева и Каткова, лицей получил официальное название «Императорский лицей в память Цесаревича Николая». Здесь неоднократно бывали члены императорской семьи, государственные деятели, причем как российские, так и иностранные. На торжественной церемонии освящения нового здания в августе 1875 г. присутствовал сам император [10]. Катков отнюдь не скрывал, что своим существованием и самостоятельностью Лицей во многом
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
обязан лично Александру II. «Лицей Цесаревича Николая - обязан своей автономией и правами государственной службы единственно благоволению государя императора», - писал Катков в «Московских ведомостях» 1 марта 1881 г., в день трагического покушения на императора [18]. В свою очередь воспитанники лицея непременно присутствовали на торжественных мероприятиях в дни визита императора и членов его семьи в Москву, причем Катков всегда считал своим долгом заручиться поддержкой высокопоставленных особ и добиться для лицеистов возможности непосредственно наблюдать за происходящим. «Милостивый государь Граф Анатолий Владимирович, - обращался Катков к графу А.В. Орлову-Давыдову, президенту Московской дворцовой конторы, в сентябре 1882 г. во время посещения Москвы Александром II. - Много обязали бы Вы и Лицей и меня, если бы нашли возможным отвести нашим мальчикам где-нибудь место на хорах или на Ивановской колокольне, чтобы они могли завтра видеть Высочайший выход» [6].
Новаторский характер Лицея, по замыслу его учредителей, состоял в том, что он должен был стать первым в России общественным учебным заведением, независимым как от частного капитала, так и от бюрократических требований Министерства народного просвещения, и сочетать достоинства как частных, так и казенных учебных заведений. Характер нового учебного заведения состоял не только в существовании исключительно за счет общественных средств в виде платы за воспитанников и в виде пожертвований. Лицей должен был и по устройству своего управления стать самостоятельным учреждением и пользоваться свободой, подобной той, которой пользуются общественные учреждения, например, земские, городские и т.д. [17]. Деятельностью лицея руководили правление во главе с директором (до 1875 г. им был Леонтьев, после его смерти и до 1887 г. - Катков) и совет лицея, председателем которого был Московский генерал-губернатор.
Сами учредители рассматривали свое участие в работе Лицея как общественную деятельность. Ими изначально было оговорено, что они будут иметь в Лицее «право распоряжения», но при этом заведение не будет их собственностью и с ним не будут связаны никакие частные материальные выгоды. И Катков, и Леонтьев сразу же отказались от какого бы то ни было участия в доходах и от вознаграждения за свой труд в деле организации и обустройства Лицея. Вместе с тем они брали на себя полную ответственность за разработку учебных планов и выбор преподавателей, «достойных и способных нести педагогические обязанности» [13].
В основе как учебной, так и финансовой деятельности лицея лежал принцип публичности и гласности: в «Московских ведомостях» регу-
лярно публиковались отчеты директора лицея Леонтьева по учебной части, о расходовании денег и т.п. Все мероприятия, торжественные акты в Лицее становились предметом внимания «Московских ведомостей». Здесь публиковались программы вступительных экзаменов, информация об изучаемых дисциплинах и т.д. «Мы работаем почти публично, может быть, допускаем даже излишек гласности в своих отчетах, - неоднократно подчеркивал Леонтьев. - Нет на свете заведения, которое было бы более доступно, чем наше, не только во время экзаменов, но и во время ученья, и даже на первых неделях учебного года» [3].
Одними из главных отличительных особенностей лицея, по замыслу его учредителей, являлись отсутствие казенной регламентации и индивидуальный подход к каждому воспитаннику. В лицее были гимназические классы, курс обучения в которых был рассчитан на 8 лет и предусматривал изучение двух древних языков, и трехгодичный лицейский курс, приравнивавшийся к университетскому и организованный по трем отделениям: историко-филологическому, математическому и юридическому. Выпускники лицея получали права выпускников университетов, но должны были выдержать публичные экзамены в Московском университете.
Помимо этого учредители Лицея с первых же шагов нового учебного заведения поставили задачу - в дальнейшем открыть Ломоносовскую семинарию для бесплатного обучения и воспитания способных мальчиков из народа. Т.к. весь доход от Лицея шел в его пользу, а также поступали значительные пожертвования извне, то уже в 1874 г. на первые же «оказавшиеся в избытке» деньги было открыто Ломоносовское отделение, в котором на полном содержании Лицея стали воспитываться около 20 мальчиков, взятых преимущественно из народных училищ [17].
Лицеистов не перегружали домашними заданиями, количество и объемы которых были умеренными, но при этом все задания являлись обязательными для исполнения, а для отличников существовали дополнительные задания повышенной сложности. Все это должно было способствовать формированию самостоятельного мышления и навыков научной деятельности.
Одна из главных задач Лицея - быть, выражаясь современным языком, «экспериментальной площадкой», образцовым учебным заведением классической системы русского образования. Древние языки преподавались в Лицее не в меньшем объеме, чем в прочих гимназиях, а, наоборот, в большем. Правда, по словам самих же учеников лицея, система обучения древним языкам была поставлена совершенно иначе, нежели во всех других «классических» гимназиях. «У нас были отборные преподаватели древних языков, и самая система преподавания отличалась от гимназической: нас
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
не мучили грамматикой и вводили в изучение классиков очень умело и не мучили грамматикой и вводили в изучение классиков очень умело и
успешно. Нас постепенно приучали читать латинский и греческий текст а1гугеоиуег1 (как открытую книгу (франц.). - Е.П.), и мы уже в VI классе изрядно разбирали Горация» [23, с. 1017], - писал в мемуарах один из лицеистов. Ученики выпускного VIII класса лицея более или менее свободно понимали любого древнего автора, чего гимназисты любой другой гимназии никогда не достигали. И вместе с тем в лицее классицизм «решительно никогда не вызывал ровно никаких неудовольствий или оппозиции» и «родители очень охотно отдавали своих детей, несмотря даже на очень высокую плату за ученье» [Там же, с. 1022].
Преподавателями в лицее служили профессора Московского университета, Московской консерватории и других учебных заведений. Здесь преподавали немецкий филолог-классик, теоретик музыки и переводчик Рудольф Вестфаль, профессор физики Московского университета
Н.А. Любимов, профессор математики Петровской сельскохозяйственной академии Я.Я. Цветков, декламацию вел артист Малого театра И.В. Самарин. Для многих представителей политической элиты принадлежность преподавателя к лицею уже являлась хорошей рекомендацией и свидетельствовала о высоком профессиональном уровне. Об этом говорится, например, в письме члена Государственного совета, министра государственных имуществ П.А. Валуева Каткову, в котором Валуев просил рекомендовать ему преподавателя лицея Каррингтона в качестве репетитора по древним языкам для своего сына. «В моих глазах рекомендация уже есть его принадлежность к лицею», - писал Валуев [1]. Сохранилось письмо Ф.И. Тютчева, в котором он ходатайствовал перед Леонтьевым о принятии в лицей сына покойного друга, которому нужно хорошее образование, «а где же в целой России - могу я надеяться, дадут ему таковое, как не в вашем замечательном заведении?» [24].
При лицее был пансион, рассчитанный на небольшое число пансионеров: основатели хотели, чтобы пансион имел характер семейный, а не представлял собой казарму с жесткой дисциплиной и казарменными же порядками. Для занятий во внеучебное время в лицее были предусмотрены «туторы» - индивидуальные наставники, в задачи которых входила забота об образовании, воспитании, физическом развитии воспитанников.
Особое внимание уделялось здоровью последних, причем для этого соблюдались жесткие гигиенические требования. В классе ученики должны были проводить не более двух часов подряд. Между занятиями были введены значительные промежутки, во время которых были обязательные физические упражнения и гимнастика. В середине учебной недели предусматривался один день с меньшим количеством уроков. В лицее
поощрялись физические развлечения и игры: лапта, крикет, футбол и др., причем крикетные и футбольные принадлежности выписывались из Лондона. Разрешалось покупать лодки и кататься на них. Все воспитанники обучались фехтовальному искусству. Не было лишь верховой езды, от которой организаторам пришлось отказаться из-за дороговизны занятий. В лицее были своя церковь, баня, больница, постоянный врач - профессор Московского университета В.И. Ельцинский, имевший здесь же свою квартиру. Питание как для пансионеров, так и для «приходящих» лицеистов было организовано великолепно, никаких ограничений в еде, «порционного питания» не было.
Сначала лицей размещался в доме бывшего дворянского клуба на Большой Дмитровке, а затем в 1873-1875 гг. было выстроено новое здание на Остоженке, состоявшее из четырех соединенных между собою четырехэтажных корпусов. При постройке здания в первую очередь принимались во внимание гигиенические требования: все классы были светлые, с высокими потолками, в них были установлены пюпитры разной величины для воспитанников разного возраста. На четвертом этаже находились помещения для 50 лицеистов-пансионеров: 50 отдельных комнат, 3 учебных аудитории, особая столовая, куда кушанье подавалось посредством подъемной машины.
Подобная организация лицея требовала внушительных затрат. Первоначальный взнос на содержание заведения был сделан самими учредителями - Катковыми и Леонтьевым (по 10 тыс. руб.), затем крупный взнос внесли московские предприниматели С.С. Поляков, П.Г. фон Дервиз и др. Особенно значительным был вклад Полякова - 40 тыс. руб. В 1881 г. Катков пожертвовал в пользу лицея солидную сумму - более 21 тыс. руб., которые были ему выплачены Комитетом Государственного контроля в качестве компенсации понесенных «Московскими ведомостями» убытков за печать казенных объявлений [11].
Кроме того, Катков нередко сам оплачивал обучение в лицее детей сотрудников своих изданий. Так, например, сын сотрудника «Московских ведомостей» Е.Л. Кочетова продолжал обучаться в лицее за счет средств Каткова даже после того, как его отец был вынужден покинуть редакцию из-за разногласий с самим Катковым [4, с. 339]. Собственные дети Каткова также воспитывались в лицее, но за их содержание он платил наравне с другими родителями, и это обходилось дороже, чем в каком-либо другом учебном заведении. Действительно, обучение в лицее было доступно только детям из достаточных семей. Плата за полный курса пансионера составляла 675 руб. в год; полупансионера (т.е. воспитанника, который находился в лицее до 8 часов вечера) - 500 руб.; приходящие ученики
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
платили 375 руб., курс без новых языков - 300 руб. [14]. В некоторых источниках указываются еще более значительные суммы: в год «полные пансионеры» платили 1100 руб., из них 800 руб. - за учение и содержание, 150 - за платье и белье, 50 - за обучение новым языкам, 100 - за музыку [19, с. 100]. Для поступающих в лицей, показавших отличные знания на вступительных экзаменах, допускались льготы: образцовые ученики могли поступать в 3-й класс лицея бесплатно или за умеренную плату.
Однако, несмотря на высокую стоимость обучения и значительные пожертвования, бюджет лицея оставался дефицитным, и в дальнейшем на его содержание требовались значительные государственные субсидии.
Лицей сразу получил неофициальное название «катковского», хотя, по мнению многих, его инициатором и главной движущей силой был коллега и друг Каткова - Леонтьев [22, с. 392]. Даже недруги последнего отдавали должное его педагогическим способностям и трогательной заботе о лицее. «Он всю свою душу положил на основанный им лицей, внимательно и отечески следил за каждым учеником, - вспоминал Б.Н. Чичерин. - Нередко, когда кто из них занемогал, он по ночам приходил спать возле больного» [25, с. 182-183]. Все признавали, что Леонтьев любил лицей горячо, неизменно, бескорыстно. Он всегда и везде был доступен детям, которые не боялись его, как боятся начальников в школах, и всегда смело и свободно шли к нему со своими нуждами. Несмотря на внешнюю суровость и строгость, Леонтьев был всегда безусловно справедлив в оценках, что притягивало к нему детей. Ему была чужда начальническая суровость, в нем «поражало удивительное сочетание высокого, всегда себе равного достоинства с неизменным спокойствием духа и мягкостью обращения» [21]. По воспоминаниям профессора Н.А. Любимова, постоянного сотрудника изданий Каткова и Леонтьева, хорошо знакомого с распорядком и внутренней жизнью редакции, заботы о лицее окончательно лишили его учредителей отдыха. «Определенных часов завтрака, обеда не существовало ни для Михаила Никифоровича, ни для Павла Михайловича; и для последнего еще, может быть, более чем для первого, особенно после учреждения Лицея. Нередко одряхлелый суп стоял на столе до десятого часа вечера, когда, возвратившись из Лицея, Павел Михайлович садился за обед» [8, с. 79]. Леонтьев находил время и руководить постройкой нового здания лицея, и контролировать качество пищи воспитанников, и беседовать с родителями и учениками, и решать многочисленные повседневные одна за другой возникающие проблемы... На своем посту в лицее он оставался буквально до последних дней, перемогая болезнь и недомогание: 11 марта Леонтьев простудился, простуда перешла в воспаление легких, 24 марта он умер. Не была преувеличени-
ем речь, сказанная лицейским священником на панихиде Леонтьева: «От крупного до мелочей, от преподавания до приготовления пищи, - во весь быт детей проникали его заботы. Он не только не искал интереса в материальном смысле от своего учреждения, но жертвовал для него собственным своим достоянием. Он работал для Лицея дни и ночи, и один бог знает, когда отдыхал он. Новое помещение для Лицея. все в нем размерено, исчислено и определено собственною рукою его, чтобы всем и во всем было удобство. При недостатке времени днем, на эти труды со строителями посвящались часы после полуночи» [9].
Однако несправедливо было бы сделать заключение, что Катков в меньшей степени интересовался и заботился о лицее. В его письмах Леонтьеву лицею всегда уделялось немало внимания [5]. Все, хорошо знавшие Каткова, отмечали, что он «любил детей, никогда не пропускал случая беседовать с ними, не только в лицее, но и при всяких встречах» [20, с. 296-298]. После смерти Леонтьева в 1875 г. все заботы по лицею легли на Каткова, уже и без того обремененного заботами об университетской типографии, изданием ежемесячного журнала и ежедневной газеты. «Это целый мир забот, хлопот и ответственности, - писал Катков Д.А. Толстому. - Правление лицея убыло в силах на всю величину Павла Михайловича, и дела стало гораздо больше, чем при нем, Лицей стал большим собственником, организация его получила полное развитие во всем своем многосложном составе. Правление сосредотачивается все во мне. За все в ответе я один. И ученье, и репрезентация, и ЬесоШепйеих (споры (франц.). - Е.П.), и судебные процессы, объяснения с родителями - все лежит на мне безраздельно, все, начиная с дворников до научных занятий студентов по трем факультетам» [7]. При этом Катков продолжал вникать во все мелочи лицейского быта, очень внимательно относился к настроению своих воспитанников, больше всего беспокоясь, чтобы среди лицеистов не распространялась «порча» - революционная пропаганда. «Заболеет ли воспитанник, у меня сердце не на месте, закрадется ли в заведение порченый мальчик - новые мучения следить за ним, и, убедившись во вреде от него для окружающей среды, удалять его, причем дело не обходится без тяжелых столкновений с родителями» [Там же].
Особое внимание Катков уделял «патриотическому воспитанию» лицеистов. Он не только не мешал последним интересоваться политическими вопросами, но даже содействовал этому, присылая в лицей каждому классу, начиная с третьего, по экземпляру «Московских ведомостей» и «Русского вестника». В лицее поощрялись денежные сборы на разные патриотические начинания: на Добровольный флот, Красный Крест, пожертвования в поддержку славянских народов Балканского полуострова,
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
подписки в пользу семейств убитых, умерших от ран и изувеченных на поле брани воинов и т.д.
Катков внимательно следил за дальнейшей судьбой своих питомцев и старался помочь даже тем из них, кто явно переходил в лагерь его противников и становился открытым врагом защищаемых им жизненных ценностей.
Так, например, сохранились интереснейшие воспоминания выпускника лицея Д.А. Перелешина (1862-1935), который, несмотря на культивируемый в лицее лозунг «Верность Престолу и Отечеству», еще в юности увлекся народническими идеями и в 1884 г. был арестован и посажен в Петропавловскую крепость, а затем осужден и выслан в Сибирь.
В своих мемуарах Перелешин описывает, как в дни заточения в крепости его посетил Катков [19, с. 115-116]. Причем он добился специального высочайшего разрешения на свидание со своим бывшим лицеистом наедине, что не дозволялось ни коменданту крепости, ни прокурору, ни даже священнику: во время свиданий с заключенным в камере должны были обязательно присутствовать два жандарма. Во время беседы с Перелешиным Катков пытался понять, каким образом его воспитанник мог стать сторонником крайних взглядов. Катков говорил о либеральных увлечениях собственной молодости, своем «англоманстве», пытаясь убедить Перелешина, что «правовой порядок, обеспечение прав личности и проч., столь полезное и необходимое в такой культурной и развитой стране, как Англия, стало бы гибелью для нас», что «работая на революцию, вы себя погубите, а родине своей принесете только зло».
В свою очередь Перелешин признался Каткову, что он сам был его «первым учителем и пропагандистом»: именно параллельное чтение статей «Московских ведомостей» и публикаций из либеральных газет «Голос» и «Порядок», а также чтение цитировавшихся в «Московских ведомостях» прокламаций «Земли и Воли» возбудили в юном лицеисте интерес к антигосударственной пропаганде и привели к антимонархическим взглядам. Катков предлагал содействовать освобождению Перелешина, причем безо всяких с его стороны компрометирующих обязательств и «безо всякой сделки с совестью», и даже обещал, что он сможет продолжать свое образование как в Москве, так и в Петербурге, а если захочет - даже за границей. Он обещал Перелешину заграничный паспорт, полное уничтожение заведенного на него дела и никаких последствий от этого для будущей карьеры. Единственное условие, которое он поставил перед своим бывшим учеником, - «вы мне дадите честное слово, что до окончания курса в университете, т.е. приблизительно в течение двух лет, не будете иметь никакого общения с революционерами,
не будете оказывать им никакой помощи, не будете читать их подпольной литературы и принимать хотя бы косвенное участие в революционных делах». «Я имею на это высочайшее разрешение, - твердо сказал Катков. - Я могу вас сейчас же вывести за ворота крепости, и никто вас не остановит, только дайте честное слово» [19, с. 117-118].
Наверняка Каткову немалых трудов стоило получить разрешение на освобождение человека, осужденного за политическое преступление. Вряд ли он кривил душой и всего лишь «разыграл спектакль» с целью получить от Перелешина какие-либо сведения. Надо думать, им двигали совершенно искренние побуждения - спасти оступившегося по ошибке молодого человека и вернуть его к полезной деятельности, тем более что сам Катков не раз к тому времени убеждался, что самые радикальные убеждения, привитые в молодости, могут круто измениться и привести человека к совершенно противоположным убеждениям. Доказательством искренности Каткова может служить то, что содержание его разговора с Перелешиным осталось тайной для следствия, никаких документальных свидетельств о предложениях, сделанных Катковым Перелешину, в материалах следствия не осталось. Надеясь, что Перелешин «одумается» и примет верное, с точки зрения Каткова, решение, он даже специально задержался в Петербурге и дважды затем присылал узнать, не согласился ли Перелешин на его условия. Но тот отверг все предложения бывшего наставника. Все же после разговора с Катковым Перелешина перевели в камеру предварительного заключения, где было тепло и сухо. Не имея возможности иначе помочь своему воспитаннику, не пожелавшему отказаться от своих взглядов, Катков, видимо, настоял на более щадящих условиях заключения.
И все-таки Перелешин был, скорее всего, исключением из общего правила. Выпускники лицея, как правило, занимали значительные посты в государстве и становились видными деятелями на различных поприщах. Среди самых известных воспитанников можно назвать одного из основателей партии кадетов, председателя II Государственной Думы Ф.А. Головина, патриарха Московского Алексия I, обер-прокурора Священного Синода А.Н. Волжина, членов Государственного совета В.М. Андреевского, А.Н. Лобанова-Ростовского и Л.А. Георгиевского, предпринимателя С.Т. Морозова, крупного предпринимателя и депутата Государственной Думы М.Н. Бардыгина, историка С.В. Бахрушина, художника и искусствоведа И.Э. Грабаря, музыковеда К.М. Мазурина, художника А.Я. Головина и многих других.
Лицей, основанный Катковым и Леонтьевым, быстро стал одним из самых уважаемых и престижных учебных заведений, аттестат которого ценился очень высоко. Вместе с тем для многих противников Каткова
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
существование этого учебного заведения стало еще одним поводом для обвинений публициста в конъюнктурности, алчности и т.п. Например, Каткова и Леонтьева обвиняли в том, что весь «поход» в защиту классического образования был организован ими «в личных целях», а лицей, который должен был стать «образцом всего среднего и даже высшего образования в России», был основан исключительно на заимствованные у казны деньги. Все попытки Каткова получить казенные субсидии для лицея воспринимались его оппонентами как стремление «обделать и свои денежные делишки» [25, с. 179-180]. Кроме того, лицейские дела ставили Каткова в зависимость от тех, кто определял условия деятельности этого учебного заведения. «За Лицей я перед всеми в ответе и от всех в зависимости, - признавался он в письме к Д.А. Толстому. - Чтобы поддержать и ограждать его, помогать и способствовать ему, я должен во все стороны кланяться, чуть не подличать. Это уже очень тяжело. Всякое добро, сделанное Лицею, всякая, по моей просьбе, оказанная ему услуга ставится мне в особое одолжение и записывается на мой счет. Все это не только тяготит меня лично, но и стесняет другую мою общественную деятельность, которая требует возможно большей независимости» [7].
Единственное, что вознаграждало Каткова, по его собственному признанию, это «убеждения в приносимой пользе». Действительно, многие современники признавали, что «если бы во всех гимназиях так же преподавали и так же воспитывали мальчиков, то действительно Россия обогатилась бы светлыми умами и великими гражданами» [20, с. 296-298]. Катков и Леонтьев на примере лицея продемонстрировали, как нужно и должно преподавать классицизм в средней школе. Однако, несмотря на то, что постановка обучения в лицее была образцовой и ее результаты оправдывали все усилия, даже сторонники «катковской» «системы русского классицизма» признавали, что «Катков и Леонтьев упустили из виду, что если они легко нашли преподавателей и воспитателей для своего, одного училища, то это совершенно невозможно для многочисленных гимназий» [Там же].
Реальная практика применения классической системы в российских гимназиях превратила классицизм в «какое-то жестокое чудовище, наводящее, как очковая змея, панический ужас и на воспитанников, и на их несчастных родителей!» [23, с. 1020]. Виновными в этом многие современники считали как министра народного просвещения в 1866-1880 гг. гр. Д.А. Толстого, «рабское усердие» и зависимость которого от Леонтьева и Каткова были очевидны, так и самих московских публицистов.
К сожалению, блестящий опыт лицея и некоторых других классических учебных заведений был всего лишь исключением, и в большинстве
других классических гимназий по всей России господствовали муштра и начетничество, окончательно дискредитировавшие классическую систему гимназического образования.
Библиографический список
1. Валуев П.А. Письмо М.Н. Каткову. 9 мая 1873 г. // Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ). Ф. 120 (Катков). Картон 19. Л. 38.
2. Гетманская Е.В. Литература как предмет средней и высшей российской школы: методические проблемы IX века // Вестник МГГУ им. М.А. Шолохова. Сер. «Филологические науки». 2012. № 2. С. 93-103.
3. Годичный акт в Лицее Цесаревича Николая // Московские ведомости. 15.04.1871. № 79.
4. Карцов Ю.С. Семь лет на Ближнем Востоке. 1879-1886. Воспоминания политические и личные. СПб., 1906.
5. Катков М.Н. Письма П.М. Леонтьеву // НИОР РГБ. Ф. 120 (Катков). Картон 39. Ед. хр. 37.
6. Катков М.Н. Письмо А.В. Орлову-Давыдову. 7 сентября 1882 г. // НИОР РГБ. Ф. 219 (Орловы-Давыдовы). Картон 50. Ед. хр. 43.
7. Катков М.Н. Письмо Д.А. Толстому. Б.г. // НИОР РГБ. Ф. 120 (Катков). Картон 49. Ед. хр. 68. Л. 47-54.
8. Любимов Н.А. Михаил Никифорович Катков. По личным воспоминаниям // Русский вестник, 1888. Кн. 8. С. 58-92.
9. Московские ведомости. 30.03.1875. № 81.
10. Московские ведомости. 29.08.1875. № 221.
11. Московские ведомости. 11.11.1881. № 313.
12. Орлов А.А. «Школы для всех». Ланкастерская система обучения в России в первой четверти XIX века (1814-1826 гг.). М., 2014.
13. Передовая статья // Московские ведомости. 16.09.1867. № 209.
14. Передовая статья // Московские ведомости. 12.01. 1868. № 8.
15. Передовая статья // Московские ведомости. 28.02.1868. № 43.
16. Передовая статья // Московские ведомости. 14.09.1869. № 200.
17. Передовая статья // Московские ведомости. 5.04.1873. № 85.
18. Передовая статья // Московские ведомости. 1.03.1881. № 60.
19. Перелешин Д.А. Воспоминания народовольца // Звезда, 1973. Кн. 11 (ноябрь). С. 89-140.
20. Плансон А.А. Былое и настоящее. СПб., 1905.
21. Речь, произнесенная при отпевании П.М. Леонтьева священником Я. Головиным // Московские ведомости. 30.03.1875. № 81.
22. Сементковский Р.И. Среди отошедших // Исторический вестник. 1917. № 5-6 (май - июнь). С. 382-397.
23. С.У. Мозаика (из старых записных книжек) // Исторический вестник. 1912. № 12 (декабрь). С. 1013-1099.
24. Тютчев Ф.И. Письмо П.М. Леонтьеву. 8 октября 1870 г. // НИОР РГБ. Ф. 120 (Катков). Картон 11. Ед. хр. 24.
25. Чичерин Б.Н. Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина. Москва сороковых годов / Под ред. С.В. Бахрушина и М.А. Цявловского. М., 1929.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
