CC BY
36
О.Л. Фетисенко
КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ И КАТКОВСКИЙ ЛИЦЕЙ
Аннотация
В статье прослежена история сближения К.Н. Леонтьева с основанным в 1867 г. Катковым Лицеем цесаревича Николая (так называемым Катковским Лицеем), воспитанники которого стали первыми учениками Леонтьева.
Ключевые слова: классическое образование, изучение древних языков, умственный труд, воспитание русских европейцев.
Fetisenko O.L. Konstantin Leontjev and the Katkov 's Lyceum
Summary. The article deals with the tie between K.N. Leontjev and the established by Katkov in 1867 Lyceum of the heir to the Russian throne Nicolaj (the so called Katkov's Lyceum), among the students of which Leontjev found his first pupils.
Тема «К.Н. Леонтьев и М.Н. Катков» включает в себя историю взаимоотношений двух консервативных публицистов, их высказывания друг о друге, историю сотрудничества Леонтьева в изданиях Каткова (1867-1882), характеристику отношения Леонтьева к Каткову как политику и публицисту. Для этой статьи выбрана другая тема: К.Н. Леонтьев и любимое детище Каткова и П.М. Леонтьева - Лицей Цесаревича Николая.
В статье 1888 г. «Владимир Соловьёв против Данилевского» (в главе, посвященной русской науке) Леонтьев приводил свой разговор с Катковым, состоявшийся, как он думал, в 1868 г., а точнее, что устанавливается по другим свидетельствам, в январе 1869 г. Говорили о классическом образовании, о необходимости «умственной гимнастики».
Леонтьев вспоминал: «Живя в Турции, я читал его <Каткова. -О. Ф.> статьи в пользу классического образования и желал еще больше разъяснить себе его цели. Я сказал ему, между прочим, так:
- На что эти насильственные труды в школе, когда в хороших переводах дух греческих и латинских авторов вполне доступен. Хотя бы я сам: я древнегреческому языку вовсе не учился; по-латыни знаю плохо, Софокла я читал в переводах П.М. Леонтьева <.. .> оды Горация в переводе Фета, Аристофана по-французски с толкованиями, а Гомера знаю по Гнедичу. И не только восхищаюсь ими; но, право, мне кажется, что я и понимаю их получше многих из тех, которые твердили все это в училище и потом бросили без внимания. <.. >
На это Катков отвечал так:
- Дело не в том только, чтобы понимать дух древних авторов, а в том, чтобы с ранних лет привыкнуть к упорному и последовательному умственному труду. И я не отвергаю, что в России много умных людей; только и из них очень немногие умеют продержать пять минут в голове одну и ту же мысль. А европейцы умеют!
Кажется, он говорил и еще что-то о самом духе древности; но этого я не запомнил, вероятно потому, что для меня оно было менее ново и поразительно, чем это прямое указание на умственную гимнастику»1.
Этот разговор произошел в самом начале существования Лицея, разместившегося в бывшем доме Цыплаковой на Большой Дмитровке. 13 января 1868 г. в частный пансион было принято 15 мальчиков в первые три класса; к маю их было уже 26. Еще только-только обкатывалась программа, уточнялся устав (он будет утвержден в 1869 г.). Особенностью структуры этого учебного заведения стало то, что в нем были не только восемь гимназических классов, но и три университетских (с разделением на три факультета, но при сохранении связи между этими факультетами), и наличие института туторов (так, на английский манер, здесь назывались классные наставники и инспекторы) и старших воспитанников. Изначально учредители нацеливались на полное изгнание казарменности и максимальное приближение к «семейственности»: учащиеся жили в маленьких пансионах, которые поначалу
были разбросаны по разным зданиям. Классы были очень маленькими, а «туторы» успевали углубленно заниматься во внеклассное время с каждым учеником. Уникальным для России было внимание, которое уделялось в Лицее физическому воспитанию, играм на воздухе, прогулкам. А главной целью учебного заведения ставилось воспитание русских европейцев, слуг Государя и Отечества; воспитание юношей, «которые в своем звании Русского были бы в полной силе детьми Европы»2.
В следующие приезды в Москву, в июне и в конце сентября -начале октября 1874 г., Леонтьев виделся с Катковым уже во флигеле Михайловского дворца на Остоженке близ Крымского моста. Этот дом достаивал последние дни: на его месте спешно строилось здание Лицея. «... Маленький дворец (или скорее прекрасный барский дом) <...>. .глаз отдыхает на этих гостиных с расписными потолками, со свежей изящной мебелью не нынешнего фасона, с мраморными столами, яшмовыми вазами и т. п. Кажется, есть и штоф на стенах. <. > . этот дом, снаружи пошлый, но внутри очаровательный.»3. Вместо этого маленького дворца через год здесь возвышалось современное многоэтажное здание, выстроенное по проекту архитектора А.Е. Вебера. Позднее, в 1879 г., была отделана и освящена церковь, которую основатели Лицея мыслили его «сердцем»4. (Сейчас в хорошо сохранившемся здании Лицея размещается Дипломатическая академия МИД; главный корпус выходит на Крымский проезд.)
Из преподавателей Лицея Леонтьев к началу 1880-х годов хорошо знаком с его будущими директорами - К.Н. Станишевым и В.А. Грингмутом, с Н.А. Любимовым, который безвозмездно преподавал физику (впрочем, он скоро перебрался в Петербург, став чиновником), а также с законоучителем о. И. Г. Виноградовым (1827-1901) (между прочим, Леонтьев бывал часто и в его храме -св. Параскевы Пятницы в Охотном ряду). «На приватную цензуру» о. Иоанна Леонтьев носил в 1882 г. свои статьи о Достоевском и Толстом. Болгарин Станишев в 1883 г. выполняет некоторые поручения Леонтьева (служит, например, посредником в его делах с И. С. Аксаковым), Грингмут - вообще давний и тайный его сочувст-венник. Но главную роль в сближении с Лицеем для Леонтьева сыграли не они, а философ и психолог Петр Евгеньевич Астафьев, принятый сюда на службу осенью 1881 г.
Астафьев, назначенный старшим тутором университетского отделения, начал устраивать на своей профессорской квартире «Пятницы», на которых начинает бывать Леонтьев. На свои вечера Астафьев охотно приглашал старших воспитанников и студентов. Среди этих лицеистов Леонтьев впервые в жизни обрел учеников. Один из них, А.Н. Волжин, писал ему в 1884 г.: «Что касается Вас, Константин Николаевич, Вы действительно нашли отклик своим чувствам в людях много Вас моложе. Я дерзаю даже думать, что они Вас более понимают, а следовательно и любят, чем Ваши сверстники»5.
С осени 1883 г. лицеистам тем легче стало бывать у него, что он поселился близ Пречистенки, в конце Денежного переулка, в доме Авдеевой. «. Квартира в Денежном переулке Пречистенки <. > сделалась скоро настоящей аудиторией, куда в долгие осенние и зимние вечера спешили» лицеисты «послушать этого удивительного, ни на кого другого не похожего старика с сильным, острым, гибким умом, чутким, добрым, нежным сердцем и громовою, огненною, смелою, своеобразною речью»6. Первые участники будущего маленького кружка могли побывать у Леонтьева еще не здесь, а по другую сторону Арбата - в Малом Песков-ском переулке (предыдущий его адрес), но полноценно кружок зажил только с зимы 1883-1884 гг., о чем свидетельствует и запись в автобиографическом документе Леонтьева «Хронология моей жизни» (1883, 1889): «84-й год. Зима. Сближение с молодыми людьми (Кристи, Александров и т.д.)» (62, 35).
В новообретенных молодых знакомых Леонтьеву нравилось сочетание хорошего образования, светскости и в то же время цер-ковности7. «Совершенно светские молодые люди; - но к Церкви прибежные», - скажет он позднее о нескольких из них8. Леонтьев в письме к Н.А. Уманову, воскликнул: «.идеи, вкусы, веяния и молодые люди 80-х годов несравненно лучше людей 40-х...9 Несравненно! <...> Вы живете в хорошее время... Прочно ли это движение в "новейшей" России - не знаю; - но что оно прекрасно - это верно. - Никогда еще образованные люди в России не стремились так к Церкви, как теперь!»10.
Первые «прозелиты» Леонтьева: дворяне хороших родов Иван Кристи (1861-1894), его двоюродный брат Дмитрий Нелидов (1863-1935), сын крупного дипломата А.И. Нелидова, Павел Ман-
суров (1860-1932), сын дипломата и общественного деятеля Б.П. Мансурова, будущий обер-прокурор Синода Александр Вол-жин (1860-1933), Сергей Озеров (1863-1904)11, а рядом с ними «ломоносовцы»12, выходцы из крестьянства и разночинства: Анатолий Александров (1861-1930), Григорий Замараев (1860-1902), Яков Денисов (1862-1919), Павел Маликов (ок. 1860-?), Сергей Миронов (1863-1890).
Кружок «собирался обыкновенно у К.Н. Леонтьева часам к восьми вечера. Неизменным угощением <...> был крепкий чай какого-то необыкновенно приятного вкуса. Тему разговора обыкновенно давал сам К.Н. и сам же ее и развивал. <...> .речь К.Н., рассказывал ли он о пережитом им, излагал ли он свои политические воззрения, церковные или литературные, что бывало чаще, предавался ли он воспоминаниям <...> была настолько интересна, образна и красива, что окружавшая его молодежь жадно слушала каждое его слово. Иногда, впрочем, К.Н. кому-нибудь из присутствующих предлагал тему для статьи или рассказа, которую тут же нужно было более или менее разработать, и надо было видеть радость хозяина, если гость удачно решал предложенную ему за-дачу»13.
Воздействие речей Леонтьева и самого его облика на его молодых знакомых было поистине завораживающим14. Анатолий Александров уже в первые месяцы знакомства посвятил ему стихотворение, которое назвал «Чародей».
Вокруг него внимательной толпою Стояли мы... Глагол его звучал, Лился широкой, бурною рекою, Небесным громом громыхал15.
После нескольких строф, посвященных тем сторонам леонтьевской проповеди, которые особенно были внятны молодому поэту (обличение духа «мельчающего века» и «холопства» перед «отживающей Европой», вера в культурное призвание России, поклонение красоте и вражда с «прозой пошлой»), стихотворение завершается уже знакомым нам мотивом передачи секрета «чародейства» (т.е. самого заветного учения) ученикам. По свидетельству Александрова, последняя строфа представляет собой «перело-
жение его <Леонтьева> собственных слов, применение им к себе известного народного поверия о колдуне»16.
Глагол его могучий, непокорный Был чужд погрязшей в пошлости толпе, Но чутких юношей привлек сердца к себе Он силой животворной.
И думал он: «Как старый чародей Передает свое заветное искусство, Так я в них перелью мои мечты и чувства Пред смертью близкою своей!»11
По воспоминаниям Александрова, стихотворение было показано Леонтьеву Астафьевым, и именно после этого лицеисты и получили приглашение в дом философа18. Получается, не будь александровского опуса, мог не сложиться и кружок? Ясно, что это не так. Ретроспективный взгляд слишком все спрямил. Само стихотворение было отредактировано «чародеем»-Леонтьевым, а строфы, передающие суть учения, вообще появились по его подсказке, о чем писал Александров, посылая новую редакцию стихо-
творения19.
Секрет притягательности Леонтьева для молодых душ так объяснял впоследствии его любимый ученик о. И. Фудель: «Трудно было с ним соглашаться, невозможно было с ним не спорить, но и трудно было устоять против обаятельной красоты этой титанической натуры, которая была весь пламень, весь благородный гнев, о которой уже никто не мог бы сказать словами Апокалипсиса "Ты ни холоден, ни горяч"20. Обаятельность заключалась и в скрытых противоречиях духа Леонтьева, в раздирающей его душу драме всей жизни, и это ясно ощущалось всяким, кто соприкасался к этому новому Прометею XIX в.
И Леонтьев в полной мере пользовался этой своей притягательной силой "чародея". Он старался использовать всякую даже малейшую возможность повлиять на молодую душу, на молодой ум. Он старался внушить юноше свои понятия о религии, морали, культуре, красоте, призвании России, хамстве и разложении Западной Европы, ненадежности славян, необходимости дисциплины и крутого режима во внутренней политике, близости конца мира и т. д., всего, что составляло сущность его мировоззрения, его
социально-политических взглядов. <. > Это был прозелитизм чистейшей воды в благородном смысле слова. <...> В своих стремлениях обратить своего молодого собеседника в свою веру, навязать ему свои точки зрения он доходил до религиозного пафоса. Он так верил в правильность своих теорий и выводов <...> и так глубоко был разочарован в возможности влияния своего слова на общество, что уже не думал ни о славе литературной, ни о широком влиянии, а думал только о том, чтобы оставить следы в молодом поколении, чтобы найти или воспитать единомышленников среди ее, чтобы чрез талантливую молодежь <.> его учение победило впоследствии общественное равнодушие и тупость»21.
Леонтьев учил «своих юношей» видеть все «сквозь приз-
22
му» своего извода русского консерватизма, с его византийским православием, «аскетической эстетикой», «свирепыми» инвективами современной Европе и утопическими проектами «охранительного социализма». Г.И. Замараев писал ему 13 декабря 1885 г.: «. Никто здесь не может осветить мне какую-либо мысль или дело так рельефно и так беспристрастно-объективно, как умеете Вы»23. Они учились понимать, а потом и применять - каждый в своем деле - полученные в леонтьевской школе навыки, приемы, критерии оценки.
Леонтьев был для своих молодых собеседников не только наставником, но любящим отцом24. Фудель так рассказывал об этом в своих воспоминаниях: «Интересны отношения Константина Николаевича к окружавшей его или только знавшей его издали молодежи. Он любил эту свою молодежь беззаветно, как можно любить только своих детей. <. > . болел душой за каждого из своих питомцев; хлопотал за них перед сильными мира сего, выпрашивал стипендии, устроивал, молился за них во время болезни, скучал, когда долго не имел известий, отечески дружески понуждал их писать ему часто и т. д.»25. «Питомцы» («дети души», сказал бы он сам по-восточному) чувствовали эту любовь - «греющее отношение», по удачному выражению Евг. Поселянина26, - и платили ответной. Это видно по их письмам, в которых они искали, помимо всего прочего, «любящего и опытного совета»27. Ив. Кристи, например, писал 5 декабря 1883 г. из Гейдельберга: «.Знайте, что Ваше всякое письмо целое событие в моей внут-
ренней жизни как знакомство с Вами целая счастливая эпоха моей
28
жизни» .
Познакомившиеся с Леонтьевым несколько позже совершенно разные по воспитанию и роду занятий молодые люди - петербуржец Иосиф Колышко и провинциальный народный учитель, «обращенный нигилист» Федор Чуфрин - едины в ощущении какой-то удивительной льющейся на них доброты. Они понимают, что им посчастливилось попасть в поле любви, участия, молитвы. В молодых друзьях Леонтьев также старался взращивать и укреплять любовь и заботу друг о друге. Сам «дружась» с кем-нибудь, он сразу вводил этого человека в свой круг и призывал всех заботиться о новичке.
Леонтьев - человек диалога, а с восприимчивой молодежью ему вести беседу вдвойне проще и интереснее, потому что по природе своей он - проповедник, педагог, «катехизатор». Его жизнь -это постоянная «проповедь» и устная, и письменная - в статьях, очерках и романах. Выступления в печати встречали мало сочувствия, а чаще - замалчивание или же вышучивание. Письма и беседы поэтому приносили больше плода: «Знаешь, что кой-что "сеешь", что так или иначе взойдет»29.
Большая часть «первого призыва» леонтьевского кружка рассыпалась сразу по окончании молодыми людьми курса. Причем исчезали не только достаточно случайные участники, но и фавориты вроде «хитрого Дениски» (Денисова). Тут нужно разобраться -было ли это обусловлено обычной, житейской, неизбежностью (птенцы вылетают из гнезда и проч.) или имело еще какие-то причины. Одно из объяснений: юноши были не готовы к повышенной требовательности своего наставника.
Самые способные из студентов рано начинали печататься. Конечно, сначала у Каткова в «Московских ведомостях». (Например, Кристи помещал здесь короткие заметки с 1882 г.) Но потом -через Леонтьева и сами - они попадали и в другие издания, где, «страха ради катковска», сотрудничали под псевдонимами (Кристи в «Гражданине» под псевдонимами «Кр.» и «П. Сергиевский», Денисов в «Русском Деле» Шарапова с измененным первым инициалом; Александров там же - чаще всего под криптонимом «А.»).
Но и верность Каткову они тоже сохраняли. Кристи в 1883 г. писал: «. Я очень жалел бы разорвать с Катковым, которого - Вы
это знаете - очень уважаю и люблю», а после смерти Каткова признавался: «. Видел с его стороны заботу обо мне, о моем здоровье, о моей душе. Я никогда не забуду, как он у меня в глазах прочел присутствие известной детской болезни-привычки и поступил со мною не как директор, а как отец, ничего ни мне, ни другому не сказавши, а пославши ко мне доктора переговорить и посоветовать. Я к нему исторически только не могу относиться и в телеграмме я не мог найти другого слова, кроме, может быть, доброго (вернее всегда доброго ко мне).» Н.А. Уманов (не лицеист, но участник кружка П. Е. Астафьева и тоже леонтьевский «прозелит» писал Леонтьеву в 1887 г.: «.Думать начал я за катковскими статьями и давно уже понял, что только в них и была истина». «Мне именно хочется отделить Вас от Аксакова и приблизить к Каткову, каким мы его знали за последние 4-5 лет. Ведь он, как мне кажется, отстаивал тот же Византизм, что и Вы, только не называл его по имени». «Цель остается все та же: доказать, что Катков не был только практиком-дельцом, что у него во всем одна руководящая идея, идея истинно русская и гораздо более
30
справедливая, чем аксаковская» .
Поэт и филолог Александров - автор нескольких стихотворных посвящений Каткову, в том числе и стихотворения «На смерть М.Н. Каткова» (1887):
Еще одна великая утрата...
Молчать — нет сил, а говорить — нет слов...
Россия скорбию великою объята:
Угас ее Катков!..
<...>
О, как идут к нему слова простые, Которые дороже всех венков: «Когда бы не твои враги, Россия, Не много б он имел врагов!»31
Еще один «леонтьевец», епископ Трифон (Туркестанов)32, будучи викарным, неоднократно служил в день годичного акта Лицея в его храме. И вот, в революционные дни, 13 января 1905 г., он снова служил здесь и в проповеди сказал, обращаясь к лицеистам: «Вы счастливее многих ваших сверстников. Вам дано твердое воспитание, вы знаете, куда идти и что делать. Поэтому Вам остается лишь быть верными этим началам, не падая духом, не мало-
душествуя...»33. И это «твердое воспитание» юношества - возможно, одна из главных исторических заслуг Каткова, оцененная, без сомнения, и Леонтьевым, который получил своих первых учеников, можно сказать, прямо из его рук.
Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. / Подгот. текста и коммент.
B. А. Котельникова и О. Л. Фетисенко. - СПб., 2007. - Т. 8, кн. 1. - С. 380-381. Далее ссылки на это издание даются в тексте. В скобках указываются том (при необходимости - книга) и страница.
Цит. по: Историческая записка Императорского Лицея в память Цесаревича Николая (Лицея Цесаревича Николая) за ХХХ лет (1868 - 13 января 1898) / Под ред. Л. А. Георгиевского. - М., 1899. - С. 9.
Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. - СПб., 2003. - Т. 6, кн. 1. -
C. 75-76.
Это воплощено даже архитектурно: Церковная главка была видна из окон всех аудиторий.
Гос. литературный музей (далее: ГЛМ). Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 7 об. Александров А. I. Памяти К.Н. Леонтьева. II. Письма К.Н. Леонтьева к Анатолию Александрову. - Сергиев Посад, 1915. - С. 2.
Церковность в Лицее не навязывалась, а «предлагалась» живым примером, и благодаря этому стала не показной, а искренней. Правда, не сразу повезло с законоучителем. Отец Иоанн Виноградов, по воспоминаниям одного из лицеистов конца 1870-х годов, преимущественно останавливался на уроках на сообщении «текстиков» и «фактиков» (Вишняков П.М. В Катковском Лицее. Записки старого пансионера (1875-1882). - М., 1908. - Вып. I. - С. 82). Позже его сменит о. И. Соловьёв, не только законоучитель, но и первый настоятель лицейского храма. Среди его учеников можно вспомнить С.В. Симанского, будущего Патриарха Алексия I.
Леонтьев К.Н. <Список верующих> / Публ. О.Л. Фетисенко // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2007-2008 гг. - СПб., 2010. -С. 312.
Для леонтьевского круга 1880-е годы вовсе не были «безвременьем», напротив, его ученики были полны бодрости и надежд: «А право, кажется, настает уже пора нашему поколению, и Вы, хотя и временами негодуете на апатию, будете еще иметь утешение; я говорю это потому, что, кроме Вас, никого не знаю из старых, который бы так понимал стремления и задачи нас, молодых» (ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 158. Л. 20-21 об.; письмо И.И. Кристи к Леонтьеву от 31 мая 1888 г.).
РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 1. Ед. хр. 43. Л. 18 об. (письмо от 22 сентября 1889). Сын дипломата Александра Петровича Озерова (1817-1900), впоследствии управляющий удельными имениями в Новгородской губернии. Его старшая
2
3
4
5
6
7
8
9
сестра Ольга Александровна (в замуж. Шаховская; 1848-1924) постриглась в монашество с именем София, стала настоятельницей Вировского монастыря («дочернего» по отношению к знаменитой Леснинской обители; мать София была ближайшей подругой леснинской настоятельницы, игуменьи Екатерины (гр. Ефимовской)), а другая сестра - Елена Александровна (1854-?) - была замужем за писателем С. А. Нилусом.
12 Ломоносовская семинария была учреждена при Лицее в 1872 г. «для бесплатного обучения и содержания способных мальчиков из народа, преимущественно из народных школ <.. > с тем, чтобы они приготовлялись к учительскому званию». (Историческая записка Императорского Лицея... - С. 398). На середине обучения самые способные мальчики сдавали экстерном экзамены и с опережением переводились в пятый гимназический класс, остальные доучивались своим порядком. Существовала семинария всего несколько лет. Прошло четыре набора. А.А. Александров, например, пройдя большой конкурс, попал в последний набор, в 1875 г. С 1875 г. Ломоносовская семинария фактически представляла собой «лишь отдельный пансион при Лицее», помещавшийся на Тверской «в четвертом этаже дома г. Шаблыкина» (Там же. -С. 406, 401).
13 <Денисов Я.А.?> Два письма К.Н. Леонтьева // Мирный труд. - 1905. - № 2. -С. 210-211.
14 «Умные красивые карие глаза, высокий прекрасный лоб <...> тонкий, правильный, словно искусно выточенный профиль, волосы в скобку, с пробором с левой стороны, хорошо сшитая русская поддевка <...>. Приятный громкий голос, интересная, живая, крайне своеобразная, самобытная речь, полная ярких образов, неожиданных метких сравнений искрометного остроумия, довершали чарующее впечатление от него и окончательно делали его центром общего внимания <...>. Беседы его действовали на нас чарующе» (Александров А.А. Памяти К.Н. Леонтьева // К.Н. Леонтьев: Pro et contra: Антология: В 2 кн. - СПб., 1995. - Кн. 1. - С. 365-366). Ср. с тем, как передает свое впечатление от первой встречи с Леонтьевым петербуржец И.И. Колышко: «Сухой, жилистый, нервный, с икрящимися, как у юноши, глазами, он обращал внимание и этой внешностью своей и молодым, звонким голосом и резкими, не всегда грациозными движениями. <. > Вслушиваясь в музыку его красивого, ораторского слога и увлекаясь его увлечением, я едва успевал следить за скачками его беспокойной, как молния сверкавшей и извивавшейся, мысли. Она как бы не вмещалась в нем, не слушалась его, загораясь пожаром то там, то сям и освещая далекие, темные горизонты в местах, где менее всего ее можно было ожидать. Это была целая буря, ураган, порабощающий слушателя. <.. > .не слушать его я не мог, как не мог не поражаться его огромной силой логики, огненностью воображения и чем-то еще особенным, что не зависело ни от ума его, ни от красноречия, но что было, пожалуй, сильнее того и другого. <...> Это что-то я иначе не могу назвать, как - благородной воинственностью его духа и блестящей храбростью ума» (Райский П. <Колыш-коИ.И.> Поэт-воин // Гражданин. - 1891. - 30 нояб. - № 332. - С. 4).
25
К.Н. Леонтьев: Pro et contra. - С. 365. Там же. - С. 366. Там же.
Там же. - С. 366.
РГАЛИ. Ф. 290. Оп. 2. Ед. хр. 37. Л. 4. Измененная цитата: Откр. 3: 16.
«Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания / Изд. подгот. О.Л. Фетисенко. - СПб., 2012. - С. 456457. (Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Прил. Кн. I). «Сквозь нашу призму» - название рубрики, которую Леонтьев вел в 1880 г. в газете «Варшавский дневник». ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 125. Л. 32.
«Личные симпатии в отношениях К. Н. играли огромную роль; для тех, кто ему нравился, он делал очень много, входил в мельчайшие подробности их жизни и старался поддерживать с ними связь до конца своей жизни» (Мирный труд. - 1905. - № 2. - С. 211). «Преемство от отцов». - С. 455.
26 Поселянин Евг. <Погожев Е.Н.>. Леонтьев. Воспоминания // К.Н. Леонтьев: Pro et contra. - Кн. 1. - С. 191.
27 Из письма А.Н. Волжина от 7 марта 1884 г. (ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 99. Л. 7). Ср. в письме Кристи от 18 октября 1883 г.: «Вы так добры, что Вас интересует все, что меня касается». (Там же. - Ед. хр. 157. Л. 9-9 об.).
28 Там же. - Ед. хр. 157. Л. 16.
29 Александров А. I. Памяти К.Н. Леонтьева. II. Письма К.Н. Леонтьева к Анатолию Александрову. С. 13 (письмо от 24 июля 1887 г.).
30 ГЛМ. Ф. 196. Оп. 1. Ед. хр. 267. Л. 8, 20 об.-21, 13-13 об.
31 Датировано днем смерти Каткова - 22 июля 1887 г., впервые опубликовано к годовщине его кончины. - Московские ведомости, 1888. - 20 июля. - № 188. -С. 2.
32 Он познакомился с Константином Николаевичем еще будучи оптинским послушником, а потом - уже иеромонахом и студентом Московской духовной академии - встретился с ним в Сергиевом Посаде, ухаживал за умирающим писателем, провел рядом с ним его последние земные часы и участвовал в его погребении.
33 Трифон (Туркестанов), митр. Любовь не умирает. Из духовного наследия. -М., 2007. - С. 122.
