CC BY
12УДК 930.85
Антипина Лариса Сергеевна
магистрант I курса исторического факультета
Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет, Пермь, Россия, e-mail: larisa.antipina2012@yandex.ru
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТЕКСТ КАК ИСТОЧНИК КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЙ
ИНФОРМАЦИИ О ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ (НА ПРИМЕРЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ «ПРОВИНЦИЯ» Б. ЗИФ)
Larisa S. Antipina
master degree student of faculty of history
Perm State Humanitarian Pedagogical University, Perm, Russia, e-mail: larisa.antipina2012@yandex.ru
LITERARY TEXT AS A SOURCE OF CULTUROLOGICAL INFORMATION
ABOUT EVERYDAY LIFE: A CASE-STUDY OF 'PROVINCE' BY B. ZIF.
Аннотация. Отражена проблематика источниковедческого потенциала литературного произведения. Автор размышляет над культурологической информацией мемуарной повести Б. Зиф. На примере этого социального документа — источника, представляющего «картину жизни» и повседневность 1950-1960-х гг., интерпретируются такие компоненты культурологической информации, как ментальность, культура памяти, представление времени и пространства, повседневные практики и нормы.
Ключевые слова: повседневность, советская культура, литературный текст, мемуарная повесть, картина жизни, культура памяти, эвристика.
Abstract. The article reflects the problem of the information potential of a literary work. The author reflects on this topic using the B. Zifs memoir as the source, representing the "picture of life" of the 1950s - 60s. In text there is the information about the city, mentality, culture of memory, the image of family, contemporary life and other details describing everyday life.
Key words: everyday life, Soviet culture, literary text, memoir novel, picture of life, memory culture, heuristic.
Источниковедческая перспектива литературного текста у многих исследователей до сих пор вызывает сомнение, так как такой источник может представлять вспомогательную, иллюстративную роль. В отечественном исследовательском сообществе об эвристических возможностях литературного текста разворачивались дискуссии с 1960-х гг. Аспекты изучения историчности литературного текста представлены в работах под разным исследовательским
© Антипина А.С., 2019
углом: литературный текст как источник для этнографического изучения города рассматривался в работах И.И. Миронец, Е.И. Филипповой, М.Г. Рабиновича; как зарисовка быта и представлений о семейных ценностях в монографии М.К. Любарт; как «источник формирования исторических представлений» у массового читателя в работе С.О. Шмидта.
В современных гуманитарных науках наблюдается рост интереса к осмыслению повседневности советского периода, а также к исследованию информационного потенциала субъективных «продуктов» художественного творчества. В настоящей работе автор размышляет над информационными возможностями литературного текста при изучении повседневной жизни 195060-х гг. в г. Перми на примере мемуарной повести «Провинция» Бэлы Зиф.
История «культуры» расширяет границы представления о прошлом, дает возможность понять человека прошлого. Литературный текст может быть бесценным источником по реконструкции представлений о жизни, так как имеет «свойство "нащупывать" и фиксировать реальность, улавливать на бессознательном уровне существующие в обществе настроения, задолго до того, как они будут систематизированы на языке науки и найдут отражение в историографии» [5, с. 67].
Проблема исследования выходит за рамки традиционного литературоведческого или же исторического исследования. Требуется обращение к «коллективному разуму» гуманитарных наук. В равной степени изучать культурологическую информацию о повседневности определенной эпохи через литературный текст и интерпретировать ее может историк, филолог и культуролог.
Литературный текст в данном исследовании выступает как социальный документ о времени, пережитом и осмысленном автором, описывающий «обыденность», «повседневность» через художественную деталь. По выражению Л.Н. Гумилева, «вымысел — не ложь, а литературный прием, позволяющий автору довести до читателя ту мысль, ради которой он предпринял свой труд» [1, с. 73].
Традиционно, к литературным текстам, описывающим повседневную жизнь, относят эго-документы — дневниковые записи, мемуары, письма. По мнению И.А. Манкевича, художественная литература является самым информативным социально значимым источником для изучения культурологической информации, так как совмещает в себе эвристические возможности остальных литературных текстов (дневников, мемуаров и т.д.) [4, с. 133]. Информация, заложенная автором, обширнее, чем сам текст, она включает разные смыслы, посылы автора, культурные коды.
В литературном произведении отражается «картина жизни» эпохи. В этой связи литературный текст можно рассматривать как носитель и источник информации о внелитературной реальности. В то же время реальная действительность, отраженная в литературном тексте, зависима от реалий повседневной жизни эпохи, от реалий жизни самого автора.
Настоящее исследование опирается на методологическую модель И.А. Манкевича, описанную в монографии «Поэтика обыкновенного. Опыт культурологической интерпретации». В рамках подхода в семантическое поле культурологической информации о повседневной жизни входят следующие компоненты:
— повседневное социально-культурное пространство и время;
— социально-культурная память, менталитет, идеалы и символы повседневной жизни эпохи;
— субъекты повседневной культуры, коммуникационные потребности, ценностные ориентации, модели мышления;
— поведенческие стереотипы, семиотика повседневной вербальной и невербальной коммуникаций;
— повседневная духовно-предметная среда;
— интеллектуальная мода, этика и эстетика повседневной праздничной культуры [4, с. 130]. Культурологическая информация о повседневности представлена сведениями, о людях, событиях, явлениях эпохи, идеях, теориях и т. д.
Книга автобиографической прозы «Провинция» была издана в 2004 г. в Перми, по жанру является мемуарной повестью. Автор является очевидцем того времени, которое описывается в повести, — 1950-60-е гг. Бебка — главная героиня произведения, живет в послевоенной Латвии, откуда с мамой уезжает на Урал к родственникам — династии пермских врачей. Именно Пермь сформировала Бэлу как писателя, поэта и прозаика. Первоначально «облик» города, в который приехала девочка из Латвии, вызвал неопределенные чувства. Со временем, узнав город, его уголки, запахи и звуки станут родными, и она скажет, что город сформировал ее как личность.
Молотов в глазах Бэлы изначально представляется холодным и чужим. «Непонятно — засыпает город или просыпается, и трамвай, на котором едем мы с мамой, — последний или первый? Он идет в ледяной Молотов» — пишет автор [2, с. 48]. Жизнь в холодном пространстве, где нужно спать в бумазеевом платье и чулках, чтобы не замерзнуть, где за продуктами выстраивается очередь, где во дворах мальчики-хулиганы, такие картины жизни помнит Бэла. Но, прожив в этом городе некоторое время, Бэла скажет, что «город на Каме стал увеличительным стеклом, сквозь которое все видится отчетливее: новые улицы, пейзажи, жизнь людей, окружавших меня, их лица, характеры, поступки» [2, с. 55].
Родители Бэлы расстались, когда она была юной девочкой. Семья
представляла собой распространенную модель взаимоотношений для
послевоенного времени, которое знаменуется периодом появления матерей-
одиночек, когда рушится патриархальная модель отцовства [7, с. 142].
Женщина продолжала выполнять функции воспитания детей
и профессиональной деятельности, осложненные условиями послевоенного
времени. При наличии в семье отца, но с его пристрастием к алкоголю,
мужчина занимал слабую позицию в структуре семьи. Так было и в семье
героини: «Папа начал пить на войне. Их даже заставляли пить перед боем,
а потом он пил по привычке — с друзьями, на работе в лесу, все больше
и больше. Вот и решили добрые люди познакомить маму с приличным
182
человеком, чтобы помочь ей дальше устроить жизнь» [2, с. 46]. Так, Бэла с матерью отправились в Молотов, где проживали мамины родственники. «Годы безотцовщины», как говорит героиня, скрасило присутствие Жоржа — маминого ухажера. Жорж не расстался со своей семьей, Женя, мать Бэлы, не просила об этом.
Так как повествование ведется от лица девочки, мир вокруг опоэтизируется ею. Она замечает запахи, вкусы, звуки, мелкие детали вокруг себя, передает свое настроение через строки повести о жизни. Особенное описание дается продуктам и блюдам, которые пробует Бебка: «но есть то, что еще вкуснее,— это трубочки с кремом! Наверное, их, кроме нас, едят только боги. Они тают во рту, как звуки божественной гаммы, сыгранной легкими перстами на небесной арфе» [2, с. 26]. Еда в Молотове вызывает у нее более скромные эмоции, вседозволенность ей запрещается: «И вообще, живу я в этом Молотове, как в тюрьме. Ладно еще разрешают на полчаса во двор выйти» [2, с. 53]. Вспоминает Бэла, как ее отправляли в кафе «Юность» купить пюре с котлетой, лишнего купить не разрешали: «Закончились и без того не очень-то счастливые деньки! Теперь Муся, посылая меня в кафе "Юность" за очередной котлетой, пересчитывала сдачу» [2, с. 82]. Произведение «Провинция» писалось намного позже описываемых событий. Память о тех вкусовых ощущениях, которые человек испытывал в прошлом, и вряд ли испытает еще, вызывают особенно ностальгические эмоции. В повести упоминаются «яблоки на меду в сиропе», «баночка крабов, которых полно в Центральном гастрономе», «мандариновый компот с Китайской стеной на этикетке», «фруктовые подушечки, обсыпанных сахаром», «свежие кирпичики хлеба» др.
В мемуарной повести автор рассказывает о своем окружении,
повседневных делах. Девочка всегда находилась в коллективе: это была
большая семья, соседи, которые присматривали за ней, учителя в школе,
одноклассники. С последними ее связывали значимые события детства:
достижением школьникам казалось вырваться вперед по количеству
металлолома, собранного по дворам и закоулкам; звучащий гимн напоминал
183
об ответственности и долге за сбор макулатуры. Собрать больше было почетно. Тогда же в литмонтаже, «в слегка отошедшее от сталинизма время, свершались чудеса чистописания и трудолюбия, пробы сил и голоса» [2, с. 79]. «Быть частью целого», «ударно поработать», «чем больше — тем лучше» — лозунги советского воспитания, особенности которого встречаются в тексте. Не обходилось детство и без забав: ребята любили поиграть во дворе, обменивались старыми значками, открытками, кусочками материи или марками. Были среди развлечений и путешествия на пароходе, отдых на набережной, рыбалка, поход в театр.
Жизнь в Перми делилась на сезоны. Зимой жизнь была монотонной. Иногда ее оживляли концерты знаменитостей. Весной в Театральном сквере можно было встретить всех знакомых. Горожане шли в театр и Бэла тоже. Еще одно апрельское городское зрелище — ледоход. Время, когда набережная заполнялась «стайками людей», когда встречали первые пароходы, наслаждались солнцем. «Место, на котором разыгрывалось действо, называлось Набережным садом, а в просторечии именовалось горожанами Козьим загоном — из-за обилия парнокопытных, изрядно покушавшихся на его флору, что, очевидно, не особенно раздражало поклонников камского пейзажа» [2, с. 74]. Летом Набережная улица превращалась «в квинтэссенцию пермского жития». В воздухе витали запахи пива, вина, лимонада, шоколада. Среди звуков распознавались мелодии игравших музыкантов, оживленные голоса и смех, но «не было слышно стука дамских каблуков — еще не проложили асфальт» [2, с. 75].
Бебка неоднократно переезжала. Жизнь проходила в разных пространствах: в комнатах на Ленина, 52, Ленина, 81а (там проживали мамины тети), и Парковой, 14, и, конечно, пространство дворов. Дома, на первый взгляд, благополучные скрывали за собой «домики с угрозой хулиганистых мальчишек». Жила Бэла с родственниками, мамой и тетями. «Прозрачность» помещений, как в материальном плане (проницаемость запахов, плохая звукоизоляция), так и в символическом (все друг у друга на виду), была
184
основным признаком публичного пространства. Соседи всегда здесь, и они молча присутствуют за стенами [6, с. 45]. Про соседей Бэла пишет подробно и много, особенно дома на Ленина, 81а. «В новом соседском пространстве надо было заново определять статусы и роли, приобретая новый социальный опыт. В новой среде соседство уже носило не принудительный характер, а необременительно приятный: соль, сахар, рупь, три рубля до получки» [3, с. 215].
Автор вспоминает, как «осело мое отрочество на Парковой, 14, в дореволюционном доме, стоящем между тупиком городской жизни и непредсказуемой Мотовилихой» [2, с.107]. Она вспоминает этот дом как место, где поворачивали трамваи, шли регулярные похоронные процессии, рядом открывался вид на огороды, тюрьму, несколько сломанных колонок, базар. «Прямое предназначение «объектов» порой отходило на задний план» [2, с. 108]. Часто школьные и студенческие сдачи зачетов по физической культуре проходили на кладбище, из-за тюремных стен прилетали записки с признаниями в любви, а колонки с водой ломались и замерзали.
О степени благоустроенности жилья в Перми свидетельствуют данные по одному из центральных районов города — Ленинскому - во второй половине 1950-х г.: «Жилой площади местных Советов 397 000 м2. В том числе: используется под жилье 230 000 м2, с числом проживающих около 40 тыс. чел. Из 230 тыс. м2 — имеющей водопровод — 28,0 %, канализацию — 24,8 %, центральное отопление — 4,8 %, газифицированной — 7,3 %». В этих цифрах легко прочитываются «удобства во дворе», вода из колонок или колодцев, коптящие печи, дровяники и поход в баню раз в неделю — в лучшем случае» [3, с. 203]. Подобная ситуация была в доме на улице Парковая, 14. Квартира в доме без удобств, тепло от печи, вода из колонки приучала быть самостоятельной и выполнять «взрослые» дела.
Повесть достаточно информативна для анализа квартирного пространства. Автор делает особенный акцент на том, что ее окружало дома. Вспоминает, что в третьей квартире, в которой она проживала с мамой, была
185
меленькая кухня с печкой и полатями, в комнате стояла железная кровать, украшенная горой подушек с кружевной накидкой, застеленная бухарским шелковым покрывалом, круглый стол, диван, пианино. В комнате уюта добавляли каминные часы, ночная лампа с матово-розовым стеклом, абажур над столом, на стене — азиатский ковер. Советские новоселы стремились к уюту, превращая комнатное пространство в выставку достижений домашнего хозяйства. Незаурядные вещички придавали комнатам уют и красоту. Они индивидуализировали квартирное пространство, наделяя его признаками «частного».
Вспоминает автор детали, которые создают «картину» города и «дух эпохи»: «кинотеатр "Художественный", жара, продавщица газировки под зонтиком не первой свежести, французская булочка с корочкой посередине, банка майонеза, заменявшая лучшие конфеты... За углом, на Комсомольском проспекте, липкий вар, пристающий к ладошкам, — выравнивают асфальт. Сносят старый базар. Неподалеку от Козьего загона — подгнившая деревянная лестница, обреченно зависшая над берегом» [2, с. 56].
События государственного масштаба героиней осмысливаются в контексте соотношения их с историей своей семьи. Бэла рассказывает о своих предках как очевидцах времен революции, гражданской и Великой Отечественной войн. Ей важно соотнести переживания и перемены в масштабе своей жизни с событием на государственном уровне. Особым образом запомнился день смерти Сталина, когда все плакали, а на улицах были развешаны черные флаги. Дома все слушали радио, грустный и тяжелый голос диктора. «Умер Сталин, и мне завязали черный бант, который сразу расплющился на макушке. Все молчат и плачут, а я ем яблочное повидло», вспоминает Бэла [2, с. 38]. «Разгуляй обуглился в тот год, когда в космос полетел Гагарин» [2, с. 151].
Также маркерами «культуры» того времени являются театральные
постановки, на которые ходит пермский житель (опера «Запорожец за Дунаем»,
«Летучая мышь», «Тривиата», «Риголетто»); книги, которые составляют
186
частную библиотеку семейных друзей (популярные книги «Акушерство и гинекология», «Мужчина и женщина»); артисты, которые приезжают в город на концерты (певцы Собинов, Вяльцева, Плевицкая), читаемые газеты и журналы. Собранные воедино детали, маркеры времени создают картину повседневной жизни советского человека, жителя Перми в 1950-1960-е гг.
По мнению Н.Е. Васильевой, «книга задумана как автобиография, но она блестяще соединяет мемуары и художественную романистику, достоверный документ и очаровывающий вымысел, реалистическую конкретику и высокую одухотворенность. В этом смысле пространство книги широко и узко (история семьи и страны), объективно и личностно (живые факты и их личное восприятие), открыто и закончено (конкретные сюжеты завершены, а жизнь бесконечна)» [2, с. 7].
Кроме того, для полного культурологического исследования мемуарного произведения важно обратиться и к времени написания текста. Бэла Зиф имела некоторый перерыв в писательском деле, так как при советской системе подверглась критике. В 1990-х гг. печатаются ее поэтические произведения, позже выходит в свет «Провинция». Воспоминания имеют ностальгический «окрас» по советскому прошлому, по времени взросления и становления писательницы как личности. На фоне 2000-х гг. эпохи «оттепели» и «брежневского застоя» выглядят идеализированно стабильно. История в мемуарах отражает в себе настроение разных эпох — времени, о котором пишет автор и времени, в котором вспоминает. В процессе написания мемуарное произведение приобретает художественный «окрас» — посыл автора читателям.
Интересен подход автора к описанию обыденности, предметов быта, деталей окружающей повседневной среды. Автор озвучила пермское пространство: набережную, театральный сквер, дома, в которых проживала, природу Разгуляя и др. Предложила читателю вспомнить или узнать прошлое через судьбу одного человека.
Источниковедческий потенциал литературного текста велик и может быть интерпретирован разными исследователями по-своему. «Вживание» исследователя во внутренний мир создателя текста дает представление о событиях малой (частной) истории. Мемуарная повесть «Провинция» стала возможностью для культурологических размышлений о менталитете советского человека, социальной памяти, представлении городского провинциального пространства в 1950-1960-е гг. Анализ литературного текста является перспективной сферой познания не только в сугубо информационном, но и в методологическом аспекте.
Список литературы
1. Гумилев Л.Н. Может ли произведение изящной словесности быть историческим источником? // Русская литература. 1972. № 1. С. 73-82.
2. Зиф Б.Л. Провинция: Повесть. Из воспоминаний. Пермь: Звезда, 2004. 208 с.
3. Казанков А.И. Самая тихая контрреволюция или как Ле Корбюзье развалил СССР // 1956: незамеченный термидор. Очерки провинциального быта. Пермь: ПГИИК, 2012. С. 194-220.
4. Манкевич И.А. Поэтика обыкновенного. Опыт культурологической интерпретации. СПб.: Алетейя, 2011. 712 с.
5. Предтеченский А.В. Художественная литература как исторический источник // Вестник Ленинградского университета. 1964. № 14. С. 76-85.
6. Утехин И. В. Очерки коммунального быта. М.: ОГИ, 2004. 277 с.
7. Чернова Ж.В. Модель «советского отцовства»: дискурсивные предписания // Российский гендерный порядок: социологический подход. СПб.: Европейский университет, 2007. С. 138-168.
УДК: 94(47) 791.43
Махнева Елизавета Андреевна
студентка I курса магистратуры историко-политологического факультета
Пермский государственный национальный исследовательский университет, Россия, Пермь, e-mail: mahnvaelizaveta@mail.ru
«СО СЛЕЗАМИ НА ГЛАЗАХ»: РЕАКЦИИ СОВЕТСКИХ ПОДРОСТКОВ НА ФИЛЬМЫ О ШКОЛЬНОЙ ЛЮБВИ
© Махнева Е.А., 2019
