CC BY
49
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Лрхив журнала «Христиапское чтепие»
А.И. Пономарев
Литературная борьба представителей христианства с язычеством в Древней Руси:
отзыв о сочинении М. Азбукина: "Очерк литературной борьбы представителей христианства с остатками язычества в русском народе (XI - XIV вв.)". Варшава, 1898 г., представленном на соискание премии митрополита
Макария
Опубликовано;
Христиапское чтепие, 1902. № 8. С. 241-258.
© Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Литецатуцная борьба представятелей щстіжтва съ язычествомъ въ древней Руси.
(Отзывъ о сочиненіи М. Азбѵкина: „Очеркъ литературной борьбы представителей христіанства съ остатками язычества въ русскомъ народѣ (XI—ХІУ вв). Варшава. 1898 г.“, представленномъ на соисканіе преміи митрополита Макарія).
КНИГА Мих. Азбукина: «Очеркъ литературной борьбы представителей христіанства съ остатками язычества въ а русскомъ народѣ»—оттискъ статей, напечатанныхъ въ т «Русскомъ Филологическомъ Вѣстникѣ» въ 1896— 1897 іт., объемомъ—160 стр., въ 8 д. л., безъ раздѣленія на главы. Содержаніе ея слѣдующее.
1) Въ началѣ, въ формѣ вступленія въ изслѣдованіе, авторъ дѣлаетъ нѣсколько замѣчаній объ условіяхъ, при которыхъ христіанство было принято на Руси и которыми опредѣлилось его отношеніе къ древне-русскому язычеству. Эти условія насколько были благопріятны для веденія и успѣховъ борьбы съ язычествомъ: — отсутствіе строго выработанной системы языческаго вѣроученія и культа, отсутствіе жреческаго сословія и храмовъ,—настолько же они были и неблагопріятны: наши предки—язычники сравнительно легко и скоро примирились съ отреченіемъ и истребленіемъ идоловъ, но религіозно-нравственный укладъ языческаго міровоззрѣнія и жизни всецѣло и упорно сохраняли, принимая и принявъ въ христіанствѣ только такія стороны его, которыя были доступны ихъ воспріятію и усвоенію — внѣшнюю, обрядовую часть, соединяя и приспособляя послѣднюю съ ■ существовавшими у нихъ языческими и религіозно-обрядовыми установленіями, трѳбова-
ніями стараго культа, обычаевъ и т. под. Отсюда, на первыхъ же порахъ по принятіи христіанства, появилось и должно было появиться такъ называемое «двоевѣріе», заступившее мѣсто язычества, и съ этимъ-то «двоевѣріемъ» собственно и приходилось вести борьбу представителямъ христіанства на Руси, какъ въ сферѣ церковно-гражданскихъ и практическихъ отношеній, такъ и путемъ литературной полемики пастырей и учителей церкви. Требовалось перевоспитать и воспитать только что принявшій христіанство народъ, и этого старались достигнуть, съ одной стороны, положительными предписаніями и требованіями, имѣвшими принудительную силу, а съ другой—церковно-учительнымъ словомъ, поученіемъ, наставленіемъ, пользуясь въ томъ и другомъ уже готовыми церковно-гражданскими узаконеніями и литературными произведеніями, выработанными и явившимися на почвѣ борьбы византійскаго христіанства сь язычествомъ «эллинскимъ», греко-византійскимъ (стр. 1 —16).
2) Въ послѣдовательно-историческомъ ходѣ и развитіи этой борьбы христіанства съ остатками язычества въ древней Руси, по мнѣнію автора, можно подмѣтить и установить два періода: первый до конца ХІУ в., періодъ, въ теченіи котораго «язычество, по словамъ автора, обличалось какъ религія, существующая наряду съ христіанствомъ,—міровоззрѣніе, несогласное и даже враждебное ему», и второй, съ XV в., когда язычество подвергалось осужденію какъ «обычай, въ большинствѣ случаевъ, предосудительный лишь съ точки зрѣнія нравственной, независимо отъ отношенія его (обычая) къ міровоззрѣнію» (стр. 16). Авторъ беретъ для своего изслѣдованія первый изъ этихъ періодовъ (отъ начала христіанства на Руси до конца XIV в.) и ставитъ своей задачей «на основаніи дошедшихъ до насъ древнихъ поученій и другихъ литературныхъ памятниковъ опредѣлить, какъ древне-русская церковь относилась въ остаткамъ прежней русской религіи», а въ связи съ этимъ, насколько возможно, при существующемъ матеріалѣ, показать и то, что «выходило изъ этихъ отношеній, подчинялась ли имъ и насколько подъ ихъ вліяніемъ измѣнялась дѣйствительная жизнь» (стр. 20). Для выполненія этой задачи, въ виду отличительныхъ особенностей памятниковъ древне-русской письменности, направленныхъ спеціально противъ остатковъ язычества въ русскомъ народѣ (очень небольшое число такихъ иамятниковъ и разбросанность
въ нихъ свѣдѣній о древне-русскомъ ягычѳствѣ), авторъ находитъ болѣе удобнымъ для себя и «цѣлесообразнымъ» «прослѣдить судьбу каждаго языческаго воззрѣнія, противъ котораго боролась церковь, особо, т. ѳ. расположить дошедшую до насъ въ литературныхъ памятникахъ борьбу съ язычествомъ не по памятникамъ, а по предметамъ ея содержанія» (стр. 20 — 21). Такъ онъ и дѣлаетъ въ своемъ изслѣдованіи.
3) За вступленіемъ (стр. I—21), содержаніе котораго только что изложено мною, авторъ приводитъ, по литературнымъ памятникамъ (по лѣтописямъ, житіямъ святыхъ, поученіямъ), свѣдѣнія о древне-русскомъ язычествѣ (объ идолахъ, капищахъ, жертвенныхъ приношеніяхъ) и объ истребленіи его церковно-гражданскими мѣропріятіями принудительнаго характера, что въ результатѣ приводило лишь къ тому, что «молиться прежнимъ богамъ продолжали только «по украинанъ», въ захолустьяхъ, гдѣ не такъ скоро могло препятствовать правительство», словомъ, оно укрылось и укрывалось отъ преслѣдованій, но существовать по прежнему продолжало (стр. 21 — 27).
4) Естественно, при этомъ, что церковное учительство, съ самаго перваго момента появленія его у насъ, не только должно было поддерживать церковно-правительственныя мѣропріятія противъ язычества, но и независимо отъ этого вступить въ открытую борьбу съ нимъ. Какъ же оно вело эту борьбу и что противопоставляло язычеству, которое, согласно принятому и господствовавшему у насъ церковному взгляду, оно считало «ученіемъ дьявольскимъ», «изобрѣтеніемъ темнаго бѣса»? Въ противовѣсъ остаткамъ старой «дьявольской вѣры», пастыри и учители пашей церкви вспоминали народу о крещеніи и христіанскихъ обѣтахъ, стихійнымъ языческимъ божествамъ противопоставляли христіанскія понятія о Богѣ, угрожали за почитаніе ихъ загробными наказаніями, указывали на физическія бѣдствія, какъ на ниспосланіе Божіе за идолопоклонство, подвергали проклятію и отлученію отъ церкви приверженность къ язычеству (стр. 27—30). При этомъ, по мѣрѣ внѣшняго церковно-обрядоваго ознакомленія съ христіанствомъ нашего народа, сохранявшаго еще свои языческія вѣрованія, начинали открываться пункты сближенія и сходства между міровоззрѣніемъ языческимъ и христіанскими понятіями, облегчавшія для народа ^усвоеніе послѣднихъ. Въ цер-
иовной письменности, переходившей къ намъ ивъ Византіи чрезъ Болгарію, имѣлся обширный отдѣлъ произведеній, въ которыхъ ото сближеніе и усвоеніе языческаго христіанскому предлагалось въ формѣ изложенія народно-поэтической, наиболѣе отвѣчавшей и доступной пониманію и принятію въ нашемъ народѣ на томъ уровнѣ его развитія и жизни, на которомъ онъ тогда находился. Этотъ отдѣлъ нашей переводной древне-русской письменности—апокрифы и среди нихъ богонильски-гностическія баснословія. Тѣ и другія открыли себѣ доступъ въ массы нашего народа и способствовали выработкѣ среди него двоѳвѣрдыхъ язычѳски-христіанскихъ представленій. Пастыри церкви недостаточно противодѣйствовали сближенію а объединенію ягыческаго съ христіанскимъ, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ даже благопріятствовали ему. Слѣдствіемъ этого было своеобразное, издревле установившееся въ русскомъ народѣ воззрѣніе на ангеловъ и христіанскихъ святыхъ, какъ на преемниковъ и замѣстителей стихійныхъ языческихъ боговъ (стр. 27—40).
5) Въ числѣ языческихъ боговъ находились, однако, и такіе, которыхъ нельзя было превратить въ существа христіанскаго характера и вообще было много такого, что нс могло найти себѣ въ христіанствѣ ничего соотвѣтствующаго или подходящаго. Таковы боги лѣсные, водяные, домовые и соединенныя съ представленіями объ нихъ религіозно-обрядовыя дѣйствія. Почитаніе этихъ и другихъ сродныхъ съ ними божествъ близко касалось семьи, семейнаго очага, особенно же почитаніе домового, въ связи съ которымъ существовалъ очень развитой у древнихъ славянъ-язычниковъ культъ предковъ—■ «рода», семьи и ея продолженія—«рожаницъ». На почитаніе «рода и рожаницъ» встрѣчаются частыя указанія у древне-русскихъ писателей и противъ него были направлены особыя церковно-учительныя обличенія, которыми паши пастыри старались уничтожить его въ народѣ. Авторъ указываетъ эти обличенія по древне-русскимъ церковно-учительнымъ произведеніямъ (стр. 40—50).
6) Вѣрованіе въ Рода и Рожаницъ (сходныхъ съ грѳко-латинскимъ «fatum» и «парки»), составляло, по словамъ автора, «переходъ отъ теоретической стороны русскаго язычества къ сторонѣ его практической» (стр. 50), получившей значеніе обычая, унаслѣдованнаго отъ старины, и потому твердо и прочно укрѣпившагося въ жизни и бытовыхъ отно-
шѳніяхъ народа. Сюда относятся остатки языческаго богослужебнаго культа, сохранившіеся въ народныхъ «игрищахъ», сопровождавшихся пѣніемъ пѣсенъ, игрой на музыкальныхъ инструментахъ, пляской, скоморошествомъ и другими, съ христіанской точка зрѣнія, предосудительными дѣйствіями, тѣмъ болѣе подлежавшими осужденію со стороны церкви и ревнителей истинно-христіанской жизни, что эти народныя празднества и «игрища» пріурочивались къ важнѣйшимъ и святѣйшимъ христіанскимъ праздникамъ и памятямъ святыхъ— къ праздникамъ Рождества Христова, Богоявленія, Пасхальной седмицы и др. Борьба противъ народныхъ игрищъ и всего, чѣмъ сопровождались они и что на нихъ происходило, составляла предметъ особенной заботливости предстоятелей церкви и церковнаго учительства, и, несмотря на то, успѣхъ ея былъ весьма незначительный. Авторъ приводитъ изъ древнерусскихъ церковно-каноническихъ и церковно-учительныхъ памятниковъ соотвѣтственныя мѣста, характеризующія эгу борьбу и результаты, къ какимъ она приводила (стр. 51—82).
7) Въ остаткахъ языческой обрядности, сохранявшихся въ народныхъ праздничныхъ игрищахъ, большое значеніе имѣли разнаго рода «гудцы»—~ пѣвцы и музыканты, а также с скоморохи», съ ихъ плясками и безчинно-шутовскими играми; но если послѣдніе служили прямымъ напоминаніемъ о дозволенныхъ безчинствахъ разнаго рода и непринужденно-шиг рокомъ разгулѣ временъ языческихъ, то волхвы, кудесники, вѣдьмы, волшебства, ваговоры, заклинанія, и заклятье и прочее подобное, чтб теперь, въ христіанскія времена, перемО*-дидо и перешло во власть злыхъ, темныхъ духовъ и силы ада и сатаны,—оставались и продолжали существовать во всей силѣ, какъ прямое наслѣдіе темныхъ сторонъ язычества, оя&У1 тывавшихъ всю жизнь человѣка, отъ колыбели до 0
такъ сильно властвовавшихъ надъ его фантазіей, умЮйй} чувствомъ и волей, что онъ постоянно и всюду, въ* ЫрІрбдѣ и въ людяхъ, усматривалъ ихъ присутствіе и угрожающія или враждебно-гибельныя ихъ проявленія и дѣйствія; ®ѣра въ колдовство и всякаго рода проявленія н дѣйствія, соединенныя съ нимъ и исходившія изъ него, имѣла глубокіе корни въ старомъ язычески миѳическомъ міропредставленіи и въ унаслѣдованномъ отъ старины народномъ обычаѣ, а потому борьба съ нею путемъ литературно-книжнымъ и даже въ живомъ учительскомъ словѣ, при тогдашнемъ умственномъ развитіи|| о**'
ниманіи народа, являлась въ высшей степени трудной и оказывалась почти безплодной. Но помимо всего, сначала грековизантійская переводная письменность, а потомъ съ XIV в. и западная латинская вносила къ намъ массу баснословно-невѣжественныхъ вымысловъ относительно волшебства, соединенныхъ съ суевѣріями и предразсудками разнаго рода, которыя выдавались и распространялись въ народѣ подъ видомъ точныхъ и достовѣрныхъ свѣдѣній о природѣ, человѣкѣ и человѣческой жизни: бестіаріи, физіологи, громники и проч., и проч. подобныя книги служили складочнымъ мѣстомъ для древне-языческихъ и средневѣковыхъ сообщеній и вымысловъ этого рода и распространяли ихъ въ народѣ. Изложеніе народныхъ вѣрованій въ волшебство и многочисленныхъ суевѣрій, имѣвшихъ отношеніе къ нимъ, а также. церковныхъ запрещеній и обличеній, направленныхъ, противъ нихъ, занимаетъ бблыпую часть книги г. Авбукина стр, (83 —131).
8) Стараясь уничтожить остатки языческихъ» вѣрованій повѣрій и суевѣрій, церковь въ то же время заботилась объ упорядоченіи нравственныхъ сторонъ въ семейной и общественной жизни народа искорененіемъ наиболѣе позорныхъ и пагубныхъ пороковъ, имѣвшихъ сильное распространеніе и находившихся въ связи также съ остатками ягычества—пьянства и разврата. Рядъ обличительныхъ поученій противъ этихъ пороковъ проходитъ чрезъ всю древне-русскую церковно-учительную письменность: авторъ, вслѣдъ за указаннымъ, предлагаетъ краткій обэоръ ихъ (этихъ поученій) и показываетъ, насколько они имѣли успѣхъ (стр. 131—147).
9) Послѣднія страницы книги г. Авбукина посвящены изложенію общихъ выводовъ, къ какимъ онъ приходитъ относительно успѣховъ и неуспѣховъ борьбы христіанства съ язычествомъ въ древней Руси и причинъ, почему эта борьба была, въ концѣ концовъ, недостаточно успѣшна (стр. 147 —160).
Такова работа г. Азбукина. Изъ представленнаго мною изложенія ѳя содержанія видно, какихъ важныхъ и многосто-г роннихъ вопросовъ она касается и какія знанія и обширныя изученія для нея требовались,. чтобы она могла имѣть характеръ и значеніе ученаго изслѣдованія. Какъ же выполнилъ свою работу г. Азбукинъ и какую научную цѣнность представляетъ его трудъ?..
Тема, взятая авторомъ названной книги, де была еще предметомъ отдѣльнаго, спеціальнаго и всесторонняго изслѣ-
дованія, хотя десятки—сотни разъ затрогивалась съ разныхъ сторонъ въ многочисленныхъ сочиненіяхъ, журнальныхъ статьяхъ и рефератахъ по русской и славяно-русской гражданской а церковной исторіи, по миѳологіи, народной словесности, древне-русской письменности, такъ что имѣетъ свою давнюю и довольно обширную литературно-научную исторію. Знакомство съ этой послѣдней, разумѣется, само собой уже предполагается для всякаго, кто возьмется за самостоятельную и спеціально-научную разработку подобной темы. Между тѣмъ, существующая литература по изученію главнаго и основнаго вопроса, которымъ занимается г. Азбукинъ въ своей книгѣ— вопроса «о литературной борьбѣ христіанства съ язычествомъ,— показываетъ, что собранный и до настоящаго времени всѣмъ извѣстный и доступный матеріалъ по изученію этого вопроса крайне недостаточенъ и что требуется не столько извлеченіе изъ него и изложеніе такихъ или иныхъ данныхъ (чтЬ многими и много уже разъ дѣлалось), сколько отъисканіе по древнимъ рукописнымъ памятникамъ новыхъ матеріаловъ, въ дополненіе къ существующимъ, новыхъ историческихъ и историко-литературныхъ данныхъ, и во всякомъ случаѣ всякая самостоятельная работа но указанному вопросу прежде всего должна направляться въ эту именно сторону—въ сторону рукописныхъ разъвсканій и изслѣдованій по этому вопросу. А затѣмъ, и существующій уже въ печати матеріалъ по изученію древнерусскаго язычества и борьбы съ нимъ христіанства нуждается въ тщательномъ изученіи по рукописямъ предлагаемыхъ имъ печатныхъ текстовъ, а равно и со стороны его содержанія и зависимости, во многихъ случаяхъ, отъ грѳко-византійскихъ образцовъ и источниковъ. Особенно это настоятельно нужно относительно главнѣйшаго источника нашихъ свѣдѣній о древне-русскомъ язычествѣ и борьбѣ съ нимъ славянорусской церковно-учительной литературы—«Словъ и поученій противъ язычества»., сохраненныхъ Паисьевскимъ Сборникомъ Х1У в. и впервыѳ изданныхъ Тихонравовымъ, хотя и другія, однородныя съ ними поученія, отпечатанныя въ разныхъ повременныхъ изданіяхъ, также нуждаются въ археографическомъ и литературно-критическомъ обслѣдованіи ихъ.
Г. Азбукинъ оставляетъ совершенно въ сторонѣ эту предварительную работу, правда, черновую, въ смыслѣ подъисканія и обслѣдованія матеріаловъ, но для науки, тѣмъ не менѣе, существенно важную и для разработки избранной имъ темы по-
ложительно необходимую. Можно ли составлять самостоятельное изслѣдованіе о какомъ-нибудь предметѣ, не изслѣдуя самостоятельно самый этотъ предметъ? Самостоятельныя разъ-исканія г. Азбукина по рукописямъ ограничиваются выписками небольшихъ отрывковъ по 15 рукоп. Московской Духовной Академіи и Троицко-Сергіевой Лавры—отрывковъ, не имѣющихъ никакого особеннаго значенія, какъ не сообщающихъ ничего такого, что не было бы уже извѣстно по печатнымъ изданіямъ. Онъ не только оставилъ въ сторонѣ самостоятельное всестороннее изученіе источниковъ и матеріаловъ для его изслѣдованія, но и не воспользовался тѣмъ, что для этого было уже сдѣлано другими, даже не собралъ весь существующій въ печати матеріалъ. Такъ. «Слова Христолюбца и ревнителя правой вѣры» и древне-русскія поученія противъ язычества г. Азбукинъ знаетъ только по изданію Тихонравова и незнакомъ съ новымъ, критически-провѣреннымъ текстомъ Ихъ, со вступительной статьей и историко-литературными примѣчаніями проф. П. В. Владимірова, въ III вып. издаваемыхъ мною «Памятниковъ древне-русской церковноучительной литературы», а также не знакомъ и съ нѣкоторыми другими древне-русскими поученіями, имѣющими отношеніе къ остаткамъ язычества въ древней Руси и борьбѣ съ ними христіанства—поученіями, помѣщенными въ этомъ же выпускѣ (напр. на стр. 38, 64, 66. 81, 95, 103 и др.). Знакомство съ кругомъ поученій, помѣщенныхъ въ этомъ выпускѣ, могло бы восполнить «обличительный» матеріалъ, которымъ главнымъ образомъ пользуется г. Азбукинъ, и- вмѣстѣ съ тѣмъ, что еще болѣе важно—показать ему, что борьба съ остатками и переживаніемъ язычества въ древней Руси велась какъ путемъ запрещеній, угрозъ и обличеній, такъ тѣмъ не менѣе изложеніемъ положительнаго ученія церкви о вѣрѣ и доброй христіанской жизни, въ формѣ простыхъ, общедоступныхъ, проникновенно-отеческихъ, истинно-народныхъ поученій, составленныхъ въ полномъ соотвѣтствіи народному пониманію и религіозно-нравственнымъ запросамъ христіанскаго воспитанія и просвѣщенія. Наши проповѣдники, пастыри и учители мало знали древне-русское язычество и еще менѣе понимали его основы и сущность, а потому рѣдко касались его въ своихъ поученіяхъ и когда уже приходилось выступать прямо противъ него,—говорили и поучали съ чужихъ словъ, примѣняли къ русскимъ и русскому язычеству взгляды и обли-
чительныя рѣчи, направленныя противъ «эллинскаго» идоло-служенія, нечестія и баснословія, исходившія игъ греко-византійскаго источника, а иногда, кромѣ ж того, изъ источника еще болѣе мутнаго—болгаро-византійскаго, въ которомъ была значительная доля богомильски-гностическаго еретичества (въ ученіи напр. о двухъ началахъ—о добромъ и яломъ, о сата-наилѣ, объ ангелахъ и злыхъ духахъ и др.). Все это г. Аэбу-кинъ совершенно игнорируетъ и, очевидно, онъ не имѣлъ достаточной подготовки къ занятіямъ той темой, на которую написано его сочиненіе, и къ выработкѣ для него надлежащаго плана. Правда, при составленіи своего сочиненія г. Азбу-кинъ не могъ пользоваться указаннымъ III выпускомъ издаваемыхъ мною «Памятниковъ», такъ какъ выпускъ этотъ появлялся въ печати въ 1897 г., а г. Авбукинъ началъ печатать свои статьи въ «Русскомъ Филологическомъ Вѣстникѣ* въ 1896 г. Но во 1) оттиски его статей, въ видѣ отдѣльной книги, появились только въ 1898 г., когда слѣдовательно онъ имѣлъ возможность дополнить ихъ, по крайней мѣрѣ, указаніемъ сдѣланнаго въ названномъ выпускѣ, а главное—г. Авбу-кину самому какъ равъ слѣдовало произвести ту работу, которую выполнилъ проф. Владимірскій при изданіи помѣщенныхъ въ этомъ выпускѣ «Словъ и Поученій» противъ язычества; но онъ ея не сдѣлалъ и о работѣ г. Владимірскаго не знаетъ, хотя еще раньше проф. Владимірскій касался того же самаго предмета въ статьяхъ о древне-русскомъ язычествѣ, напечатанныхъ въ «Журналѣ Министерства Народнаго Просвѣщенія» въ 1895 г. и вошедшихъ и въ его книгу: «Введеніе въ исторію Русской Словесности» (Кіевъ, 1896). 2) Изданныя мною въ III выпускѣ «Памятниковъ» — «Поученія о разныхъ истинахъ вѣры и благочестія» служатъ лишь продолженіемъ собранія древне-русскихъ поученій, помѣщенныхъ въ первыхъ двухъ выпускахъ этого изданія, вышедшихъ въ 1894—96 гг., и, кромѣ того, большая часта ихъ была извѣстна по разнымъ изданіямъ, сдѣланнымъ раньше, но еще больше сохранилось ихъ въ рукописныхъ Сборникахъ, отчасти уже изданныхъ (каковы напр. сборники—«Златоустъ», «Златая Чопъ», «Измарагдъ»,— см. изслѣдованія объ нихъ профессоровъ Малинина, Пѣтухова, Яковлева): г Азбукинъ имѣлъ полную возможность собрать и изучить ихъ, какъ въ печатныхъ изданіяхъ, такъ и въ рукописныхъ собраніяхъ, тѣмъ болѣе, что важнѣйшіе и наилучшіе списки ихъ находятся въ
библіотекѣ Троидко-Сѳргіѳвой Лавры, нѣкоторыми рукописями которой онъ пользовался, и въ Москвѣ, гдѣ онъ имѣлъ полную возможность заниматься, состоя, если я не ошибаюсь, студентомъ Московской Духовной Академіи.—См. о древнерусскихъ Сборникахъ въ моихъ примѣчаніяхъ къ изданнымъ мною древне-русскимъ поученіямъ въ III вып. «Памятниковъ» стр. 254—257.
Но если г. Азбукину можно поставить въ вину, что онъ устранилъ отъ себя самостоятельное и всестороннее изученіе литературныхъ памятниковъ, подлежавшихъ его обслѣдованію, то еще менѣе простительно недостаточно полное знакомство съ литературой ученыхъ изслѣдованій того предмета, которымъ онъ занимался. Всѣ ѳго свѣдѣнія и познанія по изученію древне-русскаго язычества и миѳологіи, двоевѣрія и суевѣрій ограничиваются извѣстнымъ трудомъ Аѳанасьева: «Поэтическія воззрѣнія славянъ на природу», вышедшимъ въ печати въ 1865—1869 г., кромѣ Аѳанасьева у него встрѣчаются ссылки на статьи Снегирѳва, Бѣляева, Буслаева, вышедшія еще до появленія книги Аѳанасьева; съ позднѣйшими трудами по этому предмету и по вопросамъ соприкосновеннымъ съ нимъ—съ трудами Ореста Миллера, Потебни, Котляревскаго, Всеволода Миллера, академика А. Н. Веселовскаго, Ягача, Крека, Гавуша, Крауза онъ совершенно незнакомъ. Онъ не знаетъ и капитальнаго труда проф. Крека по славяно-русской народной старинѣ: «Einleitung in die Slavische Literaturgeschichte» (2-е изд. вышло въ 1887 г.), хотя знать объ этомъ трудѣ человѣку, взявшемуся за историко-литературную тему по славяно - русской старинѣ, казалось бы, должно быть прямо обязательнымъ. Г. Азбукиыъ не знакомъ даже съ сочиненіемъ г. Фаминципа:* «Божества древнихъ славянъ» (Спб. 1884 г.). Конечно, знакомство съ этимъ послѣднимъ не могло бы особенно расширить кругозоръ взгляда и объемъ свѣдѣній, сравнительно съ тѣми, какія находилъ г. Азбукинъ у Аѳанасьева но оно полезно было бы для него въ другомъ отношеніи, а именно: оно показало бы г. Азбукину, что если для знакомства съ древне-славянской музыкой и пѣніемъ потребовалось обширное изученіе древняго славяно-русскаго язычества и миѳологіи, какъ убѣдился, въ этомъ и какъ долженъ былъ сдѣлать г. Фаминцинъ, занимавшійся музыкой и пѣніемъ древнихъ славянъ и составившій цѣлое предварительное изслѣдованіе «о божествахъ древнихъ
славянъ»; то тѣмъ болѣе необходимо было основательное знакомство оъ этимъ предметомъ для г. Азбукина, ставившаго задачей своего изслѣдованія представить, по литературнымъ памятникамъ, остатки или, точнѣе—переживаніе старыхъ языческихъ вѣрованій и народныхъ миѳо-этическихъ представленій въ жизни и бытѣ древней Руси. Г. Азбукинъ не сдѣлалъ этого, и это, на ряду съ указаннымъ отсутствіемъ самостоятельнаго изученія литературныхъ памятниковъ, которые служили источникомъ и давали матеріалъ для его изслѣдованія, это—главные недостатки въ работѣ г. Азбукина, оказавшіе свое вліяніе на частности въ ея выполненіи.
Переходя къ разсмотрѣнію этихъ частностей въ книі% г. Азбукина, я долженъ сказать, что у него вообще много такого, что вызываетъ возраженія или требуетъ дополненій и исправленія, но я укажу только наиболѣе существенное, что находилось отчасти въ пряной зависимости отъ указанныхъ уже недостатковъ.
1) Выставивъ въ заглавіи своего сочиненія «литературная борьба представителей христіанства съ язычертвомъ» и не имѣя собственно ни одного изъ такихъ представителей, кромѣ анонимныхъ авторовъ нѣсколькихъ древне-русскихъ поученій, литературная исторія которыхъ остается въ полной неизвѣстности, г. Азбукинъ при сознаваемой имъ полной недостаточности нужнаго для него литературно-историческаго матеріала, вводитъ въ свой «очеркъ литературной борьбы» нѣкоторыя церковно-каноническія постановленія и правила не только древне-русскихъ архипастырей, но и греко-византійскія, перешедшія ивъ греческаго Номоканона въ нашу Кормчую Книгу, приводитъ даже апокрифы (напр. «Хожденіе Богородицы по мукамъ»), въ которыхъ усматриваетъ нѣкоторые слѣды этой борьбы. Но, что касается правилъ и постановленій Номоканона и Кормчей, нужно замѣтить, что если авторъ находилъ возможнымъ относить ихъ къ числу историко-литературныхъ матеріаловъ, хотя бы за недостаткомъ или сравнительной скудостію по предмету его работы собственно таковыхъ, то онъ долженъ былъ бы собрать и изучить всѣ такія правила и постановленія, а ихъ очень много, кромѣ приводимыхъ имъ (такъ, напр., въ описаніи древнѣйшихъ славянскихъ Кормчихъ отъ XI до XIV в., сдѣланномъ въ посмертномъ трудѣ Из. И. Срезневскаго сюда относятся многія правила, указанныя на страницахъ его описанія — 53, 56,
63, 65, 68, 69, 88, 101, ПО, 107, 124, 125, я другія, такъ-жѳ въ «прилож.» стр. 34, 8, 49, 52, 168 и др. — «Обозрѣніе древнихъ русскихъ списковъ Кормчей Книги», Спб. 1897 г.) —изучить какъ въ отношеніяхъ къ греко-византійскому язычеству, противъ котораго постановленія и правила, вошедшія въ нашу Кормчую, ближайшимъ образомъ были направлены, такъ, и въ томъ значеніи, какое они получали и могли имѣть у насъ. Подобное отношеніе къ этимъ правиламъ и постановленіямъ г. Азбукинъ не имѣлъ въ виду, а это снова доказываетъ, что изученіемъ матеріала, которымъ пользовался въ своемъ трудѣ, онъ не занимался. Апокрифы, хотя бы со вставками, касавшимися славяпо-русскаго язычества, едва ли можно относить къ литературнымъ произведеніямъ «представителей борьбы христіанства съ остатками язычества» на Руси: въ апокрифахъ послѣднее по мѣстамъ находило для себя значительную поддержку, и конечно случайными вставками въ нихъ славяно-русскаго характера, сдѣланными къ тому-же еще можетъ быть въ Болгаріи, никакого существеннаго, противодѣйствія ему оказать было невозможно, — да апокрифы и назывались у насъ «отреченными», «бого-отмѳтными» книгами.
2) Свое изложеніе борьбы христіанства съ язычествомъ г. Азбукинъ ограничиваетъ концомъ XIV в., на томъ основаніи, что въ этомъ вѣкѣ или къ концу его борьба христіанства съ язычествомъ какъ съ религіей будто-бы закончилась, далѣе приходилось уже бороться исключительно съ двоевѣріемъ, а затѣмъ съ XVI—XVII в. съ остатками язычества въ формѣ суевѣрій, народныхъ примѣтъ, повѣрій, обрядовъ, утратившихъ языческое значеніе. Но съ такимъ установленіемъ періодовъ въ исторіи древне-русскаго язычества трудно согласкься. Слова и поученія противъ язычества сохранились въ спискахъ XIV—XV в. и ни откуда не видно, чтобы происхожденіе ихъ относилось къ болѣе раннему времени или чтобы въ нихъ сводились послѣднія счеты съ язычествомъ, какъ съ религіей. Вѣрованія въ языческихъ боговъ не были забыты и въ слѣдующіе затѣмъ вѣка, а двоевѣріе и церковно-литературная борьба съ нимъ по прежнему продолжалась и послѣ XIV в., при чемъ болѣе обильный матеріалъ для изученія того и другаго относится именно къ позднѣйшимъ вѣкамъ, почему этимъ матеріаломъ приходилось пользоваться и г. Азбукину. Кромѣ того, если г. Азбукинъ имѣлъ въ виду
прослѣдить борьбу съ «остатками» язычества, то уже никакъ не слѣдовало прерывать исторію этой борьбы XIV в., напротивъ, слѣдовало довести ее, по крайней мѣрѣ до конца XVI в., до разсмотрѣнія извѣстныхъ постановленій Стоглаваго Собора изложенныхъ въ 41 и другихъ главахъ «Огоглавника». Но къ сожалѣнію, вообще исторіи - то этой борьбы и не дается въ книгѣ г. Азбукина,—затрогиваются лишь нѣкоторыя стороны, указывающія на дѣйствительное существованіе нѣкоторой борьбы, которую, однако же, ни въ какомъ случаѣ нельзя назвать «литературной», скорѣе ее можно назвать просто церковной или церковно-правительственной.
3) Умственное и религіозно-нравственное развитіе русскихъ язычниковъ до принятія ими христіанства при Владимірѣ Св. представляется г. Азбукину на уровнѣ самаго дикаго, первобытнаго варварства: «ни храмовъ явыческихъ не было у нихъ, ни жрецовъ, ни культа съ общественнымъ богослуженіемъ» (стр. 3), въ нравственномъ же отношеніи— «чувственныя потребности у нихъ не знали границъ», царила «родовая месть», «убійства изъ-за ссоръ», принесеніе чело-вѣческихъ жертвъ богамъ (4 стр.), словомъ, всецѣло они жили еще въ условіяхъ, какъ одъ выражается—«ранвѣйшаго міросозерцанія», а потому полагаетъ г. Азбукинъ, перемѣна вѣры нисколько «не коснулась ихъ внутренняго душевнаго склада», и «если бы, но его словамъ, князю Владиміру вздумалось принять не христіанство, а іудейство или магометанство, то русскій народъ навѣрно отнесся бы и къ этому съ одинаковою радостію» (стр. 6). Вотъ почему, говоритъ онъ, «Русь быстро вся окрестилась, покрылась храмами» (стр. 4), и тутъ же, въ подтвержденіе, приводитъ выдержку изъ извѣстнаго слова митрополита Илларіона: «Господи, Господь нашъ, яко чудно имя Твое по всей земли» и проч., у котораго, однако же, упоминаются и «капища» языческія, и «идолы», а черезъ двѣ страницы дѣлаетъ ссылку на поученіе XIV в., доказывающую, что язычество еще было сильно и въ этомъ вѣкѣ й продолжало жить съ своими богами и вѣрой въ нихъ (Тихонравовъ «Лѣтоп. рус. литер.» томъ IV, отд. Ill, стр. 107; наше издан. «Памяти, древн рус. церк. учит. литер.» вып. III, стр. 237 и сл.). Все это какъ-то странно, трудно допустимо безъ очевидныхъ противорѣчій: «равнѣйшее міросозерцаніе дикарей», быстрое и мирное распространеніе христіанства («Русь быстро вся окрестилась») и проч., и—упорное господство языче-
скихъ вѣрованій, засвидѣтельствованное историческими памятниками, отсутствіе храмовъ,жрецовъ, жертвоприношеній, и, наряду съ этимъ—упоминанія о капищахъ, идольскихъ, требахъ и трѳбнщахъ, о волхвахъ, обрядахъ и суевѣріяхъ языческаго характера. Намъ думается, эти протоворѣчія устранятся сами собою, но вмѣстѣ съ тѣмъ и вся исторія распространія христіанства въ древней Руси представится въ соверш енно иномъ освѣщеніи, чѣмъ въ какомъ рисуется она въ воображеніи г. Азбукина, подъ вліяніемъ воздѣйствія на него нѣкоторыхъ историковъ (Костомарова, Щапова и др)—въ иномъ освященіи, говоримъ мы, если сопоставить и сравнить напр. двухъ истинно-русскихъ и типичнѣйшихъ представителей язычества и христіанства въ Руси до-моягольской—автора-пѣвца с Слова о полку Игоревѣ* и Великаго кн. Владиміра Мономаха въ его «Поученіи». Языческій и миѳо-эпическій складъ представленій и всего міросозерцанія пѣвца «Слова о полку Игоревѣ», не тронутый вліяніемъ христіанства, не подлежитъ ни какому сомнѣнію. Но возмитѳ его взглядъ на русскую землю, на княгей, отчетливое сознаніе необходимости единства и объединенія между ними, горячую любовь къ родинѣ и всему родному, поэтически-восторженное поклоненіе прелести любви и семейно-родственныхъ отношеній? И есть ли въ немъ, въ его религіозно-нравственномъ міропредставленіи, что-нибудь такое, что дѣлало бы изъ него «дикаря» съ самымъ «равнѣйшимъ міросозерцаніемъ», какъ представляюся г. Азбукину наши предки первыхъ вѣкрвъ принятія христіанства на Руси? Пѣвецъ «Слова» въ своемъ міросозерцаніи во всемъ родственъ и близокъ къ сказителямъ — пѣвцамъ русскихъ былинъ, какъ и самыя былины, въ основныхъ чертахъ, сходны съ «Словомъ о полку Игоревѣ», хотя и сказалось на нихъ вліяніе христіанства, мало этого, пѣвецъ «Слова», личность котораго столь рельефно выступаетъ въ его лирическихъ отступленіяхъ отъ эпически-покойнаго былевого повѣствованія о «недавно-быломъ», живо напоминаетъ христіански-воспитаннаго, благочестиво-настроеннаго лѣтописца Нестора. Онъ весь тотъ же, чт5 и Несторъ, съ тѣми же чертами нравственнаго міропредставленія и отношеній къ родной землѣ, и ему не достаетъ только одного—сознанія, что вѣра Христова освѣтила и просвѣщаетъ русскій народъ, этого радостнаго сознанія, которое проникаетъ все существо прѳп. лѣтописца Нестора. Равнымъ образомъ, и Владиміръ Мономахъ въ его поученіи
выступаетъ нѳ столько съ его христіански-религіозными вѣрованіями и взглядами, сколько складомъ его нравственнаго міросозерцанія, глубоко-христіанскаго, освѣщающаго всѣ черты его личности: мыслимо ли было такое нравственное перерожденіе и перевоспитаніе для однаго изъ тѣхъ, которые выходили изъ народа, по своему умственно-нравственному pas-витію имѣвшаго возможность воспринимать одну только внѣшнюю сторону христіанства, какъ представляетъ себѣ это г. Азбукинъ, при томъ, возможно ли это для человѣка, который отъ юныхъ лѣтъ до конца жизни велъ самую бурную, дѣятельную жизнь, какимъ былъ Владиміръ Мономахъ? Возможно только подъ однимъ условіемъ, если допустить, что наши предки славяно-руссы, навсегда поселившіеся въ предѣлахъ юго-западной Россіи и положившіе уже первые основы гражданственности и государственнаго строительства, въ моментъ принятія и распространенія христіанства находились на гораздо болѣе высокой ступени культурнаго и религіозно-нравственнаго развитія, чѣмъ въ какомъ находятъ ихъ нѣкоторые изъ нашихъ историковъ, и что въ ихъ душѣ и въ общемъ складѣ ихъ міросозерцанія сохранились и живы были еще зародыши тѣхъ возвышенныхъ понятій о Богѣ, о мірѣ, человѣкѣ, какія они могли имѣть еще въ своей арійской прародинѣ временъ' происхожденія древнѣйшихъ гимновъ Ригъ—Вѣды (KoSgi, Weber, Max. Müller, Burunuf и др.) и какія должны была унести съ собою, отправляясь въ длинное, многовѣковое отдаленнѣйшее странствованіе до мѣстъ ихъ постоянной осѣдлости и культурно-гражданскаго обоснованія и развитія въ ярѳдѣлахъ южной и сѣверной Россіи. И это вполнѣ подтверждается данными до-исторической археологіи, сравнительной миѳологіи и исторіей языка, жизни, быта арійскихъ племенъ, въ частности, у славянъ юго-западныхъ и восточныхъ. Въ X и XI вв., когда христіанство начинаетъ окончатсльпо утверждаться и распространяться у славяно-руссовъ, ихъ языческія религіозныя вѣрованія какъ разъ находились на ступени перехода отъ религіознаго культа временъ семейно-общественнаго уклада жизни къ культу жрече-ски-общественному, во всей его необходимой обстановкѣ—съ храмами, идолами, жрецами и жреческими моленіями и жертвоприношеніями. Но этогъ переходъ еще не совершился, це установился окончательно, и такой моментъ какъ нельзя болѣе былъ благопріятенъ для перемѣны вѣры у славяно-рус-
совъ, въ часности, для перехода ихъ въ христіанство. При тонъ нужно помнить, что христіанство очень рано появилось въ предѣлахъ южной Россіи, медленно, ивъ вѣка въ вѣкъ, распространялось здѣсь задолго до принятія его при Игорѣ, св. Ольгѣ и Владимірѣ св., и что, не смотря на то, окончательное принятіе и распространеніе его при Владимірѣ и слѣдующихъ князьяхъ совсѣмъ не было такимъ мирнымъ и «безкровнымъ», какимъ рисуется по нѣкоторымъ ораторски-восторженнымъ отзывамъ лѣтописцевъ и проповѣдниковъ, не отвѣчавшимъ дѣйствительности (си. Голубинскаго, Исторія рус. церк., т. I перев. полн., изд. 1901 г.). Все это необходимо имѣть въ виду, чтобы устранить и объяснить тѣ противорѣчія, которыя указаны выше, а вмѣстѣ и то «раннѣй-шее міросозерцаніе» славяно-руссовъ язычниковъ, о которомъ говорить г. Азбукинъ.
4) Положительно ничѣмъ уже нельзя извинить и простить г. Азбукину неправильные взглядъ и скудость его свѣдѣній по исторіи древне-русской проповѣди. Имѣя дѣло, главнымъ образомъ, съ произведеніями древне-русскаго проповѣдничества, онъ знакомъ съ нимъ, повидимому, только по устарѣвшему и плохому «Очерку исторіи русской проповѣди», анонимнаго автора, и потому высказываетъ такой взглядъ на нее, который теперь уже всѣми оставленъ. «Личная иниціатива и наблюдательность пастырей надъ народной жизнью, по его словамъ, проявлялись въ поученіяхъ, сравнительно, очень рѣдко»—они подражали византійскимъ образцамъ, заимствовали изъ нихъ, да къ тому же, въ большинствѣ, ихъ проповѣди совсѣмъ и не доходили до народа, потому что назначались «преимущественно для жителей тогдашнихъ столичныхъ городовъ» (стр. 19), а съ XIV в. русская проповѣдь и совсѣмъ падаетъ: «Мѣсто учительнаго слова, говоритъ онъ, заступаютъ административныя распоряженія, которыя, какъ мѣры чисто дисциплинарныя, могли вліять не на воззрѣнія, а на его внѣшнюю жизнь. Проповѣдничество ограничивается составленіемъ сборниковъ (хотя, замѣтимъ на это, важнѣйшіе изъ такихъ сборниковъ и наиболѣе извѣстные и употребительные въ древней Руси появились именно до XV в.—см. наши прим. къ дрёвне-рус. поуч. въвздав. вами «Памятникахъ», вып. ЛІ, стр. 253—257), — • переписываніемъ ранѣе употреблявшихся поученій, а церковное учительство—уставными чтеніями святоотеческихъ твореній» (Очеркъ лит. бор., стр. 17). Такой
взглядъ на состояніе нашего церковнаго учительства, не говоря уже о времени до XIY в., положительно невѣренъ даже и въ отношеніи къ XY—XVI вв. Впервыѳ онъ бшъ высказанъ npeoctf, Филаретомъ Черниговскимъ въ его «Истор. рус. цѳр.» (т. III, стр. 144 и сл., изд. 1888 г.), а затѣмъ развитъ и представленъ въ болѣе мрачномъ освѣщеніи Щаповымъ въ его книгѣ: «Русскій расколъ старобрячества» (Каз. 1859 г.). Но этотъ взглядъ блестяще былъ опровергнутъ покойнымъ проф. II. Ѳ. Николаевскимъ въ его статьяхъ, помѣ-щеппыхъ въ «Журналѣ Министерства Народи. Просвѣщ.», вышедшихъ и отдѣльной брошюрой, подъ заглавіемъ: «Русская проповѣдь въ XV и XVI вѣкахъ» (Спб. 1868 г.). «По понятіямъ тѣхъ временъ, говоритъ о. Николаевскій, проповѣдь должна была служить откликомъ на запросы общества; она должна врачевать народныя язвы; ея направленіе должно быть всесторонне, она должна стремиться къ полному водворенію христіанства между инородцами языческими, къ возстановленію спокойствія въ самой церкви, среди умножавшихся еретическихъ заблужденій; она должна возстановить въ народѣ нравственность и уничтожить въ немъ тѣ грубые пороки, которые особенно бросались въ глаза пріѣзжавшимъ въ Россію иностранцамъ; она должна была слѣдить за ходомъ общественной жизни русской, такъ или иначе, опредѣлить отношеніе народа къ государству и правительству, отношеніе властей къ народу, и тѣмъ и другому начертать образъ дѣятельности вѣр-пый, особенно въ трудныя, несчастныя годины Россіи; наконецъ, она, но намѣренію духовенства, должна направить ва правый путь семейную частную жизнь русскихъ и черезъ нее подготовить хорошихъ дѣятелей для церкви и государства» (указ. брошюра проф. Николаевскаго, стр. 19 — 20; ср. «Памятники», выпускъ III, стр. 302 — 303), Очевидно, такая живая, близкая къ современности проповѣдь XV —XVII вв. должна была имѣть свое соотвѣтственное этому развитіе и въ предъидущихъ вѣкахъ, и—дѣйствительно его имѣла. Но г. Азбу-кинъ совсѣмъ не знаетъ о статьяхъ проф. П. Ѳ. Николаевскаго о древне*русской проповѣди. Что же касается такъ называемыхъ «уставныхъ чтеній», то и они имѣли не то значеніе, какое приписываетъ имъ г. Азбукинъ (см. объ нихъ въ академической рѣчи проф. И. К. Никольскаго: «Историч. особенности въ постановкѣ церковно-учительнаго дѣла въ Московской Руси (XV — XYII вв.»). Снб. 1901 г.
5) Зависимость г. Авбукина отъ Аѳанасьева обнаруживается даже въ томъ, что во многихъ мѣстахъ, дѣлая заимствованія, не указываетъ, что все беретъ у него, вмѣстѣ съ приводимыми у него цитатами (напр. стр. 21 —22 цѣликомъ взята изъ Аѳанасьева: «Поэтич. воззр. слав. на прир.» томъ II, стр. 268 — 269, на стр. 24—Аѳан. II, 266, стр. 43—46, Аѳан. III, 316 — 319, 322,—стр. 49—Аѳан. III, 417,—стр. 53—Аѳан. I, 337, стр. 60—Аѳан. I, 345, при-мѣч., стр. 65 — Аѳан. I, 334, стр. 73 — Аѳан. III, 730, стр. 126—Аоан. I, 431 и J 47).-—Въ сообщеніяхъ о народныхъ игрищахъ, о скоморохахъ, о судьбѣ и долѣ, о русалкахъ — не видно, чтобы онъ зналъ спеціальныя новѣйшія изслѣдованія о всемъ этомъ такихъ ученыхъ, какъ Микло-шичъ, Ягичъ, Веселовскій, Краузъ.
Указывая всѣ эти недостатки въ трудѣ г. Азбукииа, я долженъ, конечно, заявить, что особенной научной цѣнности его изслѣдованіе не представляетъ, да и самъ ѳнъ едва ли разсчитывалъ на это, давая скромное названіе своему сочиненію: «очеркъ» и пр. Но имѣя въ виду, что собранный г. Азбукинымъ довольно значительный матеріалъ обработанъ и изложенъ, согласно его плану, послѣдовательно стройно, и вопросъ, взятый имъ, разсмотрѣнъ и представленъ въ его книгѣ болѣе или менѣе всесторонне, въ надлежащемъ, хотя и не совсѣмъ правильномъ пониманіи и освѣщеніи его сущности и частностей,—я полагалъ бы, что сочиненіе г. Лзбукина, съ указаннымъ заглавіемъ, можетъ бытъ удостоено половинной преміи имени митрополита Макарія или иэвѣ< тной части ея, а если это окажется невозможнымъ, то—похвальнаго отзыва.
Заслуженный ординарный профессоръ Академіи
Александръ Пономаревъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная акаде-мия — высшее учебное заведение Русской Православной Церкви, готовящее священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области бо-гословских и церковных наук. Учебные подразделения: академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет иностранных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках компьютеризации Санкт-Пе-тербургской православной духовной академии. В подготовке элек-тронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта — ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор проекта — про-ректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Материалы журнала готовятся в формате pdf, распространяются на DVD-дисках и размещаются на академическом интернет-сайте.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
