CC BY
59
УДК 80
ЛИНГВОСЕМИОТИЧЕСКОЕ КОДИРОВАНИЕ/ДЕКОДИРОВАНИЕ
В СЛЕНГЕ
© 2009 г. Е.А. Редкозубова
Педагогический институт Pedagogical Institute
Южного федерального университета, of Southern Federal University,
344082, г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 33, 344082, Rostov-on-Don, B. Sadovaya St., 33,
rspu@rspu. edu. ru rspu@rspu. edu. ru
Представлены результаты применения лингвосемиотической методики типологизации сленга как феномена кодированной коммуникации. Данная методика предполагает определение таких параметров, как гипертип кода, типы коммуникации, языковых функций, используемых кодов, способы кодирования/декодирования.
Ключевые слова: сленг, семиотика, кодирование, декодирование.
The results of the linguosemiotic typology of the coded communication phenomena - slang in particular - are presented in the article. Such features as the hyper type of code, types of communication, language functions, used codes and the ways of coding/decoding are defined.
Keywords: slang, semiotics, coding, decoding.
Современное языкознание как в России, так и за рубежом, возвращаясь к проблеме терминологического разграничения арго, жаргона и сленга, все более склоняется к намерению отделить эти феномены на основе изучения процессов семиозиса, которые регулируются социумом, стремящимся к нетривиальному означиванию и специфической (эмоционально-оценочной) интерпретации окружающей действительности, тем самым формируя особую картину мира. Это касается как отдельных этносов, так и каждой социальной группы или группировки, в них выделяющейся. Лингвосемиотиче-ский подход к анализу кодированной коммуникации предполагает последовательное развертывание ряда признаков, по которым возможна типологизация продуцируемых в ходе кодированной коммуникации знаков -как вербальных, так и невербальных. Для этих целей релевантны, на наш взгляд, следующие параметры ти-пологизации, которые в дальнейшем позволят провести демаркационную линию между исследуемыми феноменами кодированной коммуникации - арго, жаргоном и сленгом.
Предлагаемая лингвосемиотическая методика разграничения состоит из шести этапов.
На первом этапе выявляется гипертип применяемого кода, понимаемый как обобщенная совокупность знаков, определяющая полноту - ограниченность доступности смысловой информации о номинируемом объекте, субъекте, действии, состоянии или процессе окружающего мира. Выявляется способность такого гипертипа к конвенциализации, определяется его коммуникативный регистр (широта - узость пользователей кодом), устанавливается степень его рестриктивности/доступности широкому социуму.
На втором этапе соответственно определяется тип кодированной коммуникации по степени предельности -непредельности (закрытости - открытости) с промежуточным состоянием частичной закрытости/открытости.
На третьем этапе выявляются типы исполняемых кодированными номинациями языковых функций, что важно в плане выявления значимости той или иной функции для формирования феномена кодированной коммуникации в целом и определения прагматических и иных целей пользователей тем или иным типом кода и кодирования в ходе кодированной коммуникации.
На четвертом этапе выделяются и изучаются типы лингвосемиотического кодирования с попутным определением доминирующего и второстепенных типов в зависимости от кодированной сущности рассматриваемого коммуникативного феномена (арго, жаргон, сленг). При типологизации учитываются такие параметры, как яркость денотата, его информативная насыщенность, образность и экспрессивность номинации, наличие/отсутствие параметра отчужденности от социума, характеризующего наличие/отсутствие асоциального и антиинституционального отношения члена группы, применяющего номинации исследуемого феномена в кодированной коммуникации. Кроме того, изучается реалии-зация в соответствующем типе кодированной коммуникации степеней воздействия, которые обычно представлены формами презентации, самопрезентации и манипуляции [1].
На пятом этапе исследуются типы кодов, применяемых в коммуникации - вербальных (собственно языковые экспликации), вербально-невербальных (например, идеологический/асоциальный) и невербальных (перцеп-туальный, кинесический, поведенческо-регулятивный).
Наконец, на шестом этапе выявляются и изучаются способы кодирования, представленные семиотически (иконический, паралингвистический, криптографический), лингвистически (ономастический, лексико-се-мантический, идиоматический) и дискурсивно (фонологический, тональный и синтактико-интерпретативный).
В результате применения такой методики оказалось возможным представить матрицу лингвосемио-
тического кодирования, наложение которой на все три рассматриваемых феномена кодированной коммуникации позволит их терминологически и сущностно разграничить.
Если семиотические процессы в таких феноменах кодированной коммуникации, как арго и жаргон, характеризуются прежде всего своей социальной закрытостью (арго) или профессиональной полугерметичностью (жаргоны), то сленг явно демонстрирует свою открытость и декодированность, основанную на тесной взаимосвязи членов этноса и зависимости социума от феноменов его же институциональной деятельности.
Базовыми определяющими факторами процесса отделения сленга от прочих феноменов кодированной коммуникации, как это констатируется многими исследователями нестандартной (разговорной, сниженной) речи, являются социальная, гендерная, расовая/этническая, религиозная, региональная и экономическая формы дифференциации населения планеты. Так, американская исследовательница М. Руссо прямо указывает на то, что сегодня реальное (концептуальное) содержание термина «сленг» далеко ушло от прежних представлений лингвистов о его природе и функционировании: «"Slang" is a linguistics term defined as the use of highly informal words and expressions that are not considered standard in the speaker's dialect or language. But what we really think of and know about slang is far more involved and personal than just a politically-correct textbook definition. It differs by gender, race, region, and income, among many other variables, reflecting and affecting all societal and socioeconomic stereotypes. Every social group uses some type of slang, and by association, those words and grammar become property of that group, something that defines them in a certain way. In the modern world, slang has become so much a defining trait of so many groups that it is impossible to ignore the impact it has had on western society. Unfortunately, much of the impact it has had is by underscoring social and class separations. The development of slang begins in social circles, which often brings to mind cliques of teenagers, minorities and soldiers. But not all slang remains characteristic to the group it began in; some types of slang expand across generations and become accepted standard language because social conditions make them fashionable or people have become used to hearing and using them» [2].
М. Руссо совершенно справедливо, на наш взгляд, отмечает, что природа современного сленга - это природа социального протеста, причем это не лингвокульту-рологическая и семиотическая оппозиция «свои - чужие», как это присуще арго и жаргону. Противопоставленность в сленге, по ее мнению, определяется, с одной стороны, институциональным и этническим неравенством (например, Caucus-American speech vs. Afro-American speech; law-oriented educated high class speech vs. rebellious uneducated low class speech), а с другой - конфликтом поколений (youth vs. peers).
К. Ибл также признает присущую сленгу институциональную и этническую оппозитивность [3, c. 46]. Той же точки зрения на природу сленга придержива-
ется и Дж. Рот-Гордон: «Slang is an aggregate of shared lexical resources that are perceived to lack legitimacy, most often due to their association with speakers who have not been endowed with meaning-making rights by the dominant society» [4, c. 13].
Отечественные исследователи сегодня склонны считать сленг неформальным языком протеста против институциональности: известный российский семи-олог и антрополог Т.Б. Щепанская, рассматривая историю советского андерграунда как мощно развившуюся в эпоху застоя СССР субкультуру творческой молодежи, констатирует ее протестный характер и пишет о целой системе жаргонов этой группы, жизнеспособность которой такова, что многие рожденные в недрах этой системы лексические единицы постепенно широко апробировались широким социумом и поменяли статус, превратившись в сленгизмы, которые и в российской кодированной коммуникации имеют хождение [5]. Русский сленг пронизан протестом и презрением к институциональности, однако его коды совершенно открыты практически для всех носителей языка. Сегодня для любого прозрачны значения таких лексем 80-х, как «халява» и «халявщик», «шарить в математике», «шизануться», «тусовка», «кайфовать», «понты» и «понтоваться», «стеб», «прикалываться», «фанат», «врубиться» и т.п.
Сегодня очевидна условность профессиональных классификаций сленга - военный, морской, железнодорожный и т.п., которые ранее предпринимались отечественными исследователями. Нам представляется, что профессионально ориентированные социолекты как феномены кодированной коммуникации являются жаргонами, находящимися в стадии перехода в сленг, но не полностью. Как только жаргон понимаем широким социумом, он становится сленгом: открытость жаргона и его переход в категорию сленга определяются широким знакомством социума с его единицами через «социальных декодеров» - тех его носителей, которые вышли из полузакрытой группы, «рассекретив» значение жаргонных словечек, тем самым придав им статус сленгизмов. Хорошим примером такого положения дел является ситуация с военной кодированной коммуникацией. Проанализируем материал словаря военного сленга, составленного А. Петровым и размещенного в сетевой солдатской энциклопедии [6], и убедимся в том, что лексикон, имеющий хождение в российской армии, демонстрирует процесс вторичного означивания или вторичной номинации. Так, типично военная терминологически профессиональная жаргонная аббревиация БТР (бронетранспортер) каждому, отслужившему в рядах Вооруженных сил СССР и России, известна также в значении «большой, тупой». Диминутивная форма этой же единицы -«БТРчики» - стала широко известным сленгизмом, обозначающим бельевых вшей как истинного бедствия для любой казармы.
Давно раскодированы для коммуникации такие жаргонные слова из неуставной военной коммуникации, как «дембель» (военнослужащий, увольняющийся в запас), «годок» (военнослужащий рядового состава, прослу-
живший год), «дед» (военнослужащий, готовящийся к увольнению в запас), «дух» (военнослужащий, только приступивший к службе и не принявший военную присягу), «слоняра» (военнослужащий первого года службы, принявший военную присягу), «черпак» (военнослужащий, отслуживший в армии первые полгода).
Широко представлены в русскоязычном военном сленге как открытом коде номинации протестного характера, например, такие, как номинации нарушений армейской дисциплины, дисциплинарных наказаний и мест их применения («губа», «кича», «псарня» = гауптвахта, «залет» = 1 - нарушение какого-нибудь дедовского закона, правила, обычая и т.д., как правило, несет за собой наказание. 2 - нарушение воинской дисциплины, обнаруженное командованием; «залететь», «встрять» = = попасться, засыпаться; «залётчик» = нарушитель воинской дисциплины; «самоволка» = самовольная отлучка; самовольщик = солдат, находящийся в самовольной отлучке, или солдат, чье пребывание в самовольной отлучке обнаружено командованием).
К протестным декодированным и открытым для социума номинациям относятся также сленгизмы, номинирующие командную иерархию армии: это знаки презрительного именования командного состава («гена» = генерал; «лесник» = генерал (здесь основа номинации - ветви дуба в геральдических знаках генеральского мундира); «собака» = сержант; «рекс» = = ефрейтор; «кусок», «прапор», «прапорюга» = прапорщик; «сундук» = мичман; «мамлей» = младший лейтенант; «летеха, летюха, литеха, литер» = лейтенант; «кэп» = капитан; «шакал» = 1) военнослужащий со званием прапорщика или выше (из командного состава); 2) офицер любого ранга и т.п.).
Открытость и декодированность - параметры сленга как феномена кодированной коммуникации в стадии перехода из жаргона в широкое употребление (т.е. собственно в сленг), могут также быть проиллюстрированы лексемами, которые ранее были закреплены в герметических феноменах, а именно в русском воровском арго и тюремном жаргоне. Здесь прямо прослеживается социальная обусловленность такой семиотической трансформации: знаки уголовной и пенитенциарной русскоязычной коммуникации перекочевали в коммуникацию военных вследствие губительного решения правительства СССР, принятого в 50-60 гг. ХХ в. и касавшегося призыва на службу в рядах Вооруженных Сил Советского Союза осужденных граждан и выпущенных на свободу.
К таким номинациям относятся, например, элементы тюремного лексикона, обозначающие быт и отношения в тюремной среде:
1) номинации пищи и процесса ее принятия («бацилла» = сливочное масло; «болты», «дробь» = перловка или любое блюдо с этой крупой; «картофан» = картофель; «каша» = картофельное пюре; капуста, перемешанная с картофелем (так называемое рагу овощное); «фазанка» = пшенная каша; «хмырь» = еда, чаще та, которую можно спрятать в карман; «чифан» = еда; «чи-фанить» = есть; «зачифанить» = съесть; «почифанить» = = поесть; «начифаниться» = наесться и т.п.);
2) оценочные номинации распорядка и поведения и помещений в закрытом социуме тюремного происхождения («хезер» = парко--хозяйственный день, когда наводится порядок в казарменных помещениях и закрепленных территориях; «врубаться» = понимать, разбираться в нормах солдатского быта (значение из русского тюремного арго = разбираться в тонкостях тюремной иерархии и правил поведения в камере); «гарцевать» = 1) вести себя нескромно, напоказ; 2) кутить, веселиться, гулять;
3) номинации презрительного отношения к представителям чужого - нерусского - этноса («азер» или «айзер» - азербайджанец; «ара» - армянин; «беджо» -грузин; «бульба», «бульбаш» - белорус; «молдаван» -молдаванин; «хохол» - украинец; «чукча» = 1) представитель азиатской, кавказской нации; 2) тупой, непонятливый человек; «чурбан», «чурка» = 1) представитель азиатской, кавказкой нации; 2) тупой, непонятливый человек, и др.);
4) презрительные номинации внешнего вида и конституции человека, а также его характера или поведенческих качеств («шпала» = очень высокий и худой военнослужащий; «шкаф» = крупный, большой человек; «шланг» = человек, отлынивающий от работ; грязный, опустившийся человек; «стукач», «стука-чок» = доносчик; «стучать» = доносить командованию о каких-либо действиях, противоправных с точки зрения воинских уставов, но соответствующих нормам солдатского быта; «настучать», «стукануть» = донести; «стук» = донос; «обуреть», «оборзеть» = выказывать непослушание старослужащему (в тюремном арго - не выполнять приказы вора в законе).
Разгерметизированная природа сленга как феномена кодированной коммуникации подтверждается фактами разных языков. Так, О.В. Олейник, исследуя динамику проникновения сленгизмов в современную немецкую разговорную речь, отмечает: «Источником пополнения сленга могут быть профессионализмы, диалектизмы, вульгаризмы, арготизмы, но это не дает основания сводить воедино совершенно разные пласты лексики, так как языковой материал нередко указывает на факты перехода слов и выражений с течением времени из одной группы в другую. Бывшие арготизмы и жаргонизмы в рамках сленга участвуют в дальнейших словообразовательных процессах. Например, наряду с единицей из воровского арго das Moos (aus der Gaunersprache) -'деньги' в сленге представлено отыменное прилагательное, построенное по модели причастия II bemoost - 'денежный'. Существительное из воровского арго der Knast -'тюрьма' обнаруживает в сленге ряд производных: der Knasti - 'зэк', der Knastologe - 'тот, кто отсидел срок или знаком с укладом тюремной жизни', die Knastologie -'опыт тюремного заключения'» [7, с. 13].
К. Ибл свидетельствует, что подобные процессы протекают сегодня и в североамериканском сленге: «...slang's informality, group identification, and opposition to authority have lost effect in the U.S. today: everyone seeks to be informal; slang is used more often to affiliate with an attitude or style than a particular group; and slang speaking has become less rebellious» [3, с. 47].
Речь, правда, идет о включении сленгизмов в обыденную коммуникацию, в то же время, как представляется, сленг все еще остается в США «языком протеста» и оппозицией языку стандарта. В подтверждение этого приведем мнение Дж.Е. Лайтера, автора и главного редактора авторитетнейшего издания словаря американского сленга, которое он высказал в интервью журналисту известного американского издания «American Heritage Magazine» Х. Роусону:
«Slang is a reaction to standard language. To have slang, I think you need to have a tradition of education to emphasize the importance of the standard language. You also need to have a stratified society with a certain amount of mobility in it, so very different kinds of people have opportunities to mingle. Finally, I think you have to have an established cultural tendency toward irreverence. You have to have the standard and at the same time a popular skepticism about it.» [8].
Исследователи современного сленга также констатируют, что его разгерметизированность способствует когнитивному освоению сленговых единиц широким социумом [9]. Кроме того, важным фактором, способствующим свободному декодированию сленговых номинаций, оказывается этническая открытость. Этноспе-цифика современного сленга становится его отличительной характеристикой и одновременно параметром, отграничивающим его от прочих феноменов кодированной коммуникации.
Таким образом, характеризуя сленг как феномен кодированной коммуникации, выделим отграничивающие его от прочих соположенных явлений (арго и жаргон) параметры:
1. Гипертип кода: широкий (полностью разгерме-тизованный, изначально предназначенный для узкого круга коммуникантов, но понимаемый и употребляемый посторонним социумом).
2. Тип коммуникации: этноспецифический кодированный, но практически полностью дешифрованный для широкого социума.
3. Типы исполняемых языковых функций по убыванию значимости:
а) первоначально метаязыковая, при создании ориентированная на создание кода (шифрование), но с течением времени уравнивающаяся по значимости с рефе-ренциальной/идентификационной и экспрессивной;
б) референциальная/идентификационная (создание особого контекста, понятного только для адресата и адресанта);
в) экспрессивная (релевантная для коммуникации как внутри [этно]специфического сообщества, так и для социума, использующего результаты его деятельности);
г) фатическая (релевантная в ходе всей коммуникации);
д) конативная (ориентация на адресата);
е) поэтическая (тексты (этно)специфического сообщества в посланиях остальному миру - прецедентные тексты и т.п.).
Поступила в редакцию
4. Типы лингвосемиотического кодирования/декодирования (по убыванию значимости применения):
а) этноспецифическое;
б) (а)социальное (антиинституциональное);
в) образно-экспрессивное;
г) презентационное (манипулятивное);
д) предметное/информационное.
5. Типы используемых кодов:
а) этноспецифический;
г) вербальный;
д) поведенческо-регулятивный;
е) идеологический или (а)социальный.
6. Способы кодирования/декодирования:
а) этноспецифический семиотический (икониче-ский, паралингвистический);
б) (семиотико)вербальный (лексико-семантический и идиоматический);
в) дискурсивный (фонологический, тональный и синтактико-интерпретативный).
Как видим, базовой особенностью сленга как феномена кодированной коммуникации в отличие от арго и жаргонов является его разгерметизированный, открытый и постоянно обновляющийся характер за счет интенсивного неологического процесса, обусловленного различными причинами, в частности межкультурными контактами этносов.
Литература
1. Олянич А.В. Презентационная теория дискурса. Волгоград, 2004. 507 с.
2. URL: http:// www.tiscali.co. uk/reference/encvclopa edia/hutchinson/m0005986.html (дата обращения: 02. 09.2007).
3. Eble C. Youth Slang Studies in the USA // Ju-gendsprache/Langue des Jeunes/Youth Language / ed. by J.K. Androutsopoulos. N.Y., 1998. № 3. Р. 35-48.
4. Roth-Gordon J. Slang and the Struggle over Meaning. PhD dissertation. The University of Arisona Library, 2002. URL: http://www.u.arizona. edu/~jenrothg/ Je-nRothGordon diss.pdf (дата обращения: 02.09. 2007).
5. Щепанская Т.Б. Система: тексты и традиции субкультуры. СПб., 2004. 286 с.
6. Петров А.А. Словарь военного сленга. URL: http:// www.nm.ru (дата обращения: 02.03.2006).
7. Олейник О.В. Немецкие сленгизмы в свете неологической теории : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Самара, 2007. 24 с.
8. American Heritage Magazine. 2003. October. Vol. 54, is. 5.
9. Гуральник Т.А. Лингвистические маркеры социокультурного пространства в сфере неономинации (на материале американского варианта английского языка) : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Самара, 2006. 20 с.
1 апреля 2008 г.
