CC BY
101
О.С. Панкрашова
Барнаул
ЛИНГВОПЕРСОНОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ВВОДНЫХ КОНСТРУКЦИЙ
Антропоцентрический подход к исследованию языковых явлений обусловил формирование нового направления - лингвоперсоно-логии, объектом изучения которого выступает личность носителя языка. На данный момент выделяют два аспекта лингвоперсонологии: персонологию в языковом измерении как аспектуальное направление персонологии, где «языковые свойства личности выступают средством решения внешних для лингвистики задач <...> нередко языковые характеристики лишь дополняют, верифицируют, подтверждают то, что выделено на основе собственно психологических, социологических, педагогических параметров» [Голев, Сайкова, 2007: 8-9]; лингвистику в персонологическом измерении, предполагающем изучение языка, текста, речевой деятельности через призму характеристик личности.
Наша статья написана в русле второго направления. При таком подходе типы языковой личности выявляются, исходя из результатов исследования, типизации и типологизации продуктов речевой деятельности индивида - персонотекстов [1].
Продолжая традицию уровневых исследований в области типологии и диагностики языковой личности (Н.Б. Лебедева, Е.Н. Тата-ринцева, Е.А. Аввакумова, Т.И. Киркинская и пр.) [2], опираясь на идею о поликомпонентной организации языковой способности (Ю.Н. Караулов, Г.И. Богин, Р. Джакендофф и пр.) и рассматривая компоненты языковой способности в соотнесении с уровнями языковой системы, мы обращаемся к исследованию синтаксического аспекта реализации языковой способности и выделяем в качестве отдельного объекта изучения синтаксическую способность языковой личности. Как мы полагаем, посредством синтаксической способности на основе усвоения синтаксической системы языка (синтаксического знания) происходит синтаксическое обеспечение индивидом речемыслительного процесса (синтаксическая деятельность). Результатом синтаксической деятельности языковой личности является синтаксически организованный текст - персонотекст. Таким образом, синтаксическая способность рассматривается как языковая способность, специфически реализуемая языковыми личностями в процессе синтаксической деятельности.
Согласно лингвоперсонологической гипотезе языка, качественное разнообразие языковых личностей (продуцентов) и характеризующих их вариантов языковых способностей проявляется посредством вариативности персонотекстов. Существующие уровневые исследования языковой способности личности изучают различные параметры вариативности персонотекста: орфографические, деривационные, метатекстовые и др. [3]. Основываясь на общепризнанном факте, что вариативность - «одно из постоянных свойств языковой системы, характеризующее все ее уровни (разрядка наша - О.П.) во времена существования языка» [Блинова, 1997: 16] и проведя некоторые исследования синтаксиса персонотекстов, мы вводим понятие синтаксической вариативности персонотекста.
Материалом для анализа полсужили сочинения по картине Г. Кюрбе «Борцы», написанные студентами 1-го и 2-го курсов очного и заочного отделения филологического факультета Барнаульского государственного педагогического университета, в количестве 100 единиц. Данные тексты не являются сочинениями по картине в традиционном понимании, так как перед реципиентами не ставилась подобная задача. После ознакомления с репродукцией они получали задание записать свои мысли по поводу картины в том виде, как им наиболее комфортно. На наш взгляд, подобная форма задания смещала акцент на содержание репродукции, позволяя деактуализовать шаблонный способ описания изображенного в том числе и в синтаксическом плане.
Рассматривая полученный материал как персонотексты, мы исследуем вариативность со стороны говорящего, со стороны речепо-рождения, что, по мнению лингвистов, предполагает рассмотрение вариативности «как разных способов языкового воплощения смысла ситуации события» [Береснева, 1997: 65] (ситуацией события в данном случае выступает содержание картины, по которой написаны сочинения - О.П.).
Необходимо учесть, что, несмотря на тенденцию вариативности «к бесконечной дифференциации вплоть до индивидуальной», возможно и некоторое ограничение этой дифференциации, проявляющееся «в типизируемости вариантов» [Голев, 2004]. В этом случае, изучение вариативности персонотекстов требует разработки параметров, по которым тексты смогут оцениваться и квалифицироваться как типичные или нетипичные. На данный момент выявлены орфографические, деривационные, метатекстовые и пр. параметры варьирования персонотекста [4], мы же пытаемся обнаружить синтаксические [5].
Категория синтаксической вариативности актуализируется при обращении внимания на функционирование синтаксиса в про-
странстве разнообразия типов языковых личностей. Тогда вариативность представляют качественно разнообразные варианты синтаксической языковой способности, носителями которых являются синтаксические языковые личности. Как уже говорилось, варианты синтаксической способности индивидов реализуются ими в процессе синтаксической деятельности и отражаются в персонотекстах. Отслеживая проявление синтаксической способности в текстах как отдельного индивида, так и нескольких продуцентов, мы, во-первых, неизбежно сталкиваемся с наличием определенных схожих и несхожих характеристик синтаксического обеспечения текстопроизводства (получаем параметры синтаксического варьирования антропотекста), во-вторых, выявляем некоторые закономерности в сочетании этих характеристик в пределах продуцированных текстов. Это позволяет классифицировать тексты по типу подобных сочетаний, что и обозначает некоторые варианты синтаксической способности. Последовательное описание полученных вариантов выводит на создание типологии синтаксических способностей личности, а значит, дает возможность говорить о личности определенного синтаксического типа.
Настоящая статья посвящена теоретическому обоснованию исследования лингвоперсонологического потенциала вводных и вставных конструкций, образующих самостоятельные синтаксические единицы в составе предложений. Указанные конструкции образуют дополнительный план сообщения, внося в смысловую структуру текста добавочную информацию: субъективно-модальную и объективномодальную.
В лингвистической практике устоялось мнение о том, что вводность представляет собой иерархическую систему, объединяющую элементы разных уровней языка — слово, словосочетание, предложение, сложное синтаксическое целое. Вводный элемент любого уровня создает надстроечный план высказывания, создавая модальные краски и оттенки, накладываясь на «... грамматический грунт предложения, уже имеющего модальное значение» [Виноградов, 1975].
Современные исследования по разграничению единиц «второго» смыслового плана на вводность и вставность осуществляются в трех направлениях. Первое направление включает лингвистов, считающих невозможным принципиальное разграничение вводных и вставных элементов (А.Н. Гвоздев, А.Г. Руднев, Т.М. Рогозина, Е.П. Седун). Группа лингвистов второго направления (А.Б. Шапиро, И.И. Щеболе-ва, А.Э. Стунгенэ, Т.Р. Котляр) разделяют включенные предложения на вводные и вставные как две самостоятельные категории. Третье направление представлено учеными, стоящими на позиции разграни-
чения вводности и вставности, но рассматривающих их как элементы, сосуществующие в единой синтаксической системе (М.Я. Блох, О.А. Колыхалова, А.И. Студнева, И.С. Тихонова и другие).
В данной работе мы придерживаемся позиции ученых последнего направления и считаем, что одним из основных различий между этими двумя группами конструкций является функциональная нагрузка вводимых говорящим элементов: вводные слова, словосочетания и предложения выражают субъективное отношение говорящего к факту сообщения, а вставные конструкции - сообщение им дополнительных сведений.
Используя тот или другой тип усложнения содержательного плана, продуцент тем самым осуществляет неосознанный выбор вводимой синтаксической конструкции. Вслед за М.Я. Блохом, вводные элементы, функцией которых является коммуникативное введение содержания, передаваемое включающей конструкцией (базой) с выражением модально-оценочной семантики, мы будем называть «интро-дукторами», а явление и процесс введения основного содержания, соответственно, «интродукцией». Вставные конструкции, функция которых - сообщение уточнительных и дополнительных сведений, конкретизирующих содержание включающей конструкции (базы), мы будем называть «девиатами», а явление и процесс такого уточнения, соответственно, «девиацией».
Основываясь на исследованиях Н.Ю. Мухина, подтверждающих, что «одни и те же вводные компоненты разные авторы используют с различной частотой» и что «при существующей проблеме соотношения автора-создателя и его ипостасей одной из характеристик идиостиля и авторства текста является частота вводных слов, используемых автором в большой степени неосознанно, в силу собственных психологических особенностей, вкусов, пристрастий, привычек, которые, в свою очередь, могут быть выявлены, «воссозданы» через вводные компоненты» [6], мы выдвигаем гипотезу о том, что синтаксическая способность продуцентов будет вариативна в плане осуществления процессов девиации и интродукции. Мы полагаем, что данная вариативность может быть выявлена при сравнении частотности использования продуцентами вводных и вставных конструкций в пределах персонотекстов, что даст возможность говорить об интродуктивном и девиативном типах синтаксической способности. В данной статье приводятся результаты моделирования интродуктивного типа синтаксической способности.
Анализ персонотекстов на предмет использования продуцентами вводных конструкций показал, что 24 текста из общей массы не
содержат вводных конструкций, то есть процесс интродукции никак не задействован. Мы полагаем, что в процессе продукции текста интро-дуктивный компонент синтаксической способности таких реципиентов не активизируется вследствие того, что у них отсутствует потребность выразить субъективное отношение к излагаемой информации. Таких реципиентов мы предлагаем называть интродуктивно-пассивными. Соответственно, альтернативой им выступят продуценты интродук-тивно-активные, составившие -76% испытуемых, и наиболее интересные с точки зрения нашего исследования [7].
Особенностью процесса интродукции, на наш взгляд, можно считать то разнообразие типовых значений, которое вводится в основное содержание сообщения в качестве субъективного. Лингвистами выделяется восемь функционально-типических групп вводных компонентов [8], из которых в исследуемых нами текстах встречается лишь шесть: по степени достоверности сообщаемого (уверенность, неуверенность), по эмоциональному наполнению, по указанию на источник информации, по выражению отношения между частями, по отношению к способу оформления содержания. Наиболее частотной является группа вводных компонентов со значением неуверенности, которая составляет -65% от общего числа использованных вводных единиц. Мы полагаем, что это может быть обусловлено постановкой задания, которое не требовало фактического описания изображенного, а уводило содержание в ассоциативный план. Наименее частотной оказалась группа вводных единиц с функцией актуализации эмоционального отношения субъекта речи, составившая -3% от общего числа использованных вводных единиц. Подобные, можно сказать, единичные ин-тродукторы, на наш взгляд, актуализуют потребность определенных продуцентов в выражении эмоционального осмысления содержания, невозможность скрыть свои чувства.
Процентное соотношение остальных групп получилось следующим: группа вводных компонентов с указанием на источник информации - -9%, группа вводных компонентов с выражением отношений между частями - -10%, группа вводных компонентов со значением уверенности - -7%, группа вводных компонентов со значением отношения к способу оформления содержания - -6%.
Обратимся к определению частотности использования интро-дукторов в конкретных персонотекстах. Для этого мы вводим понятие коэффициента интродуктивости (далее Ринт - О.П.) как показателя частотности употребления вводных компонетов в пределах персоно-текста. Ринт исчисляется из отношения общего числа вводных конструкций в пределах конкретного текста к общему количеству пред-
ложений данного текста, проще говоря, мы определяем количество вводных компонентов на единицу предложения.
Как показал анализ материала, Ринт в исследуемых текстах варьируется в пределах от -0,1 до -0,9. Мы полагаем, что использование одной вводной конструкции на два предложения говорит о достаточно сильной субъективной позиции, поэтому Ринт от 0,5 и выше будем считать высоким, а Ринт до 0,4 включительно - низким. Исходя из данного положения, персонотексты интродуктивно-активных продуцентов можно дифференцировать на две группы по показателю Ринт: с высоким Ринт и с низким Ринт. В группу с высоким Ринт вошло -11% персонотектов, соответственно, остальные составили группу персонотекстов с низким Ринт.
Следующим шагом анализа стало определение устойчивости Ринт в отношении определенной типовой группы компонентов. Мы предположили, что частотность использования вводных конструкций с определенных типовым значением можно интерпретировать с точки зрения ориентированности продуцента на введение определенного субъективно значимого содержания. Гипотетически мы выделили следующие типы направленности: утверждающий тип (субъективный план уверенности), альтернативный тип (субъективный план неуверенности/сомнения), ссылающийся тип (субъективный план ссылок на источник информации), эмотивно-рефлексивный тип (субъективный план эмоций), лингво-рефлексивный тип (субъективный план реакций на способ языкового оформления содержания сообщения) и структурно-рефлексивный тип (субъективный план реакций на структуру продуцируемого содержания).
Анализ материала, действительно, показал возможность дифференцировать исследуемые персонотексты по заданной классификации. Так в группу текстов интродуктивно-активных продуцентов, развернутых по утверждающему типу, вошло -4% персонотекстов, по альтернативному типу - -45%, по ссылающемуся типу - -11%, по эмотивно-рефлексивному типу - -1%, по лингво-рефлексивному типу - -1% и, наконец, по структурно-рефлексивному типу - -3%. Таким образом, как мы видим, «чистые» типы составили более половины персонотекстов, причем выявилась определенная закономерность: все эти тексты показали низкий Ринт и только один текст оказался с высоким Ринт.
В оставшихся -36% персонотекстах интродуктивно-активных продуцентов процесс интродукции проходил по смешанному типу. Данные тексты нельзя дифференцировать по Ринт, так как их соотношение в группе практически одинаково. Закономерностей соотноше-
ния вводных компонентов с разными типовыми значениями в персо-нотекстах, развернутых по смешанному типу, обнаружить не удалось.
Итак, результаты исследования вариативности персонотестов по использованию вводных компонентов показали, что, во-первых, такая вариативность существует, поэтому на основании данного факта можно выделить интродуктивно-активных и интродуктивно-пассивных продуцентов; во-вторых, персонотексты интродуктивно-активных продуцентов показывают различную степень насыщенности интродукторами, что дает возможность введения понятия коэффициента интродуктивности и дифференциации персонотекстов по обладанию высоким/низким Ринт; в-третьих, персонотексты интродуктивно-активных продуцентов показывают различные варианты протекания процесса интродукции, что проявляется в предпочтительном использовании продуцентами вводных компонентов определенного типового значения типировать тексты как развернутые по утверждающему, альтернативному, ссылающемуся, эмотивно-рефлексивному, лингворефлексивному, структурно-рефлексивному и, наконец, смешанному типу. Таким образом, мы можем утверждать, что вводные конструкции, действительно, обладают лингвоперсонологическим потенциалом и могут вывести на определенный вариант синтаксической способности продуцента.
Полагаем также, что при исследовании такого яркого показателя субъектных характеристик текста как вводный элемент, можно пойти и путем конкретно персонологического исследования. С этой целью мы обратились к психолого-педагогической литературе, описывающей особенности речевого поведения индивидов различных типов. Например, частичную корреляцию с полученными типами синтаксической способности мы можем предположить в ставшим традиционным разделении правополушарников и левополушарников. Как отмечает А.Ю. Карпов, оба полушария функционируют во взаимосвязи, внося свою специфику в работу мозга в целом, но в зависимости от конкретных условий может сложиться относительное доминирование лево- или правополушарного мышления, что во многом определяет психологические особенности субъекта [9]. В нашем случае «конкретными условиями» можно считать момент продукции текстов сочинений. По нашему мнению, предъявление репродукции и отсутствие конкретного задания по производству вторичного текста послужили катализатором доминированной работы одного из полушарий. Сопоставляя полученные нами результаты с обширными исследованиями в области функциональной асимметрии, мы можем предположить, что выделенный нами интродуктивно-активный продуцент, разворачива-
ющий текст по структурно-рефлексивному типу левополушарник, так как информация обрабатывается последовательно, по этапам, что характерно для левополушарного мышления (показателями выступают интродукторы типа во-первых, с одной стороны и пр.). Возможность мечтать и фантазировать, по мнению исследователей, дает нам правое полушарие, поэтому показателями его работы, мы считаем, могут выступать вводные компоненты со значением неуверенности, предположительности. Также общепризнано, что правое полушарие более тесно связано с эмоциями. Как отмечают Н.П. Реброва и М.П. Чернышева, «правое полушарие играет особую роль в формировании эмоциональной экспрессии и восприятии эмоциональной экспрессии окружающих» [Реброва, Чернышева, 2004]. Субъективный план эмоций в исследуемых персонотекстах задают интродукторы с типовым значением эмоциональности. Таким образом, достаточно обоснованно мы можем относить выделенных нами интродуктивно-активных продуцентов, разворачивающих тексты по альтернативному и эмотивно-рефлексивному типам к правополушарникам.
Интересны для нас также исследования Б. Ливер, описывающей стиль деятельности сенсориков и интуитивистов. «Сенсорные люди сосредоточены на фактах действительности, реальных возможностях, представленных наглядно. Они работают, опираясь на свои пять чувств <...>, - пишет исследователь, - интуитивисты находят разнообразные пути интерпретации информации» [Ливер, 2000: 26-27]. Мы считаем, что при подобных характеристиках также можно выйти на тип синтаксической деятельности - тип (не)использования инро-дукции. Сенсорики, по нашему мнению, будут соотносимы с интро-дуктивно-пассивными продуцентами, предпочитающими объективную модальность излагаемого, либо с ссылающимся типом интродуктивно -активного продуцента, четко обозначающего источник передаваемой информации. Интуитивисты же могут быть соотнесены с альтернативным типом интродуктивно-активного продуцента, вводящего в основной фон высказывания смыслы предположительности.
Вводный элемент например является, на наш взгляд, ярким ак-туализатором конкретного типа мышления. Как отмечает Б. Ливер, конкретные учащиеся или просят преподавателя привести примеры по новой теме, или сами додумывают их [Ливер, 2000: 51]. Примечательно, что это, казалось бы, частотное слово встретилось в исследуемых персонотекстах только три раза. Все три случая использования данного вводного компонента приходятся на интродуктивно-активные тексты, развитые по смешанному типу, частотности употребления именно данного компонента не обнаружено.
Таким образом, вводные компоненты представляют обширный
материал в плане лингвоперсонологического исследования как со стороны лингвистической персонологии, так и со стороны персональной
лингвистики.
Примечания
1. Термин Н.Д. Голева. Персонотекст - «продукт ментально-креативной деятельности, отражающей сложное взаимодействие инвариантных (национально-языковых) и вариативных (индивидуально-личностных) речевых моделей автора и / или адресата» [Голев, Ким, 2007].
2. Выделяют три группы параметров, служащих для выявления типов
языковых личностей: уровневые (орфографическая языковая личность и пр.), аспектуальные (инженерная языковая личность, историческая языковая личность и пр.) и функционально-речевые (конфликтный манипулятор, типы языковой личности, дифференцируемые по их проявленности в функциональных стилях и др.). См. об этом подробнее: Лингвоперсонология: типы языковых личностей и личностно-
ориентированное обучение: коллективная моногр. /под ред. Н.Д. Голева, Н.В Сайковой, Э.П. Хомич. - Барнаул; Кемерово: БГПУ, 2006.
3. Орфографическая способность (Н.Б. Лебедева, Е.А. Аввакумова, Е.Н.
Татаринцева), деривационная способность (Н.В. Сайкова, Т.И. Киркин-ская), метатекстовая способность (Н.Г. Воронова) и пр.
4. Орфографические параметры (Н.Б. Лебедева, Е.А. Аввакумова, Е.Н.
Татаринцева), деривационные параметры (Н.В. Сайкова, Т.И. Киркин-ская), метатекстовые параметры (Н.Г. Воронова) и пр.
5. Панкратова О.С. Варианты синтаксической способности русской язы-
ковой личности (на примере однородных синтаксических конструкций) // Национально культурные особенности дискурса: Сборник материалов Всероссийской научно-практической конференции. - Воронеж: АНО МОК ВЭПИ, 2008. - С. 85-87; Панкрашова О.С. К проблеме синтаксической вариативности персонотекстов // Текст: проблемы, методы исследования: межвузовский сборник научных статей / под ред. Э.П. Хомич. - Барнаул: бГпУ, 2008. - С. 53-60; и пр.
6. Мухин Н.Ю. Вводные компоненты и индивидуальный стиль автора.
[Электронный ресурс]. Режим доступа:
http://www.utmn.ru/frgf/No16/text06.htm. Загл. с экрана.
7. Здесь и далее приведенные процентные и другие количественные подсчеты допускают погрешность +/- 1, возникающую вследствие процесса округления до целых чисел.
8. См.: Современный русский язык: Теория. Анализ языковых единиц: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: в 2 ч. - Ч. 2: Морфология. Синтаксис / Под ред. Е.И. Дибровой. - М.: «Академия», 2001. - С. 410- 413; Бабайцева В.В., Максимов Л.Ю. Синтаксис. Пунктуация: Учеб. пособие
для студентов по спец. «Рус. яз. и лит.». - М.: «Просвещение», 1981. -С. 165-168 и пр.
9. Карпов А.Ю. Развитие проекта «Психолингвистические технологии
оценки личности». [Электронный ресурс]. Режим доступа: http: //www. library. mephi.ru/data/ scientific-sessions/2003/11/076.htm/531.htm. - Загл. с экрана.
Библиографический список
1. Береснева, Н.И. Вариативность и синонимии с точки зрении содержания (по материалам ассоциативного эксперимента) / Н.И. Береснева // Явление вариативности в языке: материалы всероссийской конференции (13-15 декабря 1994 г.) - Кемерово: Кузбассвузиздат, 1997. - С. 6569.
2. Блинова, О.И. Вариативность как предел варьирования внутренней формы слова / О.И. Блинова // Явление вариативности в языке: материалы всероссийской конференции (13-15 декабря 1994 г.) - Кемерово: Кузбассвузиздат, 1997. - С.
3. Виноградов, В.В. О категории модальности и модальных словах / В.В. Виноградов // Избранные труды. Исследования по русской грамматике / Виноградов, В.В. - М.: Изд-во АН СССР, 1975. - С. 53-58.
4. Голев, Н.Д. Языковая личность, антропотекст и лингвоперсонологическая гипотеза языка / Н.Д. Голев // Филология: XXI в. (теория и методика преподавания). - Барнаул, 2004. - С. 12-22.
5. Голев, Н.Д., Сайкова, Н.В. Лингвоперсонология: проблемы и перспективы / Н.Д. Голев, Н.В. Сайкова // Вопросы лингвоперсонологии: Межвузовский сборник научных трудов. Ч.1 / Алт. гос. техн. ун-т им. И.И. Ползунова. - Барнаул: Изд-во АлтГТУ, 2007. - С. 4-9.
6. Голев, Н.Д., Ким, Л.Г. Интерпретативная вариативность речевого произведения и особенности русского языкового мышления (холистизм. vs. элементаризм) / Н.Д. Голев, Л.Г. Ким // Система языка и языковое мышление. - М., 2007. - С.
7. Карпов А.Ю. Развитие проекта «Психолингвистические технологии оценки личности» /531 .him.
8. Ливер, Б. Методика индивидуализированного обучения иностранному языку с учетом влияния когнитивных стилей на процесс его усвоения. Дисс. на соискание степени канд. пед. наук / Б.Ливер. - М., 2000. - 192 с.
9. Лингвоперсонология: типы языковых личностей и личностно-
ориентированное обучение: коллективная моногр. / под ред. Н.Д. Голева, Н.В Сайковой, Э.П. Хомич. - Барнаул; Кемерово: БГПУ, 2006. - 435 с.
10. Мухин, Н.Ю. Вводные компоненты и индивидуальный стиль автора
[Электронный ресурс]. Режим доступа:
http://www.utmn.ru/frgf/No16/text06.htm. Загл. с экрана.
11. Реброва, Н.П., Чернышева, М.П. Функциональная межполушарная асимметрия мозга человека и психические процессы / Н.П. Реброва, М.П.Чернышева. - СПб.: Речь, 2004. - 96 с.
