CC BY
345
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2013. № 2
СТАТЬИ В.В. Красных
ЛИНГВОКУЛЬТУРА КАК ОБЪЕКТ КОГНИТИВНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
В статье рассматриваются феномены культуры и лингвокультуры с позиций лингвокогнитивных и лингвокультурологических исследований. Определяются словарь и грамматика лингвокультуры. Выдвигается ряд общих и частных гипотез, касающихся структурной организации лингвокультуры, формируемой четырьмя подсистемами: когнитивной, метафорической, эталонной и символьной.
Ключевые слова: культура, лингвокультура, словарь и грамматика лингвокультуры, подсистемы лингвокультуры
The article is focused on the phenomena of culture and linguo-culture from the point of view of lingual-cognitive and lingual-cultural studies. The vocabulary and grammar of linguo-culture are given definitions. A range of general and partial hypotheses dealing with linguo-culture organization being formed by 4 subsystems (cognitive, metaphoric, models and symbolic) is propounded.
Key words: culture, linguo-culture, vocabulary and grammar of linguo-culture, linguo-culture subsystems.
Заявленная тема необходимо требует ответов на три вопроса: 1) о каких когнитивных исследованиях можно говорить в рамках лингвистики; 2) что есть лингвокультура; 3) что дает изучение лингвокультуры в рамках когнитивной парадигмы, почему это необходимо и зачем это нужно. Никоим образом не претендуя на всеохватность, я попытаюсь на эти вопросы ответить.
О каких когнитивных исследованиях может профессионально рассуждать филолог? Вероятно, о тех, которые используют лингво-когнитивный подход. Что такое лингво-когнитивный подход? В чем его суть? Достижению каких целей он может способствовать и в каких исследованиях он необходим?
Одним из главных признаков лингво-когнитивного подхода является его интегративный характер, ибо исследователь работает со сложным, комплексным объектом, в котором язык выполняет функцию означающего, а в роли означаемого выступают феномены иной природы. Последняя же во многом предопределяет «лицо» конкретной науки: если означаемое — образы сознания, то мы имеем дело с психолингвистикой, если образы сознания в этно-/ национально-культурной «огласовке» — с этнопсихолингвистикой,
7
если культуроносные смыслы — с лингвокультурологией. (Сразу особо оговорюсь, что объект каждой из названных наук, безусловно, гораздо шире, нежели только образы сознания или только культуроносные смыслы.)
При этом начальной точкой для филолога было и остается слово (вспомним Л. Ельмслева, писавшего, что именно текст получает лингвист в качестве отправного материала исследований), и слово же оказывается и финальной точкой в исследовании, ибо слово / язык есть для филолога своеобразное «мерило всего»: от него мы отталкиваемся в изучении других объектов и предметов и к нему же приходим, проверяя адекватность своих выводов.
Иначе говоря, лингво-когнитивный подход позволяет выйти на особое поле исследований, где в фокусе внимания оказывают феномены лингвокогнитивной природы, в которых неразрывно спаяны слово (в самом широком смысле) и воплощенное в нем знание (в философском, историко-культурологическом понимании; см., например, у Я. Ассмана [Ассман, 2004]).
Это то поле, которое, как мне думается, наметил Ю.Н. Караулов, когда в структурной организации языковой личности выделил когнитивный уровень. Напомню, что, по Ю.Н. Караулову, этот уровень связан с отражением действительности и предполагает расширение значения и переход от значения к знанию, а значит, охватывает интеллектуальную сферу личности, давая исследователю выход через язык, через процессы говорения и понимания — к знанию, сознанию, процессам познания мира человеком. Единицами данного уровня являются, по Ю.Н. Караулову, понятия, концепты и под., складывающиеся у каждой языковой индивидуальности в более или менее упорядоченную, более или менее систематизированную картину мира, которая отражает иерархию ценностей [Караулов, 1987; 1989: 3-8; 1995: 63-65]. Следовательно, когнитивный уровень самым непосредственным образом связан с культурой. К этому же выводу мы придем и в том случае, если рассмотрим этот уровень с точки зрения (языкового) сознания, поскольку сознание формируется прижизненно в процессе социализации, в пределах определенных обществ (от семейного до национально-лингвокультурного), в условиях определенной культуры.
Что есть культура как предмет исследований для лингвиста, как означаемое для языка-означающего? (Вспомним в связи с этим идею Т.П. Ломтева: «Принципиально нельзя построить предложение из слов естественного языка таким образом, чтобы отсутствовало отражение при наличии отражаемого, т. е. так, чтобы знак соотносился с действительностью, минуя ее отражение в человеческой голове» [Ломтев, 1979: 19]). В отличие от историков, культурологов, культу-рантропологов и даже максимально близких лингвистике фолькло-
ристов мы не имеем дела с материальной составляющей культуры как предметом наших изысканий. Не отрицая «мир Действительное» (что было бы глупо), мы фокусируем внимание на «мире Идеальное» (по А. Вежбицкой [Вежбицкая, 1996]). Исходя их этого, культура понимается (вслед за В.Н. Телия) как «мировидение и миропонимание, обладающее семиотической природой» [Телия, 1996: 222], т. е. как мировидение, мироощущение и миропонимание некоторого сообщества. По сути, речь идет об обладающей семиотической природой совокупности представлений (в широком смысле), в которых так или иначе отражается и закрепляется то, как представители данного сообщества видят, ощущают, понимают, интерпретируют, оценивают, объясняют (в первую очередь для себя) окружающий их мир. Формируясь в нас в процессе социализации, это «видение» формирует нас как личность. Оно скорее иррационально, нежели рационально. В повседневной практике это мировидение зачастую остается «невидимым» для отдельного представителя сообщества, хотя оно пронизывает все наше бытие. Это мировидение ощутимо проявляется и становится заметным для представителя сообщества в том случае, когда он сталкивается с иным, другим, чужим и — тем более — чуждым. И в любом случае при необходимости и/или желании оно может быть отрефлексировано, правда, это всегда требует определенных усилий. Таким образом, культура — это то, что творит нас и творимо нами, то, что постоянно воспроизводится человеком и в человеке, то, что постоянно и изменчиво, то, что неосознаваемо и в то же время рефлексируемо, то, что лежит в основе культурной самоидентификации и идентификации личности.
Культура обладает способностью, с одной стороны, трансформироваться и изменяться, с другой — воспроизводиться и сохраняться. В любом случае она поддается транслированию как синхронно (между современниками, живущими и общающимися «здесь и сейчас» с точки зрения исторической перспективы; «горизонтальная» трансляция), так и диахронно (не только непосредственно межпоколенно — от одного поколения другому, но и по цепочке поколений, когда общение дистанцировано во времени даже с позиций исторической перспективы; «вертикальная» трансляция).
Следовательно, культура может рассматриваться и как «надындивидуальный механизм хранения и передачи некоторых сообщений (текстов) и выработки новых» (выделено мною. — В. К.) и может пониматься как пространство некоторой общей памяти, т. е. такое пространство, в пределах которого могут сохраняться, актуализироваться и в определенном смысле воспроизводиться общие тексты, общие феномены, общие смыслы [Лотман, 1992: 200-202]. Эти идеи Ю.М. Лотмана определенным образом, на мой взгляд, соотносятся с понятием образа мира, предложенным и разработанным
А.Н. Леонтьевым (см., например, [Леонтьев, 1983]). Напомню, что для А.Н. Леонтьева образ мира как универсальная форма организации знаний индивида есть интегративное отражение в сознании окружающей действительности, важнейшими свойствами которого являются амодальность и многомерность1, субъективность, поскольку он складывается в процессе накопления прижизненного опыта, и в то же время объективность, поскольку соотносимость индивидуальных деятельностей в единой культурной среде обусловливает появление общих компонентов сознания. Кроме того, объективность образа мира достигается тем, что познание человеком действительности опосредовано единой для всех представителей сообщества, усваиваемой в процессе социализации системой значений1.
Лингвокультура есть воплощенная и закрепленная в знаках живого языка и проявляющаяся в языковых процессах культура, культура, явленная нам в языке и через язык. В некотором смысле лингвокультура сближается с языковой картиной мира, но эти феномены онтологически различны. Если языковая картина мира может пониматься как сложно организованное семантическое пространство (схожие идеи можно найти в трудах Ю.С. Степанова и Н.Д. Арутюновой), к которому применимы, в том числе собственно лингвистические (в первую очередь — семантические) методы исследования, то лингвокультура — феномен лингвокогнитивный, формируемый не языковыми единицами, но в первую очередь образами сознания в их вербальных одеждах, что требует несколько иных методов анализа. Это связано с тем, что в фокусе рассмотрения в данном случае находятся не знаки языка, овнешняющие образы, но образы, овнешняемые в знаках языка. Иначе говоря, в данном случае знаки языка (в лингвистическом по-
1 См. у А.Н. Леонтьева: «В образ, картину мира входит не изображение, а изображенное (изображенность, отраженность открывает только рефлексия, и это важно!)» [Леонтьев, 1983: 151-161]. Ср. с пониманием картины мира у М. Хайдеггера: «Картина мира, сущностно понятая, означает, таким образом, не картину, изображающую мир, а мир, понятый как картина. Сущее в целом берется теперь так, что оно только тогда становится сущим, когда поставлено представляющим и устанавливающим его человеком. Где дело доходит до картины мира, там выносится кардинальное решение относительно сущего в целом. Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего» [Хайдеггер, 1993] (цитируется по электронной версии).
1 «Ведь в отличие от бытия общества, бытие индивида не является "самоговорящим", т. е. индивид не имеет собственного языка, вырабатываемых им самим значений; осознание им явлений действительности может происходить только посредством усваиваемых им извне "готовых" значений — знаний, понятий, взглядов, которые он получает в общении, в тех или иных формах индивидуальной и массовой коммуникации. Это и создает возможность внесения в его сознание, навязывания ему искаженных или фантастических представлений и идей, в том числе таких, которые не имеют никакой почвы в его реальном, практическом жизненном опыте» [Леонтьев, 1975].
нимании этого термина) рассматриваются как тела знаков языка культуры (по В.Н. Телия; см., например, [Телия, 2006: 776-782]).
«Семантика» лингвокультуры — это культуроносные смыслы, овнешненные в знаках языка. Можно ли сказать, что лингво-культура «равна» образу мира или языковому сознанию? (Если так, то нет смысла вводить данный термин и обосновывать данное понятие.) Думается, что нет. И дело здесь в первую очередь в том, что языковое сознание включает опосредованный значениями (индивидуальный) образ мира во всем его объеме, а лингвокультура — только общие компоненты образа мира, т. е. то, что формирует «объективную составляющую» такового, а это, как известно, всегда культурно маркировано и культурозависимо, поскольку обусловливается единой системой значений и предопределяется окружением, в котором «складывается» образ мира как таковой.
Представляется возможным и вполне правомерным экстраполировать идею В. фон Гумбольдта о «сплетении» человеком языка внутри себя и «вплетении» себя в язык на культуру и лингвокультуру и включить их в указанные акты «сплетения» и «вплетения». Следовательно, за любым проявлением жизнедеятельности человека стоит триада «язык — культура — лингвокультура».
Формируясь на участке пересечения / взаимопроникновения языка и культуры как самостоятельных семиотических систем, лингвокультура претендует на статус третьей (отдельной, самостоятельной) семиотической системы, обладающей своим словарем и своей грамматикой, т. е. основными единицами, группирующимися в классы, обладающими определенными категориями, структурой, отношениями и под.
Словарь лингвокультуры есть оязыковленные культурные смыслы и образы. Словарь лингвокультуры как совокупность единиц обусловливает возможность и необходимость создания словаря лингвокультуры как систематического описания таковых, что предполагает выявление реестра и лексикографирование, как минимум, основных (базовых) единиц всех подсистем лингвокуль-туры. Лексикографирование единиц лингвокультуры предполагает инвентаризацию языковых единиц, обладающих культуро-носной информацией. На сегодняшний день можно, думается, со всей ответственностью заявить, что в рамках лингвокультурологии уже созданы первые словари лингвокультуры: «Русское культурное пространство. Лингвокультурологический словарь» (2004) и «Большой фразеологический словарь русского языка» (2006). Несмотря на то что в указанных изданиях представлены единицы изначально различной природы: в первом словаре — единицы лингвокогнитив-ные (прецедентные феномены, стереотипы), во втором — изначально единицы языка (фразеологические единицы), обладающие, помимо
собственно лингвистического значения, культуроносными смыслами, они являют собой первый опыт лексикографической практики на поле лингвокультуры.
Грамматика лингвокультуры есть таксоны (базовые классы единиц), их категории, система, структура, отношения и функционирование. Грамматика лингвокультуры как «наука о...» требует выявления, описания, структурирования и систематизации основных категорий, классов, видов и типов единиц, их структуры, отношений между ними (включая структуру данных отношений), а также правил их функционирования (подробнее об этом см., например: [Красных, 2005: 10-24; 2008: 204-214]). Сегодня представляется возможным предложить первоначальный ее вариант и возможные, уже намеченные пути решения соответствующих научных проблем. В целях выявления грамматики лингвокультуры можно выдвинуть ряд гипотез:
1) основная гипотеза — система координат лингвокультуры предстает как совокупность осей, задаваемых (предположительно четырьмя) самостоятельными подсистемами, сосуществующими в рамках данной культуры и находящимися — в силу гибкости и прозрачности границ между ними — в отношениях взаимопроникновения;
2) дополнительная гипотеза — лингвокультура может быть описана в параметрах следующих подсистем: когнитивной, метафорической, эталонной, символьной — либо фрагментарно (в пределах одной подсистемы), либо целостно (в совокупности всех подсистем);
3) частные гипотезы — базовыми единицами данных подсистем являются: а) ментефакты — когнитивная подсистема; б) базовые метафоры — метафорическая подсистема; в) содержательные «ниши» базовых эталонов — подсистема эталонов; г) базовые символы — символьная подсистема.
Итак, когнитивную подсистему формирует система менте-фактов, в которую входят (на первом ранге разбиения) выявленные на сегодняшний день четыре класса феноменов, являющихся таксонами лингвокультуры: знания, понятия, концепты и представления.
Знания, вслед за когнитивными психологами (см., например, [Ришар, 1998]), понимаются как система структурированных и ие-рархизованных информационных единиц, которые хранятся в долговременной памяти в неизменном виде, при этом трансформации и модификации знаний возможны, но требуют осознанных усилий; знания выучиваются (а не формируются в процессе социализации); лишены эмотивности и оценочности. К числу знаний относятся разнообразные факты из области математики (2 х 2 = 4; а2 + в2 = с2), физики (F = -F; E = mc2), химии (H2O; C2H5OH), истории (Вторая
мировая война — 1939-1945 гг.), литературы и — более широко — искусства в целом (автор «Войны и мира» — Лев Николаевич Толстой; автор «Мыслителя» — Огюст Роден) и т. д., и т. п. Значительный объем знаний, если рассматривать их в плане синхронии, составляют единицы, которые сами по себе являются культурно нейтральными (см. вышеприведенные примеры). Однако конфигурации массива знаний всегда культурно маркированы, а кроме того, существует целый ряд единиц, которые оказываются культурно значимыми: они могут быть актуальны для одной культуры и входить в ядро когнитивной базы ее представителей и могут быть неактуальны для другой культуры и в силу этого располагаться на периферии когнитивной базы либо вообще отсутствовать:
Хочу памятник Пушкину поставить... Проводили мы Анну Петровну, я и подумал. Ассоциации, знаешь ли. Там Анна Петровна, тут Анна Петровна... Мимолетное виденье... Что пройдет, то будет мило... Ты мне помочь должен. Т. Толстая. Кысь.
Более того, даже в рамках одной культуры могут наблюдаться различия, обусловленные «синхронными срезами» [Телия, 1996: 216]:
Помню, как в начале перестройки, году в 87-м, у нас ^С (Университете Южной Калифорнии) выступал представитель советского Министерства культуры <...> На вопрос, где он так хорошо выучил английский, он ответил, что учился в Рангунском университете. <...>
- Это в какие же годы? — спросил я.
- В середине 50-х. Ведь мы с вами, наверно, однолетки.
- Я думаю, — сказал я внятно, — что вы минимум на год старше. Я тридцать седьмого года рождения.
Намек он, видимо, понял, потому что набиваться в друзья перестал. Действительно, откуда у русопятого и, весьма вероятно, потомственного партработника импортное имя Генрих? Вряд ли от Гейне; скорее все-таки от Ягоды, в 36-м снятого с должности главного чекиста и в дальнейшем расстрелянного. А.К. Жолковский. Эросипед и другие виньетки.
Понятия суть результат рационально-логического осмысления действительности, генерализации, категоризации, систематизации (мебель, посуда, государство и под.).
Концепт (в продолжение идей Н.Д. Арутюновой [Арутюнова, 1998], Ю.С. Степанова [Степанов, 1997], Л.О. Чернейко [Черней-ко, 1997; 2005: 43-73]) определяется как результат рационально-эмоционального (эмоционально-логического) осмысления действительности в условиях определенной культуры (любовь, жизнь, судьба, счастье и под.). В скобках замечу, что сегодня, учитывая реально существующий концептуальный континуум, мне представляется более целесообразным и перспективным говорить о концептуальном поле, под которым понимается совокупность ментефактов и определенным образом осмысленных в культуре артефактов,
объединенных некой общей, максимально абстрагированной «идеей», относящейся к определенному фрагменту образа мира (например, родина — отечество — отчизна).
Представления (в развитие идей Г. Фреге [Фреге, 1891], Э. Дюрк-гейма [Дюркгейм, 1995], С. Московичи [Московичи, 1998а; 1998б]) трактуются как результат субъективного, эмоционально-образного восприятия феноменов действительности в условиях определенной культуры (общества). И поскольку в данном случае речь идет о коллективных представлениях, то они рассматриваются как достояние коллективное. Среди представлений выделяются: 1) прецедентный феномен — являющийся коллективным достоянием результат эмоционально-образного восприятия уникального феномена (Хиросима, «Евгений Онегин», Моцарт, «Все смешалось в доме Облонских» и под.); 1) дух — являющийся коллективным достоянием результат эмоционально-образного восприятия персонажа низшей мифологии (домовой, русалка, гном и др.); персонаж — един в своей множественности, в этом, с одной стороны, сближение с прецедентным феноменом (он един), с другой — со стереотипом (он множествен); 3) артефакт вторичного мира — являющийся коллективным достоянием результат эмоционально-образного восприятия «волшебного» предмета, с которым оперируют герои, который они создают или обретают и/или с которым они имеют дело (волшебное зеркальце, ковер-самолет, гиперболоид инженера Гарина и под.); в артефактивности отличие от всех остальных видов представлений; 4) стереотип — являющийся коллективным достоянием результат эмоционально-образного восприятия определенного класса однотипных феноменов (француз, лиса, очередь и др.); в этом его принципиальное отличие от прецедентных феноменов, где источник всегда единичен и уникален; от духа, где источник — целостная совокупность множественных воплощений; и от артефакта, где источник — собственно предмет.
Метафорическую подсистему формируют базовые метафоры, в образном основании которых лежат единицы когнитивной подсистемы, причем главную роль зачастую играет их когнитивная образная составляющая. Список базовых метафор открыт, но не бесконечен.
Что есть базовая метафора? Думается, что базовую метафору можно определить следующим образом: это метафора, имеющая архетипическую природу и основанная на архетипических представлениях. Архетипические представления — древнейшие, надличностные, коллективно-родовые представления, лежащие в основе окультуривания человеком окружающего мира, моделирования космоса из хаоса (по В.Н. Телия). Основанием базовой метафоры выступает максимально абстрагированная «идея» феномена, которая
может не осознаваться представителями лингвокультуры. Например, идея движения является образным основанием когнитивной базовой метафоры, с помощью которой мы осмысляем человеческую жизнедеятельность. При этом предполагается движение вперед (прогресс) и не исключается движение назад (регресс) с возможными колебаниями по шкале «верх / низ»: жизненный путь, встать на путь, идти своей дорогой, встретить на своем пути, встать на пути / дороге, уступить дорогу, пути /дороги сошлись /разошлись и под.; ввести в курс дела, вынести на обсуждение, завести в тупик; сюда же: мысль пришла в голову, вылетела из головы; слово сорвалось с языка; дела идут; и обратная ситуация, нарушающая «правильный» ход вещей, — топтаться на месте, не продвинуться ни на шаг / йоту, что «плохо» и, наконец, сдвинуть дело с мертвой (!) точки; и т. д., и т. п. Базовые метафоры в силу своей природы задают определенный вектор дальнейшей метафоризации, которая проявляется и закрепляется, в том числе во фразеологических единицах (см. только что приведенные примеры).
Подводя некоторый итог размышлениям о метафорической подсистеме лингвокультуры, можно гипотетически предположить универсальный характер если не всех, то многих базовых метафор. Говорить с большей или меньшей долей уверенности можно будет лишь тогда, когда: 1) будет составлен (не закрытый, но и не бесконечный) список базовых метафор; 2) будут изучены базовые метафоры на материале разных языков и лингвокультур; 3) на основе полученных результатов будут проведены сопоставительные исследования. Однако уже сейчас очевидно, что: 1) удельный вес каждой из базовых метафор может быть разным в разных культурах; 2) овнешнение базовых метафор является культурозависимым; 3) дальнейшее осмысление мира на основе указанных базовых метафор и, следовательно, дальнейшая метафоризация зависят от конкретной культуры.
Эталонную подсистему формируют базовые эталоны, точнее — содержательные «ниши» эталонов (например, эталоны ума или глупости, красоты или уродства, богатства или бедности и др.). Эталон есть «мера», «мерило», в соответствии с которой / с которым оцениваются те или иные феномены.
Система эталонов в целом отражает имплицитную иерархию ценностей культуры. При этом сами «ниши» предстают для субъекта языка, культуры и лингвокультуры в виде знаков-эталонов, данные ниши «заполняющих» и образующих синонимико-вариативные (термин М.В. Всеволодовой) и антонимико-вариативные ряды (напр., эталон труженика / труженицы — вол, лошадь, ишак, пчела, муравей, Золушка, папа Карло ^ эталон лентяя — Обломов). Список эталонных ниш также открыт, но не безграничен. Данная подсистема лингвокультуры, насколько можно судить сегодня, полностью
обусловливается культурой, поскольку отражает и опредмечивает иерархию ценностей культуры.
Исследование данной подсистемы является крайне важным, поскольку, составив «реестр» эталонных ниш, можно системно и экспериментально проникнуть в аксиологию культуры, ибо подобный реестр покажет: 1) что значимо для культуры, а что «игнорируется» ею; 2) как оценивается «значимое» («+» или «-»); 3) в каких знаках овнешняется «значимое» (т. е. будет системно продемонстрирован результат отбора и оценки «единиц» из истории данной культуры и человечества в целом). Таким образом, целью изучения и «картирования» эталонных ниш могут явиться: 1) научная реконструкция общей картины «ценностнозначимых» для культуры «параметров», по которым происходит оценка окружающего мира; 2) валидное представление системы ценностей с точки зрения их целостной иерархии, т. е. с учетом их местоположения в общей аксиологической системе координат, сотканной из представлений о том, что есть «хорошо / плохо», «добро / зло», «верх / низ» и под.; 3) определение значимости для данной культуры в целом тех или иных ценностей путем выявления принадлежности эталонных ниш к ядру или периферии указанной общей картины. Представляется, что подобный подход может дать исследователям конкретный инструментарий для верификации выводов о духовном коде культуры.
И, наконец, символьная подсистема, которую образуют базовые символы. В данном случае под символом понимается единица культуры, основной функцией которого является формальное (т. е. по форме) замещение без серьезного смыслового сдвига (например, крест как символ христианства). Имеется в виду следующее: феномен (А) замещается феноменом (Б), более простым по форме и природе, принадлежащим миру Действительное и воспринимаемым по одному из пяти каналов; при этом сохраняется совокупность всех смыслов, оценок и коннотаций (А) с возможным добавлением некоторых смыслов и коннотаций (Б), которое не ведет к принципиальному изменению местоположения (А) в культуре, что позволяет (Б) осознаваться и функционировать как (А). Применительно к лингвокуль-туре можно сказать, что символом может являться оязыковленное, поименованное представление о неком «предмете», выполняющем символьную функцию, который был определенным образом осмыслен, переосмыслен и занял свое место в культуре (при этом один и тот же предмет может выступать и в роли эталона, и в роли символа). Думаю, что к символам лингвокультуры следует также отнести «имена» сжатых сюжетов (например, крест — теперь это крест на всю жизнь; сказка — отдых был просто сказка и др.). Символьная подсистема лингвокультуры имеет ту же тенденцию быть культурно обусловленной, что и рассмотренная подсистема базовых эталонов.
Например, в русской лингвокультуре: грязь1 (синон. — помои) — символ нечистоты и нечистоплотности как телесной, так и духовной, низости (вылить ушат грязи / помоев, обливать грязью / помоями, грязная история, грязные мысли); грязь2 (близко — прах, пыль) — символ ничтожности, максимально низкого положения (втоптать в грязь, смешать с грязью, из грязи в князи); грязь — эталон максимального / огромного количества (как грязи). Итак, грязь может выполнять функции символа нечистоплотности и ничтожности, эталона огромного количества, а также служит образным основанием фразеологизма как грязи. Или, например, пчела (стереотип) может выступать в функции не только эталона труженика (трудиться как пчелка), но и символа «сотовой структуры» (см. рекламную кампанию компании «Билайн»).
Составление «реестра» символов позволит выявить значимое / незначимое в культуре, определить, в каких единицах и как происходит овнешенение значимого, а также даст дополнительные ключи к пониманию всех других подсистем культуры.
В свете сказанного, думается, что есть некое «пространство общей памяти», закрепленной именно в знаках языка и опосредованной языковыми значениями, т. е. некоторое пространство, где пересекаются / накладываются друг на друга язык и культура, где культурные смыслы явлены нам только в знаках языка, а знаки языка выступают, как писала В.Н. Телия, только как тела для знаков языка культуры. Это «пространство» и есть лингвокультура, претендующая, как представляется, на статус третьей самостоятельной системы (наряду с языком и культурой). Думается, что она станет основным объектом новой, кристаллизующейся сегодня науки, которую можно было бы назвать психолингвокуль-турологией (хотя, возможно, кто-то и предпочтет менее удачный, на мой взгляд, термин «когнитивная лингвокультурология»). Эта наука призвана интегрировать достижения психологии, психолингвистики, лингвистики и лингвокультурологии. И центральное звено в предлагаемом названии (-лингво-) — это не свидетельство промежуточного и потому не слишком значимого положения нашей науки. Напротив, это скрепляющее и определяющее начало. И, следовательно, ведущая роль в изучении лингвокультуры как объекта когнитивных исследований должна и будет принадлежать лингвистам.
Список литературы
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М., 1998.
Ассман Я. Культурная память: Письмо и память о прошлом и политическая
идентичность в высоких культурах древности. М., 2004. Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / Отв. ред. В.Н. Телия. М., 2006.
2 ВМУ, филология, № 2
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.
Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995. URL:
www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/Durkgeim/_Soc_Index.php Караулов Ю.Н. Русская языковая личность и задачи ее изучения // Язык и
личность. М., 1989. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987. Караулов Ю.Н. Что же такое «языковая личность»? // Этническое и языковое
самосознание. М., 1995. Красных В.В. Грамматика лингвокультуры: система координат (постановка проблемы) // Язык — культура — человек: Сборник научных статей к юбилею заслуженного профессора МГУ имени М.В. Ломоносова М.В. Всеволодовой / Ред. колл.: М.Л. Ремнева и др. М., 2008. Красных В.В. Культурное пространство: система координат (к вопросу о
когнитивной науке) // Respectus philologicus. 2005. № 7 (12). Леонтьев А.Н. Образ мира // Избранные психологические произведения.
М., 1983. URL: www.infoliolib.info/psih/leontyev/obrazmira.html Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. URL: http://
www.psy.msu.ru/science/public/leontev/ Ломтев Т. П. Структура предложения в современном русском языке. М., 1979.
Лотман Ю.М. Память в культурологическом освещении // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. Таллинн, 1992. URL: www.classes.ru/philology/ lotman-92f.htm
Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1998.
Московичи С. Машина, творящая богов. М., 1998.
РишарЖ.Ф. Ментальная активность. Понимание, рассуждение, нахождение
решений. М., 1998. Русское культурное пространство. Лингвокультурологический словарь.
Вып. 1 / Под ред. И.В. Захаренко, В.В. Красных, Д.Б. Гудкова. М., 2004. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.
Телия В.Н. Послесловие. Замысел, цели и задачи фразеологического словаря нового типа // Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / Отв. ред. В.Н. Телия. М., 2006. Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и линг-
вокультурологический аспекты. М., 1996. Фреге Г. Смысл и значение (1892). URL: www.philosophy.ru/library/frege/02.html Хайдеггер М. Время картины мира // Время и бытие: статьи и выступления. М., 1993. URL: http://www.odinblago.ru/filosofiya/haydegger/khaydegger_m_ vremya_kartin/vremya_kartin0/ Чернейко Л.О. Базовые понятия когнитивной лингвистики в их взаимосвязи // Язык, сознание, коммуникация. Вып. 30. М., 2005. Чернейко Л.О. Лингвофилософский анализ абстрактного имени. М., 1997.
Сведения об авторе: Красных Виктория Владимировна, докт. филол. наук, доцент, профессор кафедры общей теории словесности филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: victoryvk@gmail.com
