CC BY
50
кому «stauen» - «запруживать, задерживать». Отсюда становится понятным сходство в значениях «to finish» и «остановить», исходящее из первоначальных сем данных глаголов, связанных с репрезентацией остановки действия.
1. Galsworthy J. The Forsyte Saga. V. 1. M., 1956. P. 52.
2. Булгаков M.A. Мастер и Маргарита. Воронеж, 1987. С. 17.
3. Рыбак Н.С. Пора надежд и свершений: роман: в 2 кн. М., 1972. Кн. 1. С. 34
4. КузаковН. Красная волчица: роман. М., 1987. С. 391.
5. Генатулин А.Ю. Вот кончится война: повести, рассказы. М., 1988. С. 52.
6. Henry O. 100 Selected stories. Great Britain by Mackays of Chatham plc. Chatham, Kent, 1995. P. 90.
Поступила в редакцию 30.01.2007 г.
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ КРИТЕРИИ РАЗГРАНИЧЕНИЯ ИСТИННОСТИ / ЛОЖНОСТИ ВЫСКАЗЫВАНИЙ, ОПИСЫВАЮЩИХ ФИЗИЧЕСКОЕ И ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ ЧЕЛОВЕКА, В НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКЕ
Т.В. Лукина
Lukina T.V. Linguistic criteria of differentiation between the truth/falsity of statements describing physical and emotional state of a person in the German language. The article discusses the problem of truth/falsity of statements describing physical and emotional state of a person. The notions “true” and “false” are no longer the subjects studied only by philosophy. They can be applied in linguistics as well, which is testified by the fact that besides extra-linguistic factors, perception of a statement, both true and false, is influenced to a great extent by linguistic ones.
Практически все современные дисциплины представляют собой интегрированные науки, либо соприкасающиеся с другими дисциплинами, либо возникающие на их стыке. Это утверждение можно отнести и к лингвистике на современном этапе ее развития, где функционируют направления, из названий которых уже можно судить об их многоплановом характере: психолингвистика,
социолингвистика, этнолингвистика и т. д. Такой подход, при котором она не ограничивается узким кругом сугубо лингвистических вопросов, но использует результаты исследований других наук, позволяет подойти к языковым вопросам комплексно, учитывая разные аспекты.
Вместе с тем в ряде работ, в частности в работах, выполненных в рамках философии языка, уже были намечены многие из современных актуальных проблем. Одной из них была и остается проблема истинности и ложности высказывания, которая отражала вечное стремление человека к познанию истины, уже - к нахождению способов распознавания
правды и лжи. Эта проблема оказывается актуальной в настоящий момент и с точки зрения лингвистики.
Для дальнейших рассуждений важным представляется уточнение основополагающих посылок исследования, в качестве которых мы рассматриваем теории таких философов, как Г. Фреге, Б. Рассел и др. Так, обращаясь к вопросу истинности и ложности, Г. Фреге писал: «Когда мы называем предложение истинным, мы имеем в виду, собственно, его смысл. Отсюда следует, что та область, в которой применимо понятие истинности, - это смысл предложения» [1].
Б. Рассел считал, что истинность и ложность относятся, прежде всего, к мнениям (которые являются у него одной из разновидностей состояний) «и только производным образом к предложениям как «выражающим» мнения» [2]. Он работал и над вопросом верификации суждений, в частности тех, в которых говорится о состоянии человека. По словам автора, любое достаточно простое мнение обладает некими причинными связями с дру-
гими событиями. Эти события и являются верификаторами мнения. «Когда эмпирическое знание истинно, оно истинно посредством определенного события, которое я называю «верификатором» [2, с. 254]. Не всякое высказывание можно верифицировать, поэтому понятие «истинный» у Рассела шире, чем понятие «верифицируемый».
Н.Д. Арутюнова, обращаясь не к философской стороне языка, а к языку непосредственно, говорит об истинности / ложности значения пропозиции [3]. Понятие истинности, под которой в общем смысле понимается соответствие содержания высказывания действительности, и понятие ложности применяются разными учеными к различным объектам: предложению, мнению, пропозиции.
Особенно неоднозначно в этом отношении обстоят дела с высказываниями о физических / эмоциональных состояниях (далее -ФЭС), принадлежащих внутреннему миру человека. Помимо того, что в большинстве случаев этот мир нельзя наблюдать, по мнению некоторых ученых, невозможно рассматривать все высказывания о ФЭС как единую гомогенную группу с одинаковыми свойствами (Остин, Фреге, Рассел).
Ю.С. Степанов отмечает, что выражения типа Ивану холодно совсем не могут быть описаны аналогично высказыванию Мне холодно. Различие между ними он доказывает посредством аналитического разбора обоих высказываний: «Поскольку говорит об этом не Иван, а я, то аналитическое описание принимает здесь вид: «Я считаю, что + Иван ощущает холод», а это, очевидно, не то же самое, что «Я ощущаю холод». Последнее, в конечном счете, для выяснения симметрии двух описаний можно представить как «Я считаю, что + Я ощущаю холод», но «Я считаю, что я ощущаю...» сливается в один акт сознания, в то время как «Я считаю, что Иван ощущает.», разумеется, не сливается [4]. Данная точка зрения перекликается с утверждением Б. Рассела о том, что фраза «вам жарко» выходит за пределы опыта говорящего: «Когда я говорю: «Мне жарко», я осведомлен о верификаторе, каковым является мое ощущение жара. Когда же я говорю: «Вам жарко» или «Солнце - раскаленное», я не осведомлен о верификаторе» [2, с. 260].
Г. Фреге утверждает невозможность
сравнения чужих ощущений и эмоций, кото-
рые фигурируют у него под общим названием «представления», со своими собственными, поскольку любое представление имеет только одного носителя. Никакие два человека не обладают одним и тем же представлением. В случае с представлениями Фреге придерживается мнения, что высказывания о внутреннем мире более надежны, «в то время как с переходом во внешний мир сомнение нас не покидает полностью. <...> так что суждение об объектах внешнего мира требует от нас некоторой смелости» [1, с. 41].
Истинность высказываний о ФЭС другого человека зависит, по Дж. Остину, от степени знакомства с определенным типом людей и конкретным человеком, к которому относится высказывание, с особенностями его поведения, а также от опыта переживания эмоций и чувств, о которых идет речь [5].
Наряду с ложностью высказывания, проистекающей и от незнания, и от заблуждения говорящего, учеными отмечается неискренность как намеренное искажение информации о своем состоянии. Проявлением неискренности будет имитация чувства, которого нет, либо подавление эмоции. Не исключено и то, что мы можем неправильно понять человека, предположив, что он устроен, как мы [6]. «Если высказывания Я вас люблю; Рад вас видеть и т. п. не соответствуют действительности, то их можно классифицировать и как проявление неискренности, и как неправду и ложь» [3]. В коллективной монографии «Антропологическая лингвистика: Концепты. Категории» подобные случаи отнесены к области «неискреннего дискурса» [7], находящем свое выражение в регулярном общении, или регулярной коммуникации. Частотное употребление привело к ослаблению прямого значения этих высказываний; они однозначно воспринимаются как неискренние, как форма вежливости или лицемерие.
Приведенные мнения ученых-философов свидетельствуют о том, что однозначное разрешение проблемы определения истинности / ложности высказываний на данном уровне состояния науки едва ли возможно - слишком много факторов лежит в основе этой операции: как языковых, так и экстралин-гвистических.
Не менее сложным и неоднозначным является отношение лингвистов к этой проблеме. Так, В.А. Звегинцев разграничивает суж-
дение как носитель истины/лжи и предложение как единицу языка, считая, что к последней понятия истинности и ложности неприменимы. Тем самым он фактически отрицает возможность участия языковых средств в определении истинности / ложности высказывания: «<...> предложение и его структура не имеют никакого отношения к тому, является ли выраженное им суждение истинным или ложным» [8].
Другая точка зрения наиболее четко представлена в работах таких лингвистов, как Д. Болинджер и X. Вайнрих, отношение которых к данной проблеме заявлено уже в заголовках статей: «Лингвистика лжи», «Истина - проблема лингвистическая». Авторы считают, что понятия «истинный» и «ложный» имеют к лингвистике самое непосредственное отношение: «Ложь всегда относится к лингвистике» [9]. «Истина (правда) - это такое свойство языка, которое дает нам возможность информировать друг друга» [10]. Д. Болинджер полагает, что рассмотрению на предмет истинности / ложности подлежат не абстрактные, а ситуативно связанные, взятые в контексте предложения, где «в понятие контекста входят намерения говорящего». Истина, по его мнению, служит передаче информации, и здесь значимым является не только выбор слов, но и выбор грамматической конструкции. А ложью, согласно Д. Болинджеру, является «все то, что может быть использовано находящимися в коммуникации сторонами для засорения канала общения и не является при этом результатом случайности» [10, с. 30].
Таким образом, вопрос не только правильности, но и правдивости того или иного высказывания, а точнее, его соответствие реальному положению дел, не является на данный момент проблемой единственно логики или философии, но и относится непосредственно к ведению лингвистики. Основанием для определения высказывания как истинного / ложного являются особенности человеческого мышления, с одной стороны, и собственно языковые средства - с другой. К свойствам человеческого мышления, позволяющим говорящему делать суждения о физическом / эмоциональном состоянии других людей и реалий внешнего мира относятся:
• способность к проведению аналогий, что позволяет говорящему на основании сво-
его жизненного опыта приписывать другим людям когда-либо переживаемые им чувства и ощущения;
• субъективность видения мира: говорящий олицетворят неодушевленные предметы и природу;
• стремление к заполнению информационных пробелов - это касается, в первую очередь, высказываний о физическом / эмоциональном состоянии 3 лица.
Избранные для анализа в настоящей статье высказывания, описывающие физическое / эмоциональное состояние человека, имеют самое непосредственное отношение к рассмотренной выше проблеме.
Принимая во внимание ее сложность и неоднозначность, ограничим рамки ее рассмотрения в статье следующими условиями, отражающими в общих чертах нашу точку зрения по этому вопросу:
• «высказывание» в настоящей статье приравнивается нами для удобства анализа к «суждению», поскольку только к нему могут быть применимы характеристики «истинный» и «ложный»;
• «признание высказывания истинным / ложным» употребляется нами в значении «признание высказывания скорее истинным, чем ложным / скорее ложным, чем истинным»;
• не рассматривается истинность / ложность высказывания вообще, но истинность / ложность лежащей в его основе пропозиции (пропозиций);
• в качестве критерия, существенного для восприятия высказывания как истинного / ложного, в данной статье принимается грамматическая категория лица;
• лексическое наполнение высказывания, подлежащего верификации, также играет немаловажную роль, поэтому в данной статье будет учитываться и лексико-семантический критерий.
И хотя Остин писал, что результаты восприятия и сам воспринимаемый объект, «про который я утверждаю, что знаю, что это такое, могут оказаться ложными», тем не менее, он все же признает, что есть большое количество суждений о собственных ощущениях, в истинности которых можно быть уверенным [5, с. 69].
Исследование фактического материала дает основание утверждать, что высказыва-
ния с субъектом состояния в 1 лице более других претендуют на истинность, чем высказывания с субъектом состояния во 2 и 3 лице. Говорящий, являющийся носителем того или иного состояния, идентифицирует его и использует для сообщения о нем лексику, наиболее точно, по его мнению, описывающую его ощущения.
1. Ich war betrunken (Frisch).
2. Es freute mich, wie seine Lippen zitterten, von dort aus rann das Zittern über den ganzen Körper und setzte sich tief darin fest (Becher).
Но в то же самое время говорящего трудно уличить во лжи, если она имеет место, речь может идти только о его неискренности.
Иначе дело обстоит с высказываниями о ФЭС собеседника. Так, если адресат (2 лицо) выступает в речи говорящего как субъект состояния, он может подтвердить его высказывание в случае его истинности и опровергнуть его, если оно не соответствует действительности.
3. «Du bist wohl besoffen?» schrie Ulrichs und schüttelte Miklas, der hervorbrachte: «Ich bin nicht besoffen, im Gegenteil! <...>» (K. Mann).
4. «Ihr freut Euch nicht sonderlich, mich zu sehen, mein braver Sor Giovanni» (Heyse).
В высказываниях, субъектом которых является 3 лицо, следует разграничивать два неравнозначных случая:
5. «Eine böse Katze! oh, wie himmlisch böse er ist!» (K. Mann).
6. Der Schmerz, den er empfand, war so heftig, dass er ihm das Wasser in die Augen trieb (K. Mann).
7. Hartinger huschte ganz schnell vorüber, solche Angst hatte er (Becher).
Пример (5) представляет собой фрагмент диалога. Субъект состояния, представленный в высказывании местоимением 3 лица, - это человек, не участвующий в коммуникации. Отсутствующее лицо не может ни подтвердить слова говорящего, ни сообщить о ложности его высказывания. Примеры (6) и (7) -речь автора. Персонаж художественного произведения, его мысли и чувства - это целиком результат работы автора. Нетождест-венность таких форм, как диалог и авторская речь, очевидна. Особенности каждого из приведенных примеров обеспечивают им
различное положение на шкале истинности / ложности. Высказывание (5) может быть подтверждено вторым участником коммуникации - адресатом, но это не влияет на признание его истинным. Если симптомы (внешнее выражение) ФЭС признаются достаточным критерием для обозначения описывающего их высказывания как истинного, то вероятность того, что оно соответствует действительности, становится несколько выше. Что же касается высказываний (6-7), то здесь находит выражение отмечаемое многими исследователями «всесилие автора», который волен в изображении событий в любом ракурсе и способах описания человеческих ощущений и чувств. О претензиях к автору по поводу истинности / ложности высказываний с предикатами ФЭС речи быть не может.
Таким образом, на основе вышесказанного можно утверждать, что категория лица является одним из существенных критериев отнесения некоторого высказывания, описывающего ФЭС человека, к истинным / ложным.
В немецком языке для передачи ФЭС существуют конструкции, отличающиеся особой производительностью, но вместе с тем невозможностью их верификации. Речь идет о моделях, по которым строятся описательные предложения типа: Jemandem ist es, als (ob)...; Jemand hat das Gefühl... и некоторые другие. Обычно они подразумевают включение в придаточное предложение метафорического компонента или сравнения:
8. Sie hielt mich bei der Hand, und es war mir, als ob das Lied, das sie sang, durch ihre Hand warm in mich eindringe (Becher).
9. Mir ist, als hätte ich eine Woche lang kein Auge zugemacht (Remarque).
Главное предложение в них указывает на то, что данное высказывание описывает именно ФЭС, в то время как придаточное предложение содержит в себе само описание. На то, что приведенное описание образно, а не реально, указывает форма предиката придаточного предложения, стоящего в конъюнктиве. Конъюнктив выполняет здесь еще одну функцию - он имплицитно содержит сведение о том, что говорящий не определил точно состояния, в которое его повергла песня, поэтому прямой номинации он предпочитает сравнительное описание (пример (8)). Это тот случай, когда сам говорящий - чув-
ствующий субъект - может быть не уверен в истинности произведенного им высказывания, а именно той его части, в которой сообщается об его ФЭС.
Пример (9) описывает сильную усталость главного героя, который прибегает к сравнению, чтобы выразить степень интенсивности состояния. Конъюнктив и сама конструкция высказывания указывают на ложность пропозиции «Ich habe eine Woche lang kein Auge zugemacht» («Ich habe die ganze Woche nicht geschlafen»), что, в свою очередь, не влияет на истинность смысла высказывания, выраженного в нем имплицитно: «Ich bin sehr müde».
Особого внимания заслуживают высказывания с субъектом состояния, выраженным неодушевленным предметом, явлением природы или абстрактным понятием. Мы рассматриваем их в рамках данной статьи, поскольку они представляют собой пример олицетворения - стилистического приема, когда неодушевленным реалиям приписываются мысли, чувства и ощущения человека. Верификация данных высказываний практически невозможна, поскольку говорящий, создавая их, опирается не на реальные факты, а на свое субъективное восприятие события:
10. Der Wind starb (Remarque)
Нельзя говорить о таких высказываниях однозначно как об истинных или ложных. Они ложны с точки зрения их соответствия реальному положению вещей, если это высказывание понимать буквально, но истинны с позиции говорящего - он подразумевает здесь затишье ветра, и в этом смысле оно не противоречит действительности. Следует признать, что выбор языковых средств накладывает на говорящего некие обязательства - они не должны препятствовать восприятию высказывания слушающим.
Таким образом, верификатором высказываний о ФЭС я-субъекта является собственно состояние; ты-субъекта - подтверждение / отрицание адресата; он-субъекта - симптомы состояния. Не подлежат верификации высказывания о состоянии 3 лица, принадлежащие автору, поскольку подразумевается, что они истинны априори.
Лингвистическими критериями, имеющими большое значение при восприятии высказывания как истинного/ложного, являются:
• категория лица, обнаруживающая два
взаимосвязанных противопоставления: 1 и
2 лицо 3 лицо: участники коммуника-
ции обладают возможностью сообщать о своем состоянии, основываясь на собственных чувствах и ощущениях, что говорит в пользу истинности их высказываний, а также подтверждать/опровергать высказывания собеседника о ФЭС друг друга; 1 лицо 2 и
3 лицо, представляющее оппозицию «я-мира» и «не-я-мира»;
• категория наклонения: использование при описании состояния конъюнктива привносит в общий смысл высказывания значение ирреальности, а значит, и несоответствия его действительности;
• лексическое наполнение высказывания: использование метафоры и олицетворения обеспечивает образность текста, но затрудняют процесс верификации высказывания.
1. Фреге Г. // Философия. Логика. Язык. М., 1987. С. 21.
2. Рассел Б. Исследование значения и истины. М., 1999. С. 240.
3. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1999. С. 657..
4. Степанов Ю.С. Имена. Предикаты. Предложения (Семиологическая грамматика). М., 1981. С. 205.
5. Остин Дж.Л. // Философия. Логика, Язык. М., 1987. С. 82.
6. Зализняк А. // Slavistische Beiträge. München, 1992. Bd. 298. S. 13.
7. Антропологическая лингвистика: Концепты. Категории: коллективная моногр. / под. ред. Ю.М. Малиновича. М.; Иркутск, 2003. С. 162.
8. Звегинцев В.А. Очерки по общему языкознанию// http://www. uztranslations. net. ru / Сайт в помощь переводчикам и филологам. С. 374.
9. Вайнрих X. // Язык и моделирование социального взаимодействия / отв. ред. В.В. Петрова. М., 1987. С. 44.
10. Болинджер Д. // Там же. С. 29.
Поступила в редакцию 29.12.2006 г.
