CC BY
142
М. Д. Карпачев
— доктор исторических наук, профессор Воронежского ГУ
ЛИБЕРАЛЬНЫЕ ВЕЯНИЯ РУССКОЙ БЮРОКРАТИИ ПОРЕФОРМЕННОГО ВРЕМЕНИ
АННОТАЦИЯ. Автором рассмотрены проекты либерализации государственного строя России, предложенные видными представителями высшей бюрократии в 1860-х — начале 1880-х гг.
The author analyses the projects of liberalisation of Russia’s political system that were put forward in the 1860s — the beginning of1880s by high-profile officials.
Характерной чертой российского освободительного движения можно признать то, что безусловное лидерство в нем завоевали сторонники революционных методов борьбы с самодержавной государственностью. Конечной целью русских революционеров считалось утверждение социалистического строя. Приверженцы же либерализма потерпели сокрушительное поражение в борьбе за политическую инициативу. Такой итог был вполне закономерен: отечественный либерализм не имел ни глубоких исторических корней, ни массовой социальной опоры. Рационалистические доктрины либерализма сложились в недрах западноевропейского общества и стали результатом длительной и трудной эволюции социально-политической мысли. В основе западного либерализма лежали представления о неотъемлемости прав человека, включая право собственности, о благотворности экономических и политических свобод и о преимуществах представительного правления. Прочность этих идей на Западе объяснялась тем, что они вполне отвечали интересам так называемого «третьего сословия», интересам мелких, средних и крупных собственников. В России же эти идеи распространились благодаря интеллектуальным заимствованиям и отражали не столько интересы, сколько идеалы просвещенных поклонников европейской культуры. При этом представители разных социальных групп относились к идеям либерализма избирательно, беря отдельные элементы данной системы и приспосабливая их к собственным представлениям о путях развития страны.
И все же русские либералы настойчиво искали свои шансы в политической борьбе. Специфическим средоточием русской либеральной мысли была бюрократия. В стране, верховная власть которой встала на путь модернизации и реформ, появление такой разновидности либерализма было явлением и естественным, и необходимым. Если самодержавная монархия обнаружила освободительные стремления, то было бы странно, если такие же стремления не появились бы в среде обслуживающего ее административного аппарата, тем более что обновление экономической, культурной и общественной жизни в духе европейских ценностей соответствовало объективным потребностям развития государства. Не случайно в первые же годы царствования Александра II в высших административных сферах появились вельможи, непременной чертой поведения которых стал показной либерализм, такой, например, как у героя романа И.С.Тургенева «Новь» Сипягина.
Прогрессивная часть управленческого персонала вполне разделяла общие для всех либералов положения о благотворности просвещения, торжестве законности и правопорядка, эффективной экономики, материального достатка народа, согласованных интересов личности, общества и государства. Однако бюрократический либерализм существенно отличался от общественного (главным образом, дворянского и земского). Сановный либерализм носил дозированный и прагматический характер. Из системы европейских либеральных ценностей отбиралось только то, что на данный момент, по мнению правительственных реформаторов, соответствовало интересам развития и укрепления, а не разрушения государства. Скажем, освобождение крестьян и превращение их в субъекты гражданских правоотношений, всесословное самоуправление для ведения местных нужд, независимый и цивилизованный суд признавались назревшими, а потому и благотворными нововведениями. И, напротив, политическая независимость общественной жизни, фритредерство, полный отказ от государственного регулирования экономики считались преждевременными, а значит, вредными.
Кроме того, бюрократический либерализм никогда не был оппозиционным. Почти всегда он носил конструктивный характер; его проявления были неизменно конкретны и оформлялись в виде всевозможных реформаторских инициатив самодержавной власти. В этом смысле он был наиболее продуктивен. Исторический опыт, подчеркивает современный исследователь, свидетельствует о том, что в России для проведения европейских реформ «необходима безграничная власть самодержца, ибо — при господстве огромного неосвоенного пространства — отсутствуют необходимые инфраструктуры, на которые мог бы опереться реформатор» [1. С. 30].
Бюрократический аппарат был единственной реальной опорой верховной власти, взявшей курс на глубокое реформирование страны. Это хорошо понимали в правительственных сферах. П.А.Валуев, едва вступив в должность министра внутренних дел, представил царю записку, в которой честно признал: «Меньшинство гражданских чинов и войско суть ныне единственные силы, на которые правительство может вполне опереться». Впрочем, для Александра II этот вывод откровением не был. «Грустная истина», — отметил он на полях [2. С. 25].
Хорошего было, конечно, мало. Тем не менее в сложившихся социальных условиях ставка на административные ресурсы была наиболее целесообразной. Принципы субординации и безусловного подчинения воле высшего начальства давали самодержавию определенные основания надеяться на успешную реализацию принятого курса. Но фактическое признание политического лидерства либеральной бюрократии не избавляло самодержавие от необходимости получить общественную санкцию на задуманные реформы — слишком велики были их масштабы. Кроме того, русский монарх, принявший на себя миссию Освободителя, не мог предстать перед страной в качестве всего лишь главного чиновника [3. С 34]. Модернизация по-европейски требовала развития общественных инициатив, чего никак нельзя было достичь без допущения элементов представительства уже на стадии подготовки великих реформ.
С весны 1859 г. основная законотворческая работа сосредоточилась в специальном учреждении — в Редакционных комиссиях. Здесь сконцентрировались основные силы либеральной бюрократии (Я.И.Ростовцев, Н.А.Милютин, Я.А.Соловьев и др.). Кроме семнадцати чиновников в Комиссию были включены эксперты из местных помещиков, а также известные своими публикациями специалисты по крестьянскому вопросу. Всех экспертов (21 человека) привлекли к разработке законопроектов по специальному приглашению главы Редакционных комиссий Я.И.Ростовцева. Создавался, таким образом, институт, который сочетал в своей деятельности административно-бюрократические и представительские принципы. Для либералов это было обнадеживающее начало. Ставший членом-экспертом Ю.Ф.Самарин писал в марте 1859 г. Н.А.Милютину: «Я придаю великую важность этому первому шагу допущения совершенно свободного совещательного элемента в государственном вопросе. Если дело поведено будет удачно и благоразумно, то может приохотить и на будущее время обращаться к этому же способу» [цит. по: 5. С. 136].
О том, что грядущие реформы должны способствовать становлению новой для России политической традиции, заговорили и дальновидные представители администрации. Иначе, рассуждал П.А.Валуев, и быть не должно. Суть начатых перемен, отмечал он, заключается в том, что «во всех европейских странах разным сословиям предоставлена некоторая доля участия в делах законодательства или общего государственного управления и что если так везде, то так должно сбыться и у нас». Понимая это, правительство должно предвидеть ход событий и не вести безнадежную борьбу с обществом, а направлять этот процесс [6. С 81].
Очень скоро, однако, выяснилось, что для либеральных бюрократов хорош только тот «свободный совещательный элемент», который не противоречит их замыслам. Когда программа Редакционных комиссий натолкнулась на жесткое противодействие со стороны большинства губернских дворянских комитетов, стало ясно, что общероссийское представительство может сорвать планы руководителей крестьянской реформы. Между тем, потенциал комитетов был очень силен. В самом факте их созыва была реализована давняя и обладавшая большой символической силой идея призыва «лучших людей земли» на царский совет.
Трудившаяся без политических союзников либеральная бюрократия сразу же ощутила большую тревогу из-за возможной консолидации своих оппонентов. Складывалась парадоксальная ситуация. Либеральная по своей сути идея законосовещательного представительства в конкретной обстановке конца 1850-х гг. рассматривалась реформаторами как (в лучшем случае) помеха делу прогрессивных преобразований. Либеральным чиновникам, имевшим основания считать русское общество не подготовленным к разработке крупных преобразовательных планов, важно было «пробить» давно назревшее дело крестьянского освобождения, причем на своих и, как они полагали, наиболее рациональных основаниях.
Самым надежным гарантом укрощения оппозиционных амбиций было, конечно, самодержавие. Именно поэтому лидер либерально-бюрократической группировки Н. А. Милютин счел нужным дать царю настоятельный, но совершенно нелиберальный по форме совет не «давать развиваться мечтаниям, будто бы избранные комитетами члены приглашаются для разрешения каких-либо законодательных вопросов или изменения в государственном устройстве». В несвоевременной либерализации законодательного процесса таилась, по мнению «красного бюрократа», угроза проведению благодетельных для всего общества реформ. По воспоминаниям П.Д.Стремоухова, депутата от Нижегородского комитета призыва 1859 г., Н.А.Милютина крайне раздражали претензии дворянства на расширение политических прав. «Никогда, — заявлял он, — никогда, пока я стою у власти, я не допущу каких бы то ни было притязаний дворянства на роль инициаторов в делах, касающихся интересов и нужд всего народа. Забота о них принадлежит правительству; ему и только ему одному принадлежит и всякий почин в каких бы то ни было реформах на благо страны» [7. С 143]. Конечно, заявления такого рода имели смысл только при определенном условии: их авторы были уверены в том, что император сам разделяет общеполитические позиции реформаторов. Поэтому «ан-тилиберальная» позиция Н.А.Милютина имела не концептуальный, а ситуативный характер.
Разумеется, в определении неотложных задач реформирования позиции чиновников милютинского круга нередко совпадали со взглядами либеральной интеллигенции. Сам Н.А.Милютин являлся одно время членом известного в свое время кружка К.Д.Кавелина. Да и многие предложения дворянских комитетов вошли вскоре в программы правительственных предначертаний. Принципиальная платформа либеральной бюрократии проявлялась не в спорах по частным и конкретным вопросам преобразований, а в твердой уверенности в том, что самодержавная власть еще долгие годы будет обречена на лидерство в продвижении страны по трудным дорогам обновления. Решающий шаг вообще лучше всего сделать деспотически, потом сами подданные скажут «спасибо», — такая позиция, впрочем, была характерна и для большинства либеральных публицистов. К. Д.Кавелин напоминал, например, что в вопросе освобождения крестьян «высшее правительство стало с самого начала на гораздо более либеральную, верную и патриотическую точку зрения, чем вся масса дворянства» и что так называемая интеллигенция «постаралась испортить эмансипацию, насколько в эту минуту могла». «Ведь государь был совершенно прав, когда сказал московскому дворянству, а в его лице и всему русскому: “Я опередил вас на пятьдесят лет”. И вот этому-то отсталому дворянству вы нынче захотели вручить конституцию» [8. С 441].
С изданием Манифеста 19 февраля конфликт между либеральной бюрократией и фрондировавшим дворянством был разрешен. Чиновники-реформаторы одержали пусть не безоговорочную, но все же победу. Скрашивая горечь дворянских потерь, Александр II отправил в отставку министра внутренних дел С.С.Ланского и его товарища Н.А.Милютина. Но понеся первые потери, либерально-бюрократическая группировка с политической сцены не сошла. Ей, во-первых, предстояли еще немалые труды по подготовке и реализации целого комплекса реформ, а во-вторых, нужно было определиться с параметрами преобразований, с теми пределами, до которых следует идти власти, чтобы обеспечить завершенный и системный характер российской модернизации. Иначе говоря, нужна была определенная концепция реформирования, необходимо было понимание того, от какого состояния уходила Россия и к какому она должна была прийти.
Общую стратегию развития страны правительству Александра II создать не удалось. Собственно, не было и самого правительства, связанного единством замысла и воли. В течение всего своего царствования Александр II удерживал около себя деятелей, придерживавшихся разных позиций по ключевым вопросам политического руководства. Император полагал, что в качестве высшего арбитра он всегда найдет оптимальный вариант решения той или иной проблемы. На практике такое состояние правящих сфер было чревато неустойчивостью курса, потерями в темпах при принятии назревших решений. Проблем же возникало слишком много — страна вступила в эпоху динамичных и противоречивых перемен.
Либерально настроенные сановники понимали, что нововведения (особенно общественное самоуправление и независимый суд) не вписываются в политическую модель самодержавного государства. Исходя из принятой ими европейской философии государства и права, они считали, что с середины века Россия фактически встала на путь демонтажа абсолютизма. О том, что начатые реформы рано или поздно должны подвести страну к конституционным порядкам, говорили в доверительной беседе П.А.Валуев и начальник III Отделения В. А. Долгоруков еще весной 1861 г. При этом Валуев отметил слабость позиции императора, полагавшего, что реформы вовсе не меняют сути самодержавия: «Государь не замечает, что перед ним дилемма: вести дело новою стезею или не вести его вовсе» [9. C. 97]. Представления о том, что логика реформационного процесса подведет Россию к представительному правлению, широко распространились в ту эпоху.
Отмена крепостного права поставила либерально-бюрократическую группировку в новые условия. Если до 19 февраля ее цели в общем совпадали с желаниями монарха, то после публикации Манифеста обнаружились серьезные расхождения. Представления императора о благотворности неограниченного самодержавия не претерпели никаких перемен. Основная причина этого заключалась, конечно, не в излишнем властолюбии монарха и не в его желании любой ценой отстаивать классовые интересы реакционных слоев дворянства. Александр II имел все основания считать, что русское общество еще не готово принять конституционные порядки, а их преждевременное введение может обернуться для страны катастрофой. Беседуя в сентябре 1865 г. с предводителем дворянства Звенигородского уезда П.Д.Голохвас -товым, император заявил: «И теперь вы, конечно, уверены, что я из мелочного тщеславия не хочу поступиться своими правами! Я даю вам слово, что сейчас на этом столе я готов подписать какую угодно конституцию, если бы я был убежден, что это полезно для России. Но я знаю, что сделай я это сегодня, и завтра Россия распадется на куски. А ведь этого и вы не хотите. Еще в прошлом году вы сами и прежде всех мне это сказали» [10. C. 534]. Едва ли стоит сомневаться в искренности царя. Он вполне мог сослаться и на другие аргументы. Понятно, что точку зрения императора разделяло большинство в высшем руководстве.
Однако у либерального меньшинства было иное понимание перспектив политического развития. Неизбежное после эмансипации укрепление рыночных отношений в экономике ставило под сомнение дееспособность авторитарной системы. Тот же П.А.Валуев точно определил в своем дневнике «пределы самодержавного полновластия». «Одного росчерка пера Вашего Величества, — писал он, — достаточно, чтобы отменить весь свод законов Русской империи, но никакое высочайшее повеление не может ни поднять, ни понизить курса государственных бумаг на С.-Петербургской бирже» [9. C. 325].
Как преданный министр, П. А. Валуев в практической деятельности никогда не отступал от курса своего государя. Во всяком случае, подготовленная под его руководством земская реформа не давала новым учреждениям никаких политических прав. П.А.Валуев был сторонником жестких репрессий против любой оппозиции и очень досадовал на царя за то, что тот смягчил наказание тверским либералам, организовавшим совершенно возмутительное, по мнению министра, выступление против власти в феврале 1862 г. Но П.А.Валуев предпочитал системный подход к оценке пореформенного развития. Раньше многих он понял: если земства останутся без всякого влияния на выбор внутриполитического курса, в них будет аккумулироваться крайне вредное и опасное для государства общественное недовольство. «Наиболее общая черта, почти универсальная,— писал он,— это стремление известной части обще-
ства иметь некоторое участие в управлении. До тех пор, пока эти стремления не будут в известной мере удовлетворены, не будет ни мира, ни перемирия» [11. C. 148]. Император же полагал, что, наоборот, конфликты в этом случае будут только разгораться.
Зная об этом, П.А.Валуев все-таки счел необходимым подготовить проект реформы го -сударственного управления. Осенью 1863 г. он представил Александру II весьма обширные и детальные предложения по преобразованию законосовещательных учреждений на началах представительства. Проект предусматривал создание своеобразной двухпалатной структуры. В качестве нижней палаты предлагалось учредить «съезд государственных гласных». Губернскими земскими собраниями делегировался 101 депутат этого съезда. Окраины, где земства пока не вводились, а также крупные города должны были представлять 50 депутатов. Еще 30 депутатов назначались императором по своему усмотрению. Кроме того, он же назначал и председателя съезда. Срок полномочий съезда определялся в три года, за исключением первого созыва, чьи полномочия ограничивались одним годом. Как и очередные земские собрания, съезд должен был собираться на сессию один раз в год по указу императора. На обсуждение съезда должны были поступать все законодательные вопросы, включая бюджетные.
Роль верхней палаты отводилась общему собранию Государственного совета. При этом на его заседания должны были приглашаться государственные гласные (общим число в 16 человек), если поступал на рассмотрение вопрос, идущий от нижней палаты. Таким образом, вновь создаваемые земства предполагалось сразу же подключить к законотворческой деятельности на общероссийском уровне [12. C. 226—270].
П. А. Валуев никогда не использовал терминологию, свойственную европейскому парламентаризму. Естественно, свой проект конституционным он не называл. Больше того, он искренне полагал, что его предложения помогут придать самодержавию новое качество, подкрепляя верховную власть общественным доверием. Однако принимавшие участие в обсуждении проекта сановники обманываться не стали. П.П.Гагарин, А.М.Горчаков, Д.А.Милютин, Д.Н.Блу-дов, да и сам император сразу определили, что его реализация непременно приведет к конституционному образу правления [2. C. 35]. Без особых колебаний Александр II отклонил проект.
Валуевскую инициативу можно считать вехой в развитии отечественной политической культуры. При подготовке своего проекта министр внутренних дел учитывал многое: и характер пореформенной эволюции самодержавия, и скромные традиции отечественного конституционализма времен М.М. Сперанского и Н.Н.Новосильцева, и только что приобретенный опыт привлечения дворянских представителей к подготовке крестьянского освобождения. Кроме того, как справедливо отметил А. В. Медушевский, в замысле П. А. Валуева отразился и опыт политического развития европейских стран, в частности, германского октроированного парламентаризма [4. C. 332]. Идея двухпалатного законотворческого учреждения и регламентации прерогатив высших институтов власти оказали сильное влияние на всю последующую историю отечественного конституционализма. Как феномен политической мысли проект Валуева стал связующим звеном между проектами начала XIX и начала ХХ в. [4. C. 335].
Неудача с первой попыткой «увенчать здание» реформ крышей общественного представительства не остановила либеральную бюрократию. В 1866 г. еще одно предложение о преобразовании государственного устройства поступило от великого князя Константина Николаевича. Главный покровитель правительственных реформаторов первого десятилетия царствования своего старшего брата, великий князь просто обязан был сохранить свое реноме. Заняв в 1865 г. должность председателя Государственного совета, Константин Николаевич сохранил влияние в высшем руководстве и после покушения на царя, совершенного Д. В. Каракозовым. Последовавшее усиление охранительных начал не остановило великого князя. Он был солидарен с общим для всех либералов положением о том, что фанатизм радикалов невозможно искоренить без установления режима доверия между властью и обществом.
На великого князя сильное впечатление произвели обращения московского и петербургского дворянства, а также земства столичной губернии о необходимости создания общероссийского представительства. Эти выступления произошли в 1865—1866 гг., т.е. уже после отклонения валуевского проекта. Отказ от удовлетворения новых ходатайств либеральные
бюрократы расценивали как симптом продолжавшегося расхождения власти и общества. Председатель Государственного совета решил предложить свое средство для избавления от столь нежелательного недуга. Константин Николаевич представил императору план, в соответствии с которым при Государственном совете должны были функционировать сразу два отдельных депутатских собрания: одно — от дворянских корпораций, другое — от губернских земств. Способ делегирования предлагался простой: по 2—3 депутата от земского и дворянского собраний каждой губернии. Иными словами, при постоянно действующей верхней палате (Госсовете) создавались как бы две нижние (одна земская, а другая дворянская), которые должны были собираться правительством тогда, когда оно сочтет это полезным. Председатели собраний должны были также назначаться правительством. Проект, таким образом, призван был нейтрализовать основные центры организованной оппозиции того времени (земства и дворянские собрания), обратив их энергию на конструктивное законотворчество.
Предложение Константина Николаевича поддержки у императора не получило. В правительстве после апреля 1866 г. возобладали охранительные и даже реакционные настроения. Монарха больше стали заботить проявившиеся после первых реформ негативные социальные процессы, чем организация новых и, с его точки зрения, крайне сомнительных преобразований.
Либеральная бюрократия вынуждена была отступить. Но в правоте своих конституционных замыслов она отнюдь не разуверилась. Более того, нарастание внутриполитических проблем она рассматривала как следствие отказа монарха от завершения начатых реформ. Ее представители полагали, что преобразования остановились на полпути, а такая ситуация всегда чревата внутренней дестабилизацией. Откровенные признания на этот счет оставил военный министр Д.А.Милютин. «В последние 14 лет застоя и реакции,— писал он в год гибели Александра II,— все строгости полицейские не только не подавили крамолу, но, напротив того, создали массу недовольных, среди которых злонамеренные люди набирают своих новобранцев... Я доказывал, что недоконченность начатых реформ и отсутствие общего плана привели к тому, что по всем частям государственного организма ощущается полный хаос.» [13. С. 57].
Вполне естественно, что либеральные бюрократы не оставляли надежд на то, что им удастся переломить ход событий. Однако шанса на политическое лидерство им пришлось прождать почти полтора десятка лет. Лишь после учреждения в феврале 1880 г. Верховной Распорядительной комиссии (ВРК) — органа, получившего от императора поистине диктаторские права для борьбы с революционным движением, — либеральная группировка снова приобрела решающее влияние на выбор правительственного курса. После целой серии террористических актов, проведенных революционерами-народниками, и особенно после ошеломившего российскую и мировую общественность взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г., Александр II неожиданно для окружающих назначил главным начальником ВРК харьковского генерал-губернатора М. Т. Лорис-Меликова. В политической практике самодержавия ситуация была необычной. При здравствующем императоре появилось должностное лицо, наделенное диктаторскими полномочиями, фактически вице-император. Началась «диктатура сердца» [14. С. 151—157].
М.Т.Лорис-Меликов принадлежал к плеяде провинциальных администраторов, выдвинувшихся в обстановке великих реформ. Он был убежденным сторонником тех деятелей, которые полагали, что власть не может быть эффективной без общественного доверия. В годы военной службы на Кавказе он пользовался благорасположением военного министра Д. А. Милютина.
Уже в первые недели своего «диктаторства» М.Т.Лорис-Меликов счел необходимым обратиться к обществу за поддержкой в борьбе против распространения радикальных идей. Обращения такого рода случались уже не раз. Однако теперь начальник ВРК решил сам сделать несколько шагов навстречу либеральной общественности. Он отправил в отставку консервативного министра просвещения Д. А. Толстого, который много лет пользовался особым расположением Александра II. Других консерваторов стали оттеснять от престола; их влияние на царя заметно падало. Впрочем, по ряду причин, в том числе и личного порядка, император резко снизил свою активность в качестве реального политика и передоверил руководство текущей
политикой своему новому фавориту. Начальником ВРК были даны указания губернаторам не допускать излишних ограничений в деятельности общественного самоуправления. Благосклонно было встречено появление целой серии новых либеральных газет и журналов.
Летом 1880 г. М.Т.Лорис-Меликов осуществил знаменательный шаг: закрыл печально известное III Отделение, ведавшее с 182б г. политическим сыском в стране. И хотя функции тайной полиции были переданы в Министерство внутренних дел (в его структуре был создан соответствующий департамент), ликвидация самостоятельного сыскного и карательного учреждения все же произвела весьма благоприятное впечатление на либеральные круги и в России, и за рубежом.
К августу 1880 г. М.Т.Лорис-Меликов посчитал, что свою первую задачу (успокоение общества) он успешно выполняет. Во всяком случае, довольно длительное время революционеры не тревожили власти новыми террористическими актами. Поэтому дальнейшее существование ВРК он признал излишним и предложил вернуться к обычному режиму в деятельности правительства. После этого М.Т.Лорис-Меликов принял должность министра внутренних дел и по совместительству — шефа жандармов. Фактически же он сохранил за собой положение первого министра. Свое положение в правительстве он подкрепил продвижением на министерские должности представителей либеральной группировки, в частности, министра финансов А.А.Абазы и министра просвещения А.А.Сабурова. В результате сторонники продолжения реформ получили преобладание над консерваторами.
Вообще же М.Т.Лорис-Меликов избрал наиболее точный и подходящий для правительственных либералов политический курс: сначала успокоение страны, а затем, когда управляемость восстановится до оптимального уровня,— реформы, ибо без них успокоение не может быть прочным. Надо признать, что в деле умиротворения русского общества «диктатор» был и последователен, и изобретателен: суров к экстремистам, лоялен к либеральным кругам и предусмотрителен в оценке складывавшейся ситуации. Показателен, например, такой эпизод. Осенью 1880 г. торговцы хлебом и мукой, заранее сговорившись, подняли цены на свои товары. Тогда, как вспоминал государственный секретарь Е.А.Перетц, М.Т.Лорис-Меликов пригласил их к себе и стал уговаривать спустить цены. «Торговцы эти возражали, указывая на неурожай-ность во многих губерниях и на другие неблагоприятные обстоятельства. В заключение ими приведен был тот довод, что цена на хлеб и муку не определяется законом и что поэтому нельзя принуждать их к понижению цен. Тогда Лорис объявил им, что говорил до сих пор в качестве министра внутренних дел, обязанного заботиться о народном продовольствии, но если они не хотят внять разумным его доводам, то он будет говорить с ними как шеф жандармов, обязанности которого на него перешли. Нынешние чрезвычайно высокие цены, не оправдываемые необходимостью, могут вызвать народные волнения, которые он обязан предупреждать. Поэтому он решительно объявляет всем хлебным торговцам, что если они не снизят цены в течение 24 часов, то будут высланы из столицы в административном порядке. Речь эта купцам очень не понравилась, но к цели она привела, так как на следующее утро появилось уже объявление в газетах о том, что в видах облегчения пропитания для людей недостаточных, такие-то торговцы (Духанов, Полежаев и прочие) понижают цены на муку на столько-то» [15. C. б8].
Характерно, что, готовясь к продолжению либеральных реформ, М.Т.Лорис-Меликов без колебаний шел на совершенно нелиберальные меры, вроде административного контроля над ценами. В политико-культурном облике русской власти все ярче прорисовывался приоритет целесообразности над чистотой идеологии или даже права.
С осени 1880 г. М.Т.Лорис-Меликов приступает к разработке своей программы реформ. В качестве предварительного шага он организовал серию основательных сенаторских ревизий положения дел на местах. Собранная ревизорами информация должна была показать, какие преобразования назрели. К концу 1880 г. у него в основном сложился план государственных преобразований, известный в исторической литературе и в публицистике как проект «лорис-меликовской конституции».
В соответствии с обычной практикой того времени, предложения министра внутренних дел имели форму Всеподданнейшего доклада, представленного царю 28 января 1881 г. Отчи-
тываясь в начале доклада о проведенных им мероприятиях, М.Т.Лорис-Меликов без ложной скромности уверял царя в их исключительной эффективности, а, следовательно, и в правильном выборе «диктатора». Принятые меры, как утверждал министр, «оказали и оказывают благотворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного и возбуждения верноподданнической готовности служить Вам, Государь, всеми своими силами для завершения великого дела государственных реформ» [16. C. 162]. Концовка фразы имела, конечно, ключевое значение. Император ею приглашался в союзники либеральной группировки. М.Т.Лорис-Меликов, естественно, умалчивал о том, что при его выдвижении никто не вел речи о грядущем завершении реформ.
Итак, великие реформы нуждались в завершении. Однако успех такого дела, утверждал министр, теперь уже был невозможен без участия представителей здоровых общественных сил. Вопрос заключался в выборе формы такого представительства. Зная об отрицательном отношении царя к конституционным порядкам, автор доклада прибегает к витиеватой и, по всей видимости, не слишком искренней фразеологии. Он спешит заверить, что для России «немыслима никакая организация народного представительства в формах, заимствованных с Запада»; от них можно ждать только новых смут. Но столь же непригодны и попытки возрождения каких-то подобий земских соборов древности. В современных условиях такую затею просто нельзя осуществить. Так что же делать? Надо воспользоваться успешным опытом проведения реформ начала царствования, но развить и дополнить его с учетом свершившихся в стране перемен. И далее М.Т.Лорис-Меликов предлагает создать в Петербурге временные подготовительные комиссии, взяв за образец работу Редакционных комиссий 1859 г. Вопросов накопилось много, поэтому предлагалось создать две комиссии: административно-хозяйственную и финансовую. Задача этих комиссий должна заключаться в разработке законодательных предположений в области экономики, финансов, общественной жизни и управления. В состав комиссий министр предлагал назначить как представителей центральной администрации, так и сведущих и благонадежных общественных деятелей, главным образом, от земств и городских дум.
Однако корень замысла крылся не в этих скромных предложениях. Над подготовительными учреждениями экспертов М.Т.Лорис-Меликов советовал создать еще одно законотворческое собрание, которое он очень осторожно рекомендовал назвать Общей комиссией (видимо, для того, чтобы не было искушения пользоваться чуждой нашему строю терминологией). Вот в этой-то Общей комиссии и заключалась вся «соль» проекта. Ее задача должна была состоять в окончательной доработке законопроектов, поступивших от подготовительных комиссий. Предполагалось, что состав этого учреждения будет смешанным: в него должны были войти некоторые назначенные правительством администраторы и некоторые выборные депутаты от губернских земств и дум нескольких крупных городов (по два от каждой губернии и города). В губерниях, где земств еще не было, депутаты Общей комиссии могли назначаться местной властью. После принятия законопроекта Общей комиссией он передавался на окончательное рассмотрение в Государственный совет, в состав которого М.Т.Лорис-Меликов предложил ввести 10—15 представителей от общественных учреждений [16. C. 165].
Для Александра II идеи М.Т.Лорис-Меликова большой оригинальности не представляли. Новый проект был очень похож на предложенный еще в 1863 г. П.А.Валуевым. Общая комиссия отличалась от съезда государственных гласных, пожалуй, только наличием в ней какой-то доли назначаемых чиновников. Император не сомневался, что и этот проект, несмотря на заверения его автора, ведет государство все в том же конституционном направлении. Аргументы либеральной бюрократии, по сути дела, оставались неизменными. Когда-нибудь к ним следовало прислушаться. Еще в начале 1880 г., вскоре после того, как прогремели первые народовольческие взрывы, Александр II дал согласие на новое обсуждение старых проектов П.А.Валуева и великого князя Константина Николаевича. Приближался 25-летний юбилей царствования, между тем дела в империи шли далеко не так, как хотелось бы. Царь снова пытался понять аргументы своих либеральных сановников и снова не смог пойти им навстречу [2. C. 124—127]. М.Т.Лорис-Меликов, конечно, знал о содержании дискуссий.
Историческая особенность лорис-меликовской инициативы состояла в том, что она имела реальные шансы на воплощение в жизнь. Обеспечив себе поддержку правительственного большинства и добившись действительных перемен в общественных настроениях, М. Т. Лорис-Меликов получил, наконец, одобрение императора на свои предложения. Проведенные совещания высших должностных лиц внесли лишь некоторые поправки в проект. Решено, было, в частности, не приглашать в Государственный совет представителей общества. 17 февраля 1881 г. Александр II утвердил проект Особого совещания и дал, таким образом, свое согласие на проведение реформы управления [14. C. 294]. Текст правительственного сообщения император передал 1 марта 1881 г. П.А.Валуеву с тем, чтобы 4 марта Совет министров дал по нему окончательное суждение. М.Т.Лорис-Меликов планировал, что уже на очередных сессиях земских собраний конца 1881 — начала 1882 гг. можно будет провести выборы депутатов в Общую комиссию.
Однако цареубийство 1 марта смешало все карты. 4 марта Совет министров не заседал, а в конце апреля император Александр III утвердил составленный К.П.Победоносцевым манифест, решительно отклонявший планы либеральной бюрократии.
Ненависть к лорис-меликовскому курсу отличала как революционные, так и реакционно-консервативные круги. Революционеров пугала опасность потери ими общественной поддержки, а консерваторы отчаянно боролись за сохранение традиционных устоев неограниченного самодержавия — крайности, как это часто происходит в политике, сошлись.
На два десятилетия самодержавие отгородилось от планов какой-либо политической либерализации. Но это была пиррова победа консервативно-монархических сил. Закупорка каналов общественной жизни вела к перегреву русского государственного котла, и в начале ХХ в. страна погрузилась в пучину тяжелейших потрясений. Примечательно суждение видного деятеля той поры князя Н.В.Голицына: «Переносясь мыслью к событиям 1881 г., мы должны признать, что последняя возможность, которая открывалась царской власти в России для мирного разрешения конфликта между нею и народом, конфликта, повлекшего за собой падение царизма, была устранена Александром III возвращением на старый, много раз испытанный путь русского полицейско-бюрократического абсолютизма. В сознании своей правоты Александр III самонадеянно написал на докладе М.Т.Лорис-Меликова по поводу предположенного привлечения общественности к предварительной разработке законопроектов: «Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан, и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете министров...». Думал ли Александр III, когда писал эти слова, что в них он начертал смертный приговор царской власти в России? То, что он признавал «преступным» и «спешным», было как раз то самое, без чего невозможно было дальнейшее мирное развитие русской государственности, а вместе с тем благоденствие и мирное житие русской верховной власти. А между тем, если и была когда-либо возможность мирным, ненасильственным путем ввести в России конституционный образ правления, то именно в начале 1881 г., когда во главе правительства стоял человек, искренно, казалось, уверовавший в пользу привлечения общественных сил к государственному строительству, хотя бы в той скромной форме, в какой это было предложено» [17. C. 127].
Правоту такой оценки доказать, разумеется, невозможно. Несостоявшиеся альтернативы исследовать нельзя. Но можно прислушаться к внушительному заявлению С.Ю.Витте. Осуждая узкий консерватизм К.П.Победоносцева, первый русский премьер с горечью отмечал: «Благодаря ему провалился проект зачатка конституции, проект, составленный по инициативе графа Лорис-Меликова и который должен был быть введен накануне ужасного для России убийства императора Александра II и в первые дни воцарения императора Александра III. Это его, Победоносцева, великий грех, тогда бы история России сложилась иначе, и мы, вероятно, не переживали бы в настоящее время подлейшую и безумнейшую революцию и анархию» [18. C. 260]. Такое мнение — при всей его проблематичности — стоит учесть. Оно высказано человеком, хорошо разбиравшимся в хитросплетениях большой политики Российского государства. Именно С.Ю.Витте довелось претворять в действительность политико-культурное наследие либеральной бюрократии пореформенной поры. Однако делалось
это уже тогда, когда инициативу в преобразованиях прочно захватили политизированные слои российского общества. Возможности либеральной бюрократии оказались весьма ограниченными, и монархический строй стремительно приближался к краху.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кантор В.К. «Есть европейская держава.». М., 1999.
2. Чернуха В.Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX в. Л., 1978.
3. Долбилов М.Д. Дворянский предводитель и крестьянская реформа: политическая неудача князя И.В.Га-гарина // Общественная и культурная жизнь Центральной России в XVII — начале ХХ века. Воронеж, 1999.
4. Медушевский А.В. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1998.
5. Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России: 1856—1861. М., 1984.
6. Очерки русской культуры XIX века. М., 2000. Т. 2.
7. Русская старина. 1900. Кн. 4.
8. Кавелин К. Д. Наш умственный строй: Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989.
9. Валуев П.А. Дневник. М., 1961. Т. 1.
10. Татищев С.С. Император Александр II: Его жизнь и царствование. М., 1995. Т. 1.
11. Исторический архив. 1958. № 1.
12. Всеподданнейший доклад статс-секретаря Валуева. Проект нового учреждения Государственного совета // Вестник права. 1905. Кн. 9.
13. Милютин Д.А. Дневник. М., 1950. Т. 4.
14. Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870—1880-х годов. М., 1964.
15. Перетц Е.А. Дневник. М.; Л., 1927.
16. Былое. 1918. № 4—5.
17. Голицын Н.В. Конституция графа Лорис-Меликова // Былое. 1918. № 10—11.
18. Витте С.Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2.
