CC BY
12Лейтмотивы культурной дипломатии Конфедеративных Штатов Америки в годы Гражданской войны в Соединённых Штатах 1861-1865 гг.
Садовников Никита Алексеевич
аспирант факультета международных отношений, Санкт-Петербургского государственного университета (СПбГУ), st043079@student.spbu.ru
Конфедеративные Штаты Америки за крайне недолгие годы своего существования, всё-таки сумели оставить свой след в международных отношениях XIX века. Длительная борьба за признание в качестве субъекта международного права помимо традиционных переговоров на высшем уровне, впрочем, не увенчавшихся успехом, вынуждала искать сочувствия и поддержки за рубежом, как в Европе, так и среди населения Союза вне «кабинетов». В этой работе автор рассматривает культурно-идеологический обмен между КША и странами Европы, нацеленный на привлечение союзников и поиск общностей среди акторов на международной арене.
Ключевые слова: Гражданская Война в США 1861 - 1865, КША, Конфедеративные Штаты Америки, культурная дипломатия, мягкая сила, идентичность.
Введение
Вопреки ожиданиям Конфедеративные Штаты Америки не смогли стать субъектом международного права. Не оправдав ожидания военных побед, возложенные на отделившиеся 11 штатов со стороны потенциальных Европейских союзников, помимо уже занятой «экологической ниши» сырьевого рынка КША могли привлечь на свою сторону население государств по ту сторону Атлантики попытками вызвать симпатию к борьбе против Союза. Учитывая, что дипломатия КША также являлась в какой-то мере «публичной», одновременно стоя на грани парадипломатии непризнанных государств, дипломаты которого в данном случае были заявлены как «торговые представители». В попытке привлечь на свою сторону если не союзников, то хотя бы сочувствующих них прозвучало множество различных идеологических линий, зачастую противоречивых, и направленных лишь на единственную цель - достижения цели в виде сохранения независимости отделившихся 11 штатов даже в условиях боевой ничьей, которая вряд ли была возможна без вмешательства союзников из-за Океана. Это были и последние попытки сыграть на британском антиамериканизме, и попытки взыграть на чувствах колониальной великодержавности европейцев, и выставить себя защитниками истинной демократии. Однако если экономическая сторона вопроса остаётся, в целом,очевидной,как неоколониальная экспансия Британской и Французской короны на американский континент, то в культурно-идеологическом плане мотивация поддержки КША во многом куда более разнообразна. К тому же, культурно-идеологический обмен был во многом вынужденной мерой, так как статус непризнанного государства ограничивал спектр применяемых инструментов «традиционной дипломатии». По какой причине культурная дипломатия Конфедерации потерпела поражение? Имела ли она хотя бы иллюзорные шансы добиться успеха за счёт моральной поддержки «на низовом уровне»? Вышеупомянутые вопросы обуславливают актуальность данного исследования.
Цель данного исследования: выявить наиболее эффективный идеологический концепт, обеспечивший поддержку КША за рубежом.
Методология: сравнительно-исторический анализ, системный анализ, контент-анализ, кейс-стади, моделирование, статистический анализ.
и
и *
о х
а
а
и о т
V
сч сч о
СЧ
Структура работы: данная работа представляет собой материал, разделённый на введение и три главы, заключение, список используемых источников и литературы. Во введении поставлена цель и определены основные задачи данного исследования, установлена композиция исследовательской работы. Главы основной части данной работы разделены на три неравные части по принципу «теоретическая часть + эмпирические данные». В заключении приведены основные выводы.
Идеологические обоснования южного сецес-сионизма на службе Конфедерации.
Также необходимо помнить, что представляло собой в идеологическом плане Южное Общество, и почему фундаментом для закладывания особой «южной идентичности» стала экономическая и демографическая дихотомия Севера и Юга, связанная с историей основания первых британских поселений в Северной Америке.
Первой колонией на американском континенте, вокруг которой начал зарождаться один из идейных концептов этой идентичности, являлся Джеймстаун, впоследствии - центр Вирджинии, ядра будущей Конфедерации. В идеологическом плане Джеймстаун также стал одним из трёх главных центров формирования будущей «общеамериканской идентичности» британских поселений в Северной Америке, наряду Новым Плимутом и Пенсильванией, сформировавших в значительной мере идентичность «северную», и трёх религиозно-философских концептов. Каждый из них являлся отражением как цели переселенцев, так и их социального происхождения и экономико-географического положения колонии [1].
Вирджинская концепция «Благочестивой земли Христовой» («Pious and Christian Plantation») пусть и родилась как сочетание «закона Божьего, нравственного и воинского»[7], но создавалась с отличными от новоанглийского «Града на Холме» и провозглашённого Пенном «Божьего эксперимента». Изначально Джеймстаун был торговой факторией, основанной капитаном Дж. Рольфом с единственной целью - получения прибыли от выращивания табака и других культур, не прижившихся в метрополии. По социальному происхождению «движущая сила» колонизации Вирджинии состояла из мелкопоместных провинциальных дворян, часто - не имеющих право на наследство, а также городские ремесленники, мещане и солдаты, вышедшие из высшего крестьянства (йоменов), цель которых была в обогащении путём обхода всех сословных препятствий, существовавших для них в метрополии. Сравнительно мягкий климат, располагающий к сельскому хозяйству и изначальная нацеленность основателя Джеймстаунской фактории Дж. Рольфа на выращивание и экспорт в Европу табака, наличие удобных естественных торговых путей в виде обширной речной сети - всё это предопределило плантационный тип производства, а отсюда - и преимущественно экстенсивный способ развития экономики, с необходимостью расширения вглубь ин-
дейских территорий, и, как следствие, низкой урбанизацией с преобладанием практически исключительно сельских поселений (как локальных «перевалочных пунктов») вместо городов (кроме относительно небольшого Уильямсбурга), в которых бы концентрировалась культурно-экономическая жизнь колонии[1]. В духовно-идеологической сфере население Вирджинии также отличалось от Нового Плимута. Это были преимущественно последователи англиканской церкви, не вступавшие в конфликт с господствующей идеологией, не подвергавшиеся преследованиям и гонениям, в отличие от населивших Массачусетский залив радикальных пуританских сепаратистов. Отсюда - изначальное воспроизведение (пусть и в меньшей мере) социально-экономической модели метрополии, от которой колонисты поселений к северу от Гудзона так или иначе стремились отказаться.
Тем не менее, идентичностное расхождение с метрополией всё-таки стало возможным. Во-первых, удалённость от метрополии не обеспечивало должного функционирования сословного строя. По словам же Ф. Эббота, «"Вирджинская утопия" стала экспериментом по пересадке классического английского джентри, но без препятствий в виде знатных семей и бросавших им вызов в самой Англии городских масс - сообщество, которое пытались создать поселенцы, было одновременно консервативным и радикальным, одновременно стремясь имитировать существующие социальные модели и предполагая, что эти модели можно мгновенно воссозданы в другой чуждой среде»[1]. Ещё больший разрыв - теперь уже административный - произошёл в июле 1619 года, когда губернатор Дж. Йердли организовал разделение власти между наместником из метрополии и Палатой Бюргеров, таким образом, организовав первое в Западном Полушарии демократически выбранное законодательное собрание и заложив демократизм как одну из составляющих «южной протоидентичности», существуя и после переформирования Компании в территорию под прямым управлением британской короны.
Во-вторых, в условиях необходимости сохранить рентабельность предприятия вскоре произошла смена так и не народившегося сословного гнёта расовым. Первые африканцы, пока ещё не рабы, а батраки, завезённые в том же 1619 году из Анголы, были отчаянной попыткой спасти терпящие убытки табачные фактории из-за роста популярности этого продукта в Европе, сложностями с его выращиванием и уже упомянутым экстенсивным характером производства, а главное - отсутствием прямого регулирования и невозможностью реализации сословных отношений между крупными землевладельцами и йоменами[1]. Введённая годом ранее для привлечения рабочей силы из метрополии система хэдрайтов, позволявшая прибывающим белым йоменам рассчитывать на земельный участок от 1 до 1000 акров и сыгравшая колоссальную роль в колонизации земель к Югу от Гудзона на рубеже XVII XVIII веков, себя в качестве способа решить недостаток рабочей силы не
оправдала. В итоге этот ход, с одной стороны, уничтожил Вирджинию как «мечту белого йомена», но вместе с тем сохранил от разрушения демократическую традицию, разделив общество по расовому признаку[26]. Это позволило выходцам из низших сословий и йоменам вскоре почувствовать некое превосходство, которое вскоре вылилось, по словам Д. Бурстина, в «Бесстыдное подражание лондонским аристократам»[5]. Вскоре эта важная составляющая экономики юга становится не только её основой, но и, волей-неволей, частью идентичности - настолько, что в знаменитом акте XVI, пресекшем межрасовые браки и узаконившем рабство в Вирджинии, термин «белый» указывался, как социальный статус[2]. Даже в дальнейшем признававшая запрет на трансатлантическую работорговлю (а, следовательно, таким образом, рубившая тот экономический сук, на котором сидел аграрный Юг) незавершённая конституция КША была столь же противоречивой в отношении положения её в «южной идентичности» так как институт чернокожего рабства в конституции был объявлен статьёй IV подлежащим защите и сохранению со стороны Конгресса и территориальных правительств штатов, к тому же секция 2(1) данной статьи о праве на свободу перемещения содержала формулировку «перемещаться и проживать в любом штате данной Конфедерации, вместе со своими рабами и собственностью, и это не должно ущемлять их права на вышеупомянутых рабов»[30].
В-третьих, даже изначально лояльная метрополии колония была способна демонстрировать свою непокорность в случае неспособности колониальной администрации исполнять свои обязанности перед белым населением. Поворотной точкой в возникновении «южного сецессионизма» стало восстание в колонии под прямым управлением короны Н. Бэкона в 1676 году, из запланированной антииндейской операции переросшей в мятеж против неэффективного управления У. Беркли, отказавшего в предоставлении защиты йоменам и белым землевладельцам, терпящим нападения коренного населения. За свой отказ губернатор был обвинён в защите интересов коренного населения, и, помимо прочего, в кумовстве и непомерным взиманием налогов с колонистов[29]. По происхождению плантатор, Бэкон стал выразителем интересов, в первую очередь, именно белого йомена, разгромив в лице Беркли нарождающееся воспроизведение сословной модели в отношении белых поселенцев незнатного происхождения[1]. Несмотря на внезапную смерть Бэкона и подавление восстания со стороны прибывших из метрополии войск, Беркли был отправлен в отставку, а в сознании белого населения закрепилась мысль о несправедливом ношении своего статуса колониальной администрацией, если она не отвечает возложенным для неё обязанностям. Именно оглядываясь на Бэкона считавший его патриотом и тираноборцем Т. Джефферсон, тоже уроженец Вирджинии, сформирует свои представления о «естественной аристократии», как о противовесу «искусственной» (сословно-родовой), основанной на благосостоянии и происхождении,
но не отличающейся «ни талантом, ни добродетелью», в отличие от «естественной», у которой «природный талант и добродетель», «самый ценный дар природы для обучения занятия ответственного положения и управления обществом», как раз при-сутствуют[19]. Так это восстание стало ещё одной поворотной точкой в формировании «Южной прото-идентичности». Впоследствии А. де Токвилль напишет, что класс белых йоменов к XVIII века уже отличался от своих предков, выйдя в статус парвеню. Население Джеймстауна принесло из метрополии общие сословные атрибуты, такие как английское право наследования земли и «сословное сознание», но вместе с тем, ни привилегий, ни влияния европейского дворянства они не принесли на американский континент, а отсутствие системы патроната вследствие использования рабского труда, отсутствие закрытости для белого населения из «низов», малые культурные отличия от основной массы населения сделало землевладельцев Юга неустойчивым и слабым классом в условиях жизни при британской колониальной администрации, а потому они и стали движущей силой Войны за Независимость^].
Таким образом, три базовые составляющие «южной идентичности», которые как могли сблизить КША с некогда бывшей метрополией и европейскими союзниками, так и отдалить от них, имели давнюю традицию, упирающуюся в историю колонизацию земель к Югу от Гудзона, и эта корпоративная идентичность Южных Штатов и послужила источником всех будущих политических векторов и повесток, которые будущая Конфедерация использовала в качестве инструментов культурной дипломатии.
Внешнеполитическая обстановка как фон для использование лейтмотивов культурной дипломатии
Однако в эпоху, когда культурная дипломатия лишь зарождалась не то что как альтернатива, а хотя бы как дополнение к дипломатии «традиционной», основная борьба шла на фронтах парадипло-матии непризнанных стран. «Парадипломатией» мы называем дипломатические миссии Конфедерации потому что выразители интересов самопровозглашённого государства имели статус торговых представителей. Первоначально это были торговый представитель во Франции П. Рост и предста-вителт КША в Британии, Бельгии и Ватикане Э. Манн, главой делегации был У. Янси. В 1862 году их сменили фигуранты «Дела Трента» Дж. Слай-делл и Дж. Мэйсон соответственно. Координировал их деятельность «госсекретарь» Дэвиса Дж. Бенджамин. Несмотря на попытки добиться дипломатического признания, а в перспективе получить военную помощь у ряда европейских стран (Пруссия, Австрия, Бельгия, Россия, Испания и т. д.) в данной работе будет рассмотрено франко-британское направление сотрудничества. Во-первых, именно эти страны могли представлять прямую угрозу США вследствие конфликта интересов в Западном Полу-
СО
и *
о х
а
а
а) о т
V
сч сч о сч
шарии. Во-вторых, налаженные ещё до войны торговые связи, прежде всего, «хлопковая монополия», которой пользовался Довоенный Юг. В-третьих, именно в отношении Франции и Великобритании была развёрнута наиболее активная и многоуровневая пропагандистская компания, требующая сконструировать корпоративную идентичность и добиться её примата над социальной, конструируемой в отношении КША со стороны Вашингтона.
А интересы Лондона и Парижа в Северной Америке неизбежно сталкивались с сопротивлением Союза. В первом случае, это была постоянная угроза британским владениям в Канаде, с которой Вашингтон находился в состоянии «вечно подвешенной недружбы» и вялотекущей гонки вооружений. Правительство же Наполеона III, заинтересованное в строительстве трансокеанского канала, в качестве своей сферы влияния рассматривало Мексику. В обоих случаях попытки ведущих европейских держав преследовать свои интересы натыкались на неизбежное противодействие САСШ в рамках «Доктрины Монро», и наличие «противовеса» Вашингтону в виде дружественного государства на Юге континента помогал этих целей до-биться[13]. К тому же, южные штаты серьёзно рассчитывали на торговлю с двумя Францией и Британией, доля которой перед войной составляла 70% от общеамериканской[20]. Вышеупомянутая «Хлопковая монополия», которая, по словам экс-президента Дж. Тайлера за десять лет до войны «поставила все страны мира у ног Южных Штатов», ибо по словам Г. Вайза, «нам не нужна ни армия, ни флот, ибо правит нами Король Хлопок»[14], из этих 70% составляла уже 75%, в обмен на промышленные товары. Всё тот же Тайлер в момент образования конфедерации объявлялась важной экономической составляющей, без которого не обойдутся севе-ряне[14].
В действительности же эта монополия оказалась не столь могущественной, как предполагалось. С одной стороны, Союзной морской блокаде удалось вызвать цепь кризисных ситуаций. Так, в конце 1861 года случился знаменитый «Ланкаширский хлопковый голод», спровоцировавший упадок текстильной отрасли. Аналогичная ситуация произошла и во французских регионах сосредоточения текстильной промышленности - Нормандии, Нанте, Руане и Лионе, из-за катастрофического падения импорта c 109 тыс. тон до 295 в 1862 году[15] и заставил французских промышленников задуматься о поддержке КША[15]. С другой же, даже многочисленные сокращения и увольнения на британских и французских предприятиях и даже потери прибыли промышленниками не поколебали ни правительство Пальмерстона, ни Наполеона III. Даже несмотря на упадок добычи хлопка, его цена выросла лишь на 20% от довоенного уровня[14]. О значении хлопковой монополии как о политическом козыре красноречиво говорит тот факт, что в кризисном 1862 году планируемое и подогреваемое общественным мнением КША хлопковое эмбарго, о котором экс-президенты-Южане говорили, как о способе «бросить весь мир к ногам Юга», так и не было
реализовано[27], и в итоге Слайделл предлагал французскому правительству запасы хлопка по сниженным ценам[31]. В этих условиях пресловутая 70-процентная доля в торговле с Францией и Британией красноречиво намекала на больший промышленный потенциал Северных Штатов и их способность к самообеспечению.
Помимо морской блокады, не снижалось и дипломатическое противодействие Союза признанию КША, и во многом - благодаря известному активной антибританской позицией госсекретарю У. Сью-арду, не брезговавшему прямыми угрозами военного конфликта. Фактически, его «Меморандум №10», отправленный послу США в Великобритании Ч. Адамсу склонил чашу весов в Лондоне в сторону заморозки, а потом уже и отказа от официального дипломатического признания Конфедерации путём угрозы оккупировать приграничные канадские провинции: «Расшириться на север взамен утраты юга»[35]. Столь же успешно, пусть и при меньшем содействии Сьюарда, действовал посол в Париже У. Дейтон. Именно его длительные переговоры с министром иностранных дел Э. Тувенелем, ещё одним противником признания КША, в итоге помог склонить Наполеона III к мысли об установлении дипломатических отношений с Ричмондом только после того, как своё слово скажет Лондон, намекая, что рассредоточение сил вдали от метрополии сможет развязать руки для нападения противникам Франции, прежде всего, Пруссии, а также напрямую сообщая о возможной высадке войск САСШ в Мек-сике[13].
Таким образом, переход к культурной дипломатии стал для южан вынужденным решением, поскольку стандартная процедура дипломатического признания оказалась невозможна из-за постоянного противодействия Вашингтона, причём больше, чем прямые угрозы, склоняли к решению за гранью дипломатических кабинетов именно «полумеры» на пути признания Конфедерации. Так, Королевская Прокламация о Нейтралитете 1862 года, признавшая КША воюющей стороной[34], пусть и вызвала опасения Вашингтона не меньшие, чем «Дело Трента», но для Юга также стала прозрачным намёком на то, что стандартная процедура дипломатического признания маловероятна, не говоря уже о полномасштабной военной помощи, а потому и «подстегнула» культурную дипломатию, так как из полного отказа от установления дипломатических отношений фактически единственным выходом была трансляция своей корпоративной идентичности населению государств, поддержки которых КША так добивались. Благо, идеологическая база выросшая из утопии о «Благочестивой земле Христовой», складывающаяся десятилетиями, для этого уже была подготовлена.
Лейтмотивы антиамериканизма в борьбе с Союзом
Было бы несколько неверным называть подобные настроения антиамериканскими, ибо воплощали их, прежде всего, граждане, идентифицирующие себя, как американцы[24], но здесь мы будем
говорить именно об антиамериканских настроениях, бытовавших в государствах, партнёрство с которыми стремилась наладить Дипломаты Конфедерации старалась уравнять антиамериканские настроения с неприятием политики Вашингтона, а не жителям американского континента. В условиях крайней полярности мнений, как в Туманном Альбионе, так и во Франции, в отсутствие официального дипломатического признания конструирование «Южного протонационального бренда» должно было убедить в близости идеалов с потенциальными союзниками.
Антиунионизм был центральным лейтмотивом культурной дипломатии КША в отношениях с Великобританией и Францией и наиболее просто реализуемым, ибо рассчитан был, в первую очередь, на правящие круги, имеющие экономические и политические интересы в Западном Полушарии. Однако, помимо общего препятствия в виде «Доктрины Монро» существовали и «региональные линии», и здесь выделяется «британское направление». Антиунионизм здесь пытались активно замешать на реваншизме, не покидавшем умы многих британских политиков после поражения в англо-американской войне. Так, реваншизм процветал в палате лордов, и премьер-министр Дж. Пальмерстон, пусть и крайне негативно относившийся к США, с трудом сдерживал порывы многих крупных политиков, ядром которых были сторонник рабовладения и канцлер казначейства У. Гладстон, лидер партии Тори Э. Стэнли, 14-й граф Дерби, спикер палаты Общин Дж. Роубак, «Корабельный король» У. Линдси и особенно губернатор Цейлона У. Грегори, в феврале 1862 года сообщавший Мэйсону о том, что девять из десяти депутатов в обоих палатах Парламента ратуют за дипломатической признание КША[12]. Грегори не солгал: к концу 1861 года вокруг вышеупомянутых политиков из деятелей преимущественно консервативных кругов было сформировано проконфедератское лобби, наиболее активную позицию в котором занял Роубак, активно использовавший в своих выступлениях реваншистскую риторику. Так, после победы конфедератов при Чанселорсвилле Роубак выступил с речью, в которой призывал к признанию КША совместно с Францией не только ради мести за поражения прошлого, но и чтобы защитить Европу от растущей мощи Соединённых Штатов, которых может ослабить лишь разделение. «Признание окончит эту войну!» - заявил депутат 30 июня 1863 года[12]. Удержать проконфедератское лобби смогла лишь вышеупомянутая Прокламация о Нейтралитете и сопротивление Пальмерстона и Рассела.
Главным же рупором антиунионизма и про-кон-федератских взглядов в Британии в среде массовой информации стало издательство The Index, пользующаяся определённой популярностью как среди привилегированных классов, так и низших слоёв населения, и его главный редактор, симпати-зант Старого Юга Г. Хотце. Методика воздействия на аудиторию была крайне простой: публикация статистических данных, культурных очерков и обзо-
ров новейших событий под выгодным для Ричмонда углом[17], одновременно пытаясь демонизи-ровать САСШ. Так, удобным козырем помимо «Хлопкового голода» стала сама фигура госсекретаря САСШ Сьюарда и его нескрываемая ненависть к Лондону, и она вполне сталкивалась с господствующими антиамериканскими настроениями в палате Лордов, сдерживавшихся премьер-министром изо всех сил. Однако и осторожного Пальмерстона удалось вызвать на антиунионистские порывы, когда в ноябре 1861 года произошёл инцидент с почтовым судном «Трент», на котором следовала в Европу замена для Янси и Роста, Мэйсон и Слайделл. Само судно было остановлено фрегатом САСШ «Сан-Хасинто», а дипломаты захвачены в плен и отправлены в бостонский Форт-Уоррен[27]. Инцидент был воспринят Сент-Джеймским кабинетом как оскорбление, и нейтралитет Лондона пошатнулся с этим кризисом. За раздувание скандала вокруг инцидента вступился Хотце. Так, в статьях посвящённых «делу Трента» указывалось на нарушение международного морского права, угрожало нейтралитету и наносило непоправимый урон национальному престижу Великобритании, а капитана «Трента» обвиняло в государственной измене и потворству одной из сторон, так как он позволил задержать дипломатов КША[17]. Тем не менее, как известно, кризису ценой усилий как Сьюарда, так и его британского коллеги У. Рассела, поддерживавшего исключительно нейтралитет в отношении Гражданской Войны в США, прямого вмешательства в конфликт Британии удалось избежать. После окончательного принятия в октябре 1862 года курса на нейтралитет в конфликте, прямой антиунионизм сменился попыткой сделать этот нейтралитет враждебным Вашингтону. Хотце столкнулся с фактом, что как The Index, так и число сторонников Конфедерации в Туманном Альбионе с каждым месяцем всё больше склоняется к старой земельной аристократии, к богатому и имеющему доступ к политическим решениям, но всё-таки меньшинству, и потому использовалась любая кризисная ситуация, чтобы сплотить все возможные классы на волне антиунионизма. После «Дела Трента» таковым стал вышеупомянутый Ланкаширский Хлопковый голод, и здесь Хотце вещал уже через The Independent, ставший выразителем чаяний британского пролетариата, в то время как Index отошёл консервативной аристократии. В обзорных статьях он обвинял в упадке текстильной промышленности морскую блокаду Севера, а также пытался воздействовать на аудиторию через страх социальных потрясений, которые ждут страну из-за закрытия торговли с КША[17]. Воззвание, тем не менее, потеряло силу после того, как текстильная промышленность начала медленно восстанавливаться после поставок хлопка из колоний. Однако теперь Хотце, осведомлённый об отчаянных мероприятиях Дж. Бенджамина в поисках поставщиков оружия в условиях морской блокады, занимался постоянными поисками фирм, готовых в частном порядке оказывать военную поддержку, пусть и в обмен на хлопковый
U
8) *
О X
а
a
8) О
т
V
сч сч о сч
бартер или по завышенным ценам. Так, ему удалось склонить к помощи судостроительную фирму Trenholm, Fraser & Co, снабжавшую Юг знаменитыми «прорывателями блокады», а также несколько производителей стрелкового оружия, к примеру, Лондонскую Оружейную Мануфактуру, ставшую главным поставщиком мушкетов и револьверов для армии КША[17].
Во Франции антиунионизм также пробивал себе непростой путь. Главным препятствием этой повестке на французском направлении встал министр иностранных дел Э. Тувенель, бывший сторонником союза с Вашингтоном против Лондона, и угроза Сьюарда оккупировать канадские территории его очень сильно привлекла, как способ отвлечь британские силы на решение канадского вопроса[15]. Пусть в 1862 году Тувенель был отправлен в отставку из-за разногласий с Наполеоном по Римскому Вопросу, задача распространения антиунио-нистских взглядов осложнялось, в отличие от Британии, тем фактом, что французское общество фактически не имело конфликтов с САСШ, чтобы утверждать о наличии в обществе антиамериканских настроений, не говоря уже о едином проконфе-дератском лобби. Поэтому выработка антиунио-нистского курса шла «здесь и сейчас», и наиболее быстрым способом стало использование хлопкового кризиса и морской блокады. Обычно выразители про-южных взглядов ориентировались в этом плане на крупных промышленников, чьи доходы резко упали после резкого сокращения торговли с Югом, однако также они пытались достучаться и до страдающего от безработицы пролетариата. Так Pays, главный выразитель проконфедератских взглядов в парижской прессе, во время пика кризиса в текстильной промышленности 1862-63 годах писал о потере работы 2/3 всех занятых в отрасли и разрушения её морской блокадой САСШ[3]. При куда меньших хлопконосных территорий, нежели у Британской империи, торговая блокада САСШ выглядела куда большей угрозой благосостоянию промышленников, а в условиях роста цен на хлопок в зависимости от положения на фронтах у капиталистов появился стимул желать Ричмонду скорой победы ради сохранения доходов и удержания рабочих от забастовок[15]. Самым большим успехом выражения антиунионизма, реально повлиявшим на ход боевых действий, стал двадцатилетний займ в 3 млн. фунтов у известного банкира Э. д'Эр-ланже[9], впоследствии потраченный на усиление флота Конфедерации и выплату долгов британским оружейным фирмам[9]. Это событие бесспорно можно считать самым успешным проявлением антиунионизма на французском направлении. Впрочем, попадались и издатели, действовавшие на позициях национализма. Так, Constitutionnel заигрывало с принципом национальности, проповедуемого Наполеоном III, и объявляло северян «Чуждым народом, происходящим от круглоголовых и тевтонцев, в то время как южане представляли собой «в сущности, близкие нам люди, происходившие из населения бывших Североамериканских колоний, сохранивших наши обычаи, верования и
даже язык»[3], а Le Monde развило этот лейтмотив, объявляя конфликт неизбежным следствием «врождённых противоречий англо-саксонской заво-евательской натуры Севера, желающих сокрушить процветающий Юг»[15].
Так, антиунионизм стал тем направлением, на котором культурная дипломатия конфедератов имела реальные успехи, однако главных целей -дипломатического признания и перспективного вмешательства в войну - он не достиг. Почему карта эксплуатации и взращивания ненависти к Вашингтону оказалась бита?
Помимо проблем, истекающих из других лейтмотивов культурной дипломатии, не учли дипломаты Конфедерации и тот факт, что просят помощи у двух серьёзных соперников за передел мирового пирога, чьё сотрудничество в отсутствие реальной угрозы интересам, какой оказалась Крымская война, также маловероятно. Соединённые штаты казались им куда менее существенным противником, чем участвующая в разделе Османской империи Россия или набирающая силу Пруссия, а потому каждый из претендентов на признание КША расценивал не только участие в войне на стороне Юга, но и его дипломатическое признание как способ отвлечь соперника и решить проблему спорных сфер влияния.
Но самым весомым аргументом против поддержки КША в Британской и Французской Империях была международная обстановка и непрерывные колониальные конфликты вдали от метрополии. С момента окончания победоносной, но непростой для союзников Крымской войны не прошло и десяти лет[27], и отправляться далеко за океан находилось всё меньше и меньше желающих. Во многом благодаря угрозе об оккупации Канадских провинций население Туманного Альбиона, ещё толком не оправившееся от Балаклавы и Малахова Кургана, оказалось в стороне от антиамериканизма даже помня 1812 год, не говоря уже о том, что карта континентальной Европы в эти моменты перекраивалась на глазах.
И напоследок, препятствия для воплощения ан-тиунионистской позиции возникали и в самом южном обществе. Так, реваншистские настроения, на которые так рассчитывал Янси, проснулись и у самих Южан, помнивших кампанию 1812 года, одновременно ожидавших, что признание страной, правительство которой также полно тех, кто помнит сожжение Вашингтона и не делает разницы между Севером и Югом, будет происходить на исключительно кабальных условиях[4]. Британская империя казалась неприемлемым союзником и вследствие экономических провалов по принуждению признания КША со стороны нищающего за счёт упадка хлопковой промышленности британского пролетариата, а также продолжения активной морской торговли с САСШ и, фактически, потворство морской блокаде Юга. Издательства Richmond Whig и Public Advertise что «Лондону только и остаётся ждать, как Север и Юг сожрут друг друга», а в КША Британия видит исключительно конкурента в области текстильной промышленности, разорить и уничтожить
сам жизненный уклад которого ей выгоднее, нежели признать[4].
Антикапитализм. Поскольку Гражданская война была, в том числе, и столкновением двух экономических моделей, где аграрный рабовладельческий Юг противостоял капиталистическому Северу, то под удар попал социально-экономический строй САСШ. Эта повестка проистекала напрямую из экономической модели южных штатов и сохранившегося за счёт перехода от сословного гнёта к расовому, «джентризма как составляющей «южной протоидентичности». Она также казалась вполне актуальной, так как совпала с «консервативным подъёмом», главным образом, во Франции, нежели Великобритании, и была рассчитана на старую родовую аристократию Европы. Реакционно-полицейский режим Наполеона III, опиравшегося как на «новую» бонапартистскую знать, так и на старое дворянство времён Реставрации Бурбонов, мог, несмотря на противоречия между этими консервативными кругами, стать выразителем поддержки близкого по духу класса и носителем «сословного само-сознания»[3]. Более того, такие издательства, как Presse, выражали господствующие во Франции настроения «последнего шанса» аристократов сохранить своё влияние в условиях эволюции капитализма и развития рабочего движения. Это издательство объявило войну «продолжающимся противостоянием Кавалеров с Круглоголовыми», где «хорошей» стороной объявлялись «Кавалеры»-южане, близкие по духу французскому дворянству, как бурбонскому, так и бонапартистскому[3]. Однако и британское сословное общество тоже в значительной мере было восприимчиво к антикапиталистическим веяниям, опять-таки, из-за антиунио-нистского представления о северянах, как о нещадных эксплуататорах своих же соплеменников. Антагонизм старой земельной аристократии и буржуазии, выливавшийся в парламенте в противостоянии Вигов с Тори, сопровождавший упадок земельной аристократии. На юге же британских дворян привлекал схожий образ жизни, а также наличие многочисленных родственных связей, которые, согласно всё той же «джентрийской» составляющей «Благочестивой земли Христовой». Подогревали эти воззрения такие влиятельные британские издания, как London Times и Economist, ставя знак равенства между южными плантаторами и сельскими джентри, живущими на доходы со своих поместий, таким образом воспроизводя истоки «южной прото-идентичности» и аналогично транслируя её в британское общество как такую же часть «сословного самосознания»[4].
Главным идеологом антикапитализма на Юге был социолог Дж. Фитцхью, опиравшийся в своих воззрениях на опыт строения капитализма свободной конкуренции в Северных Штатах, и вполне ожидаемо, что именно его - «бич современного общества»- Фитцхью противопоставил как южному, так и европейским общественным укладам[8]. Главными и неустранимыми пороками капитализма Отчуждение пролетариата от результатов труда и нещадная эксплуатация без какой-либо заботы о
судьбах собственных тружеников, что порождает войну богатых с бедными, а бедных - друг с другом за право быть нанятыми на работу[8]. Подтверждение превосходству плантаторского рабовладения на фоне незавидного существования рабочих предприятий северных штатов Фитцхью видел в высокой стоимости рабов и их содержания, необходимости обеспечивать каждого раба одеждой и жильём (так как фактически были лишены гражданских прав - курсив и прим. автора). Более того, Фицхью уверял своих читателей в высоком моральном облике чернокожих рабов, ссылаясь на криминальную хронику Северных штатов и подчёркивая тот факт, что ни один невольник за всю его жизнь не убил ни одной женщины[8]. Что интересно, стараясь подчеркнуть экономическую и моральную пагубность капитализма, Фитцхью активно использовал марксистскую риторику и «методологию», так как опирался в своих суждениях на труды Гегеля и его учеников, в том числе и самого Маркса, однако, вместе с тем являлся противником и нарождающегося социализма, как угрозы традиционным ценностям, частной собственности как ядру американского общества и вообще, человеческой природе[8]. Эта двоякая позиция также могла привлечь как старую аристократию, так и «новое дворянство», владеющее тем или иным крупным бизнесом, обеспокоенное развитием рабочего движения - особенно французы, пережившие кризисное восемнадцатилетие «Июльской монархии». Таким образом, рабство объявлялось им «гармоничным сочетанием труда и капитала», так как вбирало в себя самое лучшее от феодализма[8]. Забегая вперёд, как и в нижеупомянутом лейтмотиве «Южного демократизма», сторонники антикапиталистического подхода пытались провести параллель Старого Юга и греческой демократии, в которой подчёркивались такие свойства будущих КША, как стабильность и незыблемость традиционных ценностей. К греческой же демократии идеологи-антикапиталисты старались возвести и образ жизни английского эсквайра XVIII века[24], особенно в том, что в отличие от поражённого «бичом капитализма» Севера и для американца-южанина, и для британского аристократа первостепенным жизненным принципом является честь, в то время как для американца-северянина - прибыль и успех[24].
Тем не менее, в отличие от антиунионизма, будучи всё того же «проконфедератского лобби» и старой аристократии этой повестке не удалось стать «незамеченной» для других классов потенциальных союзников. Антикапиталистические воззрения южан-философов вызывали возмущения рабочего класса Франции и Британии как раз из-за своей двойственности в виде неприятия социализма. К тому же, современные исследователи также считают, что экономика будущих КША содержала в себе элементы капитализма «за пределами план-таций»[18]. Так, С. Рокман в работе «Рабство и капитализм» приводит факты сосуществования рабства и капитализма в Южных штатах хотя бы тем фактом, что плантационное хозяйство содержало в
U
8) *
О X
а
a
8) О
т
V
сч сч о сч
себе как феодальные, так и раннекапиталистиче-ские элементы в виде самого плантационного типа хозяйств, нацеленное не на натуральное хозяйство, но на крупнотоварное массовое производство и получение прибыли от прибавочной стоимо-сти[18]. Дж. Оукс видит признаки капитализма в отношении к земле в духе учений Локка о частной собственности, а не традиционном позднефеодаль-ном[16]. К тому же, рабовладельцам принадлежала и обрабатывающая промышленность, на которой так же трудились чернокожие невольники, и который так же строился на максимальном удешевлении труда, как и в случае с первыми рабами в Джеймстауне - это явление историкам известно под названием «второе крепостничество» («second serfdom»)[16]. Так или иначе - в глазах рабочих XIX века критика капитализма за его особенности, с которыми пролетарии Ист-энда или Кана сталкивались каждодневно, для оправдания рабства и игнорирования собственных мелких капиталистов. Так, антикапитализм в глазах простых европейцев являлся, пожалуй, самой неудачной повесткой, воспринимаемой как «лицемерная басня». Примером такого неприятия южных плантаторов, как ничем не отличающихся от европейских капиталистов эксплуататоров является воззвание рабочих Манчестера президенту Линкольну, сделанное 31 декабря 1862 года, в котором «свободные рабочие Манчестера» говорили о том, что желающие поддержать конфедератов аристократы и капиталисты - «Это, в основном те, кто душит свободу на родине», и что «тщетны их попытки разжечь ссору между нами с того самого дня, когда ваша страна станет, бесспорно и без исключений, землёй сво-боды»[28].
«Южный демократизм». Несмотря на то, что Южные штаты едва ли могут считаться защитниками принципа демократизма в современном понимании из-за того самого «джентризма» как составной части «южной протоидентичности», сами конфедераты понимали значение этого термина в первоначальном, «античном» виде, одновременно трактуя демократизм как стремление к децентрализации, а значит, и легитимном праве на выход из состава Союза. Эта концепция, традиция которой уходила корнями ещё в разделение властей 1619 года и восстание Бэкона против властей из метрополии, была направлена изначально против самого Союза, однако и в конфедератско-европейском диалоге находила своё применение, ориентируясь, как правило, на прогрессивную интеллигенцию. В данном случае же «метрополией» было призвано федеральное правительство в Вашингтоне, ограничивающее права отдельных штатов. Опирались сторонники такого подхода к демократии во многом на работы седьмого вице-президента США Дж. Кэ-лхуна. Бывший крупный политик и юрист происходил из Южной Каролины, считавшейся штатом с наиболее выраженными сепаратистскими тенденциями, и отстаивал право выхода штатов из состава Конфедерации, как естественное следствие четвёртой статьи Конституции 1787 года[6]. В своей работе «Учение о правительстве» Кэлхун называл
централизацию федерального правительства «абсолютизмом», так как, и предрекал трансформацию в неё любого «народного правительства», так как по мере накопления богатства и роста населения центральное правительство вынуждено прибегнуть к силовым методам принуждения для максимального контроля местного самоуправления^]. Гипотетически в «медийном плане» этот посыл отлично действовал на европейцев, особенно на французов, испытавших попытку реставрации абсолютизма в 1820-х годах, как с точки зрения «демони-зации Вашингтона», так и одновременно на всё ту же старую аристократию, видевшую в демократических порядках США подрыв своей власти. Согласно Кэлхуну, чтобы избежать трансформации демократии в абсолютную монархию, право федерального правительства должно сводиться лишь к роли «доверенного лица» или агента нескольких суверенных штатов, а значит - к недопущению дискриминации между ними[6]. Огромный опыт в юриспруденции позволял Кэлхуну сформировать «дорожную карту», по которой даже штаты с ничтожной долей населения, такие как Род-Айленд, Нью-Гэмпшир или Делавэр могли бы защитить своё региональное законодательство от навязанных актов федерального правительства и заблокировать федеральный закон как неконституционный[6] - так родился концепт нуллификации 1832 года, который вице-президент открыто поддерживал. В 1840-х годах этот синтез идей вылился в «доктрину Кэлхуна», воплощавшей идеи того самого «Южного Демократизма». Вопрос о целостности страны Кэлхун ставил в ультимативной форме: или сецессия, или равенство голосов между испытывающими очевидный антагонизм штатами и уступки Югу для того, чтобы сохранить целостность Соединённых шта-тов[6], о чём он сообщил в речи по поводу присоединения Калифорнии к Союзу.
На европейском направлении этот лейтмотив был обоюдоострым клинком. С одной стороны, он защищал моральное и фактическое право южных штатов на сецессию, ставшей в итоге неизбежной. С другой стороны, с точки зрения воздействия на европейские власти, существовавших в рамках Венской системы международных отношений, провозгласивших принцип легитимизма и переживших недавнюю «Весну народов» подобные воззвания воспринимались неоднозначно, превращая подобное «право на самоопределение» в сепаратизм. На это намекал в переговорах с Манном и Янси Рассел, однако «торгпредам» удалось использовать аргумент Кэлхуна, о том, что они лишь воплощают право возвращение южным штатам полномочий, что были ранее переданы федеральному правительству в Вашингтоне[33]. Также многим политикам-южанам, следившим за процессом признания, было известно, что Наполеон III был защитником принципа национальности[4], а потому при мощном давлении прессы, делающей акцент на непохожести Севера и Юга, можно было также добиться признания. К тому же, сам Кэлхун за эталон «Гармонично функционирующего государственного устройства, не допускающего дискриминацию»,
считал именно Британскую Империю[6]. Даже поддерживающий Вашингтон Р. Рассел поддерживал идею ослабления США через разделение на два суверенных государства. Таким образом, «Южный Демократизм» находил своих почитателей в Европе не только, как воплощение «права на свободу и защиту от чрезмерных посягательств центральной власти», но и как способ ослабить САСШ.
Религиозный солидаризм стал наиболее эффективной и долгоиграющей повесткой на британском направлении по уровню восприятия и, одновременно, столь же малоэффективной с точки зрения воздействия на умы европейцев. Он также уходил корнями во времена основания Джеймстауна и Нового Плимута и историю заселения Вирджинской колонии не диссидентами-пуританами, но приверженцами англиканской церкви. За прошедшие с момента основания колонии, «Библейский пояс», как ещё называли южные штаты, стал основным в Новом Свете регионом распространения Евангельского протестантизма в том виде, какой являет его англиканская церковь, что, как и в случае с джен-тризмом, «роднило» южан с населением бывшей метрополии. Неудивительно, что главным проводником религиозной повестки в деле поддержки КША играло всё то же британское «проконфедератское лобби». Больше всего поддержки новообразованным КША оказал меценат и религиозный деятель Б. Хоуп, который так же, как и в случае с лейтмотивом антикапитализма и «южного демократизма» подчёркивал в воззваниях к парламенту и публичных вступлениях близость англичан и американцев-южан как единоверцев[21]. Будучи сторонником епископальной церкви, Хоуп подчёркивал что разделение американцев произошло ещё до окончательного оформления дихотомии Севера и Юга в кризисные годы, но во время раскола Епископальной церкви на Северную и Южную, и именно Южная сохранила больше христианских добродетелей[21]. Как церковный деятель, Хоуп часто указывал на большие, по сравнению с САСШ, авторитет и власть духовенства, его активная миссионерская деятельность по сравнению с епископальной церковью в северных штатах, так и не сумевшей победить пороки капитализма в виде алчности и лжи, а самих северян - заблудшие души, основывавших свою нравственность не на священном писании, но на Вольтере и Пейне[21]. В январе 1863 года, когда в умах европейских обывателей война за сохранение Союза или свободу от гнёта центральной власти в Вашингтоне, переросла в войну за отмену и сохранения рабства, Хоуп продолжал проповедовать симпатию к КША, и для этого на своих Мейдстоунских лекциях предоставил церковный пастораль, охарактеризованный им, как «полезный и точный сборник моральных ценностей южан». Вышеупомянутый пастораль распространялся в виде шестипенсовых брошюр и знакомил обывателей с нравами и обычаями Южных Штатов. Особо показателен тот факт, что Хоуп являлся противником рабства, но при этом в вышеупомянутой брошюре подчёркивал, что рабовладельцы чувствуют и
несут ответственность перед своими невольниками, и это следствие большей приверженности христианским добродетелям на Юге[21]. Хоуп в проповедях указывал на лучшее положение рабов в южных штатах, и к знаменитой прокламации об освобождении рабов относился, как к поспешной оплошности, так как народ, не поставленный перед фактом, не сможет воспользоваться этой свободой, будучи к ней не готов. Сама же отмена рабства должна быть постепенной, а сами рабы - подготовлены к ней - цивилизованы, образованы, обеспечены работой и обращены в христианскую веру [11]. Он неоднократно утверждал, что такая подготовка уже идет на Юге и что независимая Конфедерация отменит рабство. В качестве доказательства он приводил всё тот же пастораль[11]. К аболиционизму Хоуп относился так же негативно, как и к рабовладению: в работе «Американская церковь» он считал их носителями «якобинской натуры» и лицемерами, выставляющими себя освободителями тех, кого не желают видеть рядом с собой и считать за равных, явно ссылаясь на знаменитую речь Лин-кольна[21]. Убедительные пропагандистские методы Хоупа позволили ему найти себе сторонников в рядах крупного духовенства. Даже когда победа Севера стала неизбежной, он настаивал на том, чтобы Епископальная церковь Юга не объединялось с церковью Севера.
Таким образом, лейтмотив религиозного соли-даризма оказался одним из немногих направлений культурной дипломатии КША, активно поддерживаемом местными лидерами мнений, способных напрямую влиять на политику. Однако, как и в случае с антикапиталистической повесткой, ошибка была в том, что пастырь попросту не знал воззрений своей паствы, а потому оказался убедителен лишь для лиц, преимущественно обладающих духовным саном[21].
Заключение
Пять лет существования Конфедерации и три года упорной борьбы за дипломатическое признание действительно можно назвать феноменом с точки зрения не только тех действий, которыми южане пытались добиться признания, но и составляющих своей корпоративной идентичности, которые они стремились транслировать в качестве обоснования близости к тем, чьё признание и помощь они стремились получить. Почему им не удалось сделать этого, учитывая, что их корпоративная идентичность практически не конфликтовала с социальной, которую ей присваивали как Европейцы, так и Северяне?
Первая двух главных проблем культурной дипломатии Юга и трансляции «южной протоидентич-ности» для вызова симпатии потенциальных союзников заключалась в том, что практически на всех направлениях, кроме антиунионизма, она в той или иной мере упиралась в оправдания рабовладельческого строя, как основной экономической модели КША. Антикапитализм, критиковавший невыносимое положение рабочих и потогонный труд на без-
(О
8) *
О X
а
а
8) О
т
V
сч сч о сч
разлиючного к их судьбе промышленника соседствовал с обоснованием гуманности рабовладения. «Южный демократизм» и «Доктрина Кэлхуна», пусть и уходили корнями традиций в Восстание Бэкона, но были стали жизнеспособными именно после Миссурийского компромисса 1820 года, разделившего страну на Север и Юг именно по принципу отношения к рабовладению[23]. В плоскость сецес-сионизма и антикапитализма идеи «Южной демократии» плавно перетекли после вступления в Союз свободной Калифорнии и Нэшвилльского конвента 1850 года, который ещё до того, как Линкольн закрепил в умах европейцев образ этой войны, как «крестовый поход против рабовладения», уравнял образ южан как защитников рабства, а не борцов с капитализмом северян[25].
Сам неофициальный лейтмотив защиты рабовладения мог бы пройти незамеченным, если бы не отмена рабства в Британской Империи в 1833 году и активное использование этого факта для обоснования своей внешней политики. «Рабовладельческая карта» уже была разыграна Лондоном в 1853 году для устрашения Европы повальным закрепощением и создания Антирусской коалиции, и было бы несколько странно ожидать от перспективных союзников, чьё общество уже успело воспылать ненавистью к «Стране рабов и господ» поддержки ещё одной такой же, причём опирающуюся на реальное рабовладение, а не вырождающийся фео-дализм[22]. Даже несмотря на популярность «бытового расизма» у европейского обывателя, определённый интерес к маргинальным концепциям, таким, как научный расизм С. Картрайта, мысли о расовом превосходстве белого человека в обыденности не распространялись на институт рабовладе-ния[27]. Чисто политические шаги Вашингтона в виде прокламации и указа об освобождении рабов превратило поддержку рабовладельческих штатов даже в рамках реальной политики невыгодной с точки зрения политического имиджа, превратив в умах сторонних наблюдателей войну за Сохранение Союза против сепаратистов, которая зачастую воспринималась равнодушно в Европе, в войну против рабства, ставшую таким образом символом борьбы за более прогрессивные ценности. Этот указ был гвоздями в крышку гроба попыток КША создать собственный образ, как «маленького и слабого, но отважного борца за свою свободу». Рабство не могло бы считаться частью «Южной корпоративной идентичности», если бы оно не было прописано в так и не завершённой конституции КША и поддерживаемо проконфедератскими силами в Европе, причём с явным акцентом на моральную необходимость и наделение экономического базиса Старого Юга статусом почти что блага для человечества - словом, тем, что Л. Харц называл «Реакционным Просвещением»[10].
Второй главной проблемой было отсутствие подтверждений прогрессивности ценностей, которые Старый Юг пытается защитить. Об этом говорит тот факт, что Рассел и Пальмерстон, стараясь лавировать между Мэйсоном, Сьюардом и «прокон-
федератским лобби» в Парламенте, вынесли решение задержать признание до окончания Геттис-бергской кампанией. Поражение при Геттисберге, лишившее войска Конфедерации сил на крупные наступательные действия, окончательно похоронило надежды на признание. Факт, что защита непопулярной составляющей одновременно корпоративной и социальной идентичности требовала подкрепления её правильности военными и экономическими успехами, был понятен ещё за полтора столетия до формулировки Дж. Наем принципов «мягкой силы». Об этом говорит намекающий на несо-стоявщийся расчёт Э. Манна, согласно которому «нерукопожатность» рабовладельческого государства удастся ликвидировать за счёт военных по-бед[32], главный редактор издания Examiner Дж. Дэниэл, считавший единственным способом склонить европейцев к признанию победный марш на Нью-Йорк и Филадельфию[4]. Однако этот марш без зарубежной помощи с 1863 года стал практически невозможным.
Слепая уверенность в признании европейцами КША, исходившая из «близости менталитетов», самими же европейскими правящими кругами и провозглашаемой, и довоенных экономических связях разбилась о реальность международной политики XIX века. Поскольку южная пропаганда даже в условиях «домашней» целевой аудитории не выработала единой линии, походя больше на эксплуатацию популистских лозунгов «за всё, что мы считаем хорошим», аналогичный подход среди аудитории уже европейской работать не смог. Неудачная, хоть и упорная попытка объединить эти лозунги единственным - и регрессивным с точки зрения европейцев после активной антирабовладельческой кампании 1850-х - лейтмотивом, означала то, они требовали доказательства своей жизнеспособности через успешную политику и военные победы, которые после Геттисберга и прокламацией об освобождении рабов де-факто ставшие невозможными. Исследовательница Дж. Мелиш очень точно сообщает, что Северу удалось очень быстро «смыть своё рабовладельческое прошлое» одним лишь документом и навсегда изъять его из памяти своей победой[18]. Пожалуй, даже отчаянные и убедительные проповеди Хоупа и других религиозных лиц не смогли бы, сколь они не говорили о преждевременности такого освобождения, лицемерии аболиционистов и упадке нравов на капиталистическом Севере, с 1863 года уже не могли бы склонить обывателя к мысли о том, что и Юг тоже сражается «за свою правду».
Таким образом, культурная дипломатия КША в Европе стала одним из примеров, когда корпоративная и социальная составляющие идентичности в наиболее проблемной своей части - экономическом базисе - не только не конфликтовали, но и составляли некоторое единство в своём значении. И, вопреки ожиданиям южан, это неудачное «созвучие», которого они так долго добивались, и стало причиной провала поиска сторонников, способных как-либо повлиять на исход войны с Вашингтоном.
Литература
1. Abbott P. Political Thought in America: Conversations and Debates. Waveland Press, Inc.; 4th edition. 2009. P. 408;
2. Allen T. The Invention of the White Race. Vol. 2: The Origin of Racial Oppression in Anglo-America. Verso, NY. 1997, P. 365;
3. Blackburn G. Paris Newspapers and the American Civil War // Illinois Historical Journal, Vol. 84. 1991, pp. 177-193;
4. Blumenthal H. Confederate Diplomacy: Popular Notions and International Realities // The Journal of Southern History, Vol. 32, No. 2. 1966, pp. 151-171;
5. Boorstin D. Americans: the Colonial Experience. Random House, NY. 1958, P. 434;
6. Calhoun J. Union and Liberty. Ed. by R. Lense. Liberty Fund, Indianapolis. 1992, P. 627;
7. Cobb C., Hester T. M,, Renaissance Papers 2003. Boydell & Brewer, Rochester, NY. 2003, P. 192;
8. Fitzhugh G. Sociology for the South or, The failure of free society. Richmond : A. Morris. 1854. P. 330;
9. Gentry J. A Confederate Success in Europe: The Erlanger Loan // The Journal of Southern History, Vol. 36, No. 2. 1970, pp. 157 - 188;
10. Harz L. The Liberal Tradition in America: An Interpretation of American Political Thought Since the Revolution. Mariner Books; Second edition. 1991, P. 348;
11. Hope A. B. J. Two years of church progress. London : J. and C. Mozley. 1862, P. 37;
12.Joyce D. Pro-Confederate Sympathy in the British Parliament // Social Science, Vol. 44, No. 2. 1969, pp. 95-100;
13. Kelly P. The North American Crisis of the 1860s // Journal of the Civil War Era, Vol. 2, No. 3. 2012, pp. 337-368;
14. Lebergott S. Why the South Lost: Commercial Purpose in the Confederacy, 1861-1865. The Journal of American History, Jun., 1983, Vol. 70, No. 1. 1983, pp. 58-74;
15. Lynn M., Warren F. The United States and France: Civil War Diplomacy. University of Pennsylvania Press, Philadelphia. 1970, P. 747;
16.Oakes J. Capitalism and Slavery and the Civil War // International Labor and Working-Class History, No. 89. 2016, pp. 195-220;
17. Policicchio A. Propaganda Use by the Union and Confederacy in Great Britain during the American Civil War, 1861-1862. Duquesne University Press, 2012 [Digital Source]. Available at: https://dsc.duq.edu/etd/1053/ (access date - 16. 06. 2022);
18. Rockman S. Slavery and Capitalism. // The Journal of Civil War Era, Vol. 2, No.1. 2012, pp. 1-16;
19.Schlesinger A. The cycles of American history. Boston : Houghton Mifflin. 1986, P. 510;
20.Surdham D. Between-the-Lines Trading -Treasonous or Patriotic Acts? // Essential Civil War Curriculum, Virginia Center for Civil War Studies. 2015, pp. 1-10;
21.Turner M. British Sympathy for the South during the American Civil War and Reconstruction: A
Religious Perspective // Church History and Religious Culture, Vol. 97, No. 2. 2017, pp. 195-219;
22. Курилла И. Рабство, крепостное право и взаимные образы России и США // Новое литературное обозрение, №6. 2016 [Электронный ресурс]. URL: https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturno e_obozrenie/142_nlo_6_2016_spetsialnyy_vypusk_t_ 2_rabstvo/article/12342/ (дата обращения - 17. 06. 2022);
23.Лучинский Ю. Джон Кэлхун и журналистская полемика накануне Гражданской войны в США // Вестник Адыгейского государственного университета, Изд. 4ю 2010, с. 1-6;
24. Пазенко А. Остров Юг: К вопросу о культурной самоидентификации южан США в первой половине XIX в. // Россия и АТР, №1. 2004, с. 70-79;
25.Тайгильдин А. Нэшвильский конвент 1850 года как этап развития южного сецессионизма накануне Гражданской войны в США. // Вестник Марийского Государственного Университета, серия «Исторические науки. Юридические науки». Т. 6, №1. 2020, с. 52-56;
26. Де Токвилль А. Демократия в Америке. Пер. с французского/предисл. Гарольда Дж. Ласки - М.: Прогресс. 1992, C. 554;
27.Хьюз Р. «А разве мы должны?» Британский взгляд на признание Конфедерации. (Hughes R. Why Should We? The British point of view on a Recognition of the Confederacy. 1997) пер. с англ. «Северная Америка - Век Девятнадцатый». 2005, с. 1-8.
28.Address to President Lincoln By The Working-Men Of Manchester, England. 31 December 1862 [Digital Source]. Available at: https://archive.org/stream/manchesterabraha00hour/ manchesterabraha00hour_djvu.txt (access date: 10.06.2022);
29. Bacon's Declaration in the Name of the People 30 July 1676. [Digital Source] Available at: http://www.let.rug.nl/usa/documents/1651-1700/bacons-declaration-in-the-name-of-the-people-30-july-1676.php (access date: 09.06.2022);
30.Constitution of the Confederative States of America. [Digital source] Available at: https://archive.org/details/constitutiono00conf (access date: 04.05.2022);
31.Correspondence of Jefferson Davis, A compilation of the messages and papers of the confederacy : including the diplomatic correspondence, 1861-1865. Nashville : United States Pub. Co. 1906. P. 760;
32. Pickett Papers: Yancey and Rost to Toombs, June 10, 1861; Dispatch No.3, Yancey and Mann to Toombs, July 15, 1861. Cit. by Ziniqq P. The Diplomatic Mission of Yancey, Rost and Mann: The Inadequacies of Confederate Foreign Policy, 1861. Master's Thesis, Richmond. 1969, P. 116;
33. Russel W. My diary, North and South. Burnham, Boston. 1863, P. 608
34.The Queen's Neutrality Proclamation, 1862, January 31 [Digital source]. Available at: https://johnathanseitz.com/items/show/5 (access date: 07.05.2022);
u
8) *
О X
n
a
8) О
т
V
35.William H. Seward to Charles F. Adams, Tuesday, May 21, 1861 (Instructions on how to deal with the British; with revisions in Lincoln's hand) [Digital source] Available at:
https://www.loc.gov/resource/mal.1000900/?sp=1&st= pdf&r=-0.374%2C-
0.087.2C1.748%2C1.748%2C0&pdfPage=7 (access date: 05.05.2022)
Keynotes of Cultural Diplomacy of the Confederate States of America
during the Civil War in the United States, 1861-1865. Sadovnikov N.A.
St. Petersburg State University
The Confederate States of America in the extremely short years of its existence, still managed to leave its mark on international relations of the nineteenth century. The long-term struggle for recognition as a subject of international law, in addition to traditional high-level negotiations, which, however, were not successful, forced to seek sympathy and support abroad, both in Europe and among the population of the Union. In this paper, the author examines the cultural and ideological exchange between the CSA and European countries, aimed at attracting allies and finding commonalities among actors in the international arena. Keywords: American Civil War 1861 - 1865, CSA, Confederate States of
America, cultural diplomacy, soft power, identity. References
1. Abbott P. Political Thought in America: Conversations and Debates.
Waveland Press, Inc.; 4th edition. 2009. P. 408;
2. Allen T. The Invention of the White Race. Vol. 2: The Origin of Racial
Oppression in Anglo-America. Verso, NY. 1997, P. 365;
3. Blackburn G. Paris Newspapers and the American Civil War // Illinois
Historical Journal, Vol. 84. 1991, pp. 177-193;
4. Blumenthal H. Confederate Diplomacy: Popular Notions and International
Realities // The Journal of Southern History, Vol. 32, no. 2. 1966, pp. 151171;
5. Boorstin D. Americans: the Colonial Experience. Random House, NY. 1958,
P. 434;
6. Calhoun J. Union and Liberty. Ed. by R.Lense. Liberty Fund, Indianapolis.
1992, P. 627;
7. Cobb C., Hester T. M, Renaissance Papers 2003. Boydell & Brewer,
Rochester, NY. 2003, P. 192;
8. Fitzhugh G. Sociology for the South or, The failure of free society. Richmond:
A. Morris. 1854. P. 330;
9. Gentry J. A Confederate Success in Europe: The Erlanger Loan // The
Journal of Southern History, Vol. 36, no. 2. 1970, pp. 157 - 188;
10. Harz L. The Liberal Tradition in America: An Interpretation of American Political Thought Since the Revolution. Mariner Books; second edition. 1991, P. 348;
11. Hope A. B. J. Two years of church progress. London: J. and C. Mozley. 1862, P. 37;
12. Joyce D. Pro-Confederate Sympathy in the British Parliament // Social Science, Vol. 44, no. 2. 1969, pp. 95-100;
13. Kelly P. The North American Crisis of the 1860s // Journal of the Civil War Era, Vol. 2, no. 3. 2012, pp. 337-368;
14. Lebergott S. Why the South Lost: Commercial Purpose in the Confederacy, 1861-1865. The Journal of American History, Jun., 1983, Vol. 70, no. 1. 1983, pp. 58-74;
15. Lynn M., Warren F. The United States and France: Civil War Diplomacy. University of Pennsylvania Press, Philadelphia. 1970, P. 747;
16. Oakes J. Capitalism and Slavery and the Civil War // International Labor and Working-Class History, no. 89. 2016, pp. 195-220;
17. Policicchio A. Propaganda Use by the Union and Confederacy in Great Britain during the American Civil War, 1861-1862. Duquesne University Press, 2012 [Digital Source]. Available at: https://dsc.duq.edu/etd/1053/ (access date - 16.06.2022);
18. Rockman S. Slavery and Capitalism. // The Journal of Civil War Era, Vol.
2, No.1. 2012, pp. 1-16;
19. Schlesinger A. The cycles of American history. Boston: Houghton Mifflin. 1986, P. 510;
20. Surdham D. Between-the-Lines Trading - Treasonous or Patriotic Acts? // Essential Civil War Curriculum, Virginia Center for Civil War Studies. 2015, pp. 1-10;
21. Turner M. British Sympathy for the South during the American Civil War and Reconstruction: A Religious Perspective // Church History and Religious Culture, Vol. 97, no. 2. 2017, pp. 195-219;
22. Kurilla I. Slavery, serfdom and mutual images of Russia and the USA // New Literary Review, No. 6. 2016 [Electronic resource]. URL: https://www.nlobooks.ru/magazines/novoe_literaturnoe_obozrenie/142_n lo_6_2016_spetsialnyy_vypusk_t_2_rabstvo/article/12342/ (accessed 17.06.2022);
23. Luchinsky Yu. John Calhoun and journalistic controversy on the eve of the Civil War in the United States // Bulletin of the Adyghe State University, ed. 4th 2010, p. 1-6;
24. Pazenko A. South Island: On the issue of cultural self-identification of US Southerners in the first half of the 19th century. // Russia and the Asia-Pacific Region, No. 1. 2004, p. 70-79;
25. Taigildin A. The Nashville Convention of 1850 as a stage in the development of southern secessionism on the eve of the American Civil War. // Bulletin of the Mari State University, series "Historical Sciences. Legal Sciences". T. 6, No. 1. 2020, p. 52-56;
26. De Tocqueville A. Democracy in America. Per. from French / foreword Harold J. Lasky - M .: Progress. 1992, p. 554;
27. Hughes R. "Should we?" British view of the recognition of the Confederacy.
(Hughes R. Why Should We? The British point of view on a Recognition of the Confederacy. 1997) trans. from English. "North America - The Nineteenth Century". 2005, p. 1-8.
28. Address to President Lincoln By The Working-Men Of Manchester, England. December 31, 1862 [Digital Source]. Available at: https://archive.org/stream/manchesterabraha00hour/manchesterabraha0 0hour_djvu.txt (access date: 06/10/2022);
29. Bacon's Declaration in the Name of the People 30 July 1676. [Digital Source] Available at: http://www.let.rug.nl/usa/documents/1651-1700/bacons-declaration-in-the-name -of-the-people-30-july-1676.php (access date: 06/09/2022);
30. Constitution of the Confederate States of America. [Digital source] Available at: https://archive.org/details/constitutiono00conf (access date: 05/04/2022);
31. Correspondence of Jefferson Davis, A compilation of the messages and papers of the confederacy : including the diplomatic correspondence, 1861-1865. Nashville: United States Pub. Co. 1906. P. 760;
32. Pickett Papers: Yancey and Rost to Toombs, June 10, 1861; Dispatch No.
3, Yancey and Mann to Toombs, July 15, 1861. Cit. by Ziniqq P. The Diplomatic Mission of Yancey, Rost and Mann: The Inadequacies of Co federate Foreign Policy, 1861. Master's Thesis, Richmond. 1969, P. 116;
33. Russel W. My diary, North and South. Burnham, Boston. 1863, P. 608
34. The Queen's Neutrality Proclamation, 1862, January 31 [Digital source]. Available at: https://johnathanseitz.com/items/show/5 (access date: 05/07/2022);
35. William H. Seward to Charles F. Adams, Tuesday, May 21, 1861 (Instructions on how to deal with the British; with revisions in Lincoln's hand) [Digital source] Available at: https://www.loc.gov /resource/mal.1000900/?sp=1&st=pdf&r=-0.374%2C-
0.087%2C1.748%2C1.748%2C0&pdfPage=7 (access date: 05/05/2022);
C4 C4 O C4
