CC BY
0
Е.Р. Пономарев (Москва - Санкт-Петербург)
ЛЕТОПИСЬ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ: ТРАНСФОРМАЦИИ ДНЕВНИКОВОГО ЖАНРА В ЭМИГРАНТСКОЙ КУЛЬТУРЕ (НА ПРИМЕРЕ ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДИЯ В.Н. МУРОМЦЕВОЙ-БУНИНОЙ)1
|Аннотация
Статья предлагает новый подход к жанру дневника в литературе русской эмиграции. Дневники, которые многие эмигранты начали создавать в годы Гражданской войны и писали на протяжении всей жизни, рассматриваются как летописание нового времени, рядом характеристик сближающееся с древнерусским летописанием. Проведена параллель с особым биографическим жанром, занявшим в литературе русской эмиграции исключительное место, - житийной биографией, позаимствовавшей ряд структурных черт у древнего жития. В качестве иллюстрации предложен дневник В.Н. Муромцевой-Буниной, который писался регулярно с 1918 г. (возможно, дневник был начат раньше, но записи за более ранние годы почти не сохранились) и до смерти в 1961 г. В этом дневнике отразились политические перемены жизни эмиграции, историко-культурные взаимосвязи эмигрантской элиты, частная жизнь семьи Буниных. На фоне масштабных исторических перемен разворачиваются истории жизни их друзей и знакомых, историко-литературные сближения и разрывы. На примере этого дневника автор доказывает свои теоретические положения: важнейшие характеристики этого текста - постоянный политический фон, осмысление настоящего и моделирование будущего, чувство постистории, библейская апокалиптика. Это не обычный дневник, а дневник, созданный с оглядкой на вечность, стремящийся зафиксировать события последних десятилетий русской культуры. Таким образом, эмигрантский дневник представляет собой особый вид дневниковой прозы, не укладывающийся ни в один тип привычной типологии дневников.
'Исследование выполнено в Институте мировой литературы имени A.M. Горького РАН при финансовой поддержке РНФ (проект № 24—18—00425 «В.Н. Муромцева-Бунина — летописец Серебряного века и русской эмиграции»).
Ключевые слова
Вера Николаевна Бунина; Муромцева-Бунина; дневник; революция; Гражданская война; летописание; анализ жанра.
E.R. Ponomarev (Moscow - St. Petersburg)
CHRONICLE OF RUSSIAN EMIGRATION: TRANSFORMATIONS OF THE DIARY GENRE IN EMIGRANT CULTURE (ON THE EXAMPLE OF THE LITERARY HERITAGE OF V.N. MUROMTSEVA-BUNINA)1
Abstract
The article offers a new approach to the diary genre in the literature of Russian emigration. The diaries, which many emigrants began writing during the Civil War and wrote throughout their lives, are considered as a chronicle (letopis') of a new time, with a number of characteristics similar to the ancient Russian chronicle. A parallel is drawn with a special biographical genre that occupied an exceptional place in the literature of Russian emigration: hagiographic biography, which borrowed a number of structural features from ancient hagiography. As an illustration, the diary of V.N. Muromtse-va-Bunina is offered. She wrote diary regularly from 1918 (perhaps the diary was started earlier, but almost no entries for earlier years have survived) until her death in 1961. This diary reflected the political changes in the life of the emigration, the historical and cultural relationships of the emigrant elite, and the private life of the Bunin family. Against the backdrop of large-scale historical changes, the life stories of their friends and acquaintances, historical and literary connections and ruptures unfold. Using this diary as an example, the author proves his theoretical positions: the most important characteristics of this text are a constant political background, comprehension of the present and modeling of the future, a sense of post-history, biblical apocalypticism. This is not an ordinary diary, but a diary created with an eye to eternity, seeking to record the events of the last decades of Russian culture. Thus, the emigrant diary is a special type of diary prose that does
not fit into any type of the usual typology of diaries
Key words
Vera Nikolaevna Bunina; Muromtseva-Bunrna; diary; revolution; Civil War; chronicle writing; letopis'; genre analysis.
Литература русской эмиграции, с середины 1920-х гг. считавшая основной своей задачей в плане феноменальном - сохранение для потомков и мира погибающей (погибшей) русской культуры, а в плане ноуменальном - предстояние пред Господом за общую русскую судьбу, не могла не пережить в той или иной форме возрождение летописного жанра. Обращение к древним культурным кодам и придание собственной жизни (или жизни великих близких - последних из русских «могикан») исключительного значения, которое требует фиксации каждого собственного (их) деяния, самым существенным образом сказалось на
Acknowledgments: The reported study was undertaken at A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences and was funded by RSF, project no. 24—18—00425 "Vera N. Muromtseva-Bunina as the Chronicler of the "Silver Age" and Russian Emigration".
литературном процессе эмиграции.
Некоторое время назад автором этой статьи был выделен один из центральных жанров литературы русской эмиграции (просуществовавший с середины 1920-х гг. до эпохи 1950-х гг.) - жанр житийной биографии [Пономарев 2004]. Этот жанр соединил современный (на тот момент) биографический нарратив с культурными кодами и структурными элементами древнего жития. Если Б.М. Эйхенбаум видел «рецидивы» летописного стиля в прозе и дневниковых записях А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого [Эйхенбаум 1958], то в случае русской эмиграции речь идет не о рецидивах, а о сущностной трансформации биографического жанра. В своем последнем (как это виделось эмигрантам), заключительном изводе русская литература возвращалась к истокам, замыкая национальное словесное искусство в кольцо.
Жанр дневниковых записей, в котором (наряду с романом) Эйхенбаум тоже увидел летописные рецидивы, - еще один трансформирующийся в том же направлении жанр литературы русской эмиграции. Традиционная типология дневников различает дневник личный, интимный, с одной стороны, и дневник, фиксирующий внешние, исторические события, с другой; допускаются и смешанные формы [Gusdorf 1990, 250]. Однако русская эмиграция создает дневник иного рода: интимный дневник не столько на фоне исторических событий, сколько на фоне вечности и апокалиптики. И. Паперно отмечает, что, с точки зрения генезиса, дневниковый жанр сближается с хрониками и анналами [Pa-perno 2004, 562]. Для эмигрантских дневников это не генезиса, а живая сущность жанра. Дневники эмигрантов демонстрируют не просто рецидивы древнерусского летописания, а функциональное изменение жанра: это последовательная фиксация последних десятилетий русской истории, протекающей уже вне исторической России. Дневники, которые пишутся десятилетиями как серийное произведение для публикации после смерти автора, становятся основным делом жизни.
Толчком для осмысления дневника как исторического документа и одновременно художественного текста non-fiction, по сути - летописного материала (в древнерусской литературе, как известно, летопись была одним из основных литературных жанров) стали потрясения революции и Гражданской войны. Таковы дневники И.А. Бунина, преобразованные в произведение «Окаянные дни» в три этапа: в 1925 г. были трансформированы в очерковую форму дневниковые записи нескольких месяцев 1919 г., прожитых Буниным в красной Одессе, в 1927 г. - московские записи первых месяцев 1918 г., а в 1935 г. оба цикла очерков были вторично «переформатированы» (на сей раз в книгу) в X томе Собрания сочинений. Таков и дневник З.Н. Гиппиус революционных лет, публикация которого была начата автором в 1921 г. (в журнале «Русская мысль» (София), газете «Последние новости» (Ревель) и коллективном сборнике «Царство Антихриста» [см. подр.: Павлова 2022, 167-168] и продолжена в 1929 г. отдельной книгой, изданной в Белграде [Гиппиус 1929].
Исключительность описываемых событий, ценность свидетельств и подлинность впечатлений - в отсутствие привычных форм фиксации текущей истории (газеты, заполненные пропагандистскими материалами, фиксировали события крайне выборочно и снабжали их непременным пропагандистским комментарием) - заставили воспринимать дневни-
ковую прозу комплексно, в единстве исторических и художественных смыслов: не только как точную фиксацию случившегося для сведения будущих поколений (в том числе и как протокол преступлений для возможного в будущем обвинительного процесса), но и как особое моральное отношение к описываемым событиям, всеобъемлющую скорбь о «погибели Русской земли». Дневники революционных лет, таким образом, в силу комплексности своих исторических смыслов приблизились к древним формам летописного повествования.
В дальнейшем в эмиграции дневниковый жанр развивался на основе этого литературного опыта. Русское рассеяние (судьбы многочисленных русских эмигрантов) представляли собой столь же исключительное и скорбное явление, как и Гражданская война. Привычные формы фиксации исторических событий сошли на нет (в некоторых европейских городах издавались русские газеты, но во многих местах проживания русских эмигрантов на это не было средств); в этих условиях дневник оставался единственной доступной формой фиксации повседневной жизни. Но и там, где существовали обширные русские диаспоры, имевшие русскоязычные газеты (Рига, Прага, Белград, Берлин, Париж, Харбин), представление об их политической ангажированности сохранялось (крупные газеты, как правило, были партийными: кадетскими, монархическими, эсеровскими). Кроме того, интерес к повседневной жизни (частным встречам, разговорам о политике и культуре, отдельным мнениям знаменитостей - одним словом, всему тому, о чем не пишут в газетах) у многих членов диаспоры перевешивал интерес к газетной политике и культуре. По всем этим причинам жанр дневника-летописи продолжил свое существование и активно развивался после Гражданской войны.
В качестве ярчайшей иллюстрации этого процесса следует рассмотреть творчество Веры Николаевны Муромцевой-Буниной. Став женой И.А. Бунина (фактически в 1907 г., официально зарегистрировать брак и обвенчаться им удалось только в 1922 г. в Париже), она задумалась о том, как жить рядом с мужем, не мешая ему в его работе, - и выбрала стезю переводчика: можно работать в одной и той же комнате, каждый занимается своим делом. Судя по позднейшим воспоминаниям Муромцевой-Буниной «Беседы с памятью», это была инициатива Бунина:
Когда стали вставать из-за стола, Иван Алексеевич тихо сказал мне:
- Я придумал, нужно заняться переводами, тогда будет приятно вместе и жить и путешествовать, - у каждого свое дело, и нам не будет скучно, не будем мешать друг другу... [Муромцева-Бунина 1989, 286].
До 1917 г. ею были переведены и изданы на русском языке несколько книг известных французских писателей. Однако после революции и во время Гражданской войны Вера Николаевна переменила форму литературной работы. Литературным делом жизни стал для нее дневник, который она вела вплоть до 1961 г., фиксируя как собственные мысли и переживания, так и все, что касалось биографии мужа, а также исторические события, происходившие вокруг нее.
Тот толчок, который стимулировал формирование дневниковой прозы у писателей первого ряда, безусловно повлиял и на В.Н. Бунину. Мы достоверно не знаем, насколько регулярно вела Вера Муромцева дневник в годы девичества (до нас дошли лишь отдельные дневниковые записи за октябрь 1905 г., посвященные революционным событиям в Москве), а также в первое десятилетие жизни с Буниным. Впрочем, по нескольким сохранившимся записям за конец 1913 г. (по юлианскому календарю - начало 1914 г.) с подробным описанием заграничного путешествия, можно судить, что летопись жизни Бунина была уже ею начата. Разумеется, заграничное путешествие - это особое событие биографии; возможно, подробность записей вызвана именно этим соображениям. Единственная сохранившаяся запись из привычного быта - от 4 февраля 1915 г., о приезде в деревню - значительно менее подробна и дана «в общем» (приезд к знакомым Оболенским, перемены в детях, которых давно не видела).
Но совсем не случайным кажется тот факт, что последовательные и обстоятельные дневниковые записи В.Н. Буниной сохранились с 25 мая / 7 июня 1918 г., с отъезда из Москвы. Собственно, 1918 г. и послужил тем толчком, который сформировал у нее новый тип дневниковой прозы - летописный. Все сохранившиеся дневники В.Н. Буниной хранятся в Русском архиве в Лидсе (Великобритания; далее РАЛ). Но лишь записи революционных лет представлены в нескольких вариантах: помимо первоначального рукописного, есть несколько машинописных, в которых раскрыты отдельные имена (домашние прозвища заменены реальными именами), сокращения даны полностью и пр. По-видимому, планировалась публикация записей за эти годы, о начале работы над такой публикацией сказано в самом дневнике (запись от 15 / 28 апреля 1920 г.: «Немного отдохнула, пора приниматься за дело: надо собрать все, что записано о большевиках, привести в порядок то, что видела и пережила с момента оставления Одессы. Думаю это сделать в форме писем, что гораздо свободнее, и можно собрать интересный материал» [Бунина 1920]).
Попытка представить записи этих лет как женский взгляд на «окаянные дни» уже предпринималась [Коростелев 2018]. Заметим, правда, что бунинские «Окаянные дни» были задуманы и появились позднее. Позволим себе предположить, почему публикация дневника не состоялась. Вероятнее всего, замысел был расширен: В.Н. Бунина чуть позднее задумала книгу выписок из писем родственников, друзей и знакомых, оставшихся в Советской России, которую формировала более пяти лет под заглавием «Скорбная книга, составленная из документов людей, живших под игом большевиков от 1918, 1919, 1920, 1921, 1922, 1923 гг.»). Она и поглотила мысль об издании дневника революционных лет. Идея «Скорбной книги» имела иной масштаб: она, сохраняя индивидуальности авторов, расширяла индивидуальный уровень восприятия исторических событий до уровня «общественного».
Эпистолярный жанр, в некотором аспекте, близок дневнику: дневник в определенном плане можно осмыслить и как письмо самому себе и как письмо потомкам. Отметим также и индивидуальное свойство дневника Буниной: нередко она переписывала в дневник важные, с ее точки зрения, письма. Таким образом, публикация выдержек из интересных писем, адре-
сованных ей, - это, в некотором роде, и публикация дневника. Отношение В.Н. Буниной к собственным письмам тоже особое: нередко в процессе написания их она сознает, что пишет сейчас историю эмиграции [Пономарев 2014].
«Скорбная книга» - заполненная фрагментарно, с большим количеством чистых страниц - хранится в РАЛ (М5 1067/8503). По-видимому, с расширением замысла Вера Николаевна не справилась, да и, живя интересами мужа, она была существенно ограничена во времени. Эта публикация могла бы стать ее литературным дебютом (ранее она публиковала только переводы), но не стала. Литературный дебют случился позднее - в 1927 г., небольшим очерком-некрологом в газете «Возрождение» [Бунина 1927].
Тем не менее, вся эта история указывает на особое восприятие дневникового жанра у только что приехавших во Францию эмигрантов. И дневник и «Скорбная книга» осмысляются автором как записи летописного характера, в том числе претендующие на роль обвинительного документа, если когда-нибудь состоится процесс над большевиками. К слову, записи древней летописи, повествующие о преступлениях власть предержащих, тоже имеют функцию обвинительного документа - но не для «суда мирского», а для суда потомков и «Божьего суда». Этот древний смысл актуализируют и эмигрантские дневники.
Дневник-летопись первой половины XX в. многослоен и глубок: в каждой записи вперемешку, несистематизировано идут друг за другом события личной жизни, быт, политика, искусство и творчество, опять быт. Автор записывает все подряд, поскольку не может знать, что из наблюдаемых фактов станет наиболее важным для потомства. Эта микшированность событий создает, ощущение живой жизни и одновременно философское ее переживание: существенное и несущественное протекает мимо; любая мелочь оказывается достойной фиксации.
Летописность значений формируется, во-первых, постоянным политическим фоном, который сопровождает все события и разговоры: германская оккупация Белоруссии - немецкие мундиры и немецкие порядки (после переезда границы в Орше; запись от 8 июня 1918 г.), убийство Мирбаха (запись от 9 июля 1918 г.), расстрел императорской семьи (запись от 21 июля 1918 г.), большевистские репрессии в Ельце (запись от 17 августа 1918 г.), красный террор в Москве (запись от 11 сентября 1918 г.). Разговоры о культуре и искусстве (разница между эпохой Гете и эпохой Верлена, запись от 25 июля 1918 г.; может ли художник сказать, что служит правде и справедливости - по поводу речи В.Г. Короленко, запись от 9 августа 1918 г.), которые ведутся на этом фоне, обретают от этого политическое звучание и дополнительные подтекстовые смыслы. Бытовые дела, накладывающиеся на политические события, переходят в надбытовое измерение. Иногда в прямом смысле слова - быт становится политически значимым. Например, в записи от 27 июля 1918 г.:
Иметь прислугу теперь это мука, как она распустилась, как Смердяков, поняла, что все позволено. У Мани, нашей кухарки, в кухне живет, скрывается ее любовник, большевик, матрос, и мы ничего не можем сделать. Если же принять серьезные меры, то может кончиться вся эта история и серьезными последствиями [Бунина 1918].
Во-вторых, летописность формируется за счет тематических бесед (так, разговор о мужиках и мужицкой литературе становится в под-текстуальном плане разговором о природе революции; та же запись от 27 июля 1918 г.) и идеологических прозрений (обличения интеллигенции за болтовню и полнейшее непонимание происходящего; запись от 8 июля 1918 г.; чтение прозорливых произведений Герцена, запись от 19 июля 1918 г.). Эти умозрительные рассуждения осмысляются как историческое действие, объяснение происходящего и модель будущего.
В-третьих, древнерусским летописным кодам соответствует апокалиптическое ощущение постистории, когда становится возможным то, что раньше было невозможным. Люди из прошлого как бы сняли маски и перестали играть роли - например, в записи от 21 августа 1918 г.:
Вчера у нас был генерал Шебеко, московский градоначальник, привез от Ивановых лекарство и письмо.
Странно было сидеть и разговаривать с ним. Какой переворот совершился в нашей психике, когда нам всем кажется так естественно, что Шебеко принес нам письмо и запросто сидит с нами за обедом, и мы приятно беседуем! [Бунина 1918].
Чувство постистории вызывает и острое ощущение, что все прежнее никогда не вернется - как в записи от 7 сентября 1918 г.: «Но интересных разговоров не бывает, как иногда бывало на Капри... Боже, как это теперь далеко. Навсегда кануло в вечность...» [Бунина 1918]. Несколько зим, проведенных на Капри в начале этого десятилетия (пять-семь лет назад), автор дневника воспринимает как давнее прошлое, прошлую жизнь.
В дальнейшем, когда Гражданская война придет в Одессу, дневник В.Н. Буниной приобретет эпические ноты. К примеру, дневник за первые месяцы 1920 г. (это были последние месяцы, проведенные Буниными на территории прежней Российской империи) пестрит историческими комментариями. Например, характеристики генералов Добровольческой армии, данные журналистом Калинниковым (запись от 19 января 1920 г.), разговоры о том, как лучше «эвакуироваться» из Одессы, сведения о беженцах из Новороссийска, приплывших морем в Одессу и ищущих возможности попасть в Европу (запись от 26 января 1920 г.):
В Новороссийск столько навалилось беженцев, что и представить невозможно. Это уже библейские картины. Проявление подлинной Руси, а то все были одни лишь разговоры, расшаркивание. <...> А добровольцы бежали целыми полками, приходили поезда, переполненные и больными, и трупами, и людьми с отмороженными конечностями. Времена поистине страшные. <...> На "Херсоне" [название парохода, на котором новороссийские беженцы прибыли в Одессу. - Е.П.], на котором было 6 000 чел<овек>, были картины положительно из дантовского ада: по ночам в кают-кампании люди, позабывши о всяком стыде, мужчины, женщины, раздевались догола и искали на себе насекомых <...> [Бунина 1920].
Характерно, что факты текущей истории (характеристики белых генералов, на глазах у автора проигрывающих войну) сменяются «библейскими картинами» всеобщего одичания и всеобщей гибели. Соединение истории и вечности постоянно ощущается в древней летописи. Точно те же культурные коды актуализирует дневник.
Оказавшись в эмиграции, В.Н. Бунина продолжает свое летописание. На первый взгляд, в дневниках 1921-1923 гг. становится меньше истории и значительно больше быта. С возвращением в нормальную жизнь быт перестает быть политически значимым (хотя в первые годы эмиграции Вера Николаевна иногда записывает разговоры политической проблематики, в некоторых решаются вопросы, которые тогда казались прямым политическим действием. См., напр., запись от 30 декабря 1920 г. / 12 января 1921 г.: «Говорили о будущем России, о том, что фактически ее поделят под видом окрайних государств, где будет протекторат то англичан, то французов» [Бунина 1921]). Но одновременно с тем быт русской диаспоры в Париже обретает историко-культурное значение. Каждый поступок и каждая фраза, сказанная в разговорах между крупнейшими писателями, философами, культурными деятелями России (и Европы, в тех редких случаях, когда в разговорах участвуют представители французской культурной элиты: например, А. Жид) осмысляются как исторический документ. В.Н. Бунина тщательно записывает все разговоры мужа, при которых присутствует. Чаще всего по горячим следам.
Показательно, что и в литературе (литературной журналистике) эмиграция пытается найти жанровые формы, ориентированные на дневник. См. запись от 10 / 23 января 1921 г.: «Говорили и о журнале, о дневнике писателей, где каждый писал все, что вздумается, свобода полная, хоть только выругайся» [Бунина 1921]. Разговор ведут Бунин, З.Н. Гиппиус и В.А. Злобин. Пользуясь литературным термином Ф.М. Достоевского, они пытаются моделировать актуальный, интересный широкой публике жанр. Дневник в этом контексте осмысляется как жанровый образец, объединяющий «живую жизнь» и литературу, беллетристику и журналистику, газету и книгу.
В эмигрантском дневнике - так же, как и дневнике революционных лет - сильное подтекстуальное влияние оказывает чувство постистории. Например, запись от 27 декабря / 9 января 1921 г.: «Ландау рассказывал, что у Толстых Ольденбургский сказал: "Вот если бы был бы здесь Коля, то и он с удовольствием бы посидел в нашей компании. Он очень любил это". - Кто это? "Да покойный государь. Он вовсе не был тираном, а очень милым человеком"...» [Бунина 1921]. Бунин в 1931 г. использует этот разговор в мемуарном очерке о П.А. Ольденбургского. Там он комментируется иначе и играет иную роль. С точки же зрения постистории, важно само допущение, что покойный государь может приятно провести вечер в кругу эсеров.
Собственно, любая мелочь эмигрантского быта, записанная в дневник, осмысляется в духе летописного зачина романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева»: «Вещи и дела, аще не написанные бывают, тьмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написанные же яко оду-шевленые...» [Бунин 1952, 7]. Это отношение к событиям эмигрантской жизни усиливается с каждым новым годом, проведенным в эмиграции.
Таким образом, в широком контексте ретро-трансформации традиционных литературных и окололитературных жанров, протекавших в литературе русской эмиграции, дневник В.Н. Буниной (как и некоторые другие «большие» эмигрантские дневники) допустимо рассматривать не только как важнейший исторический документ, но и как литературный факт.
Из дневниковой прозы вырастает собственное литературное творчество В.Н. Буниной: сначала неудачный опыт издания дневника революционных лет как публицистического произведения нового типа, затем, на рубеже 1920-1930-х гг., удачный опыт публикации серии необычных мемуарных очерков [см.: Пономарев 2024]. Очерки эти посвящены людям, которые, во-первых, были близки и дороги ей самой, а во-вторых, в ее понимании, формируют собой пантеон российской культуры. В обоих случаях дневник становится основой для создания летописи в той или иной форме. При этом дневник осмысляется ею именно как летописное произведение - длиною в жизнь, а публикации небольших частей дневника - как некий препринт; актуальные кусочки, которые в будущем, после смерти автора, займут свое место в общем замысле дневника.
Полагаем, что несмотря на сокращения, скетчевость, неотделанность (характерные черты традиционного дневника, осмыслявшегося ранее как окололитературный, «рабочий» жанр, наподобие записной книжки писателя), позволительно говорить о поэтике дневника В.Н. Муромцевой-Буниной, которая, с одной стороны, менялась в течение многих лет и десятилетий работы, с другой стороны, имела определенную неизменную основу. Конечно, это особая поэтика - с учетом специфики жанра (non-fiction) и особенностей создания произведения (иногда Вера Николаевна записывала спор, сидя рядом со спорящими, иногда излагала впечатления от поездки в поезде «на коленке» и т.д.). Все небрежности, которые неминуемо попадали в текст, в дальнейшем редко исправлялись. Методы анализа этой поэтики должны учитывать все эти особенности. А также особое эмигрантское мировидение, придававшее исключительное значение даже мимолетным впечатлениям. Именно это мировидение и превращает интимный жанр XVIII-XIX вв. в особую форму литературно-исторического повествования. Вероятно, для анализа такой поэтики следует привлекать сложившийся инструментарий анализа древнерусской литературы, а также инструментарий, использующийся для современной non-fiction.
Настоящая статья ограничивается формулировкой проблемы. Примеры анализа такого рода планируется продемонстрировать в дальнейшем - в ходе реализации проекта ИМЛИ РАН «В.Н. Муромцева-Бунина - летописец Серебряного века и русской эмиграции», реализуемого при поддержке РНФ.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бунин И.А. Жизнь Арсеньева. Юность. Первое полное издание. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1952. 388 с.
2. Бунина В.Н. Дневник 1918 г. // Русский архив в Лидсе. MS 1067/355.
3. Бунина В.Н. Дневник 1920 г. // Русский архив в Лидсе. MS 1067/367.
4. Бунина В.Н. Дневник 1921 г. // Русский архив в Лидсе. MS 1067/371.
5. Бунина В.Н. Памяти С. А. Иванова // Возрождение. 1927. 19 февраля.
№ 627. С. 3.
6. Гиппиус З.Н. Синяя книга. Петербургский дневник. 1914-1918. Белград: тип. Раденковича, 1929. 234 с.
7. Коростелев О.А. «Окаянные дни» В.Н. Буниной (по материалам дневников революционных лет) // Литература и революция. Век двадцатый / ред. О.Ю. Панова, В.Ю. Попова, В.М. Толмачев. М.: Литфакт, 2018. С. 24-34.
8. Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью / сост., пре-дисл., примеч. А.К. Бабореко. М.: Советский писатель, 1989. 512 с.
9. Павлова М.М. Новые материалы к биографии А.Н. Гиппиус: первые годы эмиграции (1920-1924). Статья 1 // Русская литература. 2022. № 3. С. 162-182.
10. Пономарев Е.Р. Значение источника // И.А. Бунин. Новые материалы. Вып. 3: «Когда переписываются близкие люди...». Письма И.А. Бунина, В.Н. Буниной, Л.Ф. Зурова к Г.Н. Кузнецовой и М.А. Степун / сост., подгот. текста, научный аппарат Е.Р. Пономарева и Р. Дэвиса; сопроводит. статьи Е.Р. Пономарева. М.: Русский путь, 2014. С. 5-9.
11. Пономарев Е.Р. Раннее творчество В.Н. Муромцевой-Буниной: Жанровый генезис и поэтика // Вестник Томского государственного университета. Филология. 2024. № 91 (в печати).
12. Пономарев Е.Р. Россия, растворенная в вечности. Жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции // Вопросы литературы. 2004. № 1. С. 84-111.
13. Эйхенбаум Б.М. Черты летописного стиля в литературе XIX в. // Труды отдела древнерусской литературы. Т. 14. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1958. С. 545-550.
14. Gusdorf G. Lignes de vie 1. Les fcritures du moi. Paris, Les Hditions Odile Jacob, 1990. 430 p.
15. Paperno I. What Can Be Done with Diaries? // Russian Review. 2004. No. 4. Vol. 63. P. 561-573.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Paperno I. What Can Be Done with Diaries? Russian Review, 2004, no. 4, vol. 63, pp. 561-573. (In Russian).
2. Pavlova М.М. Novyye materialy k biografii A.N. Gippius: pervyye gody emi-gratsii (1920-1924). Stat'ya 1 [The New Material to the Biography of A.N. Gippius: the First Years of Emigration (1920-1924). Article 1]. Russkaya literatura, 2022, no. 3, pp. 162-182. (In Russian).
3. Ponomarev E.R. Ranneye tvorchestvo V.N. Muromtsevoy-Buninoy: Zhan-rovyy genezis i poetika [The Early Works of V.N. Muromtseva-Bunina: The Genre Genesis and Poetics]. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Philologiya, 2024, no. 91. (in print) (In Russian).
4. Ponomarev E.R. Rossiya, rastvorennaya v vechnosti. Zhanr zhitiynoy biografii v literature russkoy emigratsii [Russia, Dissolved in Eternity. The Genre of Saint's Biography in the Literature of Russian Emigration]. Voprosy literatury, 2004, no. 1, pp. 84-111. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Eikhenbaum B.M. Cherty letopisnogo stilya v literature XIX v. [The Features of the Chronicle Style in the Literature of the XIXth Century]. Trudy otdela drevnerusskoy literatury. T. 14. [The Reports of the Department of Old Russian Literature. Vol. 14]. Moscow; Leningrad, Izdatel'stvo AN SSSR, 1958, pp. 545-550. (In Russian).
6. Korostelev О.А. "Okayannyye dni" V.N. Buninoy (po materialam dnevnikov
revoliutsionnykh let) ["The Cursed Days" by V.N. Bunina (on the Materials of the Diaries of the Revolutionary Years]. Panova O.Yu., Popova V.Yu., Tol-machev V.M. (Eds.). Literatura i revolutsiya. Vek dvadtsatyy [Literature and Revolution. The 20th century]. Moscow, Litfakt Publ., 2018, pp. 24-34. (In Russian).
7. Ponomarev E.R. Znacheniye istochnika [The Significance of the Source]. Ponomarev E.R., Davis R. (Eds.). I.A. Bunin. Novye materialy. Vyp. III. "Kogda perepisyvayutsya blizkiye lyudi": Pis'ma I.A. Bunina, V.N. Buninoy, L.F. Zurova k G.N. Kuzhetsovoy i M.A. Stepun. 1934-1961 [I.A. Bunin. New Materials. Iss. III. "Close Friends Writing to Each Other": the Letters from I.A. Bunin, V.N. Bunina, L.F. Zurov to G.N. Kuzhetsova and M.A. Stepun. 1934-1961]. Moscow, Russkiy put' Publ., 2010, pp. 5-9. (In Russian).
(Monographs)
8. Gusdorf G. Lignes de vie 1. Les écritures du moi. Paris, Les Éditions Odile Jacob, 1990. 430 p. (In French).
Пономарев Евгений Рудольфович,
Институт мировой литературы имени A.M. Горького РАН, Русская христианская гуманитарная академия имени Ф.М. Достоевского.
Доктор филологических наук, профессор.
Научные интересы: русская литература, творчество И.А. Бунина, литература русской эмиграции, литература путешествий, русская литература XX в., история преподавания литературы.
E-mail: eponomarev@mail.ru
ORCID ID: 0000-0001-5508-6532
Evgeny R. Ponomarev,
A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences (Moscow), F.M. Dostoevsky Russian Christian Humanitarian Academy (St. Petersburg).
Doctor of Philology, Professor.
Research interests: Russian literature, activity of Ivan Bunin, literature of Russian emigration, travel literature, Russian literature of the XXth century, history of teaching literature.
E-mail: eponomarev@mail.ru
ORCID ID: 0000-0001-5508-6532
