CC BY
10
РЕЦЕНЗИИ
Рецензия на книгу: Mariya Lesiv. The Return of Ancestral Gods: Modern Ukrainian Paganism as an Alternative Vision for a Nation.
McGill-Queen's University Press, 2013. 244 p.
Книга Марии Лесив посвящена такой актуальной теме, как современное украинское язычество. Вместе с недавно вышедшей монографией Каарины Айтамурто1 о русских родноверах, сборником «Язычество в современной России: опыт междисциплинарного исследования»2 и рядом других публикаций она дополняет наши знания о современном славянском язычестве. Книга основана на полевых исследованиях автора, проводимых в 2006-2008 гг. сразу в нескольких группах язычников Украины — «РУНШра», «Родовое огнище родной православной веры» и «Родная Вера». Каждая из десяти глав посвящена разным вопросам идеологии и практик трех языческих течений в сравнительной перспективе. Автор признает и специально оговаривает терминологические сложности на украинском языке, в том числе неприятие ее информантами понятия «язычество» из-за многовековой критики его христианской церковью. Она объясняет, что на славянских языках предпочитает пользоваться понятием родноверие («Ридна вира»), а не «язычество». Однако на английском языке «paganism» не имеет негативных коннотаций, поэтому, с ее точки зрения, оно вполне допустимо в книге.
Исследовательский подход Марии Лесив нейтрален, она не выказывает ни особенных симпатий к изучаемому явлению, ни критики украинского язычества. Не пересказывая последовательно все главы, выделю идеи, которые показались мне наиболее важными во всей работе. М. Лесив обращает внимание на разный литературный стиль трех языческих групп: если авторы
1 Aitamurto K. Paganism, Traditionalism, Nationalism: Narratives of Russian Rod-noverie. London and New York: Routledge, 2016.
2 Язычество в современной России: опыт междисциплинарного исследования / под ред. Р. В. Шиженского. Н. Новгород: Мининский Университет, ООО «Типография "Поволжье"», 2016.
140 Религиоведческие исследования. 1 (19). 2019.
doi:10.23761/rrs2019-19.140-144
«РУНВiры» и «Родной веры» придерживаются академического стиля письма, то лидеры «Родового огнища» не приводят цитат и ссылок и подчеркивают, что их знание не является сухим и формальным, а передается устно из поколения в поколение. В частности, они преподносят свои труды не как плод исследования, а как живое послание предков, а для передачи древнего колорита имитируется язык Киевской Руси (с. 59).
Автор показывает неоднородность отношения украинских язычников к соседям — русским язычникам: оно так же разнообразно, как и сами движения. Если для одних украинских язычников Россия — главный исторический враг и колонизатор, которого они отторгают, то для других русские язычники — братья по крови, с ними можно не только кооперироваться, но и заниматься просвещением «колонизаторов» (с. 66-67).
Мария Лесив отмечает, что восточноевропейских (и в первую очередь славянских) язычников от западноевропейских отличает яркий этно-националистический компонент в учении (с. 65). Если для западных язычников этничность — социальный конструкт, то для украинских она тесно связана с родной природой и территорией (с. 118). Другая особенность украинских язычников — стремление к институционализации и строительству новой Украины и неприятие феминизма (с. 69-70), слабый интерес к экологическим вопросам (с. 116).
Украинские язычники в первую очередь строители национальной идентичности: в поисках корней они обращаются не только к сельскому фольклору, но и к славному украинскому прошлому (с. 117). Мария Лесив обращает внимание на то, как они создают новую «национальную» культуру, опираясь на этнографическую литературу XIX — начала XX века. В отличие от крестьян, чью культуру они возрождают, у современных язычников есть доступ к информации о разных регионах Украины, и то, что когда-то было этнографически специфичным для одного региона, становится сегодня частью единой национальной культуры. Последователи
«Родового огнища» идут еще дальше: стремясь подчеркнуть панславянскую ориентацию, они нивелируют все национальные различия, упоминая только те черты, которые объединяют славянских язычников (с. 112).
Автора удивляет, что несмотря на то, что главным противником язычников является христианство, их обряды очень напоминают то, что можно увидеть в православной церкви. Она связывает это сходство с религиозным синкретизмом, характерным для украинского язычества (с. 125). Использование христианства как образца для конструирования новых религий (в том числе и язычества) уже не раз описано в литературе. Например, указывалось, что собрания и песни латвийских язычников диевтуров напоминают лютеранские службы, а их монотеистическая интерпретация языческого пантеона, очевидно, создана под сильным христианским влиянием1.
Несмотря на критический подход М. Лесив к понятию «синкретизм» и отказу от выстраивания иерархии культурных слоев (с. 126), остается открытым вопрос об уместности его употребления в ее работе. Автор отмечает, что рассматривает синкретизм как новую религию, созданную на основе разных традиций (p. 126), но при этом далее следует привычной логике нахождения дохристианских элементов в современном православии. Стоит ли проводить искусственное деление этих слоев? Многое ли объясняют в практиках и нарративах современных язычников параллели или связи с обычаями далекого прошлого? Может быть, уместнее и важнее не проводить генеалогии отдельных элементов верований, ссылаясь на синкретизм, а рассмотреть существующую ситуацию как единое целое? При этом Мария Лесив подчеркивает, что ее информанты считают свои убеждения формой «антисинкретизма», настаивая на их аутентичности (с. 138).
Ссылаясь на концепцию двоеверия, все еще популярную в науке,
1 Strmiska M. P. Modern Paganism in World Cultures: Comparative Perspectives // Modern Paganism in World Cultures: Comparative Perspectives / ed. by M. F. Strmiska. ABC-CLIO, 2005. P. 21.
автор показывает, что эту концепцию широко задействуют ее информанты. Так, они находят в современном фольклоре остатки аутентичного древнего славянского язычества, хоть и загрязненного на протяжении веков христианством (с. 128-129). Мария Лесив удачно демонстрирует востребованность в современном обществе отдельных языческих практик, восприятие их обывателями как «истинно украинских» или «аутентичных» (с. 134). При этом, как ни странно, автор отмечает, что многие исследователи описывают христианство на Украине как двоеверие, и, по-видимому, солидаризируется с ними в принятии этой во многом устаревшей концепции (с. 138), особенно бесполезной в антропологическом измерении1. Соглашусь с мнением А. А. Панченко, что концепция двоеверия — это, по сути, «ортодоксально-догматический взгляд на проблему народной религии», и если так еще можно называть явление периода, когда христианство только распространялось на Руси, то едва ли уместно говорить о соблюдении языческих обрядов много веков спустя2.
Говоря о будущем украинского язычества, Мария Лесив подчеркивает гетерогенность последнего, в частности, отмечая, что у каждого движения имеются свои приоритеты. Если «РУНШра» ориентируется прежде всего на политику, «Родная вера» — на фольклор, то «Родовое огнище» — на магию (с. 163). С точки зрения автора, те языческие группы, которые скорее акцентируют внимание на эстетике, а не на политике, имеют больше шансов для развития, поскольку позволяют убежать от нестабильной постсоветской жизни в «прекрасный мир» далекого прошлого (с. 164).
Книга Марии Лесив претендует на энциклопедичность, в ней затрагивается настолько много вопросов, касающихся неоязычества в целом, что удивительно, как их можно изложить
1 Лавров А. С. Колдовство и религия в России. 1700-1740 гг. М.: Древлехранилище, 2000. С. 87.
2 Панченко А. А. Исследования в области народного православия. Деревенские святыни Северо-Запада России. СПб.: Алетейя, 1998. С. 21-22.
в одной монографии. Однако в этом скрывается и недостаток работы — многие вопросы лишь упомянуты, некоторые темы затронуты вскользь без детального анализа. В качестве заключения указывается, что украинское язычество является ответом на страх modernity и глобализации, и тем самым «индигенизирует современность» (с. 165-166). Вывод кажется достаточно очевидным, впрочем, не проговоренным прежде в данном исследовательском контексте. Книга, без сомнения, будет интересна и полезна любому, кто занимается как новыми религиями, так и религиозной ситуацией на постсоветском пространстве.
Ю. О. Андреева
Рецензия на: Rosen A. Art & Religion in the 21st Century. Thames and Hudson, 2017. 256 p.
Произведения современного религиозного искусства, а также работы современных художников, отсылающие к религиозным сюжетам и символам, в отечественном религиоведении анализируются незаслуженно мало. Влияние визуальных образов на сознание нашего современника трудно переоценить. Они окружают человека не только на улицах и в галереях, но и в виртуальном пространстве. Вместе с тем, инструментарием их анализа обладает не каждый, полагаясь только на свои общие знания и интуицию, что нередко ведёт к упрощенному черно-белому их восприятию. Прошедшие в последнее десятилетие в России выставки современных художников, работающих с религиозными смыслами, вызвали в обществе крайне противоречивые реакции1. В то же время русскоязычных научных публикаций, посвященных
1 Например, выставки «Двоесловие/Диалог» в храме святой Татианы в Москве (2010), «Духовная брань» в галерее Марата Гельмана в Винзаводе (2012), «Icons» в Петербургском арт-центре «Ткачи» (2013). Более широкий спектр художников (не только «актуальных») можно увидеть на выставках Содружества в поддержку современной христианской культуры «Артос» (кураторы Ирина Языкова и Сергей Чапнин), проекта «После иконы» (куратор Антон Беликов) и Московского Союза художников (куратор Александр А. Бурганов).
Религиоведческие исследования. 1 (19). 2019. doi:10.23761/rrs2019-19.144-154
