CC BY
470
В. Ф. Михеев, Г. Ф. Михеев
«Ленинградское дело» (по материалам следственных дел) (часть I)
Михеев Валерий Филиппович,
Михеев Георгий Филиппович,
сыновья Ф. Е. Михеева, управляющего делами Ленинградских обкома и горкома ВКП(б) в 1940-1949 гг. (Санкт-Петербург)
Как известно, «ленинградское дело» оказало чрезвычайно большое влияние на судьбу Ленинграда, на долгие годы превратив его из города-героя в город областной судьбы. В 1950-е гг., после смерти И. В. Сталина и реабилитации жертв этого дела, информация о нем проскользнула в контексте обвинений против сталинизма. Далее, вплоть до конца 1980-х гг., сведения о нем были закрыты глухой завесой. Молчали и проходившие по этому делу люди, оставшиеся в живых. К сожалению, очень мало об этом нам удалось узнать и у отца, Михеева Филиппа Егоровича; лишь иногда в разговорах у него проскальзывала скудная информация об отдельных деталях этого дела.
С конца 1980-х гг. появилось множество публикаций, посвященных этому вопросу, вышли несколько серьезных, основанных на документальных материалах публикаций, среди которых следует отметить такие книги, как «Ленинградское дело»1, «Истины ради...»2, «Судьбы людей. "Ленинградское дело"»3. Однако появились также (и продолжают появляться) разного рода работы и статьи, ничего общего с историей не имеющие, зачастую ее искажающие, «сшитые» на живую нитку (с интригующими заголовками, недостоверными и произвольно трактуемыми фактами), направленные лишь на то, чтобы вызвать нездоровый читательский интерес и тем самым поднять тираж издания. Неискушенные читатели, к сожалению, иногда принимают эти «откровения» за истину, в связи с чем в обществе формируется недостоверное представление о событиях того времени.
Все это заставило нас попытаться развеять различные домыслы, противопоставив им реальные документальные свидетельства. Ведь сыновья Ф. Е. Михеева, управляющего делами Ленинградских обкома и горкома ВКП(б) в 1940-1949 гг., проходившего по «ленинградскому делу», осужденного на главном его процессе и, к счастью, оставшегося в живых, не понаслышке знали об этом деле.
© В. Ф. Михеев, 2012; © Г. Ф. Михеев, 2012
По этому делу мать автора, Михеева Анна Алексеевна, работавшая после ареста мужа медицинской сестрой, и брат, Михеев Валерий Филиппович, десятиклассник, были осуждены Особым совещанием при Министерстве государственной безопасности (далее — МГБ)
СССР и высланы в Казахстан. Сам же автор, Михеев Георгий Филиппович, ученик третьего класса, после ареста матери осенью 1950 г. был отправлен в детский дом в Молотовскую область (ныне Пермский край). После длительной переписки матери с различными инстанциями весной 1951 г. его привезли в город Кокчетав, к матери и брату, где все и пробыли в ссылке до освобождения и реабилитации в 1954 г. Также были высланы в Казахстан брат Ф. Е. Михеева и две его сестры.
Несколько лет автор с братом собирали материалы о «ленинградском деле», систематизировали их и пытались анализировать, чтобы составить собственное мнение о нем. Принятию решения о том, чтобы на документальной основе попытаться описать те трагические события, способствовали также зародившиеся в начале 2002 г. и продолжающиеся до настоящего времени наши дружеские и плодотворные отношения с Государственным музеем политической истории России. В этом музее была организована экспозиция, посвященная руководителям города и области периода блокады Ленинграда, его послевоенному восстановлению и событиям «ленинградского дела». К сожалению, брат не дожил до сегодняшнего дня, и автор один пытается завершить эту работу.
Автору удалось ознакомиться с рядом архивных материалов, связанных с «ленинградским делом», в том числе и со следственными делами родителей. На сегодняшний день историки, занимающиеся этой тематикой, не имеют возможности знакомиться с такими материалами.
На наш взгляд, полностью объективная оценка «ленинградского дела» вряд ли когда-нибудь будет дана. К этому можно только стремиться, что автор и пытается сделать, предлагая
Ф. Е. Михеев и А. А. Михеева с детьми (1948 г.)
для рассмотрения проанализированные материалы и, насколько это возможно, абстрагируясь от их субъективной трактовки. В определенной степени это может оказаться успешным, поскольку материалы статьи основываются на подлинных архивных документах, а сам автор причастен к тому времени и к тем событиям, и еще не забыл дух и специфику тех лет. При этом, цитируя фрагменты рассмотренных документов, автор приводит их, стараясь даже по форме представить как можно ближе к оригиналу.
В этой работе автор на основании архивных документов, изученных им, попытался проследить хронологию и «технологию» «ленинградского дела». Конечно, документы эти характеризуют «ленинградское дело» в основном в той части, в какой оно коснулось родителей автора. Однако эти материалы отражают и то общее, что характерно для этого процесса.
Немногим более чем через месяц после рокового для ленинградской партийной организации и всего города внеочередного объединенного Пленума Ленинградских обкома и горкома ВКП(б), состоявшегося 22 февраля 1949 г., решением бюро Ленинградского обкома ВКП(б) от 25 марта 1949 г. Михеев Филипп Егорович был освобожден от должности управляющего делами Ленинградских обкома и горкома ВКП(б) «в связи с переходом на другую работу»4. Данное решение, принятое во исполнение решения секретариата ЦК ВКП(б)5, фактически продублировало его формулировку. При этом пункт протокола заседания секретариата, подписанного лично Г. М. Маленковым, начинается фразой «принять предложение Ленинградского обкома и горкома ВКП(б)». На место Ф. Е. Михеева был поставлен прибывший из Москвы вместе с В. М. Андриановым Н. А. Ладыгин.
После снятия с работы отец несколько месяцев сдавал дела новому управляющему делами. Объем работы, за которую он нес ответственность, был значительным. В его ведении находилась финансово-хозяйственная деятельность ленинградской партийной организации, в том числе хозяйственно-бытовое обеспечение работы аппарата обкома, горкома и райкомов партии, а в годы блокады — и Военного совета Ленинградского фронта, через него проходили весьма значительные финансовые потоки6.
После тщательной и придирчивой проверки 22 июля 1949 г. вопрос был рассмотрен на бюро обкома, никаких взысканий ему вынесено не было, сам акт должен был быть разослан членам бюро обкома и горкома ВКП(б) для ознакомления, а Н. А. Ладыгину и председателям ревизионных комиссий обкома и горкома ВКП(б) было поручено подготовить проект постановления7. И по-прежнему перед фамилией Ф. Е. Михеев стояло сокращение «т.» (товарищ).
Казалось, все самое неприятное уже позади, и отец начал интенсивные поиски новой работы. Однако, как показало дальнейшее развитие событий, все только начиналось.
В ночь на 5 августа 1949 г. отца арестовали сотрудники МГБ Сафронов, Янюк и Подоль-ник, в квартире провели обыск с составлением соответствующего протокола8. Арест был
осуществлен на основании ордера Управления МГБ Ленинградской области № 1517 от 5 августа 1949 г. Ссылка на него имеется в протоколе обыска, а сам он в следственном деле отсутствует, возможно, находится в архивах ФСБ среди документов Ленинградского УМГБ. На момент ареста Ф. Е. Михеев оставался членом партии, и партийный билет у него был изъят лишь при обыске и аресте, что не характерно для того времени: обычно человек сначала исключался из партии, и только потом подвергался аресту. И, что не очень понятно, до самого ареста у него оставался служебный пистолет с разрешением на его ношение, который также изъяли только во время обыска. Возможно, это была обычная халатность, или же намек на необходимость покончить с собой, благо примеры этому уже были (впрочем, об этом можно только догадываться). В тот же день, 5 августа 1949 г., на заседании объединенного бюро Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) на основании сообщения Н. А. Ладыгина в адрес отца появились обвинения в бесхозяйственности, бесконтрольности, расхищении имущества, незаконном расходовании партийных средств и других злоупотреблениях, в связи с чем заочно было вынесено решение: «бывшего управляющего делами обкома и горкома ВКП(б) Михеева Ф. Е. исключить из членов ВКП(б) и привлечь к уголовной ответственности»9. Здесь уже сокращение «т.» перед фамилией Михеев исчезло.
Надо сказать, что среди принимавших это решение были и те, кто вскоре оказался в числе фигурантов «ленинградского дела».
6 августа 1949 г. Ф. Е. Михеева привезли в Москву, в Лефортовскую тюрьму, где была заполнена анкета арестованного10, снят отпечаток указательного пальца правой руки и сделаны фотографии (профиль и анфас). Первый допрос 10 августа 1949 г. провел помощник начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР полковник Сорокин11. Допрос в основном носил установочный характер, подробно выяснялась биография Ф. Е. Михеева, его родственные связи. Однако уже здесь следователь старался найти болевые точки — задавались вопросы о родителях жены, которые имели несчастье какое-то время находиться на оккупированной территории, о муже сестры, арестованном после возвращения из плена.
Только 10 августа 1949 г. полковником Сорокиным было вынесено «Постановление (на арест)», согласно которому Ф. Е. Михеев как установивший «преступную связь с лицами, с которыми вел вражескую работу против партии и советского правительства», подлежал аресту и обыску12. Постановление это было согласовано с заместителем начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР полковником В. И. Комаровым, утверждено 11 августа 1949 г. лично Министром государственной безопасности Союза ССР В. С. Абакумовым, а 12 августа 1949 г. арест был санкционирован заместителем генерального прокурора Союза ССР генерал-лейтенантом юстиции А. П. Вавиловым. В тот же день, 10 августа 1949 г., Сорокиным был составлен еще один документ: «Постановление (об избрании меры пресечения)»13. Найдя, что «имеющимися материалами Михеев Филипп Егоро-
вич изобличается (выделено нами. — Г. М.) в совершении преступлений, предусмотренных ст. ст. 58 п. 1-а, 58-10 ч. 1, 58-11 УК РСФСР», и «принимая во внимание, что Михеев Ф. Е. находясь на свободе, может уклониться от суда и следствия», полковник Сорокин постановил: «мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда МИХЕЕВУ избрать содержание под стражей». Следует отметить, что, по утверждению специалистов-историков, в то время это была обычная процессуальная формулировка на уровне следственного производства. Постановление 11 августа 1949 г. было согласовано с полковником В. И. Комаровым, в тот же день утверждено В. С. Абакумовым, а 12 августа 1949 г. — А. П. Вавиловым. 12 августа
1949 г. Ф. Е. Михеев был ознакомлен с этим документом.
Приведем содержание статей обвинения:
58-1а: «Измена родине, т. е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу караются — высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишением свободы на срок десять лет с конфискацией всего имущества»14.
58-10 ч. 1: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст. ст. 58-2 — 58-9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания, влекут за собой — лишение свободы на срок не ниже шести месяцев»15.
58-11: «Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы»16.
12-го же августа 1949 г. заместителем Министра государственной безопасности Союза ССР был подписан «Ордер № 1065» «на производство ареста и обыска Михеева Филиппа Егоровича <...> по месту нахождения»17 (Ф. Е. Михеев находился в Лефортовской тюрьме в Москве. — Г. М.) . Арест был санкционирован А. П. Вавиловым. В тот же день полковник Сорокин вынес «Постановление (о принятии дела к производству)», которое было утверждено полковником В. И. Комаровым18. Тогда же майор Власов в Лефортовской тюрьме составил протокол приема арестованного, в котором зафиксировано, что Ф. Е. Михеев был среди «доставленных спецкон-воем 6ДШ 49 г. из УМГБ гор. Ленинграда», что у него «обыском ничего не обнаружено», и что «при поступлении в прием арестованных В/т (видимо, внутренней тюрьмы. — Г. М.) МГБ СССР
арестованный Михеев Ф. Е. при себе документов и ценностей не имел»19.
В двух местах на протоколе имеются подписи отца, узнать которые весьма трудно.
Второй допрос полковник Сорокин провел 18 августа 1949 г.20 Здесь уже в адрес отца появились обвинения в преступлениях перед партией, двурушничестве и неискренности. При этом были использованы изъятые при аресте его черновые записи к выступлению на бюро обкома, к которому он готовился после освобождения от должности. Эти записи содержали признание им ряда допущенных ошибок в работе. Сорокин обвинил Ф. Е. Михеева в том, что преступления перед партией он называет «ошибками». К середине же допроса в протоколе появились признания отца в том, что его ошибки в работе «граничат с преступлениями».
Здесь же проводилась мысль о связи Ф. Е. Михеева с П. С. Попковым и Я. Ф. Капустиным и о всяческой поддержке его с их стороны. Далее следователь привел убийственный, на его взгляд, аргумент: анонимное письмо на Ф. Е. Михеева, поступившее в горком в 1947 г., которому якобы не дал ход секретарь горкома Я. Ф. Капустин. В дальнейшем об этом письме говорилось на суде в Доме офицеров в 1950 г. В протоколе процитирован только фрагмент этого письма: «Своих фамилий не подписываем потому, что если эти люди узнают, то погубят не только нас, но и детей наших, а терпеть уже невмочь. Есть такая семья в городе, которая живет не так, как ей полагается. Он работает в нашем Смольном, где люди должны быть чище снега, фамилия его МИХЕЕВ. Сердца у них черные, и каждая неудача — праздник для них». Самого письма в следственном деле автору найти не удалось.
Постепенно Сорокин подбирался к вопросам сотрудничества отца со вторым (а позднее первым) секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А. А. Кузнецовым, с которым
отец действительно был связан по партийной работе еще с довоенного времени и благодаря которому, по рекомендации секретаря горкома по кадрам А. Д. Вербицкого, его с поста первого секретаря Пушкинского райкома ВКП(б) назначили на должность управляющего делами Ленинградских обкома и горкома ВКП(б).
В тексте протокола допроса фамилия А. А. Кузнецова вписана в машинописный текст фиолетовыми чернилами, над машинописными подчеркиваниями, а фамилии других упоминаемых лиц напечатаны прописными буквами. Следует отметить, что некоторые фразы текста протокола жирно и уверенно подчеркнуты красным карандашом, а один из абзацев тем же карандашом отчеркнут. Пометы эти принадлежат И. В. Сталину. Об этом в своей книге21 свидетельствует Л. А. Вознесенский, племянник Н. А. Вознесенского, члена Политбюро ЦК ВКП(б), заместителя председателя Совета Министров СССР, также проходившего по «ленинградскому делу» и расстрелянного 1 октября 1950 г. в Ленинграде. Л. А. Вознесенский в свое время был допущен к секретным архивам и детально изучил «технологию» формирования обвинительных материалов «ленинградского дела», в том числе и порядок представления их И. В. Сталину. По его утверждению, вождь лично знакомился с протоколами допросов ряда фигурантов «дела», в том числе и Ф. Е. Михеева, внимательно их изучая, что говорит о том значении, которое придавалось им подготавливаемому процессу. О том, что вождь знакомился с протоколами допросов «государственных преступников», арестованных органами госбезопасности, сказано также в работе Н. В. Петрова22.
Возвращаясь к протоколу допроса, следует отметить, что интерес И. В. Сталина вызвали внесенные в него показания о том, что «начиная с 1940 года Кузнецов, окружив себя подхалимами и угодниками, создал такую обстановку, при которой исключалась возможность партийного подхода к решению вопросов по руководству ленинградской парторганизацией», что окружение «на все лады превозносило Кузнецова как руководителя ленинградских большевиков и создавало ложное впечатление о его непоколебимом авторитете и таланте как организатора», и что во время блокады, «став членом Военного Совета Ленинградского фронта, Кузнецов всеми мерами старался показать, что только один он решает все вопросы обороны города и что только благодаря ему Ленинград стойко держится». Отмечено было и то, что в созданном в Ленинграде Музее обороны были выставлены «огромные» портреты ленинградских руководителей.
В протоколе также была отражена криминальная, по мнению следователя, ситуация, заключающаяся в том, что в городе «широко культивировалась идея об особом значении Ленинграда в экономике и культурном развитии страны, особом положении ленинградской партийной организации, которая будто бы задает тон всей партии. что ленинградцы — ведущая сила в стране, ленинградцы де-мол являются зачинателями передовых мероприятий и что. ленинградцам должны быть оказаны надлежащий почет и слава». А ведь всего лишь несколько месяцев назад, в передовой статье центральной
«Правды» под названием «Неуклонно повышать качество партийного руководства» отмечалось, что «Ленинградская партийная организация добилась немалых успехов в совершенствовании методов руководства массово-политической работой, промышленностью, сельским хозяйством, научными учреждениями, культурным строительством»23. В том же номере, в отчете о закрытии X областной и VIII городской Ленинградской объединенной партийной конференции (рубрика «Партийная жизнь») говорилось, «что Ленинградская партийная организация монолитна, едина и тесно сплочена вокруг Центрального Комитета партии, вокруг товарища Сталина».
Добытые Сорокиным сведения о том, что якобы «Кузнецов и после окончания Отечественной войны продолжал действовать в обход ЦК ВКП(б), самоуправничал и держал себя в Ленинграде как полноправный хозяин», и даже «находясь в Москве, продолжал поддерживать тесную связь с ПОПКОВЫМ и КАПУСТИНЫМ, которым как и прежде давал указания по работе и приучал их действовать, не считаясь с мнением ЦК партии, а согласовывать все вопросы только с ним», преподносились им как явное преступление. В процессе допроса следователь рисовал картину того, как, начиная с 1940 г., ленинградские руководители «вырождались сначала в деляг, эгоистов и шкурников, а затем и в прямых отступников от партии». На допросе формировались компрометирующие материалы в основном против А. А. Кузнецова, П. С. Попкова и Я. Ф. Капустина. В заключительной части допроса детально анализировались «прегрешения» П. С. Попкова и Я. Ф. Капустина, они обвинялись в растранжировании государственных средств в целях личного обогащения, пьянстве, участии в различного вида попойках и застольях и т. п.
25 августа 1949 г. Сорокин составил, а В. И. Комаров утвердил «Постановление (о предъявлении обвинения)»24. В этом документе констатировалось: «Материалами следствия МИХЕЕВ Ф. Е. достаточно изобличается в том, что в течение десяти лет на ответственной должности в Ленинграде, установил преступную связь с лицами, с которыми вел враждебную работу против партии и советского правительства. Кроме того, в обход советских
Дело А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, А. А. Вознесенского и др.
законов систематически в крупных размерах, расхищал со своими сообщниками государственные средства». Красный карандаш прошелся и по этим строкам. На основании констатирующей части постановлялось: «Привлечь МИХЕЕВА Филиппа Егоровича в качестве обвиняемого по ст.», и далее указываются те же статьи УК РСФСР, которые были приведены в постановлении на арест, но к ним была добавлена статья 2-я Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества»: «Хищение государственного имущества, совершаемое повторно, а равно совершенное организованной группой (шайкой) или в крупных размерах — карается заключением в исправительно-трудовом лагере на срок от десяти до двадцати Постановление на арест Ф. Е. Михеева пяти лет с конфискацией имуще-
ства»25.
В тот же день на допросе Сорокин предъявил эти обвинения Ф. Е. Михееву, и в протоколе было записано, что он признает себя виновным во всех вменяемых ему преступлениях («за исключением того, что я не был изменником родины»)26. Ф. Е. Михееву приписывалось, что он, «работая в течение более 10 лет в Ленинградском областном и городском комитете, был втянут Кузнецовым, а затем Попковым и Капустиным в преступную деятельность и по существу стал их сообщником». В результате же их антигосударственной деятельности был нанесен «значительный ущерб Советскому государству». Здесь же прозвучали обвинения, которые впоследствии станут лейтмотивом всего «ленинградского дела»: «Кузнецов, Попков и Капустин, находясь в руководстве областной и городской организаций ВКП(б), встав на путь обмана и обхода ЦК ВКП(б), вели линию на отрыв Ленинградской партийной
организации от Центрального Комитета партии (выделено нами. — Г. М.) , с тем, чтобы им было легче осуществлять свою антисоветскую практику в работе». В этом же протоколе Ф. Е. Михееву были вменены злоупотребления при расходовании средств по так называемой «особой смете», вновь было упомянуто пресловутое анонимное письмо, а также «грязное прошлое», связанное с родственниками жены.
Следующий допрос, состоявшийся более чем через месяц, 11 октября 1949 г., проводил следователь следчасти по особо важным делам МГБ СССР майор Метеленко27. Допрос, казалось бы, носил вполне невинный характер. Следователь попросил отца назвать людей, которых П. С. Попков, став в 1946 г., после ухода А. А. Кузнецова в Москву, первым секретарем Ленинградских обкома и горкома ВКП(б), «перетащил», как он выразился, с советской на партийную работу. В результате в протоколе появилось несколько фамилий, после которых было добавлено, что «все эти лица состояли в близкой связи с Попковым.»
На допросе, проведенном 27 октября 1949 г. тем же Метеленко, разбирались вопросы, связанные с расходами на содержание обкомовского дома отдыха («десятка» — по номеру объекта К10), дач П. С. Попкова, а также средств, затрачиваемых на П. С. Попкова и членов его семьи, причем выпячивалась якобы несоразмерность и незаконность этих расходов28. 1 ноября 1949 г. на очередном допросе Метеленко выяснял, кто «из числа близких связей Кузнецова и Попкова по Ленинграду. при содействии Кузнецова были выдвинуты на руководящую партийную работу»29. И опять после перечисления лиц («сообщников»), «перетянутых» в Москву и другие города Советского Союза на руководящую партийную и советскую работу А. А. Кузнецовым после его отъезда на работу в ЦК ВКП(б), указывалось: «Все перечисленные лица находились в близких дружественных отношениях с Кузнецовым и Попковым, вместе участвовали в пьянках.» Видимо, этот протокол также просматривался И. В. Сталиным, поскольку одна из названных фамилий жирно подчеркнута красным карандашом, а такое мог позволить себе только он. Некоторые из перечисленных фамилий также были подчеркнуты, но очень тонко и простым карандашом.
Очередной допрос, проводившийся майором Метеленко почти через месяц, 30 ноября
1949 г., был посвящен связям Ленинградских обкома и горкома ВКП(б) с Челябинском и Троицком в годы блокады (куда в первых числах июля 1941 г. были переведены партархив, имущество обкома и горкома партии, обкомовский интернат с детьми и эвакуированные семьи работников обкома и горкома), а также лицам, осуществлявшим эти связи30.
Затем наступает длительный перерыв до марта 1950 г. Очевидно, следствие переваривает полученные «доказательства» вины. Что происходило в эти месяцы с Ф. Е. Михеевым, неизвестно.
20 марта 1950 г. майор Метеленко вынес «Постановление (о выделении материалов из следственного дела)»31. Из него следовало, что несколько человек из просто названных (подчеркнуто нами. — Г. М.) Ф. Е. Михеевым на допросах 11 октября 1949 г. и 1 ноября
1950 г., «... показаниями Ф. Е. МИХЕЕВА в преступной деятельности изобличаются (выделено нами. — Г. М.)», и далее приведены шесть фамилий. В результате следователь принял решение: «Материалы о преступной деятельности перечисленных в настоящем постановлении лиц из дела, по обвинению МИХЕЕВА Ф. Е. выделить и направить в соответствующие органы МГБ». Так легко и непринужденно следствие расширило круг обвиняемых.
23 марта 1950 г. майор Метеленко составил новый документ: «Постановление (об уничтожении материалов обыска)», которое было утверждено полковником Сорокиным32. В этом документе перечислялись некоторые документы, изъятые у Ф. Е. Михеева при аресте (письма, телеграммы, счета и др.), и констатировалось, что «указанные материалы обыска не являются вещественными доказательствами по делу, не представляют никакой ценности и приобщению к делу не подлежат». Поэтому Метеленко постановил: «Все вышеперечисленные материалы обыска уничтожить путем сожжения, о чем составить акт и приобщить его к настоящему делу». Любопытно отметить, что в п. 6 этого постановления записано: «Наградной крест фашистской Германии — 1». Эту трофейную фашистскую награду Ф. Е. Михееву во время войны привезли партизаны, с которыми он по роду своей деятельности тесно контактировал. С этим крестом играли его дети. При аресте Ф. Е. Михеева 5 августа 1949 г. награду на всякий случай изъяли и внесли в протокол обыска (видимо, думая, что она может пригодиться как свидетельство сотрудничества с фашистами). Однако необходимость в этом отпала (возможно, все-таки поняли абсурдность и нелепость такого обвинения), и злосчастный крест приговорили к уничтожению.
На допросе, проведенном 23 марта 1950 г.33, следователь Метеленко получил подпись Ф. Е. Михеева под фразой постановления: «против уничтожения перечисленных в настоящем постановлении материалов обыска возражений не имею». Во время допроса Метеленко ставил вопросы и формулировал показания Ф. Е. Михеева таким образом, чтобы из них вытекал «факт» его участия в «преступной антипартийной деятельности Кузнецова, Попкова и Капустина». Следователь констатировал, что в Ленинграде вокруг этих трех руководителей образовалась группировка, участники которой «вредили в области подбора и расстановки партийных кадров». А. А. Кузнецов, П. С. Попков и Я. Ф. Капустин якобы «культивировали подхалимство и угодничество, поощряли круговую поруку, семейственность, глушили критику и самокритику», подбирая на ответственные партийные должности кадры «исходя не из деловых качеств людей, а из того, насколько тот или иной человек пресмыкался перед Кузнецовым, Попковым и Капустиным». «В целях создания себе дутой славы и дешевой популярности, они. за счет траты государственных средств. организовывали пьянки ответственных работников Обкома и Горкома, на которые приглашалась и некоторая часть партийного и советского актива», где по их адресу произносились «тосты хвалебного и подхалимского содержания». И, как резюме: «все это приводило к разложению советских и партийных кадров, к воспитанию их в антипартийном духе, к разложению со-
ветского и партийного аппарата и ослаблению государственной дисциплины». Но самые серьезные обвинения в адрес А. А. Кузнецова, П. С. Попкова и Я. Ф. Капустина прозвучали далее: «они и образовавшаяся вокруг них группа лиц. став на путь обмана и обхода ЦК ВКП(б), вели линию на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК, чтобы им было легче осуществлять свою антипартийную практику в работе». Фактически это было повторением записанного на допросе Ф. Е. Михеева 25 августа 1949 г. Для большей убедительности и образности констатируется следующее: «Таким образом, Кузнецов, Попков и все их сообщники. действовали как подрывники в партийном и советском аппарате».
В этом протоколе также присутствуют характерные подчеркивания в тексте. Протокол завершается пометкой Метеленко: «Допрос прерван». Можно только предположить, что это означало.
В это время следствием ведется напряженная работа по подготовке процесса.
23 марта 1950 г. В. С. Абакумов, направляя И. В. Сталину «список из 85 арестованных изменников родины, шпионов, подрывников и террористов»34, предложил судить их Военной Коллегией Верховного Суда СССР «с применением к перечисленным в списке арестованным смертной казни». В прилагаемом списке под номером 27 значится «МИХЕЕВ Филипп Егорович, бывш. управляющий делами Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), 1902 года рождения, русский, бывший член ВКП(б) с 1926 года. Арестован 5 августа 1949 года. Обвиняется в том, что был связан по подрывной работе с КУЗНЕЦОВЫМ, ПОПКОВЫМ и другими врагами партии. Знал и скрывал от ЦК ВКП(б), что КУЗНЕЦОВ, ПОПКОВ и КАПУСТИН вели вражескую линию по отношению ЦК ВКП(б) и противопоставляли себя Центральному Комитету партии. Вместе с КУЗНЕЦОВЫМ, ПОПКОВЫМ и другими сообщниками глушил критику в ленинградской партийной организации. Содействовал ПОПКОВУ и его приспешникам в расхищении крупных государственных средств. Изобличается показаниями арестованных ПОПКОВА, КАПУСТИНА, СОЛОВЬЕВА и других своих сообщников и документами». Судить «по опыту прошлого» В. С. Абакумов предлагал в Лефортовской тюрьме, без участия сторон, «без права обжалования, помилования и с приведением приговора суда в исполнение немедленно».
Кстати, в сопроводительном письме В. С. Абакумов сообщал Сталину, что после вызова в ЦК ВКП(б) министр юстиции СССР К. П. Горшенин, председатель Верховного Суда СССР А. А. Волин и Генеральный прокурор СССР Г. Н. Сафонов согласны («они теперь понимают и считают правильным»), что необходимо применять Указ Президиума Верховного Совета СССР от 12 января 1950 г.35 (о введении смертной казни. — Г. М.) к изменникам родины, шпионам, подрывникам и террористам, независимо от времени совершения ими преступления (выделено нами. — Г. М.). Тем самым предлагался карт-бланш для расправы над арестованными ленинградцами, которые были уверены в том, что смертная казнь им не грозит, поскольку она отменена Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 г.36
О существовании нового Указа они и не подозревали. Письмо завершалось фразой: «Прошу Вашего разрешения». Очевидно, И. В. Сталин дал принципиальное согласие, о чем свидетельствуют характерные отчеркивания и подчеркивания текста.
25 марта 1950 г. помощник главного военного прокурора генерал-майор юстиции Николаев и следователь Метеленко составили «Протокол об окончании следствия» по обвинению Ф. Е. Михеева в преступлениях, предусмотренных статьями 58 п. 1-а, 58-10 ч.1, 58-11 УК РСФСР и ст. 2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. 37 В этом протоколе «добытые (выделено нами. — Г. М.) данные» признаются «достаточными для предания суду» Ф. Е. Михеева. Протокол констатировал, что Ф. Е. Михеев был ознакомлен с материалами дела и признал себя виновным «во всех совершенных преступлениях». Подпись Ф. Е. Михеева на обратной стороне документа узнается с трудом.
Протокол об окончании следствия по обвинению Ф. Е. Михеева
Казалось бы, следствие завершено, осталось только дождаться суда. Но, видимо, сверху поступили указания о том, что ранее предъявленных обвинений недостаточно. И 27 марта
1950 г. увидел свет новый документ: «Постановление (о дополнительном предъявлении обвинения)», вынесенное майором Метеленко, согласованное с полковником Сорокиным и утверж-
денное полковником В. И. Комаровым38. В постановлении утверждается, что «Михеев, работая Управляющим делами Ленинградского Обкома и Горкома ВКП(б), совместно с Кузнецовым, Попковым и Капустиным и другими врагами партии и советского правительства проводил подрывную деятельность в советском и партийном аппарате». В связи с этим постановляется: «Арестованному Михееву Филиппу Егоровичу в дополнение к ранее предъявленным статьям, предъявить обвинение по ст. 58-7 УК РСФСР». Статья эта гласит следующее: «Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенный в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий или противодействия их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций, влекут за собой — меры социальной защиты, указанные в ст. 58-2 настоящего Кодекса»39. Меры социальной защиты, указанные в статье 58-2, это «расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда, с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества»40.
27 марта 1950 г. на допросе, проведенным Метеленко41, Ф. Е. Михеев был ознакомлен с этим постановлением. Приведем фрагмент протокола этого допроса, поскольку, на взгляд автора, он весьма характерен для проводимого следствия:
«Вопрос: В дополнение к ранее предъявленному вам обвинению по ст. ст. 58-1а, 58-10 ч. 1, 58-11 и ст. 2-й Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР УК РСФСР вам предъявляется обвинение в совершении преступлений предусмотренных ст. 58-7 УК РСФСР. Следствие разъясняет существо предъявленного вам обвинения. Оно вам понятно?
Ответ: Предъявленное мне обвинение по ст. 58-7 УК РСФСР мне понятно.
Вопрос: Признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам дополнительном обвинении по ст. 58-7 УК РСФСР?
Ответ: Да, признаю полностью.
Вопрос: Покажите, в чем конкретно вы признаете себя виновным?
Ответ: Я признаю себя виновным в том, что я, работая управляющим делами Обкома и Горкома в Ленинграде, был втянут Кузнецовым и Попковым в созданную ими антипартийную группу подрывников. Я, как участник этой группы, знал, что ее руководители Кузнецов, Попков и Капустин и их сообщники. заняли враждебную позицию по отношению к ЦК ВКП(б), противопоставляли себя ЦК и вели линию на обособление Ленинградской партийной организации с тем, чтобы им было легче осуществлять свою антисоветскую практику в работе. Кузнецов, Попков и Капустин и все их сообщники, в том числе и я, действовали в Ленинграде как подрывники
в партийном и советском аппарате. Я, являясь одним из приближенных лиц Кузнецову, Попкову и Капустину, был их помощником в проведении преступной деятельности в Ленинграде. Злоупотребляя своим должностным положением управляющего делами Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), я раболепски (так в оригинале. — Г. М.) выполнял все их преступные указания и распоряжения, связанные с деятельностью созданной ими антипартийной группы».
На допросе опять прозвучали обвинения в трате государственных средств на «организацию банкетов и попоек, на которых. Кузнецов, Попков и Капустин, с моим участием. разлагали советский и партийный аппарат. Все это, конечно, приводило к разложению советских и партийных кадров, к воспитанию их в антипартийном духе, угодном нашей антипартийной группе». То есть фактически снова и снова повторялись те же формулировки, что и прозвучавшие на предыдущих допросах — иногда даже они повторялись дословно. В этом протоколе также имеются уже знакомые пометки красным карандашом.
Затем допросов не было почти три месяца.
16 мая 1950 г. в Ленинграде опечатывается одна из комнат квартиры, где жила семья Михеевых, о чем составляется соответствующий акт42.
24 июня 1950 г. в Лефортово допрос проводили уже два следователя: старший следователь следчасти по особо важным делам МГБ СССР капитан Меркулов и следователь майор Метеленко43. Снова выдвигались обвинения в грубом попирании советских законов, нарушениях финансовой дисциплины, расхищении и разбазаривании государственных средств и продовольственных фондов, использовании их руководством в личных целях. Особый упор делался на якобы нецелевое расходование ассигнований по статье «особые расходы» на бытовые нужды руководящих работников Ленинграда и Ленинградской области, в том числе и на организацию питания руководства, содержание охотничьего хозяйства. Очень интересовал следователей однодневный дом отдыха на Каменном острове, организованный в 1944 г. по инициативе А. А. Кузнецова и П. С. Попкова для руководящих партийных работников Ленинграда, они дотошно допытывались до подробностей отдыха там, всячески оскорбляя ленинградских руководящих работников, обзывая их при этом подхалимами, жуликами и т. п. Опять повторялось обвинение в проведении якобы «непомерного количества» банкетов, вечеров, встреч и т. п. с употреблением спиртных напитков, в том числе и на районном уровне. Вменялись в вину и расходование больших денежных средств на командировки А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, Я. Ф. Капустина, Г. Ф. Бадаева, на содержание их дач и квартир, проведение семейных торжеств, а также личные покупки. Выяснялось количество коров, свиней и прочей живности, которая была при дачах некоторых секретарей.
В адрес А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, Я. Ф. Капустина и других было выдвинуто обвинение в стяжательстве, растратах и личном обогащении, во введении ими незаконных
привилегий для работников партийного и советского аппарата (в основном в виде выдачи продуктов питания). В качестве серьезного обвинения прозвучало и то, что после войны некоторые работники аппарата начали строить себе дачи. Очень четко проводилась также мысль о том, что руководящие работники Ленинграда, особенно в 1947-1948 гг., бездельничали, занимались охотой и семейными делами, не очень заботясь о выполнении своих служебных обязанностей. Не будем говорить о том, что за эти годы городом и областью были достигнуты значительные успехи в восстановлении народного хозяйства и промышленности, это бесспорно. Возможно ли было бы все это без надлежащих организации и полной самоотдачи со стороны тех людей, которые руководили всей этой работой? Ответ очевиден. Чтобы не быть голословными, обратимся к документам.
Вскоре после окончания войны забили тревогу ленинградские медики. В находящемся в экспозиции Историко-мемориального музея «Смольный» обращении от 27 марта 1947 г.44 к первым лицам города, П. С. Попкову и Я. Ф. Лазутину, начальник Ленсануправления спец-назначения Кашкер сообщал «об ухудшении состояния здоровья партийного и советского актива, что прямо связано с пережитыми военными годами и, в частности, блокадой г. Ленинграда». Далее приводились данные о характере заболеваний и констатировалось, что подавляющее большинство людей этого контингента нуждалось в лечении. «В то же время не только не используются существующие возможности лечения и предупреждения заболеваний, но делается все то, что ведет к дальнейшему ухудшению здоровья». Мало того, медики фиксировали серьезные нарушения:
«1) Многие работники не используют очередных отпусков.
2) Не используется в должной мере санаторно-курортное лечение.
3) Не соблюдается регламент рабочего времени, работа часто проводится в ночное время (выделено нами. — Г. М.)».
Среди рекомендаций по преодолению создавшейся ситуации, включающих скорейшее прохождение диспансеризации, обязательное соблюдение графика отпусков, открытие базы отдыха, налаживание диетпитания для язвенных больных, хотелось бы выделить следующую: «3) Об ежедневном прекращении работы не позднее 21 часа». На взгляд автора, эти казенные строки говорят сами за себя.
На допросе, помимо других, прозвучали обвинения в неправильном распределении поступавшего в город трофейного имущества, в приобретении перед денежной реформой 1947 г. рядом ответственных работников промышленных товаров на большие суммы. Было зафиксировано, что Ф. Е. Михеев тоже «использовал государственные средства в целях личной наживы, чтобы создать себе комфортную и легкую жизнь». По этому поводу автор не может не позволить себе небольшой комментарий в виде содержания «Описи имущества,
на которое наложен арест», от 16 мая 1950 г.45 В документе этом перечислены следующие три позиции имущества, лично принадлежащего арестованному Михееву Филиппу Егоровичу (написание сохранено полностью. — Г. М.):
«1. Костюмы мужские темносинего бостона 2 старые
2. Пальто мужское зимнее коричневого драпа с котиковым воротником 1 ношеное
3. Пионино иностранной фирмы "Ниндорф" черного цвета 1 исправная».
Вот таким было «неправедно нажитое» имущество управляющего делами Ленинградских обкома и горкома ВКП(б)!
Кстати, при служебной даче управляющего делами Ленинградских обкома и горкома ВКП(б), на которой все имущество имело бирки с инвентарными номерами, никакой живности, кроме собаки, не было. Как вспоминала А. А. Михеева, оперативные работники МГБ тщетно пытались найти там корову и были разочарованы, убедившись в том, что ее на даче не было. Что касается уровня жизни семьи Ф. Е. Михеева, то он соответствовал тому рангу партийного работника, к которому относился отец. Надо сказать, что до войны, будучи первым секретарем Пушкинского райкома партии, он с женой и двумя детьми проживал в двух комнатах многонаселенной коммунальной квартиры. Более подробно об этом написано в воспоминаниях В. Ф. Михеева46.
Возвращаясь к протоколу допроса от 24 июня 1950 г., следует отметить, что бывшие ленинградские руководители открыто назывались «антипартийным руководством ленинградской организации», а А. А. Кузнецов, П. С. Попков и Я. Ф. Капустин, как оказывается, являлись «главарями существовавшей в Ленинграде вражеской группы». В протоколе отмечалось, что «ревизионными комиссиями Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) и Министерством финансов РСФСР не проводилось ни одной ревизии правильности расходования. государственных ассигнований по статье "прочих" (особых) расходов». На допросе также подробно выяснялся характер помощи, которую оказывали Ленинградские обком и горком ВКП(б) находившимся в эвакуации в Челябинской области детскому интернату и семьям работников, а также проблемы, возникавшие при этом.
Окончание в следующем номере...
1 Ленинградское дело / Сост. В. И. Демидов, В. А. Кутузов. Л., 1990.
2
Вознесенский Л. А. Истины ради. М., 2004.
3 Судьбы людей. «Ленинградское дело» / Под ред. А. М. Кулегина, сост. А. П. Смирнов. СПб., 2009.
4 Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (далее — ЦГАИПД СПб). Ф. 24. Оп. 49. Д. 105. Л. 1-3, 18-19. Протокол № 26, п. 31 «О т.т. Михееве Ф. Е. и Ладыгине Н. А.».
Российский государственный архив социально-политической истории (далее — РГАСПИ) Ф. 17 Оп. 116. Д. 423. Л. 1-4. Протокол заседания от 19 марта 1949 г. № 423, п. 15 «О т.т. Михееве Ф. Е. и Ладыгине Н. А.».
6 Государственный музей политической истории России (далее — ГМПИР). Ф. VI.6. Воспоминания В. Ф. Михеева. С. 24.
7 ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 49. Д. 211. Л. 3, 11. Протокол № 59, п. 11.
8 ГМПИР. Ф. 6. Вс № 3705.
9 ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 49. Д. 223. Л. 3-5. Протокол № 63/85, п. 3.
10 Центральный архив ФСБ России (далее — ЦА ФСБ). Арх. № Р-241. Д. 3017. Т. 1. Л. 244-245.
11 Там же. Т. 8. Л. 312-318.
12 Там же. Т. 1. Л. 240-241.
13 Там же. Л. 242.
14 Уголовный кодекс РСФСР. М., 1952. С. 18.
15 Там же. С. 21.
16 Там же.
17 ЦА ФСБ. Арх. № Р-241. Д. 3017. Т. 1. Л. 243.
18 Там же. Т. 8. Л. 311.
19 Там же. Т. 1. Л. 249.
20 Там же. Т. 7. Л. 193-220.
21 Вознесенский Л. А. Истины ради. М., 2004. С. 142-143, 204.
22
Петров Н. В. Сталин и органы НКВД-МГБ в советизации стран Центральной и Восточной Европы. 19451953 гг.: Дисс. ... д. и. н. Амстердамский университет, 2008. С. 224.
23 Правда. 1948. 26 декабря.
24 ЦА ФСБ. Арх. № Р-241. Д. 3017. Т. 8. Л. 322-323.
25 Уголовный кодекс РСФСР. М., 1952. С. 71.
26 ЦА ФСБ. Арх. № Р-241. Д. 3017. Т. 8. Л. 324-328.
27 Там же. Л. 330-333.
28 Там же. Л. 334-336.
29 Там же. Л. 337-339.
30 Там же. Л. 340-350.
31 Там же. Л. 376.
32 Там же. Л. 373-374.
33 Там же. Л. 360-364.
34 Архив Президента РФ. Ф. 3. Оп. 57. Д. 100. Л. 2-54.
35 Уголовный кодекс РСФСР. М., 1952. С. 70-71.
36 Там же. С. 70.
37 ЦА ФСБ. Арх. № Р-241. Д. 3017. Т. 8. Л. 365.
38 Там же. Л. 366-367.
39 Уголовный кодекс РСФСР. М., 1952. С. 21.
40 Там же. С. 19.
41 ЦА ФСБ. Арх. № Р-241. Д. 3017. Т. 8. Л. 368-371.
42 Там же. Т. 1. Л. 347.
43 Там же. Т. 7. Л. 221-246.
44 ЦГА ИПД СПб.
45 ГМПИР. Ф. 6. Вс № 3704.
46 Там же. Ф. VI.6. Воспоминания В. Ф. Михеева.
Mikheev G. F. "The Leningrad affair" (on the base of the investigatory cases)
ABSTRACT: Basing on rare and hard-to-reach archive documents, authors describe the case of F. E. Mikheev, executive officer of Leningrad region and city AUCP(b) committee, that was a part of the "Leningrad affair". The article, focused on the particularities of F. E. Mikheev's case, also analyzes the mechanism of the "Leningrad affair" and shows some traits, common to different cases of that affair.
KEYWORDS: Leningrad affair, F. E. Mikheev, repression, Stalin, Leningrad, Article 58.
AUTHORS: Valeriy F. Mikheev, Georgiy F. Mikheev — sons of the Leningrad region and city AUCP(b) committee' executive officer in 1940-1949; [email protected]
REFERENCES:
1 Leningradskoe delo / Sost. V. I. Demidov, V. A. Kutuzov. Leningrad, 1990.
2 VoznesenskijL. A. Istiny' radi. Moscow, 2004.
3 Sud'by' lyudej. «Leningradskoe delo» / Pod red. A. M. Kulegina, cost. A. P. Smirnov. St.Petersburg, 2009.
4 Saint-Petersburg Central State Archive of historical and political documents.
5 Russian State Archive of social and political history.
6 Central FSB Archive.
7 Ugolovny'j kodeks RSFSR. Moscow, 1952.
8 Petrov N. V. Stalin i organy' NKVD-MGB v sovetizacii stran Central'noj i Vostochnoj Evropy'. 1945-1953 gg.: Diss. ... d. i. n. Amsterdamskij universitet, 2008.
9 Pravda. 1948. 26 December.
10 Russian President Archive.
Mikheev V. F., (part I).
