Лексические и стилистические особенности стихотворных посвящений А. А. Тарковского Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 801.3 Тарк

Т.А. Воронова

ЛЕКСИЧЕСКИЕ И СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ СТИХОТВОРНЫХ ПОСВЯЩЕНИЙ А.А. ТАРКОВСКОГО

В статье анализируются особенности поэтических произведений А.А. Тарковского, посвященных М. И. Цветаевой, А. А. Ахматовой, Гр.С. Сковороде. Главная задача данного исследования - показать связь между особенностями стихотворного текста и выбором адресата.

В предисловии к сборнику стихов Арсения Тарковского «Перед снегом» Анна Ахматова отмечала: «Чувствуется, что поэт прошел через ряд более или менее сильных воздействий предшественников и современников (сейчас они скорее угадываются)» [1]. Черты подражания, влияние чужого стиля - явления неизбежные в период ученичества, но едва ли характерные для поэта зрелого, сложившегося. Однако у подлинного мастера приближение к чужому стилю может оказаться сознательным поэтическим приемом. Яркий пример тому - стихотворные посвящения Тарковского: циклы «Памяти Марины Цветаевой» и «Памяти А.А.Ахматовой», стихотворение «Григорий Сковорода» и тематически примыкающее к нему «Где целовали степь курганы...».

Первое стихотворение цикла «Памяти Марины Цветаевой» начинается строками:

Где твоя волна гремучая,

Душный, черный морской прибой,

Ты, крылатая, звезда падучая,

Что ты сделала с собой?

Обратим внимание на ряд лексических особенностей приведенного отрывка. «Волна», «морской», «при-

бой» - все эти слова относятся к лексико-семантической группе «море». Автор, несомненно, обыгрывает значение имени «Марина» и одновременно вступает в диалог с Цветаевой как с поэтом, «подстраиваясь» под ее «голос»: у самой Цветаевой мы найдем немало строк, посвященных ее собственному имени («Но имя Бог мне иное дал: / Морское оно, морское!»; «И крутятся в твоем мозгу: / Мазурка - море - смерть -Марина...»; «Мне дело - измена, мне имя - Марина, / Я - бренная пена морская»). Эпитет «крылатая» также изначально принадлежит Цветаевой: «А я тебе принесла / Серебряных два крыла»; «Если душа родилась крылатой - / Что ей хоромы - и что ей хаты!»; «Что я поистине крылата, / Ты понял, спутник по беде!». Итак, Тарковский говорит о Цветаевой ее собственными словами, не столько создает поэтический образ, сколько воспроизводит его, делает узнаваемым, при этом по-своему варьируя его содержание. Одна из характерных черт лирики Тарковского - развертывание образа на протяжении всего стихотворного произведения или даже цикла. В «цветаевском» цикле мы наблюдаем именно

© Воронова Т.А., 2006

эту особенность: мотив моря, навеянный именем «Марина», расширяется в пределах одного текста, перерастая в образ морского дна, ассоциирующегося у автора с могилой, гибелью:

... Задыхаясь, идешь ко дну.

Так жемчужина опускается

В заповедную глубину.

Образ «крылатой души» также обнаруживает динамику

уже в следующем стихотворении цикла:

Поешь, Марина, мне, крылом

грозишь,

Марина,

Как трубы ангелов над городом поют... <...>

За черным облаком твое крыло горит

Огнем пророческим

на диком небосклоне.

Цикл Тарковского перекликается с творчеством Марины Цветаевой не только лексически, но и интонационно. В нем Тарковский частично отказывается от собственного принципа синтаксического построения стиха: «...Что до формы, то идеалом мне кажется - совпадение ритма и синтаксиса» [8]. Автором воспроизводятся ритмические особенности, присущие позднему творчеству Цветаевой: стихотворные произведения цикла насыщены анжанбеманами («зашагиваниями»), что отнюдь не характерно для поэзии самого Тарковского; синтаксический период выходит за пределы строфы - в частности, в завершающем стихо-

творении «Через двадцать два года» четыре строфы из пяти составляют одно предложение; упомянутый текст изобилует знаками тире и отчасти копирует цветаевское построение стиха («Не первородству, - я отдам / Свое, чтобы тебе по праву / На лишний день вручили там, / В земле, - твою земную славу...»). Следует также отметить наличие составной рифмы «что ни - стоне». Пожалуй, это единственный пример в творчестве Тарковского, когда самостоятельная часть речи рифмуется со служебной. Однако такие рифмы нередко встречаются у Цветаевой («не - тишине», «мостами и - стаями»).

Наконец, последний элемент поэтического диалога - более конкретная отсылка к стихам Цветаевой:

Не дерзости твоих страстей И не тому, что все едино, А только памяти твоей Из гроба научи, Марина! Выделенное выражение вполне можно рассматривать как скрытую цитату из стихотворения Цветаевой «Тоска по родине - давно...»: «Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, И все - равно, и все - едино». Такое предположение подтверждается и ритмическим совпадением двух стихотворных текстов.

Сам автор был хорошо знаком с творчеством Цветаевой, о чем свидетельствуют слова М.А.Тарковской, дочери поэта: «Папа начал учиться в Москве в 1925-м, когда Марина Ивановна Цветаева уже жила за границей. Но книжки ее стихов были хорошо известны поэтической молодежи. <...> Папа почитал Цветаеву, как вассал чтит сю-

зерена, как подмастерье - мастера. Мне, родившейся в тридцать четвертом, он дал имя в честь поэта Цветаевой» [8]. Однако «к поэзии Марины Цветаевой Тарковский относился, как сейчас принято говорить, неоднозначно. Все ее послереволюционное творчество он считал слишком усложненным, перегруженным, ее гениальные поэмы многословными. «Марина, вы кончились в шестнадцатом году», - неоднократно говорил Арсений Александрович» [4]. Александр Радковский пишет о том же: «Еще более резко изменилось его отношение к поэзии Цветаевой. А.А. говорил, что не может переносить ее нервической разорванности предложений, постоянного крика»

[7].

Тем не менее, в цикле, посвященном Цветаевой, звучит ее интонация, хорошо знакомая читателю. Чем это объяснимо? С одной стороны, «срабатывает» один из основополагающих принципов поэзии самого Тарковского: лексические, образные и ритмические средства определяются предметом и темой стихотворения. С другой стороны, вплетается глубоко личный мотив: цикл посвящен уже ушедшему из жизни поэту, с которым автор пытается вести диалог, стремясь к тому, чтобы диалог этот не был односторонним: «Как я боюсь тебя забыть/ И променять в одно мгновенье / Прямую фосфорную нить / На удвоенье, утроенье / Рифм - и в твоем стихотворенье / Тебя опять похоронить». Таким образом, данный цикл можно рассматривать как попытку автора «воскресить» для читателя поэтический голос Марины Цветаевой.

Другой «посмертный» цикл -«Памяти А.А. Ахматовой», созданный в 1967 - 1968 гг., то есть вскоре после смерти поэтессы, - несет на себе отпечаток иной поэтической традиции: автор употребляет только точные рифмы, дважды прибегает к классической форме сонета (в начальном и завершающем стихотворениях цикла). Что касается лексики, используемой в цикле, то прежде всего следует отметить ее стилистически приподнятый характер, с чуть заметным «налетом» архаики: «обезглавить», «сладчайший», «грядущее», «державный», «смиренный», «благословить». Особого внимания заслуживают строки из стихотворения «Белые сосны... » (дошедшего до читателей позже всех остальных текстов цикла): В горле стоит небесная синь - твои ледяные А: Ангел и Ханаан, ты отъединена.

Процитированный отрывок интересен не только звуковым воспроизведением имени поэтессы, - но и намеком на некоторые особенности ее поэзии: «ангел» - одна из наиболее частотных лексем в лирике Ахматовой, обращение к библейским именам и образам - также не редкость в ее творчестве. Сам Тарковский так высказывался об Ахматовой: «Стихи о ней, не говоря о ее качествах, - полностью зависят от ее поэзии» [5]. Данная мысль находит подтверждение в цикле, посвященном памяти «последнего великого поэта» [7], с которым автора в течение многих лет связывала творческая и человеческая дружба.

«Чужой голос» по-особому звучит и в поэтических произведениях Тарковского, в которых фигурирует имя украинского философа и поэта ХУ11 столетия Григория Сковороды. За выбором героя опять же стоит личное отношение автора: познакомившись с произведениями Сковороды в семилетнем возрасте, Тарковский сохранял любовь к ним на протяжении всей своей жизни. «Чудо какое он сам и его творчество! Я очень люблю его перечитывать» [6].

В стихотворениях Тарковского «Где целовали степь курганы...» и «Григорий Сковорода» автор формирует своеобразное «словесное поле» своего героя, имя Григория Сковороды вводится в текст через определенный лексический фон. Образ нищего странника-философа создается за счет сочетания двух языковых пластов. Первый из них составляют диалектизмы, воссоздающие быт и пейзаж Малороссии и юга России:

Где на рогах волы качали Степное солнце чумака, Где горькой патокой печали Чадил костер из кизяка, <.> Там пробивался я к Азову... <.> Топтал чабрец родного края И ночевал - не помню, где, Я жил, невольно подражая Григорию Сковороде... «Где целовали степь курганы...»

Есть в природе притин своеволью: Степь течет оксамитом под ноги, Присыпает сивашскою солью Черствый хлеб на чумацкой дороге...

Григорий Сковорода

Чумак - человек, жизнь которого проходила в постоянных разъездах; возможно, именно поэтому странствующий философ ставится с ними в один ряд. Однако такое значение слова «чумак» известно только южнорусским диалектам и украинскому языку, о чем свидетельствует словарь В.И.Даля, дающий этому существительному следующее определение: «Чумак - протяжной извозчик на волах; в былое время отвозили в Крым и на Дон хлеб, а брали рыбу и соль» (отсюда - «рога волов» и «сивашская соль» у Тарковского). Диалектное слово «кизяк» («сухой навоз, резанный, формованный навозный кирпич, для топлива») относится к лексическим «приметам» южнорусских говоров, отражающим черты степного быта. Существительное «притин» также является диалектным, хотя встречается оно, по данным «Словаря русских народных говоров», не только в южных диалектах (основное его значение - «предел», однако в данном контексте более логичным было бы истолковать его как «приют»). Наконец, «оксамит» («бархат») -слово, которое следует квалифицировать как украинизм, хотя в диалектах юга России можно встретить существительные с этим же корнем [12]. Впрочем, в системе стихотворного текста употребление украинизма вполне оправданно, поскольку в середине XVIII века «выходцы с Украины в своей письменности переходят на русский язык или макароническую речь (смесь русско-украинских слов). В творчестве Григория Сковороды как раз и отразились вышеперечисленные тенденции в жизни украинского общества» [2].

Таким образом, внешний фон жизни «украинского Сократа» не столько изображен автором, сколько «озвучен»; местный колорит создается именно с помощью «местного» слова.

Однако региональный ряд лексики в рассматриваемых текстах соседствует с совсем иным: «прельстительные сети», «помыслы», «смиренник», «правдолюбие», «истинный», «обольщения мира», «крылья разума». Очевиден книжный характер выделенных лексических единиц, с явным оттенком религиозной дидактичности. Само слово «мир» семантически раздваивается («Не искал ни жилища, ни пищи, / В ссоре с кривдой и с миром не в мире»; «Но и сквозь обольщения мира <...> / Брезжит небо синее сапфира»), приобретая исключи-

тельно религиозный смысл - «среда, враждебная Богу и истине». Такой подбор лексических средств опять же продиктован выбором героя стихотворения, его идеями и мировоззрением. Тарковский в некоторой степени имитирует слог трактатов Григория Сковороды, говорит о философе его же языком (несмотря на то, что в стихотворении Сковорода упоминается в третьем лице).

В заключение отметим, что все три цикла, рассмотренные в данной статье, обладают сходными чертами. Отсылка к творчеству адресата осуществляется в основном при помощи лексических средств; реже таким «опознавательным знаком» служит косвенное цитирование. Выделенные особенности можно обнаружить и в других стихотворных посвящениях Тарковского.

Библиографический список

1. Ахматова А. А. <О стихах А. Тарковского> / Ахматова А. А. Сочинения в 2-х т. Т. 2. Проза. - М.: 1987. - С. 215 - 216.

2. Войнич И. Е. Григорий Сковорода // Сковорода Г.С. Сочинения. -Минск, 1999. - 704 с. - С. 5 - 14.

3. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. -М.: 1935.

4. Каплан Ю. Последний всплеск // http:// www.litera.ru/ stixiya/articles/440.html

5. Кралин М. Встречи с мастером // Вопросы литературы. - 1994. - №. 6. - С. 298- 306.

6. Лаврин А.П. Примечания к изданию: Тарковский А. А. Собрание сочинений в 3 т. - М.: Художественная литература, 1991.

7. Миллер Л. «А если был июнь и день рожденья...». Воспоминания об Арсении Тарковском // Смена. - 1991. - № 4. - С. 96 - 109.

8. Радковский А. «Едва калитку отворяли.». Попытки воспоминаний // Вопросы литературы. - 1994. - №. 6. - С. 307 - 325.

9. Словарь русских народных говоров. - СПб.: 1995.

10. Тарковская М.А. Осколки зеркала. - М.: 2006. - 416 с.

11. Украинско-русский словарь / Под ред. В.С. Ильина. - Киев, 1965.

12. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. -М.:1986-1987.

Lexical and stylistical features of the poetical dedications by Arseny Tarkovsky

TA. Voronova

The article concerns the main traits of the poems by A. Tarkovsky dedicated to M. Tsvetaeva, A. Akhmatova, Gr. Skovoroda. The major aim of the research is to reveal the connection between the textual features and the choice of the addressee.

Воронежский государственный архитектурно-строительный университет

УДК 808.2:159.42

Т.М. Крючкова

ЭКСПРЕССИВНОСТЬ КАК НЕОЖИДАННОСТЬ УПОТРЕБЛЕНИЯ ЯЗЫКОВЫХ СРЕДСТВ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Т. ТОЛСТОЙ

В статье рассматривается экспрессивность с точки зрения неожиданности употребления языковых средств в художественном тексте (на примере произведений Т. Толстой). Несоответствия между сочетаниями языковых единиц, несовместимость их с точки зрения реальных предметных отношений приводят к неожиданности употребления языковых средств в художественном тексте.

Экспрессивность в тексте - это некоторое выделение какими-либо языковыми средствами того или иного содержания. По мнению В.К. Харченко, «сущность языковой экспрессии - в преодолении всевозможных шаблонов, стандартов. Экспрессивное в языке выступает как нерегулярное, нетипичное и потому необычное, свежее, выразительное» [2].

Предметом нашего рассмотрения является именно такая экспрессивность обычных, стилистически нейтральных слов, которая возникает в художественном тексте за счет их необычной, неожиданной смысловой актуализации, обусловленной контекстом.

Несоответствия между сочетаниями языковых единиц, несовместимость их с точки зрения реальных

предметных отношений приводят к неожиданности употребления языковых средств в художественном тексте.

Желание быть неповторимым, уникальным приводит современных писателей к поиску новых средств художественного изображения.

С. Чупринин так охарактеризовал литературный процесс конца XX века: «И реализм, и натурализм, и концептуализм, и постмодернизм, и другие «измы» рассыпались на писательские индивидуальности . Частное возвысилось над общим, книги - благо, они у некоторых современных авторов опять начали выходить - стали важнее и интереснее

© Крючкова Т.М., 2006