CC BY
208
Lingua mobilis №1 (27), 2011
ЛЕКСИЧЕСКАЯ МНОГОЗНАЧНОСТЬ В АСПЕКТЕ СЛОВАРНОЙ ЛЕКСИКОЛОГИИ
А. И. Ольховская
В данной статье разрабатываются основы словарно ориентированной концепции лексической многозначности, обсуждаются важные для практики лексикографирования полисемантов понятия и оппозиции, а также предлагаются некоторые рекомендации по рациональному отражению многозначных слов в объяснительном словаре.
Ключевые слова: полисемия, семантическая структура слова, эпидигматическое гнездо, оттенок значения, статус ЛСВ, метафорический перенос, метонимический сдвиг, семантическое стеснение многозначного слова.
Будучи неотъемлемым свойством любого естественного языка, полисемия всегда и неизбежно привлекала внимание ученых. Явление многозначности фиксировалось и определенным образом интерпретировалось уже во времена Демокрита в связи с постановкой лингвофилософской проблемы номинации. С оформлением семасиологии, предмет которой, по словам К. Рейзига, есть закономерности изменения значений слов, полисемия становится объектом пристального лингвистического внимания. Разработкой вопросов, связанных с многозначностью, занимались как зарубежные (К. Рейзиг, Г. Пауль, В. Вундт, Г. Шпербер, К. Эрдман, Э. Велландер и др.), так и отечественные (М. М. Покровский, А. А. Потебня, В. В. Виноградов, Д. Н. Шмелев, А. И. Смирницкий, Ю. Д. Апресян, В. Г. Гак и др.) исследователи. И хотя проблемы многозначности получили глубокое и многоаспектное освещение в трудах названных лингвистов, полисемия благодаря своему онтологическому статусу и гносеологическому потенциалу продолжает активно изучаться и в настоящее время (В. А. Плунгян, Е. В. Падучева, Е. В. Рахилина, Анна А. Зализняк, Г. И. Кустова, Dirven, Gibbs, Ortony, Ravin и др.).
Однако имеющиеся в науке о языке теоретические накопления относительно многозначности не вполне пригодны для практического лексикографирования: все они, представляя собой разнородный,
74
Языкознание
местами противоречивый, массив, скорее, складывают общее представление о полисемии и отмечают связанные с ней дискуссионные моменты, нежели ориентируют лексикографа в непростой деятельности по оптимальному отражению многозначных слов в объяснительном словаре.
Данное обстоятельство вынуждает обратиться к описанию лексической многозначности в практико-ориентированном русле, то есть в русле словарной лексикологии. Область словарной лексикологии была выделена В. В. Морковкиным в качестве самостоятельного раздела лексикографии [7], назначение которого «состоит в таком теоретическом осмыслении лингвистических понятий и категорий, которое бы создавало оптимальные условия для практического лек-сикографирования языковых единиц, соответствующих этим понятиям и категориям» [6. С. 33]. Задача данной работы, разумеется, не заключается в разработке полной словарно ориентированной версии теории лексической многозначности, а сводится лишь к рассмотрению некоторых существенных, в определенном роде даже ключевых, для данной версии моментов. Эти моменты могут быть исчислены с помощью следующих понятий и оппозитивных пар:
1) актуальная и потенциальная многозначность;
2) семантическая структура и эпидигматическое гнездо;
3) значение и подзначение, оттенок значения;
4) статусные характеристики ЛСВ;
5) метафорические и метонимические трансформации значений:
• перенос и сдвиг значения;
• семантическое расстояние между значениями полисеманта;
• регулярность переосмыслений значений.
Обратимся к последовательному рассмотрению каждого из обозначенных моментов.
Любая практическая деятельность, связанная с полисемией, должна в первую очередь базироваться на осознании того обстоятельства, что все без исключения единицы языка являются многозначными. При этом существование однозначных слов вовсе не противоречит сказанному - последние таят в себе потенциал смысловых преобразований или готовность к семантическим модификациям. Иными словами, многозначность одних единиц, которые мы и называем многозначными, уже обнаружилась, то есть стала фактом языка, а многозначность других, которые на данный момент при-
75
Lingua mobilis №1 (27), 2011
знаются однозначными, пока находится в потенции, хотя может время от времени актуализироваться в речевой среде. Справедливость данного утверждения может быть аргументирована хотя бы тем, что слово, употребленное говорящим в производном окказиональном значении, адекватно и, что важно, без каких-либо усилий декодируется реципиентом; такое положение дел может свидетельствовать лишь о том, что данное значение было потенциально прикреплено к слову, а говорящий лишь распознал его и предъявил слушающему в сильном диагностирующем контексте. При этом необходимо верно понимать роль контекста по отношению к вновь возникающим ЛСВ: он ни в коем случае не формирует их, а лишь выявляет и предъявляет, в то время как арсенал значений слова формируется на уровне семантико-ассоциативных валентностей.
На основании сказанного можно сделать вывод о наличии у слова семантического потенциала, то есть «тех возможностей, которые предоставляют говорящим исходное значение и связанная с ним ситуация для осмысления, концептуализации других ситуаций, и.. .сам круг ситуаций разных типов и разной природы, на которые данное слово можно «распространить», которые им можно «охватить»» [4. С. 29-30]. Поскольку семантический потенциал слова реализуется постепенно в связи с возникающими потребностями носителей языка означить односторонние информемы, постольку представление о семантической стороне слова, которое извлекается из свершившихся дискурсивных отрезков и демонстрируется в словарных описаниях, является принципиально неполным и открытым - каждая одно- или многозначная единица языка имеет потенциально большее количество значений, чем вскрывает определенный синхронный срез, и данные потенции, постепенно реализуясь во времени, должны дополнять и корректировать языковые слепки с внутренней стороны слов.
Основным лексикографическим следствием понимания номинативной неисчерпанности любой единицы лексической системы является то, что лексикограф на этапе распознания семантически различного в слове - если эта процедура полностью или в значительной мере производится на основе данных имеющихся словарей, а не собственных картотечных материалов - должен подходить к семантической структуре слова как к возможно более разнообразной, чем она представлена в лексикографических продуктах. Такой подход предполагает, во-первых, контроль правильности отражения семантической структуры того или иного слова в словаре за счет
76
Языкознание
сопоставления зафиксированного значения и иллюстрирующего его материала и выявления случаев, когда в каком-либо из приведенных контекстов единица означает не то, что она иллюстрирует, а во-вторых, последовательное заполнение всех имеющихся лексикосинтаксических валентностей единицы для распознания по каким-то причинам не отраженных в словаре значений (вполне возможно, что эти значения на момент создания словаря просто-напросто не были актуализированы). Так, например, в [5] демонстрируется, как на основе дистрибутивного анализа контекстов, приведенных в словарных статьях лексемы метро, было выявлено незафиксированное ранее значение этого слова ‘станция городской электрической, обычно подземной, железной дороги’ (жить около метро, встретиться у метро, автобус идет до метро «Университет»). Внимательное рассмотрение словарных статей лексемы волна и последовательная реализация имеющихся у этого слова валентностей позволили распознать у него недавно возникшее значение ‘настроение, направление мыслей, общее эмоциональное состояние’, соответствующее таким контекстным употреблениям, как быть на одной волне, быть на своей волне, поймать волну, на волне оптимизма и т.п.
Чрезвычайно важной для словарно ориентированного описания многозначности является соотносительная пара «семантическая структура - эпидигматическое гнездо». Семантическая структура многозначного слова представляет собой упорядоченную на основании различных критериев (диахронного развития семантемы слова, отношений мотивированности и производности между значениями, степени семантической близости между ними, градации актуальности и социальной значимости ЛСВ, логических отношений между ними и некоторых других) совокупность его лексических значений, то есть является моделью единственно семантической стороны слова. Иными словами, семантическая структура презентует лишь односторонние единицы - значения или семемы. Эпидигматическое же (или лексосемантическое) гнездо есть совмещенная единица лексической системы, включающая в себя совокупность ЛСВ, относящихся к одному слову и этим словом возглавляемая. Таким образом, эпидигматическое гнездо предполагает представление в определенной последовательности двусторонних языковых единиц, дву-сторонность которых прослеживается в фиксации их содержания, с одной стороны, и грамматических, лексико-фразеологических и лексико-синтаксических особенностей, с другой.
77
Lingua mobilis №1 (27), 2011
Каждый лексикограф должен понимать, что его первоочередной задачей является адекватное отражение не семантической структуры, а эпидигматического гнезда (семантическая структура в этом случае является вторичным конструктом, поскольку несемантические показатели выступают в качестве эмпирического средства обнаружения и взаиморасположения семантических отдельностей). Иными словами, лексикограф обязательно должен предоставлять разноплановую информацию о языковой единице, раскрывать не только ее семантические признаки, но и фразеологические, лексико-синтаксические, грамматические и стилистические, снабжая пользователя словаря всем спектром информации, необходимой для адекватного употребления слова или ЛСВ в ситуации коммуникативного взаимодействия. Кажется очевидным, что отсутствие характеристики единицы по какому-либо из перечисленных параметров может принести ущерб для усвоения этой единицы адресатом словаря, независимо от того, какой уровень языковой, речевой и лингвистической компетенций он имеет. Однако, несмотря на всю очевидность данного положения, в настоящее время выпускаются лексикографические продукты, не имеющие среди своих профильных параметров отражение ключевой информации о лексических единицах (в частности речь идет о толково-словообразовательном словаре Т. Ф. Ефремовой [3], в котором игнорируется параметр сочетаемости, то есть принципиально отсутствует показ функционирования ЛСВ в речевых контекстах, что является неприемлемым, если учитывать антропоцентрическую сущность любого лексикографического дела).
Что касается соотношения понятий «значение», с одной стороны, и «подзначение» и «оттенок значения», с другой, то безусловный интерес здесь вызывает содержательно-понятийный элемент двух последних членов этого оппозитивного образования, а именно набор дифференциальных признаков так называемых подзначений и оттенков значений, сформированный на основе их сопоставления с полноценными значениями.
Традиционная лингвоцентрическая лексикография при обосновании концепций словарных произведений активно оперировала понятиями «подзначение» и «оттенок значения», тем самым отстаивая правомерность терминологического употребления соотносимых с ними лексических единиц, и использовала в словарных статьях их графические заместители - как правило, в виде двойного слеша или двух параллельных вертикальных линий (ср. «ВОЛНОВАТЬ. 1.
78
Языкознание
Приводить в колебательное движение водную поверхность, вызывать волны (в 1 знач.) <.. .> // Только 3 л. Колыхать, качать, подобно волнам, злаки, травы и т.п. <...> 2. Приводить в возбужденное состояние; беспокоить, тревожить. <.> // Вызывать душевное волнение; пробуждать чувство радости, умиления, восхищения. <...> // Вызывать повышенный интерес <...>» [1. С. 95]). Разумеется, возникновение данных понятий в теории лексикографии и их востребованность в области практического лексикографирования имеют рациональную и достаточно существенную каузацию - дело в том, что семантические единицы, составляющие содержание многозначного слова, неравноценны по своим статусным характеристикам, и, соответственно, среди понятий, необходимых лексикографу, должны быть и такие, с помощью которых он мог бы отразить в словарной статье разные статусы данных семантических единиц (подробнее о статусных характеристиках ЛСВ см. далее).
Однако - и это чрезвычайно важно - внимательное рассмотрение семантических отдельностей, которые по данным большинства имеющихся словарей идентифицируются как подзначения / оттенки значений, позволяет сделать вывод о том, что они, собственно говоря, ничем не отличаются от полноценных лексических значений - ни на основании предметно-вещественного содержания, ибо так называемые оттенки значения соответствуют собственному фрагменту действительности, о чем свидетельствует наличие в словарных статьях толкования каждой филиации, ни на основании синтагматических и парадигматических характеристик, поскольку они имеют спектр закрепленных общественной практикой контекстов употребления и вступают в собственные антонимические и синонимические отношения (ср. волновать ‘приводить в возбужденное состояние; беспокоить, тревожить’ - взгляд волнует, события волнуют, синонимы: беспокоить, тревожить; волновать ‘вызывать душевное волнение; пробуждать чувство радости, умиления, восхищения’ - красота волнует, волновать сердце, душу, синонимы: радовать, умилять, восхищать; волновать ‘вызывать повышенный интерес’ - вопрос волнует, волновать умы, синонимы: занимать, интересовать), ни на основании грамматических особенностей (ср. волновать ‘колыхать, качать, подобно волнам, злаки, травы и т.п.’ - только 3 лицо). Это обстоятельство вынуждает рассматривать любые семантические модификации слова как его самостоятельные ЛСВ, хотя и разной зрелости, функциональной активности и содержательной актуальности. Основным лек-
79
Lingua mobilis №1 (27), 2011
сикографическим следствием такой посылки является то, что любые видоизменения семантики слова должны исследоваться составителями словарей по всему спектру лингвистических свойств, назначенных к отражению в лексикографическом продукте.
Как мы уже говорили, ЛСВ в рамках эпидигматического гнезда неравноценны, и эта неравноценность, сводимая, в конце концов, к разной степени зрелости, активности и содержательной актуальности ЛСВ, может быть наглядно и расчлененно выражена в различии статусных характеристик единиц многозначного слова. К статусным характеристикам ЛСВ, релевантным для оформления под пером лексикографа эпидигматического гнезда и, как следствие, семантической структуры, мы относим, во-первых, первичность \ вторичность ЛСВ, во-вторых, его коммуникативную актуальность, в-третьих, употребительность, в-четвертых, методический статус и, наконец, в-пятых, информативность.
Наиболее фундаментальным, очевидным и без труда осознаваемым самими носителями языка различием между ЛСВ одного эпидигматического гнезда является различие, выраженное в большинстве случаев несимметричным, апропорциональным разделением значений единиц на а) одно немотивированное, непроизводное, исходное, этимологически первичное и б) оставшийся массив мотивированных, производных и вторичных (реже - симметричным разделением на одно немотивированное и одно мотивированное). Как известно, ЛСВ с немотивированным значением всегда выступает в роли доминанты эпидигматического гнезда и характеризуется большей степенью парадигматической закрепленности, поскольку являет собой центральный член лексико-семантической парадигмы, обладающий конкурентными преимуществами перед другими членами, и меньшей степенью синтагматической закрепленности - исходное значение, как правило, обладает свободной сочетаемостью, ограниченной лишь логическими законами и условиями сопо-ложенности референтов в окружающей действительности. На фоне доминантного значения производные от него воспринимаются как несамостоятельные, зависимые в содержательном отношении и характеризуются меньшей парадигматической и большей синтагматической закрепленностью.
Определение коммуникативной актуальности того или иного ЛСВ, как правило, осуществляется при совокупном учете двух критериев - во-первых, идеографического, вскрывающего смысловую
80
Языкознание
важность единицы и степень ее употребительности в рамках заданного перечня словарных тем и ситуаций, а во-вторых, функционального, указывающего на соответствие единицы существенным интенциям носителя языка. Степень актуальности конкретной единицы по-лисеманта может также устанавливаться на основе данных некоторых лексикографических произведений, например, толковых словарей, целью которых является фиксация актуальной для определенного периода лексики, и лексических минимумов русского языка.
С коммуникативной актуальностью единицы тесно связана частотность ее употребления, или употребительность, которая обозначает степень активности ЛСВ в рамках того или иного многозначного слова. Употребительность ЛСВ устанавливается двумя путями: либо на основе имеющихся в науке данных о статистической характеристике отдельных единиц, либо с опорой на так называемую симптоматическую статистику, сущность которой сводится к учету индивидуального или коллективного ощущения статистической ценности единицы. Разумеется, опора на симптоматическую статистику неизбежно предполагает аппроксимацию, однако отсутствие всеобъемлющего статистического обследования современного русского словоупотребления вынуждает лексикографов прибегать к данному методу.
Методический статус простой лексико-семантической единицы оказывается важным в первую очередь при составлении учебных толковых словарей, рассчитанных на иностранцев, изучающих русский как неродной, хотя может учитываться и в учебных словарях, предназначенных для носителей языка, и в любых других толковых словарях, и представляет собой степень необходимости усвоения лексемы личностями, претендующими на статус носителя языка, для их адекватного функционирования в типовых коммуникативных ситуациях. Определение методического статуса единиц может производиться самостоятельно на основе анализа методических характеристик определенного этапа обучения предполагаемого пользователя словаря, а может определяться на основе вхождения единицы в градуированные лексические минимумы или в словарные произведения, целевой установкой которых является фиксация лексического ядра русского языка.
Информативность лексико-семантической единицы полисеманта представляет собой его большую смысловую нагруженность и характеризует, как правило, единицы, необходимые для понимания
81
Lingua mobilis №1 (27), 2011
функционально связанных текстов, то есть терминологические единицы, являющиеся доминантой текста, понимание которого требует от реципиента специальной профессиональной подготовки.
В обобщенном виде лексикографический выход факта статусной неоднородности ЛСВ в рамках эпидигматического гнезда можно сформулировать следующим образом.
Максимальный уровень каждой из обозначенных статусных характеристик может стать основанием для предъявления лексикосемантической единицы с помощью раздельного режима лекси-кографирования, сущность которого заключается в развернутом описании семантических и сочетаемостных свойств назначенного к отражению ЛСВ с графическим обозначением его отдельности (цифрой, буквой, слешем). Вполне логично, что независимо от адресатно-целевой специфики словарного произведения с помощью раздельного режима всегда должен отражаться исходный, этимологически первичный ЛСВ, поскольку именно ему присущи максимальные коммуникативная актуальность, употребительность, методическая ценность и информативность - в этом отношении он представляет собой некий абсолют, точку отсчета, и потому статус производных от него ЛСВ может определяться только посредством сопоставления с его статусом.
Минимальный уровень каждой из исчисленных характеристик позволяет прибегнуть к опущению ЛСВ, то есть к его нулевой представленности в рамках словарной статьи, однако это возможно только в том случае, если адресатно-целевая ориентация объяснительного словаря позволяет использовать выборочный режим презентации многозначных слов. Так, например, если гипотетическим пользователем словаря является лингвист-специалист (преподаватель русского языка как родного и неродного, автор учебников, грамматик, словарей, ученый-русист), обладающий предельно высоким уровнем языковой, речевой и лингвистической компетенций, выборочный режим представления полисемантов, предполагающий фрагментарное предъявление семантический структуры, использовать не рекомендуется, поскольку велика вероятность того, что лингвист обращается к словарю с целью получения максимально полной и детальной информации, необходимой ему либо в исследовательских целях, либо в целях совершенствования владения языком. Если же в качестве целевой аудитории лексикографического произведения выступает иностранец, изучающий русский как неродной на начальном
82
Языкознание
или среднем этапах и, следовательно, имеющий предельно низкий уровень обозначенных компетенций, семантические отдельности многозначного слова, характеризующиеся минимальной степенью коммуникативной актуальности, употребительности, информативности и методической ценности, следует опускать.
В случае непредельных показателей статусных характеристик ЛСВ лексикограф - опять же если это позволяет адресатно-целевая направленность словаря - может использовать семантическое стеснение многозначного слова. Под семантическим стеснением мы разумеем намеренное огрубление лексикографом семантической структуры многозначного слова, состоящее в представлении некоторых семантических филиаций с помощью минимальных в отношении пространственной протяженности и объяснительной силы способов интерпретации. Последовательно реализованное семантическое стеснение обязательно предполагает представленность того или иного ЛСВ полисеманта как на уровне толкования, так и на уровне иллюстративного материала, в противном случае мы имеем дело с опущением. Наглядно продемонстрировать использование стесненного режима отражения многозначности можно с помощью следующего примера. В [9. С. 684] первое номерное значение лексемы сорвать подано так: «Рывком отделить, снять, сдернуть. Сорвать яблоко. Ветер сорвал шапку. С. крючок с двери. С. одежду с кого-н.» В приведенном толковании совмещено, или стеснено, несколько значений, которые мы можем восстановить на основании приведенного иллюстративного материала: так, первый контекст соотносится со значением «надломив, отделить от стебля, корня», второй - со значением «сильным порывом снести (о ветре, урагане и т. д.), третий указывает на семантическую отдельность «сильным, резким движением отделить, отодрать что-либо приделанное, прикрепленное» и, наконец, четвертый свидетельствует о наличии в словарной статье значения «резким движением, рывком снять, сдернуть, сбросить что-либо».
Как видим, в данном случае мы сталкиваемся с такой презентацией семантического разнообразия полисеманта, которая противоречит нашему суждению об обязательном лексикографировании первичных ЛСВ с помощью раздельного режима - исходное значение предъявлено здесь в стесненном виде. Концепцию, положенную в основу такого лексикографирования многозначных слов, как кажется, следует признать не вполне корректной.
83
Lingua mobilis №1 (27), 2011
В рамках вопроса о статусе единиц полисеманта следует остановиться еще на одном немаловажном моменте. Так как решение по поводу лексикографической интерпретации многозначных слов и их отдельных составляющих во многом зависит от того, каким уровнем каждой из обозначенных статусных характеристик обладает конкретный ЛСВ, рождается закономерный вопрос об объективных показателях того или иного уровня и о границах этих уровней. Действительно, в каком случае считать ЛСВ максимально коммуникативно актуальным, в каком - непредельно актуальным, а в каком не актуальным, а также в каком - еще максимально актуальным, а в каком - уже непредельно актуальным? Ответ на этот чрезвычайно сложный вопрос, по-видимому, на данном этапе развития лексикографии должен предоставляться лексикографом на основе собственного языкового чутья и здравого смысла с учетом каждого конкретного случая многозначности: частеречной принадлежности полисе-манта, количества имеющихся у него значений, соотносительных характеристик ЛСВ внутри эпидигматического гнезда и т.д.
Широко известным фактом является то, что новые значения по-лисеманта возникают благодаря действию механизмов семантической деривации, в качестве семантического форманта которой могут выступать либо метафора, либо метонимия, понимаемые в широком смысле. Несмотря на то, что экстенсионал выделяемых в лингвистической литературе видов семантических переносов намного шире и включает в себя помимо метафоры и метонимии еще и синекдоху, функциональный перенос, генерализацию, специализацию и др., мы убеждены, что все возможные способы переосмысления значения слова, в конечном счете, сводятся либо к метафоре, либо к метонимии. Именно эти типы содержательных трансформаций соответствуют двум основным операциям когнитивной экспансии по установлению системного и целостного характера картины окружающей действительности - ассоциированию по сходству и ассоциированию по смежности, или соположенности.
Для практики лексикографирования многозначных слов существенным оказывается лексикологическое описание дифференциальных признаков метонимических и метафорических переносов, произведенное на основе их сопоставления.
Под метафорой традиционно понимают словообразовательное средство, состоящее в переносе наименования с одного класса объектов или одиночного объекта на другой класс или отдельный
84
Языкознание
предмет на основе сходства каких-либо внешних или внутренних признаков, то есть за счет конденсации означающих (наложения одних означающих на другие). Метонимия обычно трактуется как словообразовательное средство, сущность которого состоит в переносе имени с одного предмета (явления) на другой, находящийся с первым в отношении пространственной, временной, ситуативной, логической, причинно-следственной, событийной и другой смежности, или сопредельности, таким образом, в основе метонимической модификации лежит смещение или замещение значений.
Опираясь на подобного рода определения, можно выделить два интегральных для интересующих нас семантических преобразований свойства: во-первых, и метафора, и метонимия представляют собой словообразовательные средства языка, то есть служат возникновению новых лексико-семантических единиц, а во-вторых, суть их заключается в переносе имени с означенной информемы на неозначенную. Первое свойство не вызывает сомнения, второе требует некоторых уточнений. Дело в том, что, говоря о переносе имени, имеют в виду прежде всего материальную невыраженность семантических формантов, и игнорируют саму сущность явления переноса, в то время как сущность эта оказывается чрезвычайно важной для разграничения метафоры и метонимии и выработки рациональных принципов их отражения в объяснительных словарях.
Процесс переноса имени, как кажется, предполагает а) осознание существенных признаков определенного предмета действительности ситуации А (для экономии места под предметом далее будем понимать также явление, ситуацию, событие и т.д.) ^ его номинацию;
б) взаимодействие на протяжении какого-либо (возможно, не очень продолжительного) времени человеческого сообщества с поименованным предметом, осознание его несущественных свойств, возникновение связанных с ним устойчивых ассоциаций; в) осознание существенных признаков предмета окружающей действительности ситуации Б ^ его номинацию либо с помощью словообразования, либо с помощью механизмов малого синтаксиса, либо с помощью внешнего заимствования; г) осознание некоторой внешней или внутренней связанности (сходства) двух означенных в словах предметов действительности (при этом параметр этого сходства всегда является центральным признаком для второго предмета и, как правило, второстепенным, несущественным, ассоциативным, для первого), а также ситуаций А и Б ^ использование имени первого предмета
85
Lingua mobilis №1 (27), 2011
для наименования второго с целью усиления образности и экспрессивности обозначения второго предмета, то есть собственно перенос имени на основании сходства. Данный алгоритм переноса демонстрируют, например, следующие модели метафорических трансформаций: осел в значении ‘родственное лошади животное’ ^ глупый / упрямый человек ^ осел в значении ‘глупый, упрямый человек’ или бежать в значении ‘двигаться быстрым, резко отталкивающимся от земли шагом’ ^ быстро проходить (о времени) ^ бежать в значении ‘быстро проходить (о времени)’. Необходимо отметить, что перенесённое имя не всегда является средством вторичной номинации - в некоторых случаях отсутствует этап означивания предмета с помощью средств словообразования, малого синтаксиса или внешнего заимствования, и тогда переносом является первичное наименование предмета, однако в такой ситуации переносное имя чаще всего не воспринимается как образное и экспрессивно нагруженное, например, ключ как ‘приспособление для отпирания замка’ и ключ ‘приспособление для отвинчивания или завинчивания гаек’.
Таким образом, к существенным признакам переноса имени отнесем, во-первых, принадлежность референтов ЛСВ многозначного слова к разным ситуациям окружающей действительности, во-вторых, наличие временного промежутка, пусть и достаточно малого, между этапом номинации первого предмета и этапом номинации второго предмета посредством переноса имени, и, в-третьих, частотную образность и экспрессивность переносной единицы.
При внимательном ознакомлении с предложенными качествами переноса становится понятным, что ни один метонимический перенос не являет собой переноса в собственном смысле слова. Так, предметы, соотносимые с ЛСВ, связанными метонимией, на наш взгляд, всегда бытуют в рамках одной ситуации (хотя существует и противоположное мнение, представленное, например, в [4]). Временной промежуток, необходимый для осуществления переноса имени, при метонимическом переосмыслении, как правило, равен нулю - значения, которые принято называть метонимическими переносами, не рождаются в результате дальнейшего ознакомления с функционированием предметов и выявления общих для них характеристик, а изначально присутствуют в исходном значении в виде семантического придатка или неактуальных сем. Сходное замечание находим у Д. Н. Шмелева в связи с рассуждением о семантической стороне единиц с семантикой населенного пункта: «слово город и др. обозначают
86
Языкознание
«населенный пункт», то есть элемент «жители» потенциально присутствует в их семантике; в приведенных примерах именно он становится основой значения (что и обусловливает возможность выделения отдельного значения для фраз вроде Весь город вышел на улицы и т.п.), но в других контекстах его действительно нельзя считать значимым, ср.: строить город; Это был красивый город; Археологи откопали древний город и т.п.» [10. С. 149]. Что касается образноэкспрессивного компонента переносного имени, то ставшая фактом языка метонимия практически никогда не является образной, для подтверждения этого можно обратиться к ее представлению в словарных статьях, где по отношению к ней никогда не используется помета переносное, в то время как при описании метафорических значений лексикографы часто прибегают к этому обозначению.
Опираясь на все сказанное ранее, считаем, что явление метонимии нужно соотносить не с переносом значения, а с его сдвигом, или смещением, а также не с переносом имени, а с его использованием в изначально свойственном ему в потенции значении. Такое положение дел коррелирует с описанными В. Г. Гаком [2] механизмами перегруппировки сем при интересующих нас семантических трансформациях - так, по словам исследователя, метонимический перенос предполагает не исчезновение архисемы прямого значения, а ее преобразование в дифференциальную сему нового значения, в то время как метафора превращает архисему производящего в потенциальную сему производного.
Квалификация метонимических модификаций как сдвигов, а метафорических - как собственно переносов объясняет также различие в семантических расстояниях между ЛСВ, связанных соответствующими отношениями, - в первом случае расстояние между ЛСВ достаточно мало и связь между значениями сохраняется в большей степени, особенно при тривиальном метонимическом сдвиге, во втором - семантическое расстояние существенно больше и связь между ЛСВ сохраняется в меньшей степени.
Различие метонимии и метафоры на основании принципа и условий семантической трансформации служит также причиной, отмечаемой многими лингвистами, существенно большей регулярности метонимических сдвигов по сравнению с метафорическими переносами - для регулярного употребления слов в том или ином метонимическом значении достаточно сходного набора их семантических компонентов, обусловленного принадлежностью к одной темати-
87
Lingua mobilis №1 (27), 2011
ческой группе, и наличия обстоятельств, актуализирующих их потенциальные семы. Регулярность же метафорических переносов, помимо сходного семного состава слов, требует еще и существования актуальной для носителей языка взаимосвязи целых тематических групп (и, соответственно, взаимосвязи ситуаций действительности): тематической группы, к которой относится массив прямых значений, и тематической группы, к которой относятся значения, расцениваемые носителями языка как сходные с первыми на каких-либо основаниях, что случается достаточно редко. Наверное, наиболее регулярной моделью метафорического переноса, имеющей в качестве своих обозначений названия конкретных тематических классов, а не параметров переноса, таких, как форма, цвет, функция, мера, ощущение и др., является модель «животное или насекомое ^ человек, похожий на это животное или насекомое на каких-либо основаниях» (при этом основания эти могут быть весьма различными, в результате чего регулярность модели резко уменьшается).
Все отмеченное в связи с сопоставлением метафорических и метонимических трансформаций может быть использовано в реальной практике лексикографирования полисемантов в первую очередь в случае, если концепция объяснительного словаря предполагает применение стесненного отражения семантической структуры многозначного слова.
Так, стесненное предъявление ЛСВ, находящихся в регулярных метонимических отношениях и, следовательно, семантическое расстояние между которыми минимально, позволяет использовать совмещенный режим семантического стеснения. Совмещенный режим предполагает склеивание максимально близких ЛСВ и оформляется в словарной статье в виде объединенного двусоставного толкования с помощью союза а также или пунктуационного знака точки с запятой, например, «ЗОНА. Пояс, полоса, пространство между какими-н. границами, двумя линиями или вдоль какой-н. линии, а также вообще характеризующаяся какими-н. общими признаками территория, область. Пограничная з. Пригородная з. Запретная з. З. отдыха. З. влияния. З. огня» [8. С. 202]. Точка с запятой или союз а также, как кажется, являются наиболее пригодными для отражения в толковании именно сдвига, а не переноса.
ЛСВ, связанные менее регулярными в своей сущности метафорическими переносами, в зависимости от степени семантической близости, измеряемой количеством совпадений компонентов семанти-
88
Языкознание
ческого состава, могут презентоваться либо с помощью раздельного способа отражения многозначных слов, либо с помощью обобщенного или свернутого режима семантического стеснения. Очевидно, что раздельный способ будет использоваться в ситуации, когда значения не имеют общих конструктивных элементов, то есть когда перенос осуществлялся единственно на основании ассоциативных признаков, например «ОСЁЛ. 1. Родственное лошади животное не высокого роста, с большой мордой и длинными ушами. 2. перен. О тупом упрямце» [8. С. 589].
Обобщенный режим семантического стеснения состоит в объединении значений ряда ЛСВ в толковании, отражающем их единое инвариантное, или прототипическое, значение, и разграничении данных ЛСВ за счет текстовых отрезков иллюстративного характера. Таким образом, толкование покрывает весь содержательный спектр объединяемых ЛСВ и ориентировано не на приведение в известность конкретного денотата, а на описание общего смысла ряда смежных денотатов. Пример использования данного режима уже приводился нами, когда речь шла о семантическом стеснении как лексикографическом приеме (фрагмент словарной статьи глагола сорвать). Использование обобщенного режима является необходимым в том случае, если семантическое расстояние между содержательными отдельностями, связанными метафорическим переносом, является не минимальным, но все же небольшим, а семный набор этих отдельностей содержит некоторое количество аналогичных элементов, что в формальном отношении может проявляться в возможности формулирования инвариантного толкования, покрывающего весь спектр определенных значений.
Свернутый режим предполагает предъявление метафорического значения ЛСВ намеком. Данный намек осуществляется за счет приведения речения, соотносимого со стесненным значением, и помещения рядом с этим речением в скобках дополнительного текстового отрезка семантизирующего характера. Например, в [8. С. 914] находим следующий пример этого режима: «Эхо. 1. Отражение звука от предметов, отзвук. Лесное э.<...>Э. минувших событий (перен.: отголосок)». В целом свернутый режим применяется при тех же условиях, что и режим обобщенный; признаками, обусловливающими дифференциацию их дистрибуций, являются степень актуальности, активности, зрелости, самостоятельности, информативности и методической значимости той или иной смысловой отдельности.
89
Lingua mobilis №1 (27), 2011
Так, если ряд ЛСВ, значения которых способны объединяться в инвариантном толковании, обладают примерно одним уровнем актуальности, активности, зрелости и самостоятельности, их стоит стеснять посредством обобщенного режима, если же среди них имеется ЛСВ, существенно отличающийся хотя бы по одному указанному свойству в сторону уменьшения его уровня, его следует стеснять с помощью свернутого режима.
Следует отметить, что в практике лексикографирования многозначных слов необходимо учитывать все описанные в данной работе понятия в совокупности - только в этом случае возможно уменьшение лексикографического произвола в принятии решения относительно представления многозначных единиц в словаре. Рассмотрение иных категорий, важных для описания многозначности в аспекте словарной лексикологии, оказывается в области перспектив нашего исследования.
Список литературы
1. Большой академический словарь русского языка в 17 томах / под ред. К.С. Горбачевича. М., СПб. : Наука, 2004. 661 с. Т. 1.
2. Гак, В. Г. Сопоставительная лексикология (на материале французского и русского языков). М. : Наука, 1977. 262 с.
3. Ефремова, Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толковословообразовательный. В 2 томах. М. : Русский язык, 2000. 2320 с.
4. Кустова, Г. И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. М. : Языки славянской культуры, 2004. 472 с.
5. Морковкин, В. В. Лексическая многозначность и некоторые вопросы ее лексикографической интерпретации // Русский язык. Проблемы художественной речи, лексикологии и лексико-
List of literature
1. Bol'shoj akademicheskij slovar' rnsskogo jazyka v 17 tomah / pod red. K.S. Gorbachevicha. M., SPb. : Nauka, 2004. 661 s. T. 1.
2. Gak, V. G. Sopostavitel'naja lek-sikologija (na materiale francuz-skogo i russkogo jazykov). M. : Nauka, 1977. 262 s.
3. Efremova, T. F. Novyj slovar' russkogo jazyka. Tolkovo-slovoobrazovatel'nyj. V 2 tomah. M. : Russkij jazyk, 2000. 2320 s.
4. Kustova, G. I. Tipy proizvodnyh znachenij i mehanizmy jazykovogo rasshirenija. M. : Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2004. 472 s.
5. Morkovkin, V. V. Leksicheskaja mnogoznachnost' i nekotorye vo-prosy ee leksikograficheskoj inter-pretacii // Russkij jazyk. Problemy hudozhestvennoj rechi, leksikologii i leksikografii. Vinogradovskie
90
Языкознание
графии. Виноградовские чтения. IX-X / Отв. ред. Н.Ю. Шведова. М. : Наука, 1981. С. 153-166.
6. Морковкин, В. В. О словарной лексикологии // Русский язык за рубежом. М.: ЗАО «Отраслевые ведомости», 2001, № 2. С. 32-38.
7. Морковкин, В. В. Основы теории учебной лексикографии / Дисс. ... докт. филол. наук в форме научного доклада. М. : Институт русского языка им. А. С. Пушкина, 1990. 72 с.
8. Ожегов С. И. Словарь русского языка. Екатеринбург: Урал-Советы, 1994. 944 с.
9. Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / под ред. Н.Ю. Шведовой. М.: Институт русского языка им. В.В. Виноградова, 2008. 874 с.
10. Шмелев, Д. Н. Введение к книге «Способы номинации» // Избранные труды по русскому языку. М. : Языки славянской культуры, 2002. 888 с.
chtenija. IX-X / Otv. red. N.Ju. Shvedova. M. : Nauka, 1981. S. 153-166.
6. Morkovkin, V V. O slovarnoj leksikologii // Russkij jazyk za rubezhom. M.: ZAO «Otraslevye vedomosti», 2001, № 2. S. 32-38.
7. Morkovkin, V. V. Osnovy teorii uchebnoj leksikografii / Diss. ... dokt. filol. nauk v forme nauchno-go doklada. M. : Institut russkogo jazyka im. A. S. Pushkina, 1990. 72 s.
8. Ozhegov S. I. Slovar' russkogo jazyka. Ekaterinburg: Ural-Sovety, 1994. 944 s.
9. Tolkovyj slovar' russkogo jazyka s vkljucheniem svedenij o proishozhdenii slov / pod red.
N.Ju. Shvedovoj. M.: Institut russkogo jazyka im. V.V. Vinogradova, 2008. 874 s.
10. Shmelev, D. N. Vvedenie k kni-ge «Sposoby nominacii» // Izbran-nye trudy po russkomu jazyku. M. : Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2002. 888 s.
91
