CC BY
39Квалификация и квантофрения: углубление познания или эскалация ошибок?
Кравченко А.И.
Научная квантификация подразумевает строго взвешенная процедуру приписывания количественной меры понятиям, описывающим качественные явления, по правилам научного метода. Напротив, квантофрения предполагает неумеренное увлечение цифрами везде, где это только можно. Подобно болезни сознания, она поражает научные и обыденные умы, вынуждая, подобно раковой опухоли, работать здоровые органы тела на ложные цели, функции и задачи. Цифромания пронизывает как научный, так и повседневный мир, доказывая, что оба они не разделены непроходимой пропастью, но суть порождение одной и той же психологической страстью - магией цифр. Неоценимый вклад в разоблачение социологической квантофрении внес замечательный соотечественник П. Сорокин, поставивший в свое время нелицеприятный диагноз американской науке. Но она поразила не только науку, но и ту базу, которая ее питает - школу, выпускники которой в будущем могут пополнить ее ряды. К чему это ведет и как проявляется квантофрения, выросшая из безобидной квантификации? Один из вариантов - накопление ошибок по мере разворачивания социологического исследования и углубления социального познания.
Ключевые слова: социология, эмпирическое исследование, квантификация, математика, нумерология, методология.
Kravchenko A.I.
Quantification and Quantophrenia: from the real world into the scientific world and vice versa
Scientific quantification implies a strictly weighted procedure for assigning a quantitative measure to concepts describing qualitative phenomena according to the rules of the scientific method. On the contrary, quantifrenia involves an immoderate fascination with numbers wherever it is possible. Like a disease of consciousness, it affects scientific and everyday minds, forcing, like a cancerous tumor, to work out healthy body organs for false goals, functions and tasks. Cyphilomania pervades both the scientific and the everyday world, proving that they are not separated by an impassable abyss, but the essence is generated by one and the same psychological passion - the magic of numbers. An invaluable contribution to the exposure of sociological quantumophrenia was made by a remarkable compatriot P. Sorokin, who at one time delivered an unpleasant diagnosis to American science. But it has amazed not only science, but also the base that nurtures it - a school whose graduates in the future can replenish its ranks. What does this lead to and how does it manifest itself in quantum harmony, which grew out of harmless quantification? One of the options is the accumulation of errors as the development of sociological research and the deepening of social knowledge.
Key words: sociology, empirical research, quantification, mathematics, numerology, methodology.
П.Сорокин ввел термин «квантофрения», критикуя неправильное применение количественных методов в социологии1. Известный американский экономист Мюррей Ротбард позаимствовал его у П.Сорокину для того, чтобы описать многовековые традиции увлечения математическим моделированием экономических явлений. В своей работе «Экономическая мысль перед Адамом Смитом»2 он указывает на Пифагора, который первым показал влияние мистики чисел на экономическое учение Аристотеля. Такая же тенденция прослеживается в трудах Ф.Бэкона и У.Петти, которые повлияли на формирование «политической арифметики» в ХУ11 веке. Середина ХХ в., когда писал об этом явлении в американской социологии П. Сорокин, стала, по его выражению, «веком квантофрении и нумерологии». «Эта болезнь проявляется во многих формах и встречается в каждой области социологии, психологии, психиатрии и антропологии: а) В специальных журналах публикуется все растущее число кванто- и метрофрени-ческих исследований. Согласно метрофрении, только работы, содержащие измерения и числа, считаются научными... г) Подобная неверная оценка распространилась и среди государственных организаций, промышленных корпораций, крупных и мелких учреждений, университетов и прочих институтов, обеспечивающих проведение исследований в сфере «бихевиористских» или психосоциальных наук. Чиновники, распоряжающиеся средствами для проведения исследований в этих областях, все чаще набираются из статистиков и нумерологов, то есть «лучших» специалистов в психосоциальных науках. е) Соответственно, престиж человека, занимающегося статистикой, массовыми опросами, строящего «математические модели» или
«математические роботы», престиж нумеролога и метрофреника, манипулирующего числами, ныне гораздо выше, чем престиж качественного ученого»3.
«Квантофрении», по П.Сорокину, - это стремление все социологические данные и выводы сводить к статистическим выкладкам. Вышедшая в 1956 г. книга П.Сорокина «Причуды и заблуждения современной социологии» призвана была развенчать наивный сциентизм, скрывающийся под маской квантофрении, метроф-реники, пантометрии, нумерологии, социометрии, этикометрии и прочих методологических выкрутас. Нумерологи стремятся все свести к математике, наделить собственными числами и знаками все процессы, явления, феномены и даже отдельных людей. П. Сорокин не возражал против использования математической статистики там, где она была уместна. Но безоглядное увлечение цифрами в ущерб содержанию он считал своего рода заболеванием социологии. П. Сорокин писал о том, что в будущем, возможно, историки напишут книгу об «одержимости квантификацией» и расскажут, как «вера стала модой, как социологи пытались все «измерять»; как тысячи отчетов и бюллетеней заполнялись таблицами, цифрами, коэффициентами; как тысячи людей, никогда не думавших заниматься наукой, подменили измерениями обычную мысль»4.
Именно в это время, в середине ХХ в., наступил кризис количественной методологии в США, а затем и разочарование в ней. К середине 1950-х гг. на смену буму эмпирической социологии, вызванному распространением в Европе американских методов опроса и статистического анализа, на которые поначалу возлагались большие надежды, пришло известное разочарование. Господство позитивистских, а позже и неопозитивистских принципов научного исследования породило в социологии культ «статистического ритуала», абсолютизации количественных методов, некритическое принятие принципов операционализма и верификации. Американские социологи спешили измерить все, что только двигалось, дышало и говорило. Казалось, что они торопились изменить общественный имидж своей науки как области приблизительных и расплывчатых знаний, не нужных ни бизнесменам, ни правительству. Продать можно было только то, что имело расчетную базу, точ-
ную математическую формулировку и практическое применение. Через цифру западные социологии собирались, во-первых, избавиться от внутреннего комплекса представителя невостребованной науки, во-вторых, превратить свои изделия в коммерческий продукт, в-третьих, повысить рейтинг социологии среди академических наук, приблизив ее к психосоциальным и экономическим измерениям.
Название социологической науки происходит из слияния двух лингвистических ареалов и двух культурных традиций: 1) философски-рефлексивной культуры античных греков, давших вторую часть термина «логия», 2) рассудительно-практичной цивилизации римлян, определивших объект приложения термина «учение». Получается, что большие социальные массы людей, а римская империя в период расцвета оперировала десятками миллионов жителей, составляющих цивилизованный «социум», изучают при помощи философской рефлексии, а уже затем статистики и математики. Собственно так и получилось в современной социологии - она имеет двойственную природу, принадлежит к гуманитарно-философскому знанию и одновременно статистико-социальной науке, оперирующей выборками и расчетами.
Как утверждает Джеймс Мюрдей, от правильного названия зависит порой судьба целой науки. К примеру, использование слова «нано-технологии», а не «нанонауки» в названии NNI (National Nanotechnology Initiative) явилось стратегическим шагом, который отражал признание того, что Конгресс США выделяет средства на технологии - с целью создания новых рабочих мест и повышения доходов населения, - но не для науки, которая, как считается, относится к производству фундаментальных знаний5. Признание того факта, что термины несут политическую нагрузку, лишь усиливает тезис о том, что в поле власти наука имеет четко выраженный социальный характер, а статус науки и техники является предметом не только социологии, но и этики ответственности.
Массовое увлечение часто приводит к массовому недоумению: переизбыток статистической опросной информации не вносил ясности в понимание общественных явлений, а, как любой переизбыток, создавал путаницу и неразбериху. Статистические данные оказывались противоречивыми, а опросная социология ни-
как не успевала схватить ускользающую социальную реальность, получающую весьма неоднозначную теоретическую интерпретацию. В 1956 г. Ж. Гурвич забил тревогу по поводу «кризиса объяснения» в социологии. Он критиковал молодых французов, шаг за шагом повторяющих ошибки «тестомании» и «квантофрении», которые были свойственны американской социологии на ранних этапах6.
Профессиональные социологи отгородились языковыми и теоретическими барьерами от широкой общественности, среди которой очень мало подписчиков социологических изданий. В своей работе «Куда держат путь социальные науки» Р.Дарендорф указывал на то, что «социальная наука утратила естественно присущую ей публичность. Все науки в своем прицеле публичны, однако, что касается социальных наук, то их данные должны в первую очередь становиться достоянием гласности и широкого обсуждения. Между тем, научные сообщества отличает внутренне свойственное им стремление к автаркии, осуществляемое, как правило, средневековым способом, с помощью почти что цеховых уз и протекционизма. Когда профессиональные организации контролируют доступ к науке уже при приеме сотрудника на работу, а специализированные журналы стоят на страже парадигмы (или парадигм), В результате не члены цеха остаются отверженными, а члены обретают скверную привычку писать друг для друга, а не для широкой аудитории. Парадигма становится жаргоном, по которому отличают своих от чужих. Может быть, в условиях разрастания научного сообщества как такового это и служит серьезной защитой от аномии, но на деле разрушается одна из основополагающих ценностей (социальной) науки - ее открытость и доступность, ее публичное предназначение»7.
Фактически социологи творили для социологов, подменяя объективную реальность виртуальной: «Исследовательский опыт убеждает, что социологическая «калькуляция» может так же далеко отстоять от жизни, как и схоластические интеллектуальные упражнения, но овеществляя (реифицируя) артефакты, она создает иллюзию их реального существования...»8. Оказалось, что математический язык, на котором, согласно Г. Галилею, говорит, природа9, был чужеродным для той реальности, в которой живут и говорят люди. Как позже выяснили пред-
ставители конструктивистской социологии, эту реальность творит не природа, а общество.
В США после Первой мировой войны, пишет П. Маникас10, немецкую историческую социальную науку заменили квантитативными бихевиористскими программами. Показательно в связи с этим решение президента Гувера (1929) создать группу видных социологов «для изучения возможности выявления общенациональных социальных трендов». На деньги Фонда Форда за четыре года ученые опросили несколько сотен интервьюеров и подготовили 1600-странич-ный труд «Доклада Огдена», переполненный цифровой, но не содержательной информацией. «Индексы, статистика, анкеты, опросы - еще не вся социология. Их роль служебна. Это инструменты, средства, а ни в коем случае не цель. Повторяю, нельзя судить о социальной действительности только по заверениям и самооценкам, мнениям случайно опрошенных людей, хотя и вовлеченных в ход событии, но так или иначе заинтересованных, и потому пристрастных свидетелей. Эти данные - материал для дальнейших исследований...»11.
Уход от реальных проблем в мир абстрактных цифр присущ был советской плановой экономике, руководители которой гнались за количественными показателями роста, но не за качеством продукции. Культ количественных показателей характеризовал деятельность советской милиции на протяжении многих десятилетий, которая в погоне за процентом раскрываемости преступлений пренебрегала решением реальных проблем. Процентомания - погоня за высокими (в процентах) количественными показателями в ущерб качеству работы -результат того, что проигрывавшая экономическую гонку с США советская страна пыталась не потерять лица, создать видимость благополучия хотя бы формально.
Процентомания и квантофрения, как патология общественного сознания, сформировались в первые годы советской власти. Коллективизация и индустриализация 1930-х годов проходила под лозунгами «Догнать и перегнать!», «Больше стали, больше хлеба и молока!». Политическая кампания «чистки» 1930-х годов проводилась по тому же принципу. На совещании руководители отчитывались: «НКВД Ворошиловградской области обезвредило за квартал 50 тыс. врагов народа, а в Сталинской
- только 46 тыс. Не в полную силу работаете, товарищи.»
Процентоманией болела раньше и во многом болеет сегодня средняя школа: процент сдавших ЕГЭ, процент переведенных в следующий класс, процент второгодников и т.д. Ради достижения высоких показателей по школе учителя нередко завышали реальную успеваемость, принудительно выталкивали «трудных» старшеклассников в спецучилища и профтехучилища, в школы для умственно отсталых детей, скрывали число нарушителей дисциплины и прогульщиков, сокращали объем «отсева»12. Ученики понимали, что учить уроки не обязательно - всё равно поставят положительную оценку. Такого рода практика существует и сегодня. Она даже гипертрофирована и доведена до карикатуры, хотя давно ушла в прошлое та политическая и общественно-экономическая формация, которая породила ее. «Запретили ставить не только двойки, но и стали требовать, чтобы количество «хорошистов» было не хуже, чем в среднем по району и по области, т.е. более 50 процентов. Отделы образования проверяют оценки за четверть, за любую двойку в четверти школа получает показательную выволочку, а уж о двойках за год и второгодниках вообще давно забыли. Обстановка на уроках нерабочая - всегда в классе найдётся несколько человек, которые не работают и развлекаются как хотят, мешая учителю вести урок и учиться остальным ученикам. Пожаловаться на такого ученика учитель не может, так как его же и обвинят в том, что он не умеет воспитывать, что у него конфликты с учениками и т.п. Зато ученики и их родители с удовольствием жалуются на малейшие и часто придуманные учениками (в оправдание своих же безобразий) нарушения со стороны учителей. Если родитель пригрозит, что обратится с жалобой в отдел образования, школа немедленно становится на колени, ибо все прекрасно понимают, что в отделе образования разбираться по существу не станут, а просто накажут школу - им так удобнее. Поэтому сор из избы не выносится до последнего, а хулиганы от безнаказанности наглеют ещё больше. Такое положение является следствием одного явления - процентомании. Именно процентомания является основной бедой нашей школы. Такого нет нигде в мире, кроме России и постсоветского пространства. Когда
говоришь иностранному преподавателю, что в наших школах запрещено ставить неудовлетворительные оценки и приходится мириться с безобразиями на уроках, он просто не верит, что такое возможно. Да и как может поверить в это здравомыслящий человек? Но нашим чиновникам всё нипочём, им подай «справную» цифру.»13
С процентоманией пыталась бороться школьная реформа застойных лет. Ее критиковали в годы перестройки. Однако началась она еще в 1950-е годы, а к 1960-м достигла пика. Как отмечал учитель-новатор В.Ф. Шаталов: «тогда уже обнаруживалось сползание к процентомании, разгул которой начался после 1960 г.». С начала 1970-х годов успеваемость в стране стала стопроцентной. Закон об образовании 1974 г., предусматривавший переход к всеобщему среднему образованию и к всеобщему профессиональному образованию молодёжи, узаконил процентоманию в качестве главного управленческого инструмента в образовательном процессе. «Процентомания стала главной педагогической технологией, обеспечивающей 100% успеваемость по всей стране. Процентомания означает, что все ученики ежегодно переходят из класса в класс или выпускаются из школы и имеют только положительные оценки, то есть тройки, четвёрки и пятёрки. У всех удовлетворительное, хорошее или примерное поведение. Реализуется процентомания путём постоянного давления и запугивания учителей администрацией школ и органами управления образованием. За 80 лет они выработали многочисленные виды этого давления вплоть до увольнения и привлечения к судебной ответственности непокорных учителей. От учителей постоянно требуют завышения оценок. Двоек не должно быть. Иначе вы плохой педагог и не соответствуете занимаемой должности. Вы должны выставить пятёрки и четвёрки тем учащимся, на которых укажет администрация школы. Процентомания развивается как цепная реак-ция»14.
В начале 1980-х началось широкое общественное обсуждение этой проблемы, в результате чего было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 12 апреля 1984 г. № 313. В нём говорилось: «Решительно искоренять из школьной практики факты формализма и процентомании, либерализм в оценке зна-
ний и поведения учащихся. Отменить отчетность школ об успеваемости». В эпоху горбачёвской гласности (1986-1988 гг.) о процентомании в школах писали многие газеты, особенно «Учительская газета». Приводились многочисленные факты, свидетельствующие о деградации нашей школы, и главной причиной называлась именно процентомания. В 1992 году был принят Закон об образовании, в котором появились положения, защищавшие учителя и дающие ему свободу в выборе методик обучения и методов оценки знаний учеников. Под давлением общественности и этого Закона об образовании чиновники были вынуждены умерить свой пыл. Но в конце 1990-х в школы вернулась процентомания, и даже в её худшем варианте15.
Творческую инициативу учителей в жесткие тиски инструкций, рекомендаций, методичек, отчетов зажили министерские чиновники. Им легче руководить учебным процессом при помощи всеобщей стандартизации, отчетности и количественных показателей. Формализм в образовании или в науке убивает творческое начало и новаторство. За благополучным отчётом скрывается ложь, к которой с детских лет приучают человека, добиваясь улучшения воспитания молодежи, чиновники добивались противоположной цели. Функция института образования явно превращалась в дисфункцию. Результат дисфункционального сдвига, подмены целей средствами - обман и подлог, получение благ и привилегий, незаработанных честным добросовестным трудом, разрушение нравственных и моральных норм, лень, жизнь за чужой счёт.
Даже проведение школьных олимпиад по разным предметам, которое задумывалось как творческое начинание по выявлению молодых талантов, превратилось благодаря усилиям бюрократов в формализованный ритуал и показуху. Занятое подведомственной школой место заботит чиновников в первую очередь, ведь от этого зависят и премии, и повышение по службе.
В статье «Процентомания по-американски» «Учительская газета» описывает школьную аферу невиданных масштабов, которая в 2011 г. вскрылась в США. В течение десяти лет учителя и директора 44 школ Атланты подделывали результаты учебных тестов. «178 учителей и директоров помогали ученикам сдавать выпуск-
ные тесты для перехода в следующий класс. Если школьник ошибался, например, в тестовой задаче по математике, то учитель стирал ластиком неправильный ответ и обводил карандашом правильный. Главного фигуранта этого дела - Беверли Холл, инспектора школьного округа Атланты, - в 2009 году признали лучшей в стране... Это не первая школьная афера в США. Причина заключается в американском законодательстве, по которому чем выше успеваемость в школе, тем больше зарплата учителя. Поддельные тесты и другие материалы расследования агенты ФБР уже направили в прокурату-ру»16.
Российский интернет сегодня насыщен записями о процветающей в наших школах процентомании. Вот материалы только одного из многочисленных форумов: «В российских школах процветает жуткая процентомания, из учителей выжимают положительные оценки для всех поголовно учеников, из-за чего дети перестали учиться. Школа не учит ничему, кроме безответственности, а реальные знания дают только репетиторы. Единственное, что заставляет учеников хоть что-то учить - это ЕГЭ»; «Процентомания, по моему мнению, это действительно бич нашей школы. Чиновники в погоне за процентами совсем забыли о школе, о качестве образования. Действительно, зачем давать качественное образование, если можно показать хорошие проценты? Если можно негласно запретить ставить 2 и оставлять на второй год. Нужно же прикрыть свое мягкое место на мягком стуле в управлении образованием или в департаменте образования. Процентомания -это страшная вещь, которая почти убила наше образование. Я думаю, что процентомания заполнила все регионы России без исключения». «Процентомания губит все образование, а главное, губит человека. Ведь осознав, что можно ничего не делать и за это ничего не будет, наши ученики «успешно» (на 4-5) заканчивают школу и без знаний! «поступают» в вузы, и никакое ЕГЭ от этого не спасает (пример - медвузы Москвы). Если ставишь 2, ты сам виноват, учить не умеешь, а то, что у всех мотивированность разная, что одни природой назначены работать руками, а не мозгами - об этом как-то забыли»; «В нашей школе все буквально «ослеплены» этими условиями, да так, что искренне верят, что тот виртуальный мир, который они(заместите-
ли директора) создали на бумаге в виде программ, планов и отчетов,-и есть реальная жизнь!»; «.мы зашли в тупик. С одной стороны - оставлять на второй год бессмысленно, ведь в этой группе встречаются только дети из неблагополучных семей, и сколько не бейся с ними, сколько не занимайся дополнительно и бесплатно - ничего не получится. Смысла ставить «2» нет никакого. Но, с другой стороны - это уже беспредел: дети приходят из начальной школы в полной уверенности в том, что можно пропускать уроки, не делать домашних заданий, не отвечать у доски - все равно тебе выставят в конце четверти твою заветную тройку»; «Об этом знаем мы - рядовые учителя рядовых школ, но чиновники на самых разных уровнях (вплоть до президента) действительно далеки от этого, они не хотят ничего знать об этом, им так спокойнее и уютнее жить в иллюзиях! И уже невозможно всё это терпеть! И страшно становится за будущее наших детей, нашу страну, но кто откроет глаза нашим верховным руководителям?»; «Вы правы. Я написал в блог президента о процентомании в школах 28 декабря, а 9 января уже был уволен из школы в течение 1 часа, разумеется, по собственному желанию»; Согласна, что процентомания-это бич школы! Завышая оценки учащимся, мы воспитываем моральных уродов, которым наплевать на нас и наши оценки: они прекрасно знают, что мы им «нарисуем» тройки. Пока это не прекратится, учителя будут униженными и бесправными. Думаю, что выход из этого положения один, отменить пятибалльную систему оценивания и переводить из класса в класс по имеющимся результатам, а там , пусть попробуют поступят со своими баллами в престижный ВУЗ» (http://www.uchportal.ru/ Югит/8-677-1).
В борьбе с процентоманией в школах и взятками на экзаменах в вузах в 2001 г. ввели ЕГЭ. Решило оно проблему? Как показывает практика, нет. Процентомания на ЕГЭ в ряде регионов сохранилась, а коррупция из вузовской школы перекочевала в школьную. Выпускной класс целиком ориентирован на тренировку по сдаче ЕГЭ, времени для углубленных знаний нет. Демографический кризис привел к нехватке не только конкурса в вузы, но и просто количества абитуриентов. Если усложнять задания на ЕГЭ, то больше половины выпускников его не сдадут, вузы не получат студентов, а народное хо-
зяйство - специалистов. Выход - упрощать задания17 и постепенно сводить на нет саму идею конкурсности.
Негативно к ЕГЭ относится часть выпускников и их родителей, преподаватели некоторых вузов, а также значительная часть учителей школ. Основная причина -учащиеся на ЕГЭ получают оценки ниже тех, которые им выставляли за время обучения в школе, и ниже, чем при традиционной форме сдачи экзаменов. Необъективность ЕГЭ открыто признается на самом высоком уровне. Специалисты признали, что переход от традиционного экзамена к новомодным тестам ухудшает развитие способностей к доказательству и логическим рассуждениям, тормозит мыслительные навыки, развитие творческого начала. А в ЕГЭ по обществознанию содержатся некорректно поставленные задания и спорные варианты ответов. Натаскивание на шаблонные методы решения задач конкретного типа и темы, муштра и схоластика заменили рассуждение и импровизацию. Ученики просто не хотят ничего знать кроме задач типа В14 или С3. Изучение предмета просто теряет смысл. ЕГЭ заменяет образование дрессировкой и разрушает систему образования, сужая право на получение высшего образования. «Система тестирования, по которой сдают ЕГЭ наши школьники, заимствована российским образованием за рубежом, где она используется уже довольно давно и успела зарекомендовать себя не с лучшей стороны. Во многих странах мира идет движение против этой системы контроля знаний, в Испании от нее уже отказались. В России же на введение системы единого госэкзамена в школах было потрачено 3,5 млрд. рублей. Средства в основном пошли на создание и оборудование информационно-ресурсных центров, а также переподготовку преподавателей под ЕГЭ. Возможно, чтобы оправдать эти гигантские траты, Минобрнауки, вопреки очевидным фактам, продолжает настаивать на том, что переход ЕГЭ в штатный режим проходит безболезненно и эксперимент по введению ЕГЭ успешно завершен»18. Другими словами, Россия упорно внедряет систему, которую уже забраковали западные страны.
Вернемся к опросной социологии. Что такое анкета, как не совокупность вопросов, которые респондент порой воспринимает как тесты, не понимая мудрёных формулировок? Если ЕГЭ не учит детей самим знаниям, но лишь пра-
вильным ответам, то чему нас учит опрос? Социолог формулирует анкетные вопросы по строгим правилам, а не так как ему вздумается. Самостоятельность, творчество и импровизация исключены. Каноническая формулировка необходима, во-первых, для четкой обработки результатов на ЭВМ, во-вторых, для понимания инструмента коллегами, в-третьих, ради сопоставимости полученных данных с результатами других исследований. Только так обеспечивается прирост академических знаний и их количественная обработка. По существу опросы - всего лишь постановка конкретных вопросов перед отобранными группами людей, если формулировка вопросов и отбор респондентов основаны на научной базе. Получается какая-то бухгалтерия, а не наука.
Если сегодня, во втором десятилетии ХХ1 века, просмотреть публикации по социологии аспирантов, кандидатов, а иногда и докторов наук в расплодившихся в стране научных и полунаучных журналах и сборниках, то окажется, что около 90% построены на своем или чужом эмпирическом материале. Такая же ситуация по другим странам и другим наукам - от биохимии до нанотехнологий. Нумерология покоряет умы, континенты и страны подобно тому, как это было сто лет назад, о чем писал П. Сорокин.
В космологии важным следствием квантоф-рении является так называемый эффект Гудхар-та (Goodhart effect) - феномен сродни принципу Гейзенберга, который позволяет предположить, что любые количественные изменения в мире происходят ради его измерения. К. Хос-кин19 предложил формулировку эффекта Гуд-харта следующим образом: любая величина, выступающая целью измерения, становится плохой величиной. Это случается потому, что расчетные цифры управленцев изменяют ту среду, куда они внедрены. Отдельные индивиды и целые организации начинают думать о себе как проверяющих (аудиторах), и искажают количественные пропорции того окружения, по отношению к которому они применялись20. «Если мы что-то не можем измерить, мы это не можем контролировать», - говорил лорд Кельвин. Последствия необратимы, так как индивиды сосредотачивают свое внимание, силы и время на метрической стороне дела, а не на творчестве и инициативе, которые требует любая прак-
тика в первую очередь.
Здесь, как в процентомании и в бюрократизме, получение результатов может быть явной и благой целью, которые люди преследуют. Однако нумерология трансформирует само понятие цели, которую должна достигать организация. Все переворачивается с ног на голову: средство превращается в цель. Чрезмерное увлечение отображением качественной стороны явления в количественной форме проявляется в разных сферах общественной и научной жизни - в попытках измерить интенсивность религиозных верования и идеологических убеждений, эмоций, умственных способностей и общественного мнения.
Первую научную революцию в социологии совершил вовсе не О. Конт, как думает большинство, а те, кто первым предложил применять статистические методы не к вещам, а к людям, не к орудиям трудам, домам и овцам, а к мнениям и взглядам людей. Видимо, это произошло до Конта в период ранних социальных исследований в Англии и Франции. Идея перехода от вещей к мнениям сама по себе революционная, поскольку до того ее никто не использовал и так не поступали. Переписи населения проходили по «головам», а не по «мозгам». Учитывать мысли как объективные факты, высчитывать среднее квадратичное или медиану среди самого субъективного на свете - человеческих чувств и мыслей, методологически и методически пионерам эмпирической социологии было не просто. Для этого надо было самый сыпучий материал упаковать в твердую коробку формализованных анкетных вопросов, на которые нужно и можно было отвечать только так, как предписывала инструкция. Стандартизировать субъективные предпочтения - это кардинальный сдвиг в познании. Это была революция. Ну а Конт совершил вторую научную революцию, приравняв методологию социологии к методологии естествознания.
Разведем два понятия - концепция и теория. Чем они различаются? Ответ: нумерологией. Первая фиксирует взгляды и идеи, не оформленные в математическую матрицу, а вторая -общепризнанный продукт творчества научного сообщества, построенный на строгом количественном фундаменте. Концепция- это субъективный теоретический взгляд одного ученого, его угол зрения. Или теоретически оформлен-
ная субъективная точка зрения, неважно, проверена она на опыте или не проверена. Научная теория- это концепция ученого, подтвержденная другими исследователями. Причем подтвержденная в независимых исследованиях. Под-тверждаемость - первое условие, переводящее концепцию в ранг научной теории. Второе условие - признание концепции в качестве научно значимого события. После чего она включена в научные анналы, входит во все учебники, становится неотъемлемой частью большой науки. Ее изучают, ее преподают, на нее ссылаются, от нее отталкиваются, двигаясь вперед. Отталкиваются как от истины.
Где находится склад подлинных теорий? Откройте любую научную статью в профессиональном социологическом журнале, изданном в США, и в начале обнаружите множество ссылок на предшественников. Так вот те, на кого чаще всего ссылаются, и есть те, от кого отталкиваются в науке. В конце статьи - список литературы. И не на 10-12 названий, на 50-60. Для чего подобное "щегольство"? Зачем понадобилось упоминать всех, кто до меня внес вклад в изучение моей проблемы? Дань уважения авторитетам? Нет, вы показываете прочность теоретического фундамента, на который опираетесь. А он зависит от плотности научных результатов на квадратную версту научного пространства. Вы как бы говорите: я - пигмей, вставший на плечи гигантов; к их гигантским знаниям я прирастил тоненький слой новых знаний. В своем исследовании я проверил 2-3 гипотезы, хотя мог бы проверить 23. Но 20 из них уже проверили другие. И сделали это не хуже меня. Вот какие конкуренты окружают меня. Вот какого высокого качества надо выпускать товар, чтобы его признали твои коллеги.
Всем своим видом вы демонстрируете: никакого нового инструментария я не изобретал. На 70% он уже изобретен другими. Мои заслуги ровно на 30%. Почему мой инструментарий позаимствован у других и почему я не стесняюсь об этом говорить? Так ведь и до меня поступали также. Списано может быть только то, что надежно. Вернее, стоит списывать лишь то, что проверено другими. Я добавил новый блок вопросов, который и покрывает 2-3 новые гипотезы.
Тем самым я доказываю свою преемственность с предшествующим знанием, интегриро-
ванность в научное сообщество, состоящее из умерших и здравствующих специалистов. Преемственность не только теоретическую, но еще и инструментальную. Хотя, если вдуматься, это одно и то же. Ведь мы уже говорил о том, что инструмент это материализованная теория. Если вы заимствуете у других понятия и идеи, без чего невозможно построить собственную ТМПИ, почему бы не позаимствовать инструментарий - и всего-то на 70%?
Если сравнивать два научных менталитета, два типа научной культуры - российский (точнее сказать, советский) и американский, то обнаружиться, что первые склонны каждым исследованием открывать велосипед, а вторые - лишь придумывать к нему новые спицы. Достаточно ознакомиться с кандидатскими диссертациями, опубликованными за последние 20-30 лет в СССР, чтобы убедить: в 80% случаев автор претендует на совершенную новизну подхода. Вначале приводит длинный список предшественников, долго и успешно трудившихся в данной области, а потом заявляет, что они ничего так и не открыли. Только я по-настоящему способен проанализировать эту проблему. Подобная ритуальная процедура называется "обоснованием научной новизны". После нее убеждаешься, что длинный список имен вначале - тоже ритуальный жест, без которого нельзя выходить на защиту. Увлечение ритуальными играми, видимо, не очень здорово совмещается с истинными целями науки. В плотно упакованной науке ученый силен успехами своих предшественников. В такой науке не просто выдвинуться, завоевать место под солнцем. Если взять сильно упакованную физику и менее упакованную социологию, то в первом случае для написания хорошей статьи молодому специалисту надо прочитать более 600 научных трудов, а во втором - около 60. Таково сравнение физики и социологии, естественного и гуманитарного знания, математизированного и почти нематематизированно-го. Теперь сопоставим советскую и американскую социологию. По степени математизации и сложности применяемых методик между ними разница примерно такая же. Кое-кто из отечественных социологов умудрялся публиковать, прочитав не более 6 социологических монографий. И это при том, что все американские социологи имели за плечами базовое образование, а подавляющее большинство наших его не име-
ло. Канал вертикальной мобильности становилось партийное происхождение и хорошие знакомства. Переопубликовывая наши статьи, американцы оговариваются, что верить эмпирическими данным трудно, так как русские не описывают ни выборку, ни методику, ни гипотезы, ни теоретическую модель. В результате более 90% эмпирической информации, собранной в России, не получают международного признания. А жаль, ведь собрана она в уникальной по своему культурному и историческому своеобразию стране, куда американские исследователи заглядывают не так часто. С середины 1980-х до середины 1990-х годов Россия переживала уникальные события. Иностранным социологам такой полигон и не снился. На жизни нашего поколения ни одна страна мира не бывала в таких экстремальных социокультурных условиях. Это просто научный рай для социолога. Однако благодаря своей методолого-методичес-кой неготовности (не говоря уже о нехватке денег) отечественные социологи упустили шанс собрать уникальный материал. Выходит, мы проспали свою страну. Американцы предлагают свои инструменты. Мы им возражаем: в наших культурных условиях они работать не будут. Они: тогда переведите наши понятия на свой социокультурный язык. А мы не умеем. В результате применяем чего попроще. У западников берем лишь те инструменты, которые работают в любых условиях, т.е. которые нейтральны по отношению к культурному контексту, например, инструменты, измеряющие политический рейтинг или маркетинговые переменные.
Научная теория опирается на научные факты. Следующий вопрос в том, как отличить научные факты, эмпирические факты и просто факты? Просто факт - это любая конкретная информация. Эмпирический факт представляет ту квинтэссенцию, рациональное зерно, которое удалось выжать из этой информации и придать ему статус знания. Эмпирический факт фиксирует не любое окружающее нас событие. Окружающие нас события это просто факты. Из них делает выборка и обозначается именем "эмпирические факты". Таким образом, последние - незначительная часть первых. А кто и как делает выборку. Ее осуществляет ученый при помощи своего инструмента. Итак, эмпирические факты - это конкретные события, высвеченные при помощи научного инструментария. Они -
результат его применения. Получается, что просто факты стоят в начале научного исследования, а эмпирические - в конце. Если событие не зафиксировано научным инструментом, вы не имеете права говорить о том, что это эмпирический факт. Социолог по специальной методике наблюдает однотипные события и фиксирует: в 70% случаев эти события имеют такую-то форму или вид, а в 30? правило нарушается. Статистические повторяющаяся регулярность, зафиксированная инструментом, дает эмпирический факт. Таким образом, эмпирический факт - это не единичное событие, а целый класс однотипных событий, получивших одно наименование.
Мир эмпирической социологии, равно как и теоретический мир, в значительной части пересекаются, подпитывая друг друга, и в еще большей мере не пересекаются, проживая обособленную жизнь. Представители двух сообществ нередко варятся в собственном соку и играют по своим правилам, не принимая чужих норм. Причем мир эмпирических исследований в такой же мере избыточен, как и социологическая теория. Достаточно сказать, что только по проблемам удовлетворенности трудом в США к середине 1970-х годов было проведено более 3 тыс. полевых исследований и экспериментов. Необходимо ли такое количество? Рационально ли тратились силы, время и деньги ученых? В то же время вне поля зрения эмпириков оставалось огромное и все расширяющееся поле проблем, которые можно было решить без дорогостоящих исследований, а лишь силой теоретического анализа, который у квалифицированных социологов всегда при себе.
Суть научного познания состоит в том, чтобы найти строгую количественную меру, характеризующую (измеряющую) тот или иной социальный процесс. Количественные параметры необходимы не только теоретикам для проверки теории эмпирическими исследованиями для расчета корреляции, но и практикам-управленцам, которым надо знать - например, для организации предвыборной борьбы или для построения социальной политики в своем округе, -каков, в частности, процент пенсионеров, согласных заняться дополнительным приработком. Измерение - приписывание, согласно определенным правилам, числовых значений объектам, их признакам в виде эмпирических
[■Щ
индикаторов и математических символов. С его помощью дается количественная и качественная оценка свойств, признаков объекта. Оно может быть рассмотрено как построение математической модели определенной эмпирической системы. Процедура измерения включает три основных этапа: выделение измеряемых величин из всего набора возможных величин, характеризующих объект; нахождение эталона; соотнесение эталона с измеряемой величиной и получение соответствующей числовой характеристики.
Целью познания служит приобретение не любых, а именно истинных знаний об объективном мире. Ложные знания тоже появляются в процессе познания, но как его необходимые издержки. Наука старается избавиться от них, проводя регулярную чистку своих рядов. Научной объективности и достоверности результатов исследования, беспристрастности научных выводов для качественной методологии, равно как и для количественной, никто не отменял. Наука остается наукой, в какой бы форме она себя ни проявляла. Но здесь требования научного метода достигаются иначе - не через всеобъемлющую статистику и репрезентативность, но через такую глубину проникновения в самую суть явления, например, в глубинном интервью, участвующем наблюдении, которая свойственна истинной науке и ничему другому. Общаться с респондентами на их языке и жить их заботами во время исследования - это операциональная или функциональная необходимость. Так или только так можно проникнуть в суть явления. Э. Гидденс, назвал социологию «самой опасной, дерзкой и провокационной из общественных наук», добавив, что она «спорна по природе своей»21 .
Классической рациональности соответствует популярное представление о социологическом опросе как зеркале, в которое общество должно заглядывать, чтобы знать себя лучше.
Социологию принято считать точной наукой, основанной на статистическом расчете корреляций и сборе достоверных данных путем опроса респондентов по репрезентативной выборке. В принципе так оно и есть, но в идеале. В идеале социологи получают объективную информацию о поведении больших социальных групп людей в обществе. Однако на практике социолога ждет множество парадоксов и про-
тиворечий, ловушек познания, технических ошибок или априорных ограничений того инструмента, который он создает, того метода, которым он опрашивает или наблюдает, наконец, той теории, которую он сочиняет. Рассмотрим их подробнее.
Углубляясь в сущность явлений, ученый все больше приближается к истине. Таков философский миф, который радовал человечество на протяжении многих веков и внушал ему оптимизм.
Однако еще Платон засомневался в нем. Он представлял познающего субъекта в роли сидящего в пещере человека, который перед собой мог видеть только тени реально перемещающихся за его спиной людей, предметов, событий. Можно узнать истину, видя только тени явлений? Конечно, нет.
В современной методологии парадокс Платона приобрел еще больше драматизма. Радикальные эпистемологии утверждают, что наука вообще не способна и в принципе не может отражать объективную истину. Ведь для этого надо иметь объективную реальность, т.е. существующую независимо от сознания и воли субъекта. Но такой реальности не существует. Наше сознание интерпретирует электромагнитные волны, поступающие из внешнего мира, делит их на запахи, свет, звук. Далеко не весь диапазон таких волн доступен человеческому восприятию в силу естественной, обусловленной специализацией человека на определенных видах деятельности, но лишь очень узкий их сегмент. Собака различает гораздо больше оттенков запаха, пингвины ориентируются по акустическим волнам, которые вообще недоступны человеку в силу его анатомического устройства. Муха видит движущиеся предметы с гораздо большим разрешением оптики, чем человеческий глаз, а потому мы никак не можем ее прихлопнуть.
Окружающая нас реальность - это наша интерпретация того, что есть. Для инопланетянина, слона или кузнечика она предстанет совсем другой. Наше сознание, обусловленное нашим воспитанием, культурой и временем, это самый первый и самый мощный искажающий инструмент.
Первый уровень искажения - наше сознание, которое, в силу психофизиологических особенностей мозга, интерпретирует внешний
мир и все предметы в нем специфическим, отличным от других живых существ, способом. Все, что мы видим, мы видим исключительно благодаря тому, что предметы освещены солнцем и отражают свет - электромагнитные волны. Лишь узкий сегмент электромагнитного спектра способен воспринимать наш мозг. Поступающие в него волны раздражают наши рецепторы, а получившаяся хаотическая картина всевозможных сигналов преобразуется нашим сознанием в прибрежный пейзаж или плывущий корабль. Корабль и пейзаж - элементы нашей социокультурной картины мира. Мы их узнаем, т.е. идентифицируем как корабль или пейзаж, только и только потому, что в процессе социализации, воспитания и образования взрослые нас научили их так воспринимать и так называть. Корабль и пейзаж - элементы культуры, а не внешнего мира.
Помимо того, что как человеческий род мы обладаем весьма специфической картиной мира, она еще дробится, преломляется и многократно варьируется у представителей разных культур, разных классов, разных эпох и разных религий. А еще картина мира зависит от уровня образования.
Второй фильтр - субкультурный и локально-культурный. Каждая социальная группа в большом обществе - потенциально - обладает своей частью культуры, своей версией ее, т.е. субкультурой. Каждый народ или племя обладает своей локальной культурой - частью общечеловеческой культуры. Общечеловеческая культура фильтровала и искажала внешние сигналы на первом уровне, субкультура и локальная культура - на втором.
Третий уровень искажений или, скажем так, спецификации окружающей реальности -индивидуальные особенности познающего субъекта. Ученый-фанат видит мир совсем иначе, чем дилетант от науки или человек, занимающейся ею за деньги, а не за идею. Он меньше тратит времени на занятия наукой, меньше думает о ней, больше отвлекается на посторонние темы - дом, семья, заработок, карьера, друзья, развлечения. «Опрос не может избежать проблемы реактивности. Интервью - это не однозначный стимул, который ведет к однозначному ответу. Обширная литература свидетельствует, что характеристики интервьюера (раса, пол), так же, как и сам ход интервьюирования
(порядок и форма вопросов), значительно влияют на ответы»22.
Таким образом, степень погружения в науку самих ученых - еще один специфицирующий фактор.
Большую роль в искажении информации из внешнего мира, ее преобразовании мозгом и интерпретации сознанием играют индивидуальные 1) психофизиологические, 2) воспитательные и социализационные, 3) классовые и групповые качества. Скажем, слепоглухонемые воспринимают мир иначе и имеют совсем другую картину мира, чем обычные слышащие и видящие люди. Очень сильно на восприятие и картину мира влияет психологический темперамент и психотип человека. Один может быть истериком, другой - интровертом, один - оптимист, а другой - пессимист. Один вырос в деревне и нигде больше не бывал. Другой инвалид с детства, которого родители возят на коляске лишь в те места, какие доступны ему. Большую роль играет уровень образования и профессия. Ведь не секрет, что персонал тюрем и колоний после продолжительной работы перенимает у заключенных тюремную субкультуру, хотя у них противоположные социальные роли и задачи. Логично предположить, что у всех них будут разные картины мира, разное восприятие и разные оценки одних и тех же событий.
Однако на том не заканчивается список индивидуальных факторов. Наши обыденные стереотипы, предрассудки, коллективные мифы, созданные профанным миром, в значительной степени влияют на представителей науки. У дилетантов в большей степени, у фанатов - в меньшей. Но ученый - член общества, и на него воздействуют родители, учителя, коллеги, СМИ и т.д. Мифы и социальные стереотипы ученый может не осознавать и не учитывать при построении своих теорий и предсказаний, но подсознательно они присутствуют в нем и творят свое черное дело, искажая правильное восприятие реальности. Причем, у гуманитарием такое искажение максимальное, у естественников и технарей - наименьшее. Социолог попадает не в середину, хотя Конт и мечтал построить социологию по образцу естествознания, а на крайний, максимальный полюс шкалы.
Итак, третий уровень фильтрации и искажений внешних сигналов - индивидуальный, связанный с особенностями психики человека,
его характером и темпераментом, уровнем и качеством образования, классовым происхождением, семейным воспитанием, профессиональной принадлежностью, местом проживания.
Следующий, четвертый уровень искажений обусловлен особенностями той науки, которой занимается субъект познания. Даже физикам и астрономам приходится нелегко, ибо самое равнодушное и объективное орудие в его руках - прибор или аппарат - является предателем. Инструмент - воплощенные в металле субъективные идеи ученого, отражение уровня его знаний и квалификации, взглядов на мир, способности логически мыслить, инженерно креативить и т.д.
Кроме отражения индивидуальных недостатков инструмент воплощает недостатки той научной школы или парадигмы, к которой ученый принадлежит: ньютонианцы строили одни приборы, коперниканцы, галиллейянцы и эйнштей-нианцы - другие. Ускоритель частиц в США отражает одну научную парадигмы, ускоритель в Европе, скажем, адронный коллайдер - другую.
У социологов инструмент в еще большей степени - отражение субъективного подхода ученого. Одно и тоже явление, скажем, голосование, можно исследовать разными приемами, разными анкетами и получить противоположные результаты. «Согласно современным представлениям, в опросных исследованиях существуют четыре потенциальных источника смещений, представляющих серьезную угрозу качеству социологических данных: респондент, интервьюер, инструмент и метод»23.
Неправильная формулировка анкетных вопросов - без учета культурной, религиозной и национальной специфики респондента. Непонятная респонденту и заумная формулировка анкетных вопросов. Неадекватный перевод исследовательских вопросов в инструментальные. Неверно составленная выборка. Не всех респондентов опросили. Ошибки поля. В интервью интервьюируемый не понимает язык интервьюирующего, второй неявно навязывает свое мнение первому или дает ему подсказки. Студентам раздали анкеты, а они их заполнили в соседнем подъезде. Начальник цеха просит оставить анкеты ему и забрать их после смены. А в течение рабочего дня, чтобы не отвлекать рабочих от дела, просит сметчицу заполнить анкеты «как надо». Противоречащие друг другу анкет-
ные вопросы. Групповой опрос: влияние коллег, начальника. Опрос в присутствии администрации или сотрудников милиции. Невозврат анкет. «В опросе можно стандартизировать вопросы, но это не ведет к контролю за способом их интерпретации респондентом. Это существенно снижает надежность результатов» 24. По ряду причин «в реальных исследованиях происходит «свертывание» палитры социологических методов, приводящее к преобладанию «социологии мнений». Основанная преимущественно на мнениях, в силу того, что мнения в значительной мере формируются СМИ и являются результатом манипулирования сознанием, социология становится поневоле «наукой о заб-луждениях»»25.
Таким образом, четвертый фильтр- инструментальный.
А сколько субъективизма, политических пристрастий и страстей, ценностных ориента-ций и оценок вкладывается социологов в конструирование своей теории, концепции, учения или доктрины. Многие при этом вообще не выходят за рамки спекулятивной философии, абстрактного теоретизирования и политических домыслов. Опора на факты - последнее дело, чаще препятствующее, а не способствующее построению логически связанных цепочек мысли.
Что такое социологическая теория? Разве она похожа на строго логическое и формализованное построение, где все выдвигаемые гипотезы обязательно проходят эмпирическую проверку? Или это плохо укомплектованное, не всегда логичное и убедительное нагромождение субъективных суждений, порою нелепых и фантастических, которые не выдерживают эмпирического испытания и никогда ему не подвергались постольку, поскольку на нее они попросту не рассчитаны, и этим заняться никто не удосуживался?
Пятый уровень искажений - теоретический.
Возмущающее необъективными, приблизительными, искаженными, узконаправленными или ошибочными оказываются интерпретации полученных данных. Сколько здесь случаев подгонки фактов под теорию! Сколько нелепых утверждений, противоречащих собственным данным либо из них ни прямо, ни косвенно не вытекающих! Их не может не быть: «В каж-
дом из нюансов интерпретации и в итоговых объяснениях проявляется целостная личность исследователя. Он выступает не в качестве узкого профессионала, функционирующей электронно-вычислительной машины, но как теоретик и практик, как ученый и гражданин, научное мировоззрение которого оплодотворено богатством ассоциаций и активной партийной позиции»26.
Ставя вопрос более широко, Г.С.Батигн отмечал: «С известной долей преувеличения всю деятельность социолога можно назвать интерпретирующей: случайно попавший в выборку человек интерпретируется как респондент, его жизненные реалии и высказывания интерпретируются в шифрах и «закрытиях» вопросников; первичная социологическая информация интерпретируется в средних величинах, мерах рассеяния и корреляционных коэффициентах; числовые данные должны сопровождаться какими-либо рассуждениями, т.е. опять же интерпретироваться... Совершенно очевидно, что при эмпирической интерпретации абстрактных понятий теряется какая-то часть информации, привносятся новые смыслы и коннотации. То же самое происходит при теоретической интерпретации эмпирических данных. Более того, любая интерпретация, даже самая привычная и тривиальная (например, человека как респондента), означает абстрагирование от некоторых существенных признаков и возможна только при условии неэквивалентности «перевода» с одного языка на другой»27.
Шестой фильтр - интерпретация эмпирических данных.
После завершения исследования и написания научного отчета, который также строится по определенным правилам, условностям и ограничениям, происходит подготовка научной статьи. В процессе ее написания автор половину фактов опускает, что-то стесняется доложить, чтобы не шокировать общественное мнение или угодить цензуре, заказчику, коллегам. Это не объективное и полное освещение полученных в ходе исследования фактов, а написание художественного романа, где вымысел невозможно отличить от правды.
В своих отчетах для советского руководства социологи 1960-80-х годов с оптимизмом докладывали, что «простого человека» восхищала кубинская революция, тревожили бесчинства
диктатора Пиночета, «происки сионистов». А на самом деле всех интересовало другое: уродятся ли в огороде огурцы и помидоры, где купить зимние сапоги, куда пропало сливочное масло? Социологи часто спрашивают об одном, а у печки, у обшарпанного подъезда, в душной электричке люди задают себе совсем другие вопросы и дают другие ответы28.
Вспоминаются советские времена, пишет журналист В.Костиков, когда научные публикации социологов напоминали больше «рапорты об успехах». «Из докладов наверх для тогдашнего советского руководства выходило, что «простого человека» восхищала кубинская революция, тревожили бесчинства диктатора Пиночета, «происки сионистов». А на самом деле всех нас интересовало другое: уродятся ли в огороде огурцы и помидоры, где купить зимние сапоги, куда пропало сливочное масло? Мы ругали власть за очереди, а она думала, что нас «тревожит Гондурас». Так и обманывали друг друга до 1991 года. История, похоже, повторяется. Сегодня социологи замеряют наш «пульс» по оценкам «Единой России», В. Путина, М. Ходорковского. Спрашивают про Чечню, про реформу ЖКХ и о "соотношении сторонников и противников демократии"»29.
В 1990-х годах новые демократические власти активно использовали данные опросов для своей политической кампании, но не всегда корректно, заведомо искажая их. Например, бывший госсекретарь России Г. Бурбулис в своем интервью30 утверждал, ссылаясь на данные опроса профессора А. Здравомыслова, что 77% населения страны чувствуют себя в условиях реформы «нормально» или «удовлетворительно». На самом же деле абсолютное большинство россиян отмечали, что чувствуют себя «терпимо». Другой пример, приведенный в той же статье. В заголовок газетной публикации вынесена фраза: «26 процентов москвичей считают, что дела в России движутся в правильном направлении (Пенсионеры придерживаются другого мнения)». Но из текста заметки видно, что этого «другого» мнения придерживаются 27% опрошенных москвичей, куда, разумеется, вошли и пенсионеры. Результат опроса показывает, что «пессимистов» среди москвичей даже несколько больше, чем «оптимистов»31 .
Современных социологов, пишет А.Норо, часто называют журналистами или даже чаро-
деями общественных настроений. Причиной служит то обстоятельство, что социологов, публикующих незамысловатые научные отчеты с одномерными распределениями и ничего не значащими комментариями, легко путают с журналистами и называют «хронометристами» (в терминологии А.Норо - «диагностами времени»). Они отражают текущий момент и не стремятся к серьезным теоретическим обобщениям, предсказаниям, выводам. По существу такой социолог перестает быть ученым, который «использует социологические исследовательские теории и последовательно применяет общую теорию»32.
Еще более завирательный жанр - статья в публичный или политический журнал, не имеющий дело с академической наукой, но зависящий от тиражности, интересов аудитории, взглядов главного редактора и политических ориентаций спонсора. Там законы жанра еще больше искажают правду, чем в академической публикации, которая, на поверку, не такая уж и академическая. Или не дай Бог у ученого берет интервью журналист! Тут уже от вранья спасения нет.
Седьмой уровень - подготовка отчета и публикация статьи.
После того, как научный отчет увидел свет на страницах бумажной или электронной прессы, его еще читают. А читатель - новый фактор искажения информации. Как он воспримет данные, сколько из них опустит, на что обратит внимание, как расставит акценты между главным и второстепенным - никто не знает. А главное - в какой мере он вообще будет доверять науке, особенно такой, как социология. Сколько гневных писем разъяренных неправдой читателей на страницах Интернета - и не счесть!
Те, кто выразил гневную реакцию - еще полбеды. Они хоть как-то засветились. А те, кто молчит. Как мы узнаем степень и качество их восприятия научного отчета? Что они своего прибавили к нему? Какая часть правды засела в их сознании и как она, сохранившаяся информация, позже перелопатится их подсознанием? Как часто происходит, что научную или популярную статью читатель воспринимает прямо противоположным авторскому способом, извлекает совсем другие уроки!
Особняком стоят идолы мышления. Наряду с нелепостью социологических или, лучше
сказать, псевдосоциологических, псевдонаучных теорий существуют еще идолы социологического мышления - типологии, ранжирования и т.д. Они присущи здравому смыслу и обыденному сознанию, из которых вырастает социологическая теория и которая незаметно сама становится их частью.
Помимо особенностей социологического псевдомышления имеются еще ловушки и парадоксы обычного человеческого мышления. Об этом лучше всего расскажут психологи. Психология мышления полна ими.
Суммировав сказанное, получим длинную, уходящую в небеса, пирамиду искажений. Пять, семь, девятнадцать уровней? А может быть их гораздо больше, если покопаться в деталях. Важен главный итог: мы не открываем, а скрываем от себя реальность, какой она является на самом деле. А может быть она вообще никакой никогда и никому не является? Мы ее придумываем и верим в собственные сказки? Или она все же существует, если нам удается строить мосты, пускать поезда, летать в космос?
Рассмотрим отдельные ошибки и стадии искажения эмпирических данных, а также ошибки теоретизирования подробнее.
Известный практикующий социолог Е.Баш-кирова в своем интервью33 охарактеризовала типичные ошибки, которые допускают российские социологии при опросе общественного мнения, и недостатки в деятельности исследовательских фирм. Оказывается, большинство случаев непреднамеренной фальсификации данных возникает на этапе построения выборки. В стране не хватает специалистов по грамотному построению выборки, даже в известных компаниях выборка составляется недостаточно профессионально. Чаще всего нарушается репрезе-нативность. При минимальной ошибке выборки плюс-минус 3-4% у разных социологических центров она может превышать эту величину в несколько раз. Тем не менее, результаты их исследований широко тиражируются через СМИ. Для обеспечения репрезентативности выборки необходимо опрашивать не менее 1500 человек и иметь достаточное число точек опроса (160 и более). Но эти условия соблюдаются не всегда. Существует серьезная проблема сдвига выборки (например, в сторону лиц с высшим образованием, пожилых людей и т.д.), который ведет к значительным искажениям данных. При не-
соблюдении параметров выборки используется перевзвешивание, для чего требуются специалисты высокой квалификации, но таковыми не обладают многие из действующих на рынке социологических компаний.
Отмечены факты вопиющей недобросовестности интервьюеров, даже работающих на известные социологические службы, которые не уделяют достаточного внимания контролю за деятельностью интервьюеров: некоторые из них сами заполняют анкеты, не опрашивая респондента или задавая лишь часть вопросов. Техническая процедура ввода данных также может привести к серьезным искажениям информации. Для того чтобы избежать ошибок, в мировой практике принято использовать технологию двойного ввода данных, но в отечественных центрах такая практика почти не используется потому, что она требует наличия соответствующих программных продуктов и подготовленных сотрудников.
Характерен пример с организацией всероссийских переписей населения. Во Всероссийской переписи 2010 г. сборщиком информации мог стать практически любой совершеннолетний. Всех переписчиков по регламенту должны были инструктировать. Где-то это делалось, а где-то нет - людей отправляли на перепись без всяких инструкций с ценным напутствием: «Разберетесь на месте». И перспективой заработка - 5500 рублей за две недели хождения по адресам. Деньги не самые крупные, массового прилива желающих стать переписчиками не случилось. Поэтому к переписи привлекли студенчество. Некоторые шли на перепись от профильных факультетов - статистики или социологии, другие - в добровольно-принудительном порядке. Формально никаких санкций к студентам, отказавшимся от участия в мероприятии. В действительности результаты переписи приравнивались к сданным или несданным зачетам. Норма - 400-480 человек. Не выполнил - иди на пересдачу. По сравнению с 2002 годом, когда процент отказов от работы переписчиками в первые дни переписи был около 30%, в 2010 г. он составил только 2%. Подействовали административные рычаги. В ответ загнанные силком на перепись студенты проявляли чудеса изобретательности по профанации процесса34.
Таким образом, от первой к последней стадии социологического исследования происхо-
дит эскалация ошибок - преднамеренных (самозаполнение анкет) и непреднамеренных (недостаточная квалификация и техническая оснащенность). Если социолог допускает ошибки на этапе составления анкеты, то они прибавляется к тем неизбежным ошибкам, которые обычно сопутствуют социологу на этапах формирования выборки, операционализации понятий, сбора и анализа данных. Обобщить сказанное можно фразой Дж.Вайценбаума: «вся эмпирическая наука представляет собой изощренную структуру, покоящуюся не на сваях, вбитых в скальные основания (как обычно считают), а на зыбучих песках подверженных ошибкам суждений, допущений и интуиции человека»35.
Ссылки:
1 Sorokin P. Quantophrenia // Sorokin P. Fads and Foible in Modern Sociology and Related Sciences. Chicago: Henry Regnery, 1956. P. 102130.
2 Rothbard Murray N. An Austrian Perspective on the History of Economics. Vol.I: Economic Thought Before Adam Smith. Brookfield, VT: Elgar, 1995.
3 Сорокин П. Квантофрения: / Пер с англ. М. Добряковой // Рубеж, 1999. Т.13-14, с.6-7.
4 Цит. по: Маникас Питер. Т. Критический реализм и социальная теория // Социологические исследования. 2009. № 11. С. 3.
5 Viseu A. Disciplining Nano // Spontaneous Generations: A Journal for the History and Philosophy of Science, (2008). Vol. 2, No 1. р.127.
6 Подробнее см.: Социология труда: Учебник / Под ред. Н.И.Дряхлова, А.И.Кравченко, В.В.Щербины. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1993.
7 Дарендорф Р. Куда держат путь социальные науки // Дарендорф Р. После 1989. Размышления о революции в Европе. М., 1998. с.116-117.
8 Батыгин Г.С. Обоснование интерпретационных схем // Социологические исследования, 1984, № 2.с.24.
9 Природа говорит языком математики: буквы этого языка - круги, треугольники и иные математические фигуры - Г. Галилей.
10 Маникас Питер. Т. Критический реализм и социальная теория // Социологические исследования. 2009. № 11. С. 3-14.
11 Шамшурин В.И. «Гуманитарная» социология: новые ориентиры и старые проблемы //
i
Ík
Социологические исследования. 1992. № 2. С. 66.
12 По данным статистики, у нас отсеивалось, не получая среднего образования, 2-3% молодых людей, в США - 20%.
13 Процентомания и её губительные последствия // Учительский портал. http:// www.uchportal.ru/publ/14-1-0-1145
14 Самочеляев И. Подлый удар по процентомании // http://ifsam.ucoz.de/publ/ voprosy_obrazovanija/ podlyj_udar_po_procentomanii/2-1-0-14
15 Процентомания и её губительные последствия // Учительский портал. http:// www.uchportal.ru/publ/14-1-0-1145
16 Учительская газета, №28 от 12 июля 2011.
17 Для сдачи ЕГЭ по математике порой достаточно решить 4 простеньких примера из 30.
18 ЕГЭ нанесет вред не только образованию, но и экономике России // «Капитала Страны», 8 июня 2009: http://kapital-rus.ru
19 Hoskin K. The «awful idea of accountability»: inscribing people into the measurement of objects / / R. Munro and J. Mouritsen (Eds) Accountability - Power, Ethos and the Technologies of Managing. London: International Thompson Business Press, 1996, 265.
20 Shore C. Audit Culture and Illiberal Governance // Anthropology Theory, 2008, 278298.
21 Гидденс Э. Устроение общества. - М., 2003, с.5.
22 Буравой М. Развернутое монографическое исследование: между позитивизмом и постмодернизмом // Рубеж (альманах социальных исследований). 1997. № 10-11. С. 160.
23 Мягков А.Ю. Всегда ли респонденты говорят правду? Мета-анализ зарубежных источников // Социологические исследования. 2008. № 9. С. 20.
24 Буравой М. Развернутое монографическое исследование: между позитивизмом и постмодернизмом // Рубеж (альманах социальных исследований). 1997. № 10-11. С. 160.
25 Карпичев В.С. Идея неравновесности -возможности для социологии // Социологические исследования. 2008. № 10. С. 26.
26 Ядов В.А. Социологическое исследование: методология, программа, методы. М., 1987. С. 218.
27 Батыгин Г.С. Обоснование интерпретационных схем // Социологические исследования, 1984, № 2.с.23.
28 Социология «от печки» // Аргументы и факты, вып. 32 (1189) от 6 августа 2003.
29 Костиков В. Социология «от печки» // Аргументы и факты, выпуск 32 (1189) от 6 августа 2003.
30 Аргументы и факты. 1992. № 31.
31 Туманов С.В., Гаспаришвили А.Т. На опросных фронтах // Социол. исслед., 1993, № 6.с.37.
32 Норо А. «Диагноз времени» как третий жанр социологической теории // Социологические исследования. 2002. № 2. С.4.
33 К вопросу о рейтингах, (интервью с Е.Башкировой, РОМИР) // http://www.romir.ru/ 80сро1Н/асШа1/ойоЬег/га^пд.Мт
34 Подробнее: http://www.kommersant.ru/ с1ос/1524752
35 Вейценбаум Дж. Возможности вычислительных машин и человеческий разум. М., 1982. с.43
