CC BY
25ТРУДЫ КАФЕДРЫ БОГОСЛОВИЯ
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 2 (10) 2021
Т. Ф. Волкова, О. Б. Сокурова
Купцы как представители русского мира в памятниках средневековой литературы
DOI 10.47132/2541-9587_2021_2_110
Аннотация: В статье представлен обзор ряда памятников древнерусской литературы, рассказывающих о представителях купеческого сословия. Характеризуется место, которое герои этой социальной группы занимают в древнерусской литературе XVI-XVII веков. Показано тематическое разнообразие этих повестей и степень их изученности в работах медиевистов. Особое внимание уделяется тем древнерусским повестям о купцах, которые входили в круг чтения печорских крестьян-старообрядцев, сохранились в домашних библиотеках потомков создателей и хранителей древних рукописей.
Ключевые слова: купеческое сословие, купцы в христианской традиции, древнерусские повести о купцах, печорская рукописная традиция, старообрядческая рукописная книжность.
Об авторах: Татьяна Федоровна Волкова
Доктор филологических наук, профессор кафедры русской филологии Сыктывкарского государственного университета им. Питирима Сорокина. E-mail: volkovatf777@gmail.com ORCID: https://orcid.org/0000-0002-0119-5343
Ольга Борисовна Сокурова
Доктор культурологии, профессор кафедры истории западноевропейской и русской культуры
Санкт-Петербургского государственного университета.
E-mail: sokurova_ob@mail.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2310-3219
Ссылка на статью: Волкова Т. Ф., Сокурова О. Б. Купцы как представители русского мира в памятниках средневековой литературы // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2021. №2 (10). С. 110-124.
PROCEEDINGS OF THE DEPARTMENT OF THEOLOGY
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 2 (10) 2021
Tatyana F. Volkova, Olga B. Sokurova
Merchants as Representatives of the Russian World in the Works of Medieval Literature
DOI 10.47132/2541-9587_2021_2_110
Abstract: The article provides an overview of a number of monuments of Old Russian literature, telling about the representatives of the merchant class. The place that the heroes of this social group occupy in the Old Russian literature of the 16th — 17th centuries is characterized. The thematic diversity of these stories and the degree of their study in the works of medievalists are shown. Particular attention is paid to those Old Russian stories about merchants who were included in the reading circle of Pechora peasants-Old Believers, preserved in the home libraries of the descendants of the creators and keepers of ancient manuscripts.
Keywords: Old Russian stories about merchants, Pechora handwritten tradition, Old Believer handwritten books.
About the author: T. F. Volkova
Doctor of Philology, Professor of the Department of Russian Philology, Pitirim Sorokin Syktyvkar State University. E-mail: volkovatf777@gmail.com ORCID: https://orcid.org/0000-0002-0119-5343
Olga Borisovna Sokurova
Doctor of Culturology, Professor of the Department of Western European and Russian Culture History,
St. Petersburg State University.
E-mail: sokurova_ob@mail.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2310-3219
Article link: Volkova T. F., Sokurova O. B. Merchants as Representatives of the Russian World in the Works of Medieval Literature. Proceedings of the Department of Theology of the Saint Petersburg Theological Academy, 2021, no. 2 (10), pp. 110-124.
Одной из важных составляющих многоликого русского мира было купеческое сословие. Оно сыграло большую роль в жизни средневековой Руси и последующих веков. Люди, принадлежавшие к нему, оставили после себя заметный след в истории нашей страны, ее экономической и социально-политической сфере и — особенно яркий и разнообразный — в отечественной культуре.
Торговые люди существовали на Руси с самых древних времен. Император Константин Багрянородный в первой половине Х века отмечал в своих Записках активную деятельность русских купцов на территории Византии. Оживленная торговля («гостьба») шла у них не только с Царьградом, но и с Персией, Бухарой, Хивой, Крымом, Азовом, а также с варягами, прибалтами, евреями, другими народами и странами. Для этого нужно было знать иностранные торговые термины, общаться хотя бы на бытовом уровне с местными жителями и торговыми людьми на их родном языке. Из поездок купцы зачастую привозили домой иностранные книги, устные предания и легенды, а главное, увлекательные рассказы об увиденном и пережитом. Иными словами, они исполняли своего рода культуртрегерскую функцию. Долгое пребывание вдали от дома усиливало их любовь к Русской земле, помогало понять и оценить значение родного языка и Православной веры.
«Гостьба» в заморских странах часто была сопряжена с опасностями и приключениями. На чужбине русских купцов нередко поджидали неожиданные испытания, требовавшие не только мужества, но и смекалки, умения найти выход из любого затруднительного положения. Разнообразные впечатления расширяли кругозор, трудности формировали характер.
С другой стороны, во многом благодаря торговым людям происходило экономическое освоение больших пространств родной земли, укреплялось ее единство. Еще св. равноап. Ольга установила на Руси систему «погостов» (от слова «гость»). Они стали опорными пунктами административно-хозяйственной деятельности, местами упорядоченного и справедливого взимания налогов — тем самым великая княгиня исправляла ошибки мужа, (как известно, погибшего в Древлянской земле при попытке повторного взимания дани), строила единое централизованное государство.
В окончательно оформившуюся социальную группу населения Древней Руси купечество превратилось с середины XI в. То было время активной и всесторонней христианизации русской жизни. На погостах, в городах и весях усилиями благочестивых купцов и других зажиточных людей строились храмы. Примеров можно найти немало. Так, новгородский купец Клепята, который жил в конце XII — начале XIII в. и вел активную торговую деятельность, завещал все свое огромное состояние Юрьеву монастырю — «типичный для того времени случай!»1.
Новгород Великий был по преимуществу купеческим городом (неслучайно именно в нем родилась легенда о Садко). Самая крупная и представительная организация новгородских купцов называлась «Иваново сто». Центр ее
1 Купечество // Святая Русь. Энциклопедический словарь русской цивилизации. М., 2000. С. 458.
находился возле храма Иоанна Предтечи в Опоках. Желавшие войти в «Иваново сто» вносили в его кассу большую сумму — 50 гривен, и еще 30 гривен жертвовали в пользу церкви Иоанна Предтечи. Святыней купечества всей России считалась церковь «Никола Большой крест» — один из красивейших храмов Москвы, который построили архангельские «гости» Филатьевы. Храм был взорван богоборческой властью в 1930-е годы. В Китай-городе на средства купца Григория Леонтьевича Никитникова, торговавшего в европейской России, Сибири, Средней Азии, Персии была построена церковь Св. Троицы, в синодик которой были вписаны многие имена московских «гостей»2.
Помимо храмостроительства, купцы с древних времен занимались благотворительной деятельностью. Как отмечено в предисловии к ценному российскому изданию книги «Москва купеческая» потомственного купца-благотворителя, историка, общественно-политического и культурного деятеля П. А. Бурышкина, «благотворительность как форма помощи имущего неимущему, проявления сострадания ближнему была возведена христианством в нравственный принцип... Как и повсюду в Европе, в Древней Руси дело призрения бедных находилось в руках церкви и особенно монастырей, располагавших огромными фондами.Именно при монастырях возникали богадельни, бесплатные больницы. Через церковь, куда передавали свои пожертвования доброхоты, благотворительность осуществлялась фактически до конца XVII в.»3. И в последующие века, как показано автором книги, «щедрость российского купечества на благотворительность поражала соотечественников и иностранцев своим размахом. Конечно, кому было и жертвовать, как не купцам? < ...> Но дело было не только в том, что купечество обладало большими деньгами. Немалую роль сыграла повышенная религиозность купечества, желание обрести благодать в жизни вечной через добродетели в жизни земной, следуя евангельской формуле: "Кто одел голого, накормил голодного, посетил заключенного, тот Меня одел, Меня накормил, Меня посетил".».4
Русское слово «богатый» означало получивший, «появший» у Бога. Взяв, надо было отдавать, да еще и с прибытком — евангельскую притчу о талантах на Руси хорошо знали все, а купцы понимали ее не только в переносном, но и в прямом смысле.
Вообще нельзя не отметить, что в притчах, с которыми Христос обращался к народу, часто возникают образы людей, занимающихся торговлей, и это распространенное, особенно на Востоке, хорошо всем известное занятие обретает в устах Спасителя глубочайший символический смысл. Вот купец нашел драгоценную жемчужину и, чтобы обладать ею, продал все, что имел — здесь показано значение Царства Небесного, по сравнению с ценностью которого для души человеческой все блага и богатства мира — ничто. Вот милосердный самарянин, спешивший куда-то, как видно, по своим торговым делам, вменил в ничто все эти земные дела и интересы перед лицом страданий и бедствий незнакомого человека — здесь опять выстраивается христианская иерархия ценностей. В притче акцентируется внимание на том, что будучи
2 См. Там же. С. 456-462.
3 Бурышкин П.А. Москва купеческая. М., 1991. С. 23.
4 Там же. С. 27.
самарянином, иноверцем и чужестранцем, этот человек стал для страдальца настоящим ближним, в то время как остальные упомянутые персонажи, единокровные и единоверные, даже из числа священников, прошли мимо — и оказались дальними.
Но, с другой стороны, в Евангелии есть и хорошо известная притча о богатом Лазаре; описан реальный случай с юношей, не готовым расстаться с большим имением, чтобы следовать за Христом, после чего звучат горькие слова Спасителя о верблюде и игольном ушке — образном выводе о том, насколько трудно спастись богатому человеку. Все эти живые примеры и духовные уроки из Священного Писания были хорошо известны православным русским людям, находя отражение в их жизни и подтверждение в их судьбах.
Постепенно наблюдения над нравами, характерами, семейными обстоятельствами, привычками, а также духовными проблемами торгующих людей стали попадать на страницы древнерусских повестей и поучений, где купцы выступают то как главные действующие лица, то как эпизодические персонажи.
С жизнью и образами купцов русский читатель знакомился по произведениям оригинальной русской беллетристики, которая как жанр появляется только в XV в. Именно тогда были созданы такие выдающиеся литературные памятники, как «Хождение за три моря» русского купца Афанасия Никитина, «Повесть о Дмитрии Басарге».
Но особенно много повестей о купцах было создано в переломном XVII веке, когда происходит демократизация средневековой отечественной литературы, в связи с чем, как отмечал Д. С. Лихачев, снижаются проблемы, которые прежде в ней затрагивались, а сами герои как бы сходят с ходулей высоких социальных положений, приближаются к читателям. Всё это привело к тому, что в литературе стало возможным выдвижение образа купца на первый план5. При этом сказывалось характерное для XVII в. усиление западного культурного влияния: нередко сходные сюжеты разрабатывались как в переводной, так и в оригинальной русской литературе. Однако если в переводных повестях героем часто является рыцарь, то в оригинальных русских повестях, разрабатывавших те же сюжеты, их место занимают купцы. Происходит это потому, что для русского читателя только принадлежностью к купеческому сословию могли быть объяснимы приключения героя в заморских странах, его длительные путешествия, встречи с новыми людьми и разлука с женой.
Повести о купцах, как показали исследователи, имели особенное значение в развитии русской беллетристики6. Заметим, что эти многочисленные повести, собранные вместе, оказались очень разными не только по времени создания и принадлежности их к переводной или оригинальной литературе, но и по жанру, степени разработанности сюжета, и по роли в этом сюжете героя-купца.
5 Лихачев Д. С. XVII век в русской литературе // XVII век в мировом литературном развитии. М., 1969. С. 304, 306.
6 Лихачев Д. С. Основные направления в беллетристике XVII века // Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л., 1970. С. 526.
Мы обратились к этой теме, поскольку, на наш взгляд, она, при всей своей важности, недостаточно изучена и разработана, особенно в выбранном нами аспекте. Дело в том, что повести о купцах оказались в поле зрения печорских старообрядцев, которые активно переписывали их и даже переделывали их на свой лад. В нашей статье мы уделим им особое внимание7.
Предваряя анализ отдельных произведений, напомним, что средневековая литература еще очень далека от привычной нам предметности, насыщенности индивидуальными характерами, живописными деталями, воссоздающими место действия. В ней мало литературных портретов. Зачастую образ купца в повестях проходит лишь тенью, его социальный статус лишь обозначен в начале повествования, и кажется, что на его месте мог бы оказаться человек из другой социальной среды. Но анализ самой изображенной ситуации иногда приводит к другому выводу: именно купец мог попасть в такой жизненный переплет, и именно купец мог сосредоточить в себе такие качества — негативные или, наоборот, положительные.
Начнем наш обзор с положительных образов купцов в древнерусских повестях. Такова «Повесть о христолюбивом купце»8.
Герой повести — купец, раздававший щедрую милостыню нищим, был поражен за это дьяволом язвами, от которых он тщетно пытался излечиться, потратив на лечение все свое состояние. Повесть, таким образом, принадлежит к тематической группе произведений, рассказывающих о том, как дьявол противится щедрым, милостивым людям, насылая на них трудноизлечимые болезни.
Больного и разорившегося купца спасает человек, обязанный ему своим теперешним богатством и благополучием. Он не только дает приют своему давнему благодетелю, но и спасает его от неминуемой смерти, излечив его язвы кровью своего первенца, которого ему для этого пришлось убить. В этом мотиве Повести отразилось древнее восточное поверье, попавшее позднее и в Европу, о излечении проказы кровью младенца, особенно первенца. Однако Божиим произволением был не только исцелен нищелюбивый купец, но и воскрешен убитый младенец. В этой повести мы снова наблюдаем развитие темы «милосердного самарянина»: сам оказавшись в бедственном положении, он встретил сострадание и жертвенную помощь от когда-то спасенного им и благодарного ему человека. Подобно Аврааму, готовому принести в жертву сына ради Господа, купец в повести решается на такой же подвиг ради ближнего — а значит, ради Христа, и Господь воскрешает его сына в награду за подвиг милосердия. Милость в древнерусской литературе изначально
7 В освоении этой обширной темы участвовала ученица Т. Ф. Волковой Любовь Малышева (в замужестве Косырева), которая за годы обучения в университете проделала большую работу, собирая информацию о многочисленных произведениях, в которых в той или иной сюжетной роли предстают купцы. См.: Малышева Л. Л. Образ купца в средневековой русской литературе и печорской рукописной традиции: дипломная работа / научный руководитель Т. Ф. Волкова. Сыктывкар, 2011.
8 См. издание: Легенда об умерщвленном младенце // Памятники старинной русской литературы, издаваемые графом Григорием Кушелевым-Безбородко. СПб., 1860. Вып. 1. С. 117-118.
считалась высшим проявлением благодати, и вызывала особую ненависть со стороны бесовских сил.
Время написания повести пока не установлено, но сохранились ее списки XVI-XVII вв. Исследователи предполагают, что она была переведена в составе Скитского патерика9. В XVII в. повесть была включена в состав печатного Пролога10.
Знали эту повесть и печорские крестьяне. В Усть-Цилемском районе Республики Коми в разное время были найдены два ее поздних (XX века) списка — ИРЛИ, Усть-Цилемское собр., № 100 (16 листов, без заглавия)11 и Усть-Цилемское новое собр. № 79 (6 листов, заглавие «О купце христолюбивом). Печорские списки повести, по наблюдениям Л. Л. Малышевой, передают сходный текст, но список № 100 более полный.
Однако в древнерусских повестях есть другой полюс в изображении купцов: они предстают в негативном свете как алчные, тщеславные люди, «лихоимцы», наживающиеся на чужом горе. Такова «Повесть о некоем куп-це-лихоимце»12, датированная концом XVII — началом XVIII в.13 В Повести описываются события, которые происходят уже после смерти купца-ростовщика, который в ней предстает как «отсутствующий персонаж». Читатель ретроспективно узнаёт, каким он был при жизни: отдавал деньги в рост и таким образом нажил большой капитал, за что душа его попала в ад, а на земле страдают за его грехи жена и сыновья. Родственники хотят узнать о посмертной судьбе купца, в чем им помогает скоморох, выступающий в данном случае как «волшебный помощник», характерный персонаж сказочных сюжетов. Скоморох проделывает путь в ад ради родственников купца. Бесы, сторожившие душу купца в аду, поставили условие для ее освобождения: «Аще жена его и дети останутся в одних срачицах, имение же его разделят на помянове-ние все, церквам и нищим...»14.
Чтобы спасти душу умершего, жена его и дети выполняют условие беса, при этом «расточиша» все имение, нажитое «лихоимством» купца, после чего его «гроб» «сравняшеся с землею, и не бысть пропасти», ведущей в ад.
Профессор Санкт-Петербургского университета Н. С. Демкова, выдающийся специалист по древнерусской литературе, предполагала, что повесть могла
9 Соколова Л. В. Повесть о христолюбивом купце // Словарь книжников и книжности древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV-XVI вв.). Ч. 2: Л-Я. С. 288-289.
10 В той же день слово о купце христолюбивом, ему же сотвори бес напасть, милостыня его терпя // Пролог. М., 1641. Под 28 окт.; О купце // Литературный сборник XVII века. Пролог. М., 1978. С. 190-192.
11 См. описание рукописи: Малышев В. И. Усть-Цилемские рукописные сборники XVI-XX вв. Сыктывкар: Коми книжное изд-во, 1960. С. 105.
12 Демкова Н. С. Из истории демократической беллетристики XVII в. // Исследования по древней и новой литературе. Л., 1987. С. 49-54; См. издание: Повесть о некоем купце лихоимце // Русская бытовая повесть XV-XVII вв. / Сост., вступ. ст. и коммент. А. Н. Ужанкова. М., 1991. С. 380-383.
13 См. исследование: Сенькина Н. Л. Купеческая тема в «Повести о некоем купце лихоимце» // Проблемы истории, филологии, культуры. Магнитогорск, 2014. №4. С. 234-237.
14 Повесть о некоем купце лихоимце // Русская бытовая повесть XV-XVII вв.. С. 381.
быть написана на новгородско-псковской земле. Она обосновывала свое предположение тем, что сюжет её близок новгородской повести XV в. о посаднике Щиле и былине о Садко15. Участие в сюжете скомороха натолкнуло исследователей на гипотезу о том, что богатые новгородские купцы содержали скоморохов не только для веселья, но и для ... участия в семейных делах16.
В еще одной замечательной древнерусской повести — «Сказании о богатом купце»17 — происходит развитие распространенного сюжета о том, как Христос испытывает людей в образе нищего, убогого старца. Главный персонаж повести — богатый вавилонский купец Бендер. Из-за своей чванливости и тщеславия он не пустил на пир Христа, принявшего образ нищего, и Христос предрек ему гибель и переход всех его богатств к некоему Фиврану, сыну «нищего человека», который станет мужем его дочери. Это пророчество становится завязкой увлекательного сюжета, в котором описаны тщетные попытки купца уйти от предназначенной ему судьбы. Стремясь предотвратить исполнение предсказания, купец отправляется «за Черное море гулять». Прибыв в город Фонтифон, он выкупает у бедных родителей их сына-младенца Фиврана, а затем в одном из монастырей, как это ни ужасно, приказывает приготовить ему ужин из сердца младенца. Однако обитатели монастыря вместо младенца убивают щенка. Через двадцать лет купец снова оказывается в этой обители, чтобы помолиться о своей дочери, и видит там прекрасного юношу, который «на крыласе стояща и воспевающаго стихеры вельми искусно». Расспросив о нем монахов, Бендер узнает, что этот юноша — тот самый Фивран, которого он когда-то приказал убить. Тогда он снова пытается купить юношу и, выторговав его у монахов, привозит к себе домой. Новый виток сюжета снова чуть не приводит юношу к гибели: по приказу купца слуги должны были сжечь его в яме с сухими дровами. Но вместо Фиврана в огненную яму попадает сам купец. А Фивран женится на его дочери и становится наследником всех богатств жестокого купца. Так исполняется предсказание Христа.
В повести показано, что Господь помогает праведникам, спасает их даже в отчаянных ситуациях, награждает за чистоту жизни и веры. Причем эта душеполезная установка облечена в Повести, как отметила исследовавшая ее О. А. Белоброва18, в форму занимательного повествования, близкого к аналогичным сказочным сюжетам. Кроме того, в связи с образом жестокого, гордого и жадного купца, в повести проводится мысль о том, что Промысел Божий непреложен, его ни обойти, ни обмануть, ни изменить невозможно, кроме как через полное искреннее покаяние.
О таком сугубом покаянии свидетельствует Повесть об Андрее Критском19. Она известна у восточных славян не ранее XVI века. Большинством
15 Демкова Н. С. Из истории демократической беллетристики XVII в.... С. 54.
16 Зуева Т. В. Русский фольклор: Словарь-справочник. М., 2002. С. 234.
17 См.: Белоброва О.А. Сказание о богатом купце // ТОДРЛ.М.; Л., 1965. Т.21: Ново-найденные и неопубликованные произведения древнерусской литературы. С. 263-265.
18 Там же. С. 259-265.
19 См.: Повесть об Андрее Критском / Подг. текста и комм. М. Н. Климовой // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2006. Т. 15: XVII век. С. 231-234; комментарии с. 505-506.
исследователей признается убедительной гипотеза Н. К. Гудзия о том, что повесть — «оригинальный русский памятник, в котором были творчески соединены многие популярные мотивы других произведений»20. В жанровом отношении Повесть представляет собой религиозную легенду. Сюжет ее связан с именем византийского церковного писателя — архиепископа Андрея Критского, а источником апокрифической биографии архиепископа является его выдающееся духовное творение — «Великий покаянный канон», включенный, как известно, в состав обязательных служб Православной Церкви на первой и четвертой седмицах Великого Поста.
В сюжете Повести много драматических поворотов и сказочных деталей, а облик главного героя и события его жизни далеки от агиографических ка-нонов21. Главный герой Повести по происхождению купеческий сын. В начале повествования он совершает много ошибок, даже преступлений. В их описании автор берет за основу сюжет античного мифа об Эдипе, вносит отсутствующие в мифе эпизоды, но при этом стремится осмыслить все происходящее в христианском духе.
Вымышленному герою повести была предсказана судьба еще гораздо более тягостная и ужасная, чем предначертанная Бендеру в «Сказании о богатом купце»: ему была уготована участь кровосмесителя и соблазнителя монахинь. И он, подобно царю Эдипу, не смог уйти от своей судьбы, но спас душу глубоким покаянием и смиренным принятием всех испытаний, которым его подверг епископ для искупления грехов22. В конце повести Андрей искупает свои грехи и становится верным служителем и выдающимся духовным деятелем Церкви.
Повесть была известна на Нижней Печоре в нескольких списках, пока еще не исследованных: ИРЛИ, Усть-Цилемское собр. № 22, л. 192 об.-193 об.; № 67, л. 50-50 об.; № 178, 6 лл; Усть-Цилемское новое собр. № 170, л. 66 об.-75 об.
От этой повести об Андрее, купеческом сыне, логично перейти к другим произведениям, рисующим судьбы и образы купеческих сыновей.
К памятникам оригинальной русской беллетристики XV в. относится Повесть о Дмитрии Басарге23. Ее главный герой — отрок Борзосмысл. Вместо отца он разгадывает трудные загадки правителя «латынской веры» и тем спасает свою и отцовскую жизнь. Эта повесть вписывается в широкий контекст мировых сюжетов об отгадывании трудных загадок не тем человеком, кому они заданы, а стоящим ниже его по социальному положению или значительно
20 Гудзий Н. К. К легендам о Иуде Предателе и Андрее Критском // Русский филологический вестник. Варшава, 1915. № 1. С. 3-30.
21 Повесть об Андрее Критском. Т. 15. С. 505.
22 См. исследования: Климова М. Н. О художественном своеобразии Повести об Андрее Критском // Памятники литературы и общественной мысли эпохи феодализма. Новосибирск, 1965. С. 41-51; Ее же. Повесть об Андрее Критском. (Проблемы текстологии и литературной истории): автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Л., 1989.
23 См. издания: Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле / Исслед. и подг. текстов М. О. Скрипиля. Л., 1969. С. 75-216; Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле / Подг. текста и комм. Я. С. Лурье, пер. В. В. Колесова // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 7. Вторая половина XVII века. С. 472-483; комментарии с. 577-578.
более молодым. Этот мотив получил в науке название «анекдота об императоре и аббате»24. В Повести о Дмитрии Басарге сын оказывается спасителем отца и благодаря своему недетскому уму возвращает утраченное в результате бури на море отцовское богатство.
Названный сюжет привлек внимание известного печорского книжника-старообрядца Ивана Степановича Мяндина25, который создал две оригинальные версии этой повести, причем отличные друг от друга (РНБ, НСРК. О.100, л. 62-70 об.; ИРЛИ Усть-Цилемское собр. №66, л. 291-299)26. В одной Мяндин усилил провиденциальное наполнение сюжета, которое особенно заметно в сцене разгадывания последней загадки отроком. Здесь возникает мотив обмена одеждой отрока и царя, который был жестоким мучителем православных людей, и передачи им Борзосмыслу атрибутов царской власти и оружия, что привело к расправе отрока с царем. По-видимому, при освоении этого сюжета печорского крестьянина мучил вопрос о том, как мог царь, если он был в здравом уме, добровольно уступить место на троне отроку-чужеземцу и передать ему атрибуты своей власти, в том числе и царский меч. Мяндин находит в двух вариантах своей редакции разные ответы на этот вопрос. В одном (РНБ, НСРК. О.100) он изображает царя приведенным Богом в некое особое безумное состояние, в котором он и совершает этот роковой для него обмен (как известно, кого Бог хочет наказать, того лишает разума). В другой версии (ИРЛИ Усть-Цил. Собр. № 66) в Мяндине побеждает крестьянский «рационализм», и он находит другое объяснение поведению царя: тот принял предложение отрока за игру и решил ему подыграть в предвкушении близ-
27
кой расправы с сыном и отцом .
Совсем другие купеческие сыновья, родственные блудному сыну из Евангельской притчи, появляются в известных повестях XVII века — о Савве Груд-цыне28 и о Горе-Злочастии29. Герои этих повестей не хотят следовать родительским наставлениям и, желая жить по-своему, покидают родительский дом и вступают на путь греха. Как отметил Д. С. Лихачев, эти герои во всем демонстрируют произошедшие в литературе XVII в. перемены, когда появилось более сложное понимание человеческой личности, которая может развиваться не только от зла к добру, как это происходило со многими героями в предше-
24 Андерсон В. Император и аббат: История одного народного анекдота. Т. 1. Казань: Типо-лит. Имп. ун-та, 1918.
25 См. о нем: Малышев В. И. Усть-Цилемский книгописец и писатель XIX в. И. С. Мяндин // Древнерусская книжность: (по материалам Пушкинского Дома): сб. науч. тр. Л., 1985. С. 323-337; Волкова Т. Ф. Иван Степанович Мяндин — редактор древнерусских повестей. (Некоторые итоги изучения литературного наследия печорского книжника) // ТОДРЛ. СПб., 2006. Т. 57. С. 839-890.
26 См. издание текстов: Волкова Т. Ф. Древнерусская литература в круге чтения печорских крестьян. Печорские редакции древнерусских повестей. Сыктывкар, 2005. С. 153-160.
27 См. подр.: Волкова Т. Ф. Древнерусская литература в круге чтения печорских крестьян. С. 142-152.
28 См. издание: Повесть о Савве Грудцыне / Подг. текста и комм. А. М. Панчен-ко // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 15. С. 44-58.
29 См. издание: Повесть о Горе-Злочастии / Подг. текста и комм. Е. И. Ванеевой // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 15. С. 31-43.
ствующей литературе, но и от добра к злу. При этом их невысокое социальное положение позволяет читателю сопереживать им, примеривать на себя их поступки и судьбы. Но более того, их грехи впервые в русской литературе могли вызывать не осуждение, а сочувствие30. Все это подтверждает, что XVII век не зря был назван «бунташным» — он действительно был таковым не только в социальном, но и в духовном отношении.
Наряду с купеческими сыновьями, в названный период в литературе появляются в качестве героинь и купеческие жены. Как правило, это ловкие, умные и хитрые женщины, которые в одних случаях остаются верными своим мужьям и находят способы избегать греховных ситуаций, а в других — виртуозно обманывают своих недалеких и доверчивых мужей-купцов. К числу первых относится Татьяна — героиня «Повести о некотором госте богатом и о славном о Карпе Сутулове... и о премудрой жене ево, како не оскверни ложа мужа своево»31. Действия Татьяны направлены на приумножение богатства мужа, а хитрость и лукавство роднят ее с героинями переводных польских фацеций. Обобщенный характер персонажей Повести сочетается в ней с неопределенным местом действия, разворачивающимся «во граде некоем», откуда Карп Сутулов едет по торговым делам в Литву. Русский быт Повести абстрагирован от каких-либо исторических реалий и временных особенностей. Все это делает ее законченным беллетристическим произведением. По сюжету Повести, муж Татьяны, купец, уезжая «на куплю» просит своего друга Афанасия Бердова дать его жене денег в долг, если она все оставленное ей потратит. Через три года жена Карпа просит у Афанасия денег, но он требует взамен ночь любви. Тогда Татьяна обещает спросить на это позволения своего духовного отца, но тот предлагает ей в два раза больше денег за ту же услугу. Обратившись к епископу, Татьяна получает то же предложение с еще большей суммой компенсации. Все эти обстоятельства, совершенно невероятные на Руси в прежние времена — еще одно подтверждение духовного неблагополучия наступившего века.
После таких «предложений» Татьяна решает наказать сластолюбивых обидчиков. Пригласив всех троих к себе в разное время, она хитростью запирает гостей в сундуки, а утром идет к воеводе, который без всяких условий дает ей денег взаймы, после чего Татьяна передает ему нечестивцев. Воевода взимает с них много денег и делится ими с Татьяной. Вернувшийся муж гордится своей женой. Этот сюжет оказался живучим в русской литературе и был использован Гоголем в «Ночи перед Рождеством» также с обличительной целью. Правда, его Солоха, при всей своей находчивости, в нравственном отношении была полной противоположностью благочестивой Татьяны (интересно было бы выяснить, была ли известна Пушкину эта древнерусская повесть о верной жене, носившей то же имя, что и его любимая героиня).
30 Лихачев Д. С. XVII век в русской литературе. С. 306.
31 См. издание: Повесть о Карпе Сутулове / Подг. текста М. Д. Каган-Тарковской, Н. А. Кобяк; комм. М. Д. Каган-Тарковской // Библиотека литературы Древней Руси. Т.15. С.76-81; комментарии с. 481-482. Обзор исследований о повести см.: Каган М. Д. Повесть о Карпе Сутулове // Словарь книжников и книжности Древней Руси. СПб., 1998. Вып. 3: XVII в. Ч. 3. С. 132-136.
Совсем другой женский тип представлен в «Повести о купце и жене его лукавой», восходящей к одной из польских фацеций32. Героиня повести — жена старого и доверчивого купца, демонстрирует своему любовнику — молодому приказчику, служащему у ее мужа, свое умение выходить из сложных ситуаций, когда любовники могли быть разоблачены супругом (таковы эпизоды: приказчик, прячущийся за картиной; приказчик, запертый в шкаф и мнимая болезнь жены; сцена в бане; эпизод с мнимой болезнью приказчика). Муж героини повести не видит даже очевидного и позволяет жене себя обманывать. И он вряд ли мог вызвать сочувствие читателей, современников начавшего сходить с прежних нравственных осей «бунташного века».
Повесть известна и в печорской переделке (ИРЛИ, Усть-Цилемское собр. № 93, л. 5 об.-16). Печорский список Повести был создан, по-видимому, другим известным печорским книжником — Иваном Михайловичем Вокуевым, оставившим под текстом Повести на листе 16 дважды повторенную запись скорописью и теми же чернилами, что и текст рукописи: «Иванъ Михайловъ Вокуевъ руку приложил». Печорский список отличается от изданной версии другим характером образов главных героев, появлением новых эпизодов33.
Есть среди повестей о купцах и такие, которые относятся к жанру чудес и рисуют необычные события, в которых участвует герой-купец. Одна из таких повестей была переработана на Печоре. Ее редактор — все тот же талантливый книжник из села Усть-Цильма И. С. Мяндин. Это «Повесть о купце, обогатившемся утварию пресвятой Богородицы». Она стоит в ряду практически не исследованных памятников древнерусской литературы. Нам пока известен только один ранний список Повести, опубликованный в «Памятниках », издаваемых Г. Кушелевым-Безбородко34. Издание сопровождается краткими комментариями, где указано, что Повесть находится в сборнике XVII в., который был «доставлен г-жею Савушкиной». Но откуда он был привезен, не сообщается.
Редакция И. С. Мяндина дошла до нас, как и Повесть о Дмитрии Басарге, в двух разных вариантах (РНБ, НСРК О. 100, л. 71-74; НБ СГУ, Усть-Цил. собр. рукописей №. 46, л. 331 об.-333)35.
Сюжет Повести довольно прост: впавший в нищету купец решает обратиться за помощью к Богородице и молит ее, стоя перед ее иконой, уступить ему на время богатое убранство иконы, ее «утварь». И Богородица выполняет просьбу купца: придя в следующий раз в храм, он обнаруживает на полу
32 См.: Кокорев А. В. Русские стихотворные фацеции XVIII в. // Старинная русская повесть. Статьи и исследования. М.; Л., 1941. С. 216-284.
33 См. исследование и издание печорского списка: Волкова Т. Ф., Прокуратова Е. В. «Повесть о купце и о жене его лукавой» по усть-цилемскому списку // Духовная культура Севера: итоги и перспективы исследования: Материалы конференции (2-4 ноября 1998 г.). К 10-летию научной деятельности Проблемной лаборатории фоль-клорно-археографических исследований Сыктывкарского университета. Сыктывкар, 2002. С. 218-239.
34 Легенда о купце // Памятники старинной русской литературы. Вып. 1. С. 131-134.
35 См. издание списков: Волкова Т. Ф., Косырева (Малышева) Л. Л. Два печорских списка Повести о купце, обогатившемся «утварию» пресвятой Богородицы // Вестник Сыктывкарского университета. Серия гуманитарных наук. 2019. Вып. 1 (9). С. 142-147.
под иконой ее «утварь», которая и помогает ему восстановить свое состояние. Разбогатев, купец возвращает иконе ее «одеяние». Чудесным образом служители церкви все годы отсутствия купца, когда он торговал за пределами города, не замечали потери иконой своего оклада и заметили это только тогда, когда купец вернулся с богатым «убранством» для иконы в свой город. Таков рассказ о купце, который был одним из тех представителей своего сословия, кто «в Бога богатеет», как принято говорить в народе.
Сопоставление мяндинских списков со списком Повести XVII в. выявляет сложную редакторскую работу печорского книжника, которая проявилась в монтировании текста — соединении в нем лексики и фразеологии, характерных для языка крестьянина конца XIX в. с древнерусским текстом, почерпнутым из какой-то рукописи, которая ему стала доступна, в использовании Мяндиным на второй стадии работы как своего предшествующего списка, так и списка пока не известного источника, близкого к опубликованному тексту XVII в.36
Мы рассмотрели далеко не все древнерусские произведения о купцах, выявив лишь основные повороты купеческой темы в средневековых литературных памятниках. Но даже этот краткий обзор показывает многоликость купеческих образов, запечатленных средневековой литературой, диапазон которых в духовно-нравственном аспекте весьма широк — от благочестивых и христолюбивых представителей купеческого сословия до великих грешников, которые неуклонно шли к погибели или спасали душу глубоким покаянием. Не обошла стороной древнерусская литература и членов купеческих семей — их жен и сыновей, которые вели себя в литературных сюжетах столь же по-разному, как и их мужья и отцы
Пусть достаточно скромно, повести о купцах все же отражали и особенности быта купцов, и отношения в купеческих семьях, рисуя как счастливые семьи, так и семьи с трагической судьбой, обусловленной духовным выбором ее членов. Повести эти внесли важный вклад в художественную историю купечества, которая была блестяще продолжена в творчестве великих русских писателей нового времени.
Источники и литература
1. В той же день слово о купце христолюбивом, ему же сотвори бес напасть, милостыня его терпя // Пролог. М., 1641. Под 28 окт.
2. Легенда о купце // Памятники старинной русской литературы, издаваемые графом Григорием Кушелевым-Безбородко. СПб., 1860. Вып. 1. С. 131-134.
3. Легенда об умерщвленном младенце // Памятники старинной русской литературы, издаваемые графом Григорием Кушелевым-Безбородко. СПб., 1860. Вып. 1. С. 117—118.
36 См. подробнее: Волкова Т. Ф. Роль лексических и фразеологических вариантов в установлении редакций древнерусских сочинений (на материале печорских списков «Повести о купце, обогатившемся утварию пресвятой Богородицы») // Вестник Череповецкого Государственного Университета. Технические науки, филологические науки, педагогические науки. 2018. № 5 (86). С. 51-62.
4. О купце // Литературный сборник XVII века. Пролог. М., 1978. С. 190-192.
5. Повесть о Горе-Злочастии / Подг. текста и комм. Е. И. Ванеевой // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 2006. Т. 15: XVII век. С. 31-43; комментарии с. 476.
6. Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле / Исслед. и подг. текстов М. О. Скрипиля. Л.: Наука, ленинградское отделение, 1969. Тексты. С. 75-216.
7. Повесть о Дмитрии Басарге и о сыне его Борзосмысле / Подг. теста и комм. Я. С. Лурье; пер. В. В. Колесова // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 1999. Т. 7: Вторая половина XVII века. С. 472-483; комментарии с. 577-578.
8. Повесть о Карпе Сутулове / Подг. текста М. Д. Каган-Тарковской, Н. А. Кобяк; комм. М. Д. Каган-Тарковской // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 2006. Т. 15: XVII век. С. 76-81; комментарии с. 481-482.
9. Повесть о некоем купце лихоимце // Русская бытовая повесть XV-XVII вв. / Сост., вступ. ст. и коммент. А. Н. Ужанкова. М.: Сов. Россия, 1991. С. 380383 (Сокровища древнерусской литературы).
10. Повесть о Савве Грудцыне / Подг. текста и комм. А. М. Панченко // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 2006. Т. 15: XVII век. С. 44-58; комментарии с. 476-478.
11. Повесть об Андрее Критском / Подг. текста и комм. М. Н. Климовой // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 2006. Т. 15: XVII век. С. 231-234.; комментарии с. 505-506.
12. Андерсон В. Император и аббат: История одного народного анекдота. Т. 1. Казань: Типо-лит. Имп. ун-та, 1918.
13. Белоброва О.А. Сказание о богатом купце // ТОДРЛ.М.; Л., 1965. Т.21: Но-вонайденные и неопубликованные произведения древнерусской литературы. С. 259-265.
14. Волкова Т. Ф. Древнерусская литература в круге чтения печорских крестьян. Печорские редакции древнерусских повестей. Сыктывкар, 2005.
15. ВолковаТ.Ф., Косырева (Малышева) Л.Л. Два печорских списка Повести о купце, обогатившемся «утварию» пресвятой Богородицы // Вестник Сыктывкарского университета. Серия гуманитарных наук. 2019. Вып. 1 (9). С. 142-147.
16. Волкова Т.Ф., Прокуратова Е.В. «Повесть о купце и о жене его лукавой» по усть-цилемскому списку // Духовная культура Севера: итоги и перспективы исследования: Материалы конференции (2-4 ноября 1998 г.). К 10-летию научной деятельности Проблемной лаборатории фольклорно-археографических исследований Сыктывкарского университета. Сыктывкар, 2002. С. 218-239.
17. Волкова Т. Ф. Иван Степанович Мяндин — редактор древнерусских повестей (Некоторые итоги изучения литературного наследия печорского книжника) // ТОДРЛ. СПб., 2006. Т. 57. С. 839-890.
18. Волкова Т. Ф. «Неполезное чтение» печорских крестьян // Acta Universitatis lodziensis. Folia Litteraria rossica. Lodz: Wydawnictwo Uniwersytetu Lódzkiego, 2015. С. 253-260.
19. Волкова Т. Ф. Роль лексических и фразеологических вариантов в установлении редакций древнерусских сочинений (на материале печорских списков «повести о купце, обогатившемся утварию пресвятой Богородицы») // Вестник Череповецкого Государственного Университета. Технические науки, филологические науки, педагогические науки. 2018. № 5 (86). С. 51-62.
20. Гудзий Н. К. К легендам о Иуде Предателе и Андрее Критском // Русский филологический вестник. Варшава, 1915. № 1. С. 3-30.
21. Демкова Н. С. Из истории демократической беллетристики XVII в. // Исследования по древней и новой литературе. Л., 1987. С. 49-54.
22. Зуева Т.В. Русский фольклор: Словарь-справочник. М., 2002.
23. Каган М.Д. Повесть о Карпе Сутулове // Словарь книжников и книжности Древней Руси. СПб., 1998. Вып. 3: XVII в. Ч. 3. С. 132-136.
24. Климова М. Н. О художественном своеобразии Повести об Андрее Критском // Памятники литературы и общественной мысли эпохи феодализма. Новосибирск, 1965. С. 41-51.
25. Климова М. Н. Повесть об Андрее Критском (Проблемы текстологии и литературной истории): автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Ленинград, 1989.
26. Кокорев А. В. Русские стихотворные фацеции XVIII в. // Старинная русская повесть. Статьи и исследования. М.; Л., 1941. С. 216-284.
27. Лихачев Д. С. XVII век в русской литературе // XVII век в мировом литературном развитии. М.: Наука, 1969. С. 299-328.
28. Лихачев Д. С. Основные направления в беллетристике XVII в. // Истоки русской беллетристики. Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л., 1970. С. 476-561.
29. Малышев В. И. Усть-Цилемский книгописец и писатель XIX в. И. С. Мяндин // Древнерусская книжность: (по материалам Пушкинского Дома): сб. науч. тр. Л., 1985. С. 323-337.
30. Малышев В. И. Усть-Цилемские рукописные сборники XVI-XX вв. Сыктывкар: Коми книжное изд-во, 1960.
31. Малышева Л.Л. Образ купца в средневековой русской литературе и печорской рукописной традиции: дипломная работа / Научный руководитель Т. Ф. Волкова. Сыктывкар, 2011.
32. Сенькина Н. Л. Купеческая тема в «Повести о некоем купце лихоимце» // Проблемы истории, филологии, культуры. Магнитогорск, 2014. №4. С. 234-237.
33. Соколова Л. В. Повесть о христолюбивом купце // Словарь книжников и книжности древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV-XVI в.). Ч. 2: Л-Я. С. 288-289.
