CC BY
58
ПОЗНЯК Татьяна Зиновьевна,
канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН (г. Владивосток). E-mail: [email protected]
УДК 947.083(571.6):314.74(510)
«Культурные брокеры» и межкультурное взаимодействие в пространстве трансграничья во второй половине XIX -начале XX в.
межкультурное взаимодействие, китайская иммиграция, российский Дальний Восток, коррупция, полиция, культурные брокеры
Статья посвящена взаимодействию русских и китайцев на российском Дальнем Востоке во второй половине XIX - начале XX в. Усилия региональных властей по формированию механизма управления иммигрантами в регионе на практике редко приводили к ожидаемым результатам. Созданные должности и структуры управления часто использовались должностными лицами для извлечения личной выгоды. Важную роль в этом процессе играли «культурные брокеры», посредники - лица, обладавшие необходимыми ресурсами (знанием языка, связями во властных структурах, должностями) и участвовавшие в межкультурном взаимодействии.
Российский Дальний Восток во второй половине XIX - начале XX в. являлся слабо освоенным приграничным регионом, где происходило трансграничное взаимодействие с сопредельными территориями, важную роль в этом процессе играли миграционные потоки из азиатских стран, в первую очередь из Китая.
В данной статье не рассматривается характер протекания аккуль-турационных процессов в среде китайских мигрантов на российском Дальнем Востоке во второй половине XIX - начале XX в., поскольку к их анализу уже неоднократно обращались исследователи [6, с. 69-82; 10, с. 291-312; 11, с. 141-152]. В целом я продолжаю разделять точку зрения о том, что в своей массе китайцы не стремились ассимилироваться в российском обществе и не были склонны к тесному контакту с ним, однако в последнее время моя убеждённость была существенно поколеблена архивными изысканиями при обращении к проблемам неформальной экономики. Адаптация китайских мигрантов в ино-культурном окружении на российском Дальнем Востоке во второй половине XIX - начале XX в. была успешной, но принимала своеобразные формы. И русские, и китайцы были нацелены на взаимовыгодное использование возможностей пограничного положения региона, а налаживание межкультурных связей наиболее активно шло в сфере неформальной экономики [12, с. 203-217; 13, с. 33-40].
Статья
подготовлена на основе доклада на Региональной научной конференции с международным участием «Диалог культур Тихоокеанской России:
межэтнические,
межгрупповые,
межличностные
коммуникации»,
проведённой
центром истории
культуры и
межкультурных
коммуникаций
ИИАЭ ДВО РАН 17
ноября 2015 г.
Данная статья, являясь продолжением этой темы, посвящена культурным брокерам - лицам, которые принадлежали одновременно двум культурам и выступали своеобразными посредниками между ними. Термин «культурный брокер» был впервые введён антропологами, которые наблюдали, как некоторые лица действовали в качестве посредников, переговорщиков, или посредников между колониальными правительствами и обществами, которыми они управляли. Существуют различные определения культурного посредничества. Одно из них гласит, что культурная посредническая деятельность является актом преодоления, связывая различные культуры, выступая посредником между ними с целью уменьшения конфликтов или производства изменения [15, 16].
Дальний Восток России, и в особенности города, во второй половине XIX - начале XX в. представлял собой регион непрерывных трансформаций - нестабильной социальной структуры и социокультурной среды - в силу целого ряда обстоятельств: с одной стороны, колонизация региона происходила одновременно с процессом модернизации Российской империи, в ходе которого изменения коснулись экономики, социальной структуры и политического пространства, с другой - пограничное положение региона и бурный приток мигрантов из сопредельных азиатских стран сделали его зоной культурного контакта.
В дальневосточном регионе в условиях непрерывного коммуникативного пространства представителей разных культур такие посредники формируются между двумя культурными пространствами - российским и китайским (но не только между ними). В качестве таких посредников можно рассматривать ряд должностных лиц (переводчики, полицейские приставы, заведующие китайскими кварталами и пр.), представителей иммигрантских сообществ (национальные общества, старшины, подрядчики, торговцы, прислуга и пр.), лиц, занимавшихся частной практикой (присяжные поверенные, писцы и пр.). В работе не ставится задача охватить весь круг таких посредников.
Важным элементом межкультурного взаимодействия является взаимное освоение языка или появление лиц, которые могли выступить в качестве посредников. Современники отмечали, что необходимость коммуникации приводила, с одной стороны, к упрощению русскими языка для облегчения понимания китайцами, с другой - к освоению китайцами языкового минимума, в результате формировался своеобразный русско-китайский жаргон [1, с. 117; 14, с. 69]. Китайцы, по отзывам современников, вырабатывали достаточно успешные стратегии адаптации в чужом социокультурном пространстве, в том числе и изучения языка [2].
Необходимость управления растущей колонией мигрантов вызывала появление структур и должностей, отсутствовавших в общеимперской практике управления. Региональная администрация постепенно приходит к пониманию необходимости планомерно формировать в регионе кадры чиновников, способных осуществлять управленческие функции в условиях межкультурного контакта, вербуя их как из российского, так и китайского населения. Важную роль в подготовке кадров со знанием китайского языка играл Восточный институт [5, с. 34-35].
Двигателем процесса формирования слоя профессионалов, способных действовать в условиях межкультурного контакта, была не только власть, но и население. Во многом благодаря частной инициативе в регионе создаётся сфера услуг по написанию прошений, подаче исков и заявлений, юридические консультации, помощи в суде для иммигрантов и населения в целом.
Должности переводчиков с китайского и маньчжурского языков впервые были введены в штате только образованной Амурской области в конце 1858 г. [3, с. 62]. В дальнейшем они появились и в Приморской области, их число быстро росло. Приведём лишь некоторые примеры введения должностей переводчиков в дальневосточных городах. Согласно штатам Владивостокского и Хабаровского полицейских управлений, утверждённых 8 апреля 1881 г., в Хабаровске вводилась должность переводчика китайского и маньчжурского языков с содержанием 1000 руб., а во Владивостоке выделялись 1500 руб. на наём переводчиков, писцов и канцелярские расходы [4, с. 13]. Согласно штату Владивостокского полицейского управления, утверждённому 10 февраля 1903 г., при управлении существовали должности трёх переводчиков с китайского, японского и корейского языков и шести толмачей при приставах (Российский государственный исторический архив Дальнего Востока - далее РГИА ДВ. Ф.702. Оп.4. Д.107. Л.233).
Кроме введения штатных должностей переводчиков региональная администрация последовательно пыталась выработать адекватный механизм управления иммигрантами, первоначально используя методы косвенного, а затем и прямого управления. Этот процесс смыкался со встречным движением: иммигранты вырабатывали механизмы адаптации в чуждом социокультурном пространстве в виде этнических сообществ и их лидеров в лице старшин, председателей или комитетов национальных обществ и пр.
Под давлением региональной администрации правительство принимало решения, способствовавшие формированию в регионе структур и компетентных управленческих кадров, способных функционировать в условиях межкультурного взаимодействия. Однако идея создания системы управления иммигрантами на практике воплощалась в своеобразной форме. Почему замыслы и действия региональной администрации не достигали результата? Для ответа на данный вопрос необходимо взглянуть на действия лиц, которые на местах должны были осуществлять контроль над китайскими мигрантами и/или служить посредниками в системе межкультурного взаимодействия.
Один из наиболее ранних выявленных в источниках примеров деятельности переводчика полицейского управления относится к ноябрю 1880 г. Китайский подданный Лю-чэн-хай в ноябре 1880 г. пожаловался военному губернатору Владивостока на незаконные действия переводчика, который требовал чрезмерную арендную плату, затем посадил его в карцер, не дав «времени запереть лавку». В результате у него пропали деньги, серебряные карманные часы, а возможно, и что-либо из «мелочного товара» (РГИА ДВ. Ф.77. Оп.1. Д.102. Л.5). Этот случай иллюстрирует использование в условиях межкультурного взаимодействия таких ресурсов, как минимальное знание китайского языка и должность переводчика для собственного обогащения. Кроме жалованья переводчик также собирал средства на своё со-
держание с китайцев по одному рублю с фанзы, получал денежные и иные подарки к праздникам, а также не гнушался поборами. Свои же прямые обязанности он исполнял не слишком профессионально: плохо владел китайским языком, путал владельцев фанз при взимании арендной платы и явно превышал пределы предоставленных ему полномочий (РГИА ДВ. Ф. 77. Оп. 1. Д. 102. Л. 5 об.-6). Конечно, мы должны допустить и возможность оговора Лю-чен-хаем переводчика, продиктованного личной обидой или желанием сместить его с должности.
В начале XX в. подобная практика становится настолько распространённой, что превратилась едва ли не в норму. В дальневосточных городах наблюдается формирование групп или тандемов из представителя принимающего общества, с одной стороны, и китайской общины, с другой. Каждая из сторон обладала определёнными ресурсами в рамках своего культурного пространства: «русские» - властными (должностями или социальными связями во властных структурах, обеспечивавшими прохождение необходимых бумаг, принятие решений), социальными (знаниями правил ведения делопроизводства и юридической практики, законов, языка и пр.), материальными (недвижимостью, финансами и пр.); китайцы - социальными связями и/ или властными полномочиями в китайской общине, знаниями (русского и китайского языков, норм поведения китайцев), материальными средствами.
Подобные межкультурные связи удалось выявить на материалах сохранившихся в РГИА ДВ дел по обвинению представителей полиции и региональной администрации в нарушениях по службе. В качестве примера формирования тандемов (или более широких союзов) здесь рассматриваются два дела с материалами ревизий, направленных на место Приамурским генерал-губернатором. Назовём их условно «дело Шкуркина» и «дело Ундрица». Местом действия являлся Владивосток, но подобные примеры можно было найти в любом дальневосточном городе. Эти дела показывают высокий уровень доверия среди участников групп, дружеские связи и использование ресурсов в виде занимаемых должностей, высоких покровителей и «ударных групп исполнителей». Под последним понимаются либо нижние полицейские чины, либо китайские десятники, выполнявшие «чёрную работу» - запугивание, избиения, аресты и пр.
В первом деле главными действующими лицами выступают П. В. Шкуркин, переводчик Дзан-джо-ва (Зан-джо-ви) и преподаватель Восточного института Ван (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 72об.-73, 75, 76). Павел Васильевич Шкуркин был назначен помощником полицмейстера Владивостока в 1903 г. в ходе реализации решения Приамурского генерал-губернатора об усилении рядов полиции выпускниками Восточного института [7, с. 255]. В его ведение были переданы китайские кварталы и в подчинение - китайские десятники во главе с Сун-жи-хио. Должности десятников были введены в 1900 г. (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 8, 74.). Ему оказывал поддержку полицмейстер города, полковник в отставке Владимир Иванович Андреев.
Делопроизводитель канцелярии Приамурского генерал-губернатора, надворный советник Василий Власьевич Перфильев, проводивший ревизию во Владивостоке, пришёл к выводу, что дело выплыло
наружу по причине внутренних распрей в полиции города. Первой стороной в конфликте выступал Шкуркин с упомянутыми сотоварищами, второй - пристав 2 полицейского участка В. О. Попов. Владимир Осипович (Иосифович) Попов, пристав 2 участка, коллежский регистратор, в деле иногда фигурирует как уже смещённый с должности, в Памятной книжке Приморской области на 1903 г. числится вр.и.д. пристава 2 участка, в 1908 г. - как пристав 3 участка Владивостока (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 76-6 об.) [8, с.27; 9, с.17]. Попов также не действовал в одиночку, у него были переводчик (китайский подданный Се-ю-шу), сподвижники среди полицейских чинов и выступавшие в качестве свидетелей китайцы. В материалах дела упоминается собрание на квартире Попова, где присутствовали чины полицейского управления - вр.и.д. канцелярского служителя Севастьян Дмитриевич Кривошея, столоначальник, коллежский регистратор Лука Андреевич Дубровинский, два китайца Ван-и-бын и Син-тен-и и другие лица (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 80) [9, с.27].
Второй полицейский участок Владивостока был основным местом сосредоточения иммигрантов в городе. Конфликт произошёл из-за «территории кормления» - перехода контроля над азиатскими кварталами от Попова к Шкуркину. В. В. Перфильев предполагал, что жалобы против Шкуркина и китайских десятников были инициированы Поповым, а на Попова - в свою очередь Шкуркиным (РГИА ДВ.Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 78 об.-79 об.). Попова не устроило либо решение начальства передать контроль над китайским населением другому лицу, либо отказ Шкуркина делиться барышами от контроля над притонами.
В. В. Перфильев пишет в своём отчёте по ревизии: «Если в настоящее время дело это вышло на свет Божий, то только потому, что чины полиции перессорились между собою. До назначения г. Шкуркина Помощником Полицеймейстера китайское населения Владивостока не выделялось в особую группу и находилось в ближайшем заведы-вании участковых приставов, по принадлежности, которые и собирали с него мзду. Больше всего китайцев находится во 2 полицейском участке, которым заведовал пристав Попов. С назначением Помощником Полицеймейстера г. Шкуркина и возложением на него заве-дывания всем китайским и корейским населением города (последнее распоряжение было сделано г. Губернатором только на словах), естественно, доходы приставов с китайского населения должны перейти к г. Шкуркину. Примириться с этим конечно было нелегко, и на этой почве и началась распря между наиболее энергичным из приставов и наиболее потерпевшим - г. Поповым и Помощ. Полиц. Шкуркиным. Сторону последнего принял, видимо, и Полицеймейстер г. Андреев. В результате начались доносы, но обе стороны вели дело так хорошо, что (при всём своём желании подвести друг друга под суд, ни та, ни другая не может представить документальных доказательств» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 78 об.-79).
В. О. Попова обвиняли в поборах с китайских банковок1 и опиеку-рилен. Расследование находилось в производстве у следователя 2-го судебного участка. «Дело это возникло случайно, по доносу, поданному Прокурору каким-то пропойцей отставным почтово-телеграф-ным чиновником Ермоленко». Основным доказательством выступала приложенная к доносу никем не подписанная «книжка, на китайском
2 Распространённое на Дальнем Востоке название китайских игорных заведений, по названию одной из китайских азартных игр.
языке, в которой перечисляются фамилии содержателей вышеуказанных заведений с отметкой, кто и сколько уплачивал приставленному Поповым сборщику, каковым будто бы состоял переводчик», китайский подданный Се-ю-шу. В ней содержались сведения, что за март (китайский) минувшего года было собрано с 32 заведений 2694 рублей. Перфильев был убеждён, «что донос Ермоленко на пристава Попова сделан не без участия, в той или другой степени, г. Шкуркина. С другой стороны, посланные в три инстанции жалобы Ван-син-фу и Фу-ту-на, ... есть результат мести г. Попова». При этом Перфильев не сомневался, «что оба эти взаимных доноса имеют под собой фактическое основание» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 78, 79).
П. В. Шкуркина, переводчиков и десятников обвиняли в присвоении средств во время обысков, терроризировании китайцев, незаконных арестах, бездействии (не боролись с бандами хунхузов, а покрывали их). Один из случаев, вменяемых жалобщиками Шкуркину, и послужил причиной ревизии.
2 октября 1903 г. китайцы Ван-чин-фу и Фу-тун, указавшие в качестве места проживания город Никольск-Уссурийский, написали жалобу на имя Наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке Е. И. Алексеева: «. 21-го июля сего года мы условились с китайскими подданными: Преподавателем Восточного Института Ван и Переводчиком Господина Помощника Полицмейстера Шкур-кина, Зан-джо-ви и ещё одним нам неизвестным молодым переводчиком и одним благонадёжным Китайским Купцом, которого имя тоже не знаем; собирать во 2-м и 3-м участках деньги за играющие 58 банковок, взимать с каждой банковки в сутки по 6 рублей, а также в обоих участках за опиекурение и за тайных китайских проституток 2500 рублей в месяц». За это «щедрое предложение» они должны были уплатить 12000 рублей, полиция же, согласно уговору, не должна была препятствовать как деятельности притонов, так и сборам с них денег, «потому что полученные деньги, мы внесём в ту же полицию» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 2). В дело якобы был посвящён даже военный губернатор области, который «передавал «заведование всеми азиатцами» им и «Помощнику Полицмейстера Шкуркину; который будет единственным над нами Начальником и ему мешать никто не будет» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 2-2 об.). Они надеялись, что «люди как Ван и купцы честные», и «согласились им уплатить 12000 рублей с тем, чтобы получившийся барыш делить пополам». 25 июля они объявили содержателям «банковок, опиекурилен и тайных проституток», что «они могут свободно играть, курить и содержать проституток». Однако в первый же вечер к «притоносодержателям, явились Околодочные Надзиратели с Городовыми и позабрали их в участки и привлекли к законной ответственности». Возмущённые «подрядчики» потребовали разъяснений от Вана и переводчиков, на что получили ответ, «что их барин ещё не совсем устроил это дело, и советовали подождать одну неделю». Так их кормили обещаниями под разными предлогами несколько недель, затем потребовали подарок - «из лисьих ног мех, 12 штук золотых часов и 8 браслетов» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 2 об.). Когда терпение китайцев закончилось, они попросили вернуть им 12000 рублей и «подарки», в случае невозврата угрожая обратиться в суд и представить «массу свидетелей», но угрозы противную сторону не испугали. Они «на это отве-
тили, что мы ничего не знаем, и у Вас нет никаких документов, кому деньги и подарки давали с того и получайте». 18 августа «горе-подрядчики» были арестованы переводчиком Чан-ша-юнъ с городовыми «в качестве хунхузов» и высланы в Чифу, где им «пришлось некоторое время безвинно пострадать», но затем они были оправданы и вернулись, чтобы обжаловать дело в суде. Жалобщики просили привлечь виновных к ответственности, а «Помощника Полицеймейстера Господина Шкуркина устранить от должности на время производства следствия; так как он может вредить в показаниях свидетелей; свидетели наши будут боятся и не покажут сущей всей правды» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 3).
Перфильев был уверен, что идея жалобы принадлежала Попову. Фигурировавшая в жалобе сумма не была, по его мнению, «чрезмерной», во время его ревизии ему неоднократно предлагали в уплату за разрешение деятельности банковок и опиекурилен от 15 до 20 тыс. руб. (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 79-80). Классический «развод», выполненный чинами полиции в компании с переводчиками в духе лучших традиций Остапа Бендера, впечатляет своими масштабами. Даже если предположить, что эта жалоба была оговором, придуманным Поповым, то сам факт такого «бизнес-проекта» говорит о возможностях существования подобных афер.
Нас интересуют в этом деле выясненные в ходе дознаний Перфильева личности переводчиков, составителей прошений и прочих акторов коммуникации, а также вырабатываемые практики и стратегии межкультурного взаимодействия.
По поручению и. д. Приамурского генерал-губернатора Н. П. Ли-невича В. В. Перфильев выехал для ревизии из Хабаровска во Владивосток 7 ноября 1903 г. Отправляясь в командировку, он предполагал, «что запуганное действиями полиции китайское население побоится откровенности не станет жаловаться открыто, ... не доверяя тем китайским переводчикам, которые могли быть предоставлены мне во Владивостоке местной полицией», и признал «соответственным взять с собою из Хабаровска двух китайцев, хорошо говорящих по-русски, на которых я мог бы положиться. Один из них, мелкий подрядчик, постоянно вращающийся в китайской толпе, близкий ей и притом имеющий во Владивостоке родственников, помог мне заручиться доверием простого рабочего элемента. Второй китаец, г. Кван-юн-пе, один из служащих г. Еохалина, командирован последним со мной по моей просьбе. Кван-юн-пе сослужил службу как посредник между мною и китайским купечеством». Он использовал ту же практику, что и проверяемые им чины полиции, что подтверждает её рутинный характер: взял с собой переводчиков, которые могли бы внедриться в местную китайскую среду и собрать необходимую информацию (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 72).
Ревизия Перфильева интересна также как пример практик служебных расследований - тайный сбор сведений через агентов, сохранение инкогнито ревизора, удаление объекта ревизии, чтобы он не мог оказывать давление на следствие и свидетелей. Губернатор по просьбе Перфильева отправил Шкуркина в командировку. Два китайца-переводчика собирали сведения, за которыми Перфильев приходил в условленное место - магазин одного из китайских купцов на
Светланской улице. Переводчики же должны были известить китайское население о приезде ревизора и удалении Шкуркина.
По дороге во Владивосток чиновник остановился в Никольске-Ус-сурийском для поиска написавших жалобу Ван-чин-фу и Фу-тун, но безрезультатно.
Во время расследования Перфильев получил ещё две жалобы - одну от Ван-вен-сяна на переводчика Дзан-джо-ва за вымогательство 20 рублей, другую от Чан-хо-шуна на Шкуркина - на захват при обыске 3800 рублей и высылке брата. Оба прошения были написаны тем же почерком, что и прошение наместнику, инициировавшее ревизию. Податели прошений указали на личность, писавшую их. «Таковым оказался некто Розен, датский подданный, спившийся и опустившийся полуинтеллигент, служивший одно время писцом у Пристава 2 уч. г. Владивостока Попова, специально занимающийся писанием прошений и жалоб для темнаго безграмотнаго люда. Он подтвердил, что прошения Ван-чин-фу и Фу-туна писаны действительно им в Никольске-Уссурийском, куда он иногда выезжает специально для заработка по писанию прошений, в одной из китайских гостиниц. Относительно личности жалобщиков Розен отозвался полным незнанием, прибавив, что он и не интересовался ими, так как прошений приходится писать много» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 73).
В этом деле настораживает и кажется неслучайным знакомство Розена с Поповым, что можно рассматривать как свидетельство возможной фальсификации обвинений в адрес Шкуркина, однако в ходе расследования Перфильев искал доказательства их правдивости, а не опровержения.
В ходе подобных расследований фамилии таких писарей чаще остаются за кадром, китайцы обычно отказываются их называть. Этот и другие примеры подтверждают формирование в регионе группы профессиональных составителей прошений для неграмотных и малограмотных слоёв населения, несведущих в юридических тонкостях. Мы можем предположить, что китайцы на ломаном русском языке объясняли писарю обстоятельства дела, а тот уже излагал его в той форме, в которой считал наиболее подходящим подать его, чтобы оно возымело своё действие. Какие-то нюансы он мог привнести и от себя. Такие лица, очевидно, обладали знаниями правил составления прошений, их стилистики и лексики, разбирались в хитросплетениях местной власти и в механизмах воздействия на чиновников.
Ряд письменных и устных жалоб, а также проведённых Перфильевым по ним дознаний вскрывали незаконные действия Шкуркина и китайских десятников, которые во время обысков и облав в тайных притонах изымали не только незаконные предметы - трубки для курения опиума, карты, но и вещи и деньги обыскиваемых. Шкуркин позиционировал себя как ярый борец с притонами. В ходе допроса эти действия он ставил себе в заслугу, как борьбу с притонами, отрицал изъятия крупных сумм денег, а жалобы, по его мнению, были вызваны недовольством преступников (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 73-73 об., 74).
Следующее прошение, полученное ревизором по почте и подписанное семью якобы китайскими купцами, также касалось незаконных действий вышеуказанных лиц, «которые будто бы своими на-
силиями и беззакониями совершенно терроризировали китайское население города». Перфильев проверил «жалобу опросом представителей наиболее известных торговых китайских фирм», но те заявили, что фамилии подателей прошений им неизвестны, а сами они в этом участия не принимали, но подтвердили изложенное в прошении, заявив, «что полицейские десятники из китайцев, в настоящем их составе, действительно не удовлетворяют своему назначению, так как грабежи, убийства и другие преступления среди китайского населения остаются не открытыми, а с другой стороны в городе среди китайцев ходит много слухов и жалоб, что сами десятники обижают мирных китайцев». По их словам, десятники введены во Владивостоке уже три года, с согласия местного китайского купечества, и содержатся за его счёт; первые десятники были назначены по выбору самих купцов, а теперь полиция их меняет по своему усмотрению. Существование полицейских десятников из китайцев они признают желательным и на будущее время при условии, чтобы выбор их производился самими купцами, а не полицией (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 74).
Это служит свидетельством ещё одной возможной причины конфликта - Шкуркин не только занял нишу прежде подведомственную Попову, но и увёл из-под контроля верхушки китайского общества китайских десятников. Неудивительно, что это вызвало протест «потерпевших». В этом деле нельзя отрицать наличие конфликта интересов и заинтересованности обратной стороны в устранении Шкурки-на, и вероятности использования для этой цели оговоров, клеветы.
Ключевой вопрос в этом деле - был ли произвол и коррупция со стороны Шкуркина и Попова - мне кажется, с достаточной уверенностью и доказательной базой разрешить невозможно. Все обвинения в адрес и той, и другой стороны могут быть в равной степени правдой и оговорами. Единственным убедительным аргументом является тот факт, что если бы нечего было делить или барыши были бы мизерными, то вряд ли бы разгорелась такая борьба группировок. Если исходить из этого посыла, то можно допустить, что обе противоборствующие группы были фактически группировками организованной преступности - мафиозными структурами, кормящимися за счёт «крышевания» нелегальных притонов.
Перфильев был уверен, что коррупция пустила глубокие корни во Владивостокской полиции и является фактически неистребимой: «. взяточничество Владивостокской полиции по отношению к китайскому населению не представляет из себя что либо новое; несомненно, оно существует издавна, и главным источником его служат китайские игорные дома (банковки), опиекурильни и китайские дома терпимости. Почва для взяточничества здесь самая обширная и при том совершенно безнаказанная, т.к. никто из содержателей этих заведений не решится идти жаловаться, тем более что к поборам власть имущих китаец привык с колыбели и считает это в порядке вещей. С другой стороны, все эти заведения составляют необходимость для рабочего китайскаго населения, почти равносильную органической потребности. Китаец кроме того по природе спекулятор и торгаш; жажда быстраго обогащения возможность каковаго дают эти заведения, - это мечта каждаго китайца. - Несколько почтенных китайских купцов мне не без основания сказали, что с купцов полиция взяток не берёт, ибо это опасно, а с банковок и опиекурилен будет брать всегда,
пока существование их не будет легализировано в той или иной форме. Не будут пользоваться высшие чины, будут брать низшие - городовые и десятники, т.к. соблазн слишком велик, обеспеченность же чинов полиции далеко не завидна, исключая разве полицмейстера и его помощников. Самый же род службы по полиции таков, что люди щепетильные не идут на неё, или же представляют весьма редкое исключение» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 534. Л. 81 об.-82).
Второе дело связано с деятельностью чиновника более высокого уровня. Его обстоятельства частично изложены в предыдущих работах [13, с. 33-40]. Главным действующим лицом в нём выступал чиновник Приморского областного правления Густав Густавович фон Ундриц, как и П. В. Шкуркин, офицер, окончивший Восточный институт. Здесь мы также видим успешно действовавший тандем. Компаньоном в делах и посредником в сношениях с китайским населением был переводчик Сун-фу-цин. Дело открылось в ходе работы Комиссии для обследования «жёлтого и еврейского вопросов», направленной приамурским генерал-губернатором Н. Л. Гондатти во Владивосток в январе 1914 г. (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 910. Л. 30-41). Уже на месте члены комиссии получили жалобы от китайских подданных Лян-вен-цзы и Чи-сян-ге на незаконные действия Ундрица. Во время дознания просителей член комиссии, старший помощник делопроизводителя, коллежский секретарь Л. Г. Ульяницкий выявил подробности деятельности Ундрица на его посту. Он умело пользовался близостью и доверием военного губернатора Приморской области М. М. Манакина (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 910. Л. 31об).
Комиссией были собраны многочисленные свидетельские показания как проживавших во Владивостоке китайских подданных, так и россиян - предпринимателей, служащих, полицейских чинов и пр. Они свидетельствовали, что Ундриц получал взятки от китайцев, установил регулярные поборы с предпринимателей, китайского общества, используя своё служебное положение, бесплатно питался в ресторанах, кафе-шантанах и пр. (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 910. Л. 38-40). Бывший переводчик при военном губернаторе Приморской области Сун-фу-цине не только выступал посредником между Ун-дрицем и китайцами, но и владел банковкой в центре города на углу Алеутской и Светланской улиц, где китайцы проигрывали большие суммы, которые «подельники» делили между собой.
Согласно материалам дознаний, Г. Г. Ундриц обложил поборами содержателей тайных притонов - домов терпимости, банковок, опи-екурилен, а также предпринимателей - владельцев и арендаторов домов, в которых располагались эти заведения - вне зависимости от национальной принадлежности. Если же кто-либо из них отказывался платить, когда в ходе полицейской облавы выявлялись нелегальные заведения, на владельцев или арендаторов домов, в которых располагались эти заведения, либо налагались штрафы, либо они высылались на родину. При этом чиновник принимал все меры, чтобы постановления о наказаниях принимались и исполнялись в кратчайшие сроки. В случае же, если полиция выявляла нарушения у тех предпринимателей, которые исправно платили Ундрицу, в Областном правлении либо «терялись» полицейские протоколы, либо исполнение постановлений затягивалось, приурочивалось к торжественным датам и снималось. Здесь мы видим использование стратегий, подобных выра-
ботанным Шкуркиным, но в несколько иных юридических условиях и с использованием более высокого положения Ундрица в иерархии местной власти.
Но главным «достижением» чиновника было установление контроля над Китайским обществом, он фактически управлял его деятельностью, используя в своих целях. Ундриц совместно с переводчиком убедил комитет общества «осуществить смену всего состава должностных лиц Общества, нежелательных ему» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 910. Л. 34 об.-35.), после чего наладил эффективный механизм увода от ответственности нарушителей закона, «исправно субсидировавших» чиновника, отпуская их на поруки по просьбе китайского общества.
Согласно показаниям А. Н. Занковского, четыре года прослужившего секретарём Китайского общества, тесное взаимодействие китайского общества с чиновниками областной администрации существовало и до Ундрица. Китайское общество, кроме заявленных в уставе целей, и до него занималось установлением неформальных контактов с чиновниками областной администрации, решая проблемы «щекотливого характера», как например - «высылка и возвращение китайцев, содержание опиекурилен и банковок, уплата или уменьшение до минимума разного рода административных штрафов, о келейной ликвидации и сокрытии разных преступных деяний, о даче взяток административным лицам». Эти вопросы общество решало не официальным путём, а при посредстве переводчиков (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 910. Л. 34.). Эти показания свидетельствуют о долговременном существовании и потому уже рутинном характере неформального взаимодействия китайского сообщества и представителей региональной администрации.
А. Н. Занковский также указал, что эту деятельность удалось приостановить «только с приходом к управлению краем Гондатти», однако после его отъезда в шестимесячный отпуск влияние на общество приобрели «переводчик губернатора Сун-фу-цин, переводчик китайского общества Ли-цзы-цзунъ и бывший чиновник особых поручений Ундриц, связанные общей дружбой ещё со времени их совместной службы в Мукдене» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 4. Д. 910. Л. 34 об.). Здесь мы видим ещё одного китайского переводчика - компаньона Ундрица - и подтверждение тесного общения и давних связей этой компании.
Для современников роль таких агентов коммуникации - переводчиков - не была «тайной за семью печатями», некоторые чиновники уведомляли вышестоящее начальство о недопустимости использования переводчиков из китайцев на русской службе. В частности, вышеупомянутый А. Н. Занковский указывал на порочность такой практики, ибо она позволяет китайцам обзаводиться личными знакомствами и связями, включая высокопоставленных покровителей, становиться «посредниками в делах подкупа лиц, мало обеспеченных жалованьем, из состоящих на службе» (РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 718. Л. 3 об.). Парадоксально, но, несмотря на существование в регионе в начале XX в. уже значительного числа русских, владевших китайским языком, для заполнения должностей переводчиков, местные полицейские управления предпочитали нанимать на эти должности китайцев, мотивируя более низкой оплатой их труда. Вероятно, не
только это было причиной. У них были и другие преимущества - более высокий уровень доверия и наличие связей внутри китайской общины, больше возможностей для сбора информации, а вероятно, и формирования преступных группировок.
Таким образом, в начале XX в., когда в регионе в условиях межкультурного контакта сформировались основы иммиграционной политики и системы управления иммигрантами (нормативная база, специальные административные структуры и должности), сохранялась сфера неформальной экономики, плохо поддающаяся контролю региональной администрации. С одной стороны, региональные власти пытались выстроить адекватную систему управления иммигрантами и пытались изменять нормативную базу в ответ на новые вызовы, с другой - действия отдельных посредников приводили к использованию созданного механизма управления для извлечения личной выгоды, а каждое изменение законодательства приводило к изобретению новых обходных манёвров. Китайские мигранты воспроизводили в регионе привычный образ жизни и развлечения, находившиеся вне закона на российской территории (опиекурильни и игорные дома). Именно они стали благодатной почвой, где процветали поборы местной полиции и представителей региональной власти разного уровня. В регионе постепенно сформировался слой культурных брокеров - своеобразных посредников из числа китайцев и русских, адекватно действовавших в чужой культурной среде.
Региональная администрация пыталась использовать для контроля колонии мигрантов посредников из китайцев - переводчиков, председателей национальных обществ, старшин и пр. - лишь как исполнителей, не передавая им властных полномочий, однако те, получая соответствующие должности, в глазах китайской общины фактически обретали такие полномочия, ибо это резко повышало их статус и расширяло возможности решения проблем как формальными, так и неформальными способами. Довольно часто такие посредники создавали своеобразные и весьма продуктивные симбиозы. Русские посредники помогали китайцам адекватно действовать в русской среде. Весьма показательна в этом плане широко распространившаяся среди китайцев практика обращения с жалобами к «начальству» от представителей региональной администрации вплоть до самого высокого уровня власти - императора. Китайские же посредники помогали русским контролировать иммигрантов и использовать возможности китайской среды, они собирали информацию, подавляли недовольство, способствовали расследованию преступлений и снижению уровня уличной преступности, не входящей в сферу контроля организованных группировок и пр.
Рассмотренные в статье случаи демонстрируют повторяемость одних и тех же механизмов формирования тандемов или групп, где каждая из сторон - представителей разных культур - использует ресурсы - должности, знания языка, правовых норм и возможных лазеек в законодательстве, связи в своей среде - для получения незаконных доходов и быстрого обогащения, а также показывают, как реализация властных решений опосредована «человеческим фактором» и часто сводится «на нет». Они демонстрируют налаживание тесных (возможно, даже дружеских) связей между представителями разных культур, высокий уровень доверия между ними.
Литература
1. Даттан А. В. Исторический очерк развития Приамурской торговли. - М.: б. и.,1897. - 192 с.
2. Дальний Восток. Владивосток. 1895. 16 апр.
3. Дальний Восток России в материалах законодательства. 18561861 гг. - Владивосток: РГИА ДВ, 2002. - 234 с.
4. Дальний Восток России в материалах законодательства. 18811889 гг. - Владивосток: 2005. - 258 с.
5. Еланцева О. П., Трубич О. А., Лю Лицю. «Научить слушателей говорить, читать и писать по-китайски»: записки профессоров китайской словесности Восточного института А. В. Рудакова и П. П. Шмидта (1915 г.) // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. 2015. № 4. С. 34-40.
6. Нестерова Е. И. Китайцы в Приморье: некоторые аспекты социальной адаптации (конец XIX - начало XX в.) // Адаптация этнических мигрантов в Приморье в XX в. - Владивосток. 2000. - С.69-82.
7. Нестерова Е. И. Русская администрация и китайские мигранты на юге Дальнего Востока России (вторая половина XIX - начало XX вв.). - Владивосток: Изд-во ДВГУ, 2004. - 372 с.
8. Памятная книжка Приморской области на 1903 год. - Владивосток: б. и., 1903. - 260 с.
9. Памятная книжка Приморской области на 1908 год. - Владивосток: б. и., 1907. - 209 с.
10. Позняк Т. З. Иммигранты на российском Дальнем Востоке во второй половине XIX- начале XX вв.: выбор модели адаптации // Археология и культурная антропология Дальнего Востока. - Владивосток: ДВО РАН, 2002. - С. 291-312.
11. Позняк Т. З. Аккультурация китайских и корейских иммигрантов и отношение российского общества и власти // «Мост через Амур». Внешние миграции и мигранты в Сибири и на Дальнем Востоке: Сб. мат. межд. иссл. Семинара. - М.: Иркутск: Наталис, 2004. - С. 141-152.
12. Позняк Т. З. Формальные и неформальные экономические практики иммигрантов на российском Дальнем Востоке (вторая половина XIX - начало XX в.) // Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири. Рубежи XIX - XX и XX XXI веков. Сб. науч. ст. Науч. ред. В.И.Дятлов. - Иркутск: Оттиск, 2010. - С. 203-217.
13. Позняк Т. З. Китайские иммигранты и принимающее общество: парадоксы межкультурного взаимодействия на российском Дальнем Востоке во второй половине XIX - начале XX в. Проблемы межэтнического взаимодействия на Дальнем Востоке России: история и современность. Сб. науч. тр. по итогам работы региональной научно-практической конференции. 23-24 сентября 2011 г. - Хабаровск: Изд-во ДВГГУ, 2011. - С. 33-40.
14. Шрейдер Д. И. Наш Дальний Восток. - СПб.: б. и., 1897. - 468 с.
15. Between Indian and White worlds: The cultural broker. M.C. Szasz (ed.). Norman, OK: University of Oklahoma Press, 2001.
16. Jezewski M. A., Sotnik P. The rehabilitation service provider as culture broker: Providing culturally competent services to foreign born persons. Buffalo-NY: CIRRIE 2001.
