Культурное наследие и формирование идентичности Текст научной статьи по специальности «Прочие социальные науки»

Сер. 6. 2009. Вып. 2

ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

А. А. Никонова

КУЛЬТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ И ФОРМИРОВАНИЕ ИДЕНТИЧНОСТИ

Человек приходит в этот мир, чтобы повторить путь нескольких тысяч предшествующих поколений. С первых шагов и с первых слов он учится считывать культурные смыслы, он учиться ходить «след в след», чтобы стать одним из Homo Sapiens Sapiens. Но повторение/обучение не есть тождество, в этом процессе становления через целое человек обретает свою индивидуальность, становясь Я-центром. Повторение опыта прошлого сопряжено с постоянным стремлением к отклонениям и в пределе к отпадению от культурного целого, поддерживаемого структурами изоморфности фило- и онтогенеза. Но прежде чем отпасть, надо научиться через парсипацию к культурному коду определять границы эйдоса своей культуры. Под культурным кодом, позволяющим, как и генетический код для биологического вида, осваивать пространство бытия, мы будем понимать всю целостность наследия человеческой культуры, «ядро культуры».

Культурная и историческая ценность наследия прошлого при созерцании находится на определенной временной дистанции по отношению к зрителю. Вместе с тем, своей предметной, мемориальной стороной ценность видима и обозрима в настоящем времени, она направляет и определяет проективную функцию культуры. Это не просто иная культурно-историческая ситуация, а ситуация, моделирующая несколько временных и пространственных пластов-наслоений, одновременно изменяющая статус прошлого. Особенности культурно-исторических периодов формируют как границы, так и сущностные константы различных культурных сред. Происходит это в силу значительного отрыва механизмов памяти от культурного ядра и процесса актуализации наследия в современных формах репрезентации. Фигуры прошлого стали иными, они трансформировались в память-образ. Следовательно, намечаются принципиально новые аспекты изучения всей сферы культурного наследия, прежде всего связанные с процессом «виртуализации» в информационных сетях, с их влиянием на ценность наследия и его роль в устойчивом развитии социума. Думается, что в силу этих обстоятельств нуждается в уточнении круг дефиниций, связанных с данным феноменом. К ним мы можем отнести такие понятия, как «культура», «культурное наследие», «культурные ценности», «культурная память», «историческая память», «традиция», «памятник». Рассмотрение каждого из сопредельных понятий дает нам возможность локализовать сущностные характеристики культурного наследия.

Наследие органично входит в суперсистему культуры, являясь, с одной стороны, набором характеристик и способов рассмотрения самой культуры, с другой стороны — ее своеобразной «памятью». И если культура возобновляет, производит, воспитывает, обучает, формирует и готовит, развивает способности, учит правилам следования, нормам, образцам, то память культуры, локализуясь в культурном наследии, формирует культуру памяти не только как результат присвоения, но и как особый феномен утрат и забвения. Присвоение и делание (производство) — две стратегии наращивания культурного ресурса, определяемого как метасистема предшествующего опыта, формирующего множество инструментов

© А. А. Никонова, 2009

воспроизведения образцов поведения. Матрицы поведения в свою очередь определяют модальность индивидуальной идентичности. Культура и возникает на «образцах» тогда, когда происходит осознание своей принадлежности к ней, т. е. к культурной идентичности.

Таким образом, создается система взаимосвязей между культурой, наследием и информацией, функционирование которой и позволяет воспроизводить и совершенствовать достижения культуры для новых поколений человечества. Но потрясения и утраты, свершившиеся в XX в., привели к слому выработанных веками способов передачи от поколения к поколению культурно-исторической памяти, сместили доминанту передачи информации прошлого в практике ее перераспределения. Эти потери, часто невосполнимые в культурном наследии, предопределяют сегодня необходимость поиска иного метода изучения и понимания культурного наследия в формировании единства смыслового поля культуры.

Если мы обратимся к существующим определениям, то обнаружим, что «культурное наследие» определяется как:

• общее достояние человечества;

• область самоопределения человеческой идентичности;

• особая часть культурной памяти, которая отделяется от практик, но сохраняется как наследие предков, имеющее непреходящее значение для всех последующих поколений;

• осознанность нашего отношения к прошлому;

• совокупность связей, отношений и результатов духовного производства прошлых исторических эпох1;

• предмет или понятие, имеющее эстетическое, историческое, научное или духовное значение (кодекс музейной этики ЮНЕСКО (2006г.));

• целая система материальных и интеллектуально-духовных ценностей, созданных и сохраненных предыдущими поколениями2.

Из указанных определений можно выделить три концептуальных поля: культурная память, система ценностей, типы идентичности человека, — которые и формируют весь спектр исследовательских стратегий при определении данного феномена. Одним из самых распространенных подходов является практический, демонстрирующий взгляд с точки зрения правовых и имущественных отношений в обществе. Для этой группы определений характерно исследование внутреннего состава наследия, но при этом на второй план отступает характеристика его роли как фактора социально-экономического развития, объекта политики, следовательно, системы всех внешних взаимосвязей. Практический подход предопределяет экономический: понятийный аппарат связан с проблемами и перспективами использования наследия в качестве ресурса для экономического развития, туризма и т. д. Социокультурный подход базируется на рассмотрении прошлого как ресурса развития общества, включая не только экономические, но и широкий круг социальных и гуманитарных аспектов. Быстрый рост информационных технологий формирует информационный подход к терминологии, который отталкивается от анализа существующей взаимосвязи между культурой, наследием и информацией, рассматривая ядро культуры как особый информационно-культурный феномен. Таким образом, сложившаяся социокультурная практика позволяет исследователям наметить приоритетные направления в изучении наследия, опираясь в большей мере на практику сохранения предметного мира прошлого. Однако на наш взгляд, такой подход снижает поле актуализации

культурного наследия как базисного феномена культуры, поскольку интерес к культурному наследию локализуется лишь в конкретных областях сохранения материальных объектов, что позволяет говорить о необходимости тщательного исследования и структурирования культурных ценностей при осмыслении наследия как общего достояния человечества. Поэтому степень исследовательской полноты на современном этапе недостаточна, она не может быть компенсирована отдельными (хотя и значительными) трудами практиков. В таком случае, казалось бы, перспективным должен быть культурологический подход, который рассматривает культурное наследие как совокупность результатов материального и духовного производства прошлых исторических эпох, а в более узком смысле — как сумму доставшихся человечеству от прошлых эпох культурных ценностей, подлежащих критической оценке и пересмотру, развитию и использованию в контексте конкретно-исторических задач современности3. Однако и он не раскрывает всю сложность и амбивалентность исследуемого феномена.

Культурное наследие структурно неоднородно: у него есть внутреннее ядро — это традиция (или ценностные доминанты наследия) и внешние слои (периферия), включающие новые практики актуализации культурного наследия, не получившие еще полноту ценностного осмысления. Внутреннее ядро всегда сокрыто, трудно для усмотрения и понимания. Традиция сообщает всему культурному наследию необходимость развития особых практик хранения и сбережения, но одновременно — распыления или энтропийного растрачивания и консервативного окостенения, что стимулирует обратные усилия по восстановлению связи с утраченным и неизбежную разнонаправленно сть таких действий. Поэтому для повседневного взгляда социума культурное наследие предстает лишь своими внешними сторонами — материальным воплощением, памятниками или объектами культурного наследия (ОКН). Оппозиция «внешнее — внутреннее» несет в себе еще и аксиологический смысл: внутреннее ценнее внешнего. Исследователь же по отношению к наследию занимает всегда взгляд внешний, поэтому суть предмета культурного наследия искажается (особенно в практиках, вбирая в себя постороннее, включая в себя и профанное, и сакральное, главное и второстепенное), что приводит к реструктуризации смыслового поля. В данном ключе наиболее результативным является рассмотрение культурного наследия с позиций философии культуры, позволяющей выявить имманентные структурные характеристики «ядра культуры». Тогда культурное наследие может быть определено как предельная категория, т. е. понятие, назначение которого состоит в том, чтобы наметить определенный подход, взгляд на сущее, во всех его составляющих и состояниях. В то же время категория культурного наследия может быть рассмотрена как телеологическая категория, поскольку оно связано с решением неких задач и преложением усилий по реализации некоего замысла. Включенность объектов жизненной среды (наследия) в мир субъекта переживается, рефлексируется, в результате происходит его эмоциональная идентификация со средовыми объектами, они становятся значимыми, ценными, «своими». Полнота и самодостаточность, беспредельность культурного наследия позволяют рассматривать данную категорию как универсальную. Одно из измерений, в котором, как и во всех других, беспредельно культурное наследие, есть измерение времени. Радикальное возрастание объема инноваций и просто информации, приходящихся теперь на жизнь одного поколения, приводит к тому, что традиционный опыт сохранения самотождественности во времени уже не срабатывает. Становится сложным не только подразделение старого и нового, но и вычленение прошлого из общей истории. Происходит это потому, что процесс накопления новых культурных объектов заметно

опережает возможности и отдельного, и коллективного субъекта. В то же время связь между разделившимися субстратами никогда не утрачивается полностью и безвозвратно. Применительно к человеку это означает, что, родившись в обществе с определенным культурным наследием, традицией, он, несмотря на все усилия и стремления к новациям, никогда полностью не порывает с ней. Иными словами, выработка адекватных стратегий не столько сохранения, сколько актуализации культурного наследия зависит от определения онтологических оснований самих памятников культуры. Вырабатывается «обратная перспектива» раскрытия феномена наследия через изучение его смыслопорождающей функции в современном обществе. Основные процессы разделения (дифференциации и диверсификации) иерархических структур культурной памяти осуществляются уже в профанном пространстве, десакрализирующем традицию.

Одновременно осуществляется инструментализация культурного наследия в результате доминирования различных профанных практик, которые замыкаются на проблеме сохранения материального предмета, или памятника. Понятие «памятник» следует рассматривать как часть феномена «социальная память», как «социальную память», воплощенную в артефактах и текстах. Помимо понятия «социальная память», в философской литературе можно встретить в таком же или близком значении термин «историческая память». Феномены подлинности и историчности, имманентные исторической памяти, качественно различны в силу их происхождения. Подлинность — это субстанциональная часть памятника-предмета, без которой он не может существовать. Историчность появляется под воздействием закономерных и случайных факторов в судьбе предмета-памятника и образуется в результате как естественных процессов (старения, перерождения, изменения в историческом восприятии), так и в результате сознательного вмешательства человека. Онтологическая полярность феноменов подлинности и историчности разрешается в акте восприятия как памятника прошлого, причем, многое зависит от того, какая гносеологическая модель знания и какие эстетические нормы господствуют в данном культурном контексте. Однако сегодня выявление и сохранение подлинности памятника истории и культуры не является главной целью современной культурохранительной деятельности. То, что для ученых, специалистов выступает в качестве объекта познания, а следовательно, может именоваться памятником, для других является объектом сакральной истории, фактом внутренней духовной жизни, имеет определенное практически-духовное значение, выступает как «традиция».

Поэтому категория «наследие» более емкая, чем «памятник». Памятник подразумевает ориентацию на сохранение памяти о прошлом, на воспитание; наследие же есть то, что передали потомкам предки, но передали не просто на сохранение, но и для использования и приумножения. Они различаются по внутренней установке. Границы топик разомкнулись, и произошла редукция их замкнутых первоначальных смыслов подлинности и историчности. Эти изменения хорошо иллюстрируют современные многочисленные практики воссоздания монастырей и храмов.

Культурное наследие не может существовать вне ценностей, присущих данному обществу, в связи с чем аксиологическая трактовка наследия является более приоритетной. С начала XX в. формируется ценностно-гносеологический подход к наследию, рассматривающий памятники (движимые и недвижимые) в виде некоей ценности, способствующей освоению прошлого, или источника нового знания, исполняющего роль пособия в воспитательных и образовательных целях. Именно с утверждением гносеологического подхода к наследию в большинстве правовых документов стран мира

появилось упоминание о ценностном характере памятников. Гаагская конвенция впервые ввела в международные отношения понятие «культурные ценности», конкретизировала его содержание и условия применения. К культурным ценностям Конвенция относит все их виды независимо от происхождения (национального или иностранного), формы собственности и положения владельца. Единственным критерием, согласно данному документу, в определении ценности памятника может служить лишь степень значимости данного вида культурного наследия для культуры каждого народа. Тем самым признается национальный приоритет при оценке важности культурных ценностей в качестве объекта международной защиты. В то же время для выделения реальных ценностей следует ввести дополнительный параметр, который должен быть соотнесен с общественным характером ценности. Для этого необходимо подтверждение наличия общественного интереса к значительной части объектов культурного наследия, который проявляется, прежде всего, в практиках трансляции прошлого. Проблема трансляции культурных ценностей может быть рассмотрена как многофункциональная и открытая система с двумя типами связей. Первый тип характеризуется практической деятельностью социальных институтов, которым общество делегировало данные функции (музеи, архивы, библиотеки, научные институты), и выражается в конкретных формах — печатных трудах, экспозициях, формах обслуживания массового потребителя. Вероятно, в этих случаях возможно констатировать действие общих законов потребительского рынка. Спрос рождает предложение, многопрофильность услуг, доступность товара, рекламу (для музеев — попу-ляризаторство). Так, для музеев этот тип соотносится с выставочной деятельностью и издательской, как научно-исследовательской, так и образовательно-воспитательной (учебные курсы, практики). Второй тип трансляции культурных ценностей (символико-сущностных) связан с традиционными формами духовных практик, семейной, социальной памятью, национальной и исторической самоидентификацией. Формы проявления этого типа трансляции разнообразны и связаны с общим уровнем развития культуры в тот или иной исторический период. Осмысление явлений трансляции традиции только с антропологической точки зрения затруднено, поскольку она имеет синтетическую структуру и в чем-то сродни художественному творчеству. В результате насущным для культурной трансляции становится закрепление нового типа памяти-образа, своеобразное разыгрывание образов прошлого и априорная эпистемологическая несводимость памяти и истории. Стратегии формирования стабильности социума через сохранение культурного наследия позволяют сохранить традиции многонациональной культуры. Все исследователи отмечают необходимость актуализации ценностных характеристик культурного наследия для восполнения различных типов идентичности, как индивидуальных, так и коллективных. Однако в большей мере поддерживается направленность на изучение истории и культуры иных народов, а знание своей культуры отходит на второй план. Опыт, «удачный» или нет, оставляет после себя устойчивые следы и закрепляется в поведенческой памяти сообщества. Следует отметить, что само знание опыта прошлого может как для индивида, так и для коллектива существовать отстраненно, соотносясь лишь с соответствующими институтами (школами, вузами, музеями, библиотеками) и поэтому выпадая из реальной жизни. Наметившийся разрыв в преемственности провоцирует конфликтные ситуации в обществе, осуществляющем поиск путей восполнения и возврата к целостности культурного самосознания. Гарантом формирования национально-культурной идентичности как «сохраняющейся в своей индивидуации сущности» может быть только включение ее в общее культурное наследие через практики природнения, когда «жизненные истории»

каждого будут переплетаться с другими, по определению П. Рикера, в «повествовательной идентичности» национального сообщества. Осмысление культурного наследия как целостности и включенность в него объективно фиксируют качество самотождественности личности и целостность образа мира и человека. Когда же субъект не способен выстроить четкую картину мира ввиду оторванности от «культурного ядра», он впадает в состояние инверсии, которая и провоцирует кризис идентичности. В условиях кризиса идентичности теряется или деформируется социальная модель поведения индивидов и социальных групп, происходит упрощение мотивации, с одной стороны, ее усложнение в связи с частичной переориентацией на нетрадиционные цели и ценности — с другой. Инструментальность стратегий сохранения делает в первую очередь индивидуальную память поверхностной, быстро стирающейся.

В современной культуре можно выделить несколько типов идентичности и соответственно различные типы культурного наследия. Каждый из этих типов характеризуется соотношением значений по двум векторам: отождествленность/дистанцированность с историческим духовным прошлым и осознанность/неосознанность его воспроизводства в средствах и языке современной культуры. Каждая позиция в этих парах значений определяется как активность или пассивность двух субъектов этого отношения — духовной традиции и человека как носителя определенного типа сознания. Многие исследователи считают, что кризисы индивидуальной идентичности часто вызываются кризисом коллективной идентичности. Так, Э. Эриксон в своих исследованиях отмечал, что «нельзя отделить кризис идентичности» отдельного человека от современных ему исторических кризисов, поскольку они взаимосвязаны. «Говоря о „кризисе идентичности" у молодежи, иногда забывают, что формирование идентичности, хотя и носит в юности кризисный характер, в действительности является проблемой смены поколений. Старшее поколение в какой-то степени пренебрегло своим долгом и не предложило молодежи сильных идеалов»4. Но меньше внимания уделяется проблеме взаимоотношения индивидуальной и коллективной идентичности. Как справедливо замечает В. Хёсле, «поскольку моя самость в значительной мере сформирована моим прошлым, забвение прошлого затрудняет понимание собственной самости и идентификацию с ней: реакции самости становятся сюрпризом для Я»5. Таким образом, самость остается непонятной для «Я», и это не может быть основанием для разумной идентичности. В результате мы вправе говорить о том, что культурное наследие как ценностная часть культурного ресурса в большей мере связано с формированием индивидуального самосознания/идентичности, чем коллективного. Возможность «забвения», отталкивания от сферы смысловых систем высокой ценностной значимости (культурного ядра), преступить конвенциональную норму, «распустить себя» и есть причина мнезического парадокса (потери памяти). Таким образом, распад целостности опыта прошлого и утрата первоначальной самовоспроизводящей функции культурного наследия обусловлены нарушением связи между базовыми характеристиками индивидуальной и коллективной идентичности. Коллективная идентичность форсируется различными иституциональными формами видимой части культурного наследия (музеями, мемориальными местами, школами, библиотеками и т. д.), в то время как индивидуальная идентичность еще сохраняет связь с духовными практиками. Именно поэтому возможный выход из сложившейся ситуации видится некоторым исследователям в необходимости связать институциональные практики трансляции прошлого с духовной традицией. Но формы трансляции духовной традиции принципиально иные. Отсутствие духовного начала и, как следствие, угасание личной заинтересованности в про/пере-живании опыта прошлого

делают наследие в современной культуре невостребованным. Оно выступает лишь как среда, как сумма искусственных объектов-меморации. Духовная традиция не социальный институт, это — специфически антропологический феномен, необходимая трансляция здесь осуществляется не на социальном уровне, а лишь сугубо на антропологическом6. Тогда историческая традиция должна осуществляться не эссенциальными и не социализуемыми, но личностными и не нормативными механизмами. Одновременно должен существовать и разрабатываться особый опыт «практик для себя». Такой опыт может служить как стабильности, так и переменам, дестабилизации этой ситуации, и он обладает, в некой мере, собственной независимой динамикой.

1 Баллер Э. А. Преемственность в развитии культуры. М., 1969. С. 70.

2 Веденин Ю. А. Необходимость нового подхода к культурному и природному наследию России // Актуальные проблемы сохранения культурного и природного наследия. М., 1995. С. 7.

3 См. работы Э. А. Баллера, П. В. Боярского, В. А. Веденина.

4 Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996.

5Хёсле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности // Вопр. философии. 1994. № 10. С. 117.

6 Хоружий С. С. Очерки синергийной антропологии / Институт философии, теологии и истории св. Фомы. М., 2005.