CC BY
78
Гельман Вячеслав Александрович, доктор исторических наук, доцент кафедры «Культурология и социокультурная антропология» Восточно-Сибирского государственного университета технологий и управления. E-mail: wigdan@mail.ru Тел.: 8(9021)603746.
Gelman Vyacheslav Aleksandrovich, doctor of historical sciences, associate professor, department of cultural science and sociocultural anthropology, East Siberian State University of Technologies and Management. E-mail: wigdan@mail.ru Тел.: 8(9021)603746.
УДК 93/99
© В.В. Доржеевя
Культурно-просветительская работа среди женщин коренных народов Северо-Востока России (1920-1941 гг.)
В статье рассмотрены вопросы организации системы просвещения на Северо-Востоке России. Изучена проблема неграмотности и малограмотности среди женщин коренных малочисленных народов региона в довоенный период.
Ключевые слова: Северо-Восток, неграмотность, образование, кочевые народы, культурные базы, красные яранги, шко-лы-интернаты, женщины.
V. V. Dorzheeva
Cultural and educational work among women of indigeneous peoples in North-East of Russia (1920-1941)
In the article the issues of arrangement of educational system in the North-East of Russia have been considered. The problem of illiteracy and semiliteracy among women of indigeneous scanty peoples of the region during pre-war period has been studied.
Keywords: the North-East, illiteracy, education, nomadic nations, cultural background, red yarangas, boarding schools, women.
В первое послереволюционное десятилетие советское правительство, проводя политику женской эмансипации, обращало серьезное внимание на проблему женской неграмотности и малограмотности. Проходили съезды по ликвидации неграмотности, принимались постановления партии об усилении работы по советскому и коммунистическому просвещению работниц и крестьянок [1]. Был взят курс на привлечение женщин в педагогические учебные заведения.
Эти процессы практически не затронули Се-веро-Восток советской республики, территория которого охватывает территорию Камчатки, Чукотки, Магаданской области, северо-восточной части Якутии.
По данным переписи 1926-1927 гг., грамотными среди коренного населения региона были: у оседлых чукчей- 4% мужчин и 0,6 % женщин; у кочевников-чукчей - 0,3 % мужчин и 0% женщин. У оседлых эскимосов знали грамоту -17% мужчин и 2% женщин, у кочевых - 0,3% мужчин и 0% женщин. У кочевых чуванцев и юкагиров все женщины были поголовно неграмотны [2]. Аборигены Охотского побережья также были практически неграмотными. По сведениям 1925 г., среди кочующих тунгусов Ямского района (Охотское побережье) неграмотными были все женщины все мужчины в возрасте от 8 до 17 и старше лет [3].
Вектор государственной политики - ликвидация неграмотности среди взрослого населения
- отразился в решениях IX съезда Советов РСФСР (1924 г.) и в декрете ВЦИК от 10. 03. 1924 «О ликвидации неграмотности среди взрослого населения». На местах власти пытались организовать систему образования, однако на Северо-Востоке страны дело двигалось крайне медленно. В отчете Дальневосточного краевого исполнительного комитета за 1925-1926 гг. приводятся данные: в Камчатском округе действовало 14 школ, в которых насчитывалось 18 учителей и 430 учеников, в Николаевском округе-4 школы, 4 учителя и 100 учеников [4]. Школы в крае посещали в этот период 206 коряков, 71 чукча, 50 эскимосов, 40 тунгусов, 34 якута, 12 ламутов [5]. При этом 23 учителя из 25 не владели туземными языками, преподавание велось на русском языке.
Образование женщин являлось важным фактором в формировании кадрового резерва в социалистическом строительстве. В Постановлении ЦК ВКП(б) «Об очередных задачах партии по работе среди работниц и крестьянок» (1929 г.) рекомендовалось при разработке вопросов труда, культуры и быта выдвигать женский актив на руководящую работу, организовывать в республиках в более широких масштабах женские ликпункты (пункты ликвидации неграмот-
ности), женские школы [6].
На Северо-Востоке в силу специфики территории и образа жизни коренного населения осуществлялись поиски форм и методов народного образования и просвещения. Особой организационной формой стали комплексные учреждения - культурные базы (культбазы). Культбазы должны были содействовать культурному подъему, развитию самодеятельности, формированию основ национального самоопределения туземных народов [7]. Во второй половине 1920-х
- начале 1930-х гг. на территории Северо-Востока были открыты пять культбаз. Помимо культбаз, развивалась школьная сеть и особый вид школ - кочевые школы для обучения кочующего населения.
Особой формой культурно-просветительской работы в среде кочевого населения являлась деятельность красных яранг. Красные яранги создавались при культбазах по подобию красных юрт, хорошо зарекомендовавших себя форм работы в других национальных районах страны (особенно в Казахстане). Красные яранги вели политико-массовую, культурно-воспитательную, просветительскую и оздоровительную работу среди кочевых народов в удаленных поселениях. В 1929 г. советским правительством было утверждено Положение о красной яранге как наиболее удобном культурно-просветительском учреждении для местных условий. Первая красная яранга на Дальнем Востоке была создана в 1929 г. [9]. На III съезде Советов Чукотского района (1932) был поставлен вопрос о приближении работы культбазы к туземному населению, главным образом к кочевникам. С этой целью в марте 1933 г. было разработано типовое положение о красной яранге - передвижном политико-просветительном учреждении [10]. Формой работы среди женщин должны были стать передвижные женские красные чумы [11]. Однако в фондах ГАМО и РГИА ДВ мы не нашли сведений о массовой практике подобных организаций. Вероятно, создание и деятельность передвижных женских красных чумов (яранг) предполагалось и планировалось, однако их организация так и не была осуществлена в силу различных причин, прежде всего финансовых и кадровых. Также сказывался дисперсный характер проживания населения и сложности с передвижением по территории.
Государство проблему женской неграмотности решало в рамках кампаний, приуроченных к знаменательным датам и государственным праздникам. Характерным примером может служить циркуляр Дальневосточного отдела на-
родного образования (г. Хабаровск) «О задачах по народному образованию в связи с проведением дня 8 Марта» (1925). В циркуляре отмечалось, что причиной тяжелого положения женщины «как в моральном, так и в материальном положении является народная темнота» и в связи с этим первоочередной задачей должна быть агитация и практические мероприятия по вовлечению женщины в работу по ликвидации неграмотности. Местным органам власти предлагалось вовлекать женщин в работу изб-читален, в кружковую работу, устраивать в избах-читальнях «трудовые вечера», на которые «собираются крестьянки с домашней работой (пряжей, шитьем), здесь же читаются газеты, ведутся
о прочитанном беседы» [12]. В работе по ликвидации женской неграмотности должны были участвовать библиотеки, организуя справочную работу по информированию о «правовом и экономическом положении женщины, по охране материнства и младенчества, гигиене и физиологии женщины и ребенка» [13]. Очевидно, что подобные методические рекомендации мало подходили для реализации на Северо - Востоке, где публичных библиотек не было в данный период, а избы-читальни только начинали свою деятельность.
Основную нагрузку по обучению взрослого населения несли пункты ликвидации неграмотности (ликпункты). В 1925/26 учеб. г. на лик-пунктах при школах Камчатки обучались 42 коряка, при школе в Уэлене - 10 чукчей, при Нау-канской и Уныинской школах - 36 эскимосов. Всего представителей коренных народов обучалось 88 человек. Как отмечал Камчатский окружной ревком в Справке о ликвидации неграмотности среди народов Севера, «женщины на ликпункты почти не привлечены» [14]. В докладе на съезде ликпунктов Ольской волости Охотского уезда Камчатской губернии в 1924 г. был очерчен круг проблем, с которыми столкнулась власть при ликвидации неграмотности населения. Среди прочего указывалось, что местное оседлое население не осознало значения и необходимости грамотности и относится к обучению «как к отбыванию очередной повинности,... ликпункты посещают весьма неохотно. ...Процент неграмотности среди женщин доходит до 50» [15].
Ликвидация неграмотности среди взрослых женщин шла с большим трудом. Первоначально ставились простые задачи - заинтересовать женщин и объяснить им значимость обучения и просвещения. В решениях Гижигинского сельсовета (Охотское побережье) в 1930 г. предлага-
лось принимать меры по вовлечению «бедноты и женщин» в работу кружков избы-читальни [16]. Вопросы посещаемости курсов ликбеза женщинами даже ставили в повестку дня общих собраний женщин селений. Особой активности женщины не проявляли. Основной причиной не посещения занятий, на которую ссылались женщины - «не с кем оставить детей» [17].
Аяно-Майской красной юртой (Якутия) в 1931/32 гг. на стойбищах проводились занятия по ликвидации неграмотности, которые посещали: эвенки - 35 мужчин, 16 женщин, якуты - 7 мужчин, 3 женщины. Занятия по ликвидации неграмотности проводились на русском языке, сопровождались докладами о конституции, о национальном районировании, колхозном строительстве, международном дне работницы, революционном движении в капиталистических странах. Посещение женщинами занятий в этой красной юрте объяснялось тем, что при ней были открыты детские ясли [18]. В 1933 г., констатируя «отсутствие какой бы то ни было работы с женщинами-туземками», Чукотский окружком ВКП(б) постановил «вменить в обязанность учителям проведение работы по ликвидации неграмотности среди женщин» [19].
Большой проблемой для органов власти было нежелание коренного населения обучать своих детей, особенно девочек, в школе. Одна их главных причин слабого стремления к знаниям -крайняя бедность населения. Бедность была причиной и того, что кочевое население было не в состоянии оплачивать жилье и питание своих детей, оставленных учиться в стационарной школе и жить в поселениях.
Для обучения детей кочевников была избрана форма школы-интерната с бесплатным обучением, проживанием и питанием детей. Несмотря на все минусы, проявившиеся позднее (оторванность от семьи и связанная с этим утрата национальных традиций, навыков и проч.), школы-интернаты стали единственной формой, в которой было возможно обучение детей из семей кочевого населения в данный период. Однако и из интернатов родители часто забирали детей, поскольку с 10-12 лет дети в традиционной якутской семье выполняли хозяйственные функции, включались в хозяйственную деятельность, были помощниками родителям. В первой половине 1929 г. в Ольском интернате обучались всего 8 детей - 5 девочек и 3 мальчика [20]. Родители не видели в обучении детей жизненной и практической необходимости: «Учитель не нужен, школа тоже: грамота нам ни к чему. У нас одна школа: мальчика сделать хорошим
оленеводом, девочку - хозяйкой яранги» [21]. Девочек особенно неохотно отдавали учиться в школу - они были главными помощницами своим матерям в ведении домашнего хозяйства и уходе за младшими детьми.
В 1931 г. в Ольской школе обучалось 69 человек, из которых только 28 девочек разных возрастов. По национальности учащиеся в основном были русскими и камчадалами, тунгусов (эвенов) - только 1 ребенок [22].
Усилия властных органов по развитию школьной сети на Охотском побережье и в районах Колымы были явно недостаточными, что было отмечено в «Постановлении по реализации Закона о всеобуче на Колыме» накануне 1931/32 учебного года. В Постановлении было указано, что «в некоторых районах почти полностью отсутствуют в школах первой ступени дети из основной массы кочующего тунгусского населения» [23]. В 1931 г. в Ольско-Сеймчанском районе все дети кочевых тунгусов (эвенов) - и мальчики, и девочки не обучались в школе, а у оседлых тунгусов в школу ходили только 19 детей - 1,19% [24]. В Пенжинском районе в 1932 г. обучались в школе 140 детей, из которых было всего 40 коряков [25].
Для привлечения коренного населения к школьному образованию, подъема авторитета школы были жизненно необходимы педагогические кадры из представителей коренного населения - знающие родной язык, традиции, культуру, менталитет местных жителей.
Летом 1926 г. в Ленинградский рабфак при Институте живых восточных языков были направлены на учебу 1 чукча, 1 юкагир, 3 камчадала, а на туземное отделение при Хабаровском педагогическом техникуме поступили 1 самагир,
1 эскимос, 1 алеут, 9 камчадалов [26]. Иногда студентов приходилось уговаривать продолжить обучение. Уже в 1928 г. на туземном отделении Хабаровского педтехникума и Северного факультета Ленинградского института живых восточных языков обучалось уже около 200 дальневосточных туземцев [27]. В 1931 г. в Институте народов Севера в Ленинграде обучались 195 мужчин и 58 женщин - представители всех народов Севера [28]. Была заложена основа формирования кадров национальной интеллигенции народностей Севера, давшей впоследствии толчок развитию национальной культуры, языка в новых исторических условиях.
В декабре 1930 г. были сформированы национальные округа. В 1931 г. был создан государственный трест по дорожному и промышленному строительству в районах Верхней Ко-
лымы «Дальстрой». С конца 1932 - начала 1933 г. социальная сфера - народное образование, здравоохранение и культурно-просветительные учреждения - начинают работать в системе Дальстроя [29].
Новой формой работы среди коренных народов становятся т. н. «наццентры» - национальные центры, организуемые в местах наибольшего тяготения отдельных групп кочевого населения. Организация национальных центров в колымских районах началась в 1932 г. В национальных центрах строились школы и фельдшерские пункты, общественные бани. Основной проблемой в первые годы существования национальных центров была нехватка квалифицированных кадров врачей, учителей, незнание персоналом языка коренных народов, недостаток национальных профессиональных кадров [30].
Тем не менее предпринятые усилия давали свои результаты. Постепенно ситуация с женским образованием и просвещением начала улучшаться. Увеличивался объем государственного финансирования народного образования малых народов Дальнего Востока. В 1932 г. на эти цели было выделено около 6 млн р. [31]. В Охотско-Эвенском национальном округе сеть школ возросла с 16 (1931) до 27 единиц в 1932 г. Было положено начало эвенской письменности и созданию букваря на эвенском языке, в национальных школах округа начало внедряться частичное преподавание на родном языке. Школы округа в 1932 г. были полностью укомплектованы преподавательским составом [32]. В 1932/33 учебном году планировалось снабдить все школы округа букварями на ороченском языке, форсировать выпуск букваря на эвенском языке
[33].
XVII съезд ВКП(б), проходивший в 1934 г., отметил успехи в деле повышения культурного уровня женщин. На съезде было подчеркнуто, что десятки миллионов рабочих, работниц, крестьян и крестьянок ликвидировали свою неграмотность. В качестве дальнейших задач было предложено поднять уровень культуры женского населения сел до культурного уровня горожанок, а также культурный уровень жительниц Крайнего Севера, Средней Азии, Казахстана
[34]. Н.К. Крупская в предисловии к сборнику «Заветы Ленина о раскрепощении женщин» писала: «...Нужно развернуть громадную работу по вооружению трудящихся женщин знаниями, по вовлечению ее в общественную и политическую работу, по культурно-массовому обслуживанию широчайших слоев работниц, колхозниц,
особенно нацменок...» [35].
Развивая культурное строительство, советское государство к середине 1930-х гг. добилось определенных успехов. Впервые в своей истории малые народы получили свою письменность, была развернута подготовка национальных кадров в вузах и училищах Ленинграда, Хабаровска, Петропавловска. Возрастали культурные запросы населения. Изменился диапазон и формы работ культурных учреждений, стали массово проводиться политико-просветительная работа с национальным населением, читки художественной литературы, литературные вечера
[36].
Тем не менее разбросанность населения по огромным территориям, кочевой образ жизни, слабая разъяснительная работа, крайне недостаточное количество подготовленных кадров сказывались на темпах ликвидации неграмотности на Северо-Востоке. В 1936 г. Чукотский окруж-ком ВКП (б) отмечал: «Дело ликвидации неграмотности и малограмотности в округе находится под угрозой срыва. В навигацию 1936 г. учебники на чукотском языке для ликбезов не завезены. В 1936 г. штатных ликвидаторов - 18 чел., требуется дополнительно 130 ликвидаторов»
[37]. Продолжала ощущаться нехватка педагогических кадров, не удавалось охватить всеобучем все кочевое население. На Чукотке в 1940 г. количество неграмотных составляло 33% населения [38].
Выстраивая систему образования и определяя направления культурно-просветительской работы, государство обращало внимание не только на детей и подростков, но и на женское население. В декабре 1933 г. Чукотским окружным комитетом ВКП(б) было принято решение о работе с женщинами коренных национальностей в стойбищах и кочевьях [39]. Агитация была необходима, поскольку в общественном сознании многие преобразования до сих пор не находили должного отклика. Работник красной яранги в 1941 г. отмечал, что в беседе на тему «Какие права предоставляет Сталинская конституция всем гражданам СССР?», чукчи одобрительно отзывались о праве на труд, отдых, социальном обеспечении нетрудоспособных граждан. Слушатели соглашались с провозглашенными принципами равноправия граждан, свободы совести. Однако неодобрение вызвало провозглашенное равноправие женщин, а так же право на образование [40]. В 1941 г. на Чукотке было вновь организовано 12 красных яранг. Однако с началом Великой Отечественной войны красным ярангам были присвоены новые функции -
сбор военного налога, государственные поставки. Осуществление этих функций привело к тому, что кочевое население стало неохотно обращаться в красные яранги.
Таким образом, в довоенный период ликвидация женской неграмотности и малограмотности в районах Колымы и Чукотки сталкивалась с проблемами организационного характера. Не удалось полностью преодолеть массовую неграмотность взрослого женского населения, охва-
тить школьным обучением всех детей, создать разветвленную школьную сеть. Эти вопросы постепенно разрешались в послевоенный период. В изучаемый период была заложена организационная и кадровая база дальнейших преобразований в этой сфере. Был получен опыт и определены формы и методы работы с женским населением, достигнуты первые положительные результаты в культурно-просветительской работе среди женщин коренных народов региона.
Литература
1. КПСС в резолюциях и решениях съездов. - М.: Политиздат, 1970. - Т. 3. - С. 152.
2. Нефедова С.П. Культурное строительство на Чукотке (1917-1958 гг.) // Из истории промышленного и культурного строительства Чукотки / отв. ред. А.И. Крушанов, В.А. Ежов / АН СССР, ДВ центр // Труды СВКНИИ. - Магадан, 1971. -С.94.
3. Государственный архив Магаданской области (ГАМО). Ф. Р- 39. On. 1. Д. 38. JI. 49.
4. Отчет Дальневосточного краевого исполнительного комитета за 1925-26 г. / под ред. М. П. Копытина, П. Е. Терлецко-го. - Хабаровск, 1927. - С. 411.
5. Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИА ДВ). Ф. Р- 2411. On. 1. Д. 74. JI. 6. Доклад «Национальный вопрос в Дальневосточном крае. О работе среди туземцев». 1925-26 гг.
6. КПСС в резолюциях и решениях съездов. - М.: Политиздат, 1970. - Т. 4. - С. 271, 272,275,277,279.
7. Цит. по: Чикин С.Я., Чекнев Б.М. Охрана здоровья народностей Севера. 2-е изд. - М.: Медицина, 1978. - С. 58.
8. Нефедова С.П. Кочевые школы Чукотки (1931-1950 годы) // История и культура народов Севера Дальнего Востока: сб. ст. / отв. ред. А.И. Крушанов. - М.: Наука, 1967. - С. 137-142.
9. Дубинина Н.И. Дальневосточницы в борьбе и труде. Исторический очерк. 1917-1941. - Хабаровск: Хабаров, кн. изд-во, 1982.-С. 143.
10. Традиции и современность в культуре народов Дальнего Востока: сб. ст. / АН СССР, ДВНЦ, Ин-т истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, Мин-во культуры РСФСР, Дальневост. пед. ин-т искусств [редкол.: Н.К. Старкова (отв. ред.) и др.]. - Владивосток: Изд-во ДВНЦ АН СССР, 1983. - С. 136.
11. Там же.-С. 137.
12. РГИА ДВ. Ф. Р- 2422. Он. 1. Д. 538. Л. 3.
13. РГИА ДВ. Ф. Р- 2422. On. 1. Д. 538. Л. 3 об.
14. Летопись жизни и творчества народов Северо-Востока РСФСР. 1917-1985: сб. / сост. Л.И. Сачкова, И.А. Яровикова. - Петропавловск-Камчатский: Дальневост. кн. изд-во. Камчатское отделение, 1986. - С. 61.
15. ГАМО. Ф. Р-39. On. 1. Д. 38. Л. 69.
16. ГАМО. Ф. Р-59. Он. 1. Д. 17. Л. 6.
17. ГАМО. Ф. Р-59. On. 1. Д. 44. Л. 15 об., 16.
18. РГИА ДВ. Ф. Р -2411. On. 1. Д. 46. Л. 114 об., 115.
19. Центр хранения современной документации Магаданской области (ЦХСД МО). Ф. 22. On. 1. Д. 3. Л. 155, 155 об.
20. ГАМО. Ф. Р-17. On. 1. Д. 36. Л. 291.
21. Вдовин. И.С. Очерки истории и этнографии чукчей. -М.; Л.: Наука, 1965. -С. 324.
22. ГАМО Ф. Р-17. On. 1. Д. 248. Л. 16.
23. ГАМО. Ф. Р-17. On. 1. Д. 170. Л. 56.
24. ГАМО. Ф. Р-17. Он. 1. Д. 236. Л. 22.
25. ГАМО. Ф. Р-59. On. 1. Д. 42. Л. 13.
26. Отчет Дальневосточного краевого исполнительного комитета за 1925/26 год / под ред. М.П. Копытина, П.Е. Терлец-кого. - Хабаровск, 1927. - С. 13.
27. Отчет Дальневосточного крайисполкома за 1927-1928 гг. Издательство Президиума Далькрайисполкома. 1928 г. -Хабаровск, 1928-С. 45.
28. Балицкий В. Г. Мероприятия партии по формированию национальной интеллигенции на Крайнем Северо-Востоке СССР // История и культура народов Севера Дальнего Востока: сб. ст. / отв. ред. А.И. Крушанов. - М.: Наука, 1967. - С. 133.
29. Исторические аспекты Северо-Востока России: экономика, образование, колымский Гулаг: сб. ст. / РАН, Дальневост. отдел-ние, СВКНИИ/сост. В.Ф. Лесняков. - Магадан: СВКНИИ, 1996. - С. 29.
30. Колымская правда. 1934. 6 июля.
31. Дубинина Н И. Указ. соч. - С. 157.
32. ГАМО. Ф. Р-17. On. 1. Д. 242. Л. 39. Отчет за 1932 г. 1 окружного съезда Советов Охотско-Эвенского национального округа.
33. ГАМО. Ф. Р-17. On. 1. Д. 242. Л. 67. Из решения 1 окружного съезда Советов Охотско-Эвенского национального округа. 1932 г.
34. Материалы XVII съезда ВКП (б)/Исторические источники [Эл. ресурс]. - Режим доступа: http://www.hrono.info.
35. Цит. по: Шакулова B.C. Культурная революция и женский вопрос // Опыт КПСС в решении женского вопроса. - М.: Мысль, 1981. - С. 77-102 [Эл. ресурс] //Режим доступа: http://www.a-z.ru/women .
36. ЦХСД MO. Ф. 22. On. 1. Д. 22. Л. 163. Резолюция бюро Чукотского окружкома ВКП (б) о работе Анадырского клуба.
37. ЦХСД МО. Ф. 22. On. 1. Д. 22. JL 158. Резолюция бюро Чукотского окружкома ВКП (б) «О ходе ликвидации неграмотности и малограмотности среди населения округа».
38. Очерки истории Чукотки с древнейших времен до наших дней / отв. ред. Н.Н. Диков. - Новосибирск: Наука, 1974. -С. 233.
39. История и культура чукчей: историко-этнографические очерки. - JL, 1987. - С. 221.
40. ЦХСД МО. Ф. 22. On. 1. Д. 241. Л. 7. Отчет о работе Амгуэмской красной яранги. 1941 г.
Доржеева Виктория Владимировна, кандидат ист. наук, доцент, зав. кафедрой теории и истории государства и права Северо-Восточного государственного университета. E-mail dorvic68@mail.ru
Dorzheeva Victoria Vladimirovna, candidate of historical sciences, associate professor, head of the department of theory and history of state and law, North-Eastern State University. E-mail dorvic68@mail.ru
УДК 332:94 (571.54)
© T.B. Будаева
Осуществление земельной реформы в конце 1920-1930-х гг. в Бурятии
В данной работе рассматриваются земельные отношения в республике, разные формы коллективных объединений, цели и задачи земельной реформы, оседание кочевых и полукочевых хозяйств Бурятии, вопросы переселения и землеустройства.
Ключевые слова: земля, коллективные хозяйства, землеустройство, оседлость, сельское население, кочевое и полукочевое хозяйство, переселение, кулачество.
Т. V Budaeva
The effectuation of the land reform in Buryatia in the end of 1920-1930s
Land relations in the republic and different forms of collective associations are discussed in the article. The aims and objectives of the land reform, sedentarization of nomadic and seminomadic population of Buryatia, as well as issues of resettlement and land planning are also in the focus of the study.
Keywords: land, collective farms, land management, sedentism, rural population, nomadic and seminomadic economy, resettlement, kulaks.
Земельные отношения в Бурятии в 1920-е гг. по-прежнему оставались дореволюционными, несмотря на появившиеся еще в начале 1920-х гг., первые коллективные объединения. В республике были разные формы коллективных объединений. Самой популярной формой были коммуны. Обобществлению в них подвергалось почти все, исключение составляли лишь предметы личного потребления. Каждый, кто трудился в коммуне, получал по своим потребностям и нуждам, если оставались излишки продуктов, то они считались общественными, наемный труд исключался. В итоге такое распределение не стимулировало высокой производительности труда. Коммуны могли вести разного типа хозяйства, как зерновое, так и животноводческое, преимущественно туда входили батраки и бедняки. Оплата зависела от возраста и пола, например, мужчина трудоспособного возраста получал от 75 к. до 1 р. в месяц, взрослая женщина от 40 до 80 к., подросток от 25 до 50 к., у них также учитывался пол: юношам оплата была больше, чем девушкам, дети (ученики) получали оплату от 4 до 7 р. в месяц [3].
Характерной формой хозяйствования для республики были также товарищества по совместной обработке земли или общественной за-
пашке (ТОЗы). Члены ТОЗов работали на земельных участках, обобществлению в них подлежали только землепользование и труд при обработке земли, а средства производства оставались в личной собственности крестьянского двора, все хозяйство велось отдельно. Распределение доходов было по количеству затраченного труда каждым членом, а также учитывались орудия труда, представленные в товарищество для коллективного использования, распределение могло быть и по едокам. Товарищества по совместной обработке земли находились в основном в земледельческих районах, где занимались скотоводством, - это были товарищества по общественному улучшению скота (ТОУСы).
В сельскохозяйственной артели обобществлялись земля, сельскохозяйственные машины, если они имелись, семенные запасы, рабочий скот и хозяйственные постройки. Обобществлению не подлежали приусадебная земля, дом и хозяйственные постройки, мелкий скот и птица, инвентарь для работ на приусадебном участке. Примерный Устав сельскохозяйственной артели, опубликованный 2 марта 1930 г., закреплял принцип добровольности, уточнял правила обобществления и ведения коллективного хозяйства, условия сохранения личного подсобно-
