CC BY
37
КУЛЬТУРО.Я
ОГИЧЕСКИИ ЖУРНАЛ
JOURNAL OF CULTURAL RESEARCH
ISSN 2222-2480
Электронное периодическое рецензируемое научное издание
выходит с 2010 года
2012/1 (7)
Содержание
Теоретическая культурология
Шеманов А. Ю. Другой как «неспособный»: социальный конструктивизм vs. медикализация
Разлогов К. Э. Духовное возрождение ■ или реальность?
■ миф
Историческая культурология
Кочеляева Н. А. Взаимодействие механизмов памяти и забвения в исторической перспективе
Скибинская О. Н. Культурно-исторические основы исследования рода в провинциальной российской традиции
Прикладная культурология
Костина А. В. Реклама как фактор формирования аксиологического пространства
Мамедов Ф. Человеческий капитал: возможности культурологического подхода к анализу и оценке
Румянцев М. В.
Лаптева М. А.
Зеленцова Е. В.
Мельвиль Е. Х.
Андреева С. В. Междисциплинарное исследование креативных индустрий и творческой экономики Красноярска
УДК 929.52
Скибинская О. Н.
Культурно-исторические основы исследования рода в провинциальной российской традиции
Аннотация. В статье рассматриваются культурно-исторические основы изучения рода, а также представлены результаты исторического исследования рыбинского рода Жилых-Жиловых (XVII — нач. ХХ в.), отражающие специфику провинциальной традиции.
Ключевые слова: провинциальный род, патрилинейность, родовое имя, локус рода, сакрум рода, гендерный аспект
В условиях неослабевающего интереса к так называемой «локальной истории» и одновременно в условиях прерванной генеалогической традиции и отсутствия к началу XXI в. комплексных, обобщающих работ, посвященных исследованию феномена провинциального рода, культурно-исторические основания исследования данной проблематики остаются неотрефлексированными.
Традиционное смысловое наполнение понятия род практически не изменилось за последние века. «Род — это много людей, происходящих от одного родоначальника», — писал в VII в. Исидор Севильский в «Двадцати книгах этимологии» [1]. Тысячу триста лет спустя Ф. Энгельс в общем-то ничего нового не добавит в это определение, говоря о «весьма определенном кровном родстве, в силу которого объединяемые им индивиды только и становятся родом» [2]. Эта же наиболее актуализированная трактовка закреплена в понятийном аппарате генеалогии и этнологии; то же традиционное соотнесение используют политическая экономия, история, социология (толкование рода как «общественной организации первобытнообщинного строя» [3] остается за пределами нашего исследования).
Ряд примечательных аспектов в исследовании рода как культурного феномена дает семантический анализ однокоренных слов. Этимология слова «род», по М. Фасмеру, восходит не только к «обильному урожаю, многочисленной семье», но и к понятиям «прямой, правильный, истинный»; слово родственно латинскому arbor — дерево [4]. Этимологическое пространство рода резко расширяется с употреблением приставки на- , имеющей «усилительное значение» [5]. Синонимами однокоренного слова «народ», являются не только слова «толпа», «население», но и «этнос», «нация». Употребление другого однокоренного слова «родители» во множественном числе в древнерусском и старославянском языках для обозначения отца и
Гуманитарные исследования
Большакова А. Ю. Теория архетипа и концептология
Селезнева Е. Н. Методы концептуализации стилей наследования в истории культуры
Богатырёва Е.А. Фактор времени в становлении культурных индустрий
Вислова А. В. Культурные индустрии и театр
Малая культурологическая энциклопедия
Иконникова С. Н. Кондаков И. В. Костина А. В. Шапинская Е. Н. Высокие стандарты ученого и гражданина, воплощенные в жизнь: памяти А. И. Шендрика
К 80-летию Российского института культурологии
Астафьева О. Н. Разлогов К. Э. Диалог накануне юбилея
Рецензии
Черносвитов П. Ю. Цивилизационная идентичность в переходную эпоху
Васильев А. Г. Современная историческая наука — культурологии
Рецензия на книгу Л. П. Репиной «Историческая наука на рубеже ХХ-ХХ1 вв.: социальные теории и историографическая практика»
Аванесова Г. А. Культурологический дискурс в контексте современных социальных трансформаций
Научная жизнь
Зубов А. А.
Курова-Чернавина Н. С. Энциклопедический текст на фоне
матери первоначально распространялось гораздо глубже — на ряд предков, аналогично латинскому parentes [6]. Данное производное словообразование имело вполне определенную смысловую составляющую: традиционная славянская обрядность обозначала родителей именно как «благодетельных предков» [7] (в противовес «упырям» — «вредоносным мертвецам» [8]).
«Родовая тематика» активно присутствует в народных пословицах, поговорках и фразеологических оборотах. И здесь мы опять имеем дело с четко отрефлексированной ценностной ориентацией. Однозначно позитивное отношение к индивиду, принимающему родовые ценности как обязательное условие полноценного настоящего и единственное условие реализации будущего («Это у нас в роду», «На роду написано, что предопределено» и т.д.). Негативно, причем резко негативно оценивается индивид, оказывающийся за пределами родового пространства: «Ни роду, ни племени» говорится о человеке без родины, без родственных связей, об одиноком человеке [9]. Таким образом, уже семантически род предстает не только как «средство познания» реальности, но и как «средство участия» [10].
Данный культурно-исторический аспект актуализируется во всех традиционных культурах через выполнение брачных или погребальных ритуалов, через обряды инициации, в культуре повседневной жизни, через посмертный культ предков и т.д.
Новые аспекты рода как культурного феномена можно выявить на той стадии развития общества, когда родовые связи начинают фиксироваться документально. Так, установление и закрепление родства в древней Руси не просто констатировало «биологические» кровнородственные связи. Прежде всего, оно решало прикладные задачи — помогало регулировать социально-экономические отношения русского общества XI —XII вв., оформленные в «Правде Русской». Первый документ, закрепляющий семейное право в Древней Руси, в частности, права вступления в наследство, структурировал коммуникативные связи не только внутри рода, но и между родом и обществом. Например, статья 92 гласила: «Аже кто умирая раздилить дом свои детем, на том стояти; паки без ряду умереть, то всим детем и самому часть дати души» [11]. В Средние века представители рода в пространстве общественных отношений выступают как субъекты права, а принадлежность роду могла быть символом социальной статусности. В первую очередь, это относится к представителям правящей элиты, для которых документально подтвержденное родство являлось чаще всего единственным свидетельством легитимности их власти.
Обозначим культурно-исторические основы, позволяющие наиболее целостно рассматривать данный культурный феномен. Прежде всего, любой род определяется «кровным единством своих членов, понимаемым в смысле общего происхождения (от общего отца, общей матери или общей четы прародителей)» [12]. Диалектика взаимоотношений между отдельным членом семьи, семьей и родом, по Л. П. Карсавину, определяется «неуловимостью перехода семьи в род», ибо «трудно указать ее начало во времени и пространстве. Еще затруднительнее в каждом члене семьи указать, где и в чем он перестает быть ею» [13].
В патриархальном роду кровно-биологические системы родства исчисляются по мужской линии. Однако патрилинейность не является единственной основой патриархального рода. О собирании патриархального рода можно говорить, на наш взгляд, с возникновения и
Википедии
Коваленко Т. В. О создании Южного филиала Российского института культурологии
последующего закрепления родового имени — фамилии. Так, Цицерон прямо указывал, что род — это «те, кто называются одним и тем же именем» [14]. С возникновением родового имени род легитимизирует себя, преодолевает «первобытный» хаос и начинает структурировать пространственно-временной континуум. С закрепления фамилии у индивида появляется осознание себя, своих предков и потомков не просто как членов одной семьи, но именно как части единого целого — рода.
И патрилинейность, и особенности формирования и трансформации родового имени в провинциальной традиции являют нам кальку общероссийских культурно-исторических закономерностей
формирования патриархального рода как культурного феномена. Исследование архивных материалов позволяет с большей или меньшей глубиной построить родословные росписи или генеалогическое древо рода, демонстрирующие родственные связи представителей единого рода и положение каждого индивида в общей структуре родства. На основе собранного эмпирического материала нами восстановлена родословная 13 поколений (середина XVII в. — 1937 г.) провинциального патриархального рода Жилых-Жиловых, родоначальником которых, согласно нашему исследованию, является Стафей, проживавший в Рыбной слободе (ныне г. Рыбинск).
Впервые документально зафиксированное упоминание Жиловых встречается в архивных документах конца XVII в. [15] Правда, пока еще это не родовое имя (фамилия), а лишь «прозванье», не слишком устойчивое, уже к 1744 г. изменившее свою форму на Жилые [16]. В документах с 1770, по крайней мере, по 1842 г. они так и перемежаются, и лишь в 1874 г. именование всех представителей данного рода вернется к первоначальному варианту, который и станет их родовым именем — Жиловы.
На наш взгляд, следует обозначить еще ряд аспектов в исследовании рода, специфически проявляющихся в культурном поле провинции. Прежде всего, отметим локус рода. «Под локусом будем понимать любую заселенную или систематически используемую людьми территорию, в границах которой есть заданная степень сходства техноприродных ниш, социальных форм и культурных образцов» [17]. Говоря о локусе рода, в первую очередь, необходимо подчеркнуть, что географический локус провинциального рода с XVII по вторую половину XIX в. замкнут по отношению к окружающему миру, образуя один из его полюсов; на противоположном полюсе — безграничные российские просторы, «подарок географии» [18]. Не только для государственных и помещичьих крестьян, но и для посадских он ограничивается чаще всего конкретным поселением. Географический локус рода Жилых-Жиловых с середины XVII по конец XIX в., т. е. на протяжении 250 лет, связан исключительно с Рыбной слободой (с 1777 г. — город Рыбинск), расположенной «по правому берегу реки Волги и по обоим небольшой речки Черемхи, на месте ровном, но в рассуждении окрестностей своих несколько понизменном» [19].
Еще более жестко локализовано приватное пространство патриархального рода: согласно «Писцовой книге дворцовой ловецкой Рыбной слободы. 1674, 1675 и 1676 гг.», третье колено Стафея, Алешка и Захарко имели каждый свой двор, то есть участок земли с «хоромными строениями». При этом на дворе «оскудалого рыбного ловца Алешки Ларионова сына Стафеевского у него дети Васка 4, Алешка 2 лет, в доле двора и огорода 32 сажени, поперег пол осьмы сажени» значится еще и
«нищей брат родной Ивашка, у него дети Ивашко 7 лет, Митка 6 лет, Алешка году» [20]. Как видим, приватное пространство почти спрессовано центростремительной силой патриархального мира. Та же модель проецируется и во внешний мир: за бревенчатыми стенами семейной «крепости» улицы и переулки Рыбной слободы в XVII — 80-е гг. XVIII в. пока «тесны, так сжаты, что в иных местах едва проникали солнечные лучи» [21]. Но с течением времени «тесные пределы» [22] публичного пространства постепенно расширяются и начинают дифференцироваться в зависимости от функциональной роли: «черемовский берег отличался своими приятностями», так как «за неимением общественных удовольствий» был отведен для праздничных гуляний слобожан [23]; часть пространства поселения уже имеет твердый статус торговых площадей; формируется производственная инфраструктура — строятся новые мельницы, амбары; все признаки транспортной инфраструктуры приобретает волжский путь и строящиеся по берегу Волги пристани, принимающие «низовые суда» и отправляющие «верховые суда» [24].
Публичное пространство оказывается тем дифференцированнее и сложнее в своем устройстве, чем активнее те или иные представители данного рода занимаются предпринимательской деятельностью. При этом, например, торговое пространство не исчерпывается исключительно экономическим компонентом, определяемом формулой «товар — деньги — товар», не исчерпывается уже потому, что «культурная традиция, в частности история торга, прямо свидетельствует о том, что он с момента своего зарождения никогда не был простым экономическим обменом» [25], в частности, «сам торг представляет собой сложное культурное явление, в котором соединяются различные типы коммуникативных взаимодействий» [26]. Начало формирования экономического локуса рода Жилых-Жиловых, третьего колена Стафея, было положено довольно ограниченным торговым пространством — небольшими лавками на четырех торговых площадях Рыбной слободы второй половины XVII в., для которых товар поставляли приезжие купцы, а покупателями являлись исключительно рыбнослободцы и жители окрестных деревень, съезжавшиеся в рыночные дни: «в «Рыбной слободе площадь торговая, а торгуют в неделе один день в субботу, вдоль тое площади 38 сажен поперек от Волги реки 32 сажени. В Рыбной слободе площадь же меж лавками, вдоль 18 сажен поперек полдевяти (8,5) сажени. Да против Стоялой слободки площадь же вдоль 53 сажени поперек 11 сажен. Да в Рыбной же слободе площадь торговая, где бывает ярмонка... на Петров да на Преображение день, вдоль тое площади 60 сажен поперек от Волги реки да солодовенного двора 46 сажен.» [27].
Представители четвертого колена Стафея, кроме торговых лавок, уже владели амбарами, торговыми банями, которые были выстроены своими руками или по их заказу. А с пятого колена границы локуса расширились за пределы Верхневолжья, вплоть до Нижнего Новгорода и Санкт-Петербурга. Если «в 70-80-х гг. XVII в. в слободе была всего одна-две купеческие семьи, которые вели крупную "отъезжую" торговлю, в 1720-х гг. — уже более 7 семей. Эти купцы имели струги, которые использовали для перевозок товаров из Среднего Поволжья до Рыбной слободы, и от 2 до 10 барок (иногда и больше), следовавших с товарами в Петербург по Вышневолоцкому пути.» [28].
Следствием расширения экономического локуса становится трансформация приватного пространства: пятое колено Стафея, Козма Федоров Жилов в 1751 г. уже имеет довольно представительный дом в
престижной по тому времени части поселения: «в Середнем ряду, на одном ряду хоромного строения: изба передняя, поземная (парадная одноэтажная), новая, при ней сени старые, да два чулана, на том же дворе баня, погреб с напогребником» (амбаром) [29]. Полвека спустя, в первой половине XIX в. в центре Рыбинска начал складываться архитектурный ансамбль в стиле «купеческого классицизма». Наиболее грандиозными получились выстроенные по проектам К. И. Росси особняки для богатейших купцов Ивана Крашенинникова, Лаврентия Крашенинникова, Михаила Тюменева и Алексея Тюменева. Рыбинским краеведам был известен и «проект дома Михайлы Жилова», выполненный в соответствии с аскетичной классикой: каменное двухэтажное здание в пять осей окон, первый этаж отделан рустом — грубо отесанным камнем, фасад горизонтально членен, скромный декор окон и раскреповок карниза, вход — со двора. Цель ясна: создать для владельца удобное жизненное пространство, органично соединенное со служебным помещением [30]. В ходе наших исследований удалось установить, что купец 3-й гильдии Михайло Алексеев Жилой (1768-1842), шестое колено родоначальника Стафея, в 1811 г. входил в первую сотню наиболее зажиточных и уважаемых земляков: «3 гильдии купец Михайло Алексеев Жилой... торговлю производит рыбой в розницу» [31]. Для вступления в 3-ю гильдию в это время требовалось объявить капитал в 8 000 руб. и удостоверение, что семья свободна от рекрутской повинности. Восстановленная родословная Жилых-Жиловых, топографическое исследование и изучение эскизов Росси позволили нам идентифицировать на одной из архивных фотографий [32] дом, выстроенный М. А. Жилым по проекту К. И. Росси [33]. Выявленные нами архивные источники доказывают, что в доме Михайлы Жилого на протяжении последующих более чем 100 лет родились и выросли четыре поколения его потомков [34]. К началу XXI в. дом не сохранился.
Важнейшей структурообразующей основой провинциального рода является его «единство духовное», которое, по Л. П. Карсавину, «выражено» и «властью. старейшего, в иерархическом соотношении членов», но прежде всего — «общим религиозным, духовно-культурным, бытовым и хозяйственным укладом» [35]. Мы полагаем, в данном контексте возможно актуализировать понятие «сакрального ядра, святыни — сакрума» [36]. Под сакрумом рода мы подразумеваем совокупность нравственных основ, религиозных оснований и проявлений повседневной культуры.
Согласно древнерусскому семейному кодексу, «в дому своем всякому християнину во всякои храмине святыя и честныя образы написаны на иконах по существу ставити на стенах устроив благолепно со всяким украшением и со светилники, в них же свещи пред святыми образы возжигаются на всяком славословии Божии» [37]. Безымянный современник в своем «Описании города Рыбинска» (1811), говоря об образе жизни земляков, подчеркивает: «Рыбинцы живут довольно хорошо и трезво, но без роскоши, пищу употребляют здоровую, но нелакомую. В домах наблюдают чистоту и опрятность. богатые. есть дома внутри очень хорошо расписаны, а у многих и мебель красного дерева; да и у бедных у редкого чтоб не была горница общекотурена или бумажками цветными обита; употребление же чая до такой степени дошло, что и последний мещанин за стыд поставляет не иметь у себя в доме самовара» [38].
Пространство родового дома структурировано ценностной ориентации его владельцев. «Мой дом» становится «моей крепостью» не только в силу замкнутости, физической защищенности от внешнего мира, но
является крепостью, опорой духовной и нравственной. Качество традиционности приобретается передачей ценностных норм от одного поколения рода другому, ибо «традицию образует не только конфессиональная "душа", но и этнокультурное "тело", воплощение конфессии в образе жизни» [39].
Именно ценностные ориентиры представителей исследуемого нами патриархального провинциального рода лежат в основе формирования секулярной среды исторического города: они активно строили не только жилые дома, но и, как мы отмечали выше, мельницы, амбары, торговые заведения, обустраивали пристани, ибо «люди трудятся, торгуют, воюют, ведут семейную жизнь и участвуют в деятельности социальных групп в соответствии с картиной мира, которая заложена в их сознании культурой их эпохи» [40]. В патриархальном провинциальном обществе очевиден примат христианской этики и морали. Достаточно детально роль «религии семьи и рода», того «религиозного кредо, в котором семья, брак и половое соитие, составляющее основу брака, возводилось в ранг абсолютных христианских ценностей» [41], отрефлексировано в трудах К. Н. Леонтьева, В. В. Розанова, Л. П. Карсавина.
В рамках данной ценностной ориентации, например, статус неженатого мужчины был невысок. Вот почему значительная часть семей исследуемого нами рода насчитывала трех и более детей (бездетными или с числом детей до трех семьи оставались или по причине высокой младенческой и детской смертности, или в силу обстоятельств, связанных со здоровьем супругов). Так, у вышеупомянутого Михай жены родились 8 детей, от второй — еще 10 [42]. У его младшего брата, Александра Жилого от первой супруги родился один сын, во втором браке — трое, в третьем браке — 10 детей [43]. Торговец «мучного и хлебного товара» В. И. Жилов в 1862 г. обитал на Череможской набережной в своем доме с семейством и обслугой в 24 человека: женой, 10 детьми, овдовевшей мачехой, тещей, обслугой (нянька, кухарка, горничная), служащими [44].
С середины XVIII в. представители исследуемого рода начинают активно участвовать в благотворительной деятельности. В начале XXI в. самым древним из сохранившихся православных храмов в Рыбинске является Казанская церковь: холодный храм построен в 1697, теплый — в 1720 г. Оба здания возведены и расписаны (в конце XVII в., и в 1767-1768 гг.) тщанием прихожан. Наше исследование родословной позволило установить, что изображенные на фресках центральной арки, ведущей из трапезной части храма в четверик, т.е. на почетном месте, преподобные святой мученик Филимон и великомученик Прокопий, являлись небесными покровителями рода Жилых-Жиловых, представители которого состояли старостами этой церкви по начало ХХ в., т.е. на протяжении более чем полутора веков. На правом столпе четверика частично сохранилось клеймо: «...благочестивейшия самодержавнейшия государыни нашея императрицы Екатерины Алексеевны всея России. наследнике ея благоверном государе цесаревиче и великом князе Павле Петровиче. /свя/тешаго правительствующаго Синода Члена преосвященнейшаго Афанасия епископа Ростовскаго и Ярославскаго /свя/щенослужителе сея святыя церкви священно. Иоанне Михайлове и. Борисе Николаеве дьячке Иване Андрееве, старосте церковном сея Рыбной слободы посадском человеке Филимоне Алексееве Жилом, тщанием. сея святыя церкви прихоцких. (слободы) купечества а совершися. июня 4 дня. и преподобныя.» Согласно нашим исследованиям, Филимон Алексеев Жилой (1720-1778), четвертое колено Стафея, осиротел в раннем детстве и воспитывался в семье дяди,
прасола Ивана Ивановича, впоследствии он преумножил свое наследство, активно участвовал в местном самоуправлении и в 47 лет, «блюдися неправеднаго имения а твори добрыя дела» [45], стал благоустроителем каменного храма.
О «праведном житии» заботились и другие представители рода. Упоминавшийся выше В. И. Жилов после смерти своей жены в 1876 г. пожертвовал Софийскому женскому монастырю землю, купленную им в центре города, на которой в 1879 г. была устроена часовня. Его сын, крупный хлеботорговец и мукомол А. В. Жилов (1854-1909), состоял попечителем земской больницы, членом попечительного совета женской гимназии, членом уездного попечительства детских приютов, тюремного комитета. В 1906 г. он составил завещание, согласно которому «капитал в 5 000 рублей и денежные взносы с мельницы по 200 рублей в год» были завещаны на «устройство училища садоводства и огородничества и при нем мукомольной школы» [46].
На протяжении рассматриваемого периода в культурном феномене провинциального рода по-разному актуализируется гендерный аспект. «Все мужчины и женщины в человеческой истории всегда устраивали свою жизнь в соответствии с социальным распределением ролей» [47]. С одной стороны, жены и дочери являлись неотъемлемой частью патриархального рода, их нравами и нарядами чванились перед соседями, перед сильными мира сего. В «1767 году, мая 8 дня вечером», когда по Крестовой улице двигался торжественный кортеж императрицы Екатерины II, купеческие жены, «поставленные в два ряда, одетые в богатое русское платье, с жемчужными на головах высокими кокошниками, устилали дорогу Ее Величества своими наилучшими платками; усердие это привело в восхищение. Екатерину, и она долго и милостиво разговаривала с купеческими женами» [48]. В многодетной семье роль жены как хранительницы очага многократно возрастала. Именно этим объясняется тот факт, что в случае смерти первой супруги глава семьи вступал во второй (а иногда и третий) брак нередко по истечении нескольких недель. С другой стороны, ценность мужчины и ценность женщины для общества в XVII—XVIII вв. не были уравновешены: заповеди отцов и дедов по-прежнему актуальны, а потому положение женщины в семье, в которой она родилась, определялась тем, что «не ей продолжать семью» [49].
Выявленные по архивным документам факты юридической состоятельности женщин, самостоятельного занятия
предпринимательской деятельностью, раздельного владения имуществом, представления своих интересов в суде по Ярославской губернии датируются самое ранее первой половиной XIX в. Коммерция стала первой отраслью общественной жизни, где женщины имели право действовать наравне с мужчинами: они могли сами объявлять капитал, нанимать приказчиков. Иногда женщины самостоятельно заявляли капитал по купеческой гильдии и торговали от своего имени, отдельно от мужей. Несмотря на примат мужского начала в семье, имущество супругов было раздельным. Нами выявлено судебное дело, согласно которому предметом распрей между двумя родственницами стал деревянный дом по Волгской набережной города Рыбинска. После смерти его владельца Н. П. Жилова и наследовавшего ему племянника, Александра Михайловича, вскоре тоже скончавшегося, в 1860—1861 гг. мать А. М. Жилова, Анна Николаевна, судилась со своей золовкой Хионией Петровной. В судебном процессе Анна Николаевна в доказательство своих прав предъявила два векселя на 2 147 руб., деньги довольно значительные по тому времени, которые в свое время занимал
у нее сын. Дом, оцененный в 300 руб., должен был послужить для покрытия хотя бы части долга [50].
Л. М. Жилая овдовела в 1834 г. в возрасте 38 лет, оставшись одна с пятью малолетними детьми. Женщина взяла семейное дело в свои руки. Сохранилось ее прошение в городской магистрат, датированное декабрем 1837 г., в котором Л. М. Жилая просит о выделении ей участка земли по Малой Казанской улице, «мерою по той улице» 12,5 сажен. Власти выделили вдове этот участок, обязав «построить на нем дом в течение трех лет». Полтора десятилетия спустя в «Обывательской книге города Рыбинска для записи купцов трех гильдий за 1848-1858 гг.» значится: «Любовь Михайловна Жилая. В г. Рыбинске имеет деревянный дом с мелочной лавкой, надворными деревянными строениями. На купленной городской земле — 2 амбара для битья скотины. Торговлю производит мясным товаром» [51].
На рубеже XIX-XX вв. экономический статус женщины почти сравнялся с мужским. Так, супруга купца 1-й гильдии А. В. Жилова, Мария Андреевна, при жизни супруга владела двумя лавками в мучном гостином дворе [52]. Овдовела она в 1909 г. В наследство от главы семьи старшему сыну, Василию Александровичу, досталась оптовая торговля хлебом. Но остались еще и долги — невыплаченные кредиты и т.д. Мария Андреевна и сыновья организовали «Торгово-промышленное товарищество наследников А. В. Жилова». Директорами-распорядителями Товарищества стали вдова и старший сын Василий. Вначале дела шли непросто, Товарищество даже оказалось под угрозой банкротства. Но постепенно бизнес наладили, расширили за пределы губернии. Но Василий оказался для матери не опорой, а причиной конфликтов, начал «укрывать паи». Администрация Товарищества встала на сторону Марии Андреевны. В 1915 г. дело дошло до ревизии ценных бумаг, до вмешательства полиции. Однако жесткий «мужской» бизнес М. А. Жилова вела уверенно и успешно: в 1917 г. компании принадлежали уже четыре мельницы, было открыто свое представительство в Москве [53].
В Санкт-Петербургском филиале Архива РАН (СПФ АРАН) нами выявлены документы, позволяющие открыть неизвестные ранее страницы истории рода, в частности связанные с астрономом Пулковской обсерватории М. В. Жиловой. В 1916 г. она составила духовное завещание, согласно которому с процентов от ее капитала в банке следовало «платить: а) за слушательницу Высших Петроградских Бестужевских курсов; б) за одну гимназистку в Рыбинской Мариинской женской гимназии; в) за одного ребенка из слушателей Пулковской обсерватории в низшую школу; г) за одного или нескольких деревенских ребятишек в Пулковскую школу. <.> 6) Остающиеся деньги из ежегодных процентов с этих 10 тысяч выдавать. как премию на высших женских Бестужевских курсах за лучшие произведения по астрономии.» [54].
Таким образом, культурно-историческими основами провинциального рода как культурного феномена выступают патрилинейность и родовое имя, являющие кальку общероссийских культурно-исторических закономерностей, а также специфически проявляющиеся в культурном поле провинции локус рода, сакрум рода и гендерные аспекты.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Цит. по: Маяк И. Л. Рим первых царей: генезис римского полиса. М., 1983.
[2] Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и
государства // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 21. С. 88.
[3] Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1983. С. 607.
[4] Фасмер М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. Т. 3. М., 1987. С. 491.
[5] Там же. С. 33.
[6] Там же. С. 492.
[7] Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX—XI вв. Смоленск, 1995.
[8] Большаков В. П., Володина Т. В., Выжлецова Н. Е. Своеобразие русской культуры в ее историческом развитии. Великий Новгород, 2002.
[9] См.: Михельсон М. И. Большой толково-фразеологический словарь [Электронный ресурс] URL: http://slovartolk.narod.ru/bolshoy-tolkovo-frazeologicheskiy-slovar-mihelsona.html (дата обращения 15.03.2012); Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русских поговорок : более 40 000 образных выражений. М., 2008. 783, [1] с.
[10] Шмеман А. Таинство и символ // Око церковное — литургическая библиотека [Электронный ресурс]. URL: http://www.liturgica.ru/bibliot/tainstvo.html (дата обращения 15.03.2012).
[11] Правда русская : тексты. М. ; Л., 1940.
[12] Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. С. 142.
[13] Там же. С. 141.
[14] Цит. по: Маяк И. Л. Указ. соч. С. 121.
[15] Государственный архив Ярославской области, Рыбинский филиал ( далее — РБФ ГАЯО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 173.
[16] Там же.
[17] Розов Н. С. Интегральная модель исторической динамики: структура и ключевые понятия // Новосибирский государственный университет. Философский факультет. Архив философии и истории [Электронный ресурс]. URL: http://www.nsu.ru/filf/rpha/papers/dyn/syp-w.htm (дата обращения 15.03.2012).
[18] Malia M. E. Russia under Western eyes: from the Bronze Horseman to the Lenin Mausoleum. L. ; Cambridge (Mass.), 1999. Р. 26.
[19] Описание города Рыбинска: город Рыбинск и Рыбинская пристань сто лет тому назад (1811-1911) // Старый Рыбинск: история города в описаниях современников XIX-XX вв. Рыбинск, 1993. С. 13-50.
[20] Писцовая книга дворцовой ловецкой Рыбной слободы. 1674, 1675 и 1676 гг. Ярославль, 1917. С. 16-17.
[21] Гомилевский М. Описание города Рыбинска // Старый Рыбинск. С. 53-110.
[22] Там же. С. 79.
[23] Головщиков К. Д. Город Рыбинск, его прошедшее и настоящее // Старый Рыбинск. С. 113-201.
[24] Описание города Рыбинска. С. 37.
[25] Шунейко С. А. Функции торгового пространства в России XIX — нач. XX в. // Вопросы культурологи. 2011. № 6.
[26] Там же.
[27] Писцовая книга. С. 28.
[28] Волков М. Я. Города Верхнего Поволжья и Северо-Запада России, перв. четверть XVIII в. М., 1994. С. 21.
[29] РБФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 230.
[30] Балагуров Е. П. Проекты архитектора Карла Ивановича Росси для Рыбинска // Вестник Рыбинского отделения Русского исторического общества. Рыбинск, 2004. С. 24-29.
[31] ГАЯО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1097.
[32] Рыбинский государственный историко-архитектурный и художественный музей заповедник, А-15914/167.
[33] Подробнее см.: Скибинская О. Н. Родная кровь : семейные хроники XVII — нач. XXI в.: культ.-ист. очерк. Ярославль, 2010.
[34] ГАЯО. Ф. 9. Оп. 1. Д. 67, 146.
[35] Карсавин Л. П. Указ. соч. С. 142.
[36] Рокитянский В. Аксиоматика традиционализма // Prometa [Электронный ресурс]. URL: http://prometa.ru/projects/prospect/lib/3 (дата обращения 15.03.2012).
[37] Домострой : Полный текст. Сильвестровская редакция // Библиотекарь.Ру [Электронный ресурс]. URL: http://bibliotekar.ru/rus/9.htm (дата обращения 15.03.2012).
[38] Описание города Рыбинска... С. 32.
[39] Рокитянский В. Указ. соч.
[40] Гуревич А. Я. История в человеческом измерении: размышления медиевиста // Новое литературное обозрение [Электронный ресурс]. 2005. № 75. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2005/75/gu4.html (дата обращения 15.03.2012).
[41] Козырев Ф. Н. Церковь и пол: четыре размышления о христианской этике пола. СПб., 2003.
[42] РБФ ГАЯО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2736; Ф. 419. Оп. 2. Д. 4.
[43] Там же. Ф. 419. Оп. 2. Д. 1, 3, 22, 38, 78, 110.
[44] Там же. Ф. 6. Оп. 1. Д. 7162.
[45] Домострой...
[46] Цит. по: Парменова А. Завещание землякам // Ярослав Мудрый. 1999. 25 нояб.
[47] Мид М. Мужское и женское: исследование полового вопроса в меняющемся мире. М., 2004. С. 30.
[48] Гомилевский М. Указ. соч. С. 64.
[49] Правда русская. Т. 2. Комментарии. М. ; Л., 1947. С. 649.
[50] РБФ ГАЯО. Ф. 36. Оп. 1. Д. 5333; Ф. 419. Оп. 2. Д. 17.
[51] Там же. Ф. 6. Оп. 1. Д. 4918.
[52] Там же. Ф. 6. Оп. 1. Д. 9259.
[53] Там же. Ф. 106. Оп. 1. Д. 1.
[54] СПФ АРАН. Ф. 711. Оп. 1. Д. 24.
© Скибинская О. Н., 2012 Статья поступила в редакцию 5 декабря 2011 г.
Скибинская Ольга Николаевна,
старший преподаватель кафедры русской литературы, Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского (Ярославль), e-mail: [email protected]
UDC 929.52
Skibinskaya О.
Cultural and Historical Foundations in Gens Research Concerned with the Russian Provincial Tradition
Abstract. The author analyses cultural and historical approaches to research in provincial gentes as a cultural phenomenon and represents results of the study in the history of the Zhiloi-Zhilov family from the town of Rybinsk in Yaroslavl Region. The study covers the 17th — beginning of the 20th century and demonstrates specificity of the regional tradition.
Key words: provincial gens, patrilineage, patronym, locus gentis, sacrum gentis, gender
Skibinskaya Оlga Nikolaevna, Senior Lecturer at Russian Literature Department, Ushinsky Yaroslavl State Pedagogical University (Yaroslavl), e-mail: [email protected]
