CC BY
149
КУЛЬТУРАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ В ИССЛЕДОВАНИИ СОВРЕМЕННЫХ СОСТОЯНИЙ КУЛЬТУРЫ
© Банах А.С.*
Институт социологии Украинской национальной академии наук, г. Киев, Украина
Статья посвящена рассмотрению теории культуральной социологии, созданной одним из ведущих социологов современности Дж. Алексан-дером, а так же сравнению ее с другими подходами к изучению культуры в социологии. Определены различия концептуализации понятийного аппарата этой социологической теории, активно разрабатывается теоретическое определение концепта культурной травмы. В контексте «восходящих» и «нисходящих» сдвигов рассматривается проблема возвращения к эмпирическому и де актуализации теории. Рассмотрены особенности определения «слабой» и «сильной» программ в исследовании современных состояний культуры.
Ключевые слова: культурная травма, культуральная социология, восходящий сдвиг, нисходящий сдвиг, «сильная программа», социология культуры.
В последнее время в современной теоретической социологии, прежде всего - американской теоретической социологии, мы имеем возможность наблюдать так называемый «культуральный поворот», концепция которого активно разрабатывается Дж. Александером, Дж. Тернером, П. Штомп-кой, а также другими представителями современной социологической науки. Основателем культуральной социологии считается Дж. Александер (р. 1947) - выдающийся американский социолог, профессор Йельского университета, директор Центра культуральних исследований. Первоначально он стал известен в научном сообществе своей неофункционалист-ской теорией, целью которой было обоснование сбалансированного подхода к таким противоречивым дихотомиям как равновесие и изменения, согласие и конфликт, структура и агентство. Однако, как неоднократно подчеркивал сам Александр, в аспекте исследовательских возможностей, методологического инструментария неофункционализм не вправе считаться завершенной, полнокровной теорией, несмотря на то, что в научном сообществе этот подход получил широкую поддержку.
Сфера его исследовательских интересов довольно широка, ведь объединяет теорию, культуру и политику, известный, как сторонник «сильной
* Аспирант.
программы» культуральной социологии (в противовес «слабой программе» социологии культуры) он особое внимание уделяет исследованию культурных кодов, смыслов и нарративов в таких различных сферах человеческой деятельности как компьютерные технологии, инвайроменталь-ная политика, разжигание войны, гражданское общество и т. д.
Особенно заметны определенные теоретико - методологические сдвиги под влиянием достижений пост структурализма, постмодернизма, теории нарратива, семиотических исследований. Несмотря на то, что в мировой теоретической социологии на данный момент ведется критическое обсуждение культуральной социологии «cultural sociology» (в частности, согласно замечания Г. МакЛеннана, утверждения культуральной социологии является дескриптивными теоретическими реконструкциями, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть [7, p. 13]) и культурального поворота как такового, нельзя обойти вниманием и тот факт, что он определенным образом модифицировал ряд устоявшихся способов концептуализации и эмпирических исследований в различных социологических направлениях.
В исследовательском плане представляется весьма интересным рассмотреть основы формирования этой платформы, провести параллели между ней и классическими социологическими теориями. Особенно целесообразным подобное рассмотрение становится в свете актуализации проблематики конструирования современной социологической теории, в рамках которой теоретическая эволюция Александера является весьма показательной.
Год 1998 ознаменовал новую веху в научной разработке исследователя. Именно в этом году он публикует свой «Неофункционализм и после него». Эта работа кладет начало разработке новых подходов; новых не только концептуально, но и с позиции наличия принципиально иного теоретико-методологического инструментария, призванного ответить на потребность исследования динамической социокультурной сферы изучения виртуальной реальности, все более сложного продуцирования смыслов с помощью символов, знаковых кодов и симулякров. С этого времени Александр начинает также разработку новой парадигмы культуральной социологии. «Сильную программу» культуральной социологии он начинает разрабатывать вместе со своими аспирантами, которые, опираясь на единство научных взглядов, создали «Culture Club» на базе Калифорнийского университета. Чуть позже, уже в Йельском университете, Александр основал Центра культуральной социологии (Center of Cultural Studies), который возглавляет вместе с Роном Ейерманом и Филиппом Смитом.
Здесь целесообразно было бы более подробно описать различия концептуализации понятийного аппарата. Мы считаем целесообразным использовать именно название «культуральная социология» и здесь очень важно отделить ее от ряда других похожих по звучанию и определения понятий. Так мы «социологию культуры» - распространенный термин,
используемый для определения специальной социологической теории, в то время как культуральная социология является специфической парадиг-мальной сферой социологического знания. Похожим образом ее обозначает и сам автор этого терминологического концепта. В статье Танчера и Скоковой мы находим такое определение культуральной социологии: Культуральная социология - это изучение коллективных (интерсубективних) смыслов, основанное на общих моральных принципах, эмоциях и ценностях, которые также имеют доминантное (взгляды, оценки, отношение и т. д.) влияние на индивидов и группы [3, с. 30]. В этой же статье культуральная социология определяется как новая гуманистическая методологическая парадигма, которая предусматривает строительство моделей понимания ценностно - ориентированного социального мира, выяснения его смыслов, в частности учитывая национально - территориальную обусловленность и временного привязку [3, с. 30]. Однако, невзирая на такой детальное рассмотрение, предоставленное этой теме вышеупомянутыми учеными, в отечественной социологии эта понятийная дифференциация все еще остается мало отрефлексированой и недостаточно концептуализированной.
Социология культуры трактует культуру как некий внешний элемент, отделенный от доминирующего содержания. Она объясняет ее исходя из так называемых «тяжелых» переменных, как нечто «мягкое», зависящее, а не как истинную независимую переменную, отмечает Семашко [8, с. 836]. Незначительная роль, которая отводится культуре в, собственно, социологии культуры ставит ее на позицию «слабой программы» (weak program), которую Александр, следуя Гирцу, называет «тощим описанием» (thin description) культуры. Таким образом Александр резюмирует, что классический период социологической теории (к которому он относит Дюркгей-ма, Вебера, Парсонса, Маркса, Миллса и ряд других) ознаменован именно «слабой программой». Однако, он не останавливается на этом и в современных теориях культуры также выделяет четыре типа «слабой программы», к которым он относит теорию «производства и потребления», бирмингемскую школу, а так же труды Фуко и П. Бурд'е.
Возвращаясь к дифиницированию понятий, отмечаем, что в обоих случаях речь идет об исследовании культуры, ее динамики, концептуальных и методологических средств, феноменов, кейсов, с целью установления определенных взаимозависимостей между ними и обществом в целом. Несмотря на общую направленность, эти два конструкта являются несколько различными версиями социологического подхода к изучению культуры. Ведь социология культуры, как и любая теория среднего уровня, дает возможность трактовать культуру с позиции отраслевой социологии, рассматривая культурный компонент в аспекте включенности его в общественную жизнь. Таким образом культура трактуется в качестве специфического предмета социологического изучения.
Первым шагом утверждения и становления культуральной социологии, несмотря на ожесточенную полемику, считается герменевтический проект «обильного описания» (thick description), концепт которого мы встречаем в работе Поля Рикера (считающийся одним из последователей Гирца). Культура здесь трактуется в качестве обильного и сложного нар-ратива с изящным уровнем влияния на социальную жизнь. [5, p. 159]. Александером же, признание культурной автономии приобретает качество едва ли не наиболее важного концепта его «сильной программы».
Таким образом он дополняет Гирца, который часто однозначно воспринимал общую теорию, тем не менее, активно имплифицируя ее в ткань своей теории, постепенно двигаясь к герменевтике универсального [2, p. 314]. Поскольку культура представляет собой жизненный нарратив, автономия культуры и текстуальность социальной жизни составляют две «неизменных» переменных «сильной программы», объединяясь с императивом, который устанавливает семиотические механизмы, с помощью которых функционирует культура.
В случае определения культуральной социологии, фактически речь идет об изучении культуры социологическими средствами. Отсюда и разделение исследователем сферы исследования культуры на «слабую» и «сильную» программы. Таким образом предполагаем, что культуральная социология может считаться фундаментальным знанием об обществе, ведь здесь социальное начинает интерпретироваться сквозь призму культурного, а социум приобретает характеристики «производной» от культуры.
В контексте культуральной социологии Александр активно разрабатывает проблематику смыслов, погружается в плоскость интерпретативных актов, которые управляют поведенческими паттернами индивидов. Осмысленные действия формируются на основе культурного порядка. Именно здесь можно проследить связь ученого с его учителем Т. Парсонсом, об отношениях между материальными факторами и культурой, которые, в этом контексте рассматриваются не как противопоставление определенного внутреннего опыта внешний детерминированности, а в качестве соотношения отличных аналитических уровней общего эмпирического мира [1, с. 35]. Ибо, согласно концепции Парсонса, деятели интернализуют смысловой порядок, приобретающий более широкий набор качеств, нежели набор социальных интеракций, частью которого они, собственно, и есть - действие является одновременно символическим, социальным и мотивационным. Таким образом, адекватный анализ эмпирической реальности можно провести лишь при условии учета взаимодействия всех аналитических систем.
Александер вносит предположение, согласно которому коллективные смыслы, основанные на моральном контексте и эмоциях активно влияют на индивидов и социальные группы. Основной задачей культуральной социологии, по мнению Александера, является выявление внутренней куль-
турной архитектуры социального смысла посредством анализа понятий кодового, нарративного и символического действия. В исследовании внутренней архитектуры социального содержания ученый опирается на социологию Дюркгейма, структурную семиотику, пост - структурализм, символическую антропологию, методы нарратива и деконструкции, то есть, в общем - на структурную герменевтику. Культура, фактически, в соответствии с последней, понимается Александером, как жизненный текст, основанный на культурных кодах, моральных универсалиях, символах, смыслах и общем дискурсе [6, p. 14-15].
В целом американские социологи в своих работах определенным образом сводят культуру к действию, но без материалистического редукционизма Бурдье. Александер же придерживается не столько прагматистски-ой, сколько герменевтической традиции. Он убежден, что герменевтика может считаться лучшим путем продвижения культуральной социологии. Основой такой трактовки является понимание культуры не только как нарратива но и как текста поддерживаемого разного рода знаками и символами. Мостиком между герменевтическим исследованием Гирца и культуральной социологией выступает нарративная теория, и в этом контексте нельзя не упомянуть о Леви - Строссе, который приобщил к пониманию автономии культуры синтез лингвистического и социологического подходов. Смыслы характеризуются определенной автономией от социальной детерминации, поскольку они являются производными от знаковой системы. Культура здесь приобретает характеристики той же объективной структуры, что и материальный социальный факт.
Александер не исключает других способов трактовки и понимания культуры. Признаком «здоровой» науки (healthy science) он считает теоретический плюрализм и активное обсуждение. «Задачи» слабой программы, и ее «необходимость» заключаются в том, чтобы на базе развенчания ошибок редукционистской социологии культуры сформировалась мощная и истинная культуральная социология. Таким образом, «сильную программу» культуральной социологии мы можем дифиницировать как плюралистическую, однако она не исключает независимости и автономности других социальных факторов, и, определенным образом предостав-люет ей характер междисциплинарности и синтетичности, ведь она объединяет в себе сразу несколько научных подходов.
Наконец, суть теоретико - методологического подхода Александера заключается в том, что он позволяет глубже понять природу современной социальной жизни и социальных конфликтов, изучать амбивалентность и парадоксы виртуальной реальности, соотношение открытого и латентного, сути и перформанса, и достигает этого, как уже было выше указано, опираясь на багаж структурной герменевтики. Ученый и исследователь кроме классического социологического теоретизирования ак-
тивно привлекается и к эмпирическим разработкам, удачно имплифици-руя их в общий контекст своей разработки.
Именно о возвращении к эмпирическому, и рассмотрении его сквозь призму эпистемологии и структурной герменевтики говорит нам ученый. Он отмечает, что, пока, социальная наука может пониматься как диалектика, которая качается между слабой и сильной герменевтикой. Алексан-дер, отметив факт оживления теоретического дискурса, поднимает в высшей степени дискуссионный вопрос - Что могло стать причиной отвержения теоретического дискурса?
Согласно его позиции существует две теории: практическая, которая заключается в создании так называемым теоретическим поворотом новых фреймов в пределах которых буйным цветом расцвели эмпирические социальные науки: он говорит о том, что мы стали свидетелями глубинного изменения настроений и появления неясного предчувствия завершения кризиса теории и с ним нельзя не согласиться, возможно ощущение развилось в связи с новым социальным строем и, в любом случае, профессиональные пути выдающихся теоретиков 60-х двигались по территории этого сдвига в субъективной ориентации; и теоретическая, ведь теория по своей масштабности и всеохватности (речь идет о мета- нарративах ХХ века) не смогла динамично среагировать на стремительные изменения, произошедшие в социальном пространстве [4, p. 38].
Александер, раскрывая свое понимание эпистемологии, вводит понятие «восходящего» (upward shift) и «нисходящего сдвигов» (downward shift) [4, p. 23]. Первый определяется им как возврат к «высокой» теории, второй же - как отдаления от нее. Безусловно нельзя сказать, что существенное «отдаления» от теории является полностью отрицательным явлением, ведь в результате «нисходящего смещения» (downward shift) возник целый ряд исследовательских программ, посвященных исследованию рас, здоровья, тела, брендов, эстетики и экономики, а в результате мы получаем новое знание социальных структур: от сетей до нормативного гетеросексуализму, от радикальных постколониальных режимов, и космополитизма к памяти тела. Александер сосредотачивается на потере дискурсивной способности в процессе «нисходящего сдвига».
Введение ученым таких терминов как «восходящий» и «нисходящий» сдвиги также представляется довольно интересными с позиции иерархически предвзятой структуры. Мы далеки от мысли чтобы считать, что определение Александера, предоставленные вышеупомянутыми «сдвигами» имеют иерархический подтекст, хотя это и не исключено. Возможно речь идет о погружении в глубинные структуры и обработки мелких деталей в то время, как теория, так сказать, с высоты птичьего полета оглядывает пространство социальных перспектив. Так, собственно, о чем речь? А речь о том, что в процессе нисходящего смещения была потеряна дискурсивная способность.
«Нисходящий сдвиг» вернул большинство ученых назад к эмпирическому. Таким образом мир вновь оказался на перепутье между теорией и фактом. Это путь в никуда, потому чтобы избежать его необходимо рассмотреть возможность внедрения культуральной социологической науки.
Теория вряд ли сплошь отошла на перейферию, скорее был потерян унифицированный, абсолютный вид теории как амбициозной конечной инстанции. Мир значений современной теории, одержимый собственными множественными языками, собственными творческими светилами. И здесь, по нашему мнению, логично возникает вопрос - А не означает ли это начало индивидуалистического терминологического кризиса где нет абсолютных референтов?
Мир теории закрылся социально, экономически и культурно от мира, в котором возникают измеряются и обнаруживаются социальные факты. Особенно ощутимо это в экономическом аспекте, ведь тот «финансовый голод», который испытала теория конца 80-х сознательно отделившись от прибыльных сфер значительным образом ощутим и сегодня.
Теория сознательно отделяется от эмпирии и финансовых потоков, таким образом пытаясь приложить руку к своему величественному возвращению. Александер, безусловно, подчеркивает уязвимость доминирующей эмпирии, которая не обеспечена теоретическим основанием, однако важно и то, что автор не отрицает значимости и незаурядной роли эмпирического в расширении предмета современной социологической теории. Благодаря этому исследуются новые для теории объекты - от глобальности к человеческой телесности. Сегодня же современную американскую культуральную социологию трактуют как продукт собственных теоретических традиций этой дисциплины и европейских направлений.
Для исследования социокультурных трансформаций сферы современного украинского общества представляется интересным исследование культурной травмы. Прежде всего, дефиницируя понятие культурной травмы следует вспомнить о выдающемся польском социологе Петре Штомпке, который широко привлекался к формированию этого теоретического концепта на уровня Дж. Александера. Культурная травма в трактовке П. Штомпки обозначает разрушение мира смыслов, ценности теряют ценность, происходит кризис легитимности и идентичности, усиливается дезорганизация социального порядка. Использование термина «культурная травма» позволяет нам с акцентировать внимание именно на тех проблемных аспектах современного социального бытия, где возникают нарушения, напряжение, столкновения.
В контексте всего выше указанного становится очевидной широкая сфера использования и веер возможностей исследования разнообразных явлений нашего мира. Одним из ярких социальных потрясений прошлого века стал распад политической группировки - гиганта СССР. Нас интере-
сует не столько факт разрушения политического конструкта, сколько влияние его на габитус и пути социальной самореализации индивидов, которые стали не только свидетелями но и частично непринужденными жертвами глобальной, в рамках индивидуального жизненного мира, социальной трансформации. Метод глубинного интервью позволит нам окунуться в биографический кейс каждого отдельно взятого респондента и выявить аномические состояния, ведь одним из признаков культурного травмы в качестве негативного последствия социальных изменений является потеря доверия, или формирование синдрома недоверия, а иными словами - аномия [3, 11].
Доверие в концепции П. Штомпка трактуется как «выраженное в действии ожидание по отношению к партнеру, заключающиеся в том, что его реакции окажутся для нас выгодными, то есть, в условиях неопределенности сделана ставка на партнера с расчетом на его благоприятные для нас соответствующие действия» [7, 342]. Доверие, являясь в качестве культурного ресурса, стимулирует реализацию потенциала взаимодействия, способствует обновлению общества и обозначает такую ориентацию человека относительно действий других людей, когда мы действуем, несмотря на ситуацию неопределенности и риск. Риск трактуется ученым как «вероятность неприятностей, связанных с нашими собственными действиями и обусловленных нашими собственными обязательствами» [6, с. 30].
Аналитическое различение травматического события и реакции на него также поддерживается сторонниками «деконструкционной» версии трактовки культурной травмы. Между событием и ее осознанием проходит определенный промежуток времени, в течение которого происходит идентификация «природы боли, природы жертв и отношений ответственности». Александер называет это время «процессом становления травмы» («trauma process»), в течение которого травма приобретает черты культурного процесса, возникает и поддерживается с помощью различных форм репрезентации [4, 94]. Собственно, речь идет о дискурсе, в котором медийные репрезентации играют решающую роль.
Центральными в артикуляции требований и представления интересов и желаний жертв травмы для широкой публики является акторы. Акторами могут быть политики, журналисты, интеллектуалы, представители элиты или низших общественных групп, главное, чтобы они имели возможности и желание артикулировать и представлять травматический опыт, а также быть уверенным в том, что они действительно, в той или иной степени, понесли ущерб от травмы. Последнее является обязательной составляющей «успешного» распространения травмы на все общество Д. Александер добавляет, что идентичность сама по себе несет характер культурного опосредования. Если смысл коллективности, на котором основывается идентичность, теряется - травматический статус предоставля-
ется события сам по себе, но ощущение шока и страха определяется потерей смысла, являясь эффектом от культурного процесса, а не событием как таковым. Для того, чтобы травма стала культурной, она должна выйти на коллективный уровень, то есть социальный кризис должен стать культурным. Понятие «культурная травма» находит свое отражение на уровне метатеории, которая объединяет ряд акторов и актов, которые детерминируются травматическим опытом группы [6]. В теории культурная травма напоминает такие коллективные состояния, как аномия, кризис легитимности, коллективное чувство вины. Именно подобные состояния ставится целью выявить в процессе исследования. Культурная концепция травмы имеет многомерную природу, она объединяет материальную «базу» -контроль средств продуцирования символов, кодирование травмы, как, собственно, условного «зла» и предоставления ему определенной смысловой степени и веса (weighting) травмы как вред и наратив (narrating) об уровне ущерба, жертв и ответственных. Исходя из этого фактор решающего влияния приобретают история и социальное время. Таким образом многомерность исследования вышеозначенного явления дает нам возможности достичь поставленной исследовательской цели.
Список литературы
1. Александер, Дж. Аналитические дебаты : понимание относительности автономии культуры / Дж. Александер // Социологическое обозрение. - 2007. -Т. 6. - № 1. - С. 17-37.
2. Гирц, К. Интерпретация культур / К. Гирц. - М., 2004. - С. 560.
3. Рюзен, Й. Нж шляхи юторичного мислення / Й. Рюзен ; пер. з тм. В. Кам'янець. - Л. : Штопис, 2010. - 353 с.
4. Рикёр, П. Память, история, забвение : пер. с франц. / П. Рикёр. - М. : Изд-во гуманитарной лит-ры, 2004. - 728 с.
5. Танчер, В. Культуральна соцюлопя : «сильна програма» доолджень сми^в сощального життя / В. Танчер, Л. Скокова // Соцюлогш : теорш, методи, маркетинг. - 2009. - № 4. - С. 19-42.
6. Черняк, Д.С. Концепщя сощальних змш Петра Штомпки : теоретико-методичний потенщал : автореф. дис. ... канд. соцюл. наук : 22.00.01 / Д.С. Черняк. - Кжв : Кшв. нац. ун-т iм. Т. Шевченка. - К., 2006. - 16 с.
7. Штомпка, П. Социальное изменение как травма / П. Штомпка // Социологические исследования. - 2001. - № 1. - С. 6-16.
8. Alexander J. Cultural Trauma and Collective Identity / J. Alexander // The Meaning of Social Life. A Cultural Sociology. - Oxford : Oxford University Press, 2003. - 296 p.
9. Alexander, Jeffrey. Social Science as Reading and Performance : A Cultural-Sociological Understanding of Epistemology / Alexander Jeffrey and Reed Isaac // European Journal of Social Theory. - 2009. - № 12 (1). - P. 21-42.
10. Alexander, J. C. Clifford Geertz and the Strong Program : The Human Sciences and Cultural Sociology / J. C. Alexander // Cultural Sociology. - 2008. - Vol. 2(2). -P. 157-168.
11. Alexander, J. C. The Strong Program in Cultural Sociology : Elements of a Structural Hermeneutics / J. C. Alexander, P. Smith // The Meanings of Social Life : A Cultural Sociology. - Oxford, 2003. - P. 11-26.
12. McLennan, G. The New American Cultural Sociology : An Appraisal / G. McLennan // Theory, Culture & Society. - 2005. - Vol. 22(6). - P. 1-8.
13. Semashko, L. Review of Jeffrey C. Alexander's book / L. Semashko, C. Review of Jeffrey // The Meanings of Social Life : a Cultural Sociology. Review of Books. -2006. - Vol. 21 (6). - P. 834-838.
