CC BY
68
В результате этого к середине 1919 г. в Азиатской конной дивизии удалось создать внушительную (по забайкальским меркам) бурятскую часть с собственными офицерами, сумевшую за короткое время обучения стать вполне боеспособной единицей, превосходящей другие туземные части в войсках атамана Г.М. Семенова.
Однако последующие неудачи белых не позволили провести очередную мобилизацию, необходимую для поддержки имеющихся и создания новых военных частей. Свою роль сыграло и наступившее вскоре глубокое разочарование бурятских националистов в деятельности атамана Г.М. Семенова.
Примечания
1. РГВА. Ф. 39454. Оп. 1. Д. 2. Л. 52.
2. РГВА. Ф. 39454. Оп. 1. Д. 2. Л. 91 об.
3. РГВА. Ф. 39454. Оп. 1. Д. 2. Л. 75.
4. РГВА. Ф. 40138. Оп. 1. Д. 6. Л. 237об.
5. РГВА. Ф. 39454. Оп. 1. Д. 2. Л. 64.
6. РГВА. Ф. 39777. Оп. 1. Д. 5. Л.12.
7. Там же.
8. Там же.
9. РГВА. Ф. 39454. Оп. 1. Д. 2. Л. 31 об.
10. Там же. Л. 103об.
11. Там же. Л. 96.
12. Там же. Л. 116; РГВА. Ф. 39777. Оп. 1. Д. 1. Л. 4.
13. РГВА. Ф. 39777. Оп. 1. Д. 10. Л. 17.
14. Там же. Д. 3. Л. 144.
15. Там же. Д. 2. Л. 6.
16. РГВА. Ф. 39532. Оп. 1. Д. 3. Л. 99-108об.
17. Там же. Л. 147.
18. РГВА. Ф. 39454. Оп. 1. Д. 7. Л. 47.
19. Дыгыл - монгольская шуба.
Литература
1. РГВА. Ф. 39454. Оп 1. Д. 2, 7; Ф. 39532. Оп. 1. Д. 3; Ф. 39777. Оп. 1. Д. 1, 2, 3, 5, 6, 10; Ф. 40138. Оп. 1. Д. 6.
2. Аносов П. Куленда и Бырла // Таежные походы: сб. эпизодов из истории гражданской войны на Дальнем Востоке / под ред. М. Горького, П. Постышева, И. Минца. - М., 1935.
3. Алешин Д.Д. Азиатская Одиссея // Барон Унгерн в документах и мемуарах / сост. и ред. С.Л. Кузьмин. - М., 2004.
4. Базаров Б.В. Генерал-лейтенант Маньчжоу-го Уржин Гармаев. - Улан-Удэ, 2001.
5. Базаров Б.В. Неизвестное из истории панмонголизма. - Улан-Удэ, 2002.
6. Базаров Б.В., Жабаева Л.Б. Бурятские национальные демократы и общественно-политическая мысль монгольских народов в первой трети XX в. - Улан-Удэ, 2008.
7. Голубев. Воспоминания // Барон Унгерн в документах и мемуарах / сост. и ред. С.Л. Кузьмин. - М., 2004.
8. Курас Л.В. Панмонголизм в воззрениях атамана Семенова // Власть. 2010. Авг.
9. Ринчино Э.-Д. Документы, статьи, письма. - Улан-Удэ, 1994.
10. Степные были и небылицы / сост. и пер. Хасбаатарын Мэргэн. - Улан-Удэ, 2010.
11. Юзефович Л. А. Самодержец пустыни. - М., 2010.
Касаточкин Денис Романович, аспирант Московского государственного областного университета, e-mail: [email protected]
Kasatochkin Denis Romanovich, postgraduate student, Moscow State Regional University, e-mail: [email protected]
УДК 008
© П.В. Кургузов
Культура повседневностии в работах разночинца И.Г. Прыжова (1827-1885 гг.)
В статье анализируются взгляды И.Г.Прыжова на проблемы развития истории России вообще и истории культуры повседневности в частности, отраженные в его творческом наследии. Обосновывается вывод И.Г. Прыжова о том, что главной фигурой истории является народ, а главным вектором его изучения - история его жизни, быта, нравов, культуры его повседневности.
Ключевые слова: повседневность, история, народ, жизнь, наука, культура, быт.
P.V. Kurguzov
Everyday life culture in the works of I.G.Pryzhov (1827-1885), a commoner (raznochinets)
The article analyzes I.G.Pryzhov's views on the problems of the Russian history's development in general and the history of everyday life culture in particular, which are reflected in his creative heritage. I.G. Pryzhov's conclusion is proved that the main figure of history are common people, and the main vector of their studying is the history of their life, mode of life, moral values, their everyday life culture.
Keywords: everyday life, history, people, life, science, culture, mode of life.
История как одна из основополагающих наук, украшающая гуманитарную отрасль в целом, призвана, как известно, изучать жизнь людей на разных этапах развития культуры и цивилизации. Но в трудах отечественных историков, как прошлого, так и настоящего, почти не видно человека. В какой-то мере, наверное, это объясняется тем, что долгие годы господства советской идеологии в исторических трудах принято было отражать историю народных масс, классов, политических партий, биографии вождей, но не историю человека в условиях его обыденной, повседневной жизнедеятельности.
Между тем все жившие и живущие ныне на земле люди вносят свою лепту в течение великой реки под названием «История». Однако оставить свой след и быть упомянутым в исторических сочинениях удается далеко не каждому. В поле зрения профессиональных историков обычно попадают выдающиеся личности, занимающие ключевые позиции в обществе: политики, полководцы, творцы искусства, ученые. В лучшем случае повезет людям, которые находятся рядом с этими приметными личностями.
И все же в последнее время в исторической науке начали развиваться новые тенденции, формироваться такие направления, в которых предметом внимания исследователей становится именно повседневность существования обычного человека. Это так называемая «новая социальная история», в которой разрабатываются нетрадиционные подходы к изучению и изображению исторического материала. К числу таковых относятся микроисторический, историко-антропологический и культурно-исторический подходы.
Оказалось, что исследование незаметных событий, мелких фактов повседневной жизни простых людей также способно влиять на приращение знаний об истории общества, иногда ничуть не меньше, чем изучение важных исторических событий или биографий выдающихся деятелей. Поэтому уже сегодня в сочинениях историков можно встретить подробное описание повседневной жизни самых обыкновенных, так называемых «маленьких» людей. Но при этом, разумеется, в фокус внимания попадают прежде все-
го примечательные и чем-то интересные для исследователя факты, черты повседневности, характеристики человеческих судеб в пространстве обыденной культуры
Думается, что помимо научного значения этих новых подходов к изучению исторического процесса важно и то, что благодаря им есть неплохая возможность сделать публикации по истории повседневности интересными не только узкому кругу профессионалов, но и широкой публике. С другой стороны, может быть, после этого поубавится число работ, опубликованных историками, с которыми ознакомились только специалисты по данной теме.
Одним из авторитетных историков культуры повседневности России являлся Иван Гаврилович Прыжов. Имя этого человека мало известно просвещенному современнику. К сожалению, оно почти забыто, а жаль, ибо личность эта -весьма незаурядная, оставившая глубокий след в истории России 19-го столетия. Недаром Г.В. Плеханов называл его «образованным разночинцем - вестником новой России, провозгласившим войну старому порядку и взявшим на себя роль первого застрельщика».
Прежде чем перейти к анализу исторических трудов И. Г. Прыжова, наверно, нужно сказать несколько слов о жизни этого удивительного человека с весьма трагичной судьбой. В истории русской науки вообще трудно найти фигуру, столь же трагичную, вечно надрывную, жалобную, постоянно взывающую к сочувствию и пониманию. И при этом твердую, легко узнаваемую и столь характерную для своей эпохи.
И.Г. Прыжов родился в Москве в 1827 г. в семье писаря Мариинской больницы (в которой, кстати, родился и классик нашей литературы Ф.М. Достоевский).
Вся жизнь Прыжова была, по его собственному признанию, «собачья», нищенская, тяжелая во всех отношениях. «В спальне, - рассказывал он, - где я только что рожденный лежал с матерью, было приготовлено для меня молоко, но оно от холода замерзло, и я плакал с голоду, и тем началась моя жизнь». Но на плач любого ребенка есть всегда баюкающие песни взрослых.
Да, были и они: «Песнями, баюкающими мое бедное детство, были рассказы о прелестях крепостного кнута, песни тем более выразительные, что они не были заимствованы с чужих уст, а повествовали о лично пережитом и крепко, рубцами, врезались в память: «помещичий кнут гулял еще по плечам моей тетки и дяди - крепостных крестьян» [1].
Таковы были первые, еще младенческие ощущения и впечатления будущего автора «Быта Малороссии по памятникам ее литературы с XI по XVIII век», знаменитых исторических «Записок о Сибири», «Очерков по истории нищенства», «Очерков о юродивых и кликушах», «Очерков по истории кабачества» и многих других трудов этого человека.
«Болезненный, страшный заика, забитый, загнанный, чуждый малейшего развития, - писал Прыжов, - я был отдан в 1-ю Московскую гимназию (ее, между прочим, окончил известный историк С.М. Соловьев. - К.П.), поистине лбом прошиб себе дорогу и в 1848 г. кончил курс одним из первых с правом поступления в университет без экзамена» [2].
Однако на свое прошение о зачислении на словесный факультет Московского университета он получил ответ, гласивший, что его не принимают «по высочайшему повелению о сокращении числа студентов». Таким образом, Пры-жов стал жертвой одной из мер, предпринятых в 1848г. напуганным революционным пожаром в Европе царским правительством, закрывшим доступ на гуманитарные факультеты выходцам из «низших сословий». Он поступил на медицинский факультет, но лишь числился на нем, а лекции о русской словесности и юриспруденции слушал на гуманитарных факультетах.
После того как его исключили из университета за революционную деятельность, он не прекратил своих занятий и прослушал лекции Ф.И. Буслаева о древней русской словесности, С.М. Соловьева по русской истории, Т.Н. Грановского, П.Н. Кудрявцева по всеобщей истории и на протяжении еще многих лет был связан с Московским университетом.
Для того чтобы иметь возможность продолжать свои научные занятия, Прыжов поступил на службу в Московскую палату гражданского суда. Служа там в чине коллежского регистратора, он влачил полуголодное существование. Зато в свободное от службы время Прыжов занимался историей, этнографией, фольклором. Кроме того, он постоянно вращался в гуще городских «низов», часто странствовал по деревням, где собирал материал для своих работ, изу-
чал быт и нравы простых людей.
После закрытия Московской гражданской палаты Прыжов некоторое время служил в конторах частных железных дорог, но вскоре остался совсем без работы и каких-либо средств существования.
В 1868 г., находясь в очень тяжелом положении, он столкнулся с П.Г. Успенским и другими будущими членами революционного кружка -«нечаевцами». Давно уже враждебно настроенный к самодержавному строю Прыжов быстро сблизился с ними, а 3 августа 1869 г. он впервые встретился с самим С.Г. Нечаевым.
По поручению последнего Прыжов создавал кружки и вел агитационную работу в «народе» и среди студентов. В ноябре того же года он принял участие в убийстве студента Петровской академии И.И. Иванова, обвиняемого народовольцами в предательстве. Вскоре после этого последовали арест, лишение всех прав, а затем заключение в Петропавловскую крепость, суд и гражданская казнь. С 1872 по 1881 г. был сослан на каторгу в Сибирь на Петровский железоделательный завод, где до него отбывали каторгу декабристы.
В 1881 г. И.Г. Прыжов, пережив муки каторги, выйдет на поселение, но жить спокойно вместе с женой в маленьком домике, снятом ею на берегу речки с бурятским названием Мыкырт, пришлось недолго. В 1884 г. после тяжелой болезни верный спутник Прыжова, его жена Ольга Григорьевна, которую он назвал в своей «Исповеди» «ангелом... редкой женщиной, каких он не встречал в течение всей своей жизни», умрет. А в 1908 г., издавая «Исповедь» Прыжова, писательница Рахиль Хин замечала: «Пока была жива его жена, одна из тех неведомых русских героинь, жизнь которых представляет сплошное самоотвержение, Прыжов, несмотря на крайнюю нужду, еще кое-как держался. После ее смерти он окончательно пал духом, запил и умер» [3]. Похоронен И.Г. Прыжов был на кладбище Петровского Завода.
О нем помнили и его жалели только немногие истинные друзья. Один из них, профессор Московского университета Н.И. Стороженко, считал, что в лице Прыжова «варварски загублена крупная научная сила» [4].
Участие Прыжова в революционном движении благодаря широкой огласке, которую получил процесс нечаевцев, стало известно современникам. Сам он послужил прототипом для одного из персонажей романа Ф.М. Достоевского «Бесы». Однако образ Толкаченко - злая карикатура на Прыжова. Польский писатель XIX
века Станислав Бржовский, взяв образ Прыжова прототипом одного из своих героев, в отличие от Достоевского сумел создать патетический образ революционера-народника.
Говоря о своем вкладе в науку, сам Прыжов подчеркивал следующее: «Я хотел собрать в одно целое не только археологические факты, но все слезы, всю кровь, весь пот, пролитые когда-либо народом, - собрать и высчитать, насколько выдержит это наука счисления» [5]. Его творческое наследие значительно, несмотря на то, что, как он отмечал сам, «из всего, что только было напечатано Прыжовым, целая половина была урезана цензурой или им самим, другая же половина являлась исковерканной» [6].
Естественно, что сразу же после ареста Прыжова его произведения уничтожались, научная деятельность замалчивалась. Внимание к нему и его творчеству было только после Октябрьской революции 1917 г. Среди исследователей его жизни, революционной и научной деятельности следует назвать работы М.С. Альтмана [7], Л.Н. Пушкарева [8], А.Р. Мазуркевича [9], И. Трифонова [10] и современных исследователей - А.Н. Цамутали [11] и В. Есипова [12]. Вот, в сущности, и весь основной список аналитиков творчества И.Г. Прыжова.
Особо следует отметить то, что научные работы Прыжова по истории долгое время не были предметом специального изучения. Чаще всего если и писали о нем, то писали о его занятиях фольклором и этнографией. В частности, в общих работах по русской историографии Прыжов упоминается как этнограф и собиратель фольклора.
Между тем уже первый исследователь творчества И.Г. Прыжова М.С. Альтман, уделяя основное внимание общественно-политическим взглядам Прыжова, а в области его научных интересов - трудам по этнографии, несколько раз говорил об увлечении Прыжова не только историей вообще, а историей повседневности народной жизни в частности. «Не будет преувеличением сказать, - писал Альтман, - что все основные работы Прыжова - это, по выражению А.И. Герцена, пропаганда историей» [13].
При этом М.С. Альтман полагал, что «исторический жанр Прыжов использовал как средство маскировки, призванное усыпить бдительность цензуры, отвлечь ее внимание рассуждениями о прошлом, а тем временем коснуться вопросов, имеющих современное значение» [14]. Наверно, подобная точка зрения не лишена оснований. Вместе с тем «... попытка обсуждать злободневные вопросы с помощью отступлений в прошлое, как справедливо отмечает А.Н. Ца-
мутали в книге «Очерки демократического направления в русской историографии 60-70-х гг. XIX в.», вовсе не исключает серьезного подхода к самому предмету истории» [15].
В пользу этого вывода свидетельствуют и слова самого Прыжова, сказанные им на суде: «Специальностью моею было составить историю (выделено нами. - К.П. ) русского народа».
И.Г. Прыжов хорошо знал состояние современной исторической науки, внимательно следя за исторической литературой. Его рассуждения, содержащиеся в опубликованных работах, а еще в большей степени - в неопубликованном историографическом сочинении «Исторические науки в России», свидетельствуют о том, что Пры-жов был хорошо знаком с трудами российских и зарубежных ученых. Не будучи удовлетворен современной исторической наукой, он резко критиковал историков официально охранительного и либерального толка, настойчиво искал пути дальнейшего развития исторической науки.
Последовательно руководствуясь поставленной целью - превратить историю государства в историю народа, в историю его повседневной жизни, И.Г. Прыжов предпринял попытку рассмотреть и проанализировать состояние российской историографии с середины 60-х гг. XIX в. Подобно другим сторонникам демократического течения в историографии, он давал отрицательную характеристику официально-охранительному направлению, считая его серьезно отставшим от требований, предъявляемых к науке.
Например, о трудах главы этого направления в истории М.П. Погодине он писал как о «поучительных. одними лишь ошибками». Касаясь многочисленных ученых споров, которые вел Погодин, он склонен отдать предпочтение погодинским оппонентам, в первую очередь М.Т. Коченовскому, К.Д. Кавелину, Н.И. Костомарову.
Но главные критические стрелы Прыжова были направлены в сторону известного российского историка С.М. Соловьева, который на протяжении полутора десятилетий неутомимо выпускал том за томом «Историю России». Прыжов говорил, что Соловьев «действительно двигается вперед», но «только числом выпущенных им книг» [16].
Отстаивая первичность обыденной народной жизни в истории, Прыжов писал о Соловьеве так: «Историк России принес целиком весь народ в жертву отвлеченной идее государственности». Соловьев, по мнению Прыжова, сосредоточившись на рассмотрении таких вопросов, как «кочевание и брожение», «смешав условия кня-
жеской и народной жизни», оставляет без внимания повседневную жизнь народа, повседневные его заботы о хлебе насущном, «проходит мимо значения общины в развитии русского народа. Всю историю от X до XVIII в. одною чертою, что все это были дикари-мужичье, которым грузно было от силушки, и что беглые воры и ряд народных движений в областях и в Москве - это было одним лишь желанием гулять в поле» [17].
Оценивая результаты научной деятельности Соловьева и его школы в 50-60-е гг. XIX в., Прыжов сделал вывод, что Соловьев, «став во главе русской исторической школы, успел сделать одно - свести историческую школу на степень школы отрицательной: школа протестовала против ложных исторических направлений, но сама не создала ничего исторического, отрицая все живые, естественно развивающиеся элементы повседневности, из которых и складывается история человека» [18]. Такой позиции Прыжов противопоставляет вклад в русскую науку историка Ф.И. Буслаева, который глубоко разрабатывал проблемы русского быта и культуры повседневности русского народа.
Со школой Соловьева Прыжов сближал И.Е. Забелина, книга которого «о быте царей, страдающая отсутствием исторического элемента. не имела никакого успеха». Прыжов возражает утверждению Забелина о том, «будто дворец московских царей также органически вырос из деревенской избы», справедливо замечает, что историк должен был бы «ввести читателя в избу, в ее мир, рассказать историю повседневной жизни народа, прожитую в избах, и отсюда, как от корня, дойти до московского дворца», повествуя о последнем, показать «жизнь, которая в нем протекала.» [19].
Выразителем нового направления в исторической науке Прыжов в начале 60-х гг. считал Н. И. Костомарова, историка, уделявшего большое внимание истории повседневности, быта и нравов народа, истории народных движений, в известной мере оппозиционно настроенного по отношению к самодержавию, однако далекого от трактовки исторических явлений в революционном духе.
Начало преподавательской деятельности Костомарова в Петербургском университете расценивалось Прыжовым как важная веха в развитии русской историографии. Прыжов с большим удовлетворением отмечал, что «в 50-х годах, когда в Петербургском университете открылась кафедра русской истории, ее предложили не ученикам Соловьева, которых не было, а
Костомарову» [20]. Его деятельность на этой кафедре, в представлении Прыжова, была «новая, свежая», которая к тому же совпала с оживлением общественной жизни в Петербурге и связывалась им с усилением именно в Петербурге интереса к истории повседневной жизни народа.
Прыжову представлялась картина, являющая собой разделение исторической науки в России на два лагеря: первого в Петербурге, где обосновалось новое направление в лице прежде всего Костомарова, выдвигающего идею изучения истории народа, и второго в Москве, где сплачивались консервативные элементы (Погодин, Соловьев, славянофилы).
По мнению Прыжова, после утверждения нового направления в изучении истории в Петербурге «во всей семье московских ученых возникло крайнее озлобление против Петербурга, и о науке в Петербурге не говорят иначе, как с рыканием и маханием руками» [21].
Противопоставление Петербурга и Москвы как двух центров развития исторической науки в России, отличавшихся друг от друга известными особенностями, в какой-то мере имело определенный смысл. В связи с этим стоит отметить, что, как справедливо подчеркивал советский историк А.Н. Цамутали, «.в нашей историографической литературе до сих пор крайне мало внимания уделяется особенностям развития исторической науки в различных центрах. Работ по этому вопросу... почти нет» [22].
Продолжая эту мысль, скажем, что редко можно встретить историографические работы и в современной России, хотя особенности той же истории культуры повседневности в регионах России, безусловно, имеются.
Деятельность Н.И. Костомарова в Петербургском университете, по мнению Прыжова, сыграла в развитии исторической науки значительную роль, поскольку «началась в то время, когда общественное развитие дошло, наконец, до сознания потребности в истории более широкого и сурового объема, чем та, которой доселе пробавлялись. Как полагал Прыжов, Костомаров правильно понял поставленные перед историками требования и обратился к изучению истории народа. Заслугой Костомарова Прыжов считал то, что, занявшись историей народа, он «прошел», таким образом, историю быта, нравов и обычаев Великороссии, Южной Руси, Новгорода, Пскова, Вятки, Литвы и успел затронуть и поставить множество важных вопросов, кинуть свет на многие темные доселе явления народной жизни» [23].
Костомаров, по представлению Прыжова, был, прежде всего, «историк народа», «не кричал прожитому: viae victis, как Соловьев, не мечтал о воскрешении умерших, как славянофилы, но в то же время не мог не желать восстановления некоторых условий жизни, столь не похожих на настоящие и умершие не своей смертью» [24]. Прыжова, стремящегося раскрыть внутреннее содержание народной жизни, проникнуть в глубину исторического развития, привлекали высказывания Костомарова о том, что народный обычай, черты домашнего быта, обряд народного увеселения есть выражение повседневной жизни народа, но, кроме того, «жизнь народа заключается в движении его духовно-нравственного бытия: в его понятиях, верованиях, чувствованиях, надеждах, страданиях», что «нельзя судить о благосостоянии экономического быта народа, не зная, как народ понимал или понимает довольство и недостаток... нельзя судить о важности бедствий народных масс, не зная, в какой степени они в свое время производили влияния на чувства народа», что «нельзя произносить приговор над доблестями или пороками человечества, не зная, в какой степени оправдывало или обвиняло их народное убеждение» [25].
Несомненно, что Прыжова, посвятившего значительную часть своих работ повседневности, историко-бытовой тематике, собиравшего фольклорные произведения, привлекла в работах Костомарова и этнография. Такой же интерес проявлял Прыжов и к работам историка Ф.И. Буслаева, считая, что тот сделал много для изучения народного быта Древней Руси.
В середине 60-х годов, по мнению Прыжова, намечалось создание новой исторической науки: «Наука о человеке, - писал он, - о его прошедшем и настоящем, измученная долгими виляниями от правды, долгим блужданием в области теней, доходит до самой простейшей истины, до которой всегда доходят истинные мученики - до возможности прямо взглянуть на факт и высказать свое сознание». Развитие исторической науки по этому пути способствовало ее сближению с точными науками, с распространившимися и утверждавшимися в них идеями материализма. «Идя этим путем, - писал Прыжов, -наука о человеке сблизилась с наукой о материи, выработала свое чисто материальное понимание исторического факта и с обновленными силами приступила уже к обработке истории культуры человечества» [26].
По словам самого Прыжова, им уже были подготовлены материалы по темам, которые бу-
квально пронизаны повседневностью жизни народа: 1.Народные верования; 2. Социальный быт; 3. История русской женщины; 4. История нищенства; 5. Секты, ереси, расколы: Малороссия.
Цензурные рогатки, бедственное положение самого Прыжова помешали выходу в свет не только этого наиболее крупного, с точки зрения самого Прыжова, сочинения, но и целого ряда других работ, написанных Прыжовым в духе намеченных им направлений в изучении истории русского народа. Так, Прыжов бросил работу «История крепостного права, преимущественно по свидетельству народа», сочтя невозможным его напечатать. Цензура запретила уже написанную Прыжовым книгу «Поп и монах как первые враги культуры человека».
Прекрасно понимая, что в России не удастся издать такую книгу, как «История свободы», Прыжов тем не менее не мог отказаться от заветного желания и кое-что написал, надеясь со временем окончательно окончить эту книгу и опубликовать ее за границей. Однако в 1862 г., ожидая обыска в связи с арестом его друзей А.А. Козлова, М. А. Челещевой и А. А. Котляревского, он сжег «Историю свободы» вместе с «Тысячью похабных сказок про монаха и попов». О содержании первой мы можем судить лишь по описанию виньетки, выполненной братом Прыжова: кругом шел бордюр из цепей, а по четырем углам были нарисованы виселица, топор, плаха, кандалы, плети и Петропавловская крепость.
Не увенчалась успехом и работа Прыжова над задуманной им историей земства в России. Поняв невозможность ее опубликования, Пры-жов на основе собранных материалов написал труд об обыденной жизни мещан - «Историю мещан», которая была запрещена московской цензурой, не вернувшей даже автору рукописи.
Многое из задуманного Прыжовым так и не увидело свет. Он с горечью писал по этому поводу: «Хорошего Прыжов не оставил ничего -не дали. Все написанное им - не что иное, как песня, подобная стону» [27].
Но и опубликованные труды при жизни Прыжова или сохранившиеся в рукописях и дошедшие до наших дней впечатляют.
В 1862 г. вышла в свет книга Прыжова «Нищие на святой Руси». Автор не только отразил яркую картину повседневного бытия современного ему нищенства, но и поставил перед собой задачу - описать историю этого явления. В 1865 г. в магазинах появилась книга Прыжова «26 московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков», разоблачавшая религиозный
фанатизм, невежество и мракобесие в культуре повседневности части населения Москвы середины XIX в.
В 1868 г. после долгих мытарств Прыжову удалось опубликовать написанную еще в 1863 г. книгу «История кабаков в России в связи с историей русского народа». Из написанных трех томов Прыжов счел возможным опубликовать только первый, и то в урезанном виде. Второй и третий тома, содержащие повседневность кабаков России XIX в., историю целовальников, кабацких ярыг, городской голи, были уничтожены им самим. Прыжов поступил так из опасения, что, сделав достоянием читателей описание повседневного «кабацкого быта», т.е. жизни в этих, как он называл, «народных клубах», он невольно может «донести на народ» [28].
Основной мыслью в книге Прыжова «История кабаков» было стремление доказать, что в распространении пьянства на Руси повинно, прежде всего, царское правительство, насаждавшее виноторговлю ради пополнения казны.
Антиправительственную направленность отражала и другая крупная работа И. Г. Прыжова, так и не вышедшая в свет, но сохранилась рукопись - книга «Граждане России». Благодаря тому, что в рукописи нет следов цензурной правки, антиправительственная тенденция проявляется с еще большей силой, чем в опубликованных работах Прыжова. Эта книга - своего рода памфлет, изложение повседневного произвола и злоупотреблений чиновников в отношении граждан России.
Оказавшись на каторге, Прыжов в своем творчестве обращается к сибирской теме. В частности, в своих «Записках о Сибири» он, не изменяя себе, продолжает анализировать и описывать повседневность, быт и нравы тех, кто его окружает: каторжан и ссыльнопоселенцев,
стражей порядка и чиновников, русских сибиряков и инородцев, служителей культа и старообрядцев.
Так, в «Тюрьмах Сибири» описаны произвол и беззаконие царских чиновников, в особенности высокопоставленных, представляющих собой местных «богов» и «царей». «В течение всей истории Сибири, - писал Прыжов, - на вершине ее общественной жизни одни лишь пираты, невежды и грабители - туземцы и завезенные из России» [29].
В своих трудах он повествует о тяжелом положении находящихся в Сибири ссыльных, о случаях зверской расправы тюремщиков над арестованными, описывает положение заключенных на Каре, дает характеристику сибирским тюрьмам.
Среди других работ Прыжова, посвященных Сибири, достойна упоминания книга «Декабристы в Сибири на Петровском Заводе», все ее содержание пронизано горячим сочувствием к движению декабристов. Одной из заслуг Пры-жова, безусловно, является то, что в своих записках о декабристах он, кажется, не упускает ни одной мелочи в культуре повседневности их жизни, отражает их быт, наполненный духом взаимной поддержки и творчеством, несмотря на суровые условия своего существования.
В заключение следует отметить глубокие размышления И. Г. Прыжова о новых веяниях в области исторической мысли и связанных с ними достижениях в развитии исторической науки, на первое место им выдвигается утверждение о решающей роли народа в истории. Но история -это не череда только великих событий. Она складывается из повседневных, будничных дней и событий, внимание к ним должно быть незыблемой обязанностью каждого историка.
Литература
1. Альтман М.С. Иван Гаврилович Прыжов и его литературное наследие // Прыжов И.Г. Очерки. Статьи. Письма. -М.;Л., 1934. - С. IX.
2. Там же . С .XI.
3. Есипов В.В. Житие великого грешника. Документально-лирическое повествование о судьбе русского пьяницы и замечательного историка-самоучки Ивана Гавриловича Прыжова. - М., 2011. - С. 19.
4. Там же.
5. Альтман М.С. Указ соч. - С. IX.
6. Там же.
7. Альтман М.С. И.Г. Прыжов // Каторга и ссылка. - 1932. - № 6. - С. 37-118; Иван Гаврилович Прыжов. С приложением писем И.Г. Прыжова и литературного экскурса: Прыжов в изображении Достоевского и Бржзовского. - М., 1932; Редакционная статья в книге «И.Г. Прыжов. Очерки, статьи, письма». - М.;Л., 1934. - С. 7-36.
8. Пушкарев Л.Н. Рукописный фонд И.Г.Прыжова, считавшийся утерянным // Советская этнография. - 1950. - № 1. -С.183-187; Критика церкви и духовенства в трудах И.Г. Прыжова // Вопросы религии и атеизма. - М., 1954. - Вып. 2. -С.128-153; Неизвестная работа И.Г. Прыжова о декабристах в Сибири // Литературное наследство. Т. 60. - Кн. 1. - М., 1956. - С. 629-640.
9. Мазуркевич А.Р. И.Г. Прыжов. Из истории русско-украинских литературных связей. - Киев, 1958.
10. Трофимов И. Неизвестные рукописи ученого-революционера // Русская литература. - 1966. - №3. - С. 159-161.
11. Вопросы истории России в трудах И.Г. Прыжова // Цамутели А.Н. Очерки демократического направления в российской историографии 60- 70-х гг. XIX в. - Л., 1971. - С. 142-186.
12. Есипов В. В. Указ. соч. - С. 19.
13. Альтман М.С. Редакционная статья // Прыжов И.Г. Очерки. Статьи. Письма. - М.; Л., 1934. - С. XXV.
14. Там же.
15. Цамутали А.Н. Указ соч. - С.144.
16. Там же. - С.146.
17. Там же. - С. 147.
18. Там же.
19. Там же. - С. 149.
20. Там же.
21. И.Г. Прыжов. Очерки. Статьи. Письма. - М.;Л., 1934. - С. 274.
22. Цамутели Л.Н. Указ соч. - С. 156.
23. Там же.
24. Там же. - С. 157.
25. Там же.
26. Там же.
27. Там же. - С. 159.
28. Прыжов И.Г. Очерки....С. 21.
29. Там же. - С. 19.
30. Цамутели Л.Н. Указ соч. - С. 164.
Кургузов Павел Владимирович, директор Учебно-методического центра профсоюзов Республики Бурятия, соискатель Восточно-Сибирского государственного университета технологий и управления, e-mail: [email protected]
Kurguzov P.V., Director of the Training and MethodologicalCenter, Trade Unions of the Republic of Buryatia, competitor for candidate degree, East Siberian State University of Technology and Management, e-mail: [email protected]
УДК: 314(571.1)
© Е.Н. Лозовая
Особенности пополнения трудовых коллективов в районах нового хозяйственного освоения в 1960-1980-х гг. (на примере Иркутской области и Республики Бурятия)
Статья посвящена демографическим процессам в районах нового хозяйственного освоения. Автор исследует особенности формирования и пополнения трудовых ресурсов, социально-бытовые условия и образовательный уровень.
Ключевые слова: демография, трудовые коллективы, миграционная активность, социальная инфраструктура нового города, молодежь, производственное обучение.
E.N. Lozovaya
Features of labor collectives replenishment in the areas of new economic development in the 1960-1980s of the XX-th century (illustrated by the example of the Irkutsk region and Buryatia)
The article is devoted to demographic processes in the areas of new economic development. The author studies the features of formation and replenishment of labor resources, social and living conditions and educational level.
Keywords: demography, labor collectives, migration activity, social infrastructure of new city, youth, job training.
Политика государства во второй половине XX века была направлена на дальнейшее хозяйственное освоение районов Сибири. Под районами нового промышленного освоения (хозяйственного) подразумевается слабообжитые и малоразвитые в промышленном и транспортном отношении территории, отдаленные от экономических и культурных центров страны, но располагающие высокоценными ресурсами, разработка и использование которых диктуется все возрастающими потребностями народного хозяйства в сырье, топливе, энергии [1, с. 15].
Поставленные задачи решал Ангаро-Енисейский проект, реализация которого спо-
собствовала крупномасштабному освоению ресурсов Красноярского края и Иркутской области. Строительство гидроэлектростанций на Ангаре и Енисее позволило сформировать системы территориально-производственных комплексов (ТПК): Братско-Усть-Илимского, Саянского, Канско-Ачинского.
В эти годы в Приангарье выросли новые города и рабочие поселки. В 1951 г. городом становится Ангарск, в 1954 г. - Усть-Кут, в 1955 -Братск и Алзамай. В 1960-х гг. городами становятся Шелехов, Железногорск-Илимский, Вихо-ревка, Байкальск, Бирюсинск. В 1973 г. рабочий поселок Усть-Илимск преобразован в город.
