CC BY
34
этому далеко не является фактом то, что они станут после окончания вуза хорошими специалистами-философами.
В-третьих, немаловажной является проблема поддержки молодых специалистов. Если 15-20 лет назад выпускники университета ориентировались на будущую профессию, стремились стать вузовским преподавателем, невзирая на некоторые материальные и бытовые трудности, то у нынешней молодежи другие цели. Как показывают социологические исследования, большая часть выпускников-фило-софов (70%) вовсе не связывает свое будущее с профессией преподавателя. Многие ориентированы на бизнес, где, как правило, хорошо устраиваются, информационно-аналитическую сферу и т. д. Следовательно, проблемной становится не только подготовка высокопрофессионального специалиста-гуманитария, но и его трудоустройство. А в условиях экономического кризиса эта проблема будет только обостряться.
Поэтому если мы ориентируемся на европейский опыт, то должны усваивать не только то, что кажется полезным чиновникам от образования, но и другие моменты, которые, согласно сложившейся ситуации в современном философском образовании, изменят к лучшему традиционный порядок его организации. В этой связи мне импонирует предложение декана философского факультета Московского государственного университета профессора В. В. Миронова обратиться к такому европейскому опыту формирования кафедр, где структуру, например, философских факультетов составляют так называемые «свободные кафедры»: несколько ключевых фигур на постоянных ставках и приглашаемые специалисты. Это один из путей повышения качества философского образования, ну а второй путь — это достойная зарплата, которая непосредственно зависит от качества и количества труда преподавателя. Тогда и талантливые выпускники пойдут в вуз на преподавательские должности, и не надо будет изыскивать различные средства, чтобы отправить на пенсию преклонного возраста профессора, читающего учебные курсы на уровне начинающего ассистента.
Д. К. Бурлака
Русская христианская гуманитарная академия
КУЛЬТУРА НАШЕГО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ МНОГОУКЛАДНА
1. Известно выражение Гегеля «Философия — это дух эпохи, выраженный в мыслях». Осмелюсь уточнить классика, перефразировав его суждение так: философия — миф эпохи, выраженный в рациональной форме. Поскольку миф характеризуется синкретизмом духовного и душевного, рационального и иррационального, философия служит не только «окном в вечность», но и в самой значительной степени оказывается нагруженной элементами социальной психологии того народа, представители которого выступают авторами философских доктрин.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2009. Том 10. Выпуск 1
11
Россия — фрагментарная цивилизация, в которой не завершен творческий синтез исторических предпосылок и инокультурных влияний, не форма (в аристотелевском смысле) господствует над элементами, но элементы культуры растаскивают ее целостность. Синтетический характер российской культуры, о котором немало писали славянофильствующие авторы, на мой взгляд, весьма проблематичен. К тому же Россия находится в процессе радикальных социокультурных трансформаций, позитивный итог которых отнюдь не очевиден. Отечественная философия отражает реальную социокультурную и духовную ситуацию в своем Отечестве.
Наше нынешнее философское мышление не анахронично, как полагает проф. Ю. Н. Солонин, хотя содержит в себе даже и архаичные элементы. Пространство российского философского дискурса многоукладно. За традицию, которая внешне отброшена, но внутренне сохранилась, дав несколько ответвлений, как будто бы не похожих на породивший их корень, следует принять диалектико-материалистическую «парадигму» и обрамляющую ее «исследовательскую программу». Термины, введенные Куном и Лакатосом, на мой взгляд, вполне уместны для разъяснения сущности советской философии. Диамат-истматовский идейно-мифологический комплекс, сложившийся в советской России, не сводим просто к марксизму как некой отдельной доктрине, но представляет собой нечто аналогичное схоластике Римско-католической церкви, хотя и несравненно более низкого качества.
От марксизма часть философского сообщества, к которой принадлежит и автор данных строк, двинулась к идеализму, а некоторые из участников этого процесса пошли и далее — к религиозной философии или теизму. Таким образом был воспроизведен ход, уже совершенный в начале прошлого века авторами сборника «Проблемы идеализма», большинство из которых стали участниками «Вех» и сборника «Из глубины». Это течение не образовало мейнстрима постсоветского философского дискурса, но в его рамках наметилась школа, получившая институциональное воплощение в деятельности РХГА. Еще более решительным шагом в данном направлении стал бы переход от религиозной философии к богословию. В свое время его совершил в своих поздних работах прот. С. Булгаков. В современной России аналога этому нет. Семинар С. С. Хоружего все-таки остается еще на философской территории.
«Массы» же философствующих профессионалов пошли не к идеализму, а к позитивизму. Поскольку позитивизм в чистом виде к концу ХХ века, можно сказать, прекратил свое существование, сохранившись в форме умонастроений и методологических установок, а также концепций, которые принято именовать постпозитивизмом, постольку и наши научно-ориентированные философы не являются позитивистами классического образа. Такой тренд был обусловлен наличием в советской философии немалого числа квалифицированных (часто с базовым естественнонаучным образованием) авторов, чуравшихся идеологичности марксизма, но ратовавших за научность. Укажем только на «генералов» советской философии: Б. М. Кедров, П. В. Копнин, в Ленинграде — школа В. И. Свидерского. Латентный сциентизм советской философии, заглушаемый идеологическим сорняком, дал хорошие всходы в постсоветское время. Характерными и, я бы сказал, знаковыми для данного направления представляются работы акад. В. С. Степина, который претендует на сведение в систему подходов, предложенных Куном, Лакатосом, обобщая и воззрения отечественных авторов. Нельзя не отметить связанные с тематикой философии науки работы В. И. Аршинова, Вл. П. и Вик. П. Визгиных, А. П. Огурцова и
многих других. Из когорты исследователей я упомянул только лично знакомых мне людей. Центр в данном случае — ИФ РАН, но вопрос «Сложится ли устойчивая школа?» открыт. Скорее всего, да. Влиятельность данного течения подтверждают изменения в сфере философской подготовки аспирантов — переориентации с «чистой философии» к единству философии и науки. По моим впечатлениям, отечественная философская наука не уступает в данной сфере западным аналогам.
Постпозитивистский тренд был обусловлен внутренними предпосылками, но едва ли не в большей степени был связан с интеграцией России в западное ментальное пространство. В еще большей степени это относится к феноменологическим увлечениям российских исследователей. Феноменологическое движение является, на мой взгляд, гибридным образованием, имеющим черты сходства как с идеализмом (трансцендентальные корни), так и с позитивизмом. Надо признаться, что феноменологическая проблематика не овладела сознанием широких философствующих масс, скорее всего, по причине чрезмерной терминологической загруженности. «Птичий язык» профессиональных феноменологов не прижился на русской почве. В этом можно (вслед за Г. Г. Шпетом) видеть недостаточную рациональную культуру российского философского сообщества, но можно усмотреть в качестве причины невоспринятости феноменологических установок стремление «русского ума» к ноуменам — решать вопросы по существу. Профессиональные феноменологи составляют скорее своего рода касту внутри философского сообщества, нежели течение, как это имеет место во Франции или в Германии. Говоря о знаковых именах, нельзя не указать на работы Н. В. Мотрошиловой, наиболее ориентирован в сторону феноменологии, пожалуй, философский факультет РГГУ.
Философский факультет данного университета имеет свою достаточно выраженную ориентацию — современно-западную. Речь не идет о копировании, но о работе в актуальных парадигмах. Развитие культурологии, включая сравнительное религиоведение, а это те области, где роль РГГУ весьма заметна, в значительной степени были инициированы интеграцией нашей философии в мир современной европейской мысли.
В области политической мысли и социальной философии я бы отметил школу, складывающуюся в университете «Высшая школа экономики». По большому счету, только в этой, хотя и государственной, но молодой структуре удалось избежать инерции дискурса, связанной с истматом и научным коммунизмом.
Философские факультеты МГУ и СПбГУ сохраняют свои лидирующие позиции, но что-то специфическое сказать об их деятельности сложно, слишком много всего (старого и нового) переплелось в составе этих больших структур. Работы В. В. Миронова по онтологии и метафизике очень интересны, но складывается ли вокруг него школа в Московском университете, мне неизвестно.
Нельзя не отметить широко распространенное увлечение различного рода доктринами, связанным с интересом (порой гипертрофированным) к иррациональному и бессознательному. Это еще одно существенное (уже четвертое после религиозно-идеалистического, позитивистско-научного, феноменологического) изменение на карте российского философского пространства. Кумиры постсоветской читающей публики — Ф. Ницше, М. Хайдеггер, З. Фрейд, К. Г. Юнг, Ж. Лакан. Важно отметить, что по массовому читательскому спросу, т. е. куда более широкой аудитории, нежели сообщество профессиональных философов, интерес к литературе указанного рода сопоставим только с увлечением классиками русской религиозной метафи-
зики Х1Х-ХХ веков. Книги Н. Бердяева, И. Ильина, П. Флоренского, объемно растиражированные в 90-е годы, по-прежнему печатаются и покупаются. Интерес к метафизике, насыщенной иррационалистическими мотивами, имел свои предпосылки в советской эпохе. С одной стороны, наивный рационализм, переходящий во всезнайство, характерный для советского марксизма, подогревал тягу к иррациональному и неведомому. С другой — он же подготовил принятие новых форм атеизма, «разоблачения» человека и «освобождения» от вечности. О школах и центрах в данном случае говорить сложно.
О том, как продолжает свою жизнь в пространстве постсоветской философии диалектико-материалистическая мифология, которую мы приняли в качестве отправной точки анализа современной ситуации, я скажу в ответах на другие вопросы.
2. С одной стороны, марксизм был навязан русскому народу, можно сказать — насаждался сверху, но с другой — он пришелся русскому человеку, что называется, «по душе», став в процессе усвоения настолько родным, что оказался весьма несхожим с исходной европейской позицией. Судьба марксизма на Руси подобна судьбе православной веры. Она также была дана сверху — от государства, но усвоена народом, который внес в нее языческие элементы, чуждые аутентичному Православию. Православие в России (как и марксизм) стало, к сожалению, и государственной идеологией.
Любовь русских к марксизму необъяснима только рациональными факторами: Ленин, сам познакомившись с «Наукой логики» Гегеля, уже будучи профессиональным марксистом, осознал, что никто из марксистов не понял «Капитала». Соглашусь с Ю. Н. Солонинным в том, что «был воспринят не марксовский строй мыслей с их текстами и контекстами, а их редуцированная к русскому образу мышления модель» (Вестник РХГА. 2008. Т. 9 (2). С. 16). Однако дело, на мой взгляд, заключается не только и не столько в примитивизации марксизма и не в его адаптации под нужды политической конъюнктуры в России, а в более глубинных процессах, исподволь детерминирующих разум, который в своей самонадеянности горделиво отбрасывает и миф, и веру в истины Откровения.
Рациональное мышление дискретно, схватывая лишь фрагментированную реальность, но своими невидимыми корнями уходит в мифологическую праоснову логически структурированного дискурса. Дологическая подпочва мышления структурирована архетипически. Марксизм содержал в себе несколько мифов, базовые архетипы которых нашли отклик в «загадочной русской душе». О мессианском мифе написано немало. Вспомним афоризм Бердяева: «III Рим стал Третьим интернационалом», поэтому на мессианской мифологии я останавливаться не буду. Скажу о другом, куда более архаичном мифе, из рациональной тематизации которого и выросла вся догматика (Ф. Энгельс) и схоластика (советский марксизм) материалистической диалектики. Это миф о вечной саморазвивающейся материи. Вечность материи — предмет веры. Христиане верою познают, что «веки устроены словом Божьим, так, что из невидимого произошло видимое» (Евр 11: 3), материалист верою познает иное. В диамате гегелевская концепция саморазвивающегося духа имплантируется в архетип богини-матери, а понятие субстанции создает для этого хорошие логические условия. Материя диамата — это спрятавшаяся в логический каркас понятия субстанции богиня Гея, которая в мифоархаике первичнее Зевса.
Гея — «мать сыра земля». Вечность материи, как и сотворение ее Богом, не поддается ни фальсификации, ни верификации.
Диамат оказался конгениален русской душе не рациональными аргументами, большинство из которых забывалось на следующий день после сданного экзамена, но на уровне архетипов коллективного подсознательного. Диамат дошел до глубинных архетипических основ русской души, до того язычества, которое было вытеснено Церковью в коллективное подсознательное, но не уничтожено. В дополнение к этому надо указать и на причины уже не столь глубинные, но связанные со спецификой религиозно-государственных отношений, сформировавших в истории российской цивилизации особую традицию. Диамат догматичен в худшем смысле этого слова, исключающем самокритику, но включающем агрессивное неприятие всякого инакомыслия. Ортодоксальные марксисты заменили церковных ортодоксов, ментальная культура которых в огосударствленной российской церкви, не создавшей собственной развитой схоластики, была на весьма посредственном уровне. Кроме того, в социальном аспекте была предложена модель соотношения идеологической и исполнительной властей, представляющая собой псевдоморфозу государственно-церковного устройства, инициированного проектом «Москва — III Рим». Советский тоталитаризм представлял собой «творческий синтез» тезиса и антитезиса — папацезаризма и цезарепапизма. Генсек сочетал в себе абсолютную духовную (идеологическую) и светскую власть, будучи папой-императором, компартия являла собой псевдоцерковь, выступающую столпом и утверждением диалектико-материалистической истины (политбюро — аналог Синода, ЦК — епископата, съезд — собора). Партия и народ — едины, как православие и Русь. Один Бог (материя), одна вера (диамат), один царь (генсек), одна церковь (партия), один народ (советский с русскими в качестве системообразующего начала). В архаичной архе-типической основе диалектико-материалистической философии, а также в том, что партийно-идеологическая система оказалась соответствующей сложившейся в России традиции симбиоза духовной и светской власти, заключается причина живучести диалектико-материалистической модели миропонимания.
3. На мой взгляд, философия в той мере, в которой она содержит в себе онтологические построения, не замыкаясь в сфере сугубой гносеологии, всегда, латентно — по крайней мере, религиозна. Я полностью солидарен по данному вопросу с Аристотелем, Гегелем, Соловьевым. Мы не можем мыслить вне категориальной сетки, не опираясь на такие категории, как причина и следствие, субстанция и акциденция, абсолютное и относительное. Онтология учит об Абсолютном, отвечая на вопрос, что же бытийно соответствует этой категории нашего мышления. Религиозная философия в точном смысле слова прямо называет Абсолют Богом, не подставляя на место Абсолютного либо откровенных идолов вроде «Материи» или «Воли», либо идолов, созданных диалектически и герменевтически искусным (и искушенным) разумом. Этими идолами, которых нерелигиозный (якобы) философ ставит в своей доктрине на место Бога, могут оказаться, например, абстракции бытия, которое бытийствует само по себе, или ничто, которое ничтожествует опять-таки само по себе. Кроме того, религиозная философия претендует на рассмотрение специфических богословских вопросов — личного спасения, природы Церкви. Религиозная философия всегда существовала в качестве посредника между религиозно-теологическим, позитивнонаучным и философским (в самом широком смысле этого слова) мышлением.
С современной Россией дело обстоит сложнее. Русская религиозная философия Х1Х-ХХ столетий возникла в культуре, которая была пропитана православнохристианскими идеями, символами, образами. Концепции русских религиозных идеалистов можно рассматривать как сублимации интереса к духовным проблемам, который не мог найти выхода внутри официальной теологии огосударствленной и забюрократизированной российской Церкви. После 70 лет господства атеистической идеологии, которая по сути была псевдорелигией, ситуация изменилась радикально. Она принципиально сложнее для развития религиозной философии. Можно сказать, что для появления религиозной философии нет почвы, по крайней мере — ее самого верхнего слоя. Религиозная культура постсоветского общества крайне примитивизирована. Какое там Боговоплощение или Св. Троица! Сознание наших людей забито всякого рода экстрасенсорикой и «энергетикой», а для многих возвращение к вере Церкви стало в первую очередь интеграцией в обрядовую традицию. Такая ситуация не способствует мышлению о религиозных предметах. Но это одна сторона проблемы. С другой стороны, открылся доступ к высококачественным текстам протестантских (Барт, Нибур, Тиллих) и католических (Бальтазар, Кюнг, Ранер) авторов, а также к философским и историко-научным работам, посвященным изменениям в картине мира. Это позитивно-усложняющий фактор. В этой ситуации религиозная философия в России просто обязана появиться, причем не в форме повторения того, что написано классиками.
Хорошие исследования в области религиозной философии имеются, но мало работ по современной религиозной мысли Запада. Отмечу только что опубликованную в издательстве РХГА книгу С. Г. Семеновой о Т. де Шардене «Паломник в будущее» О русском религиозном идеализме пишут гораздо больше, назову только некоторые имена — М. Н. Громов, И. И. Евлампиев, А. А. Ермичев, А. П. Козырев, А. А. Корольков, М. А. Маслин, А. Г. Мысливченко, В. В. Сербиненко, С. С. Хоружий. В качестве оригинальных текстов укажу на работу В. В. Аксючица «Под сенью креста», последнюю книгу П. П. Гайденко «Время, длительность, вечность», которая при внешней наукообразности по духу отвечает традиции русского религиозного идеализма, а также на работы не очень известных, как мне кажется, столичной публике провинциальных авторов. В Воронеже работает интересный автор В. В. Варава, тексты которого посвящены философскому осмыслению смерти. Из наших питерских укажу на книги Ю. Ю. Булычева «Смысл и бытие», О. Е. Иванова «Метафизика в богословской перспективе», «Самосознание как основа метафизики» и П. А. Сапронова «Я: онтология личного местоимения». Это люди, анализирующие философские вопросы в контексте православной веры.
4. Подражательный элемент, безусловно, присутствует, однако есть и нечто оригинальное. Во-первых, у России свой постмодерн, который связан не только с завершением индустриальной эпохи, но и с крушением СССР и кризисом советской ментальности. Для России СССР стал проектом радикальной модернизации, которая включала в себя и ускоренную индустриализацию. Интересных текстов по этому поводу немало, в том числе и в Интернете, и созданы они не только профессиональными философами. Отмечу две серьезные книги — А. А. Кара-Мурзы «Между империей и смутой» и Э. А. Паина «Распутица: Полемические размышления о предопределенности пути России — (“Россия. В поисках себя...”)», вообще же толковых публикаций гораздо больше. Во-вторых, нетипичным для западного постмо-
дернистского дискурса является русский догматизм. Для некоторых пресловутая «деконструкция» заменила молоток (Ницше, как известно, предлагал пофилософствовать молотом), став эквивалентом «одной единственно верной и научной методологии».
5. При ответе на данный вопрос вернусь к началу. Культура нашего философствования многоукладна. Можно назвать это плюраличностью вслед за акад. А. А. Гусейновым, но термин «многоукладность» подчеркивает разноуровневый характер тенденции и их некогерентность по отношению друг к другу. Культура и система образования теснейшим образом связаны и взаимообусловлены. Рассматривая эту проблему, надо разделить подготовку собственно философов, включая примыкающих к ним культурологов, религиоведов и политологов, и преподавание философии в вузах (обществознания в школах). О новых тенденциях я уже сказал, отвечая на предыдущие вопросы, теперь настало время уделить внимание традиции. Диалектико-материалистическая мифология по-прежнему живет, хоть и утратила идеологичную агрессивность, став более наукообразной. В первую очередь речь, конечно же, идет о преподавании философии на непрофильных факультетах. Сама тематическая рубрикация вузовских курсов по философии и их категориальное (подчеркну — именно категориальное, а не концептуальное или образное) наполнение остается в значительной степени диамат-истматовским. Пространство и время как формы движения материи, законы диалектики, сознание и мозг, базис и надстройка — отнюдь не слова давно минувших дней и не преданья старины глубокой, но реалии современного российского образования. Может быть, в этом и заключается причина «глубокого анахронизма» нашего, если и не философствования как такового, то системы преподавания философии. Укажу на случай прямо-таки курьезный. Не так давно получил электронное приглашение из АН Украины принять участие в конференции «Материализм и эмпириокритицизм — шедевр философской мысли ХХ столетия». Это не анахронизм, это — дремучесть.
Госстандарт высшего профессионального образования предоставляет немалые возможности для содержательного наполнения курсов философии, регламентируя в самом общем виде только тематическую структуру образовательных программ, но не навязывая целевых установок. Мои наблюдения за тем, что происходит в высшей школе, анализ тестовых материалов, по которым Рособрнадзор оценивает качество подготовки студентов, свидетельствуют о том, что эти возможности используются в незначительной степени. Речь не идет о сознательной защите некоторой духовно-интеллектуальной традиции, скорее — об инерции. Размышляя о природе инерции, Кеплер ввел смыслообраз «лени планет». Наша вузовская философия не традиционна, она инерционна, отражая общую ситуацию, характерную для нынешнего российского общества.
РХГА использовала все возможности частного вуза, не обремененного ни ментальной инерцией, ни бюрократическими препонами, для того, чтобы содержательно выстроить изучение метафизики (как для профессиональных философов, так и для студентов непрофильных специальностей) на качественно новой платформе. Новизна в данном случае относительна — советскому и (отчасти) постсоветскому прошлому. Теистический (религиозно-идеалистический) подход, реализуемый в РХГА, глубочайшим образом традиционен. В его основе лежит классический идеализм Платона и Аристотеля, теистический синтез отцов Церкви и великих
схоластов, которым словосочетание «христианская философия» отнюдь не казалась «деревянным железом», а также традиция отечественной метафизики XIX-XX столетий. Философ — это тот, кто, пребывая в потоке времени, мыслит о вечности. Творцам нового шума, растворяющим философию в дискурсах о суете сущего, можно уделить некоторое внимание. Но не более того. Философия должна оставаться верной своему призванию — быть мышлением о мире «sub speciae aeternitaties». Изменив вечности, она оказывается обреченной и на утрату мудрости, которая и отличает философию от просто научного исследования, даже самого тщательного, профессионального и компетентного.
М. Н. Громов
Государственная академия славянской культуры
СУБЪЕКТНОСТЬ ВМЕСТО ОБЪЕКТНОСТИ — ГЛАВНАЯ ДОМИНАНТА ОТЕЧЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ
1. Не имея возможности охватить мысленным взором все процессы, связанные с современным состоянием философии на обширных просторах Российской Федерации, хотел бы сказать несколько слов об изучении истории русской философии. Отечественная философская мысль, начиная с древнерусского периода до современности, становится объектом все более пристального внимания и анализа. Ею занимаются не только философы, но также историки, филологи, искусствоведы, религиоведы и представители других специальностей. Наряду с традиционными центрами в Москве и Санкт-Петербурге в последнее время появились не столь многочисленные по числу участников, но активно работающие центры в Ростове-на-Дону, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге. Интересные исследования по ряду направлений ведутся в Томске, Краснодаре, Самаре, Воронеже и других городах. Отдельные энтузиасты по изучению русской философии в общем культурноисторическом контексте проживают по всей территории нашей великой Родины от Калининграда до Владивостока. Ряд из них временно или постоянно находятся вне пределов России.
Что касается общего тонуса российской философии на современном этапе, то рискну заметить, что, с одной стороны, в целом она вместе со всей нашей культурой по ряду причин переживает кризисное состояние. С другой же — она постепенно восстанавливает свой потенциал и стремится достичь того профессионального уровня, разнообразия и поливариантности, которые имелись в дореволюционный период. Однако отсутствие фундаментальной гуманитарной подготовки в средней и высшей школе, прежде всего в филологическом отношении (ранее выпускник классической гимназии, семинарии, университета хорошо знал древние и новые языки, что делало доступным ему философские тексты и их профессиональный анализ от
18
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2009. Том 10. Выпуск 1
