CC BY
7КУЛЬТУРА КАК ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ ФЕНОМЕН
ДЖЕЛАЛИ Татьяна Ивановна,
кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного процесса
ФГКОУ ВО «Ростовский юридический институт Министерства внутренних дел Российской Федерации». E-mail: bsn510@mail.ru
Краткая аннотация: Автор в научной статье исследует культуру в качестве политико-правового феномена и ставит целью, показать каким образом содержание и динамика изменений политической культуры объективно обусловлены опытом национального развития. В научной статье представлена концептуальная реконструкция самого процесса изменений политической культуры в плане формирования объективных условий самоопределения личности, а так же обозначены роль и место национальной культуры как одного из факторов таких изменений.
Abstract: The author studies culture as a political and legal phenomenon and aims to show how the content and dynamics of changes in political culture are objectively determined by the experience of national development. The scientific article presents a conceptual reconstruction of the process of changes in political culture in terms of the formation of objective conditions for self-determination of the individual, as well as the role and place of national culture as one of the factors of such changes.
Ключевые слова: политическая культура, правовая культура, правосознание, личность, политика, национальное государство, общество, общественные группы.
Keywords: political culture, legal culture, legal awareness, personality, politics, national state, society, social groups.
В юридической науке разновидности традиционной политической культуры (племенная, теократическая, деспотическая) большинством авторов локализуются, как правило, в конкретных исторических эпохах и признаются неактуальными (то есть, либо не существующими, либо реликтовыми) в настоящее время [1]. Так же обстоит дело и с автократическим типом политической культуры. Существующие на сегодня в некоторых странах (например, в Иране, Северной Корее) авторитарная и тоталитарная ее разновидности признаются (и, возможно, вполне справедливо, если ограничиваться исследованием только истории политической культуры как таковой) своеобразными отклонениями от мирового исторического развития, которое, как это неявно подразумевается рядом исследователей, эволюционирует к ценностям западной демократии [4].
Оставляя в стороне вопрос о том, насколько такая позиция адекватна действительности, подчеркнем только, что с точки зрения самореализации в политике любая политическая культура - это, прежде всего, набор нормативно-ценностных кодексов и поведенческих образцов. И в этом плане безразлично в какой исторический период или в какой стране этот набор локализован. Более того, как только в той или иной степени, в той или иной сфере политической жизни общества востребуется социальный тип личности, который реально является носителем таких нормативно-ценностных и поведенческих образцов, так сразу же актуализируется соответствующая разновидность политической культуры, которая в этом случае становится субкультурой в рамках политической культуры общества в целом.
Далее, как только на каком-то из трех уровней политической культуры (элиты, строя, гражданского общества) появляются общности, являющиеся носителями маргинальной субкультуры (скажем, в политической элите появляются корпоративные сообщества), то есть, субкультурой недоминирующей, то они (общности) своей активной дея-
тельностью изменяют данный уровень политической культуры в целом. И такие изменения могут обеспечить постепенный «дрейф» содержания политической культуры общества в целом к совершенно иному типу, при том, что формальные политико-правовые институты остаются вроде бы прежними. Так появляются квазитипы политической культуры, под которыми мы в данном случае подразумеваем появление нормативно-ценностного и поведенческого содержания одной разновидности в формально-институциональных рамках другой.
Скажем, укрепление государственно-административного аппарата управления, за счет расширения функциональных полномочий чиновничества (независимо от того «явочным» или законодательным порядком оно осуществляется), расширение политико-правовых полномочий и политических функций так называемых «силовых» институтов (органов и учреждений) власти, появление в политических партиях фракций «сервильной» ориентации (то есть, тех, которые нацелены на политический решений и действий официальной власти) - всегда сопровождается рекрутированием в политические институты лиц, которые являются носителями соответствующих нормативно-ценностных стандартов. Нередко подобные индивиды образуют неформальные корпоративные (кланово-клиентельные, непости-стские или трибалистские) сообщества внутри органов и учреждений власти, политических партий и общественно-политических организаций, изменяя функциональное содержание их практической деятельности (при сохранении прежних политико-правовых атрибутов) в соответствии со своими целями, нормами и ценностями. В результате не только появляются новые локальные субкультуры в рамках политической культуры элиты и строя, но и формируются новые социальные механизмы, обеспечивающие «приток свежей крови» - продвижение во власть индивидов - носителей локально-корпоративной политической субкультуры.
Например, рекрутирование во власть и в политическую сферу жизни общества в период после хрущевской «оттепели» функционеров-сталинистов, носителей нормативно-ценностных и поведенческих стандартов (последнее находило выражение во «внутреннем шпионаже», доносительстве и т.п.) деспотической разновидности, по сути, не только свело на нет наметившуюся либерализацию политической культуры строя, но и обеспечило дрейф политической культуры гражданского общества (последний термин мы употребляем в значении «то, что не входит в политическую сферу государства» [3] от тоталитарной разновидности к авторитарной, поскольку превращало номенклатуру в касту (подобно патрицианской разновидности сословной демократии), все более ограничивая сферу участия граждан в политическом процессе.
Подобным образом обстояло дело и в Германии. В первый раз на рубеже 20-30-х годов, когда фелькишские объединения закрыто-корпоративного характера эволюционировали в фашистские и профашистские организации в практике политической деятельности. Во второй раз, когда в послевоенные годы в ФРГ реально возникла угроза реваншизма, то в институты политической власти при непосредственном патронаже США и Великобритании продвигались индивиды, которые ориентировались на ценности либеральной демократии и, соответственно, являлись носителями «гражданской политической культуры» по классификации Г.Алмонда и С.Вербы. Одной из значимых, реально стоявших целей такого «призыва во власть» (прежде всего в федеральный и земельные аппараты государственной и местной власти) молодых интеллектуалов стало вытеснение на периферию общественного сознания ценностей и норм, поведенческих образцов реваншистской и даже имперской политической субкультуры вместе с ограничением общественного влияния и политического авторитета ее носителей.
Таким путем осуществляется постепенное (эволюционное) изменение содержания политической культуры элитных и субэлитных групп. Эволюционное изменение содержания политической культуры без изменения формально-институциональных ее атрибутов связано с появлением специфичных механизмов самореализации. Такие механизмы опираются на становление неформальных политических институтов, которые оказываются способными конкурировать с формальными (скажем, системой представительства, с политическими партиями) по степени политического влияния и авторитета.
Динамика изменений политической культуры характеризуется наличием двух разновидностей. В первой изменения феномена начинаются преимущественно в пер-
вом уровне (в политической культуре элиты), распространяются на второй (политическую культуру строя) и завершаются в третьем. Подобные изменения связаны с конкуренцией и стремлением к доминированию разных элитных и субэлитных групп, являющихся носителями альтернативных нормативно-ценностных кодексов и поведенческих образцов. Господство победившей общности так или иначе закрепляется в политико-правовых институтах и в политической идеологии (то есть, на втором уровне) и со временем, если господство новой элиты оказывается более или менее продуктивным с точки зрения интересов общества в целом, то соответствующие изменения политической культуры закрепляются в политической психологии (то есть, на третьем уровне), что сопровождается легитимацией режима.
Вторая разновидность изменений в политической культуре на уровне гражданского общества связана, прежде всего, с изменением политической культуры строя (то есть, с изменением политического режима, государственного строя, органов и учреждений власти). В этом случае открытая конкуренция нормативно-ценностных кодексов, характерных для разных социальных групп и общностей отсутствует, изменения в политической культуре начинаются на втором уровне. Они обусловлены рекрутированием в политическую деятельность индивидов, носителей маргинальной субкультуры, такие индивиды, де факто образуя неформальные сообщества, изменяют прагматическое (то есть, связанное с действием) содержание политической культуры строя, прежде всего за счет того, что они являются носителями иных (альтернативных) поведенческих образцов.
К слову сказать, следование альтернативным поведенческим образцам подкрепляется политико-мировоззренческими и моральными конструктами неформальной корпорации, к которой индивид принадлежит. Сами корпорации, как уже отмечалось, могут выступать в форме кланово-клиентельных групп, клубов, конфессиональных или непо-тистско-трибалистских сообществ. Тогда за счет установления явочным порядком новых поведенческих образцов во втором уровне политической культуры устанавливаются и новые нормативно-ценностные кодексы. В этом случае изменения политической культуры распространяются и на третий уровень - гражданское общество - и локализуются прежде всего в носителях массового обыденного сознания, до определенного момента не вызывая видимых трансформаций политической культуры элиты.
Так обстоит дело до тех пор, пока реальное содержание институтов власти и, соответственно, из функционирование на практике не станет противоречить интересам элиты, после чего либо возникает политико-мировоз-
зренческий кризис и раскол последней на реформаторскую (адекватно реагирующую на происходящие изменения) и консервативную (пытающуюся отстоять прежнюю политическую культуру) части; и далее либо события развиваются по первому варианту. Либо, элите удается, воздействуя на политическую культуру обывателей (если последние характеризуются наличием массового сознания) и модифицируя свою, синтезировать качественно новое политико-культурное целое. (Такие примеры хотя и редки в истории, все же являются достаточно показательными, например, эффективные рыночные реформы в Китае под руководством коммунистической партии).
Рассматривая политическую культуру в качестве постоянно изменяющегося социального пространства, в котором осуществляется самореализация личности, следует обозначить еще один аспект темы. До сих пор мы анализировали политическую культуру как своеобразный многоуровневый конгломерат субкультур, основываясь на опыте и концептуальном аппарате западной обществоведческой мысли, поскольку вопрос о политической культуре исламских обществ является предметом самостоятельного исследования и в его осмыслении до сих пор не сложилось сколько-нибудь устоявшихся точек зрения. При этом предметом рассмотрения по сути дела стали своеобразные «космополитические» структурные элементы политической культуры общества, тогда как национальная составляющая феномена может обусловливать весьма серьезные различия в реальном содержании политической культуры двух стран с аналогичными по своим структурно-функциональным элементам политическими системами. Но коль скоро дело обстоит именно таким образом, то следует признать, что исследовать национальные или этнические составляющие необходимо, поскольку вряд ли можно представить себе личность, активно действующую в политико-культурном пространстве и абсолютно свободную от национально - или этнокультурного влияния.
Практически все исследования, посвященные анализу политической культуры, в той или иной степени фиксируют национальную специфику ее содержания. Тем не менее, до сих пор не сложилось единого мнения о том, чем и как обусловлены различия между странами, которые по своим базовым нормам и ценностям принадлежат к одному и тому же типу политической культуры, скажем, демократической. Как правило, это объясняется только историческим опытом, то есть, по сути дела исследователи, описывая соответствующие различия, только констатируют факт, дескать, так исторически сложилось. Но ведь то, что сложилось именно так, а не иначе, то, что национальные различия существуют, само по себе обусловлено тем, что
для этого есть объективные предпосылки. И исследовательская задача в данном случае в том и заключается, чтобы такого рода предпосылки выявить.
Не вдаваясь в анализ подходов принятых в обществоведении, оговоримся, что нас в данном случае интересует не столько национальная специфика политической культуры (ее описания представлены в работах, ставших почти классическими), сколько то, каким образом она может быть связана с самореализацией личности в политике и как это проявляется на практике [5].
Здесь, как представляется, дело обстоит следующим образом. Та самая духовная общность и самосознание, которые, по мнению некоторых исследователей [2,6,7] возникает на основе единой картины мира, и содержат, как уже отмечалось, нерефлексивные представления о свободе, власти, о правах человека, о природе общества и проч. Однако, нетрудно заметить, что общество в целом является в известном смысле умозрительным понятием, и на практике оно представлено разными социальными группами (в том числе и образованными по этническим признакам), которые существенно различаются по своим нормативно-ценностным ориентациям и поведенческим образцам. В этом случае встает исследовательская проблема, заключающаяся в том, чтобы выявить как общезначимое (характерное для данного общества в целом), так и специфическое (характерное для локальных социальных общностей) содержание политической культуры.
В основании политической культуры гражданского общества лежат, как уже отмечалось, те политико-правовые и мировоззренческие нормативно-ценностные конструкты, которые ранее мы обозначали как базовые, они могут быть в большей или меньшей степени едиными целых субцивилизаций, совпадая в ряде стран. Однако, такого рода конструкты распредмечиваются населением в соответствии с культурно-историческим опытом данной страны через понятия (если речь идет о науке или идеологии) и смыслообразы (если речь идет о политической психологии и традициях), которые составляют конструкты второго порядка, в них и отражается опыт исторического развития и национальное самосознание именно данной страны. Единые для нее (данной страны) политико-мировоззренческие и правовые конструкты по разному интерпретируются через так называемые образно-ассоциативные ряды [2] различными социальными группами (включая и этнические общности, входящие в данную нацию, если таковая сложилась). Тогда образно ассоциативные ряды, характеризующие разные политические субкультуры данной страны составляют интерпретационные смыслообразы (конструкты) третьего порядка.
Само существование подобных смыслообразов (как второго, так и третьего порядка) является необходимым в силу того, что через них усваивается, становится значимым для разных общностей (хотя в каждом случае по своим основаниям) нормативно-ценностный пласт политической культуры любого из трех отмеченных ранее уровней; нормативно-ценностный пласт политической субкультуры социальной группы (в том числе и этнической) становится значимым для локальных «средовых» групп, их пласт - для индивида. Нормативно-ценностные конструкты любого (первого, второго и третьего) порядка используются в обосновании (мотивации соответствующих стандартов политического поведения.
Изложенные суждения можно проиллюстрировать следующим образом, если, скажем, у нас выделен один и тот же набор базовых ценностей политической культуры, единый для данной субцивилизации (для группы стран с близкой культурой), то их интерпретация в образах и терминах национальной (прежде всего языковой) культур
Библиография:
1. Вятр Е. Социология политических отношений. М.: Прогресс. 1979.
2. Люкс Л. Интеллигенция и революция. Летопись триумфального поражения // Вопросы философии, 1991, № 11.
3. Политология. Энциклопедический словарь. М., 1993.
4. Тахери А. Священный террор // Средний Восток: зарево исламского фундаментализма. М.: Прогресс. 1990; Yonah A. Middle Terrorism:
Current Treats and Future Prospects. 1994.
5. Almond G. Comparative Political System // Journal of Politics. 1956. Vol. 18. N3; Almond G., Verba S. Ed. 2-nd. The Civic Culture Revisited.
Boston. 1990.
6. Mead M. The Study of National Character // The Policy Sciences: Recent Developments in Scope and Methods. Standford. 1951.
7. Taj fel H. Aspects of National and Ethnic Loyalty // Social Science Information.1970.
встраивает такие базовые ценности в различные образно-ассоциативные ряды.
Таким образом, следует отметить, что наша задача в данном случае заключается в том, чтобы показать каким образом содержание и динамика изменений политической культуры объективно обусловлены опытом национального развития. То есть, нами представлена концептуальная реконструкция самого процесса изменений политической культуры в плане формирования объективных условий самоопределения личности, а так же обозначены роль и место национальной культуры как одного из факторов таких изменений. Если же учесть то, что для каждого из интерпретирующих смыслообразов может быть построен свой ассоциативный ряд, характерный для той или иной конкретной общности (в том числе и этнической), представители которой являются носителями соответствующей субкультуры, то нетрудно представить насколько многогранным и динамичным является политическая культура общества в целом, взятая как пространство самоопределения личности.
