CC BY
31№ 2 (31), 2009 "Культурная жизнь Юга России"
Теория и история литературы. Журналистика
В. К. ЧУМАЧЕНКО
«КУБАНСКАЯ БИБЛИОТЕКА» В СВЕТЕ ПРОБЛЕМЫ ИДЕНТИЧНОСТИ
в статье рассмотрены методологические подходы к изданию многотомной «Кубанской библиотеки». Дан общий книговедческий анализ вышедших первых пяти томов новой книжной серии.
Ключевые слова: литература Кубани, региональное издательское дело, идентичность кубанского казачества.
Идея издать в Краснодаре многотомную «Кубанскую библиотеку», которая бы адекватно отразила этническую и культурную идентичность кубанского казачества, относится к числу давних. Актуализировалась она на волне возрождения духовного наследия края. Поскольку литература - часть, и довольно существенная, культурного богатства всякого цивилизованного народа, вполне естественно встал вопрос о крупном издательском проекте, способном донести до современного читателя все самое значимое из того, что создано нашими предшественниками. К настоящему моменту масштабный проект, рассчитанный на 20 томов, на четверть воплощен в жизнь: первые 5 томов уже вышли из печати. Это основательный повод для разговора о культурно-исторической подоплеке издания и его содержательном наполнении.
Автор считает себя вправе высказаться на эту тему, так как сам посвятил три десятка лет изучению малоизвестных страниц литературы Кубани. За эти годы не раз приходилось убеждаться в том, что беспамятство - ошибка. Оно плохой помощник тем, кто пытается строить новое здание кубанской литературы, не ощущая дискомфорта от насильственно прерванной исторической традиции. Только питаясь от животворных корней, ощущая себя частью двухвекового потока казачьей культуры, словесность может быть продолжением истока и началом чего-то нового.
Конечно, связь времен порвалась не по злой воле одного человека, не по прихоти каких-то недоучек, а в результате сложных общественных процессов, десятилетиями назревавших в российском обществе. Иногда в этом винят революцию и Гражданскую войну: как известно, междоусобица в наших краях приняла особо кровавый характер. Иногда напоминают о том, что и последствия распри были значительно жестче, чем, скажем, в средней полосе России. Если там никому в голову не пришло отказаться от творчества дореволюционных писателей, то у нас на всю досоветскую литературу было наложено семидесятилетнее табу. От читателей отлучили не только творчество литераторов-эмигрантов, но и художников, которые пытались (и не без успеха!) творить на литературном украинском языке, а также на живом, великолепном по своей сочности и красочности языке кубанской станицы - «козаць-кой мове». В 1932 году, согласно известному пос-
тановлению ЦК ВКП(б) «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области», они тоже оказались под запретом [1]. В итоге с конца 1940-х годов кубанскую литературу пришлось создавать как бы на пустом месте, заново.
Нельзя сказать, что сходные попытки возродить забытое литературное наследие в СССР ранее никем не делались. Конечно, они предпринимались, только сначала не в Краснодарском крае и с иными, чем у нас, результатами. Классические примеры - библиотека «Родимый край», изданная в 1960-е годы в Воронежской области и считающаяся образцовой в своем роде, и весьма успешная «Библиотека сибирского романа».
В 1970-1980-е годы в Краснодарском книжном издательстве также выходило серийное издание под названием «Кубанская библиотека». Оно не было завершено, да и не вызвало большого интереса у читателей, так как составители сознательно не включили в план знакомство с творчеством казачьих литераторов, которые талантливо раскрыли душу родного края и отразили его трагическую историю во всей ее неоднозначной многоплановости. Кого в этой серии представили кубанскими писателями? За (якобы) неимением других, кубанскими были названы адыгские просветители, многие из которых на территории современного Краснодарского края даже не бывали. О местных казачьих просветителях умалчивалось (получалось так, что их в крае как бы и не было). Начало XIX века было представлено стихами и прозой декабристов, заброшенных в наши края злой судьбой. Далее книги Л. Толстого, М. Горького, Д. Фурманова, яркими метеорами промелькнувших на кубанском горизонте. Их произведения в СССР многократно переиздавались, были хорошо известны, и появление переизданий абсолютно ничего нового не добавляло, тем более что второй из названных писателей откровенно не любил казаков, а третий в Гражданскую войну сражался против них.
При той первой попытке времен брежневского застоя выбором текстов и имен руководила пресловутая «идеологическая нетерпимость». Невозможно было упомянуть в печати об именах К. Россинского, Я. Кухаренко, В. Вареника, В. Золотаренко, В. Мовы, Я. Жарко, В. Потапенко, Г. Доброскока, Ф. Щербины. Всякий, кто решился нарушить табу, автоматически бы попал в число неблагонадежных.
у 2 "Культурная жизнь Юга России"
№ 2 (31), 2009
К ним причисляли тогда и писателя В. И. Лихоносова. И вполне оправданно, ибо на страницах возглавляемого им литературно-исторического журнала «Родная Кубань» с 1998 года начало обретать гражданство совсем иное отношение к былому. Лихоносову, можно сказать, и принадлежит мысль о том, чтобы книжная серия «Кубанская библиотека» вышла заново, в совершенно ином виде. Когда он сказал, что просит меня разработать проект новой серии, выбор был неслучайным. Виктор Иванович разделял мой интерес к восстановлению незаслуженно забытых имен, собиранию затерянных рукописей. Он знал о многолетних поисках пропавших текстов, редких публикаций, для чего мне пришлось исколесить немало дорог, побывать в разных городах и странах. Виктор Иванович обязался самолично положить проект новой «Кубанской библиотеки» на стол самого высокого начальства.
При составлении серии я решил руководствоваться следующим. Поскольку тома прежней «Кубанской библиотеки» выходили массовым тиражом (50 тыс. экземпляров), отпала необходимость снова публиковать включенные туда произведения. Они, как и другие книги вошедших в них авторов, и без того в достаточном количестве имеются практически во всех библиотеках Кубани. В новом проекте предлагалось обратиться к творчеству литераторов, которые ранее в силу идеологических причин были неизвестны широкому кругу кубанских читателей (казачья литература, литература кубанской эмиграции, репрессированные литераторы). И таким образом ярко и емко представить «забытые имена».
Тогда же для себя я твердо определил: истинная кубанская литература создавалась, прежде всего, местными литераторами. Не только теми, кто родился в крае, но и теми, кто, приехав на Кубань, полюбил ее навсегда, поставил свой талант на службу ее интересам, кому удалось высокохудожественно передать красоту и душевное богатство ее жителей, кровно сродниться с ними. Творчество авторов, не идентифицирующих себя с понятием «кубанцы», в силу отсутствия у них сыновнего чувства к кубанскому краю, осталось за пределами данного проекта.
Проект «Кубанской библиотеки» в зависимости от объема литературного наследия конкретных авторов можно было бы распределить на «малую» и «большую» серии, что позволило бы не собирать под одной обложкой нескольких писателей, а отдать каждому из них небольшой отдельный томик. Также предлагалось распределить намеченные 20 томов на три тематических группы: «художественная литература», «историческая публицистика», «мемуары». Мечталось, что каждый из томиков будет снабжен блоком качественных фотоиллюстраций. Иллюстративным материалом могли служить снимки традиционных кубанских музыкальных инструментов, портреты знаменитых кобзарей, участников литературного процесса, а также сцены из спектаклей, страницы рукописей, фотокопии писем и т. д. Разумеется, в большинстве томов мне виделись редкие ныне
фотографии старого Екатеринодара, других городов Кубани и казачьих станиц, семейные снимки горожан и сельских жителей, образцы кубанской ковани, изделий народных ремесел, виды довоенного и послевоенного Краснодара, показывающие, как город менял свои черты.
В общем, фантазия заработала. Поскольку издание задумывалось как проект государственного масштаба, то и мысли приходили соответствующие. Хотелось впервые в истории Кубани дать полный академический свод лучших (и при этом аутентичных) художественных и публицистических текстов, созданных на протяжении всей новейшей кубанской истории. Особое, бережное отношение предполагалось проявить к зачинателям местной литературной традиции, отыскать первоначальные рукописи, представить все варианты, убрать редакторские наслоения и восстановить лакуны, образовавшиеся из-за вмешательства цензоров.
Как это выглядело на практике, хочу показать на примере подготовки тома «Казачий просветитель Кирилл Россинский и литераторы его круга». Для этого тома библиотека Российской академии наук позволила сделать копии публикаций Россинского из редчайших изданий начала XIX века. Кубанские и украинские архивисты искали и находили для него драгоценные крупицы сведений о двух литературных сподвижниках отца Кирилла - поэте Якове Мышковском и талантливом авторе путевых заметок Иване Сбитневе, работавших в Черномории учителями. К подготовке тома подключился известный российский писатель Ю. Н. Сбитнев, потомок первого летописца Екатеринодара. Он помог отыскать ныне редкостные публикации своего предка, совершил паломничество к родным пенатам, на Черниговщину, встречался с местными краеведами и благодаря их помощи выявил множество неизвестных документов, рассказывающих о судьбе одного из первых кубанских педагогов и писателей.
Не менее тщательные изыскания были предприняты для подготовки томика сочинений нашего первого классика Якова Кухаренко. На это святое дело работали десятки людей в самых различных странах, разыскивая уникальнейшие материалы, например, афиши любительских спектаклей, сыгранных по пьесе Якова Герасимовича «Черноморский побыт» в эмигрантских бараках в одной из стран Южной Америки, книга Кухаренко и книга о нем, изданные в Чехословакии в конце 1920-х годов. Удалось заполучить фотокопии подлинных писем Я. Г. Кухаренко, адресованных Тарасу Шевченко и множество других раритетов, которые до этого не держал в руках ни один кубанский исследователь. Отдавая дань уважения зачинателю нашей казачьей словесности, мы восстановили по рукописям подлинные тексты всех его рассказов и очерков, а также реконструировали авторский вариант пьесы «Черноморский быт» (в оригинале он чуть ли не на четверть длиннее хрестоматийного).
Казалось, после выхода в Нью-Йорке и Краснодаре двух книг В. Мовы (Лиманского) и его романа в диалогах «Старое гнездо и молодые птицы»,
№ 2 (31), 2009
"Культурная жизнь Юга России" ^
полностью опубликованного в журнале «Родная Кубань», нашего читателя уже нечем удивить [2]. Но и тут для «Кубанской библиотеки» мы приберегли отличающийся от канонического (никогда ранее не публиковавшийся) вариант этой пьесы. Он особенно ценен тем, что этой, можно сказать, чудом сохраненной в семье писателя рукописи не касалась рука украинского литературного редактора (пусть даже самого И. Франко). В ней в первозданной чистоте дошел до нас язык коренных кубанцев середины XIX столетия.
Теоретическая база будущей серии на протяжении ряда лет шлифовалась на ставших традиционными кухаренковских [3] и литературно-исторических чтениях [4], которые поочередно проводились в стенах Литературного музея Кубани и Краснодарского государственного университета культуры и искусств на протяжении последних 15-ти лет. Вырисовывавшийся в муках творчества грандиозный книжный проект должен был ответить на главные вопросы идентичности: «кто мы?», «откуда родом?» и почему, называя себя русскими или украинцами, при этом не забываем вслед за своими славными предками добавлять: «Слава Богу, что мы - казаки!»
Увы, ничему из моих прожектов, так горячо поддержанных В. И. Лихоносовым, не было суждено воплотиться в жизнь. Да, Виктор Иванович выполнил свое обещание и отнес этот проект одному из заместителей губернатора Краснодарского края. С положительной резолюцией проект был передан тогдашнему руководителю департамента по делам СМИ, печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций. А уже от него - к частной книгоиздательнице, в руках которой волшебным образом превратился в ее проект, не имеющий ничего общего с моим. Теперь предполагалось издать коллективные сборники стихов, прозы, произведений о войне, для детей и т. д. В общем, издательница адаптировала профессорские фантазии: перевела их, как сумела, на язык, более понятный местным чиновникам от культуры.
Разумеется, я не против стихов для детей и уж тем более - произведений, воспевающих подвиг народа в Великой Отечественной войне, но произошедшая подмена подействовала на меня, прямо скажем, удручающе. Это был совсем другой проект, с иными героями и иными целями; и как мощно нововведение вдохновляло наших вездесущих графоманов! Одна местная авторша, не писавшая сроду ни о войне, ни для детей, радостно делилась творческими планами, уверяя, что теперь-то - обязательно напишет и о том, и о другом, чтобы запечатлеться в каждом томе «Кубанской библиотеки».
С появлением первого тома разразился небольшой «литературно-издательский» скандал. Все тот же Виктор Иванович Лихоносов, не вынесший наглой и беззастенчивой подмены благородных идей, потребовал объяснений. По его настоянию меня пригласили на беседу к новому руководителю департамента по делам СМИ. На вопрос: возможно ли органичное объединение двух издательских проектов, я ответил, что подобный симбиоз проти-
воестествен. С тем меня отпустили восвояси, пообещав обязательно позвать на очередные заседания экспертного совета при главе администрации Краснодарского края по приоритетным направлениям книгоиздания («нам интересно Ваше мнение»). К сожалению, обманули. Приглашений не последовало, хотя, я слышал, каких-то мало кому известных и ничем не проявивших себя на поприще литературного краеведения людей по этому поводу собирали, и не один раз. Чтобы замять скандал, проект передали под патронаж газетного концерна «Периодика Кубани». Но и там он осуществляется в порочной «обновленной» редакции и с теми же печальными результатами.
Автор имел возможность ознакомиться с пятью уже вышедшими томами - бездарно составленными, плохо вычитанными, никому не нужными из-за серости большинства включенных в них произведений. Оговорюсь сразу: талантливые страницы там есть. Так, из 15 прозаиков, представленных во втором томе, я оставил бы не более четырех: Н. Ивеншева, В. Максимова, Л. Пасенюка, П. Прокопова. А из 58 поэтов, густо населяющих третий том, сохранил бы на занимаемой площади лишь десяток: И. Варавву, Т. Голуб, В. Гончарова, Н. Доризо, В. Жилина, Н. Зиновьева, Ю. Кузнецова, Е. Кузьмину-Караваеву, В. Неподобу, А. Слуцкого... Четвертый и пятый тома, будь моя воля, вообще бы не давал в печать из-за низкого художественного уровня представленных в них произведений, хотя они и посвящены Великой Отечественной войне. Такие тексты вполне уместны в сборнике беллетристики и воспоминаний ветеранов, а не в художественной энциклопедии, призванной представить настоящих мастеров слова. Сказанное мною в полной мере относится и к воскрешенной из небытия «Малой земле» Л. И. Брежнева (4-й том), которую, как всем давно известно, писал вовсе не он.
Итак, новая книжная серия, посвященная литературе Кубани, оказалась гораздо хуже первой. Благодаря бюджетной поддержке новоявленные книги в общем-то неплохо изданы: «дутые», с золотым тиснением обложки, золотые обрезы, добротные переплеты. Однако золотообрезанное Нечто никак не тянет на сенсацию. Да что и сравнивать! В той, давней, были вещи куда более заметные: непревзойденный Л. Толстой, не обделенный талантом и проницательностью М. Горький.
«Золотообрезанное Нечто» должна была называться моя статья в краснодарской культурно-просветительской газете «Душа моя» (февральский номер 2009 года). Она анонсирована на ее обложке, однако на соответствующей странице - только извинения перед читателями за то, что, по независящим от редакции обстоятельствам, статью опубликовать не удалось. Ее выдирали из номера прямо в типографии (случай в истории современной кубанской журналистики неслыханный).
И все же принципиальный разговор о первых томах «Кубанской библиотеки» состоялся. Ему посвящен первый номер журнала «Родная Кубань» за 2009 год. Там среди прочих есть и моя, правда другая, статья [5], а также критические заметки П. Макаренко с анализом просчетов и оши-
^ "Культурная жизнь Юга России"
№ 2 (31), 2009
бок первого тома [6]. Итог этому обсуждению вопроса о неудавшемся издательском проекте подвел признанный радетель кубанской казачьей культуры писатель В. Лихоносов, сказавший буквально следующее: «Был составлен и предложен правительству план 20-томного издания векового кубанского наследия. Предлагалось подтвердить славу, величие, жизненную силу и трагедию Кубани письменностью, давно свершившейся. Но решили блистать графоманией современников и пренебрежением к истории» [7].
Хочется верить, что печальный реквием по книжному проекту, который по своей значимости мог сравниться с возвращением памятника Екатерины Великой и изменить к лучшему дальнейшее развитие нашей кубанской литературы, не оставит читателей равнодушными.
Литература
1. Трагедия станицы Полтавской // Родная Кубань. 2002. № 3. С. 108-109.
2. Мова (Лиманський) В. Кулш, Байда i козаки. Нью-Йорк, 1995; Он же. Из литературного насле-
дия. Краснодар, 1999; Он же. Старе гшздо i молодi птахи // Родная Кубань. 2004. № 3. С. 104-137; № 4. С. 120-140; 2005. № 3. С. 126-138; № 4. С. 113-127; 2006. № 1. С. 108-134.
3. Кухаренковские чтения. Краснодар, 1993; Вторые Кухаренковские чтения. Краснодар, 1996; Третьи Кухаренковские чтения. Краснодар, 1999.
4. Два века кубанской литературы. Краснодар, 1993; Кубань литературная: новые доклады и сообщения. Краснодар, 1994; Кубань в эпоху «Серебряного века». Краснодар, 1997; Первые кубанские литературно-исторические чтения. Краснодар, 1999; Вторые кубанские литературно-исторические чтения. Краснодар, 2000; Третьи кубанские литературно-исторические чтения. Краснодар, 2001; Четвертые кубанские литературно-исторические чтения. Краснодар, 2003 и др.
5. Чумаченко В. К. На кубанском литературном шляху // Родная Кубань. 2009. № 1. С. 126-130.
6. Макаренко П. Примечание к выходу антологии «Кубанская библиотека» // Там же. С. 131-132.
7. В. Лихоносов. Добавление главного редактора // Там же. С. 132.
V. K. CHUMACHENKO. «THE KUBAN LIBRARY» IN THE LIGHT OF THE IDENTITY PROBLEM
The article dwells upon the methodological approaches to the publication of the voluminous «Kuban Library», providing general bibliological analysis of the first five published volumes of this new literary series.
Key words: Kuban literature, regional publishing, Kuban Cossacks' identity.
н. В. СВИТЕНК0
АРХЕТИП ТРИКСТЕРА В СЮЖЕТНЫХ КОНСТРУКЦИЯХ Н. С. ЛЕСКОВА
Автор статьи предлагает свою концепцию парадоксов лесковского стиля,устанавливая типологическое сходство между мифологическим персонажем Н. С. Лескова и юнговским архетипом трикстера.
Ключевые слова: авторская субъективность, амбивалентность, ирония, мифологическое сознание, сказ, трикстер.
Архетип «трикстера», по Юнгу, предполагает героя с особым типом сознания, ориентированным на медиацию и синтез. Это плут, шут, озорник, хитрец, юродивый, безумец, маргинал, одиночка - образ инаковости, другого. Трикстер -фигура амбивалентная, он говорит истину, но тут же высмеивает ее. Дискурс трикстера - всегда инсценировка; его логика «обнажает», подает в виде гротескного шаржа господствующие нормы, правила, идеологемы. Место действия такой логики - граница семантических полей [1].
В текстах Н. С. Лескова аналогичный архетип выявляется на разных уровнях. В первую очередь, это персонажи (как трикстеры могут быть охарактеризованы его странники, «нарушители границ», которым присущи детскость, амбивалентность поведения, сочетающая смеховое начало с готовностью к жертвованию) и более емкий уровень поэтики (медиация, синтез и гибрид-ность как принцип организации художественного дискурса). Семантический инвариант повество-
вательной манеры Лескова можно видеть в орнаментальных сказовых приемах: инверсии изображаемых событий и характеров, дискурсивных позиций и стилей.
Как известно, «орнаментальный сказ объединяет принципы нарративного и поэтического строения текста и поэтому представляет собой пограничное явление» [2]. Подвижный, постоянно меняющий точку отсчета авторский взгляд, игра на грани трагедии и фарса, нахождение «по ту сторону» пессимизма и оптимизма, семантическое «мерцание» света и тени, ироническое снятие антитезы - характерные приемы поэтики Лескова. Его излюбленный персонаж - праведник - балансирует между новацией и традицией, революционностью и эволюционностью, свободой и каноном, реальностью и чудом, сакральным и профанным и т. д. Мотивы его поведения могут быть разными, но общим остается рисунок движения «по параболе».
Сошлемся на мнение еще одного авторитетного исследователя, который постулировал, что ста-
