CC BY
16
КРИЗИСНАЯ МЕЖПЕРСОНАЖНАЯ КОММУНИКАЦИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ :
ОСНОВЫ ЛИНГВОЭВОКАЦИОННОГО ИССЛЕДОВАНИЯ (на материале рассказов В.М. Шукшина)
Э.В. Малыгина
Ключевые слова: кризисная коммуникация, «сшибки», приемы воспроизведения, лингвоэвокационное исследование. Keywords: crisis communication, «sshibki», ways of reproducing, linguoevocational research.
Литературные произведения исследуют категории человеческого мышления, зачастую пытаясь дать ему новое направление, не предусмотренное в нашем языке; художественная литература делает явными те категории, сквозь призму которых мы, не сознавая того, видим мир.
Джонатан Каллер
В сфере творческого мировосприятия Шукшина-художника всегда выделялась проблема Человека, «внутренних законов образования личности» [Козлова, 1992, с. 169]. Человек в прозе писателя позволяет многогранно сформировать фокус означаемых, определяемых самой природой художественного текста как «субъективного отражения объективного мира, выражения сознания что-то отражающего» [Бахтин, 1986, с. 301]. По замечанию С.М. Козловой, «Шукшин не боится “ни крайних ситуаций, ни лобовой контрастности”: “Мне нравится вот эта сшибка совсем полярных каких-то вещей, столкнуть разные представления о жизни”» [Козлова, 1992, с. 169]. В связи с этим проблема самоопределения, самоидентификации и поиска себя в окружающем мире представлена в текстах рассказов активной деятельностной позицией Человека, одним из вариантов проявления которой являются «сшибки». Момент самих «сшибок» мы рассматриваем как знак кризисных проявлений в межперсонажной художественной коммуникации.
Основными характеристиками кризисной коммуникации в речевой ситуации признается лишение речи власти, неравноправие участников рече-коммуникативного акта и лишение homo loquens
сугубо человеческого: способности к мышлению [Малыгина,
Подсадний, Чувакин, 2009, с. 165]. Подход к определению кризиса речевой коммуникации через кризис человека позволяет установить два основных его проявления: 1) снижение уровня способности человека к мыслеречевой деятельности; 2) снижение уровня способности человека к речекоммуникативной деятельности [Чувакин, URL]. В художественном тексте кризисная коммуникация представляет собой модель акта кризисного взаимодействия, имеющего место в естественных условиях.
В статье выделение элементов кризисной коммуникации базируется на лингвоэвокационном аспекте исследования текста, в соответствии с которым воспроизведение текстового межперсонажного взаимодействия характеризует «реализацию репрезентативной функции языка посредством знаковых последовательностей (текстов) в актах коммуникативной деятельности говорящего и слушающего, имеющих быть в коммуникативных ситуациях» [Чувакин, 1995, с. 21].
Задачей настоящего исследования является выделение приемов, с помощью которых становится возможным обозначение кризисной коммуникации, то есть «сшибок», изображенных в структуре художественного текста.
Под приемом воспроизведения в данном исследовании понимается способ создания кризисной коммуникации с помощью средств эвокации (средств языка) с учетом того, что «каждый момент произведения дан нам в реакции автора на него» [Бахтин, 1986, с. 9]. Соответственно авторская точка зрения на героя и на характер его коммуникативной деятельности актуализирует изображение «сшибок» как закономерного способа проявления специфических форм человеческих отношений.
В текстовой действительности кризисность коммуникации выделена на следующих уровнях художественно-речевой структуры: 1) конструкции с чужой речью; 2) диалогические партии персонажей; 3) внутренний монолог героя.
Особое место в работах Шукшина уделено использованию конструкций с чужой речью. Парадигматический подход исследования данной конструкции позволяет идентифицировать ее как системнодеятельностную категорию [Чувакин, 1990, с. 97], создающую способность текста к жизни, в процессе реализации «единства двух сознаний, двух субъектов» [Бахтин, 1986, с. 301].
Выделение частотных приемов воспроизведения межперсонажных «сшибок» как способа реализации формы кризисной
коммуникации проводится на материале рассказов «Суд», «Материнское сердце» и «Мой зять украл машину дров!», обозначающих фрагменты речевого взаимодействия персонажей в аспекте Человек-Власть.
Среди приемов воспроизведения кризисной коммуникации отметим следующие.
1) Прием прерванной речи. Прием прерванной речи в представленном фрагменте выступает сигналом социального неравноправия коммуникантов, когда один из взаимодействующих субъектов намеренно лишает другого права на формирование законченной мысли:
Судья устало (отчего они так устают? Неужели судить трудно?) смотрел на него.
- Сальца ребятишкам отвезите...
Судья тоже невольно оглянулся на дверь. Потом уставился на Ефима...
- Что? - спросил тот. - Я, мол, ребятишкам...
- Не надо, - негромко сказал судья.
- Да нет, я же не насчет суда - дело-то теперь прошлое. Я думал, ребятишкам-то можно отвезти... А что? Это ж не деньги, деньги я бы...
- Да не надо! Вон отсюда! - Судья повернулся и сам вышел. И крепко хлопнул дверью...
Автором имплицируется отсутствие установки одного из персонажей на коммуникативное сотрудничество. Что создается с помощью характеризации невербального поведения судьи в авторской ремарке (устало смотрел на него). Прием резкого и внезапного прерывания речи собеседника воспроизводит интонационную и смысловую незавершенность речевой партии с помощью пунктуационного знака «многоточие» (- Что? - спросил тот. — Я, мол, ребятишкам... - Не надо, - негромко сказал судья).
Прерывистость речи Валикова сигнализирует о ситуации неравнозначной социально-ролевой характеристики коммуникантов (Я думал, ребятишкам-то можно отвезти... А что?). В речевой партии Валикова воссоздается психологическое состояние неуверенности, подавленности, робости в общении с судьей. Прием резкого и внезапного обрыва речи моделирует ситуацию монополии представителя власти на межличностную коммуникацию, так как «прерывающая реплика» признается «всегда семантически весомей прерываемой» [Чумаков, 1975, с. 156]. С помощью ввода повторяющейся отрицательной безлично-модальной конструкции (не
надо) на смысловом уровне формируется позиция дистанцирования по отношению к собеседнику, нежелание осуществления взаимодействия. Автор моделирует коммуникацию, в которой говорящий, «прерывая мысль собеседника, развивает, продолжает ее в ином даже противоположном направлении» [Чумаков, 1975, с. 160].
Сигналом отказа от дальнейшего сотрудничества является эмоциональная императивная установка судьи (Вон отсюда!). Процесс внезапного обрывания коммуникативного взаимодействия маркируется приемом прерывания реплики собеседника, что сопровождается лишением его права на СЛОВО. В.М. Шукшин изображает динамику характера невербального поведения судьи: от негромкого
высказывания он переходит к крику, сопровождающемуся крепким хлопаньем дверью. Таким образом, прием прерывания речи собеседника, отрицание поддержания инициативы взаимодействия и установление монополии на СЛОВО позволяет обнаружить элементы кризисной коммуникации во фрагменте рассказа. В реплике представителя власти воспроизводится особенность кризисного взаимодействия, семантизирующего принцип неуважения Другого. Установка судьи на пропозицию «Ты не Человек» реализует «самое сильное оскорбление по Шукшину» [Кощей, 2004, с. 104,]. Поэтому реабилитация права на уважение инвалида и участника войны пимоката Валикова, которая выступала в качестве основной причины организации судебной тяжбы, в конце рассказа проявилась в более эмоционально насыщенной форме художественной неразрешимости. То есть «сшибка» на социально-ролевом уровне приводит к конфронтации на смысловом уровне в процессе интерпретации информации персонажем.
2) В рассказе «Материнское сердце» отсутствие ответной реплики организует смысловую однонаправленность коммуникативной модели Человек-Власть, воспроизводимую В.М. Шукшиным с помощью приема смещения сферы вербальной диалогической реакции персонажа в сферу внутреннего эмоционально-психологического ее изображения, реализующуюся на смысловом уровне тактикой ухода от темы общения.
- Вот! - Прокурор поймал мать на слове. - Слушались! А почему? Нашкодил один - отец его ремнем. А брат или сестра смотрят, как отец учит шкодика... Только так. Прости отец одному, прости другому - что в семье? Развал. Я понимаю тебя, тебе жалко... По-человечески все понятно, но есть соображения высшего порядка, там мы бессильны... Судить будут. Сколько дадут, не знаю, это решает суд. Все.
Мать поняла, что и этот - невзлюбил ее сына. «За своего обиделись».
- Батюшка, а выше-то тебя есть кто?
Реализация кризисного взаимодействия представлена в данном фрагменте на уровне диалога и конструкции с чужой речью.
Особое значение приобретает обращение Шукшина к противопоставлению на смысловом уровне дейктических средств в конструкции с несобственно-прямой речью (так называемый «свой», с одной стороны, и противопоставленный ему ее сын, с другой). Дейктическими средствами задается основная оппозиция, подчеркивающая разнонаправленность смыслового потенциала форм притяжательных местоимений.
Форма «за своего» во внутреннем высказывании матери создает в тексте «сшибку», маркирующую возникшее отчуждения между персонажами.
Автор моделирует две конфронтационные коммуникативные стратегии: логическая (осуществление которой реализует судья) и эмоционально-чувственная, вербализованная в речи судьи в обращении к матери вводом пропозиции психологического состояния (я понимаю, тебе жалко). Коммуникативная стратегия судьи оформляет подход к ситуации с точки зрения нормативно-правового измерения. Введение вопросительных конструкций, позволяет направить ход мысли по выгодному для адресанта направлению (Слушались! А почему?), тем самым создать имитацию диалогического взаимодействия. В данном рассказе автор наделяет героя монополией права на организацию коммуникативного взаимодействия. Это создается с помощью назидательной тактики в речевой партии прокурора (- Вот! - Прокурор поймал мать на слове. - Слушались! А почему? Нашкодил один - отец его ремнем. А брат или сестра смотрят, как отец учит шкодика... Только так. Прости отец одному, прости другому - что в семье? Развал), которая представлена в качестве особого типа коммуникации, изображенной с помощью вопросительных реплик, обращенных не к собеседнику, а говорящему как транслятору логически непротиворечивого способа мышления.
В трудах М.М. Бахтина неоднократно подчеркивается идея определения ответного понимания в качестве высшей инстанции, «вытекающей из природы слова, которое всегда хочет быть услышанным, всегда ищет ответного понимания» [Бахтин, 1986, с. 323], этим обусловлено использование вопросительной реплики, которой автор наделяет героиню (А выше тебя кто есть?). Представленная реплика моделирует неприятие условий
договоренности с взаимодействующим субъектом. Поиск «нададресата», «добрых людей» (такого типа правосудия, которое проявит гуманность по отношению к чувству материнской жалости) становится стимулирующим фактором, определяющим стремление поиска помощи для спасении сына. Конфликт логического и эмоционального подхода к оценке фактов выстроен в приеме с несобственно прямой речью, моделирующм процесс коммуникативного замыкания собеседника (У матери больно сжалось сердце. Но она обиделась на прокурора...).
Кризисность в представленном фрагменте воспроизводится отсутствием ответного понимания, что реализовано автором диалогической репликой героини, не соответствующей тематической заданности диалога с судьей. Результатом коммуникации становится тупик, не находящий вербального разрешения (обида) в общении с прокурором.
3) Прием обобщения становится основным способом воспроизведения кризисной коммуникации в выделенном для анализа фрагменте рассказа «Мой зять украл машину дров!». В рассказе ситуация неблагополучия становится интегрирующим смысловым актуализатором специфики мировосприятия персонажа. В отличие от анализируемых фрагментов произведений «Суд» и «Материнское сердце», в рассказе «Мой зять украл машину дров!» конструкции с чужой речью играют ведущую роль ввода кризисной коммуникации.
Элементы кризисной коммуникации моделируются в рассказе в аспекте философско-психологического восприятия типа отношений Человек-Власть в ситуации проведения судебного процесса, изображенного автором во внутреннем монологе персонажа: «.Его охватил ужас перед этим мужчиной... И доказывает, доказывает, доказывает - надо сажать. Это непостижимо. Как же он потом ужинать будет, детишек ласкать, с женой спать?.. Раньше Веня часто злился на людей, но не боялся их, теперь он вдруг с ужасом понял, что они бывают страшные... В один миг все сразу рухнуло. Да и пропади он пропадом этот кожан!»
Речь представителя власти порождает процесс глубокой внутренней рефлексии персонажа. Причем, особое внимание уделено не содержательной стороне вынесения обвинений, а самому говорению как процессу. Доказательность речи прокурора вскрывает в сознании Вениамина мыслительную реакцию непонимания и ужаса. Сфера деятельности прокурора, направленная на привлечение человека к уголовной ответственности, воспроизводится во внутреннем монологе персонажа в качестве особой формы преступления. Пропозиция
качественной характеризации прокурора реализуется с помощью лексического повтора пропозиций психологического состояния: охватил ужас, с ужасом понял и т.д. Повторы (и доказывает) актуализируют протокольный подход к рассмотрению деятельности человека. Таким образом, «работа» прокурора получает смысловую оценку совершающегося преступление по отношению к Человеку. Введение риторических формул обобщает характеристику античеловеческого характера регламентированного поведения прокурора в восприятии персонажа (Как же он потом ужинать будет, детишек ласкать, с женой спать?). Что позволяет эксплицировать «столкновение разных подходов к восприятию жизни».
Прием обобщения реализует динамику внутренней рефлексии персонажа. Если в начале монолога автор наделяет персонажа способностью характеризации конкретного участника речевого акта (этот мужчина), то в конце размышления автор вводит обобщение субъекта с помощью собирательной формы (люди), что создает выход за сферу конкретной ситуации на глобальный уровень системы жизнеустройства.
Средством воссоздания кризисной межперсонажной коммуникации в данном фрагменте выступает пропозиция эмоционально-психологического состояния, отсылающая к общеинформативной характеристике жизненной системы (В один миг все сразу рухнуло!). В представленной смысловой формуле автор вводит в ремарку персонажа осознание непримиримости и трагизма человеческого (со)существования. Поэтому разрешение тупика автор моделирует в рассказе с помощью ситуации самоубийства, как единственно возможного варианта осознанного решения.
Представленный в данной работе лингвоэвокационный подход позволяет выделить наиболее значимые приемы воссоздания кризисной коммуникации: прерывание речи собеседника, отсутствие ответного слова в связи со смещением ответной реплики в сферу внутренней рефлексии и обобщение системы тотального неблагополучия. Объединяющим центром, формирующим
кризисоносный потенциал фрагментов рассказов, у В.М. Шукшина предстает проблема Человека, оказавшегося стесненным рамками давления административно-судебной парадигмы, определяющей закономерность возникновения «сшибок» в процессе
коммуникативного взаимодействия индивидов.
Литература
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.
Каллер Дж. Теория литературы. Краткое введение. М., 2006.
Малыгина Э.В., Подсадний Ю.В., Чувакин А.А. Кризис речевой коммуникации : некоторые размышления и наблюдения // Университетская филология - образованию : регулятивная природа коммуникации. Барнаул. 2009. Ч. 1.
Петров А.В. Безлично-модальные предложения // Русский язык в школе. 2004.
№ 6.
Чумаков Г.М. Синтаксис конструкций с чужой речью. Киев, 1975.
Чувакин А.А. Кризис речевой коммуникации как проблема языковедения. [Электронный ресурс]. URL: http: //www.philol.msu.ru/~rlc2010/timetable
Чувакин А.А. Смешанная коммуникация в художественном тексте : основы эвокационного исследования. Барнаул, 1995.
Чувакин А.А. О парадигматическом подходе к исследованию конструкций с чужой речью // Типы языковых парадигм. Свердловск, 1990.
Чувакин А.А. Кризис речевой коммуникации как проблема языковедения. [Электронный ресурс]. URL: http: // www.philol.msu.ru/~rlc2010/timetable Козлова С.М. Поэтика рассказов В.М. Шукшина. Барнаул, 1992.
Кощей Л.А. Человека проблемы // Творчество В.М. Шукшина:
Энциклопедический словарь-справочник. Барнаул, 2004. Т. 1.
