CC BY
3321. Колониальная политика российского царизма в Азербайджане в 20-60-х гг. XIX в. Ч.1. Феодальные отношения и колониальный режим 1827-1843 гг. - М.-Л., 1936. - С. 184-186.
22. Колониальная политика российского царизма в Азербайджане в 20-60-х гг. XIX в. Ч.2. - М.-Л., 1936. - С.22-23, 29-30.
ТУРИЦЫН ИГОРЬ ВИКТОРОВИЧ - доктор исторических наук, профессор, президент НИИ истории, экономики и права. Россия, Москва (i. turitsyn@mail. ru)
TURITSYN, IGOR V. - Doctor of History, Professor, President, History, Economics and Law Research Institute (HELRI). Russia, Moscow (Researcher ID: K-3043-2013).
УДК 94(47).084.9
БАКЛАНОВ В.И.
КРИЗИС И КРАХ МАРКСИСТСКО-ИНДУСТРИАЛЬНОЙ ВОТЧИННОГОСУДАРСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ В СССР
Ключевые слова: марксистско-индустриальная вотчинно-государственная
система, некапиталистический модерн, советская номенклатура, индустриализм, капиталистическая и некапиталистическая мир-системы.
В статье определяется сущность коммунистическо-советского строя, предлагается авторская концепция вотчинно-государственной системы,. Показано, что, несмотря на эксплуататорский характер правящего «класс-государства» партийно-хозяйственной номенклатуры, советский период был ознаменован очевидными достижениями. Советский некапиталистический модерн вплоть до конца 60-х гг. XX века успешно конкурировал с модерном капиталистическим. В статье исследуются факторы, обусловившие гибель коммунистическо-советского государства-общества.
BAKLANOV, V.I.
CRISIS AND COLLAPSE OF MARXIST-INDUSTRIAL PATRIMONIAL-
STATE SYSTEM IN THE USSR
Key words: Marxist-industrial patrimonial-state system, the non-capitalist modern, Soviet nomenklatura, industrialism, capitalist and non-capitalist world-system
The article defines the matter of communist-Soviet system. The author proposed the concept of the patrimonial-state system. It is shown that, despite the exploitative nature of the ruling "class state" of party’s and economic nomenklatura, the Soviet period was marked by the obvious achievements. Non-capitalist Soviet modernist till
the late 60ies of the 20th century was successfully competed with capitalist modernity. The article investigates the factors that led to the end of the communist-Soviet state-society.
В концептуальном объяснении сущности коммунистическо-советского режима, на наш взгляд, во-первых, следует исходить из понимания его исторической преемственности азиатскому способу производства, который может быть определен как «вотчинно-государственная система» [1]. Во-вторых, признавая некапиталистический характер советского государства-общества, не представляется возможным считать его социалистическим на том лишь основании, что так он определялся его конструкторами. На деле, так называемый «социализм в СССР» не превосходил капитализм ни по уровню материально-технического, ни по уровню общественно-культурного и духовного развития. Все годы существования СССР «общенародная», или вернее - государственно-коллективная собственность, фактически была приватизирована партийно-хозяйственной номенклатурой, которая на деле выступала в качестве правящего и эксплуататорского «класс-государства» всех других классов и слоев советского общества. При этом само рабочекрестьянское происхождение партийно-чиновничьей верхушки КПСС лишь служило прикрытием ее эксплуататорской сущности, что вкупе с фасадом «советской власти» формировало ложный концепт так называемого «народоправия» все годы существования СССР.
В то же время, нельзя не сказать о довольно продуктивном (а в некоторых сферах и прогрессивном), по меркам середины XX века, коммунистическо-советском мобилизационном и некапиталистическом модерне. Он сыграл решающую роль в индустриализации и урбанизации страны, переведя ее, в итоге, на качественно более высокую ступень общественного развития по сравнению с 1917 годом. Отсюда мое рабочее название советского строя -марксистско-индустриальная вотчинно-государственная система.
Парадоксально но, достигнув своего полного зенита и могущества в 6070-е годы (научно-технологические достижения, ядерный «паритет» с США, глобальная экспансия в мире и многое другое), в СССР именно в эти годы явственно обозначился кризис марксистско-индустриальной вотчинногосударственной системы. Почему?
Во многом это объяснялось тем, что, созданная в 30-е годы мобилизационная система управления государством и обществом, была эффективна именно в чрезвычайных условиях: войны «внутренней» (с собственным крестьянством в период коллективизации) и войны «внешней» (Великой Отечественной войны). В условиях относительного мира внутри страны (со смертью Сталина фактически закончилась Гражданская война) и во внешнем мире («холодная война» не идет в никакое сравнение с войной 19411945), эта система уже работала далеко не эффективно. Но главное, что рост материального благополучия советских граждан, вместе с одновременным
процессом относительной демократизации (после 1953 г.) советского общества, объективно способствовал «разгерметизации» коммунистической системы лишенной своих защитных функций, а значит и началу масштабного кризиса самой системы. И тем не менее не все было предрешено. Во второй половине 50-х - 60-х годах советской мобилизационной и некапиталистической системе выпал исторический шанс попытаться трансформироваться и создать условия для перехода к качественно более сложному и более гуманистическому обществу - обществу первичного социализма в фазе зрелого индустриализма. Почему этого не произошло в СССР - попытаемся разобраться.
Хрущевская «оттепель» привела к отказу от наиболее одиозных черт сталинской модели, в первую очередь от массовых репрессий и привела к некоторой либерализации режима. Под влиянием процесса десталинизации в советском обществе происходит заметное раскрепощение умов, растет неформальная активность творческой интеллигенции. Стремясь овладеть нараставшим общественным подъемом и изжить обозначившийся в массах под напором критики сталинизма кризис доверия к правящей партии, партийные руководители во главе с Хрущевым подготовили третью программу партии, принятую на съезде в 1961 году, где детально расписывались задачи и этапы построения к 1980 году коммунистического общества. В программе с гуманистическим пафосом декларировался «поворот к человеку, его потребностям» [2]. Все это на короткий срок реанимировало, не изжитую до конца в общественном сознании, веру в светлое будущее «страны Советов», и вызвало последний в советской истории всплеск массового энтузиазма. Это, в частности, нашло отражение в молодежных стройках по комсомольским путевкам, в движении «бригад коммунистического труда» и т.д.
Однако уже со второй половины 60-х гг. XX века все более явственно стало проявляться технологическое отставание от Запада. И если в военной промышленности, в выплавке металла, производстве тракторов, комбайнов и грузовых машин СССР нисколько Западу не уступал, то в производстве высокосложной техники и в самом качестве выпускаемой продукции отставание было безнадежным. Как отмечал Игорь Яковенко: «Отечественная промышленность потребляла рекордное количество ресурсов на единицу продукции и с каждым годом все более работала на саму себя». Хуже того, осознав принципиальную неразрешимость проблемы качественного роста в условиях господствующей модели экстенсивной экономики, советские руководители стали активно прибегать к прямому копированию западных технологических новинок. Однако здесь их ждало полное разочарование - в СССР многократно повторялся сценарий «копирование-застой». Суть его заключалась в следующем. Вначале правительство импортировало либо в готовом виде, либо в виде лицензии конкретную современную западную технологию и внедряло ее в производство. Со временем качество западной копии снижалось: «сказывался уровень входного и межоперационного
контроля, трудовая дисциплина, износ импортного оборудования и т.д. Но дело
даже не в этом. Однажды наступало время переход на следующую модель. На советском предприятии начиналось варьирование чужого образца, оснащение его какими-то новыми узлами, отдельными решениями. В это время на Западе происходило качественное развитие. Через три-четыре десятилетия отечественный потомок лицензии отставал от продукции породившей его фирмы навсегда» [3, с. 415].
Попытка экономической реформы 1964-1965 гг., которая предполагала использование рыночных механизмов для улучшения системы планирования и управления советской экономикой, была вскоре отвергнута консервативной частью партийной номенклатуры, побоявшейся потери политической власти. В то время, как логика более зрелого индустриального развития страны требовала внедрения большей гибкости и децентрализации управления, советское руководство придерживалось старой командно-административной модели управления экономикой, подходящей больше для периода перехода от мануфактурной стадии к индустриализму. Запад же переходил к более производительной и высокотехнологичной, постиндустриальной стадии.
Все более отставая в инновационной сфере, Советский Союз попал в зависимость от импорта западного промышленного оборудования, машин и технологий, расплачиваясь за них нефтью и газом. Другими словами, как пишет экономист Б. Кагарлицкий: «Советский Союз возвращался в систему
международного разделения труда на то место, которое некогда занимала дореволюционная Россия». Но такая вовлеченность СССР в мировую капиталистическую систему способствовала лишь подъему утраченного в годы императорской России, казалось бы, навсегда, комплекса неполноценности у руководства и элиты страны [4].
Вернее речь нужно вести о той части коммунистического руководства и провластной элиты, которые были более прагматичны и менее идеологизированны, и которые все более стремились к установлению взаимовыгодных отношений с Западом, выступали сторонниками идей «разрядки». Для них любая форма изоляционизма СССР от капиталистического Запада, воспринималась уже как проявление «дремучей» архаики, свойственной сталинской эпохе. Именно про них впоследствии политэмигрант и философ Александр Зиновьев зло писал, что эти новые партчиновники стремились к западноевропейским формам культуры: «Они жили, как
говорится «с кукишем в кармане». Этот слой «властителей дум» советского общества стал базой западного идейного наступления на советское общество, поставщиком людей в «пятую колонну» Запада в Советском Союзе» [5, с. 359]. Но в своем стремлении отойти от конфронтации с Западом, шире интегрироваться в мировую экономику, они наталкивались и на мощное противодействие консервативного слоя в руководстве страны, и на ухудшение международной обстановки, начиная с начала 80-х годов. В конечном счете, в правящей партии явственно обозначился заметный, хотя и тщательно
скрывавшийся раскол на «либералов» и «консерваторов» (впрочем, это называние весьма условно).
Помимо крена в сторону топливно-сырьевого баланса советской экономики и фактического отказа от структурных экономических реформ, на отставание СССР влияло и отсутствие тесных, в том числе, чисто человеческих гуманитарных контактов (в первую очередь, в научно-образовательной сфере) с более передовым Западом, при окостенении советского партийно-
государственного режима. Гигантские военные расходы (до 1/4 всего бюджета), расточительная помощь «братским» социалистическим и развивающимся
странам (по некоторым оценкам, военная и экономическая помощь с 1954 по 1987 г. составила до 165 млрд. долл.[6]) непосильной ношей ложилась на более слабую по сравнению с Западом советскую экономику. Постоянный дефицит товаров народного потребления, услуг и продовольствия стал неотъемлемой чертой образа жизни людей. Чтобы снизить остроту продовольственной проблемы, партия-государство регулярно отправляли инженеров, ученых, студентов, школьников, курсантов, солдат «сражаться за урожай» на
промерзших осенних полях [7]. И это несмотря на десятки миллиардов которые «вливались» в сельское хозяйство и пропадали там.
Масштабная бюрократизация государственного аппарата, вместе с «маразматическим» управлением «кремлевских старцев», только консервировали неадекватную вызовам времени, вотчинно-государственную систему в рамках перехода от раннеиндустриальной к среднеиндустриальной стадии. Уже к середине 80-х гг. у советского руководства возникло осознание того, что историческую гонку с Западом СССР в рамках насильственной индустриальной модернизации проиграло и требуется капитальный ремонт всей сложившийся при Сталине партийно-государственной системы.
Кризисные процессы нарастали и в общественных отношениях. После отстранения Хрущева от власти (1964 г.) партийная номенклатура
окончательно превращается в господствующую политическую силу, которая фактически приватизировала государство, наслаждаясь властью в «золотой век» партийно-номенклатурного двадцатилетия.
В это же время резко снижалась социальная мобильность. Социальная структура приобретала все более замкнутый характер. Правящая элита становилась закрытой группой, заинтересованной в сохранении собственной власти, а не в решении государственных и общественных проблем. Таким образом, эпоха «развитого социализма», впоследствии весьма точно названная «эпохой застоя», стала эпохой угасания и изживания в массовом сознании веры в коммунистические идеалы, в способность партийных вождей справится с грузом нарастающих проблем. Анекдотичный образ стареющего и превращающего в развалину «бровеносца в потемках» Л. Брежнева символизировал общий закат советской эпохи.
Основную часть аппарата, в 60-70- е гг. управлявшего партией и страной, составляли люди, начавшие карьеру после репрессий 30-х гг. В отличие от
большевистских руководителей первого призыва они были лишены фанатичной веры в социальную справедливость. Основу «нового класса», помимо высшего слоя партийных функционеров, составляла верхушка профсоюзов, ВПК, привилегированной научной и творческой интеллигенции. Все они были заражены настроениями и вкусами «потребительского общества» и для них, марксистская идеология была лишь привычной, но пустой риторикой [8]. Да и сам отбор в партийную номенклатуру проходил не по принципу призыва лучших, умных, волевых и честных представителей. Успеха достигали в основном наиболее «приспособленные», готовые «прогнуться» перед любым невежественным «начальником». Лучшие кадровые работники, в силу их излишних самостоятельности и ума, данной системой просто «отбраковывались», что стало одной из причин падения этого режима.
Со смертью Сталина ушла навсегда эпоха спартанского образа жизни, как всего советского общества, так и особенно партийной элиты. Гедонизм и разного рода «культурные» развлечения заполнили досуг партийных работников. Новым образом партийной жизни стала охота и рыбная ловля в специально отведенных угодьях, путешествия за границу, снабжение через сеть закрытых магазинов, привилегии в приобретении билетов в театры, концертные залы и т.д. [9]
Доступ в номенклатуру из рабочих и крестьян, практически был закрыт, стали создаваться настоящие номенклатурные династии. В стране фактически возникало номенклатурное сословие, где служебный статус детей подтверждался «номенклатурной Табелью о рангах» их родителей. Кроме этого, правящий партийно-государственный класс дополнился «теневым» слоем ловких дельцов, которые в условиях всеобщего дефицита потребительских товаров и продовольствия (типичный порок плановораспределительной экономики), имея доступ к распределению материальных благ, наживались на этом. В хозяйственной жизни это усиливало криминальные явления. В частности, это привело к формированию так называемых «теневиков», или «цеховиков», то есть уже к фактической приватизации отдельных производственных фондов. По мнению Р. Пихоя, криминальность «была неотъемлемой чертой способа хозяйствования в условиях тотального «распределения фондов» как способа обеспечения деятельности...» [10].
В «патоке» словословия и мнимых успехах практически несменяемых партийно-государственных лидеров (одна из причин кризиса коммунистической партии-государства) явственно проявлялась потеря у партийной верхушки чувства реальности и инстинкта самосохранения. Массы великолепно чувствовали фальшь официальной идеологии и отсутствие веры в социалистические идеалы у самих «верхов» и, подыгрывая им, отвечали симуляцией лояльности к правящей партии и советским государственным традициям.
В 70-80-е гг. происходило повсеместное отторжение официальной идеологии. Двоемыслие и двоедушие становилось социальной нормой [11]. В
эпоху «советского конформизма» западные потребительские ценности охватили как элиту, так и простые массы. А общественные идеалы все более расходились с практикой советской общественной жизни.
Особенно ярко это проявилось в молодежной среде, где в противовес официальной культуре сформировалось устойчивое и постоянно набирающее силу альтернативное культуротворческое молодежное движение. Начиналось это неформальное движение в 40-50-е гг. с увлечения трофейными кинофильмами, джазом, «пошлыми западным танцами» (фокстрот, буги-вуги и др.), появлением субкультуры «стиляг». Затем, в 60-е-70-е годы различные молодежные группы оказались увлечены кумирами неподцензурных бардовских (феномен Высоцкого) и блатных песен, западной рок-и поп-музыкой, которую слушали на магнитофонных записях и импортных и самодельных пластинках зарубежных исполнителей. Молодежь, несмотря на тотальный партийно-идеологический контроль, все больше уходила от опостылевшего ей и навязанной сверху культуры «соцреализма» в самодеятельные и во многом контркультурные формы самореализации. По словам специалиста по неформальному молодежному движению в СССР Станислава Давыдова: «справиться с «негативными» явлениями советской идеологической машине и ее исполнительным придаткам было уже не под силу. Число субъектов культурного пространства постоянно увеличивалось (вначале 80-х гг. появился такой принципиально новый вид досуга, как просмотр видеофильмов), а руководство не было готово к их восприятию и адаптации. Требовалось коренное изменение культурной политики, обновление подходов к руководству обществом, отказ от видения его исключительно через призму формально-догматической парадигмы, по которой государство-субъект прилагает усилия к объекту-обществу, пребывающему в пассивном состоянии, ожидая командных распоряжений» [12].
Но, при всех недостатках позднесоветского времени, следует признать, что оно было самым «сытым» и обеспеченным временем для подавляющего большинства советских людей. Удивительно, но именно в этот «застойный период» 70-х годов Советская Россия внешне все более напоминала западное государство-общество в развитии городской цивилизации. Страна сделала такой кардинальный общественный переход плавно, без привычных социальных потрясений. Она становилась все более урбанизированным обществом, где большинство населения проживало в городах, а не в селах с привычным патриархальным и консервативным мировоззрением. А там, по словам культуролога Игоря Яковенко: «природа горожанина, суть городской ментальности ориентирует его на ценности, модели и идеалы, нашедшие свое полное воплощение в западной цивилизации» [3, с. 558] Но, тем не менее, разница между советским горожанином и западным оставалась довольно существенной. В отличие от среднестатистического западного горожанина, имевшего в своем лице несколько городских поколений, советский/российский
горожанин был преимущественно мигрантом, вчерашним жителем села и лишь поверхностно усвоившим ценности городской культуры [3, с.547]
В целом, советское население в этот период значительно сблизилось по своим устремлениям к материальному комфорту и социально-культурным запросам, с западным обществам. А по уровню культурного потребления, рассчитанного на массовый охват граждан, советское общество даже порой опережало западное. В брежневский период, также значительно выросли зарплаты и различные пособия, в широком спектре предлагалось бесплатная медицина и образование. Как следствие этого, выросла и продолжительность жизни (в современной «демократической» России, до сих пор продолжительность жизни существенно отстает от показателей советской эпохи). По словам А. Зиновьева именно брежневские годы были «золотым веком» русской истории [5, с. 271]. Частично с таким утверждением можно согласиться. Во всяком случае, впервые в отечественной истории, нормы социальной справедливости (в первую очередь эгалитаризма) были удовлетворены в столь массовом порядке. Не случайно, именно в этот период сформировался многочисленный советский класс, включающий в себя госслужащих, рабочих и представителей интеллигенции из всех слоев советского общества. Другое дело, что все это происходило на фоне тотального отторжения трудящихся от власти и собственности. Неприкрытая ложь и фальшь официальной пропаганды и речей «вождей» создавали ощущение исторического тупика, который компенсировался «потребительским бумом». Советское общество, несмотря на все титанические усилия официальной пропаганды, на глазах стремительно «обмещанивалось» и обуржуазивалось. То есть, фактически, наступил период ползучего перерастания «реального» социализма в капитализм. Видимо не случайно, последовательный сторонник «реального русского коммунизма» А. Зиновьев считал, что стремление в эти годы к «благосостоянию населения стало одной из причин краха нашего русского коммунизма» [5, с. 219].
Вся советская идеология, грозная советская военная техника оказалась беспомощной перед западной «потребительской оккупацией СССР», перед сильнейшим искушением для советских людей в виде поп- и рок-музыки, модной одежды, иных вкусовых пристрастий. Страна через импорт, наряду с «фирменной» продукцией, активно осваивала и западные политические ценности. В интеллигентской и молодежной среде стало модным ругать и поносить «совок». Даже в холодной войне с Западом СССР перешел к «стратегической обороне», и его пропагандистская машина не столько нападала на «западный образ» жизни, сколько все более пыталась «оправдывать» себя - и в глазах Запада, и в глазах всего мирового сообщества. В то же время Запад, используя более выигрышную наступательную тактику, мастерски использовал все свои преимущества (культура потребления и досуга) и все слабости СССР (отсутствие сравнимой с Западом жизненных стандартов в культуре потребления) в проведении информационной войны. Фактически это означало
полное поражение «реального социализма» перед капиталистическим Западом, причем еще до того как СССР распался.
События перестройки явились настоящей демократической революцией, которая началась первоначально «сверху» (по инициативе самой власти), а завершились неконтролируемыми центральной властью общественными движениями - «снизу». Последние «смели» монополию КПСС на власть в стране и разрушили единство многонационального государства. В то же время следует, на наш взгляд, разделять крах партийно-государственной системы в СССР и распад многонационального государства. То, что эти процессы наложились один на другой и сплелись в один узел и привели к известному в декабре 1991 г., результату, вовсе не означает их фатальную
предопределенность в распаде союзного государства.
Крах господствующего режима и коммунистической идеологии вовсе не обязательно должен был привести к распаду всего СССР [6, с. 170-171]. Вспомним, что российская революция 1917 г. не привела к распаду многонационального государства, а реформы в Китае не привели ни к краху партийного режима, ни к распаду страны. Но очевидно одно, что коммунистическая партия была тем самым мощным обручем, которое цементировало и скрепляло единство многонациональной страны. И, с исчезновением, сначала в конституционном плане (как известно в СССР, законы и конституции ничего не определяли) в 1990 г., а затем и в фактическом смысле (1991г.) монополии КПСС на власть, безусловно, в крайней степени ослабили центростремительные силы в СССР и, наоборот, укрепили центробежные тенденции. Но даже и в этом отношении распад всего СССР не был запрограммирован, хотя на наш взгляд выход из союзного государства республик Балтии, Закавказья и возможно Средней Азии был неизбежен и желателен как для самих народов этих республик, так и самой России.
Можно ли было создать демократическую федерацию славянских и возможно ряда республик Средней Азии и Казахстана? На наш взгляд да. Почему же этого не произошло? В этом «повинен», не столько национал-сепаратизм национальных окраин (он был следствием, а не причиной) и не Запад во главе с США (хотя Запад над этим хорошо «работал»). «Внешний фактор - Запад, - конечно же, внес свою лепту в коллапс «реального социализма», навязав гонку вооружений, поддерживая у советских руководителей, «властителей окруженной врагами крепости», ощущение неуверенности в мирном будущем, и поощряя противников и критиков режима» [7, с. 805]. Все это так. В конце концов, все эти годы, вплоть до распада СССР, шла холодная война, в которой соперничали две совершенно разные социально-экономические системы. Соревнование между США и СССР носило также и геополитический характер. Однако вплоть до конца 80-х гг., нельзя было с уверенностью сказать, что Советский Союз откровенно проигрывает холодную войну. Как справедливо указывает все тот же Рукавишников,«не США выиграли, а Советский Союз проиграл холодную
войну!» [7, с. 805]. Причем проиграл уже после того как страну поразил системный социально-экономический и политический кризис.
На наш взгляд, главными причинами в крушении коммунистического режима и в развале СССР на наш взгляд явились ошибки центрального руководства союзного государства, допущенные в управление страной в период системного кризиса всей тоталитарной вотчинно-государственной системы (обвинения Горбачева в сознательном развале СССР мы относим в разряд фантазии «буйно помешанных» конспирологов - В.Б.). То, что страна и сама система нуждалась в реформировании, ясно было всем - и власти, и обществу. Слова из песни В. Цоя: «Перемен! Мы ждем перемен!» - отражали общее настроение. Вопрос заключался в самом характере этих реформ.
Не ставя перед собой задачи детального анализа всех ошибок реформ перестройки, укажем лишь на самые существенные, на наш взгляд.
Горбачев, проводя реформы, не ставил вопрос о ликвидации «социалистического» строя, намереваясь его усовершенствовать в рамках модели «демократического социализма». Это была первая и системная ошибка, поскольку никакого социализма (во всяком случае, как его представляли в СССР) в стране никогда не было. Строительство его на основе марксистско-ленинского учения вообще представляется утопией. Другое дело, что вполне возможно было сделать переход к контролируемому рынку и демократии на рельсах эволюционного развития, без сбоев и социальных потрясений, максимально сохранив научную и производственную сферу, стратегическое планирование и создав полноценные условия для перерастания в цивилизованный высокоиндустриальный и социальный капитализм, подобного странам так называемого капиталистического центра. Вряд ли следовало переходить к «низкому капитализму» с довольно высокой по тем временам научно-технической и социальной стадии позднего СССР. Когда лавиной рухнули всех жизнеспособные институты довольно мощного и жизнеспособного государства, новое государство - Россия, по сравнению с СССР, максимально деиндустриализировавшись, фактически отказавшись от высокого советского проекта Просвещения, скатилась на обочину мирового общественного развития.
В целом, в СССР существовала реальная возможность провести реформы, по характеру близкие с китайским вариантом (то есть, постепенного «прорастания» в рыночную систему), но, естественно не копируя их. К тому же это было в принципе невозможно. Напомним принципиальные отличия двух стран. СССР, в отличие от Китая, был высокоурбанизированным государством, с низким демографическим приростом населения и с фактически декрестьянеизированным сельским населением (в то время как фермерское крестьянство и было мотором китайских реформ). К тому же Китаю, в отличие от СССР, удалось практически сразу же войти в глобальную мировую капиталистическую рыночную экономику и занять там свою нишу.
Начиная реформы, Горбачев был убежден, что стоит только придать ускорение социально-экономическому развитию страны на основе достижений научно-технического прогресса как, пребывавшая в «застое» система, обретя «второе дыхание», вновь сможет показать всему миру и, прежде всего, западному капитализму, свои общественно-исторические преимущества. Однако вскоре выяснилось, что придать экономике «ускорение» одними административными мерами, в том числе и в области развития новейших технологий, не получается. Соответственно, «перестройка» свелась к фрагментарным экономическим реформам, начавшимся в 1987 году. Однако эти реформы (перевод предприятий на хозрасчет и самофинансирование, легализация мелкого предпринимательства, аренда на селе и пр.) не дали того результата, что они принесли в Китае (там они проходили более последовательно, при сохранении власти КПК), в силу своей половинчатости.
Расширение прав предприятий привело лишь к формированию более хищной «бюрократической буржуазии» в виде директоров предприятий. Последние, используя свою самостоятельность от министерств, и в то же время, сохраняя полный контроль над получаемыми от государства бюджетными средствами, «проедали» их, тратя исключительно на себя. Не обеспечивая при этом вложения в производственные фонды и экономическое стимулирование работников. Руководители предприятий пользовались любой возможностью, чтобы взвинчивать цены на товары, которые и так не пользовались спросом, что дало разбег инфляции. Преобразования в деревне также не дали ожидаемого результата. Во многом здесь сказалась губительная политика «раскрестьянивания» российской деревни, проводившаяся предыдущим партийным руководством. В результате, аграрный сектор, несмотря на огромные бюджетные средства, не только не удовлетворял потребность страны в хлебе, но и загнал страну в невиданную в ее истории зависимость от заграницы. Только в 1985 году импорт зерна составил 44 миллиона тонн [13]. Призыв же к частной предпринимательской деятельности на селе не вызвал взрыв энтузиазма, подобной тому, что было во времена нэпа. В итоге к лету 1991 г. хозяйства арендаторов охватывали лишь 2% земли и 3% поголовья скота [6, с. 171].
Самым губительным ударом для падающей советской экономики явилось общее падение доходов от экспорта энергоносителей. Считается, что только в 1986-1988 гг. СССР, в результате мирового падения цен на нефть и газ, потерял до 40 млрд. инвалютных рублей. Более того, «под влиянием резкого падения цен на нефть на мировом рынке», в 1988-1989 гг. в нефтедобыче СССР формируется негативная тенденция (с 624 326 тыс.т. до 607 254 тыс.т.). Анализируя данные тенденции, некоторые современные авторы настаивают: «При продуманном политическом курсе СССР имел все возможности для того, чтобы использовать преимущества, которыми он обладал в сфере нефтедобычи» [14]. Однако на деле руководство СССР оказалось не способным сформировать адекватную нефтяную стратегию: «ошибочная методология,
основанная на абсолютизации чисто «экономического подхода» и недооценке политических факторов, показала полную несостоятельность [15].
Между тем, по мере того, как поток нефтедолларов катастрофически иссякал, партийное руководство страной все больше прибегало к внешним заимствованиям, тратя на это валютные резервы. В результате, к концу перестройки, только затраты на обслуживание внешнего долга достигали трети всех доходов от экспорта [4, с. 407]. Попутно были допущены и другие ошибки. Среди них отметим антиалкогольную компанию, лишившую бюджет миллиардов рублей. А ведь за счет продажи спиртных напитков государство покрывало чуть ли не треть всего розничного товарооборота государственной торговли [13, с. 193]. Укажем также на ослабление государственных начал. Экономические «войны» за бюджетный суверенитет между союзными и республиканскими ведомствами, вкупе с широким рабочим забастовочным движением за улучшение социально-экономических прав трудящихся привели к крупным экономическим потерям, дезорганизации межотраслевых связей и, в свою очередь, еще более усугубили положение дел в экономике.
Таким образом, отметим, что была допущена вторая кардинальная ошибка реформаторов - неправильный экономический курс, который привел к разбалансированию всей экономической системы: государственному дефициту, вымыванию множества потребительских товаров, безудержным займам за рубежом и т.д. Следствием провальной экономической политики стали резкий рост социальной напряженности, национальный сепаратизм в республиках, колебания и последующий раскол в партийно-государственной элите.
Отсутствие успеха в экономике привело команду Горбачева на путь политических реформ. Планы модернизации политической системы нашли отражение в попытках предоставить реальную власть Советам и отнять государственную и хозяйственную власть у КПСС. Вот здесь, на наш взгляд, была ключевая ошибка реформаторов «демократического социализма». Во-первых, не следовало начинать политическую реформу, не добившись успеха в экономике. В конце концов, народ не любил Советскую власть не за ее идеологию, а за пустые полки на прилавках и отсутствие в них элементарных вещей, необходимых для жизни.
Взрастив в позднесоветский период психологию советского потребителя, кремлевская верхушка фактически загнала себя в ловушку необходимости постоянно удовлетворять возрастающие материальные и культурные потребности советских граждан, при этом сохраняя военно-политический паритет с Западом и роль авангарда социалистического мира, а также донора стран «третьего мира». Такие «космические» задачи совершенно невозможно было реализовать в рамках стагнирующей экономики, к тому же, «обескровленной» в результате «обвала» мировых цен на энергоносители.
Но главное, реформаторам нельзя было допускать ослабления институтов управления. В условиях радикальных реформ более разумным некоторое время сохранять монополию КПСС на центральную власть (автор здесь выступает в
несвойственной ему роли защитника КПСС). Но эта монополия должна быть принципиально иной - не абсолютной, а доминирующей. С допуском к политической конкуренции ряда партий, с осторожной «разморозкой» всего политического поля. Целью такой обновленной и контролируемой политической демократизации в рамках доминирования принципиально демократической правящей компартии (неважно как бы она называлась) должно было являться сохранение единства в правящем общесоюзнопартийном слое. Ведь тогда в СССР, в отличие от Китая, произошел раскол в правящей элите. Причем, воспользовавшись слабостью Центра, национальные региональные элиты в открытую («парад суверенитетов») приватизировали собственность в своих республиках, отказываясь перечислять союзному центру даже самые необходимые налоги. Это привело к полному экономическому коллапсу, за которым быстро последовали и политический кризис в центре (августовский путч), и отпадение союзных республик.
Объявленная Г орбачевым «перестройка», в силу допущенных центральным руководством ошибок (политических и экономических), вышла из под контроля центра и вылилась в стихийные неуправляемые процессы. В частности, одни силы (региональные власти национальных республик) стремились получить полный контроль над собственностью в своих республиках и добиться суверенитета, другие, - некоммунистические, демократические движения - свергнуть коммунистический режим и взять под свой контроль власть в стране.
Процесс непрерывной радикализации общественных настроений был в значительной степени запущен печатью. Утрата влияния на информационные потоки, вскоре вышедшие из-под контроля власти газеты и журналы - еще одна важнейшая ошибка коммунистического Кремля! Начиналось все с безобидных публикаций в духе: «больше социализма»; осуждения всех форм бюрократизма и рецидивов сталинизма. Закончилось - призывами к уничтожению всех основ социализма, переходу к рынку и призывами уголовного преследования всех коммунистов, кэгэбистов и прочее. В результате миллионных тиражей подобных газетных и журнальных публикаций ранее всячески преследуемое властями антикоммунистическое меньшинство смогло навязать всей стране капиталистическую рыночно-либеральную повестку дня и закрепить ее при пассивно-безвольном нейтралитете и почти всяком отсутствием борьбы со стороны практически разложившейся партийно-советской номенклатуры и основной массы населения все больше разочарованных в советско-коммунистическом проекте.
Общим итогом, как известно, стал распад страны. Не исключая важную роль национального фактора в гибели СССР (хотя на наш взгляд он не был основным), на последнем этапе перестройки решающую роль в распаде уже нежизнеспособной страны сыграло новое российское руководство во главе с Б. Ельциным. Исходя из корыстных интересов обладания личной властью и с целью «приватизации» огромной российской собственности российское
руководство вступило в тесный союз со всеми сторонниками (в первую очередь, с представителями других национальных республик) дезинтеграции союзного государства и тем самым решило участь СССР.
При этом очевидно, что распад СССР не был исторически детерминирован. Он не являлся следствием реализации какой-то исторической закономерности. Скорее, он стал следствием целого ряда обстоятельств, включая кризис коммунистической системы, разложение партийной верхушки, ошибки Центра в реформировании коммунистической вотчинногосударственной системы, раскольническую роль российских «национал-демократов», национал- сепаратизм в союзных республиках и т.д.
Подводя итоги советского «реального социализма», а точнее -«некапитализма» следует еще раз обратить внимание, как на грандиозность масштаба преобразований советского/коммунистического проекта, так и на саму сложность социального феномена - советского общества. До самого возникновения СССР человечество просто не знало подобных обществ, где с таким титаническим размахом, западной методичностью и рациональностью преобразовывалась не просто вся система производственных, институциональных, но и духовно-культурных отношений и практик человеческой цивилизации. Именно в советский период Россия вышла из привычного промежуточного положения, навязанного ей историей в дихотомичной диспозиции Восток-Запад. Она самостоятельно заняла новое место в миропорядке, определяя себя как единственного и подлинного лидера человеческого прогресса.
Объективно говоря, советский период стал самым грандиозным по числу достижений в российской истории (например, в области научно-технического прогресса, стандартов социальной политики и т.д.). Однако цена, заплаченная за эти достижения, оказалась столь высокой и неоправданной, что последующие поколения уже «расконвоированных» советских граждан стали предъявлять свой «счет» коммунистическому проекту. И их во многом справедливые претензии к негуманной господствующей системе, помноженные на неудовлетворенный потребительский спрос, лавинообразно хлынули в годы перестройки-гласности и, в итоге, разрушили ее.
К этому времени, выступая как альтернативный западному капитализму проект, марксистско-индустриальная вотчинно-государственная система, несмотря на все исторические достижения своей модели, уже доказала свою экономическую и научно-технологическую несостоятельность в конкуренции с капитализмом на большой временной исторической протяженности. Причем большое значение в крахе советского проекта сыграла идейная дискредитация коммунистического мифа, ранее выступавшего в качестве самого грозного оружия СССР против капиталистического Запада. С проигрышем российской некапиталистической модели модернизации, западная капиталистическая модель модернизация вновь обрела свою монополию в мире, по сути, на определенное время (?), превратившись в безальтернативную.
Литература и источники
1. Бакланов В.И. Восток-Запад-Россия в доиндустриальную эпоху.
Междисциплинарный подход. - М.: МГУПП, 2013. - С.49-51; 125-127; 136; Бакланов В.И. Восток-Запад в этнокультурном пространстве Российской империи в 1700-1917 гг. XVIII в. - начале XX вв. Учебное пособие. - М.:
Институт бизнеса и политики, 2013. - С.11-13, 44.
2. Пыжиков А.В. Политические преобразования в СССР (50-60- годы). - М.: ООО «Квадрат С», 1999. - С.243.
3. Яковенко И.Г. Познание России: цивилизационный анализ. - 2-е изд., переработ. и доп. - М.: РОССПЭН, 2012.
4. Кагарлицкий Б.Ю. Периферийная империя: Россия и миросистема. Изд. 3-е, испр. и доп. - М.: «ЛИБРОКОМ», 2012. - С.398-399.
5. Зиновьев А.А. Русская трагедия. - М.: Изд-во Эксмо, 2005.
6. Родригес А.М., Леонов С.В., Пономарев М.В. История XX века: Россия-Запад-Восток: пособие для вузов. - М.: Дрофа, 2008. - 166 с.
7. Рукавишников В.О. Холодная война, холодный мир. Общественное мнение в США и Европе о СССР/России, внешней политике и безопасности Запада. - М.: Академический Проект, 2005. - С. 496.
8. История человечества. Т. VIII. Россия// Под общей редакцией А.Н. Сахарова.
- М.: Магистр-Пресс, 2003. - С.708.
9. Некрич А.М. Золотой век номенклатуры// Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т.2. Апогей и крах сталинизма. - М.: РГУ, 1997. - С.429.
10. Яковлев А.И. Очерки модернизации стран Востока и Запада в XIX-XX веках.
- М.: ЛЕНАНД, 2010. - С.460.
11. Орлов И.Б. Политическая культура России XX века: Учебное пособие для студентов вузов. - М.: Аспект Пресс, 2008. - С.176.
12. Давыдов С.Г. Неформальное движение советской молодежи: от Сталина до Горбачева. - М.: Издательство МОСУ, 2001. - С. 161-162.
13. Меньшиков С. Советская экономика: катастрофа или катарсис? - М.: Интер-Версо, 1990. - С.315.
14. Турицын И.В., Рыжков Т.В. Нефтяная отрасль России 1980-х - начала 1990х годов: предпосылки и условия реформирования// Вестник Чувашского университета. Гуманитарные науки. - 2012. - №2. - С.96-97.
15. Турицын И.В. К вопросу о модернизационном значении нефтяной политики СССР и Российской Федерации (1980-1990-е гг.)// Актуальные проблемы российской модернизации: история и современная практика. - М.-Чебоксары, 2012. - С.23.
БАКЛАНОВ ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВИЧ - кандидат исторических наук, доцент кафедры философских и социально-гуманитарных дисциплин
Института экономики, менеджмента и права Московского государственного университета пищевых производств. Россия, Москва. (slava.home2010@mail.ru) BAKLANOV, VYACHESLAV I. - Ph.D. in History, Associate Professor of philosophical, social and humanitarian studies, Institute of Economics, Management and Law at Moscow State University of Food Production. Russia, Moscow. (slava.home2010@mail.ru)
УДК 94(470)
СЕМЕНОВ А.А. НАГОРНО-КАРАБАХСКАЯ ПРОБЛЕМА В КОНТЕКСТЕ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКИ В ЗАКАВКАЗЬЕ
Ключевые слова: конфликт, регион, геополитика, социально-экономическое развитие, нефть, переговорный процесс, противостояние.
Статья посвящена современной российской политике в регионе Южного Кавказа. Рассматриваются взаимоотношения России с закавказскими государствами - Арменией и Азербайджаном с учетом продолжающегося военно-политического противостояния двух этих государств в конфликте из-за Нагорного Карабаха. В статье анализируются перспективы социальнополитического развития региона в современный период, а также возможные изменения политической ситуации, обусловленные политическими реалиями начала XXI столетия.
SEMENOV, A.A. NAGORNO-KARABAKH PROBLEM IN THE CONTEXT OF RUSSIAN POLICY IN SOUTH CAUCASUS
Keywords: conflict, region, geopolitics, socio-economic development, oil, negotiation process, opposition.
This article is devoted to modern Russian politics in South Caucasus region. The relationship between It considers relations between Russia and two South Caucasian states - Armenia and Azerbaijan in the situation of continuous military-political confrontation of these two states in the conflict over Nagorno-Karabakh area. The prospects of current socio-political development of the region as well as possible changes in political situation there caused by the political realities of the early 21st century is also analyzed in the article.
